Текст книги "Верная"

Автор книги: Элис Хоффман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

Сью продолжила ехать в сторону Льюистона, пока не достигла дома Хелен. Проехать мимо, не заметив его, было невозможно: вокруг толпился народ, выстроившаяся на подъездной дорожке очередь терпеливо ждала. Большинство этих людей были приезжими, многие держали в руках красные розы – говорили, что это любимые цветы Хелен.

У Сью на заднем сиденье лежали пакеты с купленной в бакалее едой, контейнеры с замороженным йогуртом, уже начавшим таять, но она все же припарковала машину и вышла. Что-то внутри ее болело. Внезапно она каким-то странным образом ощутила собственную уязвимость. Сью стояла посреди улицы и плакала, глядя на желтый длинный дом Бойдов с пологой крышей, шелушащуюся краску, букеты роз, оставленные на крыльце. Она не была единственной, кто прослезился от избытка чувств, – многие плакали. Люди делились надеждой, изливали не таясь свою печаль и отчаяние прямо здесь и сейчас, перед принадлежавшей Хелен святыней, которой стал ее дом.

Там было множество плюшевых медведей, горели десятки свечей. Сью заметила соседей – Пэта Харрингтона и Лиз Хоуард. Они поздоровались с ней. Сью не была особенно приветлива с людьми – она всегда боялась, что они спросят: «А как там Шелби?» Но все же она подошла к другим женщинам. Те стали обнимать Сью, наверно, потому, что она плакала, или, может быть, ее жалели за то, что у нее такая дочь. Возможно, они вспомнили, как Сью устроила истерику в ночь автокатастрофы, когда еще не было известно, что одна из девочек получила серьезную травму, опасную для жизни, а у другой – микротрещина кости, синяки и незначительная потеря крови. Сью ехала в машине «Скорой» и молила Бога, но еще сама толком не знала, о чем.

Пэт Харрингтон и Лиз Хоуард выполняли поручения Бойдов. Они входили в группу местных женщин, покупавших еду, помогавших со стиркой и раздававших вдохновляющие буклеты людям, которые пришли за чудом. Пэт вручила Сью исцеляющую листовку. На ней две фотографии Хелен: на одной она такая, какой была раньше, – яркая, словно светящаяся изнутри девушка-подросток; на другой – Хелен в ее нынешнем состоянии: в кровати с закрытыми глазами. Вторая фотография украшена венком роз.

Вернувшись домой, Сью спустилась вниз, хотя обычно избегала подвала: просто она не в силах смотреть на то, во что превратилась Шелби. Когда полиция сообщила, что ее дочь осталась в живых, Сью опустилась на колени прямо на снег и возблагодарила Господа. Теперь ее уверенность в том, что Шелби выжила, сильно поубавилась.

Глаза Сью не сразу адаптировались к тусклому свету. Женщина подумала, что дочь спит. В подвале было накурено, запах ужасный. Похоже на гниющие фрукты, возможно яблочную кожуру. В воздухе носился какой-то серный запах, наводящий на горькие мысли. Случись это несколько лет назад, Сью заподозрила бы, что Шелби попала в дурную компанию распутных старшеклассниц или дружит с парнем, который старается не смотреть людям в глаза. Она бы воскликнула: «Вы что здесь, курили?»

На самом деле источником неприятностей была Хелен. В ее глазах всегда горела искорка, столь свойственная плохим девчонкам. Она вечно втягивала Шелби во всякие скверные истории, будь то кража косметики в торговом центре «Уолт Уитмен» или когда они сели на поезд, идущий с Лонг-Айленда на Манхэттен, и вернулись домой лишь в два часа ночи. Теперь же Сью, наоборот, хотела, чтобы у Шелби была хоть какая-нибудь компания. Пусть уж лучше она попадает в переделки, целуется с кем-то – одним словом, живет.

Сью осторожно пробралась по темному помещению, переступая через разбросанную одежду, присела на валик кушетки. Шелби лежала под одеялом на своей односпальной кровати, уставившись в экран телевизора.

Свет в комнате был синий, колышущийся, как от ночника. Шелби стала похожа на ту крошку, какой была в младенчестве – безволосая, с большими темными глазами.

– Мама? – Шелби, кажется, смутилась: обычно никто не приходил в подвал. – Что случилось?

На телеэкране – шоу юных талантов, старательно что-то поющих. Все они кажутся Сью одинаковыми – юными и полными надежд. Телевизор старый, с плохим звуком и мигающей картинкой.

– Тебе нравится это шоу? – Прежняя Шелби не потратила бы и десяти минут, созерцая подобное зрелище. Тогда она была очень разборчива.

– Оно расслабляет, – ответила девушка.

Скорее парализует. Даже разговаривая с матерью, Шелби не оторвала взгляд от экрана. Он воспринимается ею как скопление точек, синих и белых, похожих на снег.

– Похоже, в доме Бойдов творятся чудеса, – сказала Сью.

– Посмотри на этого парня. – Шелби сделала жест в сторону поднимающегося на сцену конкурсанта. – Полная бездарность. Удивляюсь, как он прошел предварительное прослушивание. Но, кажется, он нравится публике, несмотря на ужасное пение. Может быть, из-за своих волнистых волос?

– Ты слышала, что я сказала? – спросила Сью.

Шелби посмотрела на мать.

– Бойды. – Девушка отвела взгляд. Ей кажется, что она утратила язык поз и жестов, превратившись в подобие зомби. – Дай-ка я угадаю. Они ангелы на крыше.

– Нам надо сходить туда вместе. Ты должна увидеть Хелен.

– В самом деле? Ты так думаешь?

В голосе Шелби чувствовалась дрожь. Такое уже было, когда она перестала говорить и попала в больницу. Больше всего на свете Сью Ричмонд боится, что приступ депрессии у Шелби повторится. Помешательство, кажется, так они называют это. Нервный срыв. Даже не знаешь, как скорбеть и что думать по этому поводу.

Шелби приподнялась на одном локте. Даже для этого понадобилась вся ее энергия. Ее голос зазвучал уверенно. Дрожание было выдано за случайную фальшивую ноту.

– Ты думаешь, будет здорово, если они усадят Хелен в постели, подопрут подушками, и к ней будут приходить незнакомые люди, целовать ей руку и просить что им заблагорассудится? Думаешь, это сделает Хелен счастливой? Люди стоят вокруг, а она стонет и что-то бессвязно лепечет. Да она не привыкла даже чихать на публике. Она скорее позволила бы мозгам вылететь наружу, сдерживая чихание, чем поставила бы себя в неловкое положение, сморкаясь на людях. А теперь, когда ей приходится испражняться в пластиковый мешок, в ее спальню будет стоять очередь. Мы что, должны этому радоваться? Неужели сама Хелен пожелала бы такого?

Шелби села на постель боком, спиной к матери, залезла под одеяло еще глубже.

– Может быть, ей нравится, что она помогает людям, – мягко сказала Сью. – А вдруг это действительно чудо? Тогда ее жизнь имеет смысл даже сейчас.

– Думаешь, я не знаю, что бы ей понравилось? Уж я-то ее понимала лучше других.

– Ты не права, Шелби. Она теперь другая. Ты не знаешь, какой она стала.

Шелби повернулась лицом к матери и пристально посмотрела ей в глаза. В глубине души она боялась делать это.

– Я знаю больше, чем ты. Как и то, что этого парня прокатят на ближайшем голосовании, – сказала Шелби о певце из телевизионного шоу.

– Она тебя тоже не узнала бы, – покачала головой Сью. В ее голосе послышалась нежность, казалось, что она вот-вот заплачет. – Ты совсем не похожа на себя прежнюю.

– Пусть будет так, – согласилась Шелби и, чтобы уязвить и мать, и себя, добавила: – Потому что я стала ненавидеть себя.

* * *

Позднее на той же неделе в почтовом ящике появилась еще одна открытка. Шелби ждала ее с того самого дня, как покинула больницу. Минуло два года, так что она уже и не надеялась. И вот она пришла.

Это фотография дома Шелби, воспроизведенная на пустой открытке. На обратной стороне содержалось послание: «Сделай что-нибудь». Мать принесла ее дочери в подвал.

Открытка была адресована Шелби, но на ней не оказалось ни марки, ни обратного адреса.

– Кто мог прислать это? – спросила мать.

Шелби пожала плечами. Она держалась так, словно ее вовсе не взволновала пришедшая почта, но это было не так. Девушка ощутила легкий холодок ожидания в нижней части позвоночника. Где-то существует человек, который знает, что она жива.

– Кто-то пишет мне, мама, – попыталась объяснить Сью Шелби. – Они думают, что знают меня. Может быть, прочитали обо мне в газете.

Сью взяла увеличительное стекло, которое использовала всегда для чтения ингредиентов на маркировке продуктов, когда хотела убедиться, что они не содержат красителей или глутамат натрия.

– Но ты ведь сидишь безвылазно дома и никуда не выходишь. – Сью постучала пальцем по открытке. – Разве что кто-то заглянул в подвальное окно и увидел малышку, сидящую на кушетке.

Шелби хранит почтовые открытки в шкатулке для драгоценностей, которую мать купила ей во время путешествия на остров Чинкотиг. На крышке нарисована лошадь, внутренняя обивка шкатулки выполнена из синего бархата. А что, если последняя открытка – послание из потустороннего мира? Шелби все время мерещится, что это весточка от Хелен, хотя девушка и понимает, что это невозможно. И все же вскоре она направилась в сторону Льюистон-стрит, где живут Бойды.

Шелби остановилась на углу, потому что не смогла заставить себя подойти ближе. Она вгляделась в темноту и узнала миссис Харрингтон, которая вышла из дома. Шелби училась в школе вместе с ее дочерью Келси, симпатичной рыжеволосой девочкой, которая прекрасно успевала по всем предметам, а теперь учится на первом курсе в Университете Брауна.

– Миссис Харрингтон, – окликнула ее Шелби. – Здравствуйте!

Женщина не сразу узнала странную особу, приближающуюся к ней. Поняв, кто это, она заметно расслабилась.

– А, Шелби, это ты!

– Да, я. – Шелби пошла рядом с миссис Харрингтон. – Вы помогаете ухаживать за Хелен?

– Нас там целая компания. Она хорошая девочка.

Миссис Харрингтон держала ключи в руке. Шелби не стала говорить этой милой женщине, что Хелен всегда ненавидела Келси Харрингтон, считала ее выскочкой.

– Она так ни разу и не пришла в сознание? – спросила Шелби тихим дрожащим голосом. Миссис Харингтон посмотрела на нее с явным смущением. – Хелен… Она когда-нибудь говорит что-то или, может быть, диктует? Например, надпись на открытке.

– Шелби… – Миссис Харингтон протянула к девушке руку, но Шелби отдернула свою, прежде чем женщина успела коснуться ее. – Нет, дорогая, – грустно покачала головой миссис Харингтон. – Ничего такого она не делает.

Шелби тайно питала надежду, что Хелен все это время прикидывалась, что мозг ее вовсе не поврежден и каждую ночь она встает с постели, бродит по дому, таскает из буфета всякие вкусности, смотрит телевизор, глядит на себя в зеркало, расчесывая длинные волосы.

– Это вовсе не означает, что нет никаких чудес, – сказала миссис Харрингтон. – Я в них верю.

Но Шелби быстро покинула женщину, не сказав больше ни слова. Она, наверно, сошла с ума, спрашивая, не надписывает ли почтовые открытки человек, у которого не работает мозг.

* * *

Шелби позвонила Бену Минку и назначила ему встречу в парке. Ее надежда на возвращение Хелен рассыпалась в прах. Подруги больше нет, а с ней ушла и прежняя жизнь Шелби. Девушка была так возбуждена, что ей с трудом удавалось усидеть на месте. Ей ненавистна зима, да и сама себе она опротивела. Все, чего ей хотелось, – словить кайф от наркотика и отключиться. Бен был способен выдать ей такой билет. По крайней мере, она на это рассчитывала.

– Нет травки, – сказал он грустно. – ФБР сейчас наводит шорох на Багамах. Дилеров арестовывают, вся эта заваруха теперь перекинулась и на Штаты. Оба моих курьера в Хантингтоне и Норт-Порте уже за решеткой. Позвони мне в конце недели.

– Но ты ведь не выйдешь из игры? – спросила Шелби вне себя от досады. – Я от тебя завишу.

– Да, конечно, – рассмеялся он, думая, что девушка дурачится.

– Я точно могу на тебя рассчитывать? – продолжала настаивать Шелби. – Ты мне очень нужен.

– Ошибаешься, – сказал Бен. – Я подвожу людей.

– Не выдерживаю этой чертовой реальности, – простонала Шелби. Рука ее задрожала еще сильнее. – Я на пределе. Эти люди со своими мелкими желаниями и телевизионными шоу… Все хотят стать знаменитыми.

Какое-то время и она была знаменитой, по крайней мере в местной газете «Пеннисейвер» и в «Ньюсдей». Даже в «Нью-Йорк таймс» появилась статья о подростках и автомобильных авариях, где Шелби упоминалась дважды. Журналисты, как обычно, все перепутали, написав, что в настоящее время Шелби на излечении в психиатрической клинике, а ведь ее уже выписали оттуда, и она обрела убежище в подвале родительского дома.

– Приляг и закрой глаза, – предложил ей Бен. – Дыши глубоко и представь себе, что ты на Бали или на пляже в Хэмптонсе. Тогда жизнь покажется тебе более сносной.

– Я никогда не попаду в Хэмптонс, – сказала Шелби, меряя шагами свое укрытие.

В подвале есть мыши, но девушка знает, что они боятся ее. Однажды она чуть не наступила на трех мышат, которые замерли от испуга на месте. Шелби спряталась за лестницей, чтобы они набрались мужества и убежали. Девушка случайно увидела свое отражение в старом высоком зеркале. Надо что-то делать с собой: по правде сказать, она в шоке от своего вида. Шелби похожа на девчонку, которую подобрали на улице, из тех, кто клянчат мелочь у прохожих и проклинают весь мир.

– Я теперь выгляжу иначе, чем в школе? – спросила вдруг Шелби у Бена.

– Конечно. Ты ведь лысая.

– Я хочу сказать не внешне, а в существенном смысле, дурья ты башка.

– То, что ты побрилась налысо, – весьма существенно. Это своего рода высказывание. Ты стала совсем другой.

– Я не это имела в виду. – Ее голос сорвался. – Чувствую себя каким-то недочеловеком.

– Ты выглядишь чудной, офигевшей сестрой самой себя. Например, я – все тот же неудачник, что нетрудно было предвидеть. Иду уготованной мне дорогой. А ты отклонилась от курса.

Бен имел в виду, что она сломлена несчастьем. Шелби поняла это и бросила трубку. Кто он ей, в конце концов? Поставщик наркотиков, не более. Он был теперь не такой чокнутый – стройный и вполне привлекательный в своей нетрадиционной манере, во всяком случае, выглядел гораздо лучше, чем можно было предположить в средней школе.

Пожалуй, он был даже красив, но что из того? А до его философии ей не было никакого дела. Если ты не под кайфом, трудновато проспать четырнадцать часов подряд. Шелби почувствовала: что-то словно струится в ней. Тайком она пробиралась на верхний этаж, чтобы пошарить в родительской аптечке. Успокоительное. Может сработать. Не думала, что мать испытывает столь сильное беспокойство, что ей понадобилось такое лекарство. Был также мышечный релаксант, который ей добавляли к снотворным препаратам. Она взяла и его тоже.

Отец Шелби сидит в гостиной. Обычно ей удавалось избежать встречи с ним. Последнее время он ведет какое-то призрачное существование. Когда-то Дэн Ричмонд был способен очаровать целую толпу людей, собравшихся на вечеринку, но с тех пор он сильно изменился. Каждое утро Дэн уходит на работу в магазин мужской одежды, унаследованный от отца, а в шесть возвращается домой. Вот и вся его жизнь. Вечера проводит у телевизора и очень мало говорит.

– Что ты здесь делаешь? – бросил отец. Спроси его, он вряд ли припомнил бы, когда последний раз видел дочь наверху.

– Я пришла выпить молока, – сказала Шелби. Это звучит очень по-американски. Она подошла к холодильнику. – А где мама?

– Нигде, – ответил Дэн.

Шелби налила себе стакан. Заметив, что папа смотрит то же самое шоу, на которое обычно настроен и ее телевизор, она присаживается на кушетку.

– Этот парень – полное барахло, – сказала она об участнике конкурса, которого презирает. Порой он поет песни, стилизованные под народные, иногда что-то из рока восьмидесятых. По мнению Шелби, у него нет собственного стиля.

– Ну что ж, он следует голливудским стандартам, как, впрочем, и ты.

– Не хочу иметь ничего общего с Голливудом, – поспешно ответила Шелби, желая, чтобы ее слова звучали непринужденно. Однако замечание отца ее ранило. Еще один способ дать ей понять, что она ничтожество. Как будто она сама этого не знает.

Какое-то время они смотрят телевизор вместе. Шелби притопывает ногой, как она это делала всякий раз еще до больницы, когда была раздражена. Отец изо всех сил старается не замечать этого. Она топочет по полу, постукивает по кушетке как заведенная.

– Бьюсь об заклад, что мама ушла к Бойдам, – наконец сказала Шелби. – Сколько раз говорила ей не ходить туда: это глупо, ужасно, отвратительно.

– Может быть, есть какая-то правда в том, о чем говорят люди. По крайней мере, посмотреть никому не навредит.

– Меня сейчас стошнит от твоих слов.

– Нужно быть живым, чтобы делать это. А так, как ты, живые себя не ведут.

Шелби стала разглядывать отца. Он постарел – большой несчастливый мужчина, явно недовольный своей участью.

– Если бы я хотела умереть, меня бы уже не было на свете, – сообщила Шелби.

– Звучит утешительно.

– Особенно для меня, – парировала девушка.

Она вернулась в подвал. Проглотила две таблетки успокоительного, накинула пальто и выскользнула наружу через дверь цокольного этажа. Несмотря на холод, Шелби присела на вынесенный во двор обеденный стол. Воздух словно заполнен крошечными хрусталиками, даже дышать больно.

Ее мать подъехала к дому и припарковала машину. Фары окрасили все в желтый цвет, но когда они погасли, двор вновь погрузился в темноту. Сью заметила дочь, сидящую на столе, и подошла к ней через двор.

– Подмораживает, – сказала Сью.

– Я считаю звезды. Надо же хоть чем-то заняться.

Сью и Шелби легли рядом на деревянный стол и посмотрели на небо.

– У Бойдов все совсем не так, как ты думаешь, – произнесла Сью. – Очень мирно и спокойно. И Хелен такая безмятежная. Она много значит для людей, которые приходят взглянуть на нее, Шелби.

Людям не дано пересчитать звезды. Их слишком много, а за ними – бесконечность.

– Никто не виноват в том, что случилось, – добавила Сью.

Шелби издает звук, неожиданно для нее самой похожий на всхлипывание.

– Мне кажется, я потеряла душу, – сказала дочь.

– Это невозможно.

– Ты просто не представляешь всего, что может случиться, мама.

Шелби достала пачку сигарет и несколько спичек. Когда-то она была такой ярой противницей курения, что подходила к совершенно незнакомым людям и спрашивала: «Неужели вы не знаете, что происходит в ваших легких, когда туда попадает сигаретный дым?» Тогда она точно знала, как правильно устроить мир.

После этих слов Шелби вернулась к себе в подвал и позвонила Бену Минку, стараясь не думать о матери, которая считает звезды в одиночестве на заднем дворе. После автокатастрофы ее родители на какое-то время почти перестали разговаривать друг с другом, обсуждали лишь работу по дому или назначения доктора. Верно говорят, что трагедия может как свести людей еще ближе, так и оттолкнуть друг от друга.

– Я в полном отчаянии, – выпалила Шелби Бену. – Помоги мне выбраться.

Он сообщил, что удалось достать немного наркотика у парня, с которым вместе учился в школе. Назначил ей встречу в девять на Главной улице. Родители Бена живут за городом, недалеко, в нескольких кварталах. Сам Бен снимает квартиру в складчину с целой компанией других парней, но иногда ночует у родителей. Они кормят Бена вкусным обедом и спрашивают, чем он собирается заниматься в жизни. Его это не особо беспокоит: он, знай себе, ест и пожимает плечами.

Шелби терпеть не может покидать подвал, но тем не менее натянула вторую пару носков и старые ботинки, перчатки и шляпу и вышла из дома. Телевизор она оставила невыключенным: синий свет экрана проливается на лужайку и на дорогу. Кристаллики льда, деревья без листьев – вокруг реальные вещи. Шелби направилась в сторону Главной улицы.

Все закрыто, кроме пиццерии, около которой несколько школьников. Шелби обернула посильнее шарф вокруг головы. Она ощутила собственное дыхание, потому что воздух входит в легкие резко, со всхлипом. Шелби никак не могла вздохнуть полной грудью: сказались и курение, и холодный воздух, и быстрая ходьба – все вместе. Ей вдруг захотелось плакать.

* * *

Бен Минк стоял у магазина «Бук ревью», обычного места встречи ему подобных. Когда Бен учился в школе, он проводил уйму времени в секции научной фантастики. Прочитывал целиком книжки, сидя прямо на полу.

Он держал руки в карманах: совсем замерз. Когда появилась Шелби, он внимательно рассмотрел ее закутанное лицо. Шляпа, шарф, большие глаза, бритая голова. Похожа на сироту из комикса.

– Как холодно, черт возьми! – сказал Бен. – Это ведь ты, Шелби?

– А кто другой пришел бы на встречу с тобой? Насколько я помню, друзей у тебя нет. Разве что тот парень, от которого ты получаешь наркоту.

– Он скорее враг. Ты мой друг.

– Да, верно.

Шелби обычно крадет деньги у родителей, хотя она вроде бы слишком взрослая, чтобы лазать в материнский кошелек или отцовский бумажник. Но они продолжают делать вид, что ничего не замечают, и она прекрасно знает об этом.

Шелби отдала Бену деньги, и он вручил ей пластиковый пакетик, который она положила в карман.

– Ладно, – сказала Шелби. – Мы друзья.

– Я принес тебе еще кое-что. – Бен достал из кармана экземпляр «Человека в картинках» Рэя Брэдбери и подарил ей. – Будешь в полном восторге. Там про парня, который весь покрыт живыми татуировками, и каждая из них рассказывает историю.

– Ты вовсе не обязан мне что-то дарить. – Тем не менее Шелби взяла книгу.

– Знаешь, я не задержусь здесь особенно долго, – сказал вдруг Бен.

– В самом деле? Прыгнешь с моста?

– Не смейся над моими словами. Обещаешь?

Дыхание вылетает двумя облачками. На улице, кроме них, никого нет. Бен носит башмаки старика дока Мартенса, которые с хрустом давят снег при ходьбе. Этот хруст звучит как дребезжание стали и отзывается эхом.

– Я учусь в Эмпайр-Стейт-колледже. Независимое учебное заведение, ускоренная программа. Начал там заниматься, когда еще был в школе.

– Чему там учат?

Очень холодно. Шелби подумала, что пальцы ее рук, хотя они и в перчатках, наверно, посинели. Может быть, пальцы превратятся в леденцы и сломаются, а финалом этой сказки станет исцеление Хелен, которая попробует эти пальцы на вкус.

Бен пожал плечами, несколько смущенный тем, что он хоть в чем-то преуспел.

– У меня отметка BS по точным наукам.

– Что означает это дерьмовое сокращение?

– Я никогда не говорил об этом: не был уверен, что закончу курс. Но мне удалось это сделать, и я решил поступать в школу фармакологии. Меня уже приняли. Я набрал четыреста тридцать баллов, выполнив приемный тест PCAT[1]1
  Pharmacy College Admission Test – тест для приема в фармакологический колледж.


[Закрыть]. – Бен ухмыльнулся, глядя на Шелби. Она рассмеялась, услышав эти новости, и стала выглядеть при этом очень привлекательной. – Выходит, я умный.

– И что из этого следует? Ты можешь сделать прекрасную карьеру в интересующей тебя области?

– Если говорить серьезно, фармакологи способны зарабатывать по сотне тысяч в год.

– И куда ты денешь такую кучу деньжищ? Накупишь травки?

– Ты не состояла в клубе «Стрейт энд Нэрроу», когда училась в школе?

Члены этого общества по борьбе с наркотиками вывешивали афиши в коридорах и давали клятву не принимать зелья. Тогда она была такая недалекая. Если бы нынешняя Шелби встретила ту, какой она была прежде, она бы перешла на другую сторону улицы, чтобы избежать щекотливой ситуации.

– Да пошел ты куда подальше, – сказала Шелби.

Она не выносит себя в прежнем обличье – ту девочку, которая полагала, что она всегда будет среди счастливцев: хорошие отметки, прекрасная внешность, завидное будущее.

– Я вовсе не хотел тебя поддеть. Просто теперешняя ты мне нравишься больше.

Шелби посмотрела на него через узкую щель между шарфом и шляпой.

– Как ты думаешь, куда уходит душа, когда человек теряет ее? – спросила она Бена. В конце концов, он был в колледже и, возможно, достаточно умен, чтобы дать правильный ответ.

– За угол ближайшей улицы.

Они оба засмеялись, потому что как раз в этот момент поворачивали за угол, на другую улицу. Но там ничего нет.

– Я же тебе сказала, что она ушла, – продолжила Шелби.

– Тогда пойдем и отыщем ее, – предложил Бен.

– Хорошо.

Они остановились, Бен достал косяк из кармана. Шелби прикрыла его ладонями, чтобы спичка не погасла.

– Давай погуляем около ее дома, – сказал Бен.

– Пройдем мимо, даже не останавливаясь?

Бен предложил Шелби затянуться.

– Я не стал бы это говорить, если бы ты сама не начала разговор.

Они направились к дому Бойдов. Дело привычное: Шелби бывала здесь тысячу раз. Она вспомнила, как однажды в школе Бен сказал ей что-то, а она сделала вид, что не слышала, и прошла мимо. Теперь ей интересно, что он говорил тогда, и она спросила Бена об этом. Возможно, он подумал, что Шелби – чванливая снобка, не исключено, что так оно и было. Бен клянется, что забыл, но на его лице играет деланая улыбка.

Он прекрасно помнит, что спросил тогда: «Знаешь, где комната для занятий музыкой?» Его мать настаивала, чтобы он брал уроки игры на саксофоне. Но ему хотелось сказать ей совсем о другом: «Не пожалел бы сотни долларов, чтобы поцеловать тебя».

– В школе я тебе не нравилась, – сказала Шелби.

– Я никого тогда не любил. Не думай, что к тебе было какое-то особенное отношение.

Они снова посмеялись и прижались друг к другу теснее, чтобы согреться.

– Ты была популярна и все делала по правилам. Я всегда ненавидел таких девчонок, – сказал Бен.

– Верно. Тебе нравились непопулярные уродины.

– Мне были симпатичны умные. Просто не знал, что ты из их числа. Ты это скрывала.

Шелби стала размышлять о сказанном им, дрожа от холода.

Во дворе у Бойдов никого нет: ни следов шин на подъездной дорожке, ни искателей чуда – только темный дом с облезающей краской. Чернеют кусты. Тишина, лишь воробьи шуршат в листве.

– Пойдем, – сказал Бен. Он схватил Шелби за рукав и затягивает во двор.

– Эй, подожди. – Они приблизились к окну Хелен. – Я думала, мы просто пройдем мимо.

– Вот ее комната, – сказал Бен. – Я бывал здесь раньше. В школе я был чем-то вроде Любопытного Тома[2]2
  Любопытный Том – портной, подглядывавший за леди Годивой, графиней из английских легенд.


[Закрыть].

– Ты не шутишь? – спросила Шелби в шоке. – Но это так мерзко! Неудивительно, что я не разговаривала с тобой.

– Я только один раз видел ее голой.

Шелби негодующе посмотрела на него:

– Только раз?! И ты думаешь, что это пустяки? Это нарушение личной неприкосновенности! Ты вел себя как настоящий подонок!

Раздался шум, возможно, выкинули мусор, но этот звук их встревожил. Бен и Шелби припали к земле у самой стены дома, чтобы их никто не заметил. Но вокруг никого нет, кроме переходившего улицу кота и воробьев, чирикавших в кустах. Бен трясется под своим куцым пальтецом. Его давно мучает совесть, и он даже сам не представлял, насколько сильно, пока во всем не признался. Он вел себя как извращенец и даже свои запоздалые угрызения совести воспринимает теперь как отступление от нормы.

– Но я ведь был всего лишь ребенком, – сказал он.

В его голосе прозвучали истерические нотки, кажется, он сейчас даст волю эмоциям. Шелби вовсе не хотела этого.

– Возьми себя в руки. Итак, ты шпионил за ней. Наверно, был настолько мал, что не понимал, насколько это дурно.

– Я по ней с ума сходил.

– По Хелен? – И вновь Шелби в полном изумлении.

– Совсем крыша поехала, верно?

Они рассмеялись, стараясь не слишком шуметь, слышно лишь сдавленное хихиканье.

– Ты сошел с ума, – согласилась Шелби.

– Был ли у меня шанс?

– Ни малейшего. Ни одного на миллион лет. Она была влюблена в Криса, ты ведь знаешь этого парня. Если говорить начистоту, Бен, тебе там ничего не светило.

Для Бена услышать это – немалое облегчение, словно порвались узы, связывавшие его с прошлым. Как ни странно, он даже почувствовал благодарность. Ему не нужно больше хранить верность Хелен.

– Хочешь взглянуть? – спросил Бен.

Они стояли рядом, но не ощущали друг друга из-за пальто, перчаток – всей этой защиты от непогоды.

– Смотри сам.

Бен поставил ногу на выступ, о котором Шелби не знала. Это часть оконной конструкции, позволяющая ему оттолкнуться, подтянуть себя вверх и заглянуть в окно Хелен. Видно, что он проделывал это и раньше.

Шелби осталась сидеть на месте, подтянув колени к груди, покачивая в раздумье головой, закрыв глаза руками. В этот момент она думала об анонимных почтовых открытках, которые хранит в детской шкатулке для украшений. Каждый день она ждет, что принесут очередное послание, хотя иногда интервал между ними составляет несколько месяцев.

Когда она видит открытку в почтовом ящике, ее сердце начинает биться чаще. Шелби всегда с волнением читает их, что бы там ни было написано. «Будь кем-то» с роем нарисованных золотистой краской пчел, жалящих девочку, которая убегает от них в лесную чащу. «Чувствуй что-нибудь» с сердцем, зажатым в ладони. Внутри сердца – слова, написанные красными чернилами: «Вера, печаль, стыд, надежда». Кто-то наблюдает за ней и знает, что ей нужно.

Бен заглянул в окно.

– Как там внутри? – спросила Шелби.

– Ее комната ничуть не изменилась.

Бен спускается с оконного выступа и садится на землю рядом с Шелби. Они сидят близко, касаясь друг друга плечами. Шелби отводит руки от лица.

– Ну как она там? – Бен плохо выбрит, он пахнет дымом и нестираным бельем.

– Похожа на принцессу из сказки. Безмятежно спит. Она была красива прежде, но в тебе было больше индивидуальности. Ты замечательно смеялась. Заходишь, бывало, в школу и сразу слышишь, что ты уже там. На самом деле я был влюблен в вас обеих.

– Что ж, той девочки больше нет. Я стала ее несчастной сестрой. Ты сам так сказал.

– Я не говорил «несчастной»! И ты, такая, мне больше нравишься. Кроме шуток. Послушай, я себе уже задницу отморозил.

Они сидели на небольшом участке, который порос плющом, раздавленным весом их тел.

– И у меня попа окоченела, – сказала Шелби, но не встала с земли. Она отправила немое послание Хелен: «Скажи что-нибудь. Назови мое имя, и я спасу тебя».

– Когда я поступил на свою первую работу, мне дали «Вольво». Видела, что они пишут в инструкции по безопасности? Дескать, в таком автомобиле тебе ничто не страшно. Грузовик врежется в твою машину, а ты выйдешь из нее как ни в чем не бывало. Со мной, мол, будешь в целости и сохранности.

– Ты что, клеишься ко мне, что ли?

До Шелби вдруг дошло, что так оно и есть. Словно лампочка включилась в ее голове, но она настолько замерзла, что, кажется, вот-вот расколется на части.

– Я просто сижу с тобой на этом долбаном плюще, и ничего больше, – сказал Бен.

Шелби придвинулась ближе к нему. Бен ее не слишком интересовал, но с ним уютно. Сейчас ей больше ничего не нужно. Она прошептала:

– Может, мне стоит взглянуть? – Дыхание Шелби влажное и горячее.

– Пожалуйста, если хочешь. Но скажу тебе одну вещь: там, в комнате, не она. Поэтому не рекомендую.

Шелби обдумывает его слова.

– Ты давно на нее заглядывался?

– Ну, это слишком слабо сказано! Я был просто без ума от нее!

– А на меня ты тоже посматривал?

– Ты вовсе не такая умная, как я думал. А что я, по-твоему, делаю прямо сейчас? Торчу здесь, на лужайке перед домом Бойдов в двенадцать градусов мороза.