Текст книги "Сепсис"
Автор книги: Элина Самарина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Лекс с затаенным торжеством наблюдал за происходящими во Владе метаморфозами. И заметил, как разочаровывает ее недавний кумир.
Он подмигивал жене дальним от Игоря глазом. На первое подмигивание она укоризненно покачала головой, на второе – ответила солидарной улыбкой. Влада уже явно томилась за столом.
– Коньяк, ик! конечно, благородный напиток, но, ик! действует как мочегонное. Где у вас можно… отлить? Извините, конечно.
Влада резко поднялась.
– Что вы! Что вы! – В порыве великодушия Игорь замахал руками. – Не надо! Я сам… Вы только подскажите, где это, ик! а я сам…
Последнее он говорил уже в спину удаляющейся Влады. Даже спина выражала полнейшее разочарование.
– Так, где у вас… дальняк? Я, кажется, видел… ик! Когда мы шли – там такая белая дверь. А, Леша? Это, кажется, вон за той дверью?
– Да, – холодно подтвердил Алексей. – Только этот туалет – для членов семьи. А дальняку нас во дворе. Но там собака. Так что придется потерпеть. А, Гарик?
После этого, если появлялся Патрик на экране, Влада немедленно переключала канал. Да и к другим «звездам» стала относится уже не столь трепетно. Снял с нее Лекс розовые очки.
Часть вторая
Люди гибнут за металл
– Фауст, сколько же можно тебя искать?! – ностальгически знакомый голос картавил в трубку. Павел напряженно сопел, пытаясь вспомнить. А собеседник продолжал резвиться: —Да, вижу, не узнал. Где уж нам? Вы вон как высоко взлетели, а мы – мелкая тля. Где уж…
– Дусик! – радостно воскликнул Павел. – Дусик, семь якорей тебе в глотку!.. Ты откуда? Из Обетованной?
– Из Обетованной. Прямо из ее сердца. Из Москвы. Ты же знаешь, что для меня землей обетованной всегда был СССР. А теперь – Россия… Видимо, нам, аидам, на роду написано тосковать по родине. Сейчас, когда в Израиле живу, – по Москве тоскую.
Павел, зажав трубку между ухом и плечом, достал сигарету. Дусик – точнее, Эдик Стариков, его школьный приятель, – навеял воспоминания: о школе, о том времени…
Стариков был одним из лучших в классе. В отличие от многих других отличников, этот за пределами школы был борзым, драчливым. И азартным бабником – в самом завидном смысле слова – был Эдик.
Отец его работал в каком-то министерстве большой шишкой. Семья была обеспеченной, дружной. И очень патриотичной. Павел часто вспоминал, как нервничал и сердился отец Эдика, Григорий Евсеевич, если кто-то из знакомых или родни вдруг уезжал:
– Не понимаю я вас. Не могу, да и не хочу! Что это за, непонятного происхождения, тяга обнаружилась на старости лет?! К чему тяга? К Родине? Так здесь же твоя родина. Вот здесь! Где первые капли молока материнского всосал. Родина – это земля, которую ты своими первыми шажками попирал. Что это за родной язык, который тебе надо на старости лет изучать? А все равно будешь в сознании на русский переводить… Не могу понять вас.
– Да здесь же детям дороги нет! – возражали ему. – На каждом шагу только и слышишь: жид! жидовская морда!
– Ну а ты ответь: русская морда. Или, там, украинская. Ведь что такое жид? Это польское произношение слова «аид» или «йуде». Что оскорбительного в этом?.. А то, что детям дороги нет, – вы меня извините! Если ребенок туп безнадежно и бездарен – ему нигде дороги не будет. А если он умен и деятелен – он и здесь стезю найдет. И никто ему не перегородит дороги. Пусть это звучит нескромно, но вон мои Саша и Эдик – сами на свою дорогу вышли. И вон как размашисто шагают.
Вот такая позиция была в семье Стариковых.
И вдруг – в девяносто третьем или девяносто четвертом – всей семьей в Израиль переехали. Вот тебе и патриотизм. Вот тебе и «не хочу и не могу понять»!
– Ты надолго? – спросил Павел, вернувшись из воспоминаний на «землю обетованную».
– На неделю. Здесь у нашей тети Клары – помнишь ее? – сын женится. На свадьбу приехали.
– А как там Григорий Евсеевич?
– Не «там», а здесь. Он тоже приехал. Так что, Фауст, давай завтра к нам. Посидим, водочки попьем, старое помянем. Договорились? Завтра в 19 часов ждем. У тети Клары.
…Застолье уже подходило к концу, когда Стас, новоявленный жених, вдруг поднял на дядю опьяневший взгляд:
– Вот вы, дядя Гриша, на свадьбе тост сказали – за Россию, за Москву, – он произнес это несколько пародийным тоном. – А если так Россию любите, что же уехали?
Григорий Евсеевич посмотрел на него со снисходительной улыбкой. Ничего не ответил.
– А в самом деле, Григорий Евсеевич, – вставился Павел, – и меня тоже это интересует. Ведь вы были «на коне». Должность высокая, и квартира в самом центре Москвы. И Эдька с Сашей так раскрутились… Извините, конечно, что этой темы касаюсь. Понимаю, деликатная это проблема, но любопытство… Меня этот вопрос очень долго мучил.
– Дело в том, молодой человек, что причиной моего исхода отсюда был, как это ни парадоксально, именно патриотизм. Советск… нет, тогда уже российский… Вот вы сделали удивленные глаза. А я вам поясню. Всю жизнь я проработал в геологии. Последние 18 лет – до исхода – занимал очень высокие посты в министерстве. Так вот: в советские времена недра разрабатывались, но не алчно, не безоглядно. Они – недра эти – богаты, но, как и все на земле, – исчерпаемы. Всему приходит конец. В советские времена разработки планировались, более или менее ограничивались. Знаете, сколько угольных пластов ставили на консервацию! Или нефть… А вот потом, в постсоветский период, пошло такое разбазаривание! Такая разухабистость! Чиновники, не уверенные в завтрашнем дне, старались урвать от своего положения как можно больше. Ни интересы страны, ни народ их не заботили. Только бы урвать. В данный час, в данный миг. Завтра от этой кормушки могут отлучить.
Стариков снял очки, остервенело протер их и посмотрел на просвет. Задумчиво посмотрел, словно открыли они ему те времена:
– Теперь слово «кормило власти» приобрело новый, алчный смысл: то, что их кормило. Стали распродавать Россию в розницу. С удалью, цинично. С чего прежде миллиарды государству шли, теперь отдавалось за копейки. Лишь бы пару тысяч «отката» взять. Добрались эти хапуги и до недр. Бо-ольшой интерес возник к недрам.
Где бы еще найти клад, чтобы быстренько его за бесценок продать?!
В то время работал у нас талантливейший геолог. Изыскатель от Бога.
– Это о ком вы? – спросил Павел.
– О Пла… Ну, в общем. Не стану я называть его имя. По причине, о которой скажу. Этот геолог – назовем его условно Иванов – сначала опосредованно, априорно обнаружил беспрецедентные залежи нефти в… Своими прогнозами на залежь поделился со мной. Только со мной. И я организовал ему камуфлированную командировку в Лозовое.
– Это что, место, где…?
Стариков досадливо поморщился:
– Да это я условно называю место! Как и имя геолога. Все условно. Так вот: месяца два они вели там буровые работы. Он позвонил и сообщил мне, что прогноз полностью подтвердился: океан нефти оказался под этим участком. Океан! Он тоже был отчаянным противником разбазаривания недр. Знал, если месторождение рассекретить, начнется его бессовестное разграбление. И вот – представьте себе, молодые люди, – человек совершил самое крупное открытие в своей жизни, самое значительное! Но вынужден его замалчивать. Как вам это?! А министр – будто чувствовал – крутится, выспрашивает: а где это наш Платунов? Чутье у министра было потрясающим. Только не геологическое чутье, а на дармовую поживу. Но не узнал ничего. Не сказал я ему. Правда, мог бы он у самого геолога все выведать: Виктор Павлович был человеком наивным и доверчивым. Но случилась беда: при возвращении в Москву их самолет разбился. Прямо при посадке. Я был свидетелем: встречал же. Мне удалось отыскать среди руин чемодан Пла… Иванова. Там была вся документация по этому месторождению… Вот так погиб выдающийся ученый… Выпьем за его светлую память. Пусть земля тебе будет пухом, дорогой Виктор Павлович. – Стариков поднял глаза к потолку.
После поминального тоста за столом воцарилась торжественная тишина. Нарушил ее Павел:
– А вы, Григорий Евсеевич, можете сейчас эти данные передать правительству России? Нынешнему?
– Нет, молодой человек. Не могу! Еще не верю, что используют они во благо. Вон как нефть бесшабашно продают. Нет уж. Я потерплю пока.
– А если что-нибудь с вами случится, дядя Гриша? – развязно спросил Стас. – Так и пропадет это открытие. Без понту пропадет.
– Ты, молодой человек, рассуждаешь, как и эти, нынешние. А я, в отличие от вас, человек предусмотрительный. Все материалы хранятся в банке, и в случае моей… если что случится – там есть распоряжение.
– Так лучше бы сейчас Дусику расклад дали. Он бы наварился. Купил бы через подставу эту землю. И вам хорошо, и Эдику бабки.
– Нет, дорогой мой. Если бы я так поступил, я бы уподобился этим. Что против моих принципов. Знаете, что происходит, когда землю изнуряют? Когда исчерпывают до дна? Любой организм при голодании вначале «съедает» свой жир, потом – мясо и, наконец, – мозг. Так вот, я не хочу, чтобы Россия обезумела… Нельзя изнурять землю.
Дусик под столом отжал ногу Павла и состроил ироническую гримасу.
– А в самом деле, Григорий Евсеевич, – настаивал и Павел, – если там такой Клондайк, почему бы не подключиться? И я, и Стас, и Эдик – все бы вошли в это дело. Мы не народ разве? Вот и пошло бы открытие Иванова на пользу простым россиянам. Я даже могу вам письменное, заверенное у нотариуса обещание дать, что не стану эту нефть за рубеж продавать. Только для России. Я не алчный человек.
Стариков видел, что Павел относится к его рассказу с некоторой долей иронического недоверия, но ответил серьезно и твердо:
– Вы, молодые люди, ставите меня в щекотливейшее положение. Если я сейчас открою тайну месторождения, то нарушу клятву, которую дал на могиле… моего друга. Я, собственно, уехал в Израиль, покинул друзей, землю меня родившую, только потому, что сограждане мои изменились, стали беспринципными. Я не мог без душевной боли наблюдать, как растворялась в воздухе нравственность, чистота. Вот почему я оставил свою Родину и сейчас испытываю душевные мытарства… А вы мне предлагаете сделку с совестью. Тогда зачем все эти жертвы, которые я принес? Алчность и равнодушие к последствиям – серьезные пороки. Их гнушайтесь!.. В общем, хватит об этом. Я знаю, молодые люди, что вам не интересна эта тема. Простите стареющего сентиментала… Лучше расскажите, чем вы занимаетесь, молодой человек.
– Как раз нефтью, – рассмеялся Павел. – Но не океан у нас, а озеро. Скоро закончится. Вот тогда и приду к вам.
Теперь и Стариков рассмеялся, чтобы отойти от темы.
Так и посчитал бы Павел этот мимолетный разговор фантазиями стареющего чудака, если бы дней через пять-шесть не выскочила эта тема.
Как обычно, ужиная, он просматривал блок новостей. Из телевизора текла монотонная болтовня, а Павел прилаживал на вилку гарнир и вдруг встрепенулся. Что-то в равнодушно пропускаемом им рокоте телевизора насторожило. Что? Так и замер с повисшими вилкой и ножом и чуть приоткрытым ртом. На экране крупным планом неопрятный мужичок, очевидный выпивоха, жаловался на жизнь:
– Вот уже, почитай, лет десять нет нам здесь работы. Крутимся, кто как может. Земля у нас не родит, заводов и фабрик нет, а государство никак не помогает. Вон, Михалыч, хотел свиней разводить. Ага. А государство кормами не помогает. А на рынке покупать корм – себе дороже. Так и провалилась задумка со свиньями. Ага… Вот, лет восемь назад геологи здесь были. Так они баяли, что нефти здесь – океан. Под нами прямо. Мы и купились на это, губешку раскатали. А оно – вон как вышло: оказалось, нет нефти никакой. Прикупил нас тот геолог. И вот вы скажите, как нам здесь жить? Мы то надеялись, что нефть нашли, значит, завод будет, рабочие места. Ага. А теперь что? Руки-то уже истосковались по труду.
Не мог понять Павел, что же так заинтересовало его. Он досадливо поморщился и наклонился к тарелке.
– С вами в забытом всеми Лозовом был корреспондент Сурин.
«Лозовое!» – вот то слово, которое так смутило и напрягло Павла.
Лозовое… Может, не фантазировал дядя Гриша? Хотя как можно держать такую информацию и не поделиться хотя бы с сыном?! Или… Да нет… Давно бы уже наварился сам… А может…? Хотя…
От этих сомнений сразу пропал аппетит.
На следующий день Павел отправился в архив Министерства геологии.
Архив разместили в убогом строении. Пожилая женщина встретила Павла с исключительным радушием. Видно, редко заглядывали люди в эту нору. А когда Павел сунул ей в кармашек пятьдесят долларов, готова была отдать ему весь архив.
– Вот… Главный геолог… Платунов Виктор Павлович. Вот открытые им месторождения… все это здесь. Я, знаете ли, раньше в министерстве была старшим инспектором отдела. Это сейчас… – она махнула рукой и продолжила свой рассказ о Платунове: – Мне посчастливилось работать с Виктор Палычем. Чудесный был человек – порядочный, кристальной души. И умер, вернее погиб так нелепо: из командировки возвращался – они в Бийске были в командировке.
– Как в Бийске? Вы не путаете?
– Если я спутаю, то документы меня исправят, – спокойно возразила женщина и, послюнявив палец, перелистала несколько страниц. – Вот, пожалуйста: командирован на семьдесят дней в Бийск.
Павел разочарованно откинулся на спинку ветхого кресла, когда женщина вдруг тревожно свела брови:
– Погодите, я, кажется, вспомнила. Он однажды позвонил в отдел. Какой-то запрос делал. Я как раз трубочку взяла. А там телефонистка говорит: сейчас будете разговаривать… Но назвала не Бийск, а какой-то другой населенный пункт. Я уже не помню, да это и не важно… Может, Виктор Палыч по делам в том городе был.
– Вы мне не подскажете, семья этого Платунова живет в Москве?
– Конечно. И жена, и сын его – здесь они, в Москве. В нашем доме. У нас же дом ведомственный. Правда, нынче люди все больше продавать…
– Да, понимаю, – поспешно заговорил Павел, испытывая азарт охотника. – Вы не могли бы адрес мне дать?
…Павел сидел в уютной комнате, сохранившей интерьер 60-х годов: фотографии на стенах, большая настольная лампа с красным абажуром, громоздкий письменный стол. Под стать обстановке была и хозяйка – Светлана Васильевна Платунова, чистенькая, интеллигентная старушка:
– Значит, собираетесь очерк создать о Викторе Павловиче? А, простите мне мое любопытство: в связи с чем? Что или кто побудил вас?
– Стариков Григорий Евсеевич.
– О, Григорий Евсеевич! Это снимает все вопросы. Это имя – пропуск ко всем документам Виктора.
Вдова вытащила из ящика стола большой ларец и поставила его перед Павлом. Сверху, отдельно упакованные, хранились ордена и медали:
– Это его награды. – Женщина застенчиво, как обиженная сирота, утерла слезы. – Когда кончилась советская власть, стали нефть из месторождений безоглядно продавать за границу, он так болезненно реагировал! Говорил: соотечественники в очередях за бензином стоят, а эти– он так правительство называл – запад обеспечивают. Ты, говорил, сначала свой народ обеспечь, а потом, лишнее – продавай… Вот тогда и перестал эти награды носить. Принципиальным он был… А это письма.
Потягивая вкусный чай, Павел читал последние письма. Конкретно об открытии в них не говорилось. Только где-то в самом конце: «…Эта экспедиция нерезультативная. Потому мне и жаль, что вот уже семьдесят шесть дней я вдали от тебя, моя дорогая! Семьдесят шесть бездарно проведенных дней. Но скоро мы закончим, я вернусь и закатим с тобой, родная моя девочка, пир горой! Надо радоваться жизни. Ведь жизнь – это прекрасная штука! Ну, родная, заканчиваю свою эпистолу. Надо на буровую! Не ждет время! Целую тебя крепко-крепко. Твой Виктор – Победитель».
Приподнятая тональность не согласовывалась с «нерезультативной экспедицией». Чувствовался скрываемый триумф. И вдова Платунова подтвердила эту догадку Павла.
– Удивительно, – мягко прошелестела она, заметив, что гость дочитал письмо. – Виктор Палыч был человеком эмоциональным. И такие воодушевленные письма писал только с успешных экспедиций… Тех, которые венчались открытиями. А месторождение, с которого он это письмо прислал, – оно же по его прогнозам должно было быть плодотворным. А получалось – разочарование. Но он не впал в уныние! Впервые за все годы нашей жизни! Знаете почему? Он почувствовал, что это его последнее письмо. Вот такой он был, мой дорогой Витюша. Он не только предчувствовал, уникально предчувствовал геологические открытия, но и свою гибель… Да, предчувственный был человек, Виктор Павлович! Равных ему не было в этом.
Может быть… Только и Павел чувствовал, что золотую жилу нащупал.
В правом углу письма рукой Платунова было написано «Бийск». А размытый штемпель этого названия не содержал. По кругу шли неразборчивые буковки, складывающиеся, если внимательно присмотреться, в слово «Татарстан».
…Прямо из машины Павел сделал поручение:
– Узнай через Валеру, кто прикупил недавно Лозовое. Это где-то в Татарстане. Ло-зо-вое. Как узнаешь – сразу объективки на владельца. На деньги не скупись. Сейчас скорость важнее денег.
* * *
В Лозовое Павел направил своего заместителя – Донского. Дима довольно быстро нашел владельца участка – Анатолия Ивановича Бравина. Бывший механизатор совхоза Бравин выглядел совершенно незамысловатым мужичком, что вселило в Диму оптимизм. Он уже готов был держать пари, что сделка совершится самой малой кровью.
Не раскрывая целей своего визита, Дима начал обработку клиента:
– Вы, Анатолий Иванович, знакомы с Законом о землепользовании? – спросил это он с суровым выражением лица.
– Вообще-то… земля эта не родит. Она все времена… сколько я себя помню, без пользования была. Не родит она…
– Но вы-то ее купили. Не для того же, чтобы любоваться ландшафтом?..
– Нет, конечно. Мы здесь заводик поставим кирпичный. Уже сам завод присмотрели. И купили… А до сих пор же эта земля без всякой пользы стояла. Не использовалась. А мы – и кирпич выпускать будем, и людей, которые без работы, обеспечим работой. – Он просительно смотрел на визитера, гадая – произвели ли его доводы должное впечатление.
– Завод – дело хорошее, – кивнул Донской. – Разрешите курить?.. Да, хорошее дело завод. Только скоро ли получите вы отдачу от завода? Во сколько вам обошелся участок? – как бы невзначай спросил Дима.
– В тридцать… в тридцать девять тысяч долларов. А через год-полтора эти деньги вернутся. Завод этот высокой производительности. Выгодное это вложение.
– Ну, Анатолий Иванович, вы же настоящий бизнесмен! – Дон еле сдерживал смех: так не вязалось это слово с вислоухим Бравиным.
От похвалы Анатолий Иванович приосанился и сделал суровое лицо.
– А бизнесмен, предприниматель должен делать быстрые деньги. Что это за прибыль, если она появится через два года?! Сами подумайте!
– Но если других вариантов нет!
– Есть. – Дима доверительно положил руку на плечо Бравину. – Я вам дам за эту землю семьдесят пять тысяч. Прямо сейчас. Вот это будет сделка, достойная вас!
Анатолий Иванович был человеком туповатым и скупым. Больше – скупым, что и подвигло его на неуступчивость:
– Нет, Дмитрий… как вас по батюшке?
– Просто, Дмитрий… Почему «нет»? Вы же не из благотворительности завод здесь ставите? А для того, чтобы прибыль получить. Вот я вам и предлагаю эту прибыль. И не в призрачном 2005 году, а уже сегодня. Сейчас. Как бизнесмен, вы должны бы ухватиться за это предложение.
Бравин встревоженно вглядывался в гостя, пытаясь выяснить подноготную его намерений. Но Дима не юлил, не прятал лица. Смотрел с добродушной улыбкой и этим расчетливым простодушием поставил Бравина в тупик. Поколебавшись, старик выдавил:
– Восемьдесят пять тысяч долларов. И ни копейки не уступлю!
– Восемьдесят пять? – Дима сыграл душевный трепет: мял с сомнением губы, бросал тоскливые взгляды в окно, на потолок, на хозяина дома и, наконец решившись, занес руку для закрепления сделки: – Ваша взяла! Согласен.
Но взаимного рукоприкладства не получил. Бравин, утеряв гонор, замельтешил и стеснительно хихикнул:
– Я, Дмитрий, должен этот вопрос… решить.
– А что решать? Вы назвали цену, я согласился, и вдруг…?
– Дело в том, Дмитрий, что… Вы подождите минутку… сейчас, – он достал из внутреннего кармана кисет, растянул его жерло.
Дмитрий с недоумением наблюдал за махинациями землевладельца: он что, самокрутку раскуривать вздумал? Ненормальный, что ли? Но из кисета Анатолий Иванович достал совершенно неуместный для него… мобильник. И еще листок. Включив телефон, он поднес его к волосатому уху и, удостоверившись, что сигнал пошел, стал, сверяясь с бумажкой, набирать номер. Поднес трубку к уху и торжественно выпучил глаза:
– Алексей, – он прокашлялся и снова принял осанистую позу. – В общем, есть возможность не покупать завод… Да нет, Алеша… нет. Я, конечно, согласен. Очень согласен. Но там выгода будет через полтора года, а здесь предлагают, – он посмотрел на Диму и заискивающе подмигнул, – предлагают семьдесят пять… даже восемьдесят тысяч долларов. Сразу. Слышишь, Леша, не через полтора года, а прямо сейчас. Наличными… Хорошее пред… Да нет, Алексей, я же говорю, что человек… здесь он сидит… Да? Ну ладно, ладно Алексей… Я же хотел, как лучше… Чем полтора года… – Он выключил аппарат, снова упрятал его в кисет и вздохнул. – Это я с моим племянником… Вообще-то я купил эту землю. На мое она фамилие. Но он – как ни есть – племяш. С племянником советоваться надо… Я, конечно, сам могу этот вопрос решить, но…
– Понятно… – хмуро процедил Дима, поднимаясь. – И где я вашего племянника могу найти?.. Я так понимаю, что это он фактический владелец? Верно?
– Да не он! Я. Вот и документы на мое фамилие полностью. Хотя фамилие у нас одно, но он-то Алексей Юрьевич, а я-то Анатолий Иванович. Вот в документах – ;Анатолий Иванович… Так что я – фактический хозяин.
– Так где его можно найти? Вашего фактического племянника? – уже сердился Дима.
– Чего не знаю, того не знаю. Москва город большой. Это тебе не Лозовое… Адреса он не оставлял.
– Тогда номер телефона дайте. Или номер тоже не знаете?
Бравин растерялся. Соврать, что не знает телефона – не мог: ведь при нем же, дубина стоеросовая, звонил. А как пойдет этот ухарь к Алешке, да предложит 85 тысяч, а племяш поймет, что хотел дядя Толя пятерку урвать для себя! Эх, дурак старый! Влез в эти сложности, а теперь неизвестно какими путями выковыриться.
– Не знаю я никакого телефона, – угрюмо проворчал он и, на всякий случай, подошел к двери. – И адрес не знаю. Считай, не было у нас с тобой разговора.
Дима сотворил огорченное лицо, хотя уныния не испытывал: выболтал Анатолий Иванович нужное имя – Бравин… Алексей Юрьевич. И про Москву. Вот и нужный расклад… Да, глуповат дядя! Если и племянник из того же теста – считай, участок у нас в кармане.
Именно в таком благодушном настрое отзвонил он Павлу резюме от встречи. Но тот неожиданно жестко остановил смешливость Димы.
– Вижу, тупость заразительна. Совсем ты рассредоточился. Таких, как рассказываешь ты, профанов в бизнесе – раз-два и обчелся! Почти нет. А рассчитывать, что в одном деле сразу два дурака – это, значит, стать третьим… Короче, вижу, что ты несерьезно подготовился к этой беседе. Наша удача, что хвостик мы зацепили. А теперь соберись и прикинь, что следующий оппонент – хитрый и умный делец. И на всякий его вопрос у тебя должен быть готовый ответ. И ответ веский, убедительный.
Жесткая установка перестроила Диму. От недавней снисходительности не осталось и тени. Прежде чем выехать в Москву, он побродил по Лозовому в поисках зацепки. И нашел: на краю поселка было обустроено кладбище. Небольшое, без ограждения… Ни деревца, ни кустика. Только скромные холмики с серыми плитами. Лишь одна могила выделялась: высокий гранитный стояк с выбитой по-арабски эпитафией. Но Дону и не нужен был перевод. И так ясно: спи спокойно, любим и скорбим… что-нибудь в этом роде. Главное – имя упокоенного – выбито по-русски: Хаджи Гамидулла, 1903–1978. А под этими цифрами – уточнение: 1-10 – это под годом рождения и 8–3 – день и месяц смерти. Прищурив глаз, Дон улыбнулся. «Вот и мотивировка появилась: 1-10-1903 года. Стало быть, первого октября ему исполнилось бы сто лет. Отлично! Итак, Хаджи Гамидулла».
Так что пришлось Диме перестроиться и немало потрудиться, прежде чем покинул он скудную и неприметную землю Лозовой. Но зато перед Алексеем он предстал уже с достаточно серьезным обоснованием.
… – Я достаточно хорошо знаю моего дядю, поэтому могу биться об заклад, что вы предложили ему сто тысяч.
Дима слегка улыбнулся, как бы удивляясь прозорливости визави, и покачал головой. Но не возразил.
А Алексей, сохраняя на лице иронию, прокачивал в сознании интересы неожиданного соискателя:
– Я пока не намерен продавать. У меня планы на этот участок. Где-то через год буду получать стабильную прибыль.
– Хорошо. Я заплачу втрое. Сразу триста процентов прибыли!
Лекс понимал, что предложение имеет второе дно. Неспроста же он готов заплатить втрое больше за землю, которая и тридцать тысяч, за нее уплаченных, не стоит:
– Триста процентов! Ничего не вкладывая. Разве плохое предложение?
– Хорошее. Только я его не принимаю. Я пока…
– Сто тысяч долларов! По рукам?
Алексей задумчиво уставился на визитера.
Это становилось все интересней. А Дима решил, что «наживка схвачена».
– Видите ли, причина моего интереса… сентиментальная. Может быть, вы будете удивляться: в наше время – сентименты. Но я, видите ли, единственный сын. Меня в семье баловали, и я вырос чувствительным, – он развел руками, словно извиняясь перед Бравиным за этот не достаток. Алексей же кивал – вежливо и устало. – И нынешние времена от этой болезни не излечили. В прошлом году мама умерла. Ее предсмертной просьбой было увековечить память отца. Ее отца… Я-то христианин, но мама – наполовину татарка. По отцу. Кроме мамы, у деда детей не было. Вот я и обязан выполнить волю матери. Дед Ходжи Гамидулла раньше владел Лозовым… Но потом… я не очень хорошо знаю эту историю – раскулачили вроде его или… В общем, там он похоронен и мама поручила построить мечеть около его могилы. До сих пор и руки не доходили, да и денег лишних не было. Теперь же – такая возможность есть. И надо же, только я собрался, а земля уже куплена!.. В этом году, – Дмитрий почему-то посмотрел на часы, – первого октября деду исполнилось бы сто лет. Вот к этой дате я хотел поставить мечеть.
Алексей сотворил сочувствующий взгляд:
– Я вас понимаю. Я тоже человек достаточно чувствительный. Наверное, сентименты, – он грустно усмехнулся, – это единственное, что отличает нас от животных… Я могу вас понять. Дайте мне время подумать. Скажем, неделю. Через неделю я дам ответ.
… Алексей и в самом деле был уже расхолажен к идее кирпичного завода. «Если дядю устраивают просто деньги – Бог с ним. Продам этот участок. Верну свои затраты и дяде помогу. Хорошая сделка: на голом месте – семьдесят тысяч чистой прибыли. И никакой головной боли».
* * *
С этим участком были связаны особые обстоятельства.
Получив долю в бизнесе Дикого, Алексей поначалу чувствовал себя не совсем уютно. Рудик и его партнеры были очевидным криминалитетом. Алексей же ни по каким параметрам в их компанию не вписывался.
Поначалу Дикий даже пытался подмять Лекса:
– Ты будешь покорным или покойным. Всего на одну буковку отличаются эти слова, а какая большая разница! Чувствуешь? Так что, выбирай.
– Большой выбор! – зло оскалился Лекс. – На выбор предлагаешь – правую или левую ягодицу лизнуть! Не катит, Рудик! Жопу целовать не буду! Не научился. Отстегивать долю – это закон. Не отказываюсь. А шестерить… – даже не мечтай! – Он с вызовом посмотрел на Дикого. А тот поиграл желваками и отступил. Так и остался Лекс «двоюродным» партнером. Его вынужденное соучастие в бизнесе они терпели, но в «святая святых» не впускали. А его это устраивало. Он сразу принял условие Рудика – от каждой сделки десять процентов отстегивать в «общак». В конце концов, – рассуждал Алексей, – считай, взял я кредит на очень выгодных условиях. Вряд ли банк выдавал столь выгодные ссуды.
А через два года его деньги многократно умножились. Случилось это так: его школьный друг Ярослав Мохов, отец которого был фигурой в Центробанке, однажды заговорил с ним в интригующей тональности:
– Слушай, Лекс, если бы я предложил тебе операцию, с которой бы ты имел хороший куш, сколько процентов ты отстегнул бы мне?
– Разговор на эту тему портит нервную систему… – пропел Алексей, не принимая всерьез слов Ярослава.
– Я не шучу, Алексей. Вот если бы я сейчас подсказал тебе вариант, а через неделю ты бы наварился…
– Слушай, Ярик, деньги эти… не совсем мои. А в азартные игры чужими бабками я не играю. Так что…
Лицо Ярослава вдруг сделалось серьезным. И злым:
– Рисковать не придется. Операция, которую я предлагаю… Да ты на неделе пять-шесть раз ее проделываешь. Никакого риска. Обещаю. – Таким серьезным Ярик еще не был. Посерьезнел и Алексей.
– Ты тогда загадками не оперируй. Говори конкретно!
– Но и ты конкретно говори: какой мой выхлоп?!
– Выхлоп? С чего? С какой суммы?
– «С какой, с какой»! С чистой прибыли.
– Ну, скажем, двадцать процентов. Устраивает?
– Нет. Меня устроит тридцать пять. И это – поверь – акт благотворительности с моей стороны. Широкий жест.
На другой день Алексей перевел всю наличность на валютный счет. Было это 16 августа 1998 года. А через неделю – стал миллионером. Даже после того, как «отстегнул» Ярику положенный ему «выхлоп». Полученный навар от Дикого он утаил. Операцию-то провели они втайне. Вернув на рублевый счет первоначальную, исходную сумму, он использовал те деньги на разные, теперь уже кажущиеся ему мелкими операции, а основные активы перевел в Татарстан. И крутил эти деньги уже мимо Рудикиного носа. Хватка у Бравина была. И вообще, Лекс родился удачником. Его операции, иногда совершенно фантастические, оказывались плодотворными. Свои частые поездки в Татарстан объяснял просто: там, дескать, живет его близкий родственник – родной брат отца.
А в этом году и в самом деле заехал к дяде. Правда, нашел с трудом.
Понавез дяде продуктов – на свадьбу хватило бы. Наконец заработал у дяди холодильник, который уже года три был выключен. За ненадобностью. Теперь же в нем лежали упаковки балыка, различные изысканные кетчупы, соки, два больших ананаса…
– А это где такие ели растут? – удивился дядя, когда Алексей выгрузил из пакета ананасы.
– Какие ели? – невнимательно спросил племянник.
– Ну вот, шишки эти… Гигантское должно быть дерево.
– А это… – Лекс рассмеялся. – Это, дядя Толя, ананас.
– А, – безразлично удивился дядя. – Слыхивал. «Ешь ананасы, рябчиков жуй»… А я думал, шишки еловые. Ну вот, – философски продолжил он, – один раз в таксях прокачусь, а потом год в трамвае ездить буду.
