Текст книги "Пианистка"

Автор книги: Эльфрида Елинек

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Вот Клеммер и дошагал до дома, где живет Эрика. Он испытывает прилив радости от того, что добрался. Кто бы мог подумать. В клеммеровском домишке поселилась злоба. Мужчине не пристало заявлять о своем появлении, швыряя в окно камешки, как это делают подростки. Он, ученик Клеммер, повзрослел, повзрослел за одну ночь. Он и сам не подозревал, как быстро зреет плод. Он не станет предпринимать ничего, чтобы его впустили. Он смотрит на темные окна вверху и беззвучно пытается определить, которое окно ее. Он смотрит на одно из темных окон вверху, не зная, чье оно. Он догадывается, что окно принадлежит отчасти Эрике, а отчасти ее матери. Он полагает, что за окном супружеская спальня. Спальня для Эрики и матери, для супружеской пары. Клеммер разрезает заботливо натянутую ленту, соединявшую его с Эрикой, и привязывает эту ленту к чему-то новому, к тому, в чем Эрика играет лишь второстепенную роль, роль средства в достижении цели. В будущем он станет уравновешивать труд и развлечения. Скоро он закончит учебу, и у него снова будет больше времени для водного хобби. Он больше не желает никакого чрезмерного внимания со стороны этой женщины. Он не желает ничего незавершенного. Возможно, он приблизится к этой женщине, а возможно, и нет. По правому виску течет струйка пота, выступившего из-за быстрого бега. Он тяжело дышит. Он пробежал несколько километров при довольно теплой погоде. Клеммер проделывает дыхательные упражнения, известные каждому спортсмену. Клеммер замечает, что гонит от себя мысли, чтобы не думать о немыслимом. Все в его голове проносится быстро и без следа. Меняются впечатления. Цель ясна, средства определены.

Клеммер прячется в нишу подворотни и расстегивает молнию на джинсах. Он вжимается в материнское лоно подворотни, думает об Эрике и онанирует. Он спрятан от посторонних глаз. Его внимание рассеянно, однако он отчетливо сконцентрировался на стержне, который отвердел у него там, внизу. Возникает приятное ощущение собственной плоти. В нем пульсирует ритм юности. Он выполняет работу сам по себе. Для собственного полного удовольствия. Запрокинув голову, Клеммер всматривается в сторону темного окна наверху, толком даже не зная, то это окно или нет. Он неумолим и равнодушен. Усердно обрабатывая себя, он не захвачен никаким чувством. Окно простирается над его головой, словно неосвещенный пейзаж. Место, где он утверждает свою мужественность, расположено этажом ниже. Клеммер ожесточенно движет рукой вперед и назад, у него нет намерения когда-нибудь остановиться. Он обрабатывает пашню своего тела без желания и радости. Он не хочет ничего восстановить и ничего разрушить. Он не хочет подниматься к этой женщине; вот если бы вдруг открылась дверь парадной, он пошел бы к ней прямо наверх. Ничто бы его не остановило! Клеммер предается своему занятию столь осмотрительно, что любой, кто бы его увидел, без всяких подозрений открыл бы ему дверь. Он мог бы вечно стоять здесь и продолжать свое дело, он мог бы сейчас же попытаться проникнуть в дом. От него зависит, что он сделает. Так и не приняв решения ждать здесь припозднившегося жильца, который открыл бы ему дверь парадного, Клеммер все же ждет припозднившегося жильца, который открыл бы ему эту дверь. Даже если ждать придется до утра. Даже если придется ждать, когда утром кто-то первым выйдет из дома. Клеммер дергает свой раздувшийся член и ждет, когда откроется дверь.

Вальтер Клеммер стоит в своем укрытии и размышляет, как далеко он сможет зайти. Два страстных влечения дали себя почувствовать – голод и жажда, оба сразу. Пока он занят страстным влечением к женщине, продолжая онанировать. Он познаёт на своем теле, а она познает на своем, что значит играть с ним в бесцельные игры. Подсовывать ему упаковку без содержимого. Ее мягкая телесная оболочка примет его в себя! Он вытащит ее из теплой постели, где она лежит рядом с матерью. Никто не идет. Никто не распахивает перед ним ворота. В этом изменчивом мире, в котором настала ночь, Клеммеру известны лишь постоянные составляющие его чувства, и он идет звонить по телефону. Если не принимать во внимание достаточно деликатного обнажения тела, можно считать, что он вел себя у дверей спокойно и дисциплинированно. Ожидая припозднившегося жильца. Внешне он спокоен и миролюбив. Чувства разрывают его на части. Жильцы, возвращающиеся домой, не должны заметить его волнения. У них не должно возникнуть подозрений. Он охвачен чувствами. Он взволнован самим собой. Женщина вот-вот сойдет с гордого коня искусства и ступит в поток жизни. Она станет частью торга и стыда. «Искусство – не троянский конь», – беззвучно обращается Клеммер к женщине там, наверху, к женщине, которая ищет смысл только в искусстве. Телефонная будка находится неподалеку. Он сразу набирает номер. Клеммер испытывает презрение к вандалу, вырвавшему телефонные книги из крепежных петель, ведь может так случиться, что не удастся спасти чью-то жизнь, потому что нельзя будет найти нужный номер.

Эрика Кохут спит беспокойным сном праведника рядом со своей матерью, которая обращается с дочерью неправедно, но спит спокойно. Эрика не заслужила сна, ведь ради нее кое-кто беспокойно рыскает вокруг. Во сне, проявляя известное честолюбие, присущее женскому полу, она надеется на хороший исход событий и на грядущее наслаждение. Ей снится, что мужчина намерен взять ее штурмом. «Прошу тебя, будь послушна». Сегодня она добровольно отказалась от телевизора. При этом именно сегодня она смогла бы увидеть ее любимый мотив – улицы заграничных городов, на которых она видит саму себя, окунувшуюся в свою уверенность. Она желает, чтобы и на ее долю выпало то повышенное внимание и симпатия, которые достаются телевизионным героям. Как правило, в этих передачах показывают бесконечные американские пейзажи, ведь это страна без конца и без края. «Возможно, я даже отправлюсь с этим мужчиной в небольшое путешествие, – удрученно думает Эрика, – но что станет тем временем с моей матерью?» Не каждому удается покинуть сцену в нужный момент. Ее тело непроизвольно реагирует, выделяя влагу, воля не всегда в состоянии управлять им. Мать спит, одаренная даром неведения. Раздается звонок телефона. Кто может звонить так поздно? Эрика испуганно вскакивает и мгновенно понимает, кто может звонить в этот поздний час. Ей это подсказывает внутренний голос, с которым она сроднилась. Этот голос совсем не по праву носит имя любви. Женщина радуется своей любовной победе и надеется получить кубок. Она поставит его на почетное место рядом с цветочными вазами в новой, принадлежащей ей квартире. Через темную комнату и переднюю она пробирается к телефону. Телефон оглушительно звонит. Ради любви она отступит от своих условий, радуясь заранее, что может теперь от них отказаться. Взаимность в любви, в конце концов, – это исключение, ведь чаще всего любит лишь один, а другой занят тем, чтобы убежать от любви так далеко, куда унесут ноги. Любовь – это дело двоих, и один из них только что позвонил другому, которым владеют те же чувства: разве это не прекрасно? Это очень кстати. Все складывается удачно.

В постели от учительницы не осталось и следа, кроме теплой ямки, которая медленно остывает. Она оставила в постели свою мать, которая еще спит. Неблагодарный ребенок, уже забывающий о своей многолетней и испытанной спутнице. Мужчина по телефону требует, чтобы ему сейчас же открыли дверь. Эрика судорожно сжимает телефонную трубку. Такой близости она не ожидала. Она ждала ласковых слов, пожелания спокойной ночи и обещания скорой и полной близости, может быть, завтра, в три, в таком-то кафе. Эрика ждала от мужчины точного плана, чтобы обустроить гнездышко. Завтра и в последующие дни они для начала все подробно обсудят! Они должны решить, будут ли их отношения вечными, – лишь тогда они могут вступить в отношения. Мужчина любит получать удовольствие и не любит ждать, а женщина на месте удовольствия затевает строительство жилого квартала, потому что в ее случае затронуто целое в его страшной и угрожающей совокупности. Женщина и мир ее чувств – факт малоприятный. Женщина мгновенно возводит сложное сооружение, смахивающее на осиное гнездо, чтобы в нем устроиться, и от нее ни за что не отделаешься, стоит ей только начать строить, – опасается Вальтер Клеммер. Он снова стоит перед входом и ждет, когда дверь распахнется, что принесло бы Эрике пользу. «Сейчас или никогда!» – педантично размышляет Эрика до последней секунды и берет связку ключей. Мать спит. Ничто не мелькает у нее в голове во время сна, потому что там нет места ничему, кроме собственного дома и собственной дочери. Ей не нужно строить планов. Дочь сию секунду ждет вознаграждения за многолетнее дисциплинированное поведение. Она уже досчитала до десяти. Мало кто из женщин дожидается настоящего суженого, большинство удовлетворяются первым попавшимся и самым малым. Эрика берет последнего, и он на самом деле был лучшим из всех. Его никто не сможет превзойти! Женщина словно по принуждению мыслит числами и сравнениями. Она воображает, что вознаграждена за верную службу искусству. Даже если мужская воля уведет ее прочь от верной и испытанной матери, труд ее не пропадет даром. «Ну и пусть. Меня это устраивает. Студент скоро закончит учиться. Я зарабатываю. Разница в возрасте незначительная», – прикидывает она за себя и за него.

Эрика открывает дверь парадной и отдает себя в руки мужчине, испытывая к нему полное доверие. Она шутит, что она в его власти. Она сожалеет о своем глупом письме, лучше бы его вовсе не было, но что сказано, того не воротишь. «Неприятность имела место, однако я все исправлю, любимый. Зачем нам письма, ведь мы и без них знаем друг друга до мелочей и до самых тайных тайн. Мы проникаем в самые утонченные мысли друг друга! И наши мысли постоянно питают нас своим медом». Эрика Кохут, которая во что бы то ни стало хочет избежать любого упоминания о телесной неудаче мужчины, говорит: «Прошу тебя, входи!» Вальтер Клеммер, который очень хочет сделать так, чтобы его телесной неудачи не существовало, входит в дом. Многое предоставлено в его полное распоряжение, и этот выбор льстит мужчине. Многое из предложенного он сегодня без всяких околичностей просто возьмет! Он говорит Эрике, чтобы не осталось никаких темных мест: «Нет ничего хуже женщины, которая хочет переписать наново акт творения. Такая женщина – тема для юмористических журналов». Он, Клеммер, – тема для большого романа. Он наслаждается самим собой и при этом нисколько не угрызается совестью. Напротив, он наслаждается своей холодностью, этим кубиком льда в полости рта. Свободно владеть чем-то означает иметь возможность уйти в любую минуту. То, чем ты овладел, останется где-то позади и будет ждать. Он скоро покинет уровень, связанный с этой женщиной, он может в этом поклясться. Ведь она отвергла взаимные чувства, отвергла его предложение, которое он вначале сделал совершенно серьезно. Прошло-проехало. «Теперь о моих условиях, – заявляет К. Он не позволит смеяться над собой во второй раз, – клянется К. Он угрожающе спрашивает: – За кого ты меня принимаешь?» От частого употребления вопрос этот умнее не становится.

Вальтер Клеммер вталкивает женщину в квартиру. Это вызывает обмен глухими репликами, потому что ей такое обращение не по нраву. Иногда она использует обмен репликами в целях предупреждения худшего. Обмениваясь репликами, Эрика жалуется мужчине, что он втолкнул ее в квартиру, в которой он только гость. Потом она все же отставляет в сторону свою дурную привычку – вечное нытье. «Мне нужно еще многому научиться», – скромно говорит она. Даже свое извинение она приносит в когтях, кладет его к ногам мужчины как добычу, еще истекающую кровью. «Не надо все портить с самого начала», – думает она про себя. Она сожалеет, что уже многое сделала не так, и больше всего в самом начале. Нелегко в ученье, – подтверждает Эрика важность правильного начала. Мать постепенно, медленно пробуждается от сна – из-за громких голосов, как она вскоре выясняет. Мать любит повелевать. Кто тут так громко разговаривает ночью, словно днем, да еще в моей собственной квартире с моей собственной дочерью? Мужчина отвечает на это угрожающим жестом. Обе женщины воздвигают защиту и готовятся к ответной атаке, смыкая ряды и направляя на одинокого мужчину ударную волну. «Ты видела, ты видела?» – Эрика получает сильную оплеуху, не успев ничего понять. Нет, она не ошиблась. Ее ударил мужчина, ударил Клеммер, и удар у него получился! Она изумленно держится за щеку и ничего не отвечает. Мать потрясена. Если уж тут кому и позволено распускать руки, так это только ей. Несколькими секундами позже, в которые Клеммер не произносит ни слова, Эрика наконец реагирует: пусть он немедленно проваливает! Мать присоединяется к этому требованию и собирается покинуть сцену. Тем самым она подчеркивает, что ей противна эта комедия. Клеммер беззвучно празднует триумф, тихо спрашивая Эрику: «Ты ведь себе все это не так представляла, правда?» Мать удивлена тем, что мужчина собирается уйти только после ссоры. Ее вовсе не интересует, о чем здесь болтают, – заявляет она в пустоту. Пока еще никто из них не возвышает голос, чтобы излиться в громких жалобах. Клеммер бьет Эрику по другой щеке. Такой вот весьма осязаемый контакт. Эрика плачет, но не очень громко, боясь разбудить соседей. Мать все видит и, стоя в дверях собственной комнаты, вынуждена констатировать, что мужчина использует ее дочь как спортивный снаряд. Мать возмущенно заявляет, что он наносит ущерб чужой собственности, точнее, ее собственности! Мать ставит точку: «Немедленно убирайтесь. И чем быстрее, тем лучше».

Мужчина обращается с ее дочерью, словно с инструментом. Эрика еще не совсем проснулась и не в состоянии сообразить, как возможно такое, что за любовь платят таким невозможным образом. За ее любовь. Мы всегда ждем награды за наши достижения. Мы считаем, что достижения других людей награды не заслуживают. Мы надеемся, что задешево сможем попользоваться чужими достижениями. Мать приступает к активным действиям, намереваясь привлечь к ним и полицию. Поэтому и она получает ощутимый удар, отлетает в комнату и падает на спину, больно ударяясь. Клеммер доводит до ее сведения, что он вовсе не с ней разговаривает! Мать не в состоянии постичь этого. Право выбора всегда было за ней. Клеммер уверяет: «У нас есть время, целая ночь впереди». Эрика больше не расцветает и не светится. Клеммер спрашивает ее, так ли она себе все это представляла. Голосом тревожной сирены она отвечает, что нет. Мать с трудом переводит себя в сидячее положение и угрожает студенту страшными карами, о которых она непременно позаботится. Если дело дойдет до крайностей, она обратится за помощью к другим людям, – заявляет эта святая женщина. Он еще пожалеет, что так обращается с хрупкой женщину, которая в принципе ему в матери годится. Пусть вспомнит о своей матери! Ей жаль ту женщины, которая его родила. Когда мать Эрики добралась до двери с этими словами, он снова со всей силой отшвырнул ее назад. Для этого Вальтеру К. пришлось на некоторое время отставить в сторону свою милую Эрику. Он запирает мать в ее комнате, в узких границах. Ключ к этим покоям обычно служит для того, чтобы, запершись от дочери, наказывать ее таким способом, когда это желательно и необходимо. «Заперли», – в шоке реагирует мать и скребется в дверь. Мать визжит и сыплет угрозами. В Клеммере растет сопротивление. Женщина – это опасность для сильного спортсмена накануне трудных состязаний. Его желание и желание Эрики схлестываются друг с другом. Эрика хнычет: «Я себе это не так представляла. – Она повторяет любимое присловье театральных зрителей: – Я ожидала большего!» С одной стороны, Эрику захлестнула ее собственная плоть, с другой – чужая сила, возникшая из-за отвергнутой любви.

Эрика ждет, что он хотя бы извинится, если не больше, но ничего подобного не происходит. Ее устраивает, что мать не может вмешаться. В конце концов, личные дела улаживают совершенно приватным образом. Кому придет теперь в голову думать о матери и материнской любви, разве что тому, кто собирается произвести на свет ребенка. В Клеммере говорит мужчина. Эрика пытается слегка обнажить свое тело и тем самым пробудить в мужчине активное желание. Она умоляет его до тех пор, пока стружка не занимается пламенем и не приходит время подложить в огонь увесистую чурку желания. Он снова бьет ее по лицу, хотя она просит: «Прошу тебя, только не по голове!» Он произносит какие-то слова о ее возрасте, говорит, что ей уже тридцать пять, хочет она того или нет. Его сексуальное отвращение постепенно погружает ее в уныние. Ее зрачки затуманиваются. Наконец-то Клеммер пожинает дары ненависти, и он очарован; действительность проясняется в его глазах словно день позднего лета, очищающийся от облаков. Лишь обманывая себя, он путал эту чудесную ненависть с любовью. Раньше ему нравилось это покрывало любви, но вот оно сброшено. Женщина, поверженная на пол, принимает его поступки за выражение страстного желания, и только страстью хоть сколько-то можно объяснить его поведение. Эрика о подобном слышала. «А теперь достаточно, любимый. Займемся чем-нибудь более приятным». Она собирается вычеркнуть боль из репертуара любовных жестов. Она чувствует эту боль на своей шкуре и просит вновь вернуться к обычным формам любви. «Мы должны соединиться, понимая друг друга». Вальтер Клеммер учиняет насилие над женщиной, которая говорит, будто она теперь все представляет себе иначе. «Прошу тебя, не бей. Моим идеалом вновь стала взаимность в любви». – Эрика слишком поздно меняет свои старые убеждения. Она высказывает новые убеждения: ей, как женщине, необходимо много тепла и заботы, и она прикладывает руку ко рту, из уголка которого выступает кровь. «Это недостижимый идеал», – отвечает мужчина. Он ждет лишь того, чтобы женщина попыталась спастись бегством, тогда он вновь набросится на нее. Его гонит вперед инстинкт охотника. Это инстинкт спортсмена-водника и инженера, предупреждающий его о подводных камнях и глубинах. Если женщина цепляется за Клеммера, инстинкт сразу пропадает! Эрика умоляет Клеммера обнаружить свои лучшие качества. Поздно: он уже познал вкус свободы.

Вальтер Клеммер не слишком сильно, но и не слишком слабо бьет Эрику в живот кулаком правой руки. Этого достаточно, чтобы вновь опрокинуть ее на пол. Эрика сгибается пополам, прижимая руки к животу. Мужчина оказался способным ударить ее в живот, не слишком сильно напрягаясь. Он ни в чем не раскаивается, наоборот, никогда он еще не чувствовал столь полного согласия с собой. Он язвит: «А где же твои жгуты да веревки? Где твои цепи? Я лишь исполняю ваши приказы, милостивая государыня. Теперь тебя не спасут твои ремни и кляпы», – издевается Клеммер, достигая желанного результата без всяких кляпов и ремней. Мать, голова которой еще затуманена ликером, барабанит в дверь и не может сообразить, что происходит с Эрикой и что теперь делать. Она очень нервничает, поскольку не видит, что происходит с дочерью. Настоящая мать видит сердцем. Она пренебрегала свободой своего чада, и вот другой человек пренебрежительно обходится с этой свободой. «С этого момента я буду вдвойне осторожна», – обещает себе мать и лелеет надежду, что молодой человек оставит на ее долю что-нибудь, достойное осторожности. Она подчинила себе свою дочь, а этот человек подчиняет ее заново. Мать потихоньку приходит в бешенство.

Тем временем Клеммер смеется над скорчившимся перед ним телом: «Если созрела, так падай!» Эрика оплакивает то, что они вместе пережили и выстрадали на уроках музыки. Она заклинает его: «Вспомни, как сонаты отличаются друг от друга!» Он смеется над мужчинами, которые терпят все женские капризы. Уж он-то не из таких, а вот она явно перегнула палку. Она – неврастеничка. И куда подевались теперь ее жгуты и хлысты? Клеммер ставит ее перед выбором: либо она, либо он. Его ответ звучит: он. «Ты возрождаешься в моей ненависти», – утешает ее мужчина, громко выражая свое мнение. Нанося легкие удары по голове, прикрываемой слабыми руками, он бросает ей жесткую кость: «Если бы ты не была жертвой изначально, ты никогда бы жертвой и не стала!» Осыпая ее пинками, он спрашивает, что теперь будет с ее великолепным письмом. Ответа не следует.

Мать в своей комнате опасается самого худшего исхода для маленькой обитательницы своего частного зоопарка. Эрика, рыдая, напоминает ученику о благодеяниях, которые она ему оказывала, о своем неустанном усердии в формировании его музыкального вкуса и музыкального совершенства. Громко ревя, Эрика напоминает о тех благих деяниях своей любви, которые она прилежно совершала ради него как мужчины и ученика. Она вновь пытается повелевать, но ее останавливает голое насилие. Мужчина явно сильнее. Эрика яростно кричит, что он может взять верх только с помощью грубой физической силы, и за это получает удвоенную и утроенную порцию побоев.

Ненависть Клеммера неожиданно превращает женщину в дерево. Это дерево нужно подрезать, и оно должно привыкнуть к побоям. Ладонь ударяет по лицу с глухим звуком. Мать за дверью не знает, что происходит, но плачет вместе с Эрикой от возбуждения и совершает еще один поход к уже наполовину опустошенному шкафчику с ликерами, к маленькому домашнему бару. На помощь звать бесполезно. До телефона не добраться – он в передней.

Клеммер обрушивается на Эрику с оскорблениями по поводу ее возраста. Женщина в таком физическом состоянии не может рассчитывать на любовь. Он лишь играл с ней, это был научный эксперимент, – лжет Клеммер, отрицая свои достойные уважения потребности. «А где же твои знаменитые веревки?» – разрезает он криками воздух, словно бритвой. Ей следует держаться людей своего возраста, а то и постарше, – дает он совет и вновь задает ей жару. В отношениях между мужчиной и женщиной мужчина чаще всего старше женщины. Удары сыплются на нее куда попало. Его злоба не нуждается в поводе, связанном с причиненной обидой или несправедливостью, вовсе наоборот, злоба выросла из влюбленности, неспешно, но неотвратимо. Подвергнув мужчину основательному испытанию, Эрика обнаружила перед ним свою любовь, и – трах-бабах! – что же теперь происходит?

Он должен жить и чувствовать, и для этого ему необходимо уничтожить женщину, которая посмела даже смеяться над ним, смеяться в те времена, когда она легко одерживала победы! Она считала, что он способен связать ее, вставить в рот кляп, изнасиловать, и вот теперь она получает то, что заслуживает. «Кричи же, кричи!» – требует Клеммер. Женщина громко рыдает. Мать женщины тоже плачет за дверью. Плачет, толком не зная почему.

Эрика сжимается в калачик, кровь течет по ее лицу, и разрушительная работа продолжается. Мужчина видит в Эрике многих других людей, которых он всегда хотел стереть с лица земли. Он выпаливает ей в лицо, что он еще молод. «Передо мной простирается вся жизнь, да, теперь все только начинается! После окончания учебы я проведу длительный отпуск за границей, – забрасывает он наживку, которую сразу же отдергивает: – Проведу один! Ведь вряд ли о тебе, Эрика, скажешь, что ты молодая». Если он молодой, то она старая. Если он мужчина, то она женщина. Для разнообразия Вальтер Клеммер пинает Эрику, лежащую на полу, ногой под ребро. Он дозирует силу ударов, чтобы не переломать ей кости. По меньшей мере он всегда контролировал свое тело. Вальтер Клеммер перешагивает через Эрику, как через порог, за которым лежит свобода. Она сама все это спровоцировала, попытавшись верховодить им и его вожделением. Вот теперь она и расплачивается. По отношению к этой женщине у него возникают мрачные чувства и подозрения. Эта женщина громко жалуется на его злобу, но только потому, что телесно страдает от последствий. Она громко вскрикивает и бессвязными словами просит его остановиться. Мать слышит этот крик и присоединяется к нему, кипя от глухой ярости. Может так случиться, что этот человек не оставит от ее дочери ничего, чем она, мать, смогла бы распоряжаться. Кроме того, матерью овладевает животный страх, что с ее ребенком что-то случилось. Она рвется наружу, разражаясь угрозами, но дверь не поддается так, как во время оно поддавалась матери воля ребенка. Мать выражает опасения, которые из-за закрытой двери неразличимы. Мать выкрикивает угрозы в адрес вторгшегося в квартиру насильника. Она указывает дочери на последствия мужской любви, о которых она предупреждала, но дочь ее не слышит. Дочь плачет навзрыд, и ее снова пинают ногой в живот. Клеммер наслаждается своими действиями, зная, что они вызывают единодушное осуждение со стороны женщин. Клеммер радуется тому, что может не обращать внимания на это осуждение. Мужчине хочется стереть с земли то, чем Эрика когда-то была, но это ему не удается. Эрика непрерывно напоминает ему, чем она была для него раньше. «Умоляю тебя», – обращается она к нему с мольбами. Мать за дверью высказывает опасение, что ее дитя унижается перед мужчиной из страха. К тому же он наносит ей телесные повреждения. Мать беспокоится за свой далеко уже не молодой плод. Она обращается с молитвами к Богу и к Его Сыну. Ей грозит невосполнимая утрата, и матери страшно, что дочери будет ее не хватать. Долгие годы напряженной дрессировки унесет, словно порывом ветра, их место займут новые фокусы, связанные с мужчиной. Мать приготовит чай, если только ее выпустят из комнаты и если кто-то захочет чая. Она тонким голоском кричит что-то о мести и о заявлении в полицию! Эрика горько плачет над бездной, куда провалилась ее любовь. Ее письменные просьбы, обращенные к мужчине, были слишком фривольны, – признает она. Его неудача была слишком унизительной, – признает он. До сих пор она никогда не представала на суд публики на столь долгое время и считала, что она самая лучшая. Оказавшись на арене публичной жизни, она увидела, как ничтожна ее доля. И скоро будет слишком поздно.

Эрика лежит на полу, на сбившихся дорожках. Она говорит: «Пощади меня». Она не заслужила такого наказания только за одно письмо. У Клеммера развязаны руки. Эрика не связана. Мужчина бьет ее не задумываясь и едко спрашивает: «Ну, где теперь оно, это твое письмо? Получи и распишись». Он хвастается, что никаких веревок не потребовалось, как она может теперь убедиться. Он спрашивает ее, может ли теперь пригодиться ее письмо? Вот все, на что оно сгодилось! Клеммер наносит женщине легкие удары, объясняя ей, что она хотела именно так, и никак иначе. Эрика, плача, говорит ему, что она хотела не так, а совсем иначе. «В следующий раз тебе придется точнее выражаться», – дает ей совет мужчина, вновь давая хорошего тумака. Пиная ногами женщину, он доказывает простое уравнение: я – это я. И я этого не стыжусь. И на том стою. Он угрожает женщине, требуя, чтобы она принимала его таким, какой он есть. «Я такой, какой я есть». У Эрики разбита переносица и сломано ребро. Она закрывает лицо руками, и Клеммер говорит, что она правильно поступает. «У тебя ведь лицо не очень, правда? Ведь есть лица посимпатичнее», – говорит специалист и ждет, чтобы она сказала, что есть и поуродливее. Ночная рубашка на ней задралась, и Клеммер размышляет, не изнасиловать ли ее. Желая унизить ее женскую сексуальность, он говорит: «Сначала я выпью стакан воды». Он демонстрирует Эрике, что она его теперь меньше привлекает, чем медведя дупло дерева, в котором обитает пчелиный рой. Эрика бросилась ему в глаза не своей красотой, а своими музыкальными способностями. И теперь она вполне может пару минут подождать. «Я решил проблему собственным способом», – говорит студент технического вуза, очень довольный собой. Мать разражается проклятиями, Эрика думает о бегстве. Она привыкла думать, но не делать. Герметичная замкнутость не принесла ей наград.

В кухне Вальтер долго спускает воду из крана: он любит похолоднее. Он отдает себе отчет в том, что его поступок может иметь последствия. Он готов взять их на себя как мужчина. У воды неприятный привкус. «И ей тоже придется терпеть последствия», – думает он об Эрике уже с большей радостью. С музыкальными занятиями для него теперь покончено. Зато он серьезно займется спортом. Никому из присутствующих все это не доставляет особенного удовольствия. Однако это нужно сделать. Никто не пытается сделать шаг к примирению. Клеммер пытается услышать, не берет ли женщина часть вины на себя. «Ты до некоторой степени сама виновата, признайся в этом, – признает Клеммер. – Нельзя распалять мужчину до крайних пределов, а потом трубить отбой. Если кому-то становится слишком хорошо, нельзя ведь, в конце концов, открывать заслонку».

Клеммер злобно ударяет ногой по дверце волшебного шкафчика с неизвестным содержимым, который вдруг раскрывается и демонстрирует мусорное ведро с вложенным в него полиэтиленовым мешком. От удара из ведра прыскают в разные стороны отбросы, разлетаясь по всей кухне. В основном это кости. Мясо, подгоревшее на сковороде. Клеммера внезапно разбирает смех. Этот смех причиняет женщине боль. Она вновь предлагает: «Давай обсудим все как следует». Она уже открыто признает за собой часть вины. Пока он здесь, она еще надеется. «Только не уходи, прошу тебя». Она пытается встать, но это у нее не выходит, и она вновь опускается на пол. Мать за баррикадой, возведенной на ее пути, кричит дочери: «Как твои дела?» Дочь отвечает: «Спасибо, хорошо. Все устроится». Дочь умоляет мужчину, чтобы он выпустил мамулю. Под мамины крики она ползет к двери, а мама за дверью все сильнее зовет Эрику по имени. И тут же, не переводя дыхания, мать осыпает Эрику проклятиями, как это у нее заведено. Холодная вода придала Клеммеру новые силы. Холодная вода несколько остудила его. Эрика почти добралась до двери в комнату матери, и ученик отшвыривает ее в сторону. Она снова просит не бить ее по голове и по рукам. Клеммер сообщает ей, что он в таком состоянии не может выйти на улицу; он только напугает прохожих. Он оказался в таком виде исключительно по ее вине: «Будь со мной чуть поласковее, Эрика. Прошу тебя». Он неистово набрасывается на женщину. Он облизывает ей лицо и умоляет о любви. Кто одарит его любовью более щедро и на более выгодных условиях, чем любящая женщина? Продолжая молить о любви, он расстегивает брюки. Продолжая умолять ее о любви и понимании, он решительно входит в женщину. Он энергично настаивает на своем праве на взаимность, которым обладает каждый, даже самый плохой человек. Плохой человек Клеммер вонзается в Эрику. Он ждет от нее стонов страсти. Эрика ничего не чувствует. В ней ничего не возникает. Ничего не происходит. Либо слишком поздно, либо слишком рано. Женщина публично заявляет, что она стала жертвой обмана, потому что ничего не чувствует. Эта любовь по своей сути есть уничтожение. Она очень надеется, что Клеммер хочет, чтобы она его любила. Клеммер наносит по ее лицу легкие удары, чтобы добиться стонов. По сути, ему безразлично, от чего она стонет. Эрика жаждет вожделения, однако она никого не вожделеет и ничего не ощущает. Поэтому она просит мужчину сейчас же остановиться! Из-за того, что он снова принимается с силой бить ее, не прекращая назойливо выпрашивать любовь, все превращается в тур сплошного насилия. В экстремальное горное восхождение. Женщина не отдается ему с радостной готовностью, однако мужчина Клеммер намерен получить от нее любовь и согласие. Ему нет нужды заставлять женщину. Он орет на нее: «Ты должна встречать меня с радостью!» Он видит перед собой неподвижное лицо, на котором его присутствие не оставляет никаких следов, кроме боли. «Значит ли это, что тебе безразлично, уйду я или останусь?» – спрашивает Клеммер, не прекращая побоев. Клеммер старается для этой женщины на полную катушку, чтобы избавиться от мучающей его жажды. «Раз и навсегда», – грозит он ей. Эрика визжит: «Прекрати, мне больно». Исключительно из-за инертности или лени Клеммер не может отлепиться от женщины, пока не кончит. Он умоляет: «Люби меня», – покрывает ее то поцелуями, то ударами. Он ерзает на ней, багровый от ярости, и прижимается лицом к ее лицу. Мать требует, чтобы все закончилось. Она барабанит в дверь пулеметными очередями. Она открывает беглый огонь, забыв о соседях. Клеммер усиливает темп, его скорость достаточно высока. Он не выстреливает мимо цели, он попадает прямо в цель. Выдающийся спортсмен своего добился. Не переводя дыхания, он быстро промокает себя бумажным платком и бросает влажный комок на пол рядом с Эрикой. Он говорит ей, чтобы она никому об этом не рассказывала. Ей же будет лучше. Он просит прощения, что так себя вел. Он объясняет свое поведение тем, что на него вдруг накатило. Такое с мужчиной бывает. Эрике, лежащей на полу, он раздает расплывчатые обещания. «К сожалению, я сейчас тороплюсь, – пробует он таким своеобразным способом добиться прощения. – К сожалению, мне сейчас нужно идти. – Таким способом он намерен вытребовать любовь и уважение у этой женщины. Если бы у него была сейчас красная роза, он бы ее так прямо и преподнес Эрике. Он смущенно прощается с ней, говорит ей: – Пока!» И берет ключи со столика в передней. Напоследок он дает Эрике полезный совет: нехорошо, когда две женщины остаются наедине друг с другом. Он натягивает поводья. Ей следует без всяких предрассудков подумать о разнице в возрасте! Клеммер предлагает Эрике чаще появляться на людях, если не с ним, то хотя бы одной. Он предлагает ей себя в спутники на те мероприятия, на которые, и ему это хорошо известно, он с Эрикой никогда не пойдет. Он признается, что все кончено. Попробует ли она заняться чем-то подобным с другим мужчиной? – спрашивает он женщину ради интереса. И сам дает единственный логичный ответ: нет, спасибо. Он, говоря словами Гёте, малюет черта на стене, чтобы отделаться от злых духов, которых сам вызвал, и громко этому радуется. Ему смешно: «Видишь, как все выходит!» Он советует: «Будь бдительна!» Ей стоит сейчас поставить пластинку, чтобы успокоиться. Он прощается не по-английски, потому что громко попрощался уже в который раз. Он спрашивает, все ли с ней в порядке, и сам отвечает на свой вопрос: «Все образуется! До свадьбы заживет», – заглядывает в ее будущее Клеммер, призывая на помощь народную мудрость. Хотя и на этот раз он отправляется домой нецелованным, но зато целовал он. Он не уходит без платы. Он взыскал свою плату. И с женщиной расплатились подобающим образом. «Кто не хотел, тот получил», – реагирует Клеммер на Эрику после того, как ее тело не прореагировало на него. Он сбегает вниз по лестнице, отпирает дверь парадной, бросает на пол связку ключей. Жильцы в их незапертом доме остаются беззащитными, а Клеммер уже идет своей дорогой. Ему приходит в голову, что он станет с вызовом и нагло смотреть прямо в глаза прохожим, если таковые встретятся. Он сегодня вечером будет представлять собой живой вызов плоти и сожжет за собой все корабли. Он упражняется на брусьях уверенности, полагая, что обе женщины в их собственных интересах будут молчать о случившемся. Лишь на короткое мгновение он задумывается о возможных последствиях и издержках, о процентах, которые придется платить. На улице почти не видно машин, а когда вдруг появляется одинокий автомобиль, то Клеммер, обладающий хорошей реакцией, быстро отпрыгивает в сторону. Он молод и быстр и справится с любым и каждым! Он говорит: «Сегодня ночью я готов вырывать с корнем деревья!» Он успокаивается, чувствуя себя сейчас значительно лучше, чем раньше. Он мощной струей мочится на дерево. Он допускает в свою голову лишь хорошие мысли, в этом вся тайна его успеха. Его мозг – улица с односторонним движением! Воспользоваться один раз, а потом забыть. Клеммер не хочет больше нести на себе тяжелую обузу, он так для себя решает. Он вызывающе идет прямо по середине мостовой.