Текст книги "Принцесса тьмы"
Автор книги: Элеонора Мандалян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Еле уловимый и в то же время пронизывающий иглой писк неприятно царапнул нервы. Опять этот странный звук! Степан напряженно прислушался.
– Кто здесь?
Пошарив вокруг себя руками, он натолкнулся на мелко вздрагивающий комочек,облаченный в шерстяную на ощупь ткань. Наконец-то! Наконец-то призрак обрел материальность! Он попытался дотянуться до невидимого лица и от неожиданности отдернул руку. Его укусили! Правда, не больно. Скорее для острастки.
– Кто ты, черт побери, человек или зверь?
– Не.Тронь, – пискнул тоненький голосок.
– Ага, разговаривает. Значит, человек.
Но у того, кто обыно отдавал ему команды, голос был явно грубее, да и держался он самоуверенно.
– Эй! Ты он или она?
После долгой паузы ему неуверенно ответили:
– ...Она.
– Она-а?!. – поразился Степан. Вот так сюрприз! Кажется его наградили подружкой. – А зовут тебя как? – И так как ответа не последовало, он задал вопрос иначе: – Ну, имя у тебя есть?
– ...Она.
Степан хмыкнул. Ладно, пусть будет Она.
– Ты сама пробралась ко мне или тебя подослали?
– Я.Теперь.Твоя.Пара, – ответил ему тоненький дрожащий голосок.
Вот только этого ему и не хватало! Неведомые бандиты решили оставить его здесь навсегда! Ну это мы еще посмотрим. Он стиснул кулаки. А пока надо использовать ситуацию и попытаться разузнать у писклявой невидимки как можно больше. По крайней мере хоть есть с кем поговорить.
– Мы сейчас одни? – на всякий случай уточнил он.
– Одни.
– Кто тебя прислал?
– Добытчики.
– ”Добытчики”? Вот как вы их называете! А где они сейчас?
– Ушли.Наверх.
Она сказала ушли! А его, значит, не взяли. Может, из– за того, что саданули по голове?
– А где вы вообще живете?
– Здесь.
– Где “здесь”? Под землей что ли?
– Под.Землей.
– В вечной темноте?! Да разве такое возможно? Никто не может жить без света.
– Мы.Его.Не.Выносим. Свет.Это.Боль.
Степан задумался. Пожалуй. Если долго сидеть в темноте, а потом сразу на яркий свет... Он это уже сам испытал на собственной шкуре. Но кто их-то заставляет сидеть в темноте?
– Вы от кого-то скрываетесь?
– ...От.Наземных.
– Кто такие “наземные”? – не понял Степан.
– Живущие.Наверху. Как.Ты.
Степана, наконец, осенило.
– А сама-то ты когда-нибудь была наверху?
– Нет. Никогда.
– И никогда не видела солнца?
– Солнце. Что.Это? – Она ненадолго умолкла и удивленно проговорила: – Большой.Очень.Яркий.Шар. Высоко. Над. Головой. Горячий.
– Точно. Так ты видела его!
– Нет.
– А откуда ж тогда знаешь?
– Ты.Видел.
Степан озадаченно поскреб загривок.
– Послушай. Я, кажется, начинаю соображать. Вы не преступники, скрывающиеся от правосудия, вы подземный народ. Здесь рождаетесь, здесь живете и умираете. Верно?
– Верно.
– Фу-у! – шумно выдохнул Степан, откидываясь к стене. – Наконец хоть в чем-то разобрался. – Но только все равно никакие вы не добытчики, а бандиты и воры. Вы грабите нас. И даже убиваете. Сам видел.
– Вы.Имеете.Одежду.Пищу. – Ответила невидимка. – Нам.Это.Тоже.Нужно.
Степан хотел нагрубить ей, но, поразмыслив, промолчал. Сами-то они в такой темнотище ничего ни создавать, ни выращивать не могут. Так вот, значит, с кем свела его судьба в ту злополучную ночь в универмаге! Вот кто отрывал головы собакам и сторожам! Ничего себе история! Вот уж влип так влип! И что теперь де– лать? Как выпутываться? Как живым унести ноги? Он ведь абсолютно беспомощен и даже приблизительно не представляет, где находится. Но как сами-то они ориентируются в этой жуткой, непроглядной тьме?
– А ты меня сейчас видишь? – спросил он свою безликую собеседницу.
– Я.Тебя.Ощущаю.
– Как это “ощущаю”? – не понял Степан.
–. ..Ощущаю, – повторил тоненький голосок.
– Ну и что же ты ощущаешь? Какой я?
– Другой.
– Что значит “другой”?
– Не.Такой.Как.Мы. Совсем.Не такой. Другое.Тело. Другие.Мысли.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что читаешь мои мысли?! – возмутился Степан.
– Читаешь? Как.Это?
– Как-как... Ну, понимаешь, чувствуешь...
– Ага. Понимаю, – обрадованно согласилась невидимка.
– И эти, ваши добытчики тоже понимают? – насторожился Степан.
– Иногда. Не.Все.
– Как у нас, что ли. Есть простые смертные, а есть экстрасенсы, телепаты.
Ему не ответили. После паузы она неуверенно проговорила
– Можно.Мне.Тронуть.Тебя?
– Еще чего! – невольно отпрянул Степан. Но тотчас передумал. – Валяй.
– Что? – не поняла невидимка.
– Можно, говорю, трогай. – Он вытянул в направлении голоса руку.
Его ладонь ощутила осторожное шершавое прикосновение.
– Теплый. – проговорила она. – Мягкий. Гладкий.
Он резко сжал пальцы, поймав ее руку. Она испуганно вскрикнула, дернулась.
– Теперь моя очередь, – заявил Степан. – Я тоже хочу знать, какая ты. Только не вздумай опять кусаться. На сей раз двину.
Другой рукой он крепко схватил ее жесткое костлявое запястье и, ощупав шершавую ладонь, с удивлением обнаружил, что она четырехпалая. Пальцы заканчивались выступающими липкими подушечками.
– А это зачем? – спросил он, превозмогая отвращение.
– Удобно.Лазать.По.Стенам, – нехотя отозвалась она. – Отпусти.
– Лазать по стенам?! – поразился Степан. – Как ящерица что ли?
– Что.Такое.Ящерица?
– Ну как я тебе объясню!
– Подумай. О.Ней, – подсказала четырехпалая невидимка.
Степан постарался представить длиннохвостую юркую ящерицу, ползущую по вертикальной стене.
– Не.Похоже, – заявила Она. – Хвосты.Бывают.Только.У Крыс.
– А все остальное? – насторожился Степан. Что, если эта писклявка настоящее чудовище? А он сидит с ней, как с равной, держа ее за лапу.
Степан вытянул вперед руку и коснулся головы невидимки. Пальцы ощутили обтянутый кожей череп, покрытый на макушке короткими мягкими волосками. Скользнув ниже, рука наткнулась на широкое, упругое ухо, перпендикулярное голове.
– Да ты лопоухая! – пробормотал он, отдергивая руку. Помня ее укус, ощупать лицо он не рискнул.
Степан долго молчал, переваривая все, что услышал и узнал через свою новую подружку. Она не мешала ему. Для нее его молчание было красноречивее беседы.
– Послушай! – оживился он. – А ты знаешь дорогу наверх?
– Нет, – поспешно ответила Она.
– Прошу тебя, помоги мне выбраться отсюда. Ты же сама сказала, что я – другой. Я не могу жить здесь, вместе с вами. Без солнца и света я умру.
– Они.Не.Позволят. – Лопоухая подружка вдруг умолкла, вслушиваясь в гнетущую глухую тишину, после чего радостно сообщила: – Идут!
– Кто?
– Добытчики.Возвращаются.
– Я ничего не слышу. Тебе показалось.
Она некоторое время молчала.
– Богатая.Добыча... Забит.Весь.Проход... Большое... Тяжелое... Будет.Пир. И много.Теплых.Вещей. – В коротких паузах между словами она издавала тоненький, едва различимый свист, такой же, как те, кто приволок его сюда.
И тут Степан, наконец, сообразил. Он слышал подобный свист или писк в детстве, когда однажды в пещере поднял в воздух целую стаю летучих мышей. Неужели эти существа используют ультразвук и эхолокацию? Тогда понятно, как им удается ориентироваться в темноте.
Лопоухая подружка часто задышала, заерзала... Он не сразу понял, что она нервничает.
– Они.Совсем.Близко, – срывающимся голоском пропищала Она. – Пойду. Посмотрю.
– Боишься тебя обойдут в дележке? – усмехнулся Степан. – Да ты, оказывается, алчная. Должно быть вы все тут такие. – Она не ответила. – Эй! – окликнул он темноту. – Чего молчишь?
Отвечать было некому – невидимка исчезла так же бесшумно как и появилась. Судя по всему, дележка награбленного была самым вожделенным событием в их однообразном, беспросветном существовании.
Степан задумался. Он даже не успел спросить ее о двух таинственных купальщицах. Благодаря свету, который они с собой принесли, он смог выбраться из своей ненавистной берлоги. Больше того, у него появилась хрупкая надежда на спасение. По крайней мере, он знал теперь, что не один, что где-то рядом есть люди, такие же как он.
Он попытался определить, сколько дней находится в заточении, и не смог. Его пребывание здесь было одной сплошной ночью, которая может длиться не днями даже, а годами. Хотел бы он хоть одним глазком посмотреть сейчас на родителей. Как они восприняли его исчезновение? Разыскивают? Убиваются? Или уже смирились? Может хоть общая беда заставит их отвлечься от бесконечных скандалов.
Степан должно быть задремал под свои невеселые думы и был разбужен шершавым прикосновением к лицу, от которого отпрянул с испугом и раздражением.
– Это.Она, – мяукнул знакомый голосок.– Вот.Еда. Вкусная.Свежая. Ешь.
Степан только сейчас почувствовал как он голоден. Сглотнув набежавшую слюну, он протянул вперед обе руки. На ладони тяжело плюхнулся большой бумажный кулек. Положив его себе на колени, он нетерпеливо разорвал бумагу и, на ощупь хватая куски мяса, овощи и хлеб, с жадностью запихивал их себе в рот.
Покончив с едой и вытерев руки об остатки кулька, он швырнул его на пол.
– Пить! Ужасно хочется пить, – пожаловался он.
– Сейчас.Принесу. Вот.Это.Тоже.Тебе.
На его колени мягко легла бархатистая, очень приятная на ощупь стопка каких-то вещей.
– Что это?
– Добытчики.Велели.Передать. Говорят.Ты.Очень.Их. Хотел.
– Неужели лосины! – вскричал пораженный Степан. – Вот это да... Вот тебе и звери... Раз, два, три, четыре, пять! Пять пар лосин! С ума сойти можно. Да на что же мне столько?
Лопоушка снова исчезла. А он все пребывал в шоке от нежданного подарка. Как он мечтал их иметь! Пробовал копить деньги. А потом отважился даже на отчаянную выходку... И вот они на его коленях, в невероятном количестве. А он ни чуточки не рад. Это ему как божье наказание за грехи. Ну на что они ему здесь? Где он их будет носить? В этой пещере? Перед кем? Перед лопоухой подружкой?
А если тебя завтра отпустят домой, задал себе вопрос Степан, ты заберешь их с собой? Вместо ответа он зашвырнул всю стопку в дальний угол пещеры.
– Пей. – В руку Степана вложилась круглая холодная банка.
Нащупав металлическую петельку, он отогнул ее и с силой дернул. Раздалось шипение и умопомрачительный запах ударил ему в нос.
– Пиво! Ей Богу, это пиво! Обалдеть! – Желудок отозвался нетерпеливым предвкушением удовольствия.
Он поднес банку к губам... но клубок тошноты, внезапно подступившей к горлу, не дал сделать и глотка. Вместе с головокружением и капельками пота, обильно проступившими на лбу, пришло безотчетное чувство страха.
Ужасный утробный гул и скрежет возник внезапно, сразу со всех сторон. А потом последовал толчок, будто кто-то, могучий и неведомый, выдернул из-под него лежанку, а его самого, как тряпичную куклу, с размаху швырнул об стену.
Рядом беспомощно барахталась ушастая обитательница тьмы. Степан слышал ее жалобные стоны, но не мог даже протянуть ей руку. Возникла сильная вибрация, как если бы их посадили на токарный станок. Неконтролируемый панический страх, обращавший секунды в вечность, мешал определить, как долго это продолжалось...
Наконец, все стихло так же внезапно, как и началось.
– Э-эй, – осипшим голосом окликнул Степан слепую тьму. – Что это было, а? Неужели землетрясение?
– Не.Знаю, – отозвался жалобный, испуганный голосок. – Это.Случается.Всё. Чаще. Добытчики.Говорят.Надо.Уходить.Наверх.
– Куда наверх? – насторожился Степан.
– Добытчики.Говорят.Наверху.Город.
– Так вы же боитесь света!
– Добытчики.Говорят.Ночью.Везде.Темно.
– Ну а днем? Куда вы денетесь днем? – допытывался Степан.
– Там.Тоже.Есть.Пещеры. Их.Строят.Живущие.Наверху.
– Ну ты хохмачка! – фыркнул он, безуспешно шаря по полу в поисках банки. У него еще все дрожало внутри и ужасно хотелось пить. Но банка исчезла, да и пиво из нее, наверняка, все вытекло.
Их снова тряхнуло. И от одной только мысли, что его может раздавить здесь, как какого-нибудь таракана, все прочее разом вылетело из головы.
ГЛАВА
Дослушав до конца московские вечерние новости, мэр выключил радио. Он давно взял себе за правило придерживаться наземного режима жизни. С тех самых пор, как появилась Сэд. В том же ритме жил теперь весь его подземный народ.
Задув свечи, мэр вышел из кабинета. Глаза приятно расслабились. Миновав несколько помещений, он ступил в покои жены. Сэд лежала лицом к стене и притворялась спящей. Он прекрасно знал, что после только что пережитого очередного землетрясения она теперь долго не уснет.
Бросив хмурый взгляд в ее сторону, мэр подошел к умывальне. Разделся, снял парик и перчатки и, склонившись над тазом с чистой водой, старательно смыл грим с лица и шеи. После чего принялся придирчиво исследовать себя в зеркале. Меньше всего его занимало то, как он выглядит. Но всякий раз, освобождаясь от одежды и камуфляжа, он не упускал подаренную самой природой возможность обследовать себя – свои внутренности, скелет, сосуды.
Вот оно сердце, этот неутомимый труженик, качающий для него темно– бурую влагу жизни. Кровь омывает все четыре желудочка, отправляясь в долгое странствие по закоулкам его тела. Вздымаются и опадают ажурные меха его легких. Хилая груд-ная клетка, вторя им, приводит в движение ребра. Все отлажено до автоматизма. И все же он всегда начеку. Нет в жизни ничего важнее его собственного здоровья.
Задержав взгляд на трахее, он нахмурился. Ему показалось, что внутренняя стенка потемнела и слегка раздулась. Неужели простудился? Только этого ему и не хватало. Порывшись в шкафчике-аптечке, он откупорил искомый пузырек, отсчитал несколько таблеток и проглотил их, не запивая. Не отводя взгляда от зеркала, мэр проследил, как движутся пилюли по пищеводу, как попадают в желудок.
Затем он придирчиво обследовал свой рот. За зубами мэр следил с особой тщательностью. Он не переносил зубной боли и потому старался не пропустить малейших нарушений. Тем более что с зубами у них тут, у всех, дела обстояли хуже некуда. Сейчас, сквозь неприкрытую гримом кожу, коронки и протезы отчетливо просматривались инородными темными пятнами, и это раздражало его.
Он отвернулся от зеркала и, подходя к постели жены, первым делом выключил бра в ее изголовье. У них так было заведено. Сэд не желала видеть его без грима. Конечно, будь на то ее воля, она отказалась бы видеть его вовсе. Но здесь он диктовал свою волю. Здесь все подчинялось ему. И если бы не странное, болезненно-навязчивое чувство, которое он испытывал к этой женщине, он давно бы уже разделался с нею.
– Сэд, я знаю, что ты не спишь. – Прозрачный мэр сел на край необъятного ложа.
Ответа не последовало.
– Не притворяйся. А если и и спишь, придется проснуться. Нам надо поговорить.
– Я не сплю, – нехотя отозвалась женщина, поворачиваясь на спину.
– Хочу сообщить нечто важное для тебя.
Женщина не шелохнулась. Угрюмая усмешка тронула ее губы. Что могло сообщить ей это чудовище. Ее давно уже ничто не интересовало. Она мечтала только об одном – о смерти. О смерти, которая избавила бы ее от мук и страданий. От бесцельного, никчемного существования. И от этого омерзительного существа, смеющего называть себя ее мужем.
– Сколько ненависти излучаешь ты, – поморщился мэр. – Что мне сделать, чтобы погасить ее?
– Ты знаешь, – устало обронила она. – Я буду ненавидеть тебя до последнего вздоха. Ты – отвратительный земляной червь. И этим все сказано.
Длинные крючковатые зубы со скрежетом сжались.
– Не смей называть меня так! Да, я живу в недрах земли. Но я не червь. И под землей можно взрастить возвышенную душу.
– Нельзя, – убежденно возразила женщина. – Бытие определяет сознание. А сознание – бытие.
– Это слишком мудрено для меня.
– Еще бы. Ведь ты не прочел за всю свою жизнь ни единой книги.
– Зато ты превратилась в ходячую...вернее будет сказать, лежачую... библиотеку. Не забывай только, что ты читаешь мои книги.
– Твои??. Какая наглость! Я читаю книги, написанные ЛЮДЬМИ. Какое ты имеешь к ним отношение? Ты хватаешь и присваиваешь все, что можешь схватить и присвоить. Разве не так ты поступил и со мной? Ты алчное, жестокое ничтожест– во, искалечившее всю мою жизнь. Ты убил меня заживо. Заживо похоронил. Я стала вещью. Частью твоей коллекции. Да что там – таким же земляным червем, как и ты сам. Будь проклят тот день...
– Погоди с проклятиями! – прервал ее мэр. – Выслушай же меня, наконец. Ты не даешь мне и рта раскрыть. А если я скажу, что намерен вернуть тебе твое обожаемое небо, тогда ты перестанешь ненавидеть меня?
– Что? Что ты сказал? Повтори! – Ее голос прозвучал хрипло, прерывисто. – Ты решил, наконец, сжалиться и отпустить меня?
– И не помышляй об этом! – вспылил мэр. Но, взяв себя в руки, мягко добавил: – Мы уйдем наверх вместе.
Откинув одеяло, Сэд села и, забыв о своем отвращении к внешности мэра, включила бра. Она должна была сейчас видеть выражение его, с позволения сказать, лица. Ночник, по задумке мэра, был тусклый. В его оранжевом свете существо, сидевшее на одном с ней ложе, вполне можно было принять за нор– мального человека.
– Ты что действительно собираешься перебраться наверх?
– Да, любовь моя, собираюсь. Моя единственная мечта – видеть тебя счастливой.
– Счастливой? С тобой!?. Я от души бы посмеялась, да только... только за– была, как это делается. – Она подозрительно вглядывалась в красноватые огоньки, зловеще и страшно мерцавшие со дна его глазниц. – Ты решил переселиться один? Я имею ввиду: ты, я и Найт?
– Нет. Я уведу туда весь свой народ. Это будет историческое переселение!
– Ты спятил? – поразилась Сэд. – Как ты представляешь себе жизнь среди людей? Да они либо сразу же расправятся с вами, либо посадят вас в клетки, как неизвестный науке вид подземных хищников, и будут вас за деньги показывать туристам.
Если бы Сэд знала, какое воздействие оказывает на ущербный мозг мэра каждое оброненное ею слово! Обреченный на жизнь в толще земли, он не имел опыта наземной жизни. Его кратковременные вылазки на поверхность мало что меняли. Был, правда, еще телевизор. Но он, казалось, лишь подтверждал высказывания Сэд. Все телевизионные новости, с пристрастием и смакованием отбиравшие из жизни планеты лишь самые “горячие” моменты, изобиловали жестокостями и преступлениями. Познающему жизнь землян через телеэкран вполне могло показаться, что человечество только тем и занимается, что грабит, насилует, убивает, воюет, взрывает и поджигает. Кинофильмы насаждали ту же идею в еще более гипертрофированной, эмоционально-художественной форме.
– Не тревожься, любовь моя. Никто не сможет воспрепятствовать нашему восхождению. Просто потому, что препятствовать будет некому.
– Что ты имеешь ввиду?
– Очень скоро. Через... – Он мучительно долго высчитывал что-то в уме, шевеля языком под прозрачными губами, перебирая узловатые костяшки пальцев, и наконец сказал: – через 7 дней здесь случится страшное землетрясение. Мы должны успеть к этому времени покинуть насиженные места и перебраться Наверх.
– Землетрясение?! – В тоне женщины не было ни ужаса, ни особого волнения. К подземным толчкам она успела привыкнуть, а за жизнь свою давно уже не боялась. Но в данном случае речь шла не о ней. – Если то, что ты говоришь, верно, то опасность грозит не только тебе и твоему народу. Она грозит всей Москве!
– В том-то и смак, – хитро и гнусно ухмыльнулся мэр.
– Погоди. Но ты не можешь этого знать.
– Я может и не могу. Зато я раздобыл одну уникальную личность – из ваших – и он мне все рассказал.
– Почему именно тебе? – засомневалась Сэд.
– Он пытался предупредить твоих сограждан. А они не захотели его даже выслушать. Что ж, тем хуже для них и лучше для меня. Я оказался дальновиднее, а главное – умнее. Я заполучил его в свое безраздельное пользование. Он здесь и работает только на меня! Осталось подождать еще день-два, и мы будем точно знать, когда нам уходить и куда.
– А как же те, что наверху?!
– Ты серьезно думаешь, что меня должно это беспокоить? Через каких-нибудь семь дней мы будем иметь готовый город со всеми удобствами и без людей! Да о таком я не мог бы даже и мечтать.
В голове Сэд проносились самые разноречивые мысли и все они заходили в тупик. Конечно, она понимала, что надежды мэра абсурдны и несбыточны. И тем неменее он явно что-то затевал, чем не хотел с ней поделиться. А уж коварства и жестокости ему не занимать. Что если этот таинственный “человек сверху”, сам того не ведая, станет его невольным пособником? Его нужно каким-то образом предупредить! Нет, Сэд не могла, не имела права продолжать отсиживаться в своем будуаре. Настало время действовать и действовать незамедлительно.
– А где твой ученый? – как можно равнодушнее спросила она. – Любопытно было бы взглянуть на него.
– Ты ли это, любовь моя? Не могу поверить своим ушам. Я давно уже cмирился с тем, что женат на спящей красавице. Но, кажется, совершается чудо – красавица хочет проснуться. Рад. Безмерно рад.
– Ты не ответил на мой вопрос. Я могла бы быть тебе полезна. Мне легче чем тебе понять, что он из себя представляет и можно ли ему доверять.
– Я подумаю, как это устроить, и сообщу тебе о своем решении за завтраком. Но мне нравится, что ты, наконец, заговорила как мой союзник, а не как заклятый враг.
Долгие восемь часов, отводимые здесь “под ночь”, Сэд ни на минуту не смогла забыться сном. Она лежала, вперив взгляд в глухую тьму, обдумывая слова мэра. И как бы не развивались дальнейшие события, для нее было ясно одно: кончился период многолетней инертной спячки, настало время действовать. И по возможности незамедлительно.
“Наутро”, отмечавшееся включением верхнего света, она уже с нетерпением ждала, когда мэр вернется из гримерной, разодетый в дорогие боярские одежды, скрывающий свой безобразный вид под гримом и париком.
– С пробуждением, любимая, – церемонно приветствовал ее живой манекен. – Как спалось?
– Прекрасно, – солгала она. – Я видела дивные сны. И, знаешь, ты вселил в меня столько надежд, что я не желаю больше затворничать. Я хочу быть в гуще событий. Хочу помогать тебе во всем.
– Рад слышать, дорогая. Безмерно рад.И в награду за это я намерен показать тебе кое-что особенное, – сказал мэр с загадочным видом.
– Тогда я мигом. Только приведу себя в порядок.
Она легко соскочила с постели, накинула на плечи парчовый халат и скрылась в умывальной.
Когда Сэд вернулась умытая, причесанная и переодетая, мэр сказал:
– Итак, мы должны отметить это радостное событие. Прямо сейчас. Я принял решение показать тебе мои... наши! сокровища. Я хочу, чтобы ты увидела воочию, как сказочно мы богаты.
– Сокровища? Да я вижу их каждый день. Я ем и пью из царских сервизов. Я сплю на императорской постели. Я хожу по музейным домотканным коврам, гляжусь в антикварные зеркала. Шедевры мировой живописи украшают стены моей комнаты. Разве можно меня чем-нибудь удивить?
– Все это лишь маленькая толика того, чем мы владеем. Идем со мной. – Он взял ее за руку и вывел из комнаты.
Миновав несколько знакомых Сэд коридоров, мэр огляделся по сторонам и нырнул в густую черноту.
– Иди сюда. Быстро! – раздался его напряженный шепот. – Нас никто не должен видеть. – Она все еще колебалась, когда из тьмы высунулась лайковая рука и потянула ее внутрь. – Не пугайся, здесь всего лишь ниша.
Сэд услышала слабый лязг металла об металл – это мэр поворачивал в темноте ключ в замочной скважине – а затем скрип тяжело открываемой потайной стены или двери. Через несколько секунд вспухнула электрическая лампочка, зажженная мэром. Досадуя на неуместную медлительность жены, он втянул ее внутрь и, как только она переступила порог, вернул на прежнее место толстенную потайную дверь.
Помещение, в котором они оказались, было совсем крошечным, наподобие тамбура в вагоне. От голых сырых стен, давивших со всех сторон, Сэд стало не по себе. Единственной “мебелью” этого странного места была грубо сколоченная тумба, на которой лежали два шлема-короны и блоки питания к ним. Без лишних слов мэр помог жене приладить индивидуальное освещение. Сама Сэд не умела им пользоваться, поскольку до сих пор дальше личных апартаментов мужа никуда не ходила.
– Зачем это? – поморщилась она.
– Русские цари, сооружавшие свои подземные тайники, еще не знали электричества. Они пользовались свечами и факелами.
– Русские цари... Тайники... – На лице женщины отразилось нечто вроде любопытства.
Мэр налег на стену, противоположную той, через которую они вошли, и стена, нехотя поддаваясь, повернулась вокруг своей оси, открыв довольно узкий проем. На сей раз Сэд не потребовалось повторное приглашение, ей нетерпелось поскорее покинуть узкий душный “склеп”.
Они пробирались по очень узким, явно нерукотворным гротам. Им приходилось пригибаться, чтобы не удариться головой и не попортить свои короны. Вопреки ожиданиям Сэд, гроты не спускались, а полого поднимались вверх. Наконец, идти стало заметно легче. Гроты как бы раздались ввысь и вширь. Здесь уже явно присутствовала рука человека. Грубо тесаные стены носили следы инструментов. Черная копоть на них свидетельствовала о том, что тоннели эти некогда освещались факелами.
Мэр свернул в сторону, и они оказались в коридоре с искусной кирпичной кладкой и сводчатыми потолками. Стал заметно слышнее грохот проносящихся поездов, сопровождавшийся неприятной вибрацией. За долгие годы жизни под землей Сэд привыкла ощущать, что метро находится где-то выше, над ее головой. Сейчас ей казалось, что грохот и гул идут то ли сбоку, то ли снизу.
– Кто проложил эти тоннели? – поинтересовалась она.
– Наши предки, – отозвался мэр.
– Ваши!?
– Я сказал: наши. Общие. Князья, потом цари и вельможи Древней Руси. Здесь они укрывались во время вражеских набегов, народных волнений, междуусобиц, пожаров и прочих стихийных и не стихийных бедствий. Здесь они хранили боеприпасы, продовольствие, одежду, посуду... Здесь они прятали свои сокровища. Мой отец перед смертью передал мне план и ключи от царских лабиринтов, которые перешли к нему от его отца. Мне лично удалось обнаружить и добавить к ним еще
несколько тайников. Я – единственный и полноправный хранитель царских сокровищниц. Все ходы, ведущие наверх, замурованы или завалены, и ни одна душа из живущих под небом, не знает об их существовании. Ты станешь первой. Но ты не в счет. Ты принадлежишь мне, а не им.
Коридор неожиданно кончился, упершись в три дубовые, кованые железом двери. Мэр с загадочным видом извлек из кармана тяжелую связку затейливых старинных ключей и, безошибочно выбрав нужный ключ, отпер левую дверь. Они оказались в небольшом, вырубленном в известковой породе помещении с почерневшими от копоти сводами. Вдоль стен стояли массивные, перехваченные железными поясами сундуки.
Мэр чувствовал себя здесь как дома. Он шел от сундука к сундуку, ловко справляясь со скрытыми запорами, и сундуки отвечали ему неохотно-ворчливыми щелчками и взвизгами. С самодовольством собственника мэр поочередно откидывал перед Сэд тяжелые крышки. В сундуках хранились тугие рулоны заморских шелков, парчи, бархата, слегка потускневшие, но в целом отлично сохранившиеся.
– Наши предки явно не наугад выбирали места для своих тайников,– заметил мэр. – Видишь, как сухо здесь и прохладно.
Он провел Сэд в смежное помещение, где ее ждала целая коллекция сундучков и шкатулок, не похожих одна на другую. Она с интересом принялась открывать шкатулку за шкатулкой. Само прикосновение к их прохладной резной поверхности, казалось, доставляло ей удовольствие. В шкатулках была собрана коллекция речных жемчугов, рассортированных по цвету, величине и качеству. Она погрузила обе руки в одну из них, захватила полную пригоршню крупных, тускло розовых жемчужин и, наклонив ладонь, проследила за их перламутровым дождем.
– Бедные, мне искренне жаль вас, – проговорила Сэд. – Кому ж как не мне понять ваше состояние.
– Почему ты их жалеешь? – удивился мэр.
– Потому что жемчуг не может жить взаперти. Без света и человеческого тепла он начинает болеть и тихо погибает... Когда-то таким жемчугом русские мастерицы расшивали девичьи сарафаны, пояса, кокошники.
– Ты только пожелай, и в твоей гардеробной будет целая дюжина таких сарафанов и кокошников, – подхватил мэр. – Я был бы счастлив, если бы моя супруга щеголяла в боярских нарядах!
– Ты же знаешь, теперь такую одежду не носят, – равнодушно отмахнулась она.
Следующее помещение было заполнено прислоненными к стенам плотно скатанными рулонами.
– Здесь полотна известных художников со всего мира, домотканые ковры, гобелены и прочее.
– Уж не отсюда ли те, что украшают наши комнаты?
– Ты угадала. Я взял кое-что, особо мне приглянувшееся. Хотелось тебя порадовать. Но ты их не замечала.
– Темница, как ее не украшай, остается темницей, – мрачно проговорила Сэд.
Мэр взглянул на нее почти обиженно. – Ладно, продолжим, – заторопился он. – Там посуда. Царская. Дворцовая. Если хочешь взгляни.
Сервизы, вазы, кубки. Фарфор, серебро с чернением и позолотой, хрусталь, цветное стекло, инкрустации.
– А за той дверью?
– Мебель. Ручной работы. Резная, такая как у нас. Вельможи оборудовали здесь для себя с десяток таких комнат.
– А что там?
– Это как раз наименее интересно. Хотя, может быть, для тебя... – Он отпер дверь, приглашая ее войти.
На стеллажах, под толстым слоем пыли бесславно коротали век за веком бесценные рукописные фолианты в богатейших кожаных переплетах, украшенных тиснением, перламутром, драгоценными камнями, ажурными серебряными и золочеными застежками. Глаза женщины вспыхнули. Книги! В ее заточении они были единственными верными и желанными друзьями. Она столько перечитала старинных книг, что знала теперь старорусский язык в совершенстве.
– Можно их потрогать? – благоговейно спросила она, подходя к одной их полок.
– Испачкаешься. На них вековая пыль.
– Ничего. Я не испорчу. Я осторожно.
Она выбрала одну, не слишком объемистую, не слишком тяжелую, сдула с нее слой пыли, отстегнула филигранные застежки. Толстый переплет с орнаментом из мелкого жемчуга напоминал скорее шкатулку. Пожелтевшие листы из тонкой, словно бы промасленной кожи были испещрены затейливыми письменами. Каллигрфический почерк неведомого писца напоминал тонкую кружевную вязь с акцентами на витиевато разукрашенные заглавные буквы. В особый восторг привели Сэд красочные, щедро покрытые сусальным золотом миниатюры... Однако заметив, что мэр проявляет нетерпение, она поспешила закрыть старинный манускрипт. И бережно водрузив его на место, умоляюще попросила:
– Ты не разрешишь мне побыть здесь часок-другой? Я бы хотела без спешки познакомиться с ними.
Она не сказала “с книгами”, она сказала “с ними”, как об одушевленных живых существах.
– Боюсь, в ближайшее время это вряд ли возможно. Ты же знаешь, какие нас ожидают дни... Поспешим. Я не показал тебе еще и десятой доли того, что наметил. Я не показал тебе самого главного.
– Как раз самое главное ты мне только что показал.
Пропустив мимо ушей ее реплику, мэр с таинственным видом отпер небольшое помещение, где на простых дубовых лавках стояло в ряд с дюжину обшитых сафьяном сундучков. И хоть никого кроме них здесь не было, мэр плотно прикрыл за собой дверь.
