Текст книги "Путешествие в прошлую жизнь [СИ] "

Автор книги: Елена Лебедева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

– Ничего. Мне придется научиться жить с моим прошлым. Я справлюсь, обещаю Вам, Никита, – молодой человек ободряюще пожал ее руку.

– Все будет хорошо.

– Так, Вы считаете, Никита, сначала нужно поехать в Ялту?

– Да, а там увидим.

– Хорошо, давайте спать Никита, сегодня был трудный день, а завтра будет еще труднее.

Следующий день действительно принес множество забот. Путешественники встали с рассветом, и уже через несколько часов перед путниками открылось море. Ярко-синее в лучах солнца, до самого горизонта, сливающееся с небом. Никита замер на взгорке. А к полудню они въехали в Ялту. Прибрежный курортный городок сразу понравился Никите, какой-то уютный и домашний, теплый, несмотря на начало апреля, все-таки юг. А главное, здесь мало ощущалась война. Можно было вздохнуть свободно, не прятаться, не бояться предательских нападений. Они остановились в гостинице, Елизавета наконец-то могла принять ванну, отдохнуть.

Никита отправился в город. Без особых трудов нашел военного коменданта, объяснил ситуацию, и узнал, совершенно неоценимые сведения. Оказалось, что на завтра был назначен отъезд вдовствующей императрицы и великих князей из России, а главное для Никиты императрица распорядилась забрать с собой всех раненых, священнослужителей, врачей и вообще всех жителей Ялты и ее окрестностей, чья жизнь находилась в опасности в связи с наступлением на Крым Красной Армии.

А если обо всем по – порядку, то дело обстояло следующим образом. С приближением Красной армии к Крыму весной 1919 г. над крымскими изгнанниками Романовыми снова нависла угроза. В апреле 1919 г. вдовствующую императрицу в Дюльбере посетил командующий британскими военно-морскими силами в Севастополе адмирал Калсорп и заявил, что английский король Георг V, племянник Марии Федоровны, предоставляет в ее распоряжение дредноут «Мальборо» для немедленного отъезда с семьей. Он настаивал на отплытии из Крыма в тот же вечер. Однако Мария Федоровна, проявляя твердость характера, что было свойственно ей в трудные минуты жизни, наотрез отказалась уезжать – бежать – из России.

Родственникам стоило большого труда убедить ее в необходимости отъезда. Решившись на этот шаг, императрица обратилась к Калсорпу с просьбой предоставить возможность для эвакуации из Крыма всем тем, чья жизнь могла оказаться в опасности из-за прихода большевиков. Причем выполнение этого пожелания она поставила условием своего отъезда.

Командир ответил, что в данный момент это невозможно из-за того, что не хватает кораблей. Императрица опять повторила, что она поедет только после того, как будет эвакуирован последний житель Ялты. На следующий день из Севастополя прислали английские военные корабли.

А на следующий день в Ялту наконец-то добрались наши герои. О таком подарке судьбы Никита мог только мечтать, эта была несказанная удача, приехать в Крым именно сегодня, успеть. Нужно было немедленно рассказать обо всем Елизавете.

Прощание

Весна 1963 г., Крым, Ялта.

– А Ялта изменилась не так уж сильно правда?

– Да, милая. Если убрать агитационные плакаты и красные флаги, то вполне можно представить 1919 г.

Продолжая вспоминать, пара пожилых людей пошла дальше по набережной. Они прибыли в Ялту этим утром на корабле из Новороссийска. После того, как Елизавета посетила могилу родителей и развалины обители, помолилась и поклонилась этой святой земле, они поехали в Новороссийск. Супруга уговаривала мужа поехать в Крым сушей, как 47 лет назад, но на этот раз Никита был непреклонен. Это слишком утомительное путешествие для их возраста и для порядком разволновавшейся супруги.

Здесь в России в этих памятных для обоих местах воспоминания поджидали на каждом шагу, в памяти услужливо всплывали роковые и наоборот приятные события. Им вновь предстояло прожить свою молодость.

Морское же путешествие было приятным, давало время для раздумий и не утомляло физически. Через 2 дня супруги уже высаживались в оживленном ялтинском порту.

Набережная уютного городка, запах моря, чайки. В голове невольно стояла картинка их расставания.

* * * *

Сборы следующим утром 11 апреля 1919 г. были недолгими, вещей у девушки было немного, главное шкатулка с фамильными драгоценностями, Никита завернул ее и уложил на дно небольшой сумки. До отъезда оставалось еще несколько часов, светило мягкое солнышко, по морю бежали озорные белые барашки. Елизавета и Никита бродили по оживленной в связи с предстоящим отъездом Ялтинской набережной. Суета и шум мешали молодыми людям, прощаться в такой обстановке, а тем более прощаться навсегда не хотелось.

Они выбрали тихий одинокий пирс и сидели молча, каждый думал о своем. Никита о том, что необходимо тот час же после ее отъезда поговорить с главнокомандующим здешними силами и отравляться на южный фронт. Мысли о том, что он видит ее в последний раз, молодой человек гнал от себя, как чумные.

Елизавета думала, что ждет ее впереди, как примет ее тетка, которую она не видела никогда в жизни, а еще о том, что она навсегда покидает Россию, страну, где она родилась, выросла, с которой была связана вся ее жизнь, все надежды… неожиданно она нарушила молчание.

– Никита, я хочу просить Вас, давайте обменяемся крестиками, в знак того, что судьбы наши сплелись таким непостижимым образом. Я вижу, что вы не снимаете то, что осталось от моего медальона, я чувствовала, что должна была его подарить, тем более, что он спас Вас от тяжелого ранения, но крест, это другое, это почти душа…

– Я не смел даже подумать о таком щедром подарке, но если Вы действительно хотите, – он снял свой серебряный крестик на простой веревке, поцеловал, осторожно надел на девушку:

– Пусть он принесет Вам счастье.

– А Вы возьмите мой, пусть он хранит Вас, я так хочу, чтобы в этой страшной войне он уберег Вас, а когда все кончиться, я обязательно вернусь, или… если все будет кончено, Вы приезжайте ко мне.

– Конечно, Елизавета, я запомнил адрес город Версаль, Вандомская улица 31, – хотя молодой человек со всей очевидностью понимал, что ему никогда не придется воспользоваться этим адресом.

– Идемте, пора.

Все желающие уехать собрались на причале Ялты. Это было душераздирающее зрелище – видеть всех этих беглецов, большей частью старых и больных, опечаленных расставанием с Родиной, сидящих на мешках и тюках и ожидающих посадки.

Никита готовил себя к этой минуте уже очень давно, но все же не думал, что это будет так невыносимо тяжело. Он, убеждал себя, что ее отъезд – жизненная необходимость, но на деле все оказалось гораздо сложнее.

Когда девушка поднималась по трапу, у него перед глазами все поплыло. «Я так многого ей не сказал…». Княжна уже почти поднялась на борт, вдруг обернулась, встретилась глазами с его фигурой, перемолвилась парой слов с капитаном, тот кивнул ей в ответ и вдруг к безумной радости Никиты бросилась назад. Упала в его объятия.

– Нет, Никита, я не могу уйти вот так, обними меня, на прощанье, крепко-крепко, – она посмотрела в его глаза, – спасибо, тебе Никита, ты так много сделал для меня, прости меня, за все…

– Я люблю тебя, Лизонька, я всегда буду любить только тебя, – он обнял ее так сильно, что перехватило дыхание. Девушка поднялась на носочки, нежно дотронулась до его губ.

– Иди, Елизавета, пора, – его глаза блестели от нахлынувших слез. Она тряхнула головой, словно отгоняя от себя свои мысли, по ее щекам тоже бежали слезы. Этот долгий взгляд серых и синих глаз в то мгновение заключал в себе весь мир, в нем было столько чувств, столько невысказанных слов, столько любви… Но время было неумолимо.

– Храни тебя Господь, Никита, – перекрестив его, Елизавета, не оглядываясь, взбежала на борт. Но там, уже на корабле, все же не смогла сдержаться посмотрела на высокую одинокую фигуру на берегу. И вдруг ей стало так страшно одиноко, и больно от этой разлуки, и предчувствие непоправимой ошибки защемило сердце, и море, и небо вдруг совсем перемешались перед глазами.

А Никите казалось, что пространство вокруг него престало существовать – его мир, его жизнь теперь находились на палубе этого корабля, пока еще в форме девичьей фигуры, которая по мере удаления судна постепенно превращалась в точку, а скоро и сам корабль стал лишь маленькой отметиной на горизонте.

С удивлением офицер заметил, что рука сжимает ее крестик на груди. Никита пылко поцеловал его, не замечая, что плачет. «Что же мне теперь делать, Господи, как мне жить без нее?»

Елизавета не отрываясь смотрела на узкую полоску берега, пока та не слилась с горизонтом. «Вот и все, начинается новая жизнь, нужно забыть о страшном прошлом и с верой смотреть в будущее», – мысленно приказала себе девушка. Но на душе было тяжело. Это расставание тяготило, щемило сердце, – «конечно, ведь это же Родина, а Никита единственный человек, кому я действительно была дорога», – убеждала она себя, – «и все же, почему, почему так тягостно на душе».

Но от грустных мыслей пришлось отвлекаться на насущные. Необходимо было как-то обустроиться на корабле, спросить, куда они направляются и каким-то образом попасть на дредноут «Мальборо», на котором покидала Россию вдовствующая императрица. Девушка огляделась на пассажиров. Все они пока сидели на палубе на своих вещах, многие знали друг друга, все-таки Ялта маленький город. А Елизавета теперь осталась сосем одна.

И сразу кольнула болью мысль, что если бы рядом был Никита, он бы уже поговорил с капитаном, помог ей устроиться. Ну почему, почему он не захотел ехать с ней, однажды, во время их долгого путешествия, она спросила его об этом. Но молодой офицер лишь коротко сказал, что его долг защищать Отечество, тем более теперь, когда Белая армия окрепла и начинала полномасштабные наступления. И Елизавета поняла, его ответ не подлежал ни малейшему обсуждению.

Вдруг к радости девушки, она увидела идущего по палубе священника. «Вот, кто поможет мне», – и княжна бросилась навстречу святому отцу. Она вежливо представилась, попросила благословения и помощи. Священник оказался настоятелем церкви в Алупке. Он проводил Елизавету к своей жене и детям, и последующие два дня девушка провела под опекой этой четы.

13 апреля корабли прибыли в Константинополь. Здесь напротив Святой Софии беженцы оставались два дня и здесь же встретили праздник Пасхи.

На следующий день корабль повез княжну на Мальту, к сожалению пришлось расстаться с отцом Димитрием, он решил поселиться с семьей в православной Болгарии или Черногории, Елизавета вновь осталась одна.

После прибытия на Мальту два дня бушевал шторм, беженцев поселили в здании казарм недалеко от порта, императрице предоставили в распоряжение виллу. Елизавете пока так и не удалось не то, чтобы поговорить, просто увидеть Ее Величество Марию Федоровну. Она уже отчаялась, но судьба сжалилась над княжной. Через два дня, когда шторм утих и корабль готовился к отплытию, в казармах, где разместили эмигрантов появилась сама Мария Федоровна, она пришла прощаться перед вечным расставанием.

Вот тогда-то Елизавета и бросилась к Ее Величеству, замерла в глубоком поклоне, представилась и тихо дрожащим от волнения голосом изложила свою просьбу. Мария Федоровна ласково взглянула на девушку и мягко сказала, – «Идемте со мной». Так, Елизавета оказалась на крейсере «Нельсон», который доставил ее в Великобританию.

За время недолгого плавания, Елизавета была представлена великим князьям, Мария Федоровна отнеслась к ней тепло и заботливо, а на прощание благословила и, не взирая на все попытки отказаться вложила в руку девушки кошелек. Этих денег вполне хватило, чтобы переплыть Ла-Манш, на поезде доехать до Парижа, а оттуда на такси до маленького городка Версаль, находящегося в 25 километрах от столицы и названного так от имени резиденции короля-Солнце Людовика XIV, раскинувшейся по соседству.

Автомобиль подвез княжну прямо к дому тетушки, он оказался небольшим двухэтажным особнячком, утопающим в цветах. Страшно волнуясь, девушка дернула дверной колокольчик. Через несколько минут дверь ей открыла пышнотелая средних лет женщина, она обвела девушку внимательным изучающим взглядом.

– Эмма Павловна, – робко спросила княжна?

Женщина ответила на русском, правда с характерным грассированием, – Здравствуй, племянница, – и не дав опомниться, прижала девушку к груди.

* * * *

Уже к исходу первого дня, тетушка Эмилия Павловна знала, все, что произошло с девушкой после февраля 1917 г. Впечатлительная женщина, то плакала, то пила сердечные капли. Страшный рассказ поразил ее до глубины души.

– А мы то здесь и не представляем, газеты, конечно, пишут, но, чтобы творилось такое. Бедная, бедная моя девочка…

– Тетушка, но как Вам удалось узнать меня?

– Милая, моя, душенька, твой батюшка, – здесь на глаза женщины вновь набежали слезы, но она справилась, – так он, когда тебе сравнялось десять лет, прислал фотокарточку, знаешь, не так уж ты и изменилась, и потом на матушку похожа, ведь я же на их свадьбе присутствовала и только после уехала сюда вслед за мужем.

– Отец писал Вам из России, хотел предупредить о приезде, но видимо письмо не дошло.

– Нет, я не получала, хотя знаешь, ждала, сейчас в Париже так много русских. Куда ж вам еще было ехать, как ни сюда. А когда я 23 года назад покидала Россию, все считали меня едва ли не сумасшедшей, подумаешь, влюбилась во французского офицера. Мой Шарль был в свите почетных гостей из Франции, прибывших на коронацию Николая II.

Мы полюбили друг друга так, что голова кружилась, и я как в омут с головой не раздумывая уехала за ним. Но скоро поняла, что совершила ошибку, он привез меня сюда, в Версаль, сам подолгу был в отъездах, служба отнимала все силы. Мне снился сказочный Париж и сказочная любовь, но… Хотя все это давнее прошлое, он скончался уже скоро как 10 лет, воспаление легких, оставив мне в наследство этот домик и небольшую пенсию. Детей Господь не послал, вот так и живу, одна.

– А почему же Вы не вернулись?

– Привыкла здесь, да и кому я в России нужна? Родители умерли, у твоего батюшки семья. Да и теперь, тебе, голубушка, есть где укрыться. Видно это предназначение мое было, здесь вас дожидаться.

– Спасибо, Вам.

– Лизавета, у меня своих детей не было, так теперь хоть ты на старости лет будешь радовать, поэтому не нужно ко мне на «Вы» обращаться, хорошо? Просто Эмилия, меня здесь все так зовут, от русского Эмма я давно отвыкла.

Жизнь с чистого листа

Девушка начала обживаться на новом месте. Все здесь ей было в новинку, и крохотный городок половина которого уже через несколько дней знала, что к Эмилии Павловне приехала княгиня из России, и мода на короткие, открывающие щиколотки юбки, и то, что все друг друга знали и запросто представлялись девушке. А главное она никак не могла привыкнуть к новому ощущению спокойствия и безопасности.

Тетушка была к ней добра и заботлива, даже слишком, она оказалась страшной болтушкой и сплетницей, конечно, чем еще заниматься одинокой женщине, трещала без умолку, со своей стороны, пытаясь отвлечь племянницу.

– Елизавета, душенька, завтра поедем в Париж, у меня тут немного сбережений есть, просто необходимо обновить, а точнее создать тебе гардероб, и город посмотришь, Париж сейчас сказочен, первая зелень, цветущие каштаны.

– Тетушка, мне ничего не нужно, пара платьев есть, смена белья, я не хочу.

– Да на твои платья без слез невозможно взглянуть. Ну же, милая, едем, развеешься.

– Эмилия, – девушка строго посмотрела в глаза тетушке, – не нужно пытаться делать вид, что ничего не случилось, я приехала сюда не ради праздной жизни, а ради покоя, я бы с удовольствием в монастырь ушла прочь от мира, а Вы, – девушка все никак не могла привыкнуть к фамильярному «ты», – Вы про Париж.

– Да все я понимаю, милая моя, бедная, но ведь нельзя же так, а? Вот и Никита твой говорил, ведь совсем еще девочка, не закрывайся от мира, дай себе время, не изменишь через год решения, так держать не буду. Выберешь православную обитель в Греции, или еще где и уедешь, но год здесь при мне поживи. Договорились?

Княжна молча кивнула в ответ.

Так прошел месяц, другой, жизнь постепенно входила в привычное для девушки русло. Утро она начинала с молитвы, потом помогала тетке по дому, от прислуги та, в целях экономии давно отказалась, и Елизавета постигала не простую науку – вести хозяйство.

Еще она любила гулять по огромному Версальскому парку, куда теперь пускали всех желающих посетителей. После роскошных императорских дворцов Версаль показался Елизавете очень скромным, но здесь, особенно в будние дни было очень тихо и спокойно. День она заканчивала вечерней молитвой, каждый раз, прося у Господа оберегать Никиту. Не было дня, чтобы девушка не вспоминала о нем, и чем дальше, тем больше с щемящей тоской.

Так медленно бежали дни, тетушка, видя состояние девушки, отказалась от попыток развлечь ее, но упорно искала выход, нельзя же в конце концов действительно позволить ей принять постриг.

Наконец, Эмилия, нашла, как ей показалось верное решение. А именно она подыскала для племянницы работу. Во-первых, у Елизаветы это не вызвало никаких подозрений, потому что пенсия от скончавшегося супруга была более чем скромна, а во-вторых, как надеялась, женщина, это поможет девушке отвлечься.

У Эмилии Павловны было очень много друзей и хорошая репутация благородной вдовы. Что и помогло пристроить княжну гувернанткой в богатейшую семью потомственных ювелиров. Семья Венсенн на лето часто перебиралась в Версаль, здесь у них был шикарный особняк. Их приезд в конце июня сопровождался шумным праздником и фейерверком.

Тетушка, знавшая обо всем, что творилось в городке, первой услышала, что мадам Венсенн подыскивает гувернантку для своей дочери, и смело отправилась в особняк. А вечером того же дня, Елизавета уже входила в отведенную ей комнату в огромном доме. Ее имя, происхождение, воспитание произвели на хозяйку должное впечатление, а особенно титул и древность фамилии, чем сами Венсенны похвастаться отнюдь не могли.

В итоге все были довольны, тетушка тем, что устроила княжну в надежные руки, да еще с приличным жалованием, она надеялась, что обстановка благотворно повлияет на девушку, хозяева пыжились от гордости, от того, что гувернантка их 12-летней Маргариты настоящая княгиня из России, а сама Елизавета от свалившегося на нее покоя.

Теперь у нее была своя комната, куда не могла врываться громогласная шумная тетушка, огромный парк для прогулок, свободное от занятий время. Да и воспитанница Марго оказалась чутким, понятливым ребенком. Сначала Елизавета с трудом представляла, с чего ей начать, но вспомнив, своих недавних учителей быстро освоилась.

Жизнь снова текла своим чередом, осенью Венсенны переезжали в Париж, Марго наотрез отказалась расставиться с Елизаветой, которую обожала, поэтому девушка уехала вместе с ними. Эмилия Павловна была безумно рада, Париж, а там и театры и развлечения и может наконец какой-нибудь молодой человек заметит ее племянницу и все тогда будет хорошо. Конечно, она вновь оставалась одна, ну да ничего. Племянница обещала навещать ее в выходные, а Эмилии Павловне разрешили наведываться к Елизавете.

Париж заворожил девушку, строгостью и пышностью, красотой и роскошью. Он был со всем не похож на Петербург, но что-то все же объединяло эти города, наверное, статус столиц. Здесь было шумно и людно, сновали автомобили, конки, трамваи и более редкие экипажи. Жизнь била ключом, особенно накануне зимнего сезона.

* * * *

– Елизавета, – это такое счастье, бал, настоящий и меня берут, и Вас вместе со мной, я же не могу без гувернантки.

Девушка лишь вздохнула.

– А когда Вас взяли на бал первый раз, во сколько лет, а платье у Вас было такое же красивое, как мое?

– Марго, – не нужно так тараторить, это некрасиво и невоспитанно. И, я не буду отвечать на твои вопросы, я хочу поговорить с твоей матушкой, чтобы ты ехала одна.

– Но почему? Вы не хотите? А, я поняла, у Вас, нет платья, да?

– Маргарита, ты несносна, при чем здесь платье…

Но 13-летняя девушка-подросток уже прыгала через три ступеньки по лестнице вниз к матери, чтобы решить этот вопрос.

Не смотря на все протесты княжны, вопрос был решен в сторону Марго.

– Моя дочь в ее возрасте не может появится на взрослом рождественском бале без гувернантки. Это не обсуждается, а наряд Вам сошьют сегодня же, я пришлю портниху, считайте это рождественским подарком, и потом, я не понимаю Вас, там будет много Ваших соотечественников.

На это замечание Елизавета скоромно промолчала, уже больше полугода она жила во Франции, но решимости уйти в монастырь не убавилось, и тоска по России, и прежней жизни, и еще чему-то, или кому-то, – девушка не хотела себе в этом признаваться, накатывала все чаще и острее.

Но хозяин, как говорится, барин, в назначенный день пришлось ехать с Венсеннами к какому-то маркизу де Гарне на бал по случаю Рождества и Нового 1920 года. Как из прошлой жизни перед Елизаветой шумело блестящее парижское общество, красивый зал, музыка, дамы и кавалеры в вечерних платьях, совсем как…как в ее безмятежной юности.

Здесь действительно было довольно много русских, она вежливо раскланивалась, поддерживала разговор. Это было тяжело сталкиваться с прошлым, оказалось, что о ее горе здесь знали, ей сочувствовали, приносили соболезнования, кто-то даже помнил ее ребенком, девушка стойко терпела. Для нее это была пытка. Марго подбежала к ней как раз вовремя, чтобы избавить от тягостного разговора. Щечки девочки ярко розовели, глаза сияли, она прямо-таки лучилась о счастья.

– Идемте со мной, скорее.

– Что случилось, Маргарита?

– Пьер вернулся, мой брат, он такой замечательный. Он в Тунисе был, я Вам рассказывала, помните, он военный, а теперь приехал на совсем.

Елизавета послушно шла, ведомая за руку. В обществе месье и мадам Венсенн она увидела высокого загорелого молодого человека лет 25–27 и даже услышала конец разговора.

– Пьер, мой мальчик, ну разве можно так, не предупредил, я бы встречала тебя.

– Мама, так вышло гораздо интереснее, с корабля и на бал. Постойте, а кого это ведет к нам наша Марго.

Мадам Венсенн обернулась.

– А, это гувернантка, помнишь, я же тебе писала, княжна, эмигрантка из России.

– Да, да я что-то припоминаю, – по инерции проговорил молодой человек, не отрывая взгляда от девушка. В нежно-голубом шелковом платье, как невидимой вуалью окутанная грустью в невозможных синих глазах, она показалась молодому офицеру сказочным видением.

– Пьер, милый знакомься скорее, это Елизавета, – пропел детский голосок Марго, княжна присела в изящном книксене и грациозно подала молодому человеку руку, нет не для поцелуя, в ее теперешнем статусе это было непозволительно, для пожатия. Но бравый офицер наклонился и поцеловал тонкие пальчики.

Елизавета вспыхнула, но взяла себя руки.

– Не стоит целовать руку гувернантке, сударь.

– А мне Вас представили как княжну.

– Да, но не в данных обстоятельствах.

Неловкая пауза затягивалась. И молодой Венсенн не придумал ничего лучше как пригласить девушку на вальс. Маргарита захлопала в ладоши от восторга, девушка вежливо улыбнулась, но отказалась.

– Я здесь только как воспитательница Марго, сударь, не стоит тратить на меня время, простите, – и решительно взяв девочку за руку, Елизавета зашагала в противоположном от них направлении.

– Мама, с ней все в порядке?

– Немного странная девушка, я согласна, кажется, у нее в России погибла вся семья. Ну да речь не о ней, я поговорю о ее поведении с ней лично.

За время вечера Пьер еще несколько раз видел девушку, она сторонилась людей, словно боялась, не танцевала, не пила шампанского. Когда приехали домой, проводив воспитанницу, сразу ушла к себе.

* * * *

С приездом Пьера настроение в доме изменилось, стало шумно и людно. Приходили гости, родственники, всем хотелось увидеть молодого человека, расспросить об увлекательной службе во французской колонии – Тунисе. Это тяготило Елизавету, она находила утешение в долгих прогулках по парку. Сейчас зимой, когда даже выпало немного снега, здесь было совсем безлюдно. Там-то и застал ее Пьер. Он возвращался с верховой прогулки и увидев девушку, бодро окликнул ее.

– Здравствуйте, затворница.

– Доброе утро.

– Вы так ото всех прячетесь или только от меня?

Девушка молчала, даже не смотрела в его сторону.

– Почему Вы не отвечаете на вопрос, это невежливо, так Вы говорите воспитаннице.

– А что Вы хотите от меня услышать? – синие глаза обожгли пронзительно и остро.

– Я же говорю как ежик, стоит подойти к Вам, так сразу вырастают иголки.

Девушка посмотрела на него с легким изумлением. Это сравнение никогда не приходило ей в голову, хотя было абсолютно точным. А он стоял и улыбался во весь рот. В голубых глазах задорный блеск, на щеках ямочки, кожа под бледным парижским небом после африканского, так и отливала теплой бронзой.

– Простите, сударь, но мне нужно идти.

– Да, я просто поговорить с Вами хочу, дикарка.

– Что Вам будет угодно?

На щеках Пьера заходили желваки, он начинал злится.

– Не прикидывайтесь служанкой, мадемуазель, Вам не идет. Сколько можно выставлять меня полным идиотом, то на балу, то теперь!

– Простите, – тихо и искренне сказала княжна, – я не хотела обижать Вас.

– Вот и славно, скажите, не желаете ли прокатится верхом по парку, все-таки пешком зимой прохладно.

– Но Вы же уже с прогулки? – неуверенно начала Елизавета.

А Пьер понял, что наконец подобрал к ней маленькую ниточку и осторожно, чтобы не спугнуть продолжил:

– Пустяки, я могу ездить верхом бесконечно. Идемте, подберем Вам лошадку.

Пьера удивила ее уверенная езда, в седле барышня держалась великолепно, от быстрой рыси раскраснелась, и наконец-то молодой человек впервые видел ее улыбку. С этой прогулки у них наладились отношения. Они стали часто выезжать верхом, подолгу разговаривали обо всем на свете.

Ее нелюдимость, некоторая старомодность во взглядах, даже манера одеваться не по моде, а в длинные в пол платья несколько озадачивали и в то же время притягивали молодого офицера. Было в этой девушке что-то такое, что цепляло душу, заставляло чаще биться сердце. Хотелось укрыть ее ото всех, успокоить, защищать словно ребенка.

Постепенно перед молодым человеком разворачивалась страшная картина ее прошлого. Нет, она не говорила прямо, но из обрывков фраз, из кусочков восстанавливалась ужасающая картина. Теперь становилась понятна и ее колкость и одиночество и плещущаяся в нереальных синих глазах грусть.

Родители стали замечать сближение молодых людей, и вообщем-то были не против, ну и что, что у бедняжки нет приданого, их богатство, помноженное на ее родовитость могло дать неплохой союз. Марго втайне мечтала об их свадьбе. Пьер все больше попадал под очарование девушки, она была так не похожа на всех, и так волшебно хороша.

Что же до княжны, то Пьер ей нравился, с ним было легко, почти как с Ритой, но…но, – в этом трудно было признаться самой себе, это был не Никита. Да, она замечала его взгляды, в которых теперь сквозило что-то больше, чем дружба, его внимательность и нежное с ней обращение, а в сердце по-прежнему упорно стоял образ сероглазого русского поручика, а не загорелого брюнета француза.

Почему, почему все так, не понимала девушка себя. Где она ошиблась, что сделала не так? Да, как и говорил Никита, здесь она успокоилась, и постепенно мысли об обители отходили на второй план, особенно после появления в ее жизни Пьера.

Но, но как же Никита, что с ним, жив ли? И сердце сжимала страшная тревога и душащая тоска. По России или по нему, нет все же по нему, наконец к исходу зимы поняла княжна. И только тогда ей окончательно открылся весь ужас произошедшего.

Как можно было быть такой слепой, и не понять саму себя, быть так ослепленной горем, чтобы не разобраться в сердце, а ведь оно любило, пожалуй с той самой первой встречи ждало его, искало и любило. И все встало на свои места, их прощание на пирсе, ей было тогда так больно, а охотничий дом, с некоторых пор она бредила им ночами, чувствуя его нежные поцелуи на своих губах. «Господи, что делать, помоги!».

А ухаживания Пьера становились все более настойчивыми, они посещали театры, бродили по Парижским улочкам, пили кофе на Елисейских полях. Он заваливал ее цветами, подарками, вниманием, а она смотрела в его красивое мужественное лицо и готова была разрыдаться.

* * * *

Пьер готовился к решительному разговору со всей серьезность и тщательностью. Смокинг, кольцо с бриллиантом в несколько карат, самой чистой воды, автомобиль, усыпанный белыми розами. Волновался как мальчишка, что-то в ее поведении настораживало, задумчивость, холодность, и еще упоминание о верном поручике из России, брошенное как бы невзначай не давало Пьеру покоя. Но так больше не могло продолжаться, и он решился.

Елизавета спустилась к нему в волшебном бирюзовом платье, окутанная тонким ароматом духов и дымкой легкой грусти в ее бездонных глазах. По торжественности обстановки, по усыпанной цветами машине она без труда определила, решающий вечер настал.

Они ужинали в шикарном ресторане на Елисейских полях. Потом, по предложению девушки пешком отправились к берегам Сены. Тихий апрельский вечер окутывал нежным ароматом каштанов. Молодые люди молчали, Пьеру все никак не хватало решимости. Тогда Елизавета взяла инициативу в свои руки, им уже давно пора было объяснится, она вдруг остановилась, оперлась на парапет набережной. Здесь было тихо и безлюдно, мерно плескались волны, в темном небе чернел Нотр-Дам.

– Пьер….

– Нет, позвольте мне начать. Он взял ее руку в свои, нежно поцеловал, – Елизавета, я…Вы очень… дороги мне…Вы в моей жизни четвертый месяц, а мне кажется, что я знаю Вас всю жизнь и отныне…моя жизнь – Ваша, – он заглянул в синеву ее глаз, – Я люблю тебя, – и прежде чем девушка опомнилась, легко привлек к себе, наклонился к губам, осторожно поцеловал.

Ничего подобного, что происходило с ней от тех волшебных поцелуев с Никитой в заброшенном лесном домике, не произошло, земля и небо остались на местах, сердце не переполнилось нежностью, не дрогнуло. В голове ясно билась мысль, «нет, я не смогу, прости меня, Пьер, но я не смогу».

Отстранившись он смотрел на нее с легким испугом.

– Что-то не так, я не должен был, у Вас в России не принято до свадьбы?

– Нет, но…

– Ну, конечно, же милая я схожу от тебя с ума, ты выйдешь за меня, сделаешь меня самым счастливым человеком на свете?

– Прости меня, Пьер, – Елизавете понадобилось немало мужества, чтобы сказать это, – но я не могу.

Он отпустил ее руки, отошел.

– Пьер, ты прекрасный, добрый, милый человек, но я не могу согласится, это будет предательством.

– Каким предательством, чего или кого? Или это из-за того, что тебе пришлось пережить, твоя тетушка говорила мне, ты даже собиралась в монастырь.