Текст книги "Путешествие в прошлую жизнь [СИ] "
Автор книги: Елена Лебедева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)
Развязка
Страшная, мучительно-страшная ночь, слезы, молитва, попытка разобраться во всем: в себе самой, в поведении Сергея, в холодности мужа. Забытье на несколько часов и снова мысли, бесконечные, тяжелые, беспросветные. Так прошел день, Елизавета не притронулась к еде, не произнесла Сержу ни слова. Она совершенно ушла в себя, замкнулась. Не хотелось никого видеть, даже Никиту. Как он мог вот так легко поверить в ее измену, ни тени сомнения, слепая ревность. А Сергей, его забота, признания и такая подлость.
О, эти мужчины. Постоянное соперничество, вечная борьба, зачем? Ведь она же отдала всю себя, отдала Ему, не думая, не рассуждая о последствиях, просто бросилась в любовь с головой и все. И этого оказалось мало, ее совершенно безрассудный поступок вернуться в Россию, разыскать его, их свадьба, получается, что это не доказательства ее любви. Всем этим можно вот так запросто пренебречь, только лишь потому, что другой мужчина обнимал ее!
Он даже не попытался понять, выслушать, узнать. Слепая мужская ревность и обида. Елизавета думала обо всем случившемся всю ночь и весь день и на смену боли пришла обида, почему, почему он так с ней поступил. Да, у Сержа были основания мстить, но Никита – ее любовь, ее жизнь – он обошелся с ней не менее жестоко.
– Елизавета Николаевна, простите, простите, что отвлекаю Вас, но Вы даже не притронулись к еде, я принес ужин, поешьте, – Сергей Павлович мягко потряс ее за плечо.
Она посмотрела на него непонимающим, влажным от слез взглядом:
– Почему Вы, мужчины так жестоки к нам? Объясните мне, Серж, почему клянясь в вечной любви женщине, вы думаете прежде всего о себе?
Молодой человек явно не ожидал такого вопроса. В его взгляде сквозило недоумение, но все же это лучше, чем ее молчание.
– Вы имеете ввиду мое вчерашнее поведение?
Елизавета пожала плечами.
– И это тоже, но не только. Я хочу понять, понимаете, просто понять. Женщина отдается любви вся без остатка, она живет этим чувством, мужчина нет. Вы все равно остаетесь думающими, а не чувствующими, завоевателями, но не завоеванными.
– Я не совсем понимаю Вас, Елизавета, но мужчина может любить не менее сильно и искренне, уверяю.
– Уж не себя ли имеете ввиду, – она горько усмехнулась, – Так в чем же Ваша любовь, Серж? В Вашей злости, ревности, Вы добились своего, Никита Ваш друг уязвлен, он страдает, его мучает бессильная ярость, он готов убить Вас. И что, и это любовь? А как же я, как же мои чувства? Серж, какое место в Вашей мужской любви отводится женщине, слабой, маленькой женщине? – Елизавета почти потеряла контроль над собой, долго сдерживаемая обида выливалась бурным потоком, в голосе чувствовалась злая ирония и обида.
– Я был не прав, сударыня, но людям свойственно ошибаться. Я проиграл схватку со своей совестью, теперь глубоко сожалею об этом. Да, Вы правы, вчера я эгоистично наслаждаясь своим триумфом, думал только о себе, не о Вас. Но я готов искупить эту роковую ошибку, искупить чем угодно. Я оступился, но молю о прощении.
– Вы просите прощения, как благородно, а как же Никита, а? Нас теперь трое, не забывайте. Вы говорите, что сомневались, боролись, но поддались искушению, а вот он, как это ни больно не сомневаясь ни минуты, все решил для себя мгновенно. Ему все сказали глаза, а я, мои объяснения, зачем? К ним вообще можно не прислушиваться. Вы оба говорите о любви, но я в ней пустое место. Как бы я хотела, чтобы он сейчас слышал меня, чтобы хоть что-нибудь понял. Мужская честь, мужская дружба, мужская гордость, а обо мне, о любимой женщине можно просто забыть. Обо мне, и о ребенке…, – Елизавета захлебнулась собственным голосом, долго сдерживаемые слезы, вырвались. Опустив голову на руки, она безутешно рыдала навзрыд.
Сергей не знал, что сказать, как быть. «О ребенке, Боже мой, неужели…»
– Лизонька, успокойся, пожалуйста, ты сказала о ребенке…
– Я беременна, Сережа, но он, не подумал даже об этом.
У Елизаветы началась настоящая истерика. Ошеломленный этим известием Серж, приложив немало усилий, привлек ее к себе. Не зная что сказать, просто гладил по спине, по волосам, тихо шептал в ухо, что все будет хорошо. Казалось прошла целая вечность, его рубашка давно промокла от слез. Наконец, девушка затихла. Он осторожно уложил ее на кровать, напоил молоком, она не сопротивлялась.
Не зная, что еще он может сделать для нее, Сергей тихо вышел. В его душе царило смятение, если бы он знал, знал об этом вчера…А может так он просто пытается оправдать самого себя, даже если бы знал, что бы это изменило. Никакая сила не способна была остановить его, жаждущего победы и Никитиной ревности.
Но теперь он должен, обязан исправить свою ошибку, ради нее и ребенка. Он попробует поговорить с Никитой. Эта девушка должна, после всех пережитых ужасов этой страшной войны, она должна быть счастлива, пусть не с ним, он снова готов принести себя в жертву.
На следующее утро Елизавета проснулась поздно, в окно, как ни странно для ноября, робко заглядывало солнышко. Под его нежными лучами на столе золотились сочные осенние яблоки. Настоящее чудо. Девушка невольно улыбнулась, – «Сережа, где же ты их достал, но все равно, спасибо», – прошептала она сама себе.
Но ни яблоки, ни солнышко не могли разогнать абсолютную пустоту в душе Елизаветы. Она устала, невозможно устала от всего: выматывающей дороги, плена, унижений, непонимания мужа, непонятного ей поведения Сержа.
Вчерашняя истерика окончательно выпила все ее силы, не было больше гнева, тоски, даже тревоги за свою и Никитину судьбу, полная апатия и равнодушие. Не хотелось даже молиться, а ведь молитва помогала всегда, даже в самые страшные моменты жизни.
В таком угнетенно подавленном состоянии и застал ее молодой человек. Серж пытался поговорить, ободрить, обещал сегодня же прорваться к Никите, она молчала.
– Елизавета, Лиза, ну скажите же хоть что-нибудь, я чем-то обидел Вас вчера, простите, но я…
– Перестаньте, Сережа, Вы ни в чем не виноваты, просто я не хочу больше никого видеть, слышите никого. Оставьте меня, я хочу побыть одна.
На Сергея устремился потухший, невозможно уставший взгляд ее синих глаз. Не пытаясь больше спорить, он безмолвно покинул девушку.
А между тем к вечеру в лагере начало происходить нечто странное, крики, суета, поспешные сборы, продолжавшиеся почти до рассвета, когда полк покинул деревню. Елизавете казалось, что ушли все, естественно кроме местных жителей, а что же теперь будет с ней, с Никитой, с другими пленными? На свой вопрос она лишь тяжело вздохнула и опять легла, абсолютно равнодушная ко всему происходящему. Примерно через полчаса к ней буквально ворвался Серж, он тяжело дышал, глаза лихорадочно горели.
– Час настал, идемте, Елизавета.
– Что происходит?
– Не время для разговоров, сударыня, я умоляю, решается наша судьба. Вы вряд ли вернетесь суда, нужно собрать вещи.
– Сережа, оставьте меня здесь, я не хочу больше никуда бежать, прятаться, голодать, я хочу просто жить, понимаете!
Молодой человек подошел к девушке практически вплотную, она ощутила его горячее дыхание, он взял ее за плечи, заглянул в глаза:
– Да пойми же, Лиза, все уже почти кончилось, последний рывок, и все…Что с Вами случилось, где веселая, бесстрашная девушка, где страстно любящая женщина?
– Она умерла Сережа, ее больше нет, она не выдержала.
– Если ее уже нет, то скоро может не стать и ее мужа, которого я пытаюсь спасти. Но пока Вы не придете в себя, я не смогу помочь Никите. Лиза, ты слышишь, Никите грозит расстрел, прямо сейчас, немедленно!!! На рассвете полк ушел, вызванный высшим начальством к озеру Сиваш, это конец, последняя битва, Красные стягивают все силы и резервы, хотя мы и так были обречены. Здесь остался Богдан с личной охраной, всего десять человек, это тот самый шанс, слышишь, очнись – Сергей невольно повысил голос, и пытаясь объяснить все Елизавете, тряс девушку за плечи.
– Она опомнилась первая, передернула плечами, сбросила крепкие мужские руки, схватила свой узелок с вещами, стремительно бросилась к двери.
Они бежали по деревне, Елизавета задыхалась, но не переставала расспрашивать.
– Что ты будешь делать Серж, а если не получиться, его убьют да? Да?
– Не хочу говорить об этом, Лиза я сделаю все, у меня давно разработан план, только не мешай, стой и смотри.
Они выбежали на окраину, здесь у живой изгороди из винограда стояли готовые к дороге, привязанные к яблоне лошади, метрах в пятидесяти стоял Богдан, рядом трое подчиненных, остальные с ружьями на перевес выстроились в линию напротив, Лиза едва не закричала в голос, напротив привязанных к стволам деревьев пленников.
– Жди меня здесь. Постарайся, чтобы тебя не заметили. Как только все начнется, отвяжешь лошадей, поняла? – голос Сергея неожиданно стал резким и отрывистым.
Девушка молча кивнула. И вдруг кинулась на шею молодому человеку, обняла:
– Храни тебя, Господь, Сережа.
Он ушел, а точнее почти убежал, не оборачиваясь и ничего больше не сказав. Княжна осталась одна, сердце колотилось так, словно готово было выпрыгнуть, в висках отдавались четкие быстрые удары, голова начинала кружиться.
Елизавету била дрожь, никогда в жизни ей еще не было так дико, невыносимо страшно, даже когда погибла ее семья. Тогда она ничего не могла изменить, но и не видела, как это случилось. Теперь жизнь ее любимого висела на волоске. Он мог погибнуть на ее глазах, а она ничем не могла ему помочь. Оставалось только смотреть. Чтобы не упасть, она опустилась на траву, приникла лицом к изгороди, губы беспрерывно шептали молитву.
Все случившееся далее произошло с удивительной быстротой, но в память Елизаветы врезалось намертво. Всю жизнь, особенно во сне, ее будут преследовать кошмары тех жутких минут.
Она видела, как Сергей подбежал к Богдану, они перекинулись парой фраз, командующий показал Сержу на строй тех, кто должен был стрелять. Видела как он послушно встал в их ряды, как дернулся при этом привязанный Никита. Его лицо было слишком далеко, чтобы рассмотреть всю бурю эмоций, но и так было понятно, что он испытывает к бывшему другу.
Напряжение достигло предела, у Елизаветы потемнело в глазах, и все же она увидела, как по команде медленно стали подниматься ружья и, как вдруг, с неимоверной быстрой, в руке Сержа блеснул небольшой револьвер. Его черное дуло в сотую долю секунды взметнулось в сторону Богдана, раздался выстрел, командующий обмяк. Его подхватили еще не успевшие ничего сообразить руки стоявших рядом, но и этих троих скосили молниеносные пули.
Серж развернулся к недоумевающим растерянным солдатам, гаркнул опустить ружья. Крайний, бросив оружие, по команде молодого человека кинулся к пленникам, стал развязывать руки. Дальше Елизавета уже не могла прятаться, она бросилась бегом, не смея до конца поверить в случившееся. Задыхаясь от бега и нахлынувших чувств, она видела как освободился от веревок Никита, как стал помогать друзьям и в то же время словно опомнились солдаты, Серж, начал стрелять, завязался бой.
– Не подходи, Елизавета, оставайся на месте! – громкий приказывающий голос Сергея был непреклонен, и девушка повиновалась, остановилась, упала на колени. Она видела, как бывшие пленники помчались к убитому Богдану, забрали оружие. Вдруг пронзительно вскрикнул и упал раненый совсем еще мальчик Васильев. Никита открыл огонь, успевая при этом отбивать атаки врукопашную.
Но что такое четверо вышколенных царских офицеров по сравнению с десятком наспех обученных солдат из бывших крестьян. Еще несколько минут и все было кончено, шестеро убитых, трое раненых, одному чудом удалось сбежать. Один из раненых охранников Богдана неуверенно поднял голову, и тут же упал сраженный выстрелом, сам командующий сразу был убит Сержем.
Казалось бы все кончилось, все живы, Елизавета уже собиралась глубоко вздохнуть и броситься к Никите, помирить их с Сержем, все объяснить. Как вдруг с леденящим душу ужасом она заметила поднимающуюся с оружием руку Никиты, холодное дуло было направлено на бывшего лучшего друга.
Их разделяли не больше десяти шагов, верная смерть. Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза, и одновременно с раздирающим душу криком Елизаветы: «Нет, Нет, остановитесь…» прогремел выстрел. Сраженный Серж упал навзничь. Княжна уже неслась к нему, захлебываясь слезами, почти не различая дороги, еще миг и она упала рядом с ним на колени, нежно подняла голову молодого человека.
– Сережа, Сереженька, не умирай, слышишь, я прошу тебя, пожалуйста…
– Так будет лучше для всех. Но я все же сумел спасти Вас. Теперь я спокоен, – слова уже давались молодому человеку с трудом, дыхание тяжело прерывалось, из раны на груди лилась кровь.
– Сережа, нет, Сережа…
– Теперь я буду любить тебя вечно, милая моя, лю-би-ма-я Ели-за ве-та, – его голос сбился до свистящего шепота. Лиза наклонилась к самому лицу его, поцеловала уже холодеющие губы. В последнем усилии Серж открыл глаза, в его взгляде даже сейчас было столько нежности, еще мгновение и его голова безвольно упала на руки Елизаветы.
– Сережа, Сережа… – она рыдала в голос, не в силах более сдерживать себя, внутри было так пусто и холодно, так больно.
– Пойдем, Елизавета, пойдем, нам нужно спешить.
Она подняла заплаканное лицо на мужа, внешне он сохранял полное самообладание.
– Как же ты мог, Никита, зачем, почему?! Он спас нам жизнь, всем нам, – Ее взгляд стал вдруг таким обвиняющим, – Я ненавижу тебя, Никита и я никуда не уйду отсюда, пока не похороню Сержа.
– Это полное безумие, Лиза, мы чудом остались живы и нужно бежать, лошади готовы, у нас нет времени.
– Вот и беги, куда угодно, я останусь здесь.
– О, это невыносимо!!! Неужели ты влюбилась в него, а тут вдруг объявляется нежданно спасшийся муж!
– Не смей, – девушка встала, пристально остро посмотрела в глаза супруга, – О как ты пожалеешь о своих словах, Никита, но тогда может быть будет поздно, слишком поздно. Уйди, я прошу тебя, оставь меня, я не могу видеть тебя сейчас.
Никита в бессильной ярости сжал кулаки, конечно, он не бросит ее здесь, нужно дать ей несколько минут, пусть придет в себя, успокоиться, он повернулся и пошел прочь к лошадям.
Елизавета смотрела ему вслед затуманенными от слез глазами, ее сердце раздирали и любовь к нему, не смотря ни на что, и страшная обида, и абсолютное непонимание и неприятие этого жестокого убийства друга. В этом хаосе чувств, неожиданно ее пронзила жгучая резкая боль внизу живота, не в силах терпеть, она застонала, осела на землю, согнулась едва ли не пополам, кусая до крови губы.
Никита был уже слишком далеко, чтобы услышать ее тихие глухие стоны, но что-то словно заставило его обернуться. В следующую секунду он уже был рядом, молниеносно забыв обо всем.
– Елизавета, Лиза что с тобой? – не было сил смотреть на ее скаженное болью лицо, – Лизонька, сейчас, потерпи, – он осторожно попытался поднять ее на руки, она дернулась и потеряла сознание, по перепачканной грязью и травой юбке стремительно расползалось кровавое пятно.
На лице Никиты выступил холодный пот, он догадался, что это связано с ребенком. Те страшные часы надолго остались в его памяти. С Лизой на руках он бросился назад в деревню. Среди местных жителей каким-то чудом оказалась повивальная бабка, она сделала все необходимое, что было возможно в тех условиях для спасения девушки, о ребенке речь уже не шла.
Никита сам не свой от страха, молил Бога только, чтобы она выжила, как тогда в октябре 1918 года, мысленно миллион раз прося прощения у Елизаветы за все свои ошибки.
Несколько дней она вообще не приходила в себя, но смертельная опасность вроде бы миновала. Только через пять дней они тронулись в путь, то и дело проваливаясь в беспамятство, девушка сидела в седле впереди мужа. Это был еще один маленький подвиг Елизаветы, преодолеть несколько дней верхом в ее состоянии.
Наконец судьба оказалась благосклонной к несчастным, им удалось беспрепятственно доехать до южного берега Крыма. Гражданская война, вымотавшая все силы страны, погубившая столько жизней наконец-то кончилась тем самым форсированием озера Сиваш в ночь с седьмого на восьмое ноября к которому так спешил полк Богдана. Жалкие остатки белых были эвакуированы в Турецкий порт Галлиполи.
Весна 1963 г., Крым, Ялта.
Елизавета и Никита пробыли в Ялте около недели. С этих местом их связывало столько событий. Они вновь переживали вслух и наедине с собой отъезд Елизаветы в 1919 г. и их эвакуацию в Галлиполи. Было еще одно дело, которое не оставляло Никиту, терзало его. Он считал это своим долгом, и как втайне думала Елизавета, именно из-за этого муж согласился на путешествие по России.
Никита Александрович Добровольский хотел похоронить своего убитого им же друга Сергея Павловича Куракина. Конечно, Никита понимал, что они не найдут останков, время и война уничтожили следы, но по крайней мере поставить крест на месте убийства друга, помолиться, это было в его силах.
Опираясь на свою память и купленную современную карту, супруги отправились в путь. Не без труда они узнали в бывшей деревне Сомовке небольшой городок. Ничего здесь уже не напоминало о событиях страшного дня кровавой драмы. И это было к лучшему, наши герои и так были слишком взволнованы.
Рельеф местности тоже изменился, но чутье военного, топографические навыки помогли Никите сориентироваться. Они нашли это место. Изрытое окопами второй мировой войны, заросшее молодыми деревьями, оно мало напоминало прошлое. Но, и Никита и Елизавета, не сговариваясь поняли, что все случилось именно здесь. Перед глазами вновь стояла страшная картина.
Чтобы не думать и не вспоминать, надо было занять себя делом. Супруги вернулись в город, купили в похоронном бюро большой деревянный крест. На попутной машине вернулись на бывшую поляну, а теперь опушку леса.
Уже к вечеру на небольшом холме земли возвышался крест с табличкой, заказанной еще в Париже. Надпись гласила: «Здесь покоится верный Отечеству, долгу и чести Сергей Павлович Куракин 1890–1920 гг.».
Елизавета поцеловала крест, опустившись на колени, долго молилась. По щеке мужчины скатилась слеза. На душе после стольких лет наконец-то было спокойно. Теперь он чувствовал, Серж простил его.
Более ничего не держало наших героев в России, стоя на том самом пирсе в Ялте они держались за руки, и вместе готовились отправиться в обратный путь, прощаясь с Отечеством теперь уже навсегда.
Скорбь
Среди пассажиров корабля, увозивших русских офицеров в Галлиполи, плыли и наши герои. Мальчишки юнкера, преодолевшие все тяготы вместе с Никитой, в том числе и оправившейся от ран Николай Васильев, и конечно, сам Никита с Елизаветой. Девушка едва могла вставать с постели от слабости после потери ребенка, но ее жизнь теперь была уже вне опасности. Гораздо страшнее была ее душевная отрешенность от всего, она буквально замкнулась в себе, отказываясь разговаривать, гулять на палубе, вообще делать что-либо.
Целыми днями она лежала в каюте, уставившись в одну точку на стене, плакала, и мочала, молчала и плакала. Абсолютная апатия ко всему, начинавшаяся в тот страшный день роковой развязки, овладела ей полностью. Никита не знал, что делать, как помочь, он нежно ухаживал за ней, кормил, пытался поговорить. Бессчетное количество раз просил прощения за все, она молчала, и тихие слезы опять катились по щекам.
Невыносимое для двоих это морское путешествие наконец-то закончилось. В Турецком порту было шумно, людно. Ото всюду слышалась русская речь. На счастье Никиты он знал ее французский адрес, девушка вряд ли была бы в состоянии вспомнить его сейчас.
Нужны были деньги. Молодому человеку с огромным трудом удалось попасть на корабль до Марселя. Он нанялся простым матросом на судно, за какую угодно работу, Елизавету разместили в крошечной каюте третьего класса с еще пятью женщинами. Правда она вряд ли заметила это, она вообще не видела и не слышала ничего вокруг.
Через несколько дней они были в Марселе. Оставалось только купить билеты на поезд до Парижа. Никите пришлось заложить в ломбарде обручальные кольца. Вырученных денег с трудом хватило на общий вагон, но молодого человека утешала одна мысль, уже завтра они будут дома. О том, что тетушка Елизаветы может быть в отъезде, Никита старался не думать. В конце концов есть имя Пьера Венсенна, он готов был пойти даже к нему, лишь бы устроить жену хотя бы на первое время.
На следующее утро они были на вокзале в Париже, Никита поймал такси, по рассказам девушки он знал до Версаля около часа езды. Она по-прежнему хранила ледяное молчание, нарушаемое изредка парой коротких фраз, – «Да, нет, оставь меня». Нервы Никиты были на приделе, он уже не знал, что может помочь, им овладевало отчаяние, чувство вины давило все тяжелее.
Слава Богу, улицу и дом он запомнил правильно, Эмилия Павловна оказалась дома, всплеснула руками, охнула, побледнела, но тут же засуетилась. Никите пришлось тактично прервать ее вздохи и охи и попросить заплатить таксисту, у него не было ни гроша.
Отпустив водителя, тетушка бросилась накрывать на стол, она плакала, обнимала девушку, снова плакала. Потом спохватилась, проводила Никиту в комнату, Елизавету ушла в ванную. Тетушка тихо заглянула к Никите.
– Так вот значит, Вы какой, Никита. Теперь я отчасти понимаю безрассудство племянницы, но идемте же, я вас накормлю, пусть девочка накупается власть, не будем ее ждать. По изможденному виду молодого человека и полному отстутсвию денег женщина догадалась, что дела совсем плохи.
– Ну, проходите, Никита, ешьте, не стесняйтесь.
– Да, благодарю Вас.
Только теперь, сидя за столом, Никита ощутил, насколько он голоден. Но на еду не набросился, а вот бокал вина осушил залпом.
– Господи, бедные вы мои…, – женщина смотрела на Никиту с таким состраданием, что он невольно смутился, – но главное живы, выбросились из этого кошмара, все теперь наладится, заживете новой жизнью.
Никита горько усмехнулся на это, – Боюсь, ничего не наладится, Эмилия Павловна. Столько всего случилось, но сейчас я и Елизавета далеки друг от друга как никогда, мы словно чужие, она не видит меня, не слышит, и я заслужил такое отношение.
– Ну, ну будет Вам, Никита, – А вот и голубка наша пришла, милая моя, какая же ты бледная, худющая, год назад, приехав из России ты выглядела куда как лучше, ну ничего, садись, ласточка моя, поешь.
Княжна молча села. Невозможно было не заметить, как дрожала в ее руке ложка с супом.
– Все, тетушка, не могу больше, благодарю Вас за радушный прием. Мне нужно отдохнуть, простите.
– Что с ней Никита?
– За все наше путешествие это первое связное предложение. Со мной она вообще не разговаривает. Простите, Эмилия Павловна позвольте мне принять душ, и я все Вам расскажу.
Минут через 30 Никита, переодевшись в чистые вещи покойного мужа, Эмили Павловны, начал рассказ. Тетушка почувствовала, что разговор будет долгим и трудным, достала бутылочку коньяку и принялась слушать. Они проговорили до самого вечера. Елизавета ни разу не вышла из своей комнаты. Никита рассказал все без утайки, в голове слегка туманилось от спиртного, но морально стало немного легче.
– Теперь Вы все знаете, что мне делать, Эмилия? – не смотря на возраст, тетушка просила называть ее только по имени, – да, я был не прав, я оскорбил ее, я убил друга, но я сходил с ума от ревности, поймите же меня! Я не знаю, что нашло на меня тогда, но этот выстрел казался мне в тот момент таким естественным. Теперь я никогда бы не смог, и я очень сожалею об этом убийстве, это навсегда останется на моей совести. Не смотря ни на что, даже на их отношения, я не должен был стрелять, – в голосе Никиты было столько боли, наконец он дал волю давно сдерживаемым чувствам.
В комнате повисла гнетущая тишина, неожиданно нарушенная тихим голосом неслышно вошедшей в столовую княжны:
– У нас не было никаких любовных отношений. Никита, я пыталась сказать тебе об этом, но ты не захотел слушать, твоя ревность была совершенно напрасной, – молодой человек вздрогнул от неожиданности, увидев в дверях маленькой столовой Елизавету. Она неимоверно похудела, под глазами темнели синяки, бледные губы забыли, что значит улыбка. Но ясные синие глаза по-прежнему смотрели остро пронизывающе.
– Никита, тетушка, нам нужно поговорить, так больше не может продолжаться. Я долго думала обо всем и в первую очередь я хочу открыть тебе глаза, Никита. Между мной и Сержем ничего не было, ничего, кроме того последнего поцелуя умирающему. Он специально перешел на сторону Красных, потому что понял, что иначе нам грозит смерть. Он поставил свою жизнь на карту, да ради меня, он любил меня, и я думаю, ты догадывался об этом, – девушка говорила тихо, с неимоверной грустью и тоской в голосе.
Он вынужден был представить меня своей любовницей, несомненно, в тот вечер Сережа переиграл, я ненавидела его за это, и я пыталась объяснить тебе, ты не стал слушать, ты так легко поверил в мою измену. Никита, я столько пережила ради тебя, ради нас, а ты сдался так легко, – в ее голосе звучала горькая обида и обвинение, – Потом мы долго говорили, он просил прощения, он поклялся спасти нас и поговорить с тобой, он не успел, эта спешная отправка полка… Но с другой стороны это и спасло нас. Никита, ведь ты и я живы благодаря ему, и как я могла оставаться равнодушной, ведь мы даже не похоронили его.
Все остальное тебе известно не хуже меня, я не знаю, что будет с нами дальше. Я устала, Никита очень устала от этого мира от жестокости и боли, лучше бы ты не спас меня тогда в монастыре. Помнишь, ты говорил это мой крест, терпеть и жить дальше, тогда я поверила тебе, теперь нет, во мне что-то сломалось, я не хочу больше жить в этом мире, – она тяжело вздохнула и продолжила, – Мне нужно время, чтобы разобраться во всем, прийти в себя, понять, как жить дальше. Ты мой супруг, мы венчаны перед Богом, и я люблю тебя, но простить я не могу, твою ревность можно понять, но понять убийство человека, спасшего нам жизнь. И… я боюсь, что никогда не смогу простить…
Елизавета замолчала, слезы тихо катились по ее щекам. Не в силах больше выносить хаоса мыслей в голове и пытаясь до конца осознать услышанное, Никита бросился из гостиной. Шатаясь он побрел по уже темным улочкам маленького городка.
В уютной гостиной Елизавета и тетушка продолжили страшный разговор.
– Я хочу пожить в монастыре. Помните тетушка в мой первый приезд к Вам Вы дали мне год, тогда я обрела надежду, теперь ее нет, ничего больше нет…Эмилия, помогите мне, куда мне ехать, есть ли во Франции православная женская обитель?
– Милая, ты уверена в себе?
– Да, мне нужно время. Я не могу сейчас видеть Никиту.
По ее непреклонному тону было ясно, решение окончательное.
– Что ж, сейчас минутку, – тетушка подошла к столу, торопливо перебирая стопку газет, – вот, почитай сама. Как раз для такого случая.
В газете двухнедельной давности в разделе «прочие новости» Елизавета прочитала следующее. «По приглашению сербского короля Александра и сербских церковных властей, 62 монахини Леснинской обители покинули Бессарабию, где они находились с августа 1917 г. после переезда из Петрограда и приплыли на барже по Дунаю в Белград. Им во владение предоставили Кувеждинский монастырь. Архиерейский Собор Сербской Православной Церкви возлагает большие надежды на помощь русских монахинь в восстановлении женского монашества в Сербии, исчезнувшего за время турецкой оккупации. Сами монахини видят свою главную задачу в том, чтобы стать духовной опорой и уголком отечества для русских эмигрантов».
– Леснинский монастырь, – Елизавета задумалась, – да, конечно, же я слышала об этой обители еще в России. Ее основательница графиня Ефимовская, кажется, получила благословение от самого Иоанна Кронштадтского. Монастырь находился где-то на границе с Австро-Венгрией в селе Лесна. С началом войны, монахини переехали в Петроград, привезя с собой чудотворную икону Божией Матери. Об этом тогда много писали в газетах, мы с матушкой, – голос, девушки предательски дрогнул, – ходили поклониться и приложиться к этому образу. Наверное, после начала смуты в России, монахини хотели поселится в Румынии, а теперь вот снова переезжают в Сербию. Тетушка, это же как раз то, что мне нужно.
– Да, но Сербия – далеко, это даже не Франция.
– Эмилия, расстояние сейчас это спасение, – я не хочу, чтобы Никита искал меня там.
– Но ты же не собираешься скрываться от него.
– Нет, я скажу, что поеду в Белград, надеюсь, у него достанет самообладания оставить меня в покое!
На этом долгий разговор закончился. Эмилия Павловна с трудом приходила в себя после всего услышанного. Девушка в это время собиралась в дорогу.
Через несколько часов вернулся Никита. Елизавета спокойным тихим голосом рассказала ему о своем решении. Молодой человек хотел поговорить, объяснить, вновь попросить прощения. Но твердый голос и взгляд супруги остановили его на полуслове.
– Никита, я прошу тебя об одном, не пытайся увидеться со мной, дай мне время, я… я напишу, когда устроюсь.
– Как, ты едешь уже сейчас? – Никита с трудом узнал свой сдавленный хриплый голос, – Но мы только с дороги, тебе надо отдохнуть.
– В поезде у меня будет достаточно времени. Я не хочу оставаться здесь, от этого только больнее и тебе, и мне. Прощайте тетушка, прощай Никита, – глаза Елизаветы предательски заблестели.
Тихо скрипнула дверь, девушка вышла, Никита дернулся, за ней, на его остановила теплая рука женщины.
– Оставьте ее, пусть идет, вам сейчас действительно полезно расстаться.
И все же Никита, не удержавшись, подошел к окну, Лиза как раз садилась в экипаж, не смотря на вошедшие в моду автомобили. На секунду их взгляды пересеклись, и девушка скрылась в темноте фаэтона. Колеса гулко застучали по мостовой.
Прижавшись к холодному оконному стеклу горящим лбом, Никита не сразу понял, что плачет. Какая странная штука жизнь. Они остались живы, они во Франции, они венчанные супруги, а впереди полная пустота, счастье осталось там, в залитой кровью и людской болью России: «Почему, почему все так немыслимо сложно в нашей жизни, почему я не остановил ее, не удержал… невозможно, теперь уже слишком поздно исправлять ошибки, все кончено…»
