Текст книги "Найденка (СИ)"

Автор книги: Елена Акимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Ёла плакал беззвучно, но совершенно безнадежно. О чем? В принципе, и Бэл, и молнией метнувшийся звать Мира Мил догадывались.

О прошлом и не состоявшейся в нем истинной любви. О запретном чувстве сразу к двум братьям, альфе кузнецу и бете шаману, и сделанном в угоду мировому уставу выборе в пользу альфы. Предложи тогда любимые переезд, и жизнь Ёлы сложилась бы иначе и не здесь.

Не предложили. Поздно слезы ронять, вдовому, о не случившемся счастье – дети же смотрят. Перед ними и ради них необходимо успокоиться.

И Ёла будто очнулся. Быстро промокнув рукавом влагу под глазами, старший омега рода принял протягиваемую Бэлом руку и встал.

– В избу веди, брах, в общажную, – велел он холодно. – Сейчас сядем, вместе перетрем спокойно, о чем вы тут с шаманами надумали. Незачем на солнцепеке маяться.

Комментарий к Часть 14 *Брах – старший в семье сын альфа

====== Часть 15 ======

Буквально рухнув на лавку у окна в общажной, Ёла некоторое время отдыхивался, обмахивался полотенцем. Он молчал над кружкой поднесенного Милом, с почтительным поклоном, кваса, то ли отдыхал, то ли думал – ждал Мира.

Вошедшего, с охапкой дров, шамана омега приветствовал коротким кивком, не поднимаясь с места.

– Простите, что не встаю, ведун, – сказал, хрипнув горлом. – Ноги не держат, жарко очень сегодня.

Бета свалил у печки поленья, светло улыбнулся даруну и пожал плечами.

– Не хватало, – ответил, – чтобы мне полы коленками гости вытирали. Сиди, аши*, как сидел. Еще ребеночка, упаси добрые духи, скинешь. Мил, Бэл, – мужчина повернулся корпусом к переминающимся возле стола парнишкам, – а где Рыся? Позовите немедленно!

Мил пискнул с готовностью «да-да» и исчез, мелькнув перевитой голубым шелком косой, рванувшегося следом за ним Бэла Мир словил за рукав и вернул обратно.

– Одного вполне достаточно, – усмехнулся. – Завалитесь нечаянно куда, с течкой своей. А вы мне здесь нужны.

Пока Рыся не нашелся, мужчина переставил с подоконника на скатерть небольшой берестяной короб с резаным, вчерашним хлебом и разлил по кружкам квас.

– Бэл тебе уже все вывалил? – он толкнул вспыхнувшего альфочку на табурет, чтобы не маячил, и примостился рядом с омегой: – Про любовь, про истинность, что втроем они теперь, про наш возможный переезд в иные края…

Ёла, подтверждая, скривил уголок губ.

– И? Ты с нами или останешься?

Вдовец Таура сцепил на слегка выпирающем животе руки в замок, закрутил большими пальцами.

– Я слышал «с нами», ведун,  – протянул он, глядя Миру прямо в лицо. – Меня обманывают уши? Понимаю, ты за найденкой своим и на пузе поползешь, куда потянет, но жестоко бросать округ без шамана, многих на верную смерть обречешь…

– … А так же без единственного на шесть окрестных деревень, как и шаман, кузнеца, – в тон гостю подхватил Мир: – Вот пусть общий Совет Старейшин и решает срочно, где возьмет новых шамана с кузнецом. Если не примут выбора ребятишек, разумеется.

Ёла горестно вздохнул и, несогласный, перекинул на грудь косу.

– Дурак ты, – заявил омега, упрямо выдвигая аккуратный, с ямочкой посередине, подбородок: – Совсем дурак, хоть и шаман. Знаю, чего Совет приговорит, наперед. Только толку-то от этого приговора? ЛюдЯм ртов не заткнешь. И будет народ втихушку наших мальков гнобить, навозом крыльцо по ночам мазать. Детишек же их, ежели народятся – в лужи грязные носишками окунать да в волосню репьи совать. Не поможет Совет, вековых обычаев враз не изменит.

Вдовый Таура поднял свою кружку, отхлебнул глоточек кваску и, сохраняя удивительное в создавшейся ситуации спокойствие, продолжил:

– Не видать тут ребяткам нашим честного счастья, не дадут им жить втроем, задергают. Придется перебираться, Мир. Но, – мужчина потер ноющую поясницу: – Пока мы не уехали, накажем лучше малькам молчать в тряпочку и скрывать связь. Прознают в деревне – навалятся толпой, палками за грех заколотят, и ты не спасешь своей властью.

«Мы» омеги прозвучало вполне уверенно. Плевал он на деревню и на округ, когда дело касалось собственного ребенка…

– И не думай обо мне плохо, ведун, – Ёла потупился. – Я не только о Бэле сейчас толкую. Есть, болтают всяко-разное, сам не был, не довелось, за Болотищами, у Большой, Горькой Воды, другие края, вольные. Далеко, несколько седьмиц на телегах. И там с омегами считаются как с альфами, за ровню держат, на рынках невольничьих не продают…

Дверь в сенцы скрипнула и в общажную ввалился Рыся, Мил толкал его, упирающегося, ладошками в спину.

– Во! – сообщил омежка гордо: – Привел!

Мир поманил ученика пальцем, и Рыся, старательно отворачивая лицо, приблизился, по-прежнему подпихиваемый Милом между лопаток. Заподозривший неладное Мир потянул носом воздух и хмыкнул, учуяв запах медовухи.

Пьяным, впрочем, беточка не выглядел. Так, глотнул чуток для успокоения мятущегося в неизвестности духа. Оказавшись перед Ёлой, он испуганно заморгал.

– Эээ, – мяукнул, попятившись. – Здрасти…

Длинный волосяной хвост шаманчика стягивала на затылке, вместо привычного замшевого ремешка, голубая шелковая лента, такая же, как у Мила в косе. Небось, отрыли у Мира в кладовой длинный отрезок и поделили на двоих.

Глупые юнцы. Слишком рано решили открыться сельчанам. Ничего, на то старшие и бдят, уберегут от беды.

Ёла тепло улыбнулся тому, кого полюбил его брах, и подвинулся на скамье, приглашая.

– Садись, умо*, – велел. – И снимай-ка ленту. Почему – объясню.

Комментарий к Часть 15 Аши* – старший омега, первый супруг.

Умо* – ласковое прозвание сына беты в семье.

====== Часть 16 ======

Выпоротый Миром немедленно по уходу гостей, за медовуху и самоуправство, Рыся был голоден и зол на весь белый свет.

В принципе, паренек мог бы и отбиться, силы с возрастом позволяли, но он слишком любил и чтил приемного отца. Потому, при появлении в дверях Мира с вожжами в руке, покорно вздохнул, заголился, лег на лавку животом и молча принял положенные тридцать, весьма хлестких, ударов. И ни разу не пикнул, только зубами от боли хрустел.

Покончив с наказанием, хмурый шаман утешающе потрепал беточку по макушке и отправил на огород, полоть от наросших, вездесущих сорняков пустырник с арникой*. И Рыся полол. Бурчал ругательства себе под нос, ползая в междугрядьях, морщился, потирал горящий огнем зад через ткань портков – и с остервенением дергал пырей, одуванчики, дикую репку и лебеду, кидал их под ноги.

Поглощенный разными внутренними переживаниями, шаманчик не сразу услышал, что его окликают по имени. Подняв голову, он, сквозь заливающий глаза пот, увидел переминающихся по уличную сторону забора двух омежат-подростков – Жужку, младшего братишку Бэла, и его лучшего друга Пелку.

Сообразив, что замечены, омежки нетерпеливо запрыгали на месте, а Пелка, прозванный так за необыкновенно нежный, музыкальный голосок, позвал, мило растягивая слова и слегка окая:

– Ведунок, подь поближе, пожалуйста? Скажу чего важное, а орать неохота…

Рыся недовольно оскалился, но просьбу даруна удовлетворил, встал с карачек и подошел, отряхивая испачканные землей ладони.

– Ну? – спросил строго. – Говори.

Пелка вспыхнул по щечкам ярким румянцем, куснул в нерешительности губку и приподнялся на носочках.

– Рыся, – начал он, трепеща ресничками, – я… В общем… Меня продали замуж, Рыся. К заречным… – темно-серые глазищи подростка стремительно наполнились влагой. – Я… Я… Попрощаться отпустили, по темноте увезут… – и омежка вполне ожидаемо разревелся.

Бедный, перепуганный ребенок, едва разменявший четырнадцать весен, потекший на исходе зимы. Шаманчик дернул свисающую с шеи горсть амулетов и задохнулся от жалости. Помочь Пелке он при всем желании не мог.

Хотя… Существовал способ. Запретный, и если тамаэ Мир прознает, простой поркой Рыся не отделается. Ведь дело шамана – лечить больного, а не наводить хворь на здорового.

Пока не решившийся, беточка придвинулся к забору вплотную.

– За кого отдают-то, хоть знаешь? – спросил парень, усилием воли сдержав готовую прорваться, накатившую дрожь.

Пелка рвано закивал и пролепетал через всхлипы:

– За Лукава Кругляша… гыыы… ууу…

Рыся потрясенно икнул и едва не сел на грядку. Лукав Кругляш был толстым, малорослым альфачом весьма солидного возраста, постарше покойного Таура, владел большим стадом и полусотней рабов, водил в город, на торги, плоты с кожами, шерстью и сырами и имел то ли четверых, то ли пятерых младших супругов, сыновей же давным давно не считал, как альфят, так и омежек. Его единственный умо, Лис, учился у шамана соседнего округа, Дубаря.

Сколько меховых, драгоценных шкурок соболя и норки отвалил возжелавший юной плоти богач родителям за Пелку? Страшно представить. А, с другой стороны, говорят – Лукав очень добрый хозяин, омеги у него в меду и ласке катаются и спят на пуховых перинах.

Куда лучше, чем горбатиться от рассвета до заката на полях с тяпкой, пропалывая репу, да за коровами горы навоза без продыху выгребать, а долгими, зимними вечерами портить зрение вышиванием.

Запутавшийся в размышлениях о зле и добре Рыся утер запаренный лоб рукавом и тяжело вздохнул.

– Пелка, – шаманчик стиснул край не повинного в несправедливостях мира забора побелевшими пальцами: – А ты уверен, что тебя Кругляш лично себе в постель выкупил? Он, вроде, по слухам, побраха* своего четвертого собирался женить…

Просватанный омежка закивал вновь. Потом, вдруг, сообразил и затряс головой, отрицая.

– Глупый я такой! – воскликнул он звонко, резко прекращая подвывать: – Все неправильно тебе объяснил! Запутал тебя! Прости! Я же не с горя, я со счастья плачу! – и, смутившись, порскнул прочь, мелькнул перевитой алой лентой косой.

Жужка и Рыся остались вдвоем. Омежка потянулся и невесомо тронул обалдело глядящего вслед убежавшему Пелке шаманчика за предплечье.

– Радость у нас, – шепнул, сыто прищурившись. – Весенний сгон плотов помнишь? Вот тогда они и снюхались, Снег Лукавов и Пелка. Как раз когда Пелка оттек… – Рыся фыркнул, а Жужик закончил: – Истинные они. Пелка при Снеге аши станет…

Вот вам и сюрприз. Молодцы омежки, умницы. Лишь напугали ведуна понапрасну, тот уже преступление задумать успел против общака народного, травки поганые, ядовитые, в зелье Пелке мешать, чтобы временно сосватанного женишка подпортить. А спасать-то от неравного, нежеланного замужества – некого. По любви дарунчика в чужой род, за реку, отдают.

– Тьфу на вас, – озлился въехавший, наконец, в суть проблемы Рыся и яростно сплюнул в колыхаемую вдоль забора ветерком траву: – Капустные бошки. Дырки и есть, никакого разумения. Брысь отсюда, Жуж! Чтоб глаза мои тебя не видели, бестолочь!

Братишка Бэла хихикнул и исчез. Унесся, сверкая босыми пятками, в сторону деревни, догонять Пелку. А облегченно переведший дух, подозрительно светло разулыбавшийся шаманчик вернулся к прополке. Его не прикрытую косынкой макушку припекало клонящееся к верхушкам деревьев летнее солнце, обещая к вечеру наградить головной болью.

Комментарий к Часть 16 *Побрах – любой сын альфа после первого, браха.

*Пустырник и арника – лекарственные растения. Очевидно, шаман Мир сажал их в огороде вместе с другими, чтобы напрасно не искать по лесу – всегда под рукой.

====== Часть 17 ======

После ужина, состоявшего из хлеба, мягкого козьего белого сыра и зелени Рыся отправился на сеновал – уговорился заранее с Милом и Бэлом и теперь маялся в темноте, прислушиваясь, не скрипнет ли дверь, не донесутся ли спаренные, крадущиеся шаги.

Прождал он напрасно и довольно долго – любимые так и не пришли. То ли случилось что в деревне, то ли по дороге к шаманскому подворью застряли, завалились куда-нибудь в стог, охваченные гоном. Бежать искать? Нельзя, подозрительно слишком получится.

Когда пропели вторые петухи*, отчаявшийся дождаться, расстроенный Рыся покинул свитое в сене гнездо и вернулся в избу. Прошмыгнув мышом на кухню, он, не зажигая света, на ощупь вытянул из-под стола бутыль с самогоном, нашарил на полке кружку и плеснул в нее на три пальца.

Опрокинув огненную житкость в горло, беточка подавился, но справился с подкатившей рвотой и торопливо занюхал рукавом.

– Фууу, – простонал, кривясь. – Ну ведь гадость…

Поймай сейчас приемыша Мир, и не миновать Рысю еще одной порки. Строг был шаман, напрасной, без серьезного повода, выпивки не жаловал. А, плевать. Поркой больше, поркой меньше… Слишком пусто в душе.

«Авось поймет и не прибьет», – решил парнишка. Зажевав самогон пучком листиков мяты из стоящего на столе, в кувшинчике с водой, травного букетика, беточка на цыпочках пробрался в спальную отца и прилег к нему, тихо похрапывающему, под одеяло.

Весен с семи такого не делал – запрещали и Мир, и Дар. А тут будто накрыло, хоть вой и волосы из хвоста клоками выдирай. Мрачно, тревожно…

Мир от возни рядом не проснулся, лишь вздохнул глубоко и, повернувшись на бок, обнял прильнувшего робко Рысю поперек туловища, притянул вплотную.

– Дарик… – прошептал.

И успевшему захмелеть Рысе сразу стало в стократ тоскливей и чернее. Не его искал отя в темноте, не к его уху прижался губами. Звал другого.

Никому не нужен бедный Рыся. Даже любимому оте, единственному родному человеку в мире.

Плакать у беточки получилось хорошо. И заснуть, совсем по-детски жалобно всхлипывая в подушку, тоже. Ууу… Горе.

Мир растолкал полночи проревевшего ученика с превеликим трудом. Рыся протестующе недовольно ворчал, бурчал и натягивал на голову одеяло, не хотел вставать.

Вот только коровам с козами плевать на плохое самочувствие хозяина, они дойки требуют и еды.

А еще кое-кто ленивый должен начинать собирать барахлишко для предстоящего переезда. Например, Рыся. Сами вещички, увы, не запакуются в тюки и в стоящий под окном фургон не перелетят.

– Тамаэ, а откуда у нас фургон? – удивился выколупанный волоком, за ногу, из постели, отчаянно зевающий беточка, выглянув во двор, и кулаками, как маленький, затер не открывающиеся глаза.

– Сгонял в деревню и привез, – развел руками шаман. – Пока ты дрых, пьянь бессовестная.

«Значит, не помогла мята, учуял перегар», – печально подумал Рыся и понурился. Наказания парнишка не боялся, ему просто было стыдно перед учителем.

– Ты оставил бутыль на столе, – вздохнул Мир и мягко потрепал шмыгнувшего носом приемыша по щеке. – Открытую. И кружку не сполоснул.

Рыся сообразил, что отя не сердится, с огромным облегчением уткнулся лицом ему в плечо и замер, отогреваясь близостью тел. Вздрагивал, сопел сквозь подступающие к горлу слезы.

– Зря ты влез между Бэлом и Милом, умо, – со скрытой тоской промолвил Мир, целуя льнущего в поисках поддержки юнца в растрепанную макушку. – Зря. Не место тебе там, мое сердечко. Настрадаешься…

Беточка встрепенулся и немного отодвинулся.

– А где тогда мое место, тамаэ? – возразил он глухо. – Здесь, у леса, вечно одному? Мне так не кажется…

Мир ничего не ответил и поцеловал приемыша повторно, очень нежно, на этот раз в лоб. Мальчик уже влюбился по уши и поздно что-либо менять, пичкать его отворотными зельями, губя здоровье и мутя разум. Пусть любит, коли любится. Остальное приложится с помощью взрослых. И вольный край, где трое – альфа, бета и омега – смогут отстроить дом и спокойно, в мире и согласии, жить, воспитывая рожденных даруном детишек, найдется непременно.

Главное – верить и искать.

– Отя, – Рыся сине-влажно смотрел в упор, не мигая, жалко кривил яркие губы: – Расскажешь, почему ты ушел из своей деревни? Только правду, ладно?

Мир невольно усмехнулся.

– А что рассказывать-то, – мужчина нахмурился. – Чтобы не быть вечно одному, конечно, ну, и в Дара втрескался, на беду и на радость. Я ж сюда, к нему, несколько весен подряд приезжал на седьмицу – две просто погостить и уезжал обратно. А потом ты появился…

Рыся продолжал пристально смотреть, будто выискивал в лице учителя нечто сокрытое.

– А почему нас, бет, так мало? – спросил он почти шепотом. – Не знаешь?

Мир вынырнул из воспоминаний о канувшем в прошлое семейном счастье и отвернулся.

– Мы, беты, – ответил он довольно резко, – никому, кроме шаманов и друг друга, не нужны. Бесплодные семки. Годимся с духами разговаривать, по чащобам травки собирать да детей чужих нянькать. Потому и мало нас – земля кормить отказывается.

Не удовлетворенный объяснением Рыся фыркнул и упрямо мотнул головой.

– Чушь, – убежденно заявил парнишка. – Все сложнее, тамаэ, я уверен. Иначе бы невимидимое зрили не только беты, но и альфы, и омеги. Мир устроен слишком сложно, чтобы в нем что-либо происходило бесцельно.

Рыся, Рыся. Найденка из леса с редкостным по силе даром, чудесный подарок судьбы. Утешение стареющему бете и надежда – на что? На еще найденок, подкинутых от того же неведомого, лесного, светловолосого дикого племени, не ценящего рождающихся бет?

Просто Рыся. Живой, теплый. Сын. Хорошо, что он есть.

– Завтракать-то будем, умо? Если да – расчешись и умойся. Лахудра лахудрой. Или тебя с похмелюги тошнит?

Шаманчик хихикнул, окончательно расслабляясь, и впервые за утро улыбнулся отцу – доверчиво, светло и ясно. Парнишку вовсе не тошнило, его пустой желудок громко бурчал, требуя пищи.

– Не тошнит, отя, – беточка разорвал объятие, вскочил на ноги и гибко, с хрустом потянулся, красивый, стройный, юный хищник. – Сейчас хвост завяжу, в курятник сбегаю, пошарю яйца, оладков нам быстренько замешаю на простокваше.

От недавней грусти в нем не осталось и следа – стряхнул сонливость и был готов жить и бороться дальше.

Комментарий к Часть 17 *Первые петухи кукарекают, перекликаясь по деревне, с полуночи до часу ночи. Вторые – около двух, третьи – перед рассветом, приблизительно в четыре утра.

====== Часть 18 ======

Оладушков, пышных и вкусных, получилась ущербная дюжина. Щедро политые медом, они таяли во рту. Мир умял пяток и Рыся пяток, а одинадцатую, последнюю, мужчина с юношей поделили пополам.

– Посуду сам помою, не дергайся, – сказал шаман ученику, дожевав и смачно облизав от остатков меда липкие, жирные пальцы. – А ты скатайся в деревню, отвезешь Еле кое-что, я вчерась обещался, да позабыл за болтовней.

Кое-чем был полотняный мешочек с укрепляющим травяным сбором для Яра – юный омега чувствовал себя нехорошо, потерял в родах много крови. Молоко у него тоже пока не пришло, и ребеночка кормил соседский, немолодой уже раб, три седьмицы назад скинувший мертвого, почти доношенного младенчика.

Обрадовавшийся возможности увидеться с Бэлом и Милом Рыся буквально взлетел с места. Подхватив в ладонь протянутый тамаэ мешочек, беточка сунул его за пазуху и бегом рванул выводить из стойла коня, красивого буланку по кличке Верный. Седлать животное парень не стал, ограничившись лишь уздечкой, и через поллучины уже галопом мчал к деревне.

– Быстрее, быстрее! – пело его влюбленное сердце. – Быстрее!

Подворье покойного Таура встретило беточку ссорой в разгаре – сцепились Суон и Плющ. Вдовцы кузнеца стояли набыченные, лицом к лицу, Суон перегородил вход в избу, Плющ топтался на крыльце – и вдохновенно орали друг на друга. За развитием ссоры из распахнутых настежь окон увлеченно наблюдали остальные домашние – Бэл в обнимку с Милом, Ела, Яр, Жужик и шестеро детей – омежат, мал мала меньше. Прибытия Рыся ни спорщики, ни зрители не заметили.

Не поделенное Плющом и Суоном валялось под их ногами – развалившийся тюк пестрого тряпья небрежно шевелил ветерок.

– Куда ты это все собираешься совать, капустная башка?! – кричал, срываясь на петуха, Суон и потрясал зажатым в кулаке цветным платком: – У нас шесть подвод! Шесть, а не двадцать! Как ты не понимаешь! Мука! Крупа! Зимняя снада! Одеяла! Посуда! Инструмент разный с кузни!

Насупивший брови, красный от злости Плющ в ответ пытался выхватить мелькающий в воздухе, перед носом, платок, наступал, тесня Суона в избу:

– Не смей лапать мои вещи, не тебе их хозяин дарил! Отдай! Твое место на рабском рынке! Сымай немедленно честную ленту, грязный порченка! В «веселый дом» ползи!

Про то, откуда и как Таур когда-то заполучил Суона, Рыся прекрасно знал – Мир просветил около трех весен назад. И почему взял выкупленного втридорога невольника в законные супруги, тоже знал – влюбился кузнец в молоденького, чернявенького, хорошенького мордашкой и ладного фигуркой омежку, не похожего мастью на деревенских, сплошь русых да светлоглазых, без памяти с первого взгляда. Не посмотрел на отсутствие у того девственности. Правда, понесенный от насилия дарунчиком плод заставил вытравить – чужого ребенка воспитывать не пожелал…

Ёле же и Плющу альфач строго-настрого запретил болтать в деревне, пригрозив самих на рынок свезти, коли станут трепать языками. Ну, оба омеги и молчали рыбами об лед – до сегодняшнего дня.

И с чего вдруг Плюща прорвало? Успокоился, небось – ежели хозяин мертв, и наказывать некому? Так просчитался – Бэл метнулся через подоконник ястребом и сгреб зарвавшегося омегу за основание косы.

– А ну, заткнулся немедленно, – грозно рыкнул молодой альфа. – Пока зубы целые!

Не ожидавший вмешательства во взрослую склоку недавнего пацаненка Плющ сразу растерял весь гонор и забился пойманной куропаткой – утративший уважение к ранее чтимому, недостойно себя поведшему старшему Бэл тряханул без жалости.

Еще миг, и новый глава рода толкнул омегу, по-прежнему за волосы, на колени и заставил пригнуть голову к доскам крыльца, утверждая собственную власть в семье. Раз и навсегда, как и положено альфе-кормильцу.

Жестоко? Возможно. Но позволь он сейчас распуститься оставшимся без мужа вдовцам, и порядка больше не наведешь. Подобные глупые, опасные бунты необходимо подавлять в зародыше.

Тыкаемый лбом в ступеньку Плющ тоненько скулил, но освободиться не пытался, подчинился – накачанная работой с неподатливым железом и тяжелыми молотами рука пасынка на затылке держала крепко, не дрожала.

– П-простите, х-хозяииин, – пролепетал он сквозь всхлип. – П-проститеее…

Понятливость даруна Бэла чрезвычайно порадовала, но парень еще не закончил с воспитанием. Не ослабляя хватки, наследник отца пнул каящегося Плюща в бедро и громко, холодно сообщил омеге во всеобщей, воцарившейся на подворье, подавленной тишине:

– Еще такая выходка, косу обрежу и выпорю, седьмицу не сядешь. После – пойдешь в поле распоследним рабом. Запомни, крыса. А теперь, – Бэл резко повысил голос, – брысь отсюдова в хлев! Навоз чистить!

Шмыгнувшего прочь, прикрывающего со стыда вздернутым локтем лицо, плачущего Плюща домочадцы проводили задумчивыми взглядами. Ни Ёла, ни Суон, ни, тем более, Яр с Милом или дети за провинившегося вступаться не собирались. Ёла же вообще улыбнулся браху – спокойно и уверенно. Как аши он одобрял поступок альфы.

Лишь один Жужик метнулся догонять убегающего. Шутка ли, папу пришибли, пускай даже и виноватого. Все равно он – любимый папа. Кто еще его пожалеет, опозорившегося, в темноте хлева, если не омежка-сын, и вытрет со щек слезы рукавом?

Комментарий к Часть 18 Уважаемые молчаливые ждуны. Автор любит отзывы. Очень любит. Будете ждать молча – получите молчаливую продушку. И так настроения нема.

====== Часть 19 ======

Отчаявшийся дождаться, когда его, наконец, заметят, Рыся спешился, толкнул калитку и вошел на подворье. Верного беточка утешающе потрепал по шее – мол, не грусти, я скоро – и оставил привязанным возле запертых ворот, щипать травку.

Уже направлявшийся в избу Бэл краем глаза уловил движение, крутанулся на пятках и просиял первым вешним солнышком – видать, крепко соскучился по шаманчику.

– Рыська! – воскликнул он в голос и шагнул навстречу, бездумно распахивая объятия.

А что? Раньше обнимались? Обнимались. Значит, можно и сейчас.

Целоваться парни, конечно, не стали, хотя обоим и очень хотелось, аж губы зудели – увидят соседи, начнутся пересуды – просто смачно помяли друг другу ребра.

– Ты проведать или случилось чего срочное? – отстранившись, с легкой тревогой спросил Бэл, глазами же – буквально прокричал Рысе «люблю!»

Рыся огромным усилием воли подавил желание потянуться следом за отшагнувшим альфой и возобновить ускользнувший контакт тел. Так тяжко ему было отпускать того, без кого не спалось и не дышалось…

Врать Бэлу шаманчик не собирался, потому улыбнулся.

– Проведать, не сомневайся, – ответил. – Тамаэ прислал под благовидным предлогом, – и предложил, смутившись, – чаем напоишь, хозяин? Тут торчать неудобно…

Бэл с готовностью кивнул и подхватил шаманчика под локоть.

– Чаем-то? – кузнец повлек возлюбленного к крыльцу. – Чаем напоим. И накормим, коли не завтракал – хлеб еще теплый, масло мои оми* только с утра взбили. Будешь хлеб с маслом?

В дверях гостя уже поджидал Мил – омежка, позевывая, баюкал на плече сонного альфенка Яра, напевал малышу что-то тихонечко, горлом. Просочившись мимо даруна в сенцы, Рыся, под прикрытием выступа стены, чмокнул его в подставленные, распухшие после бурной ночи с Бэлом губы и не удержался – чувственно огладил ладонями по бокам через грубоватый лен рубахи.

Мил, откликаясь на ласку, сразу же прильнул с едва слышным, сладким всхлипом, засмотрел снизу загадочно мерцающими в полумраке лишенного окон помещения глазищами. Судя по запаху и изданному явно попенкой влажному, чмокающему звуку, он продолжал течь, но вел себя удивительно спокойно и вполне соображал, что делает. Это сколько же отвара дроба влили в омежку чуть ли не с рассвета? Или у сдержанности даруна имелось иное объяснение?

– Не ревнуй,  – верно истолковавший молчание беты Мил густо покраснел и, не отводя взгляда, заиграл по скулам недобрыми желваками. – Так получилось. Не дошли мы до тебя вчера. Моя вина, я не дотерпел до вашего подворья.

Рыся мысленно пристукнул кулаком по башке всколыхнувшуюся из чресел острую волну желания, костяшкой согнутого указательного пальца нажал на упрямо выдвинувшийся омежий подбородочек, где ямочка, возвращая его обратно, и печально вздохнул.

Нельзя требовать от течного даруна точного исполнения данных им обещаний, бедняжка и так держался редким молодцом, раз за разом жестоко ломая выворачиваемое наизнанку похотью естество. На Бэла не вешался, ни об кого не обтирался, по хозяйству мельтешил, с младенчиком, вон, возился.

Замечательным супругом и папой станет. С таким не придется голодать даже в периоды гона…

Бэл уцепил задумавшегося о будущей совместной жизни на троих шаманчика за рукав и потащил на кухню, к чаю, хлебу и маслу. А толку-то в сенцах толпиться, ежели жрать охота смертельно? Вздохами да трепотней не наешься.

Мил плелся, подковыливая, следом, бормотал под нос нечто невнятное. Альфенок на его плече мирно спал, сунув в ротик крохотный большой пальчик и причмокивая.

– Что у Яра с молоком? – спросил Рыся у даруна, не оборачиваясь.

Мил фыркнул и непочтительно подпихнул притормозившего было шаманчика ладонью между лопаток.

– Сухой, – он буквально впихнул Рысю на кухню и небрежно кивнул в сторону тянущейся вдоль стены лавки: – Садитесь, не болтайтесь, – велел сразу и Бэлу, и Рысе, – проход загораживаете.

Пока парни усаживались, омежка аккуратно опустил младенчика в стоящую в углу, подальше от сквозняка, корзину.

– Аши Ёла у соседей камака* вместе с его двумя дитями выкупил, – сообщил Рысе, серьезный мордашкой, укрывая ребенка одеяльцем. – Сменял на разное красное тряпье*. Плющ, ох, взбеленился, зато все шкурки сохранили и коз. – Мил выпрямился и потянулся за стоящими на подоконнике кружками.

Юный дарун, позавчерашний раб, а теперь просватанный жених с голубой, шелковой лентой в тщательно выплетенной косе, двигался и рассуждал вполне как хозяин. Быстро освоился в новом роду, радел о добре, понимал – дающие молоко козы и ценная, годная в продажу меховая ветошь обремененным кучей малышни переселенцам куда полезнее, чем праздничные, нарядные бисерные рубахи.

– Еще бы самого Плюща на что сменял, – добавил омежка весьма ехидно, обращаясь уже персонально к Бэлу, продолжая, похоже, некий с ним недавний разговор, – совсем бы было здорово…

Грызущий хлебную горбушку Бэл нехорошо оскалился и, вскочив с лавки, наградил распустившего язычок дарунчика подзатыльником.

– Цыть, дырка, разболтался, – пришикнул грозно. – Выпорю!

А Мил не шарахнулся и не испугался, наоборот, придвинулся вплотную и обвил торс кипятящегося альфы руками.

– И выпори, любимый, – мурлыкнул бархатно, запрокидывая лицо под поцелуй. – Выпори. Но попозже, лады? Лучше…

Рыся, закусив до крови губу, с поллучины мрачно полюбовался на тонущую в очередном витке гона, напрочь позабывшую про него пару, положил недоеденный хлеб на скатерть и тихонько выскользнул из кухни.

Лишний. Отя был прав. Зачем мешаться?

Мешочек с травками для Яра не замечающий покатившихся по щекам слез, опустошенный душой шаманчик оставил на крыльце.

Комментарий к Часть 19 *Оми – домашнее “омега”.

*Камак – кормилец, “молочный” омега.

*Красное тряпье – красивые, праздничные наряды

====== Часть 20 ======

Разогнавший Верного до галопа, полуослепший от слез Рыся вихрем влетел на свое подворье через распахнутые ворота, скатился со спины коня, бросил того недоумевать у крыльца необихоженным и метнулся в избу. Парнишку колотило крупным горячечным ознобом.

Разбирающий в общажной ворох срезанного утром иван-чая на небольшие, пригодные для сушки пучки Мир едва успел обернуться на звук шагов – ученик буквально напал, оплетая руками и ногами.

– Только ты… – залепетал со всхлипами, пытаясь поймать губами удивленно приоткрывшиеся губы беты: – Ты один… Никого больше…

Целовать как любовника вдруг сбрендившего с разума приемыша шаман не собирался и после короткой борьбы сумел стряхнуть его на лавку, но Рыся тут же рванулся обратно и опять впился в плечи мужчины скрюченными пальцами, с такой силой, что наверняка сломал несколько ногтей.

– Только ты… – продолжал бормотать невнятно, сближая лица. – Не нужен… Ты… Умоляю… Докажи…

Мир стряхнул Рысю повторно и наградил, с размаху севшего на пол, звонкой, отрезвляющей пощечиной.

– Ты пьяный? – охнул, крайне встревоженный, наклоняясь к схватившемуся за скулу, влажно заморгавшему снизу беточке. – Течка началась? Грибов обрядовых обожрался? Собака бешеная укусила? Сыночек, что стряслось?!

И вот это простое «сыночек», почти выкрикнутое мужчиной, привело беточку в чувство, а вовсе не боль, причиненная оплеухой.

– Отя, – в ужасе от едва не содеянного им непотребства прошептал шаманчик и прикрыл рот ладонью. – П-прости, я вовсе не то хотел…

Бедняжка был готов со стыда провалиться сквозь половицы в погреб. По-прежнему ничего не понимающий Мир опустился рядом с учеником на корточки.

– Рыся, мальчик мой хороший, – голос мужчины дрогнул туго натянутой, готовой в любой миг лопнуть струной: – Пожалуйста, объясни внятно, что случилось. Может я смогу помочь. В деревне беда? Мор? Из леса дикие кто напали?

Ответить Рыся не успел – от оставленной Рысей открытой двери общажной раздалось сдержанное покашливание, и шаманы дружно обернулись на звук.