Текст книги "Найденка (СИ)"

Автор книги: Елена Акимова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Конечно, сейчас подваливать к Бэлу с выгодным торговым предложением никто из альфачей не собирался, соображали, хитрые, умные – окромя грандиозного скандала с матюгами и выбитыми зубами, да лопатой огрести поперек морды, не добьются ничего.

Ждать конца зимы надобно, когда Бэловы домочадцы подъедят припасы и подтянут потуже пояса. Вот тогда и засылать сватов. Как пить дать согласится Бэл.

…А Бэл и Рыся продолжали копать, потопленные горем. Почва была плотная, каменистая, мешали корни сосен. Зато малость в стороне от общего кладбища, и видно излучину речки.

Именно здесь просил неоднократно его похоронить кузнец, в прошлом. Любил очень эту полянку, иногда, по весне и летом, приходил сюда с работой, сидел подолгу, плел корзины или точил ножи.

Отказать покойному в желании не сумели. Опасно обижать едва отлетевшую душу неуважительным отказом, вернется и забродит, зашебуршится ночами, попортит на полях посевы, станет пугать коров в хлевах, и у тех пропадет молоко.

Пускай лучше спокойно отойдет в посмертный мир, чем не прикается…

…Кто-то громко кликал Бэла раз за разом по имени, и парень очнулся от давящих, черных размышлений. Отер со лба комком давно снятой, грязной рубахи катящийся градом, едкий пот. Поднял мутные от усталости глаза. Пошатнулся.

Дар стоял на краю ямы, скрестив на груди сильные, мускулистые, увитые сложной вязью цветных татуировок и браслетами – амулетами руки, смотрел сверху.

Каждый выбитый на коже беты рисунок по отдельности означал некое приобретенное важное умение, вместе же они сливались в пестрое, непонятное полотно.

«У Рыся тоже есть татуировки, но их меньше, чем у Дара». – Зачем-то подумал Бэл.

Естественно, меньше. Рысе еще учиться и учиться. Всю жизнь, как, впрочем, и любому шаману. Ибо знанию есть начало, но нет пределов. Бесконечность…

…Хлопнувшегося в обморок парня вынули из предназначенной не ему могилы и на руках отнесли в тень. Отливали водой, после – отпаивали, вновь водой.

Перегрелся на солнце. Испереживался. Измучился. А про то, что теперь голова, хозяин и добытчик аж ущербной дюжине омег* – позабыл. Молодо – зелено. Дар пока никуда не девался. Приглядит, направит племянника по надобности.

Сука узловатого купят из его рода подросших омежек всякие похотливцы. Напрасно облизываются. Взять бы нож поострее да подрезать им, что в портках покоя не дает.

Обряд похорон прошел мимо Бэла – парень его не воспринял, хоть и присутствовал телесно. На известие о рождении брата-альфенка отреагировал весьма вяло, покивал протянутому папой попискивающему сверточку и не улыбнулся.

И уснул, едва Мил и дядя Дар совместными усилиями уложили в постель. Провалился в наполненное путаными кошмарами марево. Не почуял робко прикорнувшего рядом наложника.

Но утешающую, гладящую через ткань рубахи ладонь омежки на своем животе среди ночи – почуял. Всхрапнул горлом, повернулся на бок, благодарно обнял наложника в ответ, зарылся носом ему в волосы на макушке и затих, перестал метаться.

Легкая у Мила оказалась ладонь, теплая, прогнала кошмары.

Комментарий к Часть 5 *Ущербная дюжина – одинадцать

====== Часть 6 ======

Губы у Мила оказались мягонькие, немножко обветренные, и одуряюще пахли медовыми цветами. Или это весь омежка так пах?

Не разбираясь спросонья, уже возбужденный Бэл обнял сулящее наслаждение, гибкое, согретое теплом постели тело покрепче, притянул на себя, вплотную, и решительно углубил пришедшийся по вкусу поцелуй.

Мил ответил, но робко. Не хотел и подчинялся воле хозяина? Боялся? Просто стеснялся? Хоть и не девственик, но вряд ли изнасилование можно считать полноценным началом половой жизни.

А, плевать. Течка в любом случае возьмет свое, сам еще взмолится «загони».

Нежно прикусить нижнюю, пухловатую губку омежки, пососать, отпустить и провести по ней кончиком языка. Проделать то же с верхней… Повторить… Сладко…

Мил, откликаясь на немудреную ласку, всхлипнул и прильнул сильнее. Значит, Бэл на верном пути – омежке понравилось. Продолжать означало неминуемо ухнуть в гон. Это – несколько суток полного выпадения из жизни.

Нельзя. Не сейчас, когда едва похоронили отца. Столько разного надо переделать, о стольком распорядиться, братишку нового назвать, в конце-то концов! Ведь Бэл теперь старший в семье, больше некому.

Совершив огромное насилие над жаждущим утопнуть в медовых цветах организмом, молодой альфа решительно отстранил Мила и сел. Наложник вглянул снизу непонимающе-расфокусированно, захлопал ресницами.

– Я… Я… Что? – Пролепетал он испуганно, запинаясь, и побледнел, потянул на себя сползшее одеяло. Широко распахнутые, серые глазищи даруна наполнились ужасом.

Знакомый с раннего детства каждой черточкой мордашки, каждым движением и жестом. Забавный. И очень хорошенький, невзирая на темнеющие под подбородком и на скуле синяки. Тонкие, изящные запястья тоже в синяках – почти черных. Наверняка болят. Бедолажка…

Бэл протянул руку и подушечками пальцев тронул упаковавшегося в одеяло Мила за плечо. Омежка вздрогнул и зажмурился, словно ждал удара.

– Я не хотел, – прошептал он, – простите, хозяин… Позвольте мне исправиться… – Помнил о своем статусе раба – не угодил владельцу.

И вот его собирались отправить на невольничий рынок и продать там, как козу? Лично Бэл бы не смог сотворить подобное с кем-то из своих братишек, ни при каких условиях. Пусть омежонки хоть в фартуках младенцев поприносят. Плевать. Ну, отругает. Ну, ремнем по грешным задницам отхлещет. И все. Примет и порчеными, и брюхатыми. Родная же плоть и кровь…

В дверь спальной поскреблись из общинной. Стучали негромко, вежливо: мол, если спят, то не разбудят, а спят – и духи леса с ними.

Бэл дернулся открыть, но помешало оттопыривающее портки, налитое желанием альфячье достоинство. В таком виде выходить к родне проблематично и неприлично. Был бы парень на данный момент в спальной один, помог бы себе быстренько правой рукой, привычный. Но при Миле гонять сук…

Неудобно? Кхм. Нормальный хозяин. Выкупил себе красивого, юного, предтечного омегу, чтобы на него любоваться. Молодец. Умник разумник, и шесть лисьих шкурок в хозяйстве мешали, занимали много места в кладовке.

Милу – велеть отвернуться. Или выставить из спальной под благовидным предлогом. Например, послать готовить завтрак. Точно! Отличная идея!

– Мил, – омежка смотрел на вдруг залившегося смущенной краской хозяина, не мигая, боялся, дрожал. – У меня тут проблемка образовалась… В общем, иди-ка на кухню. Жрать охота дико. – Ложь во спасение далась легко.

Получивший задание Мил встрепенулся, завозился, вскочил было, но сразу шлепнулся на попу обратно. Зарумянился ярче Бэла.

– Я не могу на кухню, – вякнул и торопливо прикрылся от возможной оплеухи локтем. – У меня… Я насквозь мокрый, хозяин… Стыдобища…

Ясно. Сменной одежды у даруна нет, обещался Зубарь вчера принести и не принес. Придется Бэлу топать к папам, объясняться и просить наложнику чистые портки и омежьих тряпочек.

Еще – срочно послать Жужку, старшего из братишек, к дяде Дару за особой, омежьей травной смесью, притупляющей похоть в гоне и предотвращающей зачатие. Иначе – в перспективе голод зимой и брюхатый Мил. НАДО!!!

Но куда спрятать стояк? Завернуться в одеяло и выйти в нем?

Ладошка омежки легла на колено и огладила через портки. Заведенный течкой на подвиги наложник осмелел, кусал губку, изучал, искоса, реакцию хозяина.

«Если позволить одноразовую разрядку, и мне, и ему, по идее, должно ненадолго полегчать», – немедленно возбухнула на прикосновение жаркой, предвкушающей волной обретшая надежду похоть Бэла.

Молодой альфа скрипнул зубами, пристукнул недальновидную гадину по башке силой воли и оттолкнул Мила. Сдернув с постели подушку, он закрыл ей пах.

– Сиди тут и не высовывайся, я скоро, – приказал провокационно облизывающемуся наложнику.

– Принесу ваши, омежьи штучки. – Сказал неверным, поплывшим голосом. Сглотнул ставшую вязкой слюну: – И вообще, – добавил, – ты бы поаккуратней, Мил. Пузо же вдую.

Мил мигнул и очнулся, вынырнул из застилающего соображаловку течного марева, округлил ставший пунцовым от недавнего поцелуя рот. Омежка и выглядел, и благоухал невыносимо соблазнительно!

– Зима, – буркнул Бэл и зажал нос пальцами, задышал через рот. – Мороз. Голод.

Твердя сии отрезвляющие слова наподобие расслабляющей молитвы, молодой альфач, продолжая прижимать к бунтующему, тянущему в объятия наложника паху подушку, бочком, маленько враскоряку, попятился к двери. Приоткрыл ее плечом и, опять бочком, выскользнул в общинную. Пустую.

Заглянул на кухню – у стола возились папа, второй вдовец Таура, Суон, Жужка и двое из малышей постарше – резали уже раскатанное тесто на кружочки перевернутыми вверх дном кружками. Яр, третий вдовец – Плющ, и самая мелкая мелочь отсутствовали.

«Собрались печь поминальные пироги с ягодой», – понял Бэл и погрустнел. Зато в портках резко опало.

– Пап, – с порога окликнул парень, – Жужик. Подьте сюдой. Помощь ваша нужна позарез.

Папа вздохнул, сунул свою кружку Суону и тяжело поднялся с лавки. Выпрямился, затер поясницу весьма знакомым Бэлу – насмотрелся на четырех татиных брюхатых омег достаточно – образом. Потянул воздух изящными ноздрями. Совсем потемнел миловидным лицом.

– Ооо, – сказал. – Понятно. – Он обернулся на замершего с готовым кружком теста в пальчиках Жужку: – Жуж, – вздохнул, – давай, мчи до шаманов, проси семян дроба, передай – у Мила началось. А я, – омега вздохнул повторно, – по сундукам. Пошарю тряпье.

Подросток коротко кивнул, шлепнул заготовку для пирожка на столешницу, взметнув облачко муки, и исчез исполнять поручение, на бегу отряхивая ладошки от комочков приставшего теста.

Папа же скинул фартук, повесил его на крючок у мойного таза, ополоснул кисти, поливая из ковшика, вытер их полотенцем и поманил Бэла за собой.

– Оденем твоего… раба, кхм, – мужчина иронично хмыкнул, подмигнул припухшим после многих пролитых слез веком. – У нас в роду голыми да босыми никто никогда не ходил, не ходит и не заходит, если не в бане. Мил – не исключение.

В кладовой омега, не раздумывая, открыл самый большой из подпирающих стены сундуков и практически нырнул в него, закопался, отыскивая наощупь нужные свертки. С лучину он перебирался, размышляя и прикидывая в уме нечто, потом достал перевязанную крест накрест конопляной, колючей бечевкой стопку запакованных в обрезок плотной холстины, пересыпанных от молей сухим крошевом остро пахнущих травок одежек.

– Вот, – мужчина повел носом из стороны в сторону и чихнул. – Это твое, ты носил весны три назад, но вырос. Я Жужке отложил, да Милу-то нужнее. Не новье, разумеется, но целое. По размеру подойдет. На прокладки, – омега поморщился, – дам в доме, этого добра полным-полно.

Бэл принял одежду с благодарной улыбкой. Настоящее богатство по нонешним тяжким временам: пяток порточков, шесть или восемь рубах, две крупной вязки теплые кофты из козьей, серой шерсти.

– Спасибо, папа, – искренне поблагодарил молодой альфа. – За заботу.

Папа пожал плечами и остановил собравшегося во двор, вытряхивать вещички, сына за рукав.

– Стой, дурень, – хихикнул. – А исподнее?

Ох. Про исподнее-то Бэл запамятовал. Хитрая штуковина из нешироких тканевых полос использовалась омегами лишь во время течек, туда засовывали сложенные в несколько раз тряпочки, иначе как прокладки под попой удержать? Вывалятся через штанину.

– И накажи Милу, – дарун успокаивающе похлопал вспыхнувшего при упоминании интимного Бэла по спине. – Чтобы тампон поплотней забил. И удовольствие, и затычка…

Пылающий щеками Бэл вывалился из кладовой очумелым кабанчиком, с охапкой вещей.

Ну, папа! Ну!!! Тьфу.

Стыдобища сплошная, а не папа. Уши аж горят.

====== Часть 7 ======

Вернувшийся из кладовой с одежками Бэл преизрядно удивился, обнаружив, что Мил вовсе не один. Рядом с омежкой на постели сидел Рыся. Парни целомудренно держались за руки, разговаривали. Не валялись в обнимку, жмакаясь – именно сидели и именно разговаривали.

Но как… Смотрели друг на друга, не отрываясь – глаза в глаза, у обоих сияющие яркими звездами. Ловили на лету каждое вымолвленное друг другом слово.

Неописуемо красивые. Влюбленные – дальше некуда. Что шаманчик будет делать с течным Милом, позволь ему Бэл забрать омежку себе? Он же бета, сук, относительно альфячьего, имеет невеликий, да без узла. Раздраконит еще пуще, понапрасну тыкаясь в сладкую, мокрую омежью дырку. Довести до «обрыва в ослепительную бездну» не сумеет.

Может, потому до сих пор и не опрокинул Мила, не присосался жадно к его рту и не пьет омежьи стоны с мольбами? Или у сдержанности шаманчика есть иные причины, Бэлу пока не известные?

Гадай. Хотя… Зачем гадать, если вот он, Рыся – спроси, и объяснится.

Бэл кашлянул, привлекая внимание увлеченной беседой парочки, вошел и нарочито громко хлопнул дверью.

– Мил, – буркнул, сваливая ношу на кровать между омежкой и бетой: – Держи, тебе тут папа всякого передал. Рубашонки, потребные тряпочки…

Мил и Рыся слаженно повернули к альфе светящиеся счастьем лица и одновременно радостно разулыбались.

– Ах! – гортанно вскрикнул Мил, шустро вскакивая на ноги и бросаясь навстречу, потянулся с поцелуем: – Я уже заждался, хозяин, – укорил – совсем осмелевший, набирающая обороты течка изгнала страх: – Почему так долго?!

На придвинутой вплотную к изголовью постели скамеечке стояла пустая чашка. Бэл грубовато отстранил лезущего с нежностями, распаленного наложника, поднял чашку и понюхал.

Так и есть – отвар семян дроба, вонючка, фууу. То-то омежка и сидел относительно спокойно, почти не ерзая – опоен уже. Но вряд ли мыслит по-настоящему связно…

…Зря Бэл позволил себе задышать носом – от насыщенного, буквально вытеснившего из спальной воздух аромата течного сознание парня резко помутилось. Сук молодого альфы стремительно налился кровью и крепко встал, похабно оттопырив портки спереди. Освободи – прилипнет, пачкая сочащимися, тягучими капельками смазки, к животу. Трущийся о бедро возбужденным, твердым пахом Мил усугубил создавшееся положение в стократ.

Оттолкнуть омежку не пивший притупляющего гон отвара альфа оказался не в силах. Взрыкнул яростно, низко, подхватывая наложника под ягодицы, и накрыл жаждущим ртом манящий омежий ротик. Мил ответил, не медля и удара сердца, страстно, влажно, с причмокиванием.

…О великие, злые духи леса! Кто из вас, жестокий, пробрался в человеческое жилище, тыкает больно в бок чем-то острым и оттягивает назад голову за волосы? Зачем сует, оторвавшемуся на мгновение от сладчайших омежьих губок – вдохнуть, под нос кружку с противно пахнущей, мутной, бурой жидкостью?

Щедро, с размаху отвешенная шаманчиком звонкая плюха отрезвила ровно настолько, чтобы сообразить – дают отвар дроба. Бэл выхлебал горькую гадость несколькими большими глотками, не кривясь, и уронил опустевшую кружку на пол – разжались ослабевшие пальцы. Похоже, Рыся, когда варил зелье, дроба не пожалел, сыпанул в котелок семечек от души и сердца.

Правильно сделал, молодец. А не то Бэл таких дров наломает… Из мебели. Кровать у альфы весьма хилая, холостяцкая, покачивается, скрипит. Напора гона не выдержит, не стоит и пытаться.

На полу же – жестко, брошенное летнее одеяло слишком тонкое, не спасет. От Мила живого места не останется к концу течки, и сейчас весь в синяках, бедный.

– Полегчало? – Рыся побренчал перед лицом друга шаманским браслетом с татуированного запястья, ехидно ухмылялся, – аль еще плеснуть малек?

Бэл сморщил нос и фыркнул, подтверждая – вернулся, вроде, и как-то, относительно, конечно, контактен. В голове у парня шумело, взор застилала колеблющаяся, медленно рассеивающаяся пелена, чресла крутило до боли и звона – вот-вот разорвет. Снизу просяще смотрел обнимающий вокруг торса Мил, мелко трясся неудовлетворенным желанием.

Сейчас, ежели один раз позволить, поможет и снимет напряжение. Да-да, разочек.

– Рыся, – хрипло простонал Бэл, хватая бету за грудки и властно притягивая к себе. – Мой!

И – не получил по морде за наглость, отнюдь. Болтают – беты холодны, сдержанны и не нуждаются в плотских утехах. Чушь и бред, или шаманчик был неправильным бетой – засосал предложенные Бэлом губы так, что у альфы колени, без шуток, подкосились. Чувствительно куснул за верхнюю, быстро, чувственно зализал закровившую ранку и снова засосал, теперь уже – с языком.

Да, от Рыси не пахло оглушающе луговыми цветами, только различными шаманскими сухими травами, хвоей и чуток, едва уловимо – медом, но… Бэл его любил. Высокого, широкоплечего и мускулистого по-альфячьи, разрисованного по коже предплечий вязью выбитых колдовских, цветных рисунков, беловолосого, шалого. И повисшего на шее хрупким грузиком русенького Мила даруна любил. Каждого – по своему, но одинаково сильно.

И, потребуй злые лесные духи выбрать между ними – разорвался бы напополам.

Деревянный остов кровати, агонизируя, громко затрещал под рухнувшей на нее тройной тяжестью и подломился сразу четырьмя ножками. Грохнуло о половицы держащей тюфяк рамой. Испуганный падением Мил, зажатый упоенно целующимися Бэлом и Рысем, охнул, забился, пытаясь вырваться…

…И – тут же завизжал, тонко и пронзительно, хором с завопившими бетой и альфой – сверху хлынула холодная вода.

Ибо бдили старшие вдовцы Таура, папа Бэла и Плющ, не пожалели двух полных ведер, окатили щедро. Плохое время выбрал Бэл сорваться в гон. И Рысю зря за собой утянул.

Спустя четыре лучины трое несостоявшихся полюбовников, медленно плавясь от похоти, сидели, в рядочек, нахохленными, обижеными воробушками в общинной шаманов на лавке, ежась в мокрой одежде, пили маленькими глоточками сваренный Даром, горячий успокоительный отвар. Прятали мордахи. Бледнели, краснели.

Шаманы не церемонились, раздавали парнишкам люлей за едва не совершенную глупость щедро, не скупились ни на слова, ни на подзатыльники.

Особенно сильно доставалось, без сомнений, Рысю – с альфы и омежки спрос меньший, природа у парней такая.

– Ты – шаман! Надежда деревни! – Ругал понурившего бедовую голову ученика Дар, топая ногой: – Бета! Течки не для тебя предназначены духами! Или шур вселился? А?!

– Так изгоним шура! – С другого бока напирал Мир: – Запросто! Прямо сегодня и изгоним!

Рыся слушал и вздыхал, терпел. Юноше было что возразить в свою защиту, но он слишком уважал вырастивших его Дара и Мира, чтобы устраивать скандал. Ждал, когда оба откричатся.

Наконец, шаманы подустали и малость утихомирились. Сорвавший голос Мир сгреб с подоконника кувшин с успокоительным отваром и припал к нему, шумно глотая.

Дар же, решивший, что отвар тут слишком слабенький будет, вытянул, за горлышко, из-под стола здоровенную бутыль самогонки. Мужчина плеснул в почтительно поданную Рысем кружку примерно на три пальца, выпил махом, крякнул и утерся рукавом.

– Забористая, – прохрипел, приваливаясь плечом к стене: – Уффф…

Бдящий Рыся придвинул табурет, и Дар на него опустился.

– Сядь уже, не маячь, – бросил Миру: —Тоже прими огненной.

Налил и протянул. Мир присел возле Рыся на скамью, взял кружку в ладони, но пить не спешил. Смотрел на ученика, хмурил темные, красивые, дугами, брови. Изучал.

– Выкладывай, что на языке вертишь, – попросил вдруг. – Дозрели мы.

Рыся прищурил веки совершенно по-кошачьи, переводил мерцающий загадочной зеленью взгляд с одного учителя на другого и обратно. Размышлял, с какого края подступиться.

– Шур не при чем, – начал, и потупился: – Просто… – юный бета решился и договорил страстным речитативом, как в омут бросился, по-прежнему изучая половицы: – Я люблю Бэла и Мила. Так получилось. Вы же друг друга любите! И вообще – почему вам можно, а мне – нельзя? Я мастью не вышел?!

Сказал – и залился густым, стыдливым румянцем, даже шея и верхняя, видимая в распахнутом вороте рубахи, часть груди покрылись красными пятнами.

Дар и Мир молчали. Возразить на заявление ученика делящим около двадцати весен жизнь, шаманство и постель мужчинам было нечего.

====== Часть 8 ======

– Запрещаю. – Дар мощно прихлопнул кулаком по столу и тяжело поднялся на ноги: – Даже не мечтай, Рыся. Нет.

Мир дернулся следом за любовником и рывком за рукав вернул того на место.

– Помолчи, а? – попросил как-то жалобно. – Не смей калечить мальчишке жизнь! Себе покалечил – хватит!

Дар огненно зыркнул исподлобья и вновь потянулся к самогону.

– Сам молчи, – огрызнулся весьма злобно. – Тоже умник нашелся. Рыся – бета и шаман. Ему не положено иметь семью. Таков древний закон, духи проклянут.

Мир мгновенно заледенел. Поджав губы в нитку, мужчина решительно накрыл ладонью кружку, над которой Дар занес откупоренную бутыль.

– От шамана слышу, – фыркнул. – Не смей завидовать чужому возможному счастью, ежели свое в выгребную яму спустил. Просто заткнись. Или…

Побледневшего Дара буквально снесло с табурета.

– А ну выйдем! – прошипел мужчина, цепляя любовника за запястье и потащил вон из общинной, в сенцы: – Перетрем без лишних ушей!

Ни Рыся, ни Бэл, ни, тем более, робкий Мил не рискнули последовать за шаманами и подслушивать. Остались сидеть воробушками – у них имелись собственные насущные проблемы. Например, сделанное Рысем четверть лучины назад признание.

– Рыся, – Бэл соскользнул с лавки на пол и мягко опустился перед тоскующим шаманчиком на колени, заглянул снизу в низко опущенное лицо парня: – То, что ты сейчас, при всех нас, сказал – это правда?

Рыся коротко выдохнул и поднял на взявшего его за руки альфу глаза. Из расширенных бездонными пропастями зрачков юного беты плеснуло огромным, черным, клубящимся страданием.

– Правда, Бэл, – прошелестел он обреченно. – Зачем бы я стал врать?

Бэл застонал и уткнулся носом в колени друга детства. Со спины его, всхлипывающего от переизбытка эмоций, обнял скатившийся с лавки Мил и все трое замерли, обмениваясь теплом.

В наступившей тишине внезапно явственно раздался, из сенцев, голос Мира – мужчина почти кричал:

– Идиот! Нашел, кого сравнивать! Таур был твой брат, а Рыся и Бэл не родственники! Братоубийца! Не позволю!

Бэл выпустил руки Рыся и встрепенулся, вскинул голову. Насторожились и Мил с шаманчиком. А ссора в сенцах продолжалась и крепчала.

На этот раз на крик перешел Дар – видимо, выпитый самогон заставил мужчину потерять контроль:

– Захлопни пасть, идиот! Развонялся, о чем не следует! – Что-то упало с грохотом, покатилось. – Мои мсти – не твое дело, я здесь тебе загоняю! И ты мне – не указ, дырка! Хуже омеги! И изба – моя, мне от дяди по наследству досталась! Не нравится – проваливай! Не держу!

Снова шум, звук удара, словно добанули о дверь чем-то тяжелым, навроде человеческого тела, и – замолкли, завозились.

– Передрались!!! – Ахнул Рыся и вскочил, отталкивая Бэла, ринулся в сенцы.

Растаскивать Мира и Дара, вестимо.

Не успел – ведущая из сенцев дверь слетела с петель и рухнула внутрь общинной, вместе с сцепившимися намертво шаманами. Мужчины рычали и выли дикими, утратившими разум зверями, вцепившись друг в другу, оказавшийся сверху Дар явно побеждал. Придушенный им Мир хрипел и дергался, но разжать на горле хватку любовника был не в силах.

– Топай за Тауром! – Истошно орал Дар. – Ты никогда мне не был нужен, как он и Ёла!

…Ёлой, вообще-то, звали папу Бэла. Так, если интересно…

Неминуемое убийство предотвратил, как ни удивительно, Мил – ухватил от печки полено и с плеча, не щадя, жахнул им увлекшегося Дара по маковке. Мужчина без вскрика обмяк киселем на свою не состоявшуюся жертву – потерял сознание.

– Вот так-то, – сказал бравый дарун опешившим Рысе и Бэлу, гордо вздергивая нежный, не знакомый с бритьем подбородочек. Омежка небрежно отбросил сослуживший службу и не нужный теперь березовый чурбачок в угол и, плюя на ладони, добавил назидательно: – Полено, любимые мои – орудие замечательное. От упившихся и одержимых шуром мужей помогает. Вам обоим урок на будущее.

Потрясенные произошедшим, по совокупности, узнавшие вдруг Мила и шаманов совсем с иной стороны Бэл и Рыся не шелохнулись, хлопали тупо ресницами.

– Чо лупитесь, совы? – Мил пренебрежительно подбоченился: – Вяжите Дара, хозяева, бегом, коли дышит еще! Бэл! – Юный дарун наставил на замотавшего в ужасе головой альфу палец: – Он же твоего тату к духам отправил, под предлогом изгнания шура! Неужели ты до сих пор не врубился!

====== Часть 9 ======

На раскачивающегося, с коленей, на полу у остывающего тела Дара Мира было страшно смотреть. Мужчина не кричал и не плакал, молчал, ломая татуированные руки, позвякивал в полной тишине общинной амулетеми. Его лицо застыло восковой маской, тусклый взгляд был устремлен в пространство, губы беззвучно двигались.

О чем думал шаман, шепча поминальную молитву по любимому, с которым прожил столько весен? Проклинал ли его, или умолял вернуться? Ненавидел ли Мила, невольно ставшего убийцей?

А ведь отвечать за проступок раба по закону должен хозяин. Наказание перед деревней нести не даруну – Бэлу. Что расскажет Мир на общем совете сельчанам? Правду? Или соврет, жалея едва оперившихся и обретших понимание в любви вчерашних подростков?

Загадка.

Растерянные, не знающие, что теперь делать, Бэл и Рыся сидели на корточках рядом со скорбящим, вздыхали, подавленные навалившейся новой бедой. Мил, утративший всю недавно проявленную храбрость, всхлипывал из угла за печкой, где поленница. Сам туда забился, никто не загонял. Трясся зайчонком от осознания содеянного, боялся.

Глупый омежка. Ну, возможно, разложат его на лавке без портков и отходят, заголенного, хворостиной. Мелочь, не стоящая слез. Бэлу же могут казнь присудить, запросто, без шуток.

Мир внезапно прекратил движение торсом взад-вперед и замер, прикрыв сухие глаза.

– Рыся, мальчик мой хороший, – позвал глухо, – плесни-ка мне самогону. Треть кружки, больше не нужно. А не то упьюсь, к болотнику.

Шаманчик вздрогнул и подорвался исполнять поручение. Налил, подал учителю с глубоким, почтительным поклоном.

– Благодарствую, – Мир с усилием поднял веки, взял протягиваемую юношей кружку и уставился на ученика, не мигая. – Садись обратно, – велел по-прежнему негромко: – Говорить хочу. И даруна сюда приведи, его это напрямую касается.

Рыся повиновался беспрекословно. Вытянул упирающегося, отчаянно скулящего Мила из-за поленницы и практически силой приволок учителю под очи.

Едва оказавшись перед шаманом, омежка перестал подвывать, бухнулся на колешки и принял, согнувшись в три погибели, приличествующую невольнику униженную позу лбом в половицы, скрестил за спиной запястья. Мол – виновен и весь в твоей власти.

Мир кисло скривил уголок рта и положил кающемуся рабу ладонь на затылок.

– Я знаю, ты нечаянно, – сказал ровным, лишенным эмоций голосом: – Не реви. Считай – изгнал из деревни шура. Шуры, – мужчина скрипнул зубами, – разные бывают. Есть глупые да жадные, как тот, который вселился в Таура. Те нетерпеливы, жажут много и сразу и быстро проявляют себя. Вычислить их несложно. А есть и умные, – Мир вновь закачался, едва слышно выругался, выдавая терзающую сердце муку. – Они самые страшные. Затаиваются и действуют исподволь, губят жизнь за жизнью…

Мил всхлипнул, и шаман погладил парнишку по волосам, утешая, продолжил:

– Это я не сумел распознать шура вовремя, дарун. Слепец… Тебе же, – бета шумно сглотнул, – завещаю деток родить пять или шесть, хозяину твоему Бэлу и хозяину твоему Рысе в радость…

Получивший прощение, щедро благословленный на тройной союз с любимыми и плодовитость Мил завозился, ужиком вывернулся из-под прижимающей к полу длани шамана и, рвано выдохнув, выпрямил стан. Омежку мучили спазмы внизу живота, разбухший в заднем проходе от обильно выделяющейся смазки тампон распирал изнутри и при малейшем движении задевал заветную точку наслаждения, посылая по телу сладостные волны.

Облизнув пересохшие от частого дыхания губы, течный сжал ягодички и заерзал, более не в силах терпеть пытку желанием. Если бы не отвар семян дроба, дарун бы сейчас вряд ли что-либо соображал, прилюдно гоняя в кулачке свой омежий, аккуратный сучочек, захлебываясь стонами, вешался на любого оказавшегося поблизости альфу, умоляя засадить, да поглубже.

Мир почуял обуревающую парнишку жажду и тепло улыбнулся.

– Эх ты, – сказал печально. – Мокрая попенка на ножках. Издеваемся мы над тобой, бедняжкой, злыдни. Бэл, Рыся, – шаман хлопнул себя по бедру и вскочил: – Берите ваше добро подмышки, спальная где, знаете. Уложите, под тюфяком есть одна штука, ржать не смейте. Достанете, ему дадите и возвращайтесь, поможете мне с… – Мужчина запнулся, поморщился, и отыскал таки душевные силы, сумел закончить, – …с омовением.

Мил фыркнул и мотнул растрепанной головой – его роскошная, густая коса расплелась, выбившиеся волосы лезли в глаза. Оттолкнув с готовностью предложенную Бэлом руку, омежка встал без посторонней помощи.

– Мне не надо сопровождения, я сам ходить умею, – заявил с достоинством, плывущим, дрожащим от возбуждения голосочком, и шаман кивнул, одобряя, – штуку тоже сам найду. – И он удалился, кусая губы, откровенно подковыливая и шатаясь, за указанную удивленно моргающим Рысей дверь, плотно закрыл ее за собой.

Двое бет и альфа проводили омежку задумчивыми взглядами. Осмелел совсем невольник, течка напрочь страх уничтожила. Или он просто ранее ловко прикидывался робким и покорным? Так покорные шаманов поленьями не убивают.

Гадать да рассусоливать было некогда – посередине общинной имелся свежий, требующий внимания труп.

– Парни, – мрачный, хмурящийся Мир поманил Бэла и Рысю к столу: – Хлопнем по глоточку и приступим. Кроме нас, никто не сделает, увы. Чем быстрее управимся, тем быстрее к Милу в спальную попадете. И тогда – спальная полностью ваша аж до завтрашнего утра, я на сеновале переночую...

====== Часть 10 ======

Стараясь не прислушиваться к доносящимся из спальной омежьим сладким стонам и вскрикам, в шесть рук двое бет и альфа выдвинули на середину общинной широкую, до этого приставленную к стене лавку. На нее и уложили обвисающее тело Дара. Стянуть с трупа одежду оказалось делом нелегким – убитый Милом шаман был крепким мужчиной.

После тело обтерли мокрыми тряпочками, обсушили принесенной Миром простыней, завернули в плотное шерстяное покрывало и поверху обмотали бечевкой. Все. К погребению готов.

Покончив с печальными хлопотами, Мир и парни приняли еще по трети кружки самогона и сели на пол передохнуть. Мир молчал и, как ему казалось, незаметно время от времени промокал рукавом глаза. Оплакивал гибель любимого.

Горю несчастного ни Бэл, ни Рыся помочь не могли – не умели, увы, оживлять мертвых. Кляли, каждый про себя, Мила, перестаравшегося с изгнанием шура, течкующего, упражняющегося, очевидно, сейчас с вынутой из-под тюфяка шаманов, загадочной штукой в щедро предоставленной Миром постели. Что стоило глупому даруну стукнуть немного слабее, а? Ну, почему у омег в течку отъезжает напрочь соображение?