Текст книги "Индийская Сказка Со Вкусом Манго"

Автор книги: Елена Виткалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– оригинальное название дерева так и не удалось узнать. Оно, скорее

всего, имеет родственные корни с акациями. Огромные желтые гроздья

с едва уловимым ароматом почти полно-стью закрывают собой зеленую

листву. Почему «смерть европейца»? Потому что уже за сорок пять

градусов, не для каждого переносимо.

Недалеко от посольства Канады, в общем-то, через дорогу,

находится парк роз. В буквальном смысле парком это назвать нельзя.

Просто небольшая зеленая лужайка, на которой всегда цветут десятки

сортов роз. Тут и королевские плетистые, и махровые, и не очень,

всех цветов и оттенков. Бабочки, жучки, паучки, птицы, мамы с

детьми, влюбленные парочки, просто спящие на траве граждане и

случайно забредшие туристы с фотоаппаратами.

Любовь к садам у меня с детства. Жила-была когда-то маленькая

девочка в небольшом южном городе у подножья кавказских гор. Жила

девочка у бабушки с дедушкой в доме, принадлежавшем когда-то

известному местному поэту. За домом был сад. Совсем крохотный, но

включавший в себя целый мир. Весной дедушка наводил порядок,

вскапывал грядки, на которых потом по очереди распускались цветы.

Тут цвели нарциссы, в дальнем сыром углу на куче камней крупные

темно-фиолетовые фиалки. Потом к ним присоединялись абрикос,

черешня, груша, слива и виноград. Лепестки потом гоняло ветром по

всей тихой улочке. А сирень! Белая, сиреневая, какая-то необычно

темно-фиолетовая, махровая, когда-то привезенная из Персии! С нее

по утрам за шиворот сыпались капли росы, когда дедушка ломал

ветки, чтоб девочка отнесла их в школу. Цвел буль-де-неж (я только

не так давно узнала, что это вид калины обыкновенной. А «неж» по-

французски значит «снег») большими белыми шарами, состоявшими из

множества мелких звездочек. Роз было немного, зато летом над ними и

разноцветными флоксами кружили толстые важные бражники. Гортензия

была розово-фиолетовой и белоснежной – огромные шапки соцветий, в

которых вечно возились букашки, а в каплях росы отражалось солнце и

девочкин любопытный нос. На соседнем газоне под свисающими ветвями

белых и розовых дейций воображение поражали «дамские сердца» –

тонкие зеленые веточки с необычной формы цветами в виде розовых

сердечек, а в солнечных лучах ветер играл с высокими белыми

садовыми колокольчиками. В полутени радовали глаз разноцветные

аквилегии, которые я потом, сколько ни пыталась, так и не смогла

вырастить на лоджии. На оранжевом лилейнике всегда почему-то жили

красные с черным жуки-солдатики. Дедушка страшно гордился тем, что

как-то у него расцвели несколько алых маков, а бабушка – розово-

фиолетовым клематисом, который тогда считался редкостью. Осенью сад

полыхал золотыми шарами, и это было всегда немножечко грустно.

Теперь девочка давно выросла, и любовь ко всему цветущему

осталась с ней навсегда. И иногда, просыпаясь поутру и ощущая

солнечный лучик, ползущий по ресницам, хочется вскочить и бежать в

тот сад из детства, где дедушка несет тебе навстречу громадный бело-

фиолетово-розовый букет, с которого сыплется роса, в котором я ищу

цветы с пятью лепестками на счастье и на который потом с завистью и

улыбкой оглядываются прохожие. Из той далекой жизни.

* * *

В Раджастане, столицей которого является мой любимый Джайпур,

огромное количество фортов. Многие из них переделываются под отели.

Сначала оформляется аренда на девяносто девять лет, потом начинают

приводить все в порядок (многие такие форты нуждаются в капитальной

переделке и ремонте). В такого рода гостиницах чаще всего

роскошные номера с качелями, фонтанами, пушками, резными решетками

на окнах и тяжеленными коваными дверьми с такими же внушительными

засовами и здоровенными ключами с печатями. Павлинов только не

хватает. Конечно, чем дальше от цивилизации, тем скромнее. Но, тем

не менее, ощущение переселения в древность вас не покидает.

Как-то зимой мы с друзьями решили ехать встречать Новый Год

куда-то, ну, совсем в неизведанные места. Ожидания чудес начали

оправдываться задолго до обнаружения конечного пункта назначения,

когда мы на свежевымытых машинах решили объехать многокилометровую

пробку на лучшем хайвэе из Дели в Джайпур. Очень тонкий намек на

дорогу вывел нас в деревеньку, затерянную среди песков. Наверное,

мы произвели впечатление заблудившихся во вселенной и вывалявшихся

в пыли инопланетян, если о существовании таких там вообще

предполагали. Во всяком случае, нас вышло встречать все население.

Потом нам любезно стали показывать единственно верное направление,

указывая в прямо противоположные стороны. Впрочем, это никого не

смущало. Даже нас. Пришлось включать собственную интуицию, умение

ориентироваться в сторонах света и вспоминать когда-то прочитанную

инструкцию по выживанию в пустыне. Дальнейшая езда по пересеченной

местности а-ля ралли «Париж – Дакар» все же вывела нас к шоссе.

Наряд Traffic Police впал в оцепенение, когда из тучи пыли на

дорогу важно и тяжело вползли четыре машины, с трудом тащившие на

себе горы песка и, казалось, едущие сами по себе, ибо окон не было

видно, в принципе.

Движение было перекрыто, а нас с почестями проводили до

ближайшего автосервиса (видимо, не все возвращаются без потерь и

столь быстро), где отмывали и оттирали достаточно долгое время.

Зато мы не стояли в пробке!

К форту Мукхандарх мы добрались к вечеру. Правда, надо

сказать, что в Индии вечер с его сумерками – почти неправильное

понятие. Сумерек тут не бывает – откуда-то на вас сразу падает

ночь. Без предупреждения. Уставшие, голодные, но довольные собой,

мы жаждали дальнейших приключений. Европейцев там, судя по всему,

не видели никогда. У огромных ворот нас встречал швейцар в

национальном костюме, с чалмой на голове, босой и зачем-то с

саблей. За воротами на въезжавшую кавалькаду направляла дуло

внушительного размера пушка на лафете. Пока ставили машины, дети

умотали осваивать территорию, чтоб потом с завидной периодичностью

кричать откуда-то из поднебесья о том, что они заблудились.

Работники отеля искали детей, мы – работников отеля. В конце

концов, все закончилось счастливым воссоединением, мы пошли

размещаться по номерам, а мужчины решили заказать катание на

верблюдах, чье прибытие ожидалось «вот-вот». В Индии понятие «вот-

вот» или обязательное «tomorrow morning» (завтра утром) означает

все что угодно, кроме того, что должно, и может длиться неделю,

месяц или до следующей и последней инкарнации Вишну. Зимой в

Раджастане тепло. Днем. И даже жарковато, в отличие от прохладной

делийской погоды с обязательными последующими ночными

«непроезжими» туманами. Зато ночью здесь сыро и ощутимо холодно. В

номере стоял обогреватель без вилки. На мою просьбу разобраться

пришел милый мальчик, зачистил концы проводов, в розетку на стене

воткнул для надежности спички, потом сами провода и гордо нажал на

кнопку «вкл». Обогреватель заработал, парень ушел с чувством

выполненного долга, а я еще долго приходила в себя от сервиса и от

местных правил техники безопасности.

Такой встречи Нового Года в форте не было никогда. Мало того,

что в Индии новый год в нашем понимании отмечают редко, да и то

если говорить о больших городах. А если что-то и празднуют, то в

ресторанчике, но не везут с собой такое количество продуктов и

приспособлений для их приготовления, что для хранения надо выделять

отдельное помещение. Кажется, забыли посудомоечную машину и

яйцеварку.

Нам разрешили оккупировать верхнюю открытую веранду, накрыли

столы и прислали специально обученных приготовлению цыплят

«тандури» поваров. Ночь была ясной, звезды купались в шампанском,

Новый Год был встречен троекратным «ура!» и салютом. В конце

концов, у наших столов со всевозможными вкусностями и деликатесами

оказалось все население гостиницы и вся обалдевшая прислуга. Откуда-

то взялись обещанные верблюды, и народ поехал кататься. Я думаю,

что ночное шествие сельчане помнят до сих пор. Сами отдыхающие,

вернувшись, были на седьмом небе и с упоением рассказывали о том,

как гордо ехали по пустым песчаным улочкам, считали звезды и хором

пели «Эх, тачанка!», замолкая лишь на открывании очередной бутылки

и чокаясь друг с другом бокалами. Бедные верблюды!

* * *

Когда мы, привыкшие к шумной столичной жизни, попадаем в

провинцию, сразу кажется надуманной фраза о том, что вся Индия –

это один сплошной большой рынок. Несколько километров вглубь от

дорог, не очень крупных населенных пунктов – и перед вами предстает

совершенно иной образ страны. Небольшие наделы земли с крохотной

глиняной или кирпичной хижиной, крытой тростником, почти всегда с

клумбочкой с нехитрыми цветами, веревкой, на которой сушится белье

и непременные сари, загоном для коровы или буйвола, ведрами или

глиняными кувшинами с водой. Все чистенько, никаких мусорных

свалок, свойственных городам. Два-три карапуза под присмотром

старших, 7-9-летних. В Раджастане, который представляет собой

полупустыню, на западе переходящую в пустыню, мы видели и более

скромное жилье, которое и жильем-то назвать можно с большой

натяжкой. Это не палатка, не шалаш. Просто крыша из сухих пальмовых

листьев на ножках, которая худо–бедно спасает от палящего солнца.

Прямо на песке под крышей расстелено старое тряпье, в «углу»

пожитки: кастрюля, емкость для воды, мотки веревок, свернутое

теплое одеяло. На «крыше» пара свитеров и носильные вещи. В

«хижине» грудной малыш, рядом улыбающийся папа в укороченной

дхоти, рубашке и грязном тюрбане. Бос, небрит и, похоже, вполне

доволен судьбой. И вооружен старой-престарой винтовкой.

Неподалеку внимание привлекли пастух с пастушкой. Возраст

определить сложно. Может быть, тридцать, а может, и все пятьдесят.

Параллельно с основной работой пастух обрубал сухие ветки акаций,

примостившись на дереве так, что мы его сначала и не заметили.

Худой, сухой, смуглый – не отличить от большой, съежившейся на

солнце ветви.

У них нет телевизоров, мобильных телефонов и прочих благ

цивилизации. Вся жизнь – борьба за выживание и тяжелый физический

труд. Не до философского поиска смысла жизни и решения глобальных

проблем человечества.

Но каждое утро по этой пыльной полупустынной местности тянутся

стайки детей в школьной форме. Получить образование – значит,

получить шанс найти себе иную судьбу, выбиться в люди. И учатся они

с упорством муравьев, а после занятий помогают родителям, берут

пример с отцов, уважают старость и чтят традиции. И мне очень

хочется, чтоб мальчишка, который все допытывался у нас, кто мы и

откуда, и что это за страна такая – Россия, прочитал когда-нибудь

Толстого и Чехова и стал профессором русской филологии в Делийском

университете.

* * *

В Самод мы приехали днем. Удивительно, но добрались без

приключений и обычных плутаний. Пару раз останавливались спросить

нужный поворот да сфотографировать что-нибудь, привлекшее

внимание. Не доезжая до городка с десяток километров, я

заинтересовалась кривым деревом, чудом цепляющимся полуиссохшими

корнями за склон холма. Дождей не было давно, и я подумала, что,

занеси меня сюда судьба во второй раз, страдальца этого я уже не

застану. У подножия холма неожиданно обнаружился мокрый парнишка,

сидевший на каком-то непонятном скоплении каменных плит. При

ближайшем рассмотрении выяснилось, что это не просто так камни.

Оказалось, что они обозначают борт колодца. Судя по всему, колодец

был не просто старый, а очень древний. Глубину определить было

невозможно, парень нас не понимал (как и мы его), а камень,

брошенный вниз, отзываться упорно не желал. Вниз вела лестница из

полусгнившего дерева и позже кем-то прикрученных железных ступеней.

Все это доверия не внушало, и казалось, что вниз решится полезть

только кто-нибудь ненормальный или невесомый. Однако ведра рядом

были наполнены водой. Понятно, что колодцы, которых мы встретили по

пути немало, когда-то были куда как более востребованы. Но время

течет, люди перебираются в более пригодные для проживания места, а

следы их пребывания заносятся песками. И все равно пацан посредине

полупустыни без видимых признаков цивилизации в поле зрения с

ведрами воды у кажущегося пустым бездонного колодца еще долго

будоражил мое воображение.

Самод напомнил мне известную сказку о Кощее – жизнь его в яйце,

яйцо в сундуке, сундук на дубе, дуб на острове. Пока мы добирались

до отеля, я насчитала четыре или пять разной степени огромности

укрепленных старинных ворот с лестницами и башенками. Сам дворец

махараджи, частично переделанный под гостиницу, находится за всеми

этими укреплениями и являет собой поистине райский уголок. Большой

двор с цветущим садом, парадная лестница, швейцары в торжественной

униформе. Дворец представляет собой цифру восемь с еще одним

прикрепленным звеном. Таким образом, внутри есть три очаровательных

открытых небу дворика с кафе, магазинами и барами.

Как выяснилось на ресепшене*, нас тут никто не ждал. Свободных

номеров не было. Зарезервировать места можно было в двух случаях:

если вы их бронируете из Европы или если являетесь друзьями

(знакомыми) семьи владельца дворца. Ни первый, ни второй, ни какой-

то еще фантастический вариант к нам не относился, поэтому мы с

мрачным видом отправились пить кофе и соображать, успеем ли

засветло добраться до Джайпура.

Минут через двадцать к нам направилась молодая симпатичная

девушка, которой кланялся весь персонал. Она оказалась самой

махарани – т.е. женой неведомого нам раджи, по-нашему – князя,

хозяина отеля. Мило улыбаясь, извинилась и предоставила в наше

распоряжение собственные апартаменты. Скажу честно, в такой роскоши

я не жила никогда, и вряд ли буду. Огромная комната, больше похожая

на королевский зал для публичных аудиенций, находилась на втором

этаже и резным балконом выходила в один из внутренних дворов. Полы

застланы коврами. Не современными, а старинными шелковыми. Стены

увешаны фотографиями когда-то царствующих особ и их семей, которые

были в родстве с нынешними владельцами. На слонах, на охоте на

леопардов, во время игры в гольф, на приемах, балах, с

многочисленными внуками, с главами партий и Конгресса, с

иностранными делегациями, с Д. Неру и М. Ганди. Оружие, неизменная

пушка, старинные скульптуры из бронзы, качели на цепях, приделанных

к потолку. Хрустальные люстры со звенящими, переливающимися в

солнечных лучах подвесками, картины, кровать размером с мою

московскую квартиру под неописуемо красивым, расшитым золотом

балдахином, позолоченная фурнитура в ванной. Все блестит, сверкает,

благоухает и подавляет роскошью. Налюбовавшись и наохавшись, мы

пошли обедать, после чего муж и дочка отправились отдыхать в

бассейн, а я – гулять по городку. Когда говорят, что белым женщинам

одним не рекомендуется никуда выходить, не соглашусь. Где я только

ни бродила в одиночестве! Наоборот, замечала, что к вам скорее

подойдут и предложат помощь или просто расспросят, кто, откуда,

зачем и почему, нежели будут строить коварные планы. Главное, быть

доброжелательной, не лезть на рожон, не одеваться вызывающе и

относиться к обычаям и людям с уважением.

За воротами, где стоят в ожидании туристические автобусы,

растет огромный баньян. Такой я видела в первый раз. У него сверху

свисают вторичные корни, благодаря которым дерево разрастается в

непроходимые дебри и становится похожим на косматого угрюмого

старца. Вниз идет дорога, за поворотом упирающаяся в еще одни

ворота, у которых сидит охрана с ружьями. Почему-то я сильно

сомневаюсь в том, что из них можно стрелять – уж больно ржавый у

них вид. Рядом торчит водопроводный кран, и под струей воды

принимают водные процедуры двое мужчин, совершенно не обращая ни на

кого внимания. Улица узенькая, относительно чистая, со сточными

канавами по краям. На деревянном помосте сидит некто в бывших когда-

то белыми одеждах и самозабвенно колотит палочками по барабану.

Барабанов два, и я задумываюсь над вопросом – такой же гадкий звук

у второго инструмента или нет. Мужик меня не видит, ничего вокруг

не слышит, мурлыкает что-то под нос. От отеля за мной увязался

паренек, явно думая заработать на наивной иностранке. Но, услышав,

что я живу в Индии много лет, решил просто прогуляться за компанию.

Он рассказал, что вчера тут была свадьба и много музыкантов. На

вопрос «Где тут?» махнул куда-то неопределенно, а на вопрос о

барабанщике ответил коротко, что это же здорово, и всем очень

нравится. Не знаю, как всем, но у меня после пятиминутного стояния

рядом готовы были лопнуть барабанные перепонки. Дальше мне были

показаны дома, где живет его дядя, троюродная тетя, мама приятеля и

прочее-прочее. Нам встретились одиноко сидящие на земле люди

неопределенного возраста и еще более неопределенных занятий. Одним

был мужчина, очень задумчивый и очень грязный, вторая – женщина с

кучей дешевых браслетов на руках и ногах, с серьгой в носу и

веревочками на шее. Сари было зеленым, платок на голове розовым,

дама была сердитая и что-то грубо сказала нам вслед. Перевода не

последовало. Спутник мой про них ничего не знал, да особо и не

заинтересовался. Он рассказал мне о том, что закончил школу, работы

тут нет, и он мечтает поехать в Дели и устроиться там. Я показалась

ему идеальным вариантом. Мне было предложено взять его поваром,

садовником, привратником, нянькой и секретарем. Когда я отказалась,

разочарованию не было предела. Зато я сфотографировала всех его

друзей и родных, встретившихся по пути, и по дороге назад к отелю

отдала всю мелочь, которую нашла в карманах. Таким образом, его

разочарование было несколько сглажено. Потом, уже из Дели, я

послала на записанный на клочке бумаги адрес плотный пакет с

фотографиями и благодарственным письмом на гербовой бумаге.

Надеюсь, оно нашло адресата.

* * *

На фотографиях, сделанных мною в Индии, практически нет людей,

попавших в кадр случайно, – исключительно благодаря своей

национальной импозантности.

Вот серия снимков жителей деревеньки у озера Бадхкал. Они очень

стеснялись, прятались в свои незатейливые домики и выглядывали

оттуда, улыбаясь. Я не понимаю хинди, разве что «тора-тора» (чуть-

чуть), а они не говорят по-английски. Но жестами давали понять, что

никто никогда не приезжал фотографировать их специально. Самые

смелые подходили ближе и, хотя им очень хотелось быть

сфотографированными, выталкивали вперед себя самых уважаемых и

самых скромных. Так появилась «Мадонна с младенцем» – молодая

женщина, не знающая, куда деть глаза, и вовсю таращившийся на меня

ее сынишка на руках. А вот грязный мальчишка лет пяти в майке не по

размеру с надписью «Tiger», размазывающий сопли и улыбающийся самой

радостной и очаровательной белоснежной улыбкой. Его мать чистит

огромный таз во дворе своего дома. Выражение лица напряженное, ибо

я тут – незваный гость. Дом – это слепленные навозом камни.

Земляной пол, из мебели раскладушка с видавшим виды тряпьем и полка

с посудой. Во дворе буйвол, который в холода живет вместе с семьей

в доме, потому как является почти единственным источником

существования. А вот уважаемый всеми дедуля с намотанным на голову

одеялом. У него поразительно добрые глаза, увы, с катарактой и

обезоруживающая скромная улыбка. На другом снимке – женщина в

мужской рубашке вяжет на спицах, ее соседка лет шестидесяти

расчесывает длинную косу и лучезарно мне улыбается, демонстрируя

голливудскую улыбку.

Когда я приезжала в это место через некоторое время, знакомых

лиц не увидела. Женщины стирали белье в озере, которое даже условно

нельзя назвать чистым. Голопузые дети возились рядом, их братья

постарше собирали хворост, но фотографироваться с вязанками на

голове категорически отказывались. Для приезжающих отдыхать тут

есть развлечения – карусели, качающиеся из стороны в сторону и

издающие предсмертные скрипы, и катание на лодках. В одной такой

лодке, где в ногах хлюпает проникающая вода, сидит из последних сил

пытающийся сохранить серьезность парень лет двадцати. Потом не

выдерживает, хохочет и зовет меня кататься.

Куда бы мы ни ездили, я старалась всегда фотографировать в

первую очередь людей. Памятники архитектуры, конечно, тоже, но они

статичны и выражают только величие былых цивилизаций. Страна для

меня отражается в лицах, в выражениях глаз, в жестах, улыбках,

смущении, радости, задумчивости, ожидании, грусти. Люди – это то,

как и чем живет их родина, они интересны в своих мечтах, надеждах,

стремлениях. Что может быть интереснее выражения лица и глаз

напротив?

* * *

В Индии великое множество святых мест. С ведических времен

известны святые пророки Бхарадваджа, Васиста и Валмики. Жили они в

Уттар Прадеш (один из штатов страны). В те давние времена эти места

назывались иначе – Mashya Desa, и там были написаны несколько

святых книг из Араньян и несколько эпических эпизодов из Рамаяны и

Махабхараты. Увы, нам не повезло побывать везде, где хотелось. Но о

Хардваре и Ришикеше я расскажу.

Хардвар («Врата Божьи») – место для паломничества

последователей бога Шивы и бога Вишну. Город относится к одному из

семи святых городов Индии. Расположен на правом берегу Матери

Ганги. Здесь каждые двенадцать лет проходит церемония Кумбха– Мела.

Считается, что омовение в священных местах очищает от грехов.

Священными считаются семь рек – Матерь Ганга (Ганг), Ямуна

(Джамна), Инд (Синдху), подземная мифическая Сарасвати, Нармада,

Кавери и Годавари. В Хардваре для священного омовения может

собраться как минимум от ста тысяч до одного-двух миллионов

человек!

Когда-то давно боги узнали, что на дне океана находится

священный амрит – эликсир бессмертия. Океан решили «взбить». Эта

затея богов и демонов называется «пахтаньем». Змей Басуки при этом

намеренно отравил воду, и демоны потеряли сознание. Как раз в этот

момент со дна поднялся священный амрит – Amrit Kumbha. Боги выпили

его и стали бессмертны. Шива унес остатки напитка бессмертия. Те

места, где он пролился с высоты, и стали теми семью священными

местами, где проходит Кумбха-Мела.

* * *

Хардвар – город совсем небольшой. Где в нем умещается то

количество народа, которое мы видели – загадка. Здесь и в Ришикеше

нам то и дело встречались паломники, – в основном, пожилые люди с

отрешенным выражением лица. На ком-то шерстяная шаль, кто-то

замотан в совершенные обноски. Один чист и аккуратен, другой как

будто только что извалялся в соседней луже. Фотографироваться

особого желания не изъявляют. Кроме как у входа в какой-то ашрам,

где меня с дочкой чуть не снесли с ног, когда я пообещала по пять

рупий за снимок. Как мне потом сказали, предложенный мною «гонорар»

– это чересчур, а вот монетка в рупию – самое то (один американский

доллар тогда равнялся примерно сорока восьми рупиям). Кстати

сказать, ощущения не из приятных, когда вас хватает со всех сторон

немыслимое число немытых рук, и все это сопровождается не вполне

дружелюбными интонациями в голосе. А считается, что паломники ой

как далеки от бренных реалий бытия.

Самый известный храм в Хардваре построен на месте отпечатка

ноги Вишну. Во всяком случае, так гласит легенда. Сюда тянутся

бесконечные потоки людей. Омовение в священных водах Ганги тут

обязательно для каждого верующего.

Вечерами воды великой реки полны мерцающих огоньков. Это так

называемая процедура «Ганга-Арати», когда люди спускают на воду

кораблики из листьев, полные цветов с зажженными ароматическими

свечами. Память о тех, кого уже нет с ними.

На южной окраине города находится известный университет

«Гурукул Кангри». Здесь преподают гуру, и само преподавание ведется

устно, как когда-то Веды передавались из уст в уста, из поколения в

поколение. Это так называемый Ведический центр обучения. Мне очень

хотелось узнать об условиях приема, но как-то не сложилось.

Проникнуться атмосферой Хардвара можно на местном рынке. Такое

ощущение, что он мало изменился с давних времен. Тут продают все

для священных ритуальных церемоний – благовония, свечи, венки из

цветов, скульптуры из бронзы, сухие краски в маленьких пакетиках и,

конечно, небольшие сосуды для воды. В них можно унести, увезти

драгоценные капли из священной реки.

Правда, в самом городе цвет воды скорее грязно-серый. А вот

выше по течению он становится бирюзово-голубым. Представьте себе

зеленые сосновые леса, аромат хвои, смешивающийся с запахом

сандала, отмели из мелкого белого песка, голубую реку и синее небо

с белоснежными облаками. Зрелище незабываемое. Особенно в ясный

солнечный день, когда дорога полна паломников и отшельников-

саньясинов в оранжевых одеждах. Саньясин – это человек, который

отказывается от имени, семьи и имущества, чтоб остаток жизни

посвятить медитации для достижения духовного освобождения от

последовательности рождений и смертей. Это духовное освобождение

называется Мокшей.

И я точно знаю, где находят покой упавшие с неба звезды.

* * *

Ришикеш тоже небольшой городок. Самое главное в нем –

бесконечные ашрамы и мост через Гангу. Ашрам – это приют для

паломников. Они здесь на каждом шагу. На любой вкус. Может, мне

показалось, но на левой стороне реки они более комфортабельные, и

там больше иностранцев, приехавших с целью понять тайную док-трину.

Ашрамы предлагают курсы древнего ведического знания. Кроме того,

живя там, вы можете изучать йогу, хинди, санскрит, национальные

танцы, учиться медитации, а заодно и правильному питанию. Ибо все

тут исключительно вегетарианцы. Мы зашли в один из ашрамов. Чудный

дворик с цветущими деревьями, клумбами роз, фонтанами и

скульптурными изображениями богов, в основном, Вишну и Шивы.

Широкие скамьи, на которых спят, читают или размышляют, нас не

замечая в упор. Каждый погружен в себя. У главного входа какая-то,

судя по всему, очень обеспеченная семья кланяется импозантному

мужчине в оранжевых одеждах, с черной с проседью бородой и длинными

волосами. Оказалось, что это глава ашрама, приравниваемый к святым.

Зовут его Пуджа Свами Чидананд Сравати-джи, он духовный наставник

ашрама «Парматх Никетан».

Как нам любезно сообщила его секретарь, молодая американка,

остановиться в ашраме может каждый. Естественно, узнав

предварительно о наличии свободных мест. Жить можно и бесплатно.

Правда, потом вам намекнут о возможных пожертвованиях, но коли нет,

так нет. Обитель существует на средства, собираемые большей частью

индуистской общиной в США. А это очень большие деньги, поверьте. Я

видела «Золотую» книгу индуизма, где перечислены все семьи,

пожертвовавшие немало денег. Самая распространенная сумма – «всего

лишь» сто тысяч долларов. Так что, хотите быть внесены в историю –

no problem.

В ашраме много иностранцев; мы видели голландцев, японцев и

англичан с бритыми головами. Живут в маленьких комнатах, удобства

общие. Питаться можно тоже в общей столовой, а можно покупать

продукты самому и готовить вам будут индивидуально за

определенную, достаточно скромную сумму денег. Проживающие

предоставлены сами себе, кроме обязательной утренней службы и

вечерней процедуры разжигания огня. Для последней каждые сумерки в

обязательном порядке моется лестница, идущая к водам Ганги.

На каждом шагу что-то продается – фрукты, овощи, специи, ткани,

сари, незамысловатые пластмассовые игрушки и поддельные часы

«Касио». Только тут я смогла купить то, о чем мечтала всю свою

сознательную индийскую жизнь. Дхоти. Это такой кусок материи,

который весьма замысловатым образом обматывается вокруг ног мужчин,

заменяя брюки. В Дели дхоти не продаются, да и не так часто

встречаются на прохожих. На мой вопрос о технологии заматывания

знакомые индусы только пожимали плечами, улыбаясь. Скорее всего,

для них это неудобный в ношении пережиток прошлого, не достойный

внимания. В больших городах дхоти явно вышли из моды, что, впрочем,

вполне понятно. Зато в Ришикеше вокруг странной мадам собрался

весь рынок, знаками объясняя, что это исключительно мужская одежда.

Поняв, что я в курсе, стали показывать друг на друге и на себе. Все

это с исключительной быстротой и сноровкой. Пришлось просить еще и

еще. Продавцы были в восторге, уж такой экзотикой почему-то мало

интересуются иностранцы. Купленная дхоти была подарена моему

знакомому Павлу, «повернутому» на Востоке в хорошем смысле слова.

Правда, запомнил ли он процедуру «надевания» и выходит ли в этом

одеянии в «свет» – не знаю.

Ресторанчики в Ришикеше на каждом шагу. Вот зазывала в одном из

них. Сидит на возвышении на подушках. Брит налысо, только на

макушке клок волос, уложенный неимоверным образом и похожий на

жало. Голова вся выкрашена чем-то светло-розовым, на лбу красно-

желтый трезубец. Брови нарисованы черным, глаза подведены, на щеках

красно-желто-белые круги. Красная майка, гирлянда цветов на шее,

бусы из дерева, желтые штаны и серо-буро-малиновые носки. Рот до

ушей и приветственные жесты. Что он всем своим видом изображает –

понять невозможно. Может, пугает демонов мясоедения, присутствующих

в забредающих сюда туристах? Или считает себя идеалом красоты в

местном понимании этого слова? Или ему просто в кайф? Правда, наши

мужчины почему-то сделали свои выводы, заподозрив его в

неправильной сексуальной ориентации, а потому решили поискать

другое место для обеда.

Мостов через Гангу два. Один старый, обычный – Рама Джхула.

Другой – новый, подвесной, Лакшман Джхула. Правда, зная, что часто

в Индии строительство идет «на глазок» и «на авось», и в

большинстве случаев вручную, вступать на мост было страшновато.

Тем более, что у нас еще не решен вопрос о последующих жизнях. Но

ничего, обошлось. Зато ничего не боятся обезьяны, которых тут тьма-

тьмущая. Они носятся по опорам моста, так и норовя выхватить у вас

из рук все, что «плохо лежит». По самому мосту умудряются ехать

повозки, запряженные осликами, заставляя двуногих вжиматься в

перила. С моста открывается чудесный вид на Гангу, сам городок,

лодочки, перевозящие пассажиров с берега на берег, ашрамы и горы

вокруг.

Останавливались мы в отеле под называнием «Стеклянный Дворец»,

выше Ришикеша на несколько километров. Отельчик маленький, почти на

самом берегу реки. Дети, наслушавшись разговоров о сплавляемых по

Ганге на плотах умерших, отправились на поиски следов и вернулись

разочарованными. За трое суток пребывания мы ничего похожего не

видели, кроме трех плотов любителей серфинга. Вода в Ганге

чистейшая. Мужчины собрались было смывать в священных водах грехи,

но как-то быстро остыли. То ли грехов так много, что можно было бы

простудиться, то ли все вспомнить не могли. Да и погода была

прохладная. Сад в отеле полон цветущих роз, пуансеттий и

садовников. Утром, проснувшись, я долго лежала и прислушивалась к

шуму реки, восстанавливая в голове кадры вчерашнего дня, полного

интересных событий. Удивительно, крем для лица, который я открыла в