Текст книги "Агент в кринолине"
Автор книги: Елена Хорватова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
Глава 18
В то время как граф Чертольский, как и положено молодожену, наслаждался радостями супружеской жизни, в штабе Рушукского отряда, в кабинете генерала Палич-Верейского происходил неприятный разговор между его превосходительством и английским маркизом Транкомбом.
Маркиз был отнюдь не в восторге от того, каким образом его освобождают (если еще не считать изначального возмущения по поводу недолгого ареста), и не желал скрывать от русских офицеров свои чувства.
Генерал со своей стороны вроде бы приносил извинения и вроде бы держался почтительно, но и сама почтительность его, как ни странно, демонстрировала, что все обиды английского аристократа генералу безразличны, и, по мнению Палич-Верейского, было бы куда как лучше, если бы маркиз укоротил свой норов и удалился подобру-поздорову.
– В момент незаконного ареста со мной был портфель с важными документами! – бушевал маркиз. – Я требую, чтобы мне немедленно вернули мое имущество, украденное казаками.
– Да полноте, батенька, – незлобиво отвечал Палич-Верейский, тут же переходя на английский, чтобы иностранцу были доступнее генеральские слова (произношение, впрочем, оставляло желать лучшего, что отчасти снижало доходчивость оборотов). – Что-то вы, ей-богу, горячитесь попусту. Нервы, милорд, лучше бы поберечь, в нашем-то с вами возрасте…
– Я требую, чтобы мне вернули портфель с бумагами! – стальным голосом повторил Транкомб. – Мой арест сам по себе привел к дипломатическому скандалу, не усугубляйте положение, генерал.
– Рад был бы вам помочь, – развел руками генерал, – да вот куда-то ваши бумаги запропастились. Усугубляй, не усугубляй, а на нет и суда нет. Да и что там ценного, ваша светлость, между нами-то говоря? Книга там была, томик Вальтера Скотта, это да. Книга, она, конечно, ценность для образованного человека, к тому же денег стоит; так книгу вашу мы вам вернули. А пустые бумажки… ладно бы еще документы какие – купчие или векселя, это ценность, а то… клочки с цифирками. Проценты с капиталов, небось, подсчитывали? Купоны стричь готовитесь? Так мы в этом все равно ничего не поняли…
– Дозвольте, ваше превосходительство? – гаркнул низкий баритон от входной двери.
В кабинет вошел ординарец, в руках которого был пустой портфель. На крышке портфеля виднелась серебряная монограмма с гербом маркиза. Палич-Верейский еще раз внутренне поразился нахальству маркиза – держать шпионские шифровки в портфеле с собственной монограммой, возить их с собой, пробираясь в расположение войск чужой державы, да еще и требовать, чтобы отнятое при аресте непременно вернули при освобождении, это надо совсем не уважать своего противника. Так пусть уж милорд не взыщет, что портфельчик его теперь пуст…
– Вот, имущество английского подданного обнаружено, – важно доложил денщик. – На заднем дворе за кухней. Прикажете вернуть по принадлежности, ваше превосходительство?
– А содержимое портфеля где, так вашу и растак! – подчеркнуто сурово рявкнул генерал.
– Не могу знать, ваше превосходительство! – вытянувшись в струнку, отчеканил денщик. – Небось казаки искурили бумажки-то! Или еще по какой надобности использовали.
– Ну и что прикажете делать с этим народом, милорд? – снова развел руками генерал. – Не знаю, владеете ли вы русским настолько, чтобы понять сказанное, но мне доложили, что ваши бумажки, не сочтите за обиду, пошли на самокрутки, то есть на самодельные папиросы. Казаки – народ простой, без тонкости, была бы бумага, чтобы табачок засыпать и цигарку свернуть, больше им ничего и не надо. Портфельчик вот он, на задворках валялся, казачкам чужого не требуется. А уж за исписанные бумажонки не взыщите, ценности в них никто не увидел.
Милорд смотрел на Палич-Верейского так, словно собирался его искусать. А генерал, сохраняя на лице абсолютно безмятежное выражение, в душе страшно веселился.
«Что, голубчик, съел? Вот и объясняйся с нами хоть до морковкина заговенья! У нас валяние дурака – национальная забава, и никто нас в этой игре не переиграет!» – думал он про себя.
Но маркиз все же решил нанести ответный удар.
Состроив на лице доброжелательную гримасу, он вдруг сменил тон и доверительно обратился к генералу Палич-Верейскому:
– Господин генерал, мы уже достаточно поговорили о неприятных служебных делах, и теперь мне хотелось бы сказать вам пару слов не как политическому противнику, а как офицеру и джентльмену. Конфиденциально.
Генерал взглянул на адъютанта и вытянувшегося по стойке «смирно» денщика и отправил их заниматься делами подальше от своего собственного кабинета. Оказавшись наедине с англичанином, он нетерпеливо бросил:
– Я к вашим услугам, милорд.
При этом Палич-Верейский думал: «Интересно, что же это такое конфиденциальное решил сообщить мне маркиз? Неужто полагает, что я последний простачок и поверю всему, что бы он ни наболтал».
«Надеюсь, мои слова всерьез огорчат этого туповатого русского солдафона», – пронеслось в мозгу у Транкомба, прежде чем он начал говорить.
– Находясь под арестом, я из окна своего узилища наблюдал за трогательной картиной свадебных торжеств, – заявил маркиз. – Если не ошибаюсь, это было венчание графа Чертольского с моей служащей мисс Мэлдон.
Генералу не оставалось ничего, кроме как подтвердить правильность догадки маркиза.
– Что ж, моего благословения жениху и невесте не потребовалось, как и моего мнения по поводу этого скоропалительного брака, – продолжил Транкомб.
– Ну это и неудивительно, – невинным тоном заметил генерал. – Зачем им ваше благословение, милорд? И так все сладилось…
– А между тем я, как человек осведомленный, мог бы раскрыть глаза графу на некоторые стороны жизни его невесты, чтобы он принял столь важное решение о перемене своей судьбы вполне осознанно, а не под влиянием порыва. Как вы понимаете, генерал, никакой личной неприязни к графу Чертольскому у меня нет. Я выполнял задание своего правительства, он – своего; а вне этого чисто служебного противостояния он мне даже симпатичен. Вы, как я понял, тоже относитесь к молодому человеку по-отечески, поэтому не откажите выслушать мои слова. А уж передать их графу или нет – решайте сами.
И маркиз пустился в долгий рассказ, о том, что Мэри – девушка из семьи с весьма и весьма неоднозначной репутацией; ее отец погиб в восточных колониях при странных обстоятельствах, его подозревали в мародерстве и махинациях с казенными деньгами, впрочем, кто из офицеров колониальных войск этим не грешит? Брат мисс Мэлдон не так давно пойман маркизом на махинациях с поддельными векселями и в тот же миг оказался бы на каторге, если бы не мягкое сердце маркиза. Милорд лично скупил подложные векселя, а возбуждать против мистера Мэлдона судебное преследование не стал, хотя это еще не поздно сделать…
Сама мисс Мэри служила у маркиза в подчинении в качестве якобы личного секретаря; но это не совсем отвечает истине. Секретарь, и весьма опытный, мистер Гордон, у милорда есть, а эту молодую авантюристку с внешностью непорочного ангела милорд обычно использовал для самых пикантных поручений (генерал ведь понимает, о чем идет речь, не так ли?). В непростой службе маркиза на благо английской короны иногда приходится действовать сомнительными методами (что поделаешь, интересы Британской империи выше сантиментов, а цель оправдывает средства!). Поэтому помощь Мэри была незаменима, когда требовались женские чары, чтобы обольстить или совратить политических противников маркиза. От любви такой куколки никто еще не отказывался… однако рекомендовать подобную особу в качестве непорочной невесты маркиз бы не стал.
Вот и к Алексею Чертольскому девица была подослана в качестве специального агента – для слежки и возможного совращения, с целью сделать графа более покладистым. Неудивительно, что он увлекся – Мэри неплохо справляется с такими заданиями. Однако эта хитрая бестия решила, что ей выгоднее оставить службу и выйти замуж за наивного русского богача, тем более в Петербурге ее практически не знают, и за ней не потянется столь скандальный шлейф, как в Лондоне; можно будет без помех выдавать себя за добропорядочную особу…
Очень жаль бедного молодого графа, попавшегося в ее сети. Маркиз не имел возможности своевременно предупредить юношу, что игра этой авантюристки зашла излишне далеко. Теперь их брак освящен церковью, и расторгнуть его, вероятно, невозможно. Но если все же дойдет до расторжения (насколько маркизу известно, в России в исключительных случаях Священный синод допускает разводы), Транкомб готов дать любые показания под присягой, чтобы раскрыть истинное лицо этой порочной особы. Он ведь чувствует себя виноватым, что невольно испортил графу жизнь…
«Елки-палки, – думал помрачневший генерал. – Даже если милордишка вполовину приврал, все одно дело неладно. Дыма без огня не бывает. Рассказывать Алексею или нет? Черт его разберет, как лучше, может, скажешь – и погубишь его счастье, а может, не скажешь – и погубишь его жизнь… Куда ни кинь, везде клин!»
Маркиз Транкомб, выпущенный из-под ареста вместе со своим секретарем и лакеем, тут же, не задерживаясь, направился в сторону греческой границы.
Естественно, тут же собрался в дорогу и Алексей вместе с Мэри и присоединившимся к ним лордом Дартлвиллем. Было решено, что граф выедет верхом налегке, чтобы не потерять способность к маневру и не упустить из виду маркиза, а графиня с братом в сопровождении Степана потихоньку догонят его в экипаже.
Алексей уже гарцевал на лошади, намереваясь тронуться в путь, когда прибежал генеральский денщик и попросил его сиятельство господина графа заглянуть на пару минут в штаб. Пришлось спешиться и пойти к Палич-Верейскому – генералам отказывать в просьбах неловко. Однако в душе Алексей был уверен, что в подобных обстоятельствах генерал и сам мог бы прийти и проводить его, сказав на прощание то, что ему было желательно; Палич-Верейский должен был понимать, что ротмистр Чертольский в данный момент чрезвычайно торопится в путь.
У генерала Алексей провел не так уж много времени, но вернулся с таким «опрокинутым» лицом, что Мэри сразу поняла – что-то случилось.
– Алексей, можно тебя на два слова? – спросила она мужа.
– Я тороплюсь, – напомнил граф так сухо, словно разговаривал не с молодой женой, а с назойливой попрошайкой, от которой надо поскорее отделаться.
Но Мэри не привыкла так легко сдаваться. Она схватила под уздцы лошадь, на которую Алексей намеревался вскочить, и заявила, что никуда его не отпустит, пока он не объяснит, что случилось и почему он вернулся от генерала в таком расстройстве (мрачного лица Алексею было не скрыть).
То, что генерал не пришел попрощаться с молодоженами, на свадьбе которых совсем недавно был посаженым отцом, тоже не укрылось от внимания Мэри, но на этом вопросе она решила внимания не заострять.
Муж, заметив ее волнение, не то чтобы смягчился, но, во всяком случае, удостоил Мэри ответом.
– Я расстроен из-за служебных проблем, – буркнул он. – При следующей встрече, надеюсь, смогу что-нибудь тебе объяснить. А пока я сам ни в чем не уверен.
Он вскочил в седло и тронул поводья.
– Алеша! – вскрикнула Мэри.
Она не могла понять, почему муж, совсем недавно бывший таким ласковым и нежным, вдруг так изменился к ней…
Алексей обернулся, посмотрел на Мэри, и в мрачном лице его вдруг что-то дрогнуло.
– Береги себя, – прокричал он, придерживая уздечку. – Эрни, позаботься о моей жене.
И пустил лошадь галопом…
Мэри, забравшись в экипаж, не выдержала и разрыдалась. Эрни пытался объяснить, что она не права и ее муж – настоящий мужчина, если дело стоит у него на первом месте, но Мэри чувствовала, что дело не в служебных проблемах – случилось что-то, чего она не знает и не может понять. Но это «что-то» уже осложнило ее отношения с мужем…
И даже букет, подаренный ей на прощание госпожой Райной, почти не порадовал Мэри.
Глава 19
Вернувшись в Салоники, маркиз Транкомб остановился все в той же гостинице, к удовольствию ее хозяина.
Вскоре туда же приехал и русский граф с молодой женой и почему-то присоединившимся к ним английским лордом Дартлвиллем. Зачем молодоженам в разгар медового месяца английский лорд, объясните на милость? Трудно понять этих иностранцев…
Хозяин был немало удивлен, узнав, что женой графа за время недолгого отсутствия путешественников в городе стала молодая англичанка мисс Мэлдон, внезапно превратившаяся в русскую графиню Чертольскую. Когда вся эта пестрая компания обосновалась в его гостинице впервые, вроде бы ничто не предвещало скорой свадьбы между помощницей маркиза и скучающим в путешествии русским аристократом. Так, поглядывали они друг на друга издали, да и только… Как причудливо судьба тасует колоду в своих играх!
Да и вели себя молодожены странно – слишком уж сдержанно; вовсе не так подобало бы относиться друг к другу влюбленным новобрачным. Впрочем, хозяин гостиницы давно отучил себя проявлять излишнее внимание к делам постояльцев – ему платили совсем не за это.
Мэри мучилась, не зная, что послужило причиной охлаждения Алексея. Самое неприятное было в том, что по возвращении в Салоники они даже не провели ни одной ночи вместе, хотя и остановились в одном номере. Ссылаясь на нечеловеческую усталость, Алексей брал подушку и засыпал на диване в гостиной, оставляя Мэри в спальне одну. Неужели по-русски это называется медовый месяц? Да, такого оскорбительного пренебрежения Мэри не ожидала…
К тому же она не могла понять, как себя вести с маркизом – ведь, проживая в одной гостинице, неизбежно будешь постоянно сталкиваться нос к носу в каждом коридоре… В конце концов Мэри решила казаться сдержанной (знаменитая английская сдержанность всегда может сослужить добрую службу настоящей леди) и при встречах с Транкомбом лишь сухо кивать, избегая каких бы то ни было разговоров. Это избавит от всех неприятных ситуаций, чреватых скандальным развитием событий.
Но маркиз и сам не спешил вступать в беседы со сбежавшей от него служащей. Держался он с ледяным величием, которое могло бы заморозить Мэри, попробуй она только приблизиться к бывшему хозяину хоть на пару шагов.
Мэри подумала, что маркиз смирился с тем, что потерял над ней власть, и теперь она с полным правом может считать себя свободной от всех обязательств перед этим человеком.
Маркиз почти постоянно сидел в своем номере и лишь только пару раз ходил в британское консульство. Так что надзор за ним, порученный графу Чертольскому, труда не составлял.
В целом особых служебных хлопот у Алексея не было, и граф позволял себе, доверив присмотр за Транкомбом слугам, погулять по городу, посидеть в ресторанчике или заняться покупками. Это было намного приятнее, чем оказывать назойливое внимание Транкомбу. Тем более Алексею было о чем подумать в одиночестве. Он искал этого одиночества, чтобы определить, как себя вести с женой, подальше от грустных обиженных глаз Мэри.
Сказать, что слова маркиза, переданные ему генералом Палич-Верейским, не произвели на него впечатления, было нельзя. Алексей не хотел им верить, но все же… червь сомнения закрался в его душу. Теперь он вольно или невольно постоянно думал о том, что, в сущности, мало знает девушку, на которой женился. Да, они были знакомы в ранней юности, но с тех пор и Мэри, и он сам сильно изменились. То, что Мэри была помощницей маркиза Транкомба, – это факт. И то, что маркиз – человек, занимающийся неблаговидными делами, тоже факт. Алексей предпочитал считать, что Мэри – жертва интриг Транкомба… А она вполне могла оказаться его коллегой.
Мучительным был и другой вопрос. Алексей уверился, что у его невесты не было до встречи с ним других мужчин, но ведь известно, что опытные женщины нередко пускаются на всякие хитрости, чтобы обмануть своих избранников, и изображают потерю невинности так достоверно, что и комар носа не подточит. Неужели он просто попался в лапы ловкой авантюристки?
Думать об этом было чертовски неприятно, но и отбросить сомнения он не мог. С одной стороны, ему хотелось верить своей жене, ведь она так искренне рассказывала ему о своей непростой жизни… Но, с другой стороны, версия маркиза тоже в чем-то совпадала с рассказами Мэри, лишь акценты в ней были расставлены по-другому, и все тут же принимало такую отвратительную форму!
Неужели Алексею суждено вечно выступать в роли последнего дурака, которого женщины водят вокруг пальца?
Сидя в кофейне с чашкой остывающего кофе, он полностью погрузился в свои невеселые мысли, когда рядом вдруг зашуршало платье и за его столик уселась Мэри собственной персоной.
– Ты что, следишь за мной? – от неожиданности резко спросил Алексей.
Мэри держалась, как всегда, спокойно.
– Я просто искала тебя, чтобы поговорить без посторонних свидетелей, – ответила она. – Полагаю, нам давно пора объясниться. Со дня отъезда из Болгарии тебя словно подменили, и я хочу наконец узнать, в чем дело. Так продолжаться не может.
– Если ты намерена вызвать меня на скандал, то предупреждаю – я терпеть не могу женский визг и истерики.
Следовало бы обидеться на него за грубость, но Мэри в очередной раз взяла себя в руки, демонстрируя сдержанность манер. Не для того она добивалась откровенного разговора, чтобы теперь в слезах убежать.
– Никаких истерик не будет, – пообещала она. – Я всего лишь жду твоих объяснений.
И Алексей не сдержался:
– Ждешь объяснений? Изволь, душа моя!
Он, не выбирая выражений, пересказал все, что узнал от генерала Палич-Верейского (а тот передал графу со слов маркиза Транкомба).
Пока Алексей говорил, лицо Мэри застывало; казалось, она на глазах превращается в ледяную статую. Но остановиться Алексей уже не мог, ему хотелось высказаться – он и так слишком долго носил в себе эту боль, которая теперь выплескивалась наружу, принося облегчение. Но все же ему вскоре стало стыдно – он ведь просто переложил свою боль на хрупкие женские плечи.
Помолчав, он спросил уже совсем другим тоном:
– Может быть, теперь ты мне что-нибудь объяснишь? Есть ли в словах маркиза хоть доля правды? Неужели моя жена, которую я боготворил, всего лишь маленькая дрянь?
Он сам не знал, чего ждал – оправданий, слез, клятв? Наверное, в глубине души ему хотелось, чтобы жена принялась доказывать, что ни в чем не виновата. Интуиция подсказывала, что это так и есть, ведь кроме чужих слов есть и собственные чувства. Только пусть она подтвердит то, во что ему так хочется верить. И пусть она будет убедительной, чтобы Алексей смог успокоиться.
Но Мэри молчала. Это было строгое молчание оскорбленной женщины, и оно затронуло какие-то глубинные струны в сердце Алексея сильнее всяких слов. Ее молчание пугало.
– Ну что ж, ты вправе думать так, – сказала она наконец, проглотив комок, вставший в горле и с трудом разлепив ссохшиеся губы. – У тебя нет никаких оснований относиться ко мне с уважением после всех двусмысленных обстоятельств, в которых я оказалась. Думай, что хочешь. Я не буду уверять тебя в своей невиновности, это слишком унизительно. Прости, что я поторопилась принять твое предложение… Если ты пожелаешь расторгнуть наш скоропалительный брак, я дам согласие и не стану предъявлять никаких претензий.
И тут Алексей понял, что они подошли к опасной черте – еще одно неверное слово, и… все то чудесное, что с ними случилось, разрушится навсегда, и недолгое счастье обернется руинами. А ведь проклятый маркиз, вероятно, этого и добивался! Алексей чувствовал, что его захлестывает волна отчаяния. Он и сам не мог представить, что способен на такие сильные чувства, которые бушевали в его душе.
– Мэри, прости, – прошептал он. – Мне было так больно… Я растерялся, когда на меня свалилось все это, и обидел тебя… Но я не хочу погубить наш брак! Я не могу тебя потерять. Ты моя жена, и мы должны быть вместе.
Пока он сбивчиво говорил все это, на его глазах выступили слезы. Алексей закрыл лицо руками – не хватало еще разрыдаться! Он вообще не мог вспомнить, когда плакал в последний раз, а теперь так раскис, что ведет себя как капризная девчонка… Какой стыд!
Но рука жены прикоснулась к его волосам и стала нежно гладить его голову, и от этой почти материнской ласки он зарыдал, не сдерживаясь.
Маркиз Транкомб был разочарован. Ему не удалось спровоцировать не только развод графа Чертольского с женой, но и сколько-нибудь серьезную ссору. В первые дни по возвращении из Болгарии голубки казались невеселыми и вроде бы избегали общества друг друга, но вскоре вновь принялись ворковать, и стало очевидно, что недолгая ссора лишь подогрела их чувства.
Более того, столкнувшись однажды с маркизом один на один, граф Чертольский проговорил, с ненавистью глядя в глаза Транкомба:
– Если вы, милорд, еще когда-нибудь посмеете распускать грязные слухи о моей жене, я вас просто убью! Я готов стреляться с вами хоть сейчас! Если угодно, можете прислать секундантов. Я считаю вас последним негодяем и не отступлюсь от своих слов.
– Глупый мальчишка! – пробормотал маркиз и с достоинством удалился, проигнорировав вызов.
Неужели этот самоуверенный сопляк думает, что маркиз Транкомб пожелает стоять у барьера с пистолетом, чтобы таким образом выяснить отношения с каким-то жалким иностранцем? Он не считает этого русского графа достойным противником.
А если мистеру Чертольски угодно развлекаться дуэлями, то свою дуэль он еще получит. Только форма этого поединка вряд ли придется молодому графу по вкусу.
Утром, после кофе, Алексей отправился на яхту «Минерва», посмотреть, все ли там в порядке. Вскоре яхту следовало вернуть в Афины владельцу (не век же держать ее на приколе в Салониках), и к моменту возврата «Минерва» должна быть в идеальном состоянии.
Эрни же, как обычно, пошел пройтись по городу, чтобы заглянуть в магазины и разыскать там нечто, что могло бы украсить его сестру. Как оказалось, Эрнста до глубины души задел тот факт, что его сестра – сестра лорда Дартлвилля! – венчалась в платье, купленном на деньги маркиза Транкомба.
Теперь, когда у Эрни появились собственные деньги, он стал очень щепетилен и заявил, что намерен заказать для Мэри самый лучший гардероб, как только они смогут уехать из этой греческой дыры в какую-нибудь столицу – в Лондон, Париж или Петербург, где много модных магазинов и человеку с тонким вкусом есть где разгуляться.
Пока же он придирчиво осматривал ассортимент товара в местных лавочках и очень радовался, если какая-нибудь вещь казалась ему достойной сестры лорда. Тогда купленную им шаль или блузку торжественно упаковывали в нарядную коробку, разносчик из лавки доставлял ее в гостиницу к Мэри, а Эрни потом очень внимательно следил, довольна ли его сестра подарком, сразу ли она надела обнову, или повесила в шкаф, и насколько искренне благодарит брата… В такие моменты он ощущал себя настоящим главой семьи, и это чувство ему нравилось.
Оставшись в одиночестве, Мэри прилегла на диван с книгой – она нашла в книжной лавке сочинения Пушкина и решила заново перечитать их, перед тем как приедет в Петербург в качестве графини Чертольской. Надо же было освежить впечатления о языке и душе новой родины…
И тут в дверь настойчиво постучали.
Не ожидая никакого подвоха, Мэри встала и повернула ключ в замке, распахивая дверь номера навстречу неизвестному визитеру. Ну кто там мог оказаться? Вернувшийся с пристани Алексей, Эрни с очередным подарком или горничная, пришедшая смахнуть в номере пыль? Никаких особых сюрпризов ждать не приходилось…
На пороге стоял Дженкинс, дворецкий маркиза Транкомба. Мэри показалось, что за его спиной мелькнули еще два темных мужских силуэта, отступивших в сторону, едва только дверь распахнулась. Это было странно… Но Дженкинс не дал ей выглянуть в коридор, и Мэри не смогла убедиться в собственных подозрениях.
– Вы позволите мне войти, госпожа графиня? Его светлость господин маркиз прислал меня по важному делу, – быстро сказал Дженкинс и, не дождавшись разрешения, шагнул в проем двери. Мэри была вынуждена отступить назад.
– Что вам угодно, мистер Дженкинс? – строго произнесла она. – Почему вы врываетесь в мой номер?
– Изволите спрашивать, что мне угодно? Я пришел с поручением…
Дженкинс вытащил из кармана платок, которым, казалось, собирался промокнуть лицо.
– С каким поручением? – Мэри продолжала задавать строгие вопросы, понимая, что ситуация с появлением Дженкинса ей совершенно не нравится. Хорошо бы поскорее выставить его за дверь.
– А вот с каким, – усмехнувшись, ответил он, одновременно прижав свой платок к ее лицу неожиданно резким движением.
Она, собираясь закричать, невольно вдохнула какой-то странный, неприятный запах и… В глазах потемнело, и, уже не осознавая ничего, она упала на руки подхватившего ее дворецкого.
– Камиль, – крикнул Дженкинс в коридор, где прятались его подручные. – Она готова. Заходите. Можно паковать…
Да уж, верный дворецкий был готов выполнить любое поручение своего хозяина, даже то, что шло вразрез с его собственными привычками.
Вернувшись через час в гостиницу, Алексей нашел свой номер пустым, с незапертой входной дверью… Мэри бесследно исчезла. Только томик Пушкина, которого она с таким восторгом читала накануне, валялся у входа с замятыми страницами. Похоже, книгу не просто уронили на пол, но еще и наступили на нее тяжелым башмаком. И при каких же обстоятельствах это могло случиться?
Надежда на то, что жена сама спешно отправилась по каким-то собственным делам, бросив книгу, оставив дверь незапертой и не надев даже шляпу и перчатки, изначально показалась Алексею призрачной… Прислуга, как всегда, ничего не знала. Алексей метался по гостинице, ничего не понимая. Он расспрашивал всех подряд; ему охотно отвечали, сведения поступали противоречивые, но непосредственно о Мэри никто ничего не говорил.
И только в тот момент, когда ему сообщили, что английский маркиз двадцать минут назад расплатился по счету и съехал, картина стала проясняться. Старого лакея Степана на месте не было, вероятно, он отправился следом за маркизом, чтобы проследить, куда тот собрался.
Итак, исчезла Мэри и исчез маркиз… Это не могло быть простым совпадением. В то, что они в сговоре, а сам он оказался лишь пешкой в дьявольской игре, Алексей больше не желал верить. Ведь Мэри не могла так жестоко и цинично лгать. Но в таком случае… Неужели мерзавец Транкомб похитил его жену? Алексей почувствовал страшное волнение.
Так, главное – собраться с мыслями… Если Транкомб решил покинуть Салоники, то каким же путем он будет выбираться из города – на лошадях, по железной дороге или морем? Скорее морем. Побывав сегодня в порту, Алексей заметил некое загадочное шевеление на яхте маркиза. Наверняка ее готовили к отплытию, как же он сразу этого не понял!
Эх, зачем он ушел из порта – задержись Алексей у причала хоть немного, он увидел бы все своими глазами… Хотя… зачем он вообще пошел с утра в порт, оставив Мэри одну? Если бы он задержался в гостинице, то не допустил бы беды!
В полном смятении Алексей собрался бежать в порт, когда мальчишка оборванец принес ему записку, нацарапанную карандашом на каком-то обрывке бумажной упаковки от бакалейного товара. Это было послание Степана, проследившего за маркизом до самого борта «Морской красавицы».
«Ваше сиятельство! Маркизишку англицкого я вел от гостиницы до порта, где он погрузился на яхту. Съехавши он был при отсутствии вашей милости в отеле, так я за ним и потащился, а что теперь делать, уж и не знаю. Похоже, англичан собрался куда-то за кордон отваливать, на яхту ящики погрузили и ковер, а куда пойдут – Бог весть, хоть вплавь за ними плыви. Приходите, ваша милость, поскорее в порт, а то совсем я в растерянность впал. С низким поклоном, Степан».
Значит, бежать в порт велела сама судьба!
Очнулась Мэри на яхте в тот момент, когда ее, словно неодушевленный предмет, извлекли из старого ковра, в который перед тем замотали. Возвращение из беспамятства было поистине ужасным – Мэри не могла понять, где она и что с ней, что происходит вокруг, не могла ни закричать, ни застонать, и не сразу осознала, что во рту у нее кляп, руки и ноги связаны, а то темное, пыльное и душное, в чем она оказалась, – всего лишь старый ковер, который с нее снимают, словно оболочку кокона с гусеницы.
На этом же смятом ковре ее и оставили валяться прямо на полу тесной каюты, предназначенной для членов команды. Связанные руки затекли и страшно болели, рот пересох так, словно кляп прилип к какой-то запекшейся корке, а не к языку живого человека, и голова просто раскалывалась. Вероятно, это было последствием использования эфира или еще какой-то гадости, которой ее усыпили.
Мерзавец Дженкинс прижал к ее лицу платок, и… больше она ничего не могла вспомнить! Боже, какой ужас! Ее похитили… Теперь, наверное, убьют! Но и это даже не самое страшное – страшнее, что она больше никогда не увидит Алексея. А еще страшнее, что он может увериться в своих недавних подозрениях, и решит, что она сама покинула его, чтобы сбежать с маркизом! О, это и представлять себе невыносимо!
По лицу Мэри потекли слезы, и дышать носом стало трудно, как всегда бывает во время плача… А во рту был кляп! Мэри поняла, что может просто-напросто задохнуться, и сделала все, чтобы взять себя в руки. Не хватало умереть, даже не попытавшись предпринять хоть что-нибудь для своего спасения!
Между тем на корабельной лестнице, ведущей к двери каюты, раздались шаги, и рядом с Мэри очутился маркиз Транкомб.
– Мисс Мэлдон, дорогое дитя! Рад снова видеть вас, – произнес он издевательским тоном. – Добро пожаловать на борт моей яхты. Скоро мы возьмем курс на Константинополь. Там, на турецкой стороне, вы окажетесь недосягаемой для ваших русских друзей.
Она забилась, но путы держали ее крепко. Как унизительно было лежать связанной у ног этого негодяя!
– Вам неудобно пребывать в таком положении, мисс Мэлдон? – продолжал маркиз с мнимым участием. – Понимаю, веревки тугие, тело затекло, руки онемели, и кляп мешает дышать… Но я не развяжу вас до тех пор, пока мы не выйдем из порта Салоник, уж не взыщите. А вот кляп, пожалуй, можно и вынуть. Но с условием, что вы не будете кричать. Дело не в том, что вас кто-нибудь услышит, – вас, дитя мое, здесь никто не услышит, кроме членов команды, которым слышать ничего не положено. До берега звуки из трюма яхты не долетают, поверьте мне. Но сам я терпеть не могу женского визга и слушать его не желаю. Итак, вы обещаете мне не кричать?
Мэри с трудом кивнула. Что ж, если нельзя добиться большего, пусть хоть кляп изо рта вынут. Для первого шага и это неплохо.
Маркиз брезгливо обернул руку платком и освободил девушку от кляпа.
Поскольку она обещала не кричать, то и не стала этого делать – истинная леди держит свое слово в любых обстоятельствах. Но одно дело не кричать, а другое – не проронить ни слова! Молчать как рыба она не обещала, поэтому тут же спросила у маркиза приглушенным хриплым голосом (долгое пребывание с кляпом во рту повлияло на его тембр не лучшим образом):
