Текст книги "Химеры"
Автор книги: Елена Ткач
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)
– Ишь! Ершистый какой! Ну и характер у тебя... Слушай, – она обернулась к Сашке, – а ты его будешь учить говорить?
– Думаю, да, вот только хочу с ветеринаром посоветоваться: с чего начинать, как и что... Это ж непросто, наверное, тут уметь надо.
– А что просто-то? Ты что думаешь... ой! – Марго рывком поднялась и глаза её округлились. – Это... слушай, откуда он у тебя? – её взгляд упал на проклятый зонт, который так и стоял, прислоненный в углу, все эти дни.
Марго одним прыжком оказалась возле зонта, взяла его в руки...
– Да, это он! Вот здесь и следы на ручке – это щенок дядиного приятеля их оставил, он грызет все, что только на глаза попадется. – Так это был ты! – Марго поднялась и глаза её засверкали гневом. – Значит, ты тот подонок, который на дядю напал! Из-за которого он совсем потерял зрение ... Он и зонт с собой утащил... Да, это ты! Какая же ты гадина!
– Марго, погоди... мне нужно тебе все объяснить! – Сашка почувствовал, что пол поплыл под ногами... – Понимаешь, это был не я... то есть, я но...
– Пошел к черту! Не хочу тебя слушать! И как у тебя только хватило наглости после этого порог его дома переступать! – она выскочила из комнаты, торопясь, накинула шубку, шапку, подхватила сумочку и стала пытаться отпереть дверь – Открой немедленно! Выпусти меня!
– Марго, погоди, послушай... – он метался возле нее, не зная, что делать. – Да, я тварь, мразь паршивая, но сейчас не до этого... плевать на меня! Тебе угрожает опасность!
– И слушать не хочу, открой дверь!
На шум в коридоре явилась тетя Оля и стояла в растерянности, глядя на разъяренную гостью и на потерянного племянника, которые пять минут назад ворковали как парочка голубков...
– Что случилось? Маргарита, он вас обидел? Да нет, это смешно! Ах ты, Боже мой! Саша, открой ей дверь, нельзя человека насильно удерживать...
Он выполнил приказание, дверь распахнулась, и Марго, в последний раз оглянувшись, окинула парня таким уничтожающим взглядом, что ему захотелось немедленно умереть. Ее каблучки застучали по лестнице, стук их все отдалялся... Сашка вернулся к себе, упал на кровать и зарылся лицом в подушки. Рыдания сотрясали его как девятибалльное землетрясение. На пороге показалась тетя Оля, сокрушенно покачала головой и прикрыла дверь.
Что тут скажешь? – думала она. – Слова ему сейчас не помогут – сперва нужно самому переболеть, пережить эту боль, чтобы потом хоть что-то воспринимать...
Сумерки давно растворились во тьме, вечер усыпал Москву свежим снежком, тот похрустывал под ногами прохожих, овевал их усталые лица легкими ласковыми дуновениями... Хорошо в этот зимний вечер было в Москве! Но Сашка ни о чем подобном не знал, он ничком лежал на кровати, острый приступ отчаяния сменился тупым безнадежным оцепенением. Все кончено! Марго не простит его. Что ж, может, это и справедливо. Он догадывался, что за содеянное зло рано или поздно придется платить – не зря же об этом пишут в его любимых книжках... Только он не думал, что это когда-то коснется его, точно весь мир подчиняется определенным законам, а он какой-то особенный, и у него в жизни все будет иначе... Голова словно бы налилась свинцом, мысли еле ворочались... он почувствовал что засыпает.
– Э, нет, так не пойдет! – Сашка заставил себя подняться, свесил ноги с кровати. – Спать нельзя. Она сейчас, конечно, не спит – ещё рано, но потом... потом этот кошмар повторится. Что же делать? – глаза его одичало блуждали по комнате. – А что, если? Да, это единственный выход!
Он вскочил, кинулся в коридор и стал одеваться.
– Ты куда это на ночь глядя? – преградила дорогу тетка.
– Тетя Оль, я к Борису Ефимовичу. Вы покормите вороненка?
– А чем ты его кормишь?
– Ну, дайте ему хлеба, размоченного в молоке. И прямо в клюв запихайте, поглубже. Я недолго. Туда и обратно.
– Ну, смотри... – с сомнением оглядела его тетя Оля. – Я надеюсь, ты ничего такого не выкинешь? Размолвки с девушками – это, брат, обычное дело! Только вот у тебя, похоже, это первый опыт. Не кисни, слышишь? Утро вечера мудренее...
– Хорошо-о-о! – крикнул Сашка, сбегая по лестнице.
Он устремился к "Тверской". Да, письмо! Купил в киоске "Союзпечати" конверт с маркой, нацарапал адрес, который выучил наизусть, выудил из кармана свое послание, сунул в конверт, заклеил его и опустил в почтовый ящик возле метро.
Дело сделано!
Глава 11
ОТЕЦ ВАЛЕНТИН
Знакомая тихая улочка, спящие под снегом дома ... и только в одном впереди горит свет. Значит, старик дома. Сашка решил не звонить и поехал к нему наугад, чтобы не спугнуть свою отчаянную решимость: рассказать все как есть! Он шел, стараясь не думать, что его ждет, и всю дорогу боялся, что вот-вот не выдержит, повернет назад: очень уж нелегкое это испытание – во всем признаваться!
Поднялся на крыльцо, постучал... в прихожей послышались шаркающие шаги. Дверь отворилась.
– Саша? Какой сюрприз! Что-то случилось? – Старик пропустил его внутрь.
– Я... Борис Ефимович, мне нужно с вами поговорить. Я не помешал?
– Что ты, что ты... Как раз собирался чай пить, а вдвоем веселей. Только подагра моя разыгралась – еле ноги волочу, так что ты не обращай внимания.
Он потащился в комнату, едва переставляя ноги, поясница была обмотана шерстяным шарфом. Чайник кипел вовсю, старик достал из буфета ещё одну чашку. Разлил чай.
– Ну, выкладывай, что у тебя стряслось! – на Сашку уставились темные стекла очков, и под этим неживым взглядом ему в который раз стало не по себе...
– Борис Ефимович, я... – у него перехватило дыхание, Саня задохнулся, умолк и уставился в пол.
– Ну-ну, не надо так волноваться, все хорошо, – старый художник положил свою ладонь поверх его и слегка похлопал. – Что бы ни было, во всем можно разобраться. Ты ведь за этим и пришел, так?
– Угу, – Сашка заставил себя поднять голову и взглянуть прямо в темные стекла, отсвечивающие в неярком свете боковой лампы. – Борис Ефимович, это из-за меня... это я тогда напал на вас на Спиридоновке. И зонтик стащил... только это как-то так вышло... я не хотел! Я не знаю... – он совсем смешался, закрыл лицо руками, вскочил и выбежал из комнаты.
Бросился к вешалке, схватил куртку, шапку, стал лихорадочно одеваться... потом остановился и очень медленно повесил свои вещи на прежнее место. Так не годится! Нельзя сейчас так позорно сбежать... Он вернулся в комнату.
– Простите меня... пожалуйста! – парень стоял на пороге, не смея приблизиться к старику. – Я знаю, что такое не прощают! Вы меня прогоните вон... это будет правильно, справедливо. Я заслужил. А вообще... со мной происходит что-то ужасное, даже не знаю, как рассказать... Но я понимаю, вам меня слушать противно, я уйду... Простите меня, если сможете... мне очень жаль.
– Ты молодец! – очень тихим голосом проговорил старик и повторил, молодец! Я знал об этом. Понял, что это ты. Хоть тогда, в тот вечер, так лило, что ни зги не видать, и теперь я почти слепой, но внутренний глаз художника все фиксирует: силуэт, манеру, походку... Я ведь говорил, что нутром чую цвет, а людей с тех пор стал чувствовать ещё лучше. И тебя... Я ждал, что ты наберешься храбрости и признаешься. Я надеялся... Мне казалось, это в твоем характере – рано или поздно не выдержишь. Понимаешь, важно, что сам решился, без всякого давления со стороны. Просто по зову совести. Это значит, ты искупил вину... если хочешь, стал мужиком! Это ведь, наверно, самое трудное – в грехе сознаваться. А я... что ж, я давно научился принимать все, что бы ни было послано, – любую болезнь, несчастье... Это ведь испытание. За него благодарить надо Господа, а иначе душу не выправишь, не выметешь из неё всякий сор. Нет, именно благодаря таким испытаниям человек сильнее становится и может избавиться от иллюзий. И себя в истинном свете увидеть, и на мир взглянуть... так что, считай, я тебе благодарен!
– Но как же вы... как же могли все это время возиться со мной и... я не знаю! – Сашка так взволновался, что, кажется, готов был из себя выпрыгнуть, – вытаращил глаза и дышал тяжело, точно преодолел стометровку. Он ожидал всего, только не этих ободряющих и смиренных слов старика... Как вы вообще могли это вытерпеть?!
– Э, мальчик, старость – это дело такое... Если не научишься к старости прощать и терпеть, обида подточит тебя изнутри, обида на весь белый свет, на молодых, у которых вся жизнь впереди... Она разъедает душу, рвет тебя на куски, а потом в щепы разнесет, как какую утлую лодочку! Нет, если старый не умеет видеть и понимать людей, грош цена! Тогда и незачем землю коптить... Ладно, это все словеса! Поедем дальше... Что с тобой происходит? Я же вижу – в последнее время ты как на иголках!
И Сашка рассказал своему учителю все, что с ним произошло с того самого дня, как впервые пересеклись их пути. Торопясь, сбиваясь, перескакивая с одного на другое, он поведал о мечтах своих глупых, о маме, о том, что с ней стало, о бронзовом идоле и о своих обещаниях душу продать... О том, что значила для него Маргарита, о тетке и письме к незнакомому человеку, который, сам об этом не зная, был его отцом... о своих жутких снах и о том, как помимо воли он стал угрозой жизни Марго... Старик молча слушал, опустив голову и не глядя на своего собеседника, чтоб не сбивать его пугающим видом своих темных очков. Когда Сашка умолк и сник, выжатый как лимон этим рассказом, старик снова похлопал его по руке, помолчал... потом поднялся, раскрыл дверцы буфета, извлек бутылочку коньяку, поглядел на нее...
– Да, без рюмки тут не обойдешься! – изрек он, оборачиваясь к своему притихшему ученику. – Плеснуть капельку?
– Да я... – засмущался тот.
– Что, не пробовал? Ничего, по такому случаю можно... – он добыл две серебряных рюмочки, разлил в них коньяк, поднял рюмку. – Ну, за наше здоровье! – залпом опрокинул её, крякнул, снова поднялся, подошел к тумбочке с телефоном, снял трубку и набрал номер.
– Отец Валентин? Да, я. Ничего, скрипим потихоньку. Батюшка, я к вам с просьбой. Не могли бы ко мне подъехать, тут у меня... Да, дело довольно срочное! Понимаю, что обнаглел, вы уже отдыхаете... Еще нет? А когда назад в Раменское? Ага, понятно. Тогда, батюшка, как бы все-таки повидаться сегодня, вопрос-то нешуточный. Чаем напоим и ещё чего получше найдется... Двое нас, я и молодой отрок! Ах, как хорошо, вот спасибо! Ждем. Да! Ждем с нетерпением. Приедет! – бросил он Сане через плечо, кладя трубку.
– Кто приедет? – тот, подражая Борису Ефимовичу, тоже залпом выпил коньяк и сидел, чувствуя как горячая волна растекается по всему телу, как разом спало напряжение и потеплела душа.
– Отец Валентин, любимый мой человек! Он священник. Живет здесь, в Москве, а приход у него в Раменском, точнее сказать, в Быково – это километрах в тридцати под Москвой. А храм у него – фантастический, не храм, а волшебный сон! Один из последних шедевров Баженова. Ну, ты увидишь...
– Да? – удивился Саня, – а когда?
– Когда батюшка скажет. Он минуточек через сорок появится. Эх ты, надо бы его чем-то вкусненьким угостить, а у меня как на грех... Ага, постой-ка... мука есть, сахар и яйца, яблоки... испечем шарлотку! Давай-ка, отрок, за мной! Почистишь яблоки, а потом картошечку – вот тебе фартук, нож и продукт! Так... ну, благословясь...
Борис Ефимович заметно оживился и ринулся в маленькую кухню, также как и все комнаты в доме, скрытую за занавеской. Только эта в отличие от других была из яркой веселенькой льняной ткани, расцвеченной зелеными и красными огурцами и помидорами по синему полю... Саня направился вслед за хозяином и принялся чистить яблоки под аккомпанемент арии Тореадора, которую тот довольно лихо насвистывал. Старик как будто напрочь забыл обо всем, хотя в первые минуты услышанное явно здорово его ошарашило...
"Ну, и самообладание! – поразился Сашка, в который раз восторгаясь своим учителем. – Свистит себе, как ни в чем не бывало. А перед ним стоит чудище, готовое съесть племянницу, которое довело его до слепоты... стоит себе и яблоки чистит! Вот это человек!"
Раздался телефонный звонок, старик отряхнул руки, испачканные в муке, вытер их полотенцем и, шаркая шлепанцами, заспешил к телефону.
– Да, я слушаю! А-а-а, Оленька, рад тебя слышать! Ага... ага... так! Да, понимаю. Похоже на то... Самое интересное, что я только что ему позвонил. Да, представь! Едет. А по какому поводу? – он покосился на Сашку, тот сделал страшные глаза, и старик жестом успокоил его и приложил палец к губам: мол, не волнуйся, не выдам! – Да, видишь ли, есть у меня нужда. Совсем в грехе закоснел твой старикан! А серьезно... ну, нужно по делу одному посоветоваться. Дело тонкое и без батюшкиного благословения не знаю, как к нему подступиться... Да, понял, скажу. И попрошу, – не беспокойся. Да, понял я, понял! Как можно скорее, да... Хорошо, Оленька, как будет какая-то ясность, перезвоню. Сразу же. Ну, целую... – он положил трубку, налил себе коньяку, выпил и зажевал яблоком.
– Моя тетя? – догадался Саня.
– Она самая. О маме твоей беспокоится. Передала в двух словах приблизительно то же, что ты мне говорил. Только со своим комментарием. Просит помочь ей связаться с батюшкой. Да-а-а, ну, ребята, вы и влипли в историю! – он невесело хмыкнул, дернул головой и принялся мешать тесто. Но ты не дрейфь, мужик, раз батюшка взялся помочь, все будет в полном порядке, это я тебе обещаю!
– Борис Ефимович... – осмелел Сашка, – а, как вы думаете, отчего это... ну, все, что произошло? И как это может быть, что во мне будто кто-то другой поселился?
– О, дружок, не думаю, что смогу ответить. Знаю только, хоть это тебя и не слишком утешит, что мы все как бы раздвоены, в каждом есть свет и тьма. Нам всем нужна помощь, всем! Слишком много в нынешнем мире зла... Впрочем так оно всегда было: человек обречен на борьбу с собой. Он должен всю жизнь расчищать завалы в своей душе, если так можно выразиться... ну, ты понимаешь. Чистить, драить себя, искупать зло, которое совершил, вольно или невольно... На то нам жизнь и дана. Но про это тебе батюшка лучше моего объяснит. А почему именно с тобой? Думаю, ты боялся. Боялся будущего: что не сумеешь стать мужиком, что не сможешь чего-то добиться... это страх подсознательный, скрытый, но от этого ещё больше давящий. Страх – жуткая сила, он раскрывает двери, за которыми – тьма... И тот, кто крадется во тьме, только и ждет, чтоб ему приоткрыли, чтоб пустили в святая святых – в свою душу... Демоны питаются нами. Нашим живым огнем – мыслями, чувствами...
– И я впустил?
– Похоже на то... И, конечно, мама твоя, не желая того, сильно страху твоему разрастись помогла. Тебе нужно было поговорить с ней, попытаться что-то объяснить... Но чего ж после драки руками махать – теперь биться надо. Всерьез! О! – он вздел кверху указательный палец, когда в дверь постучали. – Отец Валентин!
– Не слышу приветственных кликов! – густым звучным басом провозгласил вошедший. – Борис, ты не прав!
Это был очень крупный рослый человек с живым выразительным лицом, густой рыжеватой бородой и смеющимися зелеными глазами. Если бы не выступающий под толстым свитером обширный животик, он бы всей своей статью походил на былинного богатыря. Поглаживая концы свисавшего на грудь шарфа, он пропел звучным хорошо поставленным голосом:
– Я-аа себя-а-а под Ле-е-ниным чи-и-щу-у, чтобы плы-ы-ыть под Ле-ениным да-альш-е-э-э... – ну как? Сойдет для Бродвея?
– Что это, батюшка? – сдерживая смех, вопросил Борис Ефимович. Как видно, он привык к розыгрышам и шуткам, с которыми являлся к нему старый друг.
– Это? "Рок опера: Владимир Ленин – супер-Сталин"! Стихи Маяковского, музыка моя!
– Рок-опера? И где же исполнять будут?
– На Бродвее само собой, это будет мировая премьера! Друг мой, ты отстал от жизни, я это произведение уже второй год сочиняю...
– Ах, простите, батюшка, не знал. Пройдемте в комнату.
– Пройде-е-емте, пройде-е-мте, дру-у-у-зья-а-а-а! – отец Валентин привстал на цыпочки и легко закружился, как балерина, взмахивая руками на манер умирающего лебедя... Надо сказать, что его грации всерьез позавидовал бы не один профессиональный танцовщик... – Только, Боря, ты, видимо, недопонял: не рок-опера, а "Рок опера" – это название такое, означает тяжкую судьбу, предопределение, выпавшее несчастному оперу... ну, то есть, энкеведешнику.
Он вплыл в комнату, ахнул при виде накрытого стола, который хозяин успел украсить тонко нарезанным сыром и ветчиной, поданными на голубом блюде Кузнецовского фарфора, на дымящуюся картошечку, сбрызнутую маслом и посыпанную зеленью, на тонко нарезанные подрумяненные в тостере ломти белого хлеба, влажную селедочку, украшенную кружочками лука... В центре стола горели две красных свечи в бронзовых начищенных до блеска подсвечниках, а между ними примостилась уже знакомая початая бутылка коньяка, запотевшая "Праздничная" водка и две бутылки "Боржоми". Да, хозяин постарался на славу!
– Друзья мои, это же настоящий пир! А по какому поводу? поинтересовался отец Валентин, принюхиваясь к запахам, доносящимся с кухни. – Неужели... нет, быть не может, – моя любимая шарлотка!
– Она самая! – разулыбался Борис Ефимович. С появлением отца Валентина, он словно помолодел, расцвел, перестал шаркать домашними туфлями – у него как будто сил втрое прибавилось... – А пир в вашу честь, батюшка! Давненько не имел чести принимать столь дорогого гостя.
– Ах! – взвел очи горе отец Валентин. – Я смущен!
Гостя усадили на почетное место во главе стола, но тот прежде стал перед иконой Спасителя, которую Сашка только теперь приметил, пропел "Отче наш" и благословил яства и питье.
– Батюшка, водочки или коньячку? – склонился над ним радушный хозяин.
– Спасибо, мне бы "Боржомчику"...
– Как, вы мне компанию не составите? – расстроился тот.
– Не в последний раз, Боренька, – он тут же перевел разговор на другую тему. – Ты меня с юным другом своим не познакомил...
– Ах, виноват! – расстроился старый художник, – совсем плохой стал, простите великодушно старого дурня! Батюшка, это мой ученик, причем, заметьте, самый талантливый, Саша Клычков. Племянник Олюшки, вы ведь её помните?
– Как же не помнить... ты меня удивляешь! Ага, значит, самый талантливый? Что ж, очень рад.
Сашка как-то не осмелился присесть и стоял, во все глаза глядя на странного батюшку, который сочиняет оперы для Бродвея и вплывает в комнату в ритме вальса... Потом все же сел, зацепив и едва не опрокинув при этом стул.
– О, какая селедочка! Что, сам ловил? – поинтересовался батюшка у хозяина, который между тем, налил себе рюмочку водки, торжественно поднял её, отставив локоть и, по всей видимости, готовясь произнести тост.
– Батюшка, вы путаете, я в молодости куропаток стрелял, ну, там, всяких перепелов... А рыбная ловля – не моя стихия!
– Не твоя? А, значит я перепутал, прости! Так, за что пьем?
– Батюшка, а может все-таки рюмочку? Такую ма-а-аленькую, а?
– Нет, дорогой мой, я за рулем!
– Так вы же иной раз – и когда за рулем... – не унимался хозяин.
– Боря, мы собрались не за этим. – Отец Валентин вмиг посерьезнел, отрицательно покачал головой, выражение сладкого довольства разом слетело с его лица, и лицо это тотчас сделалось таким серьезным и строгим, а перемена была так разительна, что у Сашки просто челюсть отвисла. Он впервые видел столь необычного человека!
– Давайте все-таки перейдем к тому, ради чего я приехал. Саша, пожалуйста, расскажите мне все, что вас тревожит. И не волнуйтесь, думаю, мы со всем справимся!
Ободренный этим густым бархатным голосом, этой доверительной мягкой манерой и пристальным теплым взглядом ясных зеленоватых глаз, Саня начал говорить, проговорил с полчаса, всхлипнул, вскочил, отвернулся, уселся на место... и ему стало легче.
– Да... – задумался отец Валентин. – Ситуация не простая. Думаю, мы сделаем вот что... Только прежде скажите мне, Саша, вы крещенный?
– Я не знаю, – стушевался тот. – Надо у мамы спросить...
– Ну, это мы выясним. А если нет, вы согласны креститься?
– Согласен! – с готовностью кивнул Сашка.
– Скажите, готовы ли вы всецело предать себя Христу, Господу нашему? Готовы отречься от тех своих слов, которые произнесли в запальчивости и по неразумию?
– Да, да, конечно! – от волнения Саня опять вскочил.
– Хорошо. Тогда завтра жду вас с Борисом у себя в церкви. Боря, ты помнишь, как ехать?
– Естественно! – закивал тот.
– Выясните, крещен ли Александр, а если нет, нужно чистую рубашечку, полотенце... ну, и попоститесь хотя бы немного – с утра ничего не пить и не есть! Завтра нам предстоит очень важный и сложный обряд, и я попрошу вас к нему со всей серьезностью подготовиться. Боря, ты понимаешь, о каком обряде речь? – тот снова кивнул. – Тогда помоги Саше, объясни ему, что завтра произойдет. Почитайте с ним на ночь Евангелие... да, Саша, вы понимаете, что спать вам нельзя?
– Да, конечно, я понимаю, – Саня весь вытянулся в струну, как солдат перед маршалом. – Отец Валентин, а можно спросить?
– Слушаю вас.
– Я вот все думал... а что такое красота?
– Красота... Для меня она в промысле Божьем. Мир сотворен так, что все мы, часто того не осознавая, помогаем друг другу... иногда даже творя зло. Да, представь, – отец Валентин улыбнулся мягкой, немного грустной улыбкой, – из зла часто родится добро, хоть это и не просто понять. Ну вот, к примеру: ты видел, как эти ребята из твоего двора избивали бомжа... они содеяли зло?
– Конечно! – кивнул удивленный Сашка – он не понимал, к чему клонит батюшка.
– Но тебе они помогли. Для тебя этот ужас обернулся добром.
– Как это? – совсем растерялся парень.
– Ну, сам посуди: став свидетелем этой чудовищной и бессмысленной бойни, ты понял, что сам вот-вот им уподобишься... И испугался ты не их, а себя. Они как бы раскрыли тебе глаза, помогли вовремя очнутся, одуматься... И ты нашел силы признаться во всем своему учителю и попросить прощения. А там, где прощение – там любовь. Она все лечит – все раны, и душевные, и физические... Так сотворен мир по промыслу Божию. И в этом – его красота! А оказался ты в том дворе совсем не случайно – только слепцы все приписывают простой игре случая... но не в том суть. Тебя вел твой ангел-хранитель! Тебя вела жизнь, которая – сама – есть самый верный и великий учитель! Только надо хотеть у неё учиться. Для этого она и дана. А учеба – это постоянный пересмотр своих, чаще всего ошибочных и субъективных, представлений о себе и других. Это бесконечная перемена, творчество, когда каждый из нас старается изжить в себе зло, помогая себе и другим. И первый шаг на этом пути – прощение. Ты не только должен у Господа и у других прощенья просить, но простить и сам – маму, своих одноклассников, самого себя... Да, у себя попросить прощенья, у бессмертной души своей! Ведь своими обидами на всех и вся, своим страхом ты мешал ей стать свободной и сильной. Душа крепнет, растет, если человек старается измениться, а не смакует свои обиды и страх... И еще. Не думай, что Господь любит кого-то сильнее – Он любит нас всех такими, какие мы есть, потому что каждый – Его дитя, и у каждого есть возможность перемениться. В любом есть хорошее... и в Димоне, и в том несчастном бомже – во всех! Просто люди не видят со стороны, что творят, и во всем ищут себе оправдание, вместо того, чтобы попытаться понять других и разобраться в себе.... Для многих это заканчивается трагически. И я всей душой рад за тебя, ты очнулся. И получается, что тьма в который раз останется с носом! Ведь вместо того, чтобы полностью поглотить твою душу, она дала ей толчок к пробуждению!
Сашка сидел, совершенно сраженный услышанным. У него в голове не укладывалось, как это может быть, что мерзавец, злодей самим своим фактом существования может кому-то помочь, а Господь любит самого последнего так же как первого. Что для него вовсе не все потеряно, наоборот: все только начинается! И трудная правда, заключенная в словах отца Валентина, постепенно пробивалась к его душе, питая ее...
– Ну, дорогие мои, прощаюсь с вами, завтра у тебя, Саша, трудный день – великое дело тебе предстоит. И не скрываю, опасное. Всякое может быть... Но с Божьей помощью мы победим! – Он поднялся. – Жду вас завтра, храни вас Бог...
Он благословил своего старого друга, благословил и Сашу, ещё раз попрощался и скрылся в синеве ночи. А эти двое, прибрали со стола, помыли посуду и начали долгий и трудный разговор: Борис Евгеньевич знакомил ученика с азами православия, объяснял, как ведут себя в храме, – он готовил его к посвящению...
Глава 12
ОСВОБОЖДЕНИЕ
На следующий день ранним утром Борис Ефимович с Сашей подъезжали к подмосковному местечку Быково – добирались сначала на метро до станции "Выхино", потом на автобусе, и, наконец, пешком до церкви. И вот она церковь Владимирской Божьей Матери, творение великого Баженова – стройная, устремленная к небесам, вся какая-то невероятно легкая и изящная, с остроконечными резными башенками, окружавшими крытые медью луковки-главы, с двумя лестницами, плавным полукругом восходящими над центральным входом в нижний храм к верхнему, ещё не действующему...
Сашку всю дорогу трясло, он впервые должен был переступить порог храма. Накануне Борис Ефимович созвонился с тетей Олей, и та выяснила у матери, что Сашка не был крещен. Так что ему предстояло креститься, а потом... страшно даже подумать – батюшка должен был совершить над ним обряд экзорцизма – изгнания дьявола! Тетка его успокоила, мол, ничего не бойся, отец Валентин – очень сильный священник, а иной бы за такое дело и не взялся... Матери она объяснила, что сын не ночует дома не по собственной прихоти...
Началась утренняя служба. Батюшку было не узнать – он стоял перед паствой в полном облачении, совершенно преобразившийся, а его пристальный проникновенный взгляд, казалось, каждого прихожанина видит насквозь. Под этим взглядом какой-то благоговейный трепет охватывал... а от лица его, в котором угадывалась воля и сила духа, нельзя было оторваться.
Саня в длинной белой рубашке, купленной здесь же, в церкви, стоял перед купелью ни жив ни мертв. Старый учитель был крестным отцом, крестной матери не было... И едва священник густым басом запел молитву, парня забил сильнейший озноб, все его тело тряслось как в лихорадке. Потом начались судороги... Крестный вместе с двумя дьяконами, едва удерживали крещаемого он вырывался, брыкался, при этом глаза его утратили осмысленное выражение и дико блуждали. Когда святая вода купели омыла ему лицо, он задохнулся, потом как-то весь ослабел и почти повис на руках, поддерживавших его. Обряд совершился. Потом его причастили и усадили на лавку у стены, чтобы немного передохнул. Саня сидел, прислонясь спиною к стене, и на губах его оживала несмелая улыбка. Он пытался вчувствоваться в то, что с ним происходит – это было что-то настолько новое, важное, что он не мог описать этих своих ощущений, и только одно слово – "таинство" – хоть сколько-то передавало то блаженство, которое он испытывал... Но главное было ещё впереди, и сердце билось тревожно. Дух тьмы, который таился в нем, присмирел, но не сдался. Предстоял решающий бой!
А отец Валентин, немного передохнув, велел запереть двери – никого, кроме главных действующих лиц, при таком обряде в храме быть не должно – он слишком опасен! Вновь появился батюшка – все время, пока Александр приходил в себя, он молился в алтаре.
– Свечечки зажгите, – вполголоса указал он, – отец Димитрий и вы, отец Иоанн, держите его под руки, крепко держите! – вместе с отцом Валентином настоятелем храма, в обряде участвовали ещё двое священников.
Батюшка запел молитву, затрепетало пламя свечей, звякала коротким хрустящим звуком кадильница, источавшая густой запах ладана... Саша снова задвигался, забеспокоился, потом изогнулся дугой... и вдруг яростный звериный рык разорвал ему рот!
– Держите его! – приказал священник. – Крепче держите! – а сам продолжал громко и вдохновенно читать молитву. Потом скрылся в алтаре и вышел, неся чашу со святой водой, лжицу и евхаристическое копие. Он окропил безумца святой водой, – тот с неистовой силой рвался из рук, – священники и дьяконы кольцом окружили их, скрыли от мира... Саня ничего в этот миг не чувствовал, не соображал – из него вырывался бешеный звериный рык, потом вой, в горле заклокотало, забулькало... Старый художник схватился руками за голову, упал на колени... он не мог слышать этот нечеловеческий рев, который, кажется, сотрясал стены храма.
Обряд продолжался, там, за спинами священства происходило что-то великое, важное, и смысла этого таинства не мог бы вместить ни один из непосвященных. Что-то звякнуло, потом дикий крик разорвал тишину.
– Нее-е-ет! – вопил несчастный не своим голосом. – Не-ет, не-е-ет!
Он упал. А на стене храма – напротив, в левом приделе, вдруг возникла громадная черная тень. Она двигалась вдоль стены – двигалась к выходу, и это бесшумное скользящее продвижение бесплотного существа было самым жутким кошмаром, который кому-либо из тех, кто это видел, довелось пережить... Все боялись пошевельнуться, пока тень не исчезла, просочившись сквозь запертую дверь. Дверь при этом сотрясалась как от мощнейших ударов, потом все снова стихло.
Демон покинул свое пристанище навсегда!
– Помолимся во славу Господа нашего! – отец Валентин кивнул с облегчением, на лбу его выступил пот.
А Саша без чувств лежал на каменном холодном полу, бледный как смерть... Его подняли под руки, повлекли, усадили... он медленно стал возвращаться к жизни.
Вечером, когда измученный парень выспался в церковном доме при храме, а потом поел, – так набросился на еду, точно его сто лет не кормили! – отец Валентин пошел проводить их: старого друга и подростка, ставшего его духовным чадом.
– Ну, дорогие мои, слава Богу! Еще раз поздравляю тебя, Саша, ты молодец – выстоял. Жду вас через неделю, первое время тебе причащаться нужно как можно чаще, чтоб силы духовные нарастали и крепли. А, как матушка твоя будет готова, жду её. С этим тянуть нельзя – ей помощь нужна как можно скорее! А пока, как и договорились, ты, Борис, Сашу у себя приютишь нельзя, чтобы он был теперь рядом с матерью – он ведь ещё не настолько окреп, чтобы бесу, который вселился в нее, противостоять... Ну, с Богом!
Крестный с крестником сели в машину, – отец Иоанн любезно предложил подвезти их до города, – и они махали рукой, пока видна была у церковных ворот высокая крепкая фигура священника. Он стоял, как истинный былинный богатырь у врат крепости, ветер играл подолом его черной рясы, на усталом лице светилась улыбка. Он победил!
– Дядя Боря, – теперь, когда учитель стал его крестным, Саня звал его так, – мне бы только на минуточку домой заглянуть... на маму взглянуть и забрать вороненка.
