Текст книги "Купите бублики"
Автор книги: Елена Стяжкина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)
3
– Поедешь с нами? – Андрей приобнял Като за плечи и по старой дружеской привычке заглянул в глаза.
– С вами? – устало удивилась Като. – Опять блинчики?
– Ладно, я посажу тебя в такси. Или за тобой заедут?
– Посади. Я завтра приеду. Слышишь, Настя. Хочешь со мной увидеться – я завтра у Андрея…
Като гулко захлопнула дверцу такси. Андрей махнул рукой, а Юшкова медленно задышала навстречу Андрею. Или вслед Като.
Таксист был явно бережливым человеком. Или же сентиментальным. Магнитофон в машине сообщил Като, что «комната с балконом и окном светла сейчас, светла как день, который вместе видел нас в последний раз». Като не удивилась, но стена воспоминаний дрогнула и выпустила улыбку.
– Вам сколько лет? – поинтересовалась Като.
– Ты про кассету? Да, моя. Жалко было выбрасывать. А сейчас – напоминает. – Значит, и бережливый, и сентиментальный. И умный. И со всеми на «ты». Может, взять его в мужья? Когда ее родители разошлись, Като было пять лет. Она предложила маме искать нового папу. Пойти по квартирам и спросить, кто женат, а кто нет. И неженатых – брать. Мама почему-то отвергла этот вариант, тогда Като и начала присматриваться к таксистам. Она строила им глазки, очаровывала интеллектом и на прощание обязательно говорила: «Спасибо, что подвезли. Теперь вы будете знать, где мы живем». И еще Като обязательно подмигивала.
– Нет, – вдруг громко сказала Като.
– Денег, что ли, нет? – удивился таксист. – Так твой друг расплатился.
«Еще и честный, – подумала Като, – ну точно, подходит».
– Нет – это не вам. Это о Марке, – живо откликнулась она.
– И марки я не собираю. И вообще, ты какая-то ненормальная, – заключил таксист и обиженно замолчал.
Като ехала домой. Только душа ее почему-то не была полна. Сердце билось глухо, вот именно – глухо. Глухо и устало. Знакомые улицы лениво мелькали вместе с людьми. Като жалела, что она – не Юлий Цезарь. Так что в оценке ее психологического здоровья таксист оказался прав. Если бы Като была Юлием Цезарем, она бы внесла поправку в календарь: молодым измерять годы веснами, пожилым – осенями, старым – зимами. Лето Като не любила. То есть раньше – любила, потому что не замечала, а потом увидела и поняла – не то. Жарко, потно и толстые руки из летнего платья. Хотя само по себе лето и было достойно того, чтобы его просто пережить.
Дома было чисто. Тихо и пусто. Вторник – присутственный день. Вернее – отсутственный. Мужа не было по графику. Во вторник и четверг. Иногда в субботу. В субботу – редко. Это семейные дни. Они всегда проводили их вместе. Муж – он был хороший муж. У него было имя – Митя. Не имя, а сопля. Но ласково. Като называла его просто «муж». Без изысков. Как англичане – догов. Тем более, что это был статус. Должность. И квартира. Где-то нужно жить с удобствами. Като теоретически допускала возможность рая с милым и в шалаше. С немилым предпочитала пентхаус. Муж Митя был гомосексуалистом. Среднего уровня. Он гордился Борей Моисеевым и хотел просто познакомиться с ним. Тихая, пристойная мечта. Като обещала ему разбогатеть и устроить встречу. Митя доверчиво улыбался и, наверное, ждал. Он был очень хорошим, милым и воспитанным. Совсем не развратным и не агрессивным. Он приносил домой всю зарплату и, стесняясь, утаивал деньги на раритетное издание Байрона для своего друга. С другом Като знакомиться не хотела. Митя не обижался.
Муж Митя был хозяином квартиры, которую Марк и Като снимали. Когда Марк женился на Насте, Митя скромно предложил Като остаться. И пожениться. В свадебное путешествие они поехали в деревню Голубцы к Митиной маме. Козочки, уточки, гуси, корова и бычок Славик. По идее, с Митей не могло случиться то, что случилось. Может, притянуло название родины? Город Митю не испортил. Като это знала точно. Митиной маме Като не понравилась. Она целовала ее с плотно сжатыми губами. Но вздыхала облегченно: «Ну, дай Бог, дай вам Бог». Ей хотелось внучку. «Хватит пацанов, напасть с ними одна». Муж Митя к ребенку тоже был готов. А Като боялась. Митиного тихого обаяния. Он легко мог научить дитятку плохому. Зачем?
Като с возрастом стала нуждаться в муже. Он был лучше домашнего кота, но хуже американского миллионера. В этой золотой середине Като забывалась. Она знала, где искать Митю вечером во вторник. Ей нужно было, чтобы муж мягко сказал: «Катенька, ну что за глупости – покупать живого человека?» Мысль о продаже оказалась неотвязной. Деньги? Марк? Подумать о перспективе? Поворошить прошлое? Наваждение. Это просто наваждение.
Като сняла трубку и долго, потому что медленно, набирала номер.
– Игорь Львович, – сказала она, – вы неправильно сформулировали свою мысль.
– Да? – сухо отозвался собеседник. – Почему?
– Ну, ведь это не вы продаете Марка? Так?
– Так!
– Значит, вы его покупаете?
– Детка, – Игорь Львович откашлялся, – ты плохо училась в школе; «продается» – это возвратный глагол. То есть он сам себя продает. А мы – все мы – покупаем.
– А как вы догадаетесь, кому платить? – живо поинтересовалась Като.
– А вы люди честные – сами решите, сами признаетесь.
– На суде? – почему-то испугалась Като.
– Като, я считаю тему исчерпанной. Все, пока. Можешь позвонить, если надумаешь дело. – Голос Игоря Львовича был теплым, но противным, как парное молоко.
– Подождите. Если честно – вы ставите на меня?
– Ты же продала его один раз.
– Спасибо за доверие. – Като бросила трубку и закрыла лицо руками. Деньги портят человека. Раньше Игорь был лучше. Когда Като пришла к нему за помощью, то в качестве доплаты предложила себя. С сексуальным аппетитом у Игоря были нелады. Он возмущенно округлил глаза и прокричал:
– Да как ты смеешь! Ты во внучки мне годишься.
– В дочки, – уточнила Като.
– У меня нет дочерей, к счастью. Нет, ну, надо было пустить в дом какую-то проститутку!
Като залепила ему одну пощечину и намеревалась воплотить в жизнь вторую, но Игорь проворно схватил ее руку и завел за спину.
– Можешь поцеловать меня в шею, – ехидно прошептала Като.
Игорь послушно наклонился и пробежал по дистанции ухо – ключица. Като ойкнула и поежилась. Игорь отпустил руку и повернул ее к себе:
– Мне сверху ничего не надо.
– Я тоже не люблю, – попробовала отшутиться Като, – ладно, извините, Игорь Львович.
– Ну, хоть поцелуй старика на прощание, – улыбнулся он.
Като коснулась губами его щеки, потом, нечаянно, губ. Поцелуй перестал быть родственным. Он был похож на кофе-гляссе – ни холодно, ни жарко.
– И ты прости меня, Като, – сказал Игорь Львович на прощание.
«Прости». Простила. Теперь он уверен в ней. Чудный дедушка у Насти. «Ты плохо училась в школе». Правильно, садись, Катя Румянцева, два. Кто-то же должен получать двойки и носить первые «взрослые» колготки. «Отличная учеба не помешает тебе быть модной», – говорила мама. Мама тоже жила в искаженном мире. Интересно, Ив Сен-Лоран говорил детям такие глупости?
Кате Румянцевой было не до глаголов. С самого первого класса у нее появились женихи. На первых школьных каникулах она впервые влюбилась по-настоящему. Кате было семь, Роме – одиннадцать.
– Какое у тебя образование? – спросила Катя. Мама всегда считала это самым важным.
– Пять классов, – бодро ответил избранник.
– Ты – моя первая настоящая привязанность, – заявила Катя.
– Я тоже тобой увлекся, – ответил Рома.
Целых десять дней они были счастливы. Без ничего. Без ручек, поцелуев, зажиманий и прочих глупостей. Самое главное – чтобы было интересно. Катя тогда просто восприняла опыт. А выводы сделала уже живя с Митей. Все мы родом из детства, кто сказал, что это неправда?
Во втором «А» классе изменения, происшедшие с Катей, заметили три человека: Андрей, Марк и учительница. Но учительница была не в счет. Марк бросился ухаживать за Катей красиво, Андрей – интеллектуально. Марк дарил Кате заколки, ручки, жвачки, объявленные учительницей идеологической диверсией Запада. Андрей решал задачи и таскал книги. Като благодарно жевала и перелистывала страницы. Образ Екатерины Великой убил ученицу второго «А» класса сразу и наповал.
– Ты будешь моим фаворитом? – спросила она у Андрея.
– А Марк? – ревниво вскинулся тот.
– И Марк, – твердо сказала Катя.
Посвящение в царицы прошло обыденно. Они поехали в церковь и внимательно прослушали обряд крещения. Не доверяя одноклассникам, Катя нарекала себя сама, расположившись в парке за церковной оградой.
– Нарекаю тебя Като, отныне и во веки веков. Аминь. Отныне ты будешь царицей класса, а по достижении совершеннолетия – королевой школы. Да исполнится воля Божия. Андрей, я ничего не перепутала?
– Кажется, нет. – Он не был уверен.
– Хорошо, нарекаю вас, верные мои вассалы.
– Это уже из «Айвенго», так нечестно, – возмутился Марк, читавший за ними вдогонку.
– Все равно нарекаю вас фаворитами. Отныне и во веки веков. Аминь.
– Фавориты – это не имя, – убежденно сказал Андрей.
– А что же это, по-твоему? – От возмущения глаза Като превратились в щелочки.
– Это – лошади.
– Значит, Потемкин – это лошадь! – Като залилась смехом. – Дурак же ты, Андрей.
Андрей по-бандитски плюнул себе под ноги и ушел.
– Ладно, меня одного нарекай. – Марк был доволен оборотом событий и готов считаться лошадью.
– Тебя одного скучно. Потом, в другой раз. Потому что вы оба должны поцеловать мне руку.
– А я могу и сейчас, и потом. – Марк просительно заглядывал Кате в глаза.
– Давай лучше просто поцелуемся. – Катя была очень-очень рассержена на Андрея.
– Да, – сказал Марк.
– Закрывай крепко рот. Вот так, – Катя сжала губы в ниточку, – молодец, теперь – глаза, приближайся ко мне, только не зацепляй носом.
Они соприкоснулись щеками, кажется, и Катя сказала:
– Теперь нужно громко выдохнуть «уф-ф-ф».
– Мне не понравилось, – честно сказал Марк.
– Мне тоже. Больше не будем.
– Пока не будем, – согласился предусмотрительный Марк.
Что же еще? Почему не училась? Потому что жила. Жизнь – это когда строишь воздушные замки и плачешь, если они рушатся. Все остальное – это течка и текучка. Без слез и сантиментов. Инстинкты, перешедшие в автоматизмы. Или автоматизмы – в инстинкты. Всему свое время. Но не в смысле точки отсчета, а в смысле продолжительности. Это Като усвоила точно. Если бы в первый раз она влюбилась, как все, в семнадцать, то еще и куролесила бы до тридцати семи. Двадцать лет – оптимальный срок цветения чувства. А так? Семь плюс двадцать – двадцать семь. И нечего на зеркало пенять. Время вышло.
Теперь мама волновалась, что у Като непорядок с гормонами. Като проверилась: цвиркают как часы, новообразований нет, к беременности готова. Хорошо!
Когда Като, Марк и Андрей первый раз поехали в пионерский лагерь, то возбужденная воздухом свободы Като призналась им в любви. И убежденная в том, что от любви обязательно появятся дети, Като таскала Марка с Андреем по очереди в самоволки. На капустные грядки. А вдруг? Через год, просвещенные дворовыми товарищами, они неприязненно вспоминали свои походы. Но Като и сейчас казалось, что они просто плохо искали.
Последний всплеск чувственности у Като пришелся на Марка. Первый тоже. Андрей не попал даже в промежуточный.
Лагерь труда и отдыха. ЛТО. Эпоха сокращений и доверия в кредит. «Товарищ начальник лагеря, задание партии и правительства по сбору клубники выполнено. Каждый, кто не мог больше есть, собрал по три лукошка. Страна не останется без героев». Като была бригадиром. На правах начальства она всю смену валялась с Марком в лесочке. Андрей мужественно свистел, если что. Сейчас у него на свист аллергия. Като разрывалась между девственностью и любовью. Марк научился разговаривать вкрадчивым голосом, а его крупный припухлый рот уже прошелся по одноклассницам. Туда и назад. Верность – это маскировка для слабых. Андрей был слабым. Царицы любят нахалов. Давно известный исторический факт спровоцировал бы лесное соитие, но Като укусил жук за очень голую попу. Любовь пришлось перенести. Марк открывал другие неизведанные дали. Самым верным органом Марка было сердце. Пороки развития. В сердце восседала Като. Только одно другому не мешает. В семнадцать лет это понятно не всем. Но у Като разум брал верх. Она позволяла Андрею прикасаться к себе сухими тонкими губами и дрожащими руками с длинными аристократическими пальцами. Като любила утыкаться носом в заушье Андрею и вдыхать его очень медицинский запах. Марк ревновал. И они втроем ездили на охоту. Ловили бабочек.
Като была готова разделить любовь на троих. Андрей ей не мешал и тоже был нужен. Иногда даже больше, чем Марк. Они не хотели. Это было не по правилам. В армию Като писала им письма. Ответы Марка были пламенно написаны под диктовку политрука. «Здесь, дорогая подруга, решаются судьбы Родины». Андрей служил фельдшером, его взяли из института. Его накрыло достоевщиной, в письмах к Като он не понимал, почему Родина не отвечает за судьбу своих сыновей. Политрук у Андрея, наверное, был алкоголиком.
Сначала Като дождалась Марка. Они решили, что нечего дать красе засохнуть, и полюбили друг друга. Для Като наступила одна сплошная романтическая ночь. Ночь-ночь и деньги из воздуха. Марк умел и любить, и рисковать. Иногда он ходил делать «ночь» с другими женщинами. К этому Като привыкла еще в школе.
– Давай поженимся, – как-то по делу сказала она.
– Штамп в паспорте еще никого не удержал. – Марк был спокоен.
– А ребенку отец?
– Еще рано. Ты сама потом пожалеешь.
– Аборт? – обыденно спросила Като. Она сама решила это. За «ночью» и деньгами никак не наступал день. А Катин ребенок на меньшее не был согласен. К Марку с вопросом она обратилась, скорее, для проформы.
Но после аборта Като начала отмирать. И отмерла с появлением Насти. Когда Марк сел пьяным за руль, Като просто передала его в хорошие руки. В Настины.
А вспоминалось только смешное и хорошее. У них все время воровали мусорное ведро. Митина квартира находилась в десятиэтажном доме, но по решению трудового коллектива во избежание тараканов и крыс мусоропровод был запаян. Баки стояли почти на проезжей части. Между домом и бывшим гастрономом, ставшим супером. Марк честно доносил ведро до мусорника, оставлял его вонять и шел в магазин. По возвращении ведро отсутствовало. Марк купил радиотелефон с километровым радиусом. Он взял телефон, мусор и пошел, строго наказав Като:
– Следи из окна. Если что – нажимай кнопку «Пейдж».
Когда к ведру подобрался обрадованный бомж, Като передала сигнал бедствия. Разъяренный Марк пулей вылетел из магазина и бросился догонять преступника. В честной драке Марку досталась ручка. Но в ручку нельзя складывать мусор. Они долго смеялись и навезли из Польши десять километров одноразовых пакетов.
В больницу к Марку Като не ходила. Но предложение Насти в дальнейшем дружить семьями приняла.
Като стала стильной и спокойной. Сначала ждала момента, когда сможет полюбить процесс засолки помидоров и станет счастливой, как мама. «Что еще нужно – поле да сад, умного мужа ласковый взгляд». Взгляд мужа у Като уже был. Но восторг по поводу вроде события «мне дали чудный рецепт дивного постного пирожка» все не приходил. По-настоящему Като теперь удивляли только деньги и люди, способные прожить на двести долларов в месяц. Порог ее нищеты начинался, когда на трюмо случайно не стояли пять флаконов духов. Естественно, от Кашарель или Ги Лароша.
Като вышла замуж за Митю, а на следующий день позвонил взволнованный Марк:
– Эй, мы теперь квиты. Может, встретимся?
– Мы еще не квиты, – выдавила Като.
– Да-да, согласен. Буду возмещать, – затарахтел Марк, – теперь по делу: нужно составить график…
– Дурак.
– График работы твоего мужа. С местом встреч вопрос решенный. Мы не студенты. Но ключи Андрюшка даст. Хорошо я придумал?
– Зачем, Марк? Правда…
Они встретились в тот же день. Душа окаменела, голова молчала. Не мешала. Потому что тело помнило.
– Я люблю только тебя, – прошептал Марк.
– Слишком много лишних слов, – откликнулась она.
– Так чего же ты хочешь? – Марк спросил так, как будто это Като затащила его в постель. И не просто так, а гнусным шантажом.
– Помоги мне с работой. Регистрация, офис, кредит. Больше ничего не надо.
– Правильно. Это мелочи. А может, я буду давать тебе деньги так, а?
– Так тебе иногда буду давать я, – не согласилась Като.
Марк, конечно, не был всесильным. В отличие от Игоря Львовича. Интересно, Като входила в условия Настиной сделки? А работать, как выяснилось, весело. У налоговой инспектрисы оказался врожденный порок сердца и девичьи мозги. В тридцать семь лет ей все еще хотелось летать. Като устроила ее в авиаклуб и ежедневно выслушивала отчеты о новых летных достижениях налоговой службы. Хорош был и санитарный надзор в лице крысолова Степана. Он дал Като мудрый совет: подружиться с главной крысой, чтобы она выгнала всех остальных. Две недели Като присматривалась и прикармливала двух симпатичных, но в соседнем подвальном помещении к советам Степана не прислушивались. Крыс потравили, и прикормленные пришли умирать прямо к Като на стол. Провернув удачный контракт с греческими соками, Като взяла напарника Рустама. Рустам хотел быть эллином, а был татарином. Но маскировался. Новым партнерам он хвастливо заявлял: «Я настоящий понтиец». Като улыбалась, потому что греческий язык все же был не так богат, а Рустам действительно был понтиец. Не в суффиксах же, в конце концов, дело…
Муж Митя ночевать не пришел. В среду утром он позвонил и разбудил Като.
– Тебе на работу? – спросил он.
– Да, спасибо.
– Я – вечером. – Митя всегда был лаконичным и неуверенным. Потому что счастливым. Боялся расплескать.
Офис разражался криками Рустама:
– Калимера, калиспера, яссас, эвхаристо, – что в русском недословном переводе обозначало «доброе утро, спокойной ночи, здравствуйте, спасибо». Греческо-русский разговорник лежал закрытым у него на коленях.
– Ну что? Очень плохо? – обреченно спросила Като.
– Выкручиваемся, я земляка на таможне встретил. – Внешний вид Рустама говорил сам за себя. – Да, – гордо сказал он, – посидели. Ну и порешали.
– Ну и?.. – Като не очень-то верила в случайные знакомства.
– Нас отпускают, греки им перешлют подтверждение. Все чинно.
– Ты, что ли, с начальником таможни пил?
– И где что-то решают начальники? Ну, влетим, конечно, в две-три штуки. Ай-ай, какой молодец Рустам! Какой молодец!
Като улыбалась и смотрела на противопожарный плакат, преднамеренно оставленный энергонадзором: «Выходя, гасите свет». Ниже рукой Марка было написано: «Это лучше, чем нажраться».
«Ну вот, Игорь Львович, денежной причины для охоты за Марком у меня нет. Или вы все равно ставите на меня? – подумала Като. – Или теперь, исходя из долгов ушедшей любви, мне нужно его спасать? Но это лучше всех сделает Юшкова. Территория помечена». Като засмеялась и представила, как Юшкова по-собачьи поднимает ногу и помечает деревья вокруг Марка. Явно что-то творилось с головой.
– Слушай, Рустам, а лето ведь.
– Удивила! – Рустам набирал домашний номер, чтобы обозначить свое присутствие на работе.
– Может, мне в отпуск махнуть?
– В Грецию?! – Рустам даже подскочил от удовольствия.
Последнее время Като окружали люди с мечтами. Муж – о Боре Моисееве. Рустам – о Греции, Игорь Львович – о шкуре Марка. Все, что ли, мечтают, или это экология?
– Почему в Грецию? В Эмираты.
– Подожди, Като, – сказал Рустам сосредоточенно, – я сейчас жене позвоню. Заодно она у меня психиатр. Если тебе здесь так напекло, что ж с тобой, деточка, будет там. Сейчас – лето. И у них, и у нас. Чувствуешь разницу?
Раньше Като лучше всего чувствовала именно разницу. Она умела прислушиваться к своим ощущениям. Ощущения постепенно сошли на нет. Сложилась ситуация «много хороших людей и один завистник». Который завис и зависел. Время от времени к Марку, конечно, тянуло. Даже летом в Эмираты.
– А один справишься? – Като считала Рустама надежным. У них не было таких денег, из-за которых уже можно было друг друга подставлять.
– Я с тобой всегда один, – обиженно ответил Рустам. Половой контакт, входивший в планы Рустама как само собой разумеющийся этап знакомства, с Като не состоялся. Рустам не расстроился, но Марка, пару раз навестившего Като на работе, невзлюбил. А при новых ценах на Марка Рустама даже можно было взять в долю. Уничтожение врагов Отечества он грязной работой не считал.
– Я, может, уеду на недельку. А может, и нет. А потом ты… – Като виновато заглянула Рустаму в глаза.
– Да, только я поеду на историческую родину. – От этого сочетания традиционно попахивало Израилем. Рустам и Като переглянулись и прыснули – договоришься тут с тобой до ручки тюремной.
Рустам уехал опохмелять таможенника. Като решилась поиграть в графа Монте-Кристо на втором этапе его многотрудной жизни и позвонила Игорю Львовичу на работу:
– Через какое агентство уехал Марк?
– Марк с Катей, ты хотела сказать? – Игорь Львович ожидал получить удовольствие от ее тяжелого молчания.
– Ну, я же не захотела с ним поехать. Не пропадать же деньгам. Вот хочу исправиться.
– Через «Интертур», – недовольно буркнул собеседник.
– Весьма провинциальный выбор, – констатировала Като.
– Кого на что учили, – ответил Игорь и положил трубку.
Като не поехала с ним из-за проблем на работе. И последний год они уже не так интенсивно встречались. У Като отпала необходимость. Буйнов в телевизоре попал в настроение. И хотя Като не была ни московским, ни пустым, ни бамбуком, Буйнов спел как бы и для нее.
Стало вдруг понятным, зачем народы годами борются за независимость. В ней, как в невесомости, можно летать. Да здравствует пустота!
Вечерело. Като любила такие слова. Опостылело. Убило. Они снимали ответственность. Ушло. Пришло. Возвратные глаголы, как справедливо заметил Игорь Львович, как-то прошли мимо. Потому что усиливали. Ответственность усиливали. Сам себя. Извиняюсь. Так и ходи.
– Митя, – сказала Като в трубку, – я к Андрею. Ужинай сам.
В семье соблюдались приличия. Поддерживался даже сексуальный имидж. Все это было легко. А главное – интересно.
– Мне приехать? – участливо спросил муж.
– Нет. Но, если что, я позвоню. Целуемся, – улыбнулась Като.
– Пока да, – сказал Митя.
Андрей выглядел уставшим и озабоченным. Юшкова томила мясо на кухне. Успела освоиться и приглядеться. Стол в гостиной был накрыт Катиной запиской. Вместо коктейлей и закуски. «Андрей, я уезжаю отдыхать с Марком. Буду через неделю. Если можешь, не звони Юшковой. Целую, твоя Катя». Простенько и со вкусом.
– Тебя же просили не звонить, – сказала Като медленно.
– Обстоятельства, – развел руками Андрей.
– Давно? – спросила Като наугад.
– С год уже, – виновато, но спокойно ответил Андрей.
– Все подружки по парам, – констатировала Като, потому что кричать «а как же я?» уже не имело смысла.
Андрей благоразумно не ответил.
– Воевать против Марка пойдешь? – спросила Като.
– Теперь-то зачем?
– Теперь-то, наконец, не бесплатно. – Като разозлилась на себя. Все ведь правильно. Если зашвырнуть великую любовь в кусты, то нечего ждать нового урожая.
Андрей смотрел на нее, и взгляд был твердым. Как всегда. Спросить у него, помнит ли? Что помнит? Обидную ночь после свадьбы Марка, когда Като, наконец, впустила его. В полном смысле слова. Просто впустила. Как постороннего человека, у которого просто был навсегдашний проездной. Покатался – выходи. В транспорте не живут. Утром Андрей противным дрожащим голосом спросил:
– Что-то было не так?
– Просто не так, – ответила Като, а должна была промолчать.
– Больше не приходить?
Она покачала головой: «Нет».
– Вот так всегда, – попытался пошутить он, и Като благодарно прижалась к его груди. Андрей был выше и мощнее Марка. С ним очень ладно было стоять. Тепло и по-настоящему.
Через год Андрей привез фотографии любимой пещеры. Это было самое дорогое в его жизни.
– Подпиши, – равнодушно попросила она.
– Все?
– Хоть одну подпиши.
Они тогда сидели у Юшковых на даче. Дружили тремя семьями. Андрей долго искал ручку. Митя тихо выручил его. Андрей написал, зачеркнул и еще раз написал.
– На, вслух не читай.
На фотографии был обозначен полуголый Андрей возле дырки в горе. Зелень и лысые камни смотрелись весьма эстетично. На обороте Като прочла: «Самая большая мужская доблесть – это верность. Ну и я буду стараться. Я люблю тебя». Като улыбнулась и увидела руку Не-той-Кати, елозившую по Андреевым штанам.
– Очень много ошибок? – поинтересовался он мягко.
– Нет, почти нет, – пожала плечами Като. Не-та-Катя была не в счет. Ничего страшного. Жизнь – это одно, любовь совершенно другое. Не быть же ему монахом. Все правильно. Только отрыжка с едкой горечью сильно и ни с того ни с сего испортила настроение. Еще год Като, борясь за выживание, постоянно повторяла: «Самая большая мужская доблесть». Сердце виновато сжималось. Потом она просто гордилась и сама себе завидовала…
– А ты пойдешь воевать? – нервно спросил Андрей.
– Еще не знаю.
– Может быть, ему нужно помочь? Предупредить? Настя, – крикнул он, – ты как думаешь?
– Ты уже помог, – процедила сквозь зубы Като, – или ты считаешь «ты мне – я тебе» недописанным комсомольским принципом?
– Я за молоком, пока не закрыли, – крикнула из-за двери не в меру хозяйственная и умная Юшкова.
Дверь хлопнула. Андрей сел на продавленный диван и тихо обнял Като.
– Не надо, я прошу тебя, не надо. – Он погладил ее по щеке.
Состояние особой грусти чередовалось у Като с комментариями, «как в бразильском сериале».
– Ты уедешь, да, Андрей? – вдруг дошло до нее. – Уедешь. – Слово оказалось страшным на вкус и на ощупь.
– Я ее жалею. Знаешь, как в деревнях. Жалею.
– Это больше, – вздохнула Като.
– Это все, что я могу. – Андрей прижимал ее все крепче. Хотел запомнить.
– А к самой большой мужской доблести это отношения не имеет?
– Никакого. Просто я такой. Ты такая. Так получилось.
– Но тебе же там понадобятся деньги? – Като говорила вяло, чтобы просто сказать.
– Подожди, – попросил он, – обними меня.
– Давай встанем, – улыбнулась Като. Так говорил ей Рустам, когда предлагал отказаться от сделки.
До заушья Като не дотягивалась. Но острый медицинский запах не давал очнуться. Мимо плыли грязно-желтые шторы, потертые ковры и записка на столе. Так нельзя было жить. И нельзя было умирать. Это был блиндаж во время артиллерийской атаки. Блиндаж – это временно. Как транспорт. Жаль, что она раньше не заказала себе пропуск. За окном грохотал троллейбус и мерзла Юшкова. Это не имело никакого значения. Это точно была не любовь. Может быть, потом, в следующей жизни? Трудно прислоняться через океан, но хочется. Потому что это доблесть и это лучше оргазма.
…Мясо, приготовленное Юшковой, было отличным.
– Так вы точно уезжаете? – жуя, спросила Като.
– Андрей еще не решил. – Настя светилась от счастья. Като уже видела ее такой. Правда, рядом с Марком. Кто сказал, что она глупая?
– Не знаю, Като, не знаю. Может быть. С патриотизмом в лоскутном одеяле трудно.
– Может быть, позвоним Марку? – предложила Настя.
– Тебе сто тысяч, стало быть, лишние? – Като посмотрела на нее в упор.
– Но он там не останется никогда, – жалобно пропищала Настя и пошла за чаем.
– А ты, Андрей?
– Не знаю.
– Жертва вылетела через «Интертур». И подумай, что будет с твоей женой. – Като решительно проглотила рюмку водки. – Предлагаю назвать операцию «Дичь». Во всех смыслах.
Чай Като не попила. Решительно откланявшись, она шла домой и думала, что вскоре перестанет нуждаться в Андрее. Митю тоже можно научить стоять мертво и тихо гладить ее по волосам. Эффект один.
– Митя, – крикнула она с порога, – Марк продается, Андрей уезжает навсегда, что делать-то? Что делать, Митя?
