Текст книги "Таинственный образ"
Автор книги: Елена Рождественская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)
9
Шишмарев выскочил из библиотеки и кинулся в комнату для подарков, где его должен был ожидать Петр Закревский. Полчаса назад оба ловеласа имели странную беседу.
– Я к вам посланником от мадемуазель Перегудовой. Порученцем, так сказать, по амурным делам.
– Что вы имеете в виду? – Петр Закревский по-модному вскинул бровь.
– Вы очаровали мадемуазель Надин. Вот она и послала меня на правах, так сказать, старого друга. Она хочет, чтобы вы пришли к ней на свидание.
– Когда?
– Прямо сейчас. Вернее, через полчасика. Она выберет тихую комнатку, а я вас туда проведу. Ждите меня здесь.
По тому, как начали покрываться маслом глазки юного ловеласа, Шишмарев понял – рыбка на крючке. Дождется!
Вот и дождался. Граф, мягко ступая, подошел к Петру и прошептал:
– Идите в комнатку при библиотеке.
И Петр понесся на крыльях любви.
А к подаркам уже снова подошла толпа гостей. Закревский опять гордился портретом, дочь даже стирала с холста невидимые пылинки:
– Надо бы вставить в раму стекло, батюшка!
Батюшка умилялся:
– Конечно, милая!
И тут в толпу ввернулась мадемуазель Шишмарева и, вклинившись в центр гостей, завела свою песню:
– Ни одна приличная девушка не станет позировать мужчине! А художник мужчина: видите, написано «Роман Шварц».
– Угомонись, Анна Сергеевна! – махнул рукой Закревский.
Но папаша Перегудов уже услышал язвительное замечание.
– Это вы о ком толкуете, мадамочка? – рявкнул он.
– О вашей дочери, мадемуазель Надин! Конечно, может быть, не она изображена на портрете? Но легко сравнить. Давайте поставим рядом Надин и эту картину.
Авдотья Самсоновна всплеснула руками:
– И ставить нечего! Наша Наденька – образец для подражания, чистый ангел! Не то что некоторые, кои выискивают себе молодых любовничков!
– Что?! – головка мадемуазель Шиншиной затряслась на тонкой шейке. – Да я – дама почтенная, а на вашей Наденьке пробы ставить негде! Где она сейчас? Где? – Шиншина картинно оглядела присутствующих.
– Прекрати! – замахал руками Закревский. – В моем доме – благолепие. Где бы ни была сейчас барышня, все приличия соблюдены.
– Вот и славно! – взвилась Шиншина. – Найдем Надин и сравним с картиной. – Анна Сергеевна повернулась к двум офицерам. – Захватите портрет, господа!
Шишмарев увидел, как толпа, предводительствуемая его невестой, потекла в библиотеку. Вид у толпы был гротескный: впереди – офицеры с портретом, словно с иконой во время крестного хода, за ним – любопытные дамочки, которых век не корми, дай только на очередном скандале поприсутствовать да сплетню по всему городу разнести, а с ними – фыркающие светские денди, уже небось успевшие на ходу заключить пару пари: похожа Надежда на портрет или нет. В конце процессии плелся недоумевающий хозяин дома, и желавший погасить скандал, да не знающий как. А за ним под руку – семейство Перегудовых, попавшее невесть в какую передрягу.
Шишмарев вздохнул. Он не был законченным мерзавцем. Он даже жалел бедную мадемуазель Перегудову, которую сейчас застанут в таком пикантном положении. Но в конце концов граф должен был устраивать и собственную жизнь. Рисковать свадьбой с миллионщицей Константин не мог, а неотвязная Надин все вешалась на шею. И вот теперь решались оба вопроса. Опороченная Надин не сможет претендовать на приличного жениха, а успокоенная мадемуазель Шиншина выдаст Константину 100 тысяч и поведет под венец. А как только роспись о венчании появится в церковной книге, все денежки Шиншиной по закону перетекут в карман мужа. Ну, как ради этого не порадеть?..
* * *
Роман опоздал на торжественный обед у генерал-губернатора. Собственно, он даже не поверил, что его позвали. С какой бы стати?! Ежели – как племянника известного московского литератора, так дядюшка его заранее известил бы. Как всегда пригласил бы к себе на Маросейку и битый час читал нотации, как прилично себя вести и как благодарить за милости, полученные по его, дяденькиной протекции. Нет уж, это точно не дяденька!
Но других благотворителей у Романа не было. По милости папаши, получившего звание шулера, приличные люди редко звали Шварцев в свои дома. Конечно, когда Роман учился в Санкт-Петербургской Академии живописи, то свел несколько замечательных знакомств, но, увы, они были из мира искусств. А вряд ли московский генерал-губернатор общается с художниками да актерами. Хоть и известно, что дочка Закревского, мадемуазель Полин, любит картины, но о серьезной живописи там речь явно не идет. Небось как любая девица балуется красками – рисует акварельки. Если даже отец и покупает ей в подарок холсты, то не те, что появляются в полуподвале неизвестного художника. Генерал-губернатор в состоянии выписать для подарка картину самого известного живописца из Петербурга. Всем же известно, там – Академия художеств, а в Москве-старушке какие живописцы могут быть?..
Но откуда же приглашение на званый обед?! Роман голову сломал, думавши. В конце концов перестал гадать – плюнул. Обрадовался только, что шуба лисья новомодная еще у него на гвоздочке висит, а не в ломбард возвращена. И то хорошо. Конечно, войдя в особняк, шубу-то снять придется. А под ней – сюртук залатанный. Ну да ничего – Сашенька так искусно залатала, и не заметишь издали. Ну а вблизи-то неизвестного художника вряд ли кто рассматривать станет.
На извозчика пришлось снова деньги из чужих взять. Вот это худо – эдак и вся сотня испарится. Как ее возместить потом? Ну да ничего другого Роман придумать не смог. Коли идти со своей Красносельской окраины до центра, изгваздаешься весь так, что уж в приличный дом потом не войти. Да и идти придется долгонько – а на дворе пока что не лето красное, а зима белая. Словом, туда – на извозчике, а вот обратно – пешком. Каким вернуться – уже неважно.
Лихой, полупьяный детина, узрев дорогую шубу, с поклоном усадил седока. Вот только и цену заломил – по богатой шубе. И денежки вперед!
С места в карьер понеслись с гиком. Миновали монастырские стены, обогнули бывшие песчаные выработки, где раньше добывали песок для всей Москвы. Юзом завернули в проулок бывшего Артиллерийского двора, проехали Почтовый двор и вынеслись к Каланчевке. Места были почти заброшенные, редкие дворы торчали на узких проулках. И куда только лихой кучер спешил-погонял? Одно слово – пьян был. А на очередном повороте навстречу неожиданно вылетела богато украшенная тройка. Вихрем пронеслась мимо. Пьянчужка, конечно, вожжи не удержал. Лошадка рванула. Легкий возок опрокинулся, а возница с седоком вывалились на снег: кучер в одну сторону, седок – в другую. Все бы ничего – все живы остались: и люди, и лошаденка. Да, как на грех, хозяйка придорожной лачужки только что выплеснула на снег вонючие помои. В них-то и упал Роман.
Поднялся, отряхнулся. Все шикарная шуба в… А черт знает в чем!
Пришлось идти в ту же лачугу – чистить да сушить шубу. А кучер-пьянчуга, даже не оглянувшись на сброшенного седока, изловил свою лошаденку да и укатил. А что ему седока дожидаться? Деньги-то недотепа вперед выложил. Словом, пока Роман шубу чистил, пока вышел кривоколенными переулками к Каланчевской заставе да нанял там нового возницу, времени уже много прошло.
Правда, в губернаторский особняк слуги пустили его беспрепятственно. Какое дело слугам, кто из хозяйских гостей, когда пожалует? Тем более видно, гость приличный – покатил на извозчике, показал приглашение секретарской рукой писаное, шубу модную на руки лакею скинул. Правда, под шубой – сюртучок не ахти какой. Вот лакей и не позвал ливрейного провожатого для Романа, только махнул куда-то рукой – туда, мол, идите.
Роман и пошел. Подняться по парадной лестнице постеснялся, свернул на боковую. Та сразу вывела его на второй этаж к библиотеке. Дверь была открыта. Шварц вошел, окинул книги восторженным взглядом, увидел дверцу между колоннами. Оттуда доносились шумные голоса. Видать, туда и нужно идти. Роман тихонечко приоткрыл дверь.
Шум усилился. А от увиденного Шварц просто замер у двери. Прямо перед ним стояли Наденька и Саша. Обе кричали что-то. Надя при этом прикрывалась чем-то. Саша грозно махала руками. Обе не видели вошедшего Романа, потому что их праведный гнев обрушивался на другого.
Перед девицами стоял юноша, похожий на самого хозяина приема – графа Закревского. Роман видел однажды губернатора на приеме у дяденьки. Ну, раз молодой человек похож на Закревского, значит, он его сын. Но отчего же все трое так кричат?
– Подите вон! – орала Наденька.
– Как вы смеете врываться к девушке? – грозно наступала на Закревского Саша.
– Она же сама просила зайти! – кричал молодой человек.
И вдруг все трое замолчали и уставились на вошедшего Романа.
– Вам чего?! – заверещала Надин.
– Зачем вы здесь? – ахнула Саша.
– Это еще кто? – возопил молодой человек.
– А вы кто и что здесь делаете? – У Шварца от злости желваки заходили на скулах. – Почему вы не одеты, мадемуазель Надин? А вы что делаете, мадемуазель Александрин?
От «Александрин» обе девушки вдруг затихли и пришли в себя.
«Дожила! – обозлилась Наденька. – Сашку-прислугу, как порядочную, по-французски кличут!»
«Неужели меня, как настоящую барышню, назвали!» – ахнула про себя Саша.
– А вас я, извините, не имею чести знать? – Роман обернулся к юноше.
Тот шутливо поклонился:
– Петр Закревский к вашим услугам! Пришел, так сказать, полюбоваться на ту, чей образ нарисован на картине: дама с розами. А вы кто?
– Я – художник, который эту картину нарисовал. Роман Шварц.
– Вот и разъясните: кого же вы нарисовать изволили? – фыркнул Петр. – Обе девицы похожи. Каков парадокс!
– Не ваше дело! Как вы вообще сюда попали! – возмутилась Наденька.
– Меня граф Шишмарев направил. А вот вас почему двое? Какое дельце вы здесь обделываете?
Наденька снова взвизгнула:
– Как вы смеете говорить гадости! Никакой Шишмарев вас не направлял! А что мы похожи, так мы – дальние родственницы.
Но в это время послышался какой-то шум, словно огромная волна подкатывала издали все ближе и ближе. Действуя скорее машинально, чем обдуманно, Саша толкнула сестрицу за кушетку:
– Прячься! Сюда идут!
В тот же миг Петр схватил Наденьку за руку и потянул за собой. Шкаф у противоположной стены тихонько заскрипел и открылся. Петр с Надеждой исчезли в потайном проходе.
В это время двери из библиотеки распахнулись. Перед удивленным Романом и напуганной Сашей предстал… портрет с розами, который два офицера несли на руках. Саша от неожиданности ойкнула. Роман фыркнул: ну и праздник – то ли бордель, то ли крестный ход!
– Вот она, мадемуазель Надин Перегудова! – радостно возвестила Шиншина, протискиваясь между офицерами. – И не одна! И смотрите, чем занимается!
Тут взгляд ее упал на Сашу и Романа, мирно стоявших у стены. Шиншина взвизгнула:
– Вы кто? Вы здесь откуда? Где Надька и ее хахаль?
– Какой хахаль? – раздался злой голос хозяина дома.
– Да твой сыночек Петр! – пронзительно заверещала Шиншина.
Закревский помотал головой, словно отгоняя страшное видение, и вдруг заорал, как на плацу:
– Молчать! Не сметь! Моего сына позорить не дам! Да как ты смеешь, ведьма, на наших детей напраслину напускать?! Да я тебя сгною!
– А я добавлю! – закричал подоспевший Перегудов. – Да как у тебя язык поворачивается! То мою дочь обзывать, то на сына его сиятельства наговаривать!
– Ничего я не наговариваю! – попыталась отбиться Шиншина. Голова ее затряслась, шея задвигалась, как в нервном тике. – Художник ее рисовал – рисовал! Значит, она…
– Не смейте! – вдруг закричала Саша. – Не смейте порочить Наденьку! Художник меня рисовал! Разве не видите?
И Саша подскочила к портрету.
Роман поднял взгляд. От всех этих приключений у него кружилась голова – не таким он представлял себе обед генеральский. Но тут случилось невероятное: он увидел, что действительно нарисовал не Надежду. Нет! Такой доброй улыбки у той злыдни никогда не было. И таких небесных глаз, как у ангела, не могло быть тоже. И тем более доброты!..
Вот только что Саша грудью защитила сестрицу, которая и пальцем бы не пошевелила ради нее. А о себе, конечно, и не подумала. Роман-то уже понял, о чем кричала эта ужасная старуха Шиншина. И как он только сам не подумал, рисуя девушку с розами! В высшем свете ведь считается неприличным, если девушка из аристократической семьи позирует неизвестному художнику. Вот если это модный известный живописец – тогда, пожалуйста. А неизвестный мастер – позор! И сейчас Саша взяла на себя этот позор, спасая репутацию сестры.
– Экая мадемуазель! – поцокал языком один из офицеров. – Эдакая красавица… – И он подмигнул товарищу.
– Это воспитанница наша! – прогудела Авдотья Самсоновна. – Я же говорила, что не наша дочь для портрета позировала. Всего-то бедная родственница.
– Вот – сами признаетесь! – победоносно подняла палец Шиншина. – Я же говорю, в семье безнравственность!
И тут Роман вдруг обрел голос.
– Никакой безнравственности! – спокойно и громко проговорил он. – Я действительно написал этот портрет. Но – со своей невесты.
И Роман галантно поцеловал ручку Саше.
Та застыла, как завороженная. Что же это происходит? Зачем Роман при всех целует ей руку? Зачем говорит о невесте? Неужто исполнилась ее мечта, и Роман понял, что не красавица Наденька, а ничем не примечательная Саша любит его по-настоящему?
И вдруг Саша осознала: ничего Роман не понял. И ее не любит. Он просто отводит всякие подозрения от Наденьки, стремится, чтобы никто не узнал и не понял, что не Саша была тут на свидании, а Наденька. Он же любит Наденьку и готов ради нее на все. Даже на то, чтобы жениться на Саше, которая так удачно подвернулась под руку, чтобы отвести подозрения от Нади. Вот потому-то он и говорит совершенно несусветное. Чего не скажешь при таких-то обстоятельствах!..
– Я уже имел честь просить руки Александры Кузьминичны, – прогремел Роман. – Правда, милейшая Авдотья Самсоновна?
– И я дала согласие! – Перегудова вбила руки в бока, подыгрывая Роману.
– Когда это было? – совсем некстати встрял Иван Никанорович.
– Было! – отпихнула муженька Авдотья Самсоновна. – Зачем отказывать приличному человеку? Он, между прочим, племянник известного литератора Вельтмана. – Авдотья Самсоновна повернулась к Шиншиной. – А ты бы, милая, шла отсюдова. За такие наветы тебе пол-Москвы от дома откажет.
10
Шиншина выскочила из библиотеки, словно ей хвост прищемили. В коридоре налетела на будущего женишка:
– Ты почему здесь? Почему не пошел со мной?
– Не хотел смотреть на позор Надин… – прошептал тот, явно не зная, что стряслось в комнатке при библиотеке.
– Не было никакого позора твоей проклятой Надин! – зло прошипела Шиншина. – Был мой позор. А все благодаря тебе, идиоту!
– Я же все сделал, как велела!
– Я велела к Надьке Петьку привести. А ты кого к кому привел?
– Петра к Надин…
– А откуда там художник с какой-то родственницей Перегудовых оказался?!
– Роман Шварц? – От удивления у Константина челюсть отвисла.
Внезапно в коридоре возник здоровенный детина в бархатном, богато изукрашенном камзоле.
– Кто тут моего Ромку поминает? – рявкнул он. – Ты? – Детина подхватил Шишмарева под мышки и приподнял над полом. – Надеюсь, ты его приятель, милейший?
Шиншина взвизгнула. Детина отбросил Шишмарева к стене.
– Да не боись, не зашибу. Мне бы только узнать, где Ромка?
– Там! – Шиншина ткнула пальцем по направлению к библиотеке.
– Отлично! – И детина понесся в указанном направлении.
– Не губернаторский – сумасшедший дом! – прохрипел Шишмарев, потирая глотку. – Изувечил, медведь! И ведь он завсегда так – ни манер, ни образования. Хорошо, хоть меня не признал…
– Да кто это? – с испугом поинтересовалась Шиншина.
– Граф Воронцов. Царский любимчик – граф Василий Семенович Воронцов. Вот хватка! – Константин потер еще и плечи. – Одно радует – не будет покоя в этом доме, пока тут гостит этот медведь. Все с ног на голову поставит. Все перекорежит. – Шишмарев вдруг просительно заглянул в глаза своей будущей супруге. – Сделай милость, Нюточка, поедем домой. А ну как он вернется, да меня признает… Поедем, от греха подальше, Нюточка!
У Шиншиной сердце упало. Вот ведь хотела выругать, а может, и выгнать дурака. А услышала ласковое «Нюточка» – и растаяла. И что только этот котеночек с ней, бедной, делает?..
Дать бы ему по уху, а рука не поднимается. А ведь такой отличный план загубил! Какая интрига могла бы быть, какой пассаж, какая месть! Надька-гордячка и Петька-ловелас – порок и разврат на всеобщем обозрении. И всего-то и надо было Надьку, с Петькой свести. И того не смог, идиот! И ведь ее, бедную, под монастырь подвел. Это как еще нужно будет улаживать всю эту кошмарную историю, как перед графом Закревским лебезить да кланяться? Но ничего, она крепкого рода Шиншиных, она справится и уладит.
Нюточка вздохнула, глядя на своего возлюбленного идиота. Вон смотрит-то как жалостливо, губы трясутся, пальцы подрагивают. И еще называет Нюточкой! Откуда только прознал про детское имя?
– И чего ты так всполошился? – почти миролюбиво осведомилась она.
– История неприятная, ма шер. Мне еще мало лет было, жили мы с батюшкой в Петербурге. Родня наша, сама знаешь, небогата. Ну и батюшка хотел форс держать. А денег-то нет. Вот он и пристрастился к картишкам. И в игре того… передергивал…
– Шулерствовал, что ли?
– Понемногу обычно… Но в тот вечер большая игра была. Батюшку чуть за рукав не схватили. Вот он и свалил все на какого-то немца. Сказал – тот шулер. Скандал вышел. Граф Воронцов там был. Немец-то ему другом приходился. Вот он и не поверил, что тот мухлевал. Всех опрашивать стал. Ну и меня спросил. Мне тогда лет десять всего было. Я и сказал, что уже несколько раз с батюшкой на игру прихожу, и каждый раз вижу, что именно этот немец играет нечестно.
– Эк тебя занесло на обман-то…
– А что делать было? Жить-то нам с батюшкой надо. Вот и обвинили чужого. Воронцов, правда, и мне не поверил. Но другие игроки стали кричать, что уж ребенок-то – чистая душа, врать не станет. Конечно, с тех пор я вырос, изменился. Но все-таки сделай милость, Нюточка, едем домой!..
И Шишмарев потащил подругу за собой к выходу. И вовремя. Потому что вся компания генеральских гостей уже вышла в коридор.
– Позвольте проводить, ваше сиятельство в парадную залу! – гудел Закревский, забегая вперед императорского любимца. – Для нас честь – сам граф Василий Семенович Воронцов! И как раз к празднику. Вот извольте видеть, у нас именины моей дочери Полины. Подойти сюда, моя красавица!
Но Воронцов не дослушал хозяина. Наконец-то найдя Романа, он ринулся обниматься:
– Роман Иванович! Ромка! Это же я – Василий Семенович!
Шварц оторопел. Оказывается, вот кто гостил у него – сам знаменитый граф Воронцов!
На помощь Роману пришел Закревский, тут же сменивший тему разговора:
– Вы, ваше сиятельство, прибыли к нам в счастливую минуту для милейшего Романа, не знаю как его по отчеству, мы тут без отчеств, по-родственному общаемся. Господин Шварц объявил о помолвке с мадемуазель Александрин Перегудовой.
– Да не Перегудова она, а Локтева! – встряла-таки Авдотья Самсоновна.
– Все равно – родня! – отрезал Перегудов. – Наиближайшая! Как сестра вместе с моей дочкой Наденькой воспитывалась. Все время вместе, как подружки, как едина душа. Вот и на званый обед к губернатору вместе прибыли. Так, Сашенька?
Иван Никанорович посмотрел в сторону Романа, рядом с которым должна была стоять родственница. Но Саши не увидел. Новоявленный жених обнимался и целовался вовсе не с Сашей, а с шумным и раскрасневшимся только что прибывшим губернаторским гостем. Тот, словно медведь, хватал Романа в охапку и громогласно гудел:
– Нашел-таки! Я ж к тебе нынче ездил. На полдороге, знаешь, чуть в сугроб не грохнулся – какой-то пьяный возница на меня выскочил. Хорошо, мой кучер тройку уберег, а то и кони пострадать могли бы. Меня самого аж тряхнуло – носятся, черти пьяные, по дорогам!
Только теперь Роман понял, по чьей вине отлетел он в снег, да еще и в помоях искупался, но сказать ничего не сумел, потому что шумный Воронцов снова стиснул его до колик в ребрах и опять загремел свое:
– Мне сосед твой поведал, что ты к Закревскому на обед собрался. Ну, я опять ноги в руки – и сюда. И вот надо же – какой форс-мажор! – помолвка. А это тут зачем? – Воронцов ткнул пальцем в портрет девицы с розами. – Я эту картину в твоей мастерской видел. Продаешь, что ли? Так я куплю!
– Не продаю, Василий Семенович! – Роман попытался отодрать благодетеля от своей груди.
Но тот снова полез с лобызаниями. Видать уже был не весьма трезв.
– Почему? Разве ты мне не друг? Я хорошие деньги дам! Те картины, что я у тебя прихватил, помнишь – портреты Гоголя да Вельтмана, – я в Литературный клуб подарил. Ты, Ромка, надеюсь, не в претензии? Я же тебе сто рублей за них оставил. Ты деньги-то видел?
– Да перестаньте вы! – Роману стало стыдно, хоть провались. Виданное ли дело, чтобы прямо при всех говорить о деньгах?!
Но Воронцова было уже не унять. Да и какое дело императорскому любимцу до того, нравится или не нравится кому-то то, что он говорит? Он же граф Воронцов – он в своем праве!
– Как же вы изволили знакомство с господином Шварцем свести? – совершенно нагло влезла в разговор Авдотья Самсоновна. Любопытство распирало ее так, что дама и о приличиях забыла. – В Петербурге что ли?
– Почему в Петербурге? В Москве. Его сиятельство у меня… – начал Роман, но граф успел наступить ему на ногу.
– Я у художника картины покупал! – провозгласил Воронцов. – Специально к нему домой приехал, чтобы получше выбрать. Разве вы сами не знаете? – Граф обвел присутствующих веселым взглядом. – Картины его сиятельства барона Шварца приглянулись самому императору Николаю Второму.
– Приглянулись императору? – ахнула любительница живописи Полина Закревская.
– Его сиятельства барона? – всплеснула руками Авдотья Самсоновна. – Роман Шварц – барон? Да что же вы молчите, месье Роман?!
Шварц грустно улыбнулся:
– Его сиятельство ошибся. Мои предки и вправду были баронами, но наши грамоты на титул утеряны. И замок наш давно в руинах.
– Про замок не знаю! – пожал плечами Воронцов. – А документы ваши в полной сохранности. Я их тебе привез. Отныне ты – барон Шварцвальд на законных основаниях, и замок твой – в твоих владениях.
– Неужели правда? – Роман удивленно воззрился на Воронцова. – Вот это радость! Слышала, Саша? – Шварц повернулся на ту сторону, где должна была стоять девушка, но не увидел ее. Повертел глазами вокруг – нигде нет. Подскочил к Перегудовым. – Где же Саша?
Иван Никанорович перекосился:
– Да я и сам смотрю: где?
Авдотья Самсоновна всплеснула руками и потащила муженька за собой:
– Сейчас мы ее отыщем!
Роман тоже было метнулся с ними, но его перехватил заводной и шумный Воронцов:
– Куда ты, Ромка? Я же предупреждал, что отдарю. Моя благодарность – царская, и отметить надобно по-царски. Где у тебя, Арсений Андреевич, бокалы-то звенят? Надеюсь, столы накрыты?
Закревский гостеприимно распахнул двери:
– Прошу всех к столу, господа! Столько счастливых событий. Полиночка, радость моя, веди дорогих гостей!
И Полина, присев перед раскрасневшимся Воронцовым в реверансе, повела его по коридору. Гости дружно потянулись, увлекая за собой и ошарашенного Романа. Он и хотел бы вырваться, да не смог.
Зато Авдотья Самсоновна успела оттащить своего муженька в сторону и увести наверх – туда, где ждали своих хозяек горничные. Пока поднимались по лестнице, шептала:
– Надеюсь, Сашка-дурища в комнату горничных сбежала. Слушай меня, Никанорыч! Сашку надо домой отправить. Нечего ей тут делать!
– Но ведь у нее же помолвка! – не понял Перегудов.
– Да никакой помолвки не было – так, фантазия! Нам надо срочно Надьку найти надо да с бароном за стол посадить. Пускай поворкуют.
– Это еще зачем?
Авдотья Самсоновна поджала губы: мужчины иногда как дети неразумные. Неужто не ясно: Шварц же теперь барон, да еще и с собственным родовым замком. Это же – преотличная партия! И плевать, что замок в руинах. Были бы бумаги на владение, а уж перегудовских средств хватит хоть десяток замков восстановить.
– Хочешь добыть Надьке титул? – рявкнула супруга. – Делай, как я говорю!
