Текст книги "Егоша и маленькие, маленькие бабочки... (СИ)"

Автор книги: Елена Попова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

– Твой отец – хороший человек, – сказала она, наконец. – Я прожила с ним. хорошую жизнь. Но. в юности я любила другого. Я хочу, чтобы ты меня понял.

– Я. – промямлил Егоша, – хорошо.

– Жизнь у меня была очень странная, – сказала Мать, все водя пальцем по рисунку клеенки. – Я до сих пор многое не поняла. Вначале казалось, что она длинная, такая длинная, большая, как море, а потом все стало так непонятно, все так быстро, раз – и она закончилась. Изменился масштаб. Как-то в больнице, ночью, я все лежала и думала, мне так хорошо думалось, все было ясно и так хорошо, потому что ясно, как будто солнце вышло и все осветило, что не было видно раньше. А наутро я это забыла, все, все свои мысли. Я любила твоего отца.

– Я знаю, – сказал Егоша.

– Но в юности я любила другого. Может, это были разные жизни?

– Может, – сказал Егоша.

– В одной жизни много разных жизней.

– Может. – повторил Егоша.

– Скоро он вернется. Он не должен тебя видеть.

– Я понимаю, – сказал Егоша.

– Никто не должен тебя здесь видеть.

– Хорошо, – сказал Егоша. – Не беспокойся.

Мать проводила его до дверей.

– Я знала, – сказала она. – Я знала, что ты придешь. Ты и раньше приходил, когда я тебя ждала. Хоть здесь. это нелепо.

– Да, это нелепо.

– Значит, и так бывает.

– Бывает.

Мать прижала его к себе. Это было так странно, – юная девушка и почти сорокалетний, плотный, крупный такой Егоша. И он был сын, а она была его мать.

– Иди, – сказала Мать. – Не смотри ни на кого. Тебе нельзя. – Она распахнула перед ним дверь и легонько толкнула в спину.

Егоша вышел из подъезда и быстро прошел по асфальтовой дорожке мимо садика и детской площадки – но никакой двери на ее конце не было. Егоша свернул к дому и через арку вышел на улицу. Прохожих там было довольно много, но он шел, наклонив голову и ни на кого не глядя, и у него было такое чувство, что и на него никто не только не смотрит, но и просто не замечает. Так он вышел к реке. Между тем смеркалось, как будто прошел день. По ступеням, ведущим от набережной к реке, он спустился к воде и рядом с мостом увидел лодку, в которой сидел Ив-Ив. Вокруг уже сгущался туман.

– Давай, давай! – сказал Ив-Ив. – Быстренько!

Егоша еле успел залезть в лодку – туман сомкнулся над ними. Ив-Ив взялся за весла. Слышался только мерный всплеск воды. Егоша подавленно молчал.

– Там. всегда начало осени? – спросил он вдруг.

– Ну почему. По-всякому, – сказал Ив-Ив с философской невозмутимостью.

Тут лодка мягко ткнулась в борт корабля. Сверху свисала веревочная лестница. Ив-Ив, бросив лодку как есть, стал ловко карабкаться наверх. Егоша последовал за ним. Это был совсем небольшой корабль, не корабль, а скорее прогулочный катер, и Егоша в который раз удивился, что еще недавно он ему казался таким огромным.

Было все то же утро, на палубе вповалку лежали спящие гости и валялся всякий мусор – серпантин, мятые цветы, какие-то ленты, битая посуда, просто грязная посуда и куски торта. Тут из каюты вышел осоловелый, основательно помятый Миша-ангел и, позевывая, сказал:

– Прости, друг. Я ж тебя должен на место доставить. Это мы мигом.

...Егоша сидел на берегу пруда, а рядом стоял сосед по даче.

– Ну кто же так наживку насаживает, Егор? – говорил сосед страстно, обнажая гниловатые запущенные зубы и плюясь. – Я ж тебя учил-учил!

Дома Егоша отказался от обеда, прошел к себе, лег лицом к стенке и заснул. Через пару часов жена попыталась его разбудить, но он не дался и проспал так, без снов, до самого утра. Утром он рассеянно поздоровался с женой и с тещей, поцеловал дочь, выпил кофе и без особых объяснений поехал в город.

Шли дни Егошиной жизни, как постный суп, – жидкие и пустые. Дочь пошла в первый класс, со всеми сопутствующими этому событию волнениями, тратами и слезами, а потом закончила его, первый класс, наступило новое лето, а потом прошло. Миша-ангел не появлялся. Егоша чувствовал себя потерянным и забытым. Тщетно, в который раз обшаривал он карманы своих брюк, пиджаков и плащей – флешки не было. К компьютеру теперь он прикасался только на работе, иногда смотрел телевизор, но ничего в нем не видел, взгляд его как бы скользил по запыленной поверхности экрана. Но на работе он делал что должно, приносил домой зарплату, вполне нормальные деньги, и у жены не было повода для недовольства. Однако по вечерам, когда дочь укладывали спать, на Егошу наваливалась тревожная, давящая пустота, его состояние невольно передавалось жене, она тоже начинала беспокоиться, вздыхать и говорила:

– Может, в гости сходим?

– Зачем? – говорил Егоша. – И так хорошо.

Но хорошо не было.

Любил ли он дочь? Конечно.

А жену? Во всяком случае, был привязан, а в таких случаях неизвестно, что сильнее. Тогда почему он чувствовал себя неприкаянным сиротой? Только потому, что его забросил ангел-хранитель?

Как-то Егоша должен был задержаться на работе и спустился на первый этаж в кафе, чтобы перекусить. За соседним столиком, спиной к нему, сидел мужчина в мятом сером техническом халате. Длинные его волосы были заложены за уши и на затылке стянуты резинкой. Перед ним стоял поднос, заставленный тарелками и тарелочками с едой. Мужчина неторопливо и методично все это поедал. Егоша видел, как в такт жеванию двигаются его чуть оттопыренные уши, он почему-то смотрел на эти уши как завороженный, а сам только выпил кофе и вяло пожевал булочку. Тут мужчина обернулся, и Егоша узнал Мишу-ангела.

– Привет! – сказал Миша-ангел.

– Здравствуй, – сказал Егоша растерянно.

– Вот, – сказал Миша-ангел, кивая на поднос. – Предаюсь воспоминаниям. У вас еда почему-то одинаковая. Что здесь, что в детском саду, что в ресторанах. Один и тот же состав. А вообще, – надо поговорить.

– Да, – сказал Егоша. – Конечно.

И по пути стягивая халат, Миша-ангел направился к выходу. Егоша пошел за ним.

– У меня еще работа, – заметил Егоша.

– Да ладно! – сказал Миша-ангел небрежно. – Какая там работа! Успеется.

Они долго шли сначала по одной улице, потом по другой, Миша-ангел все не останавливался и думал себе о чем-то. Егоша молча шел рядом. Мишу– ангела никто не замечал, на него налетали прохожие, но не сбивали с ног, а как-то проскакивали мимо, и каждый раз Егоше делалось за него страшно. Ведь совсем недавно в кафе, облаченный в технический халат, он был видим вполне и даже смог купить себе внушительное количество еды и с ней расправиться. Егоша никогда не мог уследить за его превращениями. Тут Егоша заметил, что они совсем близко от детского сада, в который ходила его дочь и какое-то время работал сторожем сам Миша-ангел.

– Зайдем, – сказал Миша-ангел. – Все-таки не чужие.

Они зашли на детскую площадку и с трудом забрались в небольшой фанерный домик. Егоша боялся, что вот-вот появится настоящий сторож и их оттуда погонят. Но Миша-ангел как всегда знал, что к чему, – их никто не тревожил. Кажется, пошел небольшой дождь, запахло сыростью и грибами. Свежий, человечный какой-то запах. Оба сидели скрючившись, и коленки Егоши упирались в острые коленки Миши-ангела.

– Хорошо пахнет, – сказал Миша-ангел и добавил скорее утвердительно, чем с вопросом: – Ты любил мать.

– Любил, – сказал Егоша.

– Конечно, ведь она у тебя была. – Миша-ангел еще больше согнулся и приблизил к Егоше свое лицо, блекло-голубые выпуклые глаза, которые прямо сейчас, на глазах у Егоши, подернулись влагой: – А у меня не было матери! У таких, как мы, матерей не бывает, – голос его дрогнул.

И замолчал. И Егоша молчал.

– Когда у таких, как мы, рождаются дети. Это редко бывает. Но все– таки бывает. Мы их даже не видим.

– Почему? – не удержался Егоша.

– Это не обсуждается. Отправляют куда-то. Понятно. Все на высшем уровне. Точно не знаю. У меня еще не было детей.

– У тебя будет ребенок? – вдруг догадался Егоша.

– Пока это еще можно скрыть.

– А потом?

– Как положено. Мы его даже не увидим. Я-то ничего. Машка колбасится. Ты же ее знаешь. Она без удержу. Прямо какая-то сумасшедшая стала. Я что подумал, может, подбросить его тебе?

– Как? – удивился Егоша.

– А вот так.

– Не боишься?

– Боюсь, конечно. Просто у вас колбасня – отпуск закончится, увидишь – ну и у нас, соответственно, колбасня, под шумок, может, проскочим.

– А если не проскочим?

– Тогда по шапке.

Помолчали.

– Что молчишь? – спросил Миша-ангел.

– Не знаю, – сказал Егоша. – Странно как-то.

– Да нормально все сделаем. Отправим его в Дом ребенка, бумаги оформим. на твое имя.

– На мое имя? – совсем уже растерялся Егоша.

– На чье же еще? Ты же будешь растить.

– Я?

– Опять двадцать пять! Как надо, так и сделаем! Время придет – я тебе свистну. Конечно, можно было бы его и там оставить, в приюте. Как-то бы выкарабкался. Мы с Машкой уже и этот вариант перетерли. Другое дело – с тобой, спокойней. Пиши заявление. – и Миша-ангел ловко сунул Егоше лист бумаги и ручку, и даже подложил под него – для полного удобства – блокнот, из которого этот лист был вырван.

– Пиши! – сказал Миша-ангел. – Заявление. Я, такой-то, такой-то. номер паспорта.

– Я не помню номер своего паспорта. – сказал Егоша.

– Как это, не помнишь номер своего паспорта?! – возмутился Миша– ангел. – Куда же это годится? – Но тут же продиктовал Егоше его номер паспорта. – ...Прошу передать мне для усыновления ребенка мужского пола.

– Мужского? – переспросил Егоша.

– Мужского. Щас! Мы с Машкой не знаем, какого пола у нас ребенок!

Миша-ангел аккуратно сложил Егошино заявление и спрятал у себя на груди.

– Время придет, я тебе свистну.

– А жена? – спросил Егоша.

– С женой уже сам разбирайся.

Пятясь, на четвереньках они выбрались из фанерного домика и пошли по дорожке к выходу. Миша-ангел шел сгорбившись и выглядел вдруг таким усталым, что Егоше сделалось его жалко.

– Ничего, – сказал Егоша. – Как-нибудь решим этот вопрос.

– Уж постарайся, – сказал Миша-ангел.

В тот же вечер он приступил к разговору с женой.

– Знаешь, – сказал Егоша. – Надо нам взять на воспитание еще одного ребенка.

– Ты что, с ума сошел?! – закричала жена. – Мало тебе дочки?

– Дело совсем не в этом, – заметил Егоша, – просто мы не мещане. Это, можно сказать, вклад в общество.

– Чушь какая! Нужны мы этому обществу!

– Мы, может, и не нужны. Но нам общество нужно.

– Это большой вопрос!

– Это не вопрос, а ответ. Чем лучше обществу, тем лучше нам. Помочь сироте – это благородно.

– Благородный ты наш! Всех сирот не согреешь!

– Я не говорю – всех. Хотя бы одного.

Жена рыдала, грозила разводом, звонила матери, собирала вещи – Егоша не отступал. И только уже вечером, напившись всевозможных лекарств, она как-то успокоилась и подумала трезвым умом – муж-то он неплохой, деньги приносит, не пьет, не курит, не гуляет. Ну, с мухами, конечно, в голове. А кто без мух? Только у каждого – свои. А она? Кому она-то нужна? Волосы жидкие, тусклые. в углах глаз гусиные лапки, поправилась на семь килограммов! Так что, всхлипнула еще пару раз. и заснула.

Миша-ангел объявился через несколько месяцев – как раз к Новому году. В городе было оживленно, и когда смеркалось, особенно празднично сияла иллюминация, и разряженные елки на площадях и у магазинов вызывали в душе взволнованные детские переживания. Снега почти не было, но приподнятому настроению это не мешало. Было скорее тепло. Егоша зашел в большой магазин купить подарки. Дочери он купил новую куклу, теще – набор дорогого мыла с мочалками в красивой плетеной корзинке – пусть моется, ведь если выбирать, он предпочтет чистую, хорошо вымытую тещу, чем какую-нибудь грязненькую, – и уже стоял в посудном отделе, приглядывая жене чайный сервиз, как позвонил Миша-ангел.

– Ну, – сказал Миша-ангел. – Принимай!

– Кого? – растерялся Егоша.

– Кого-кого. Гаврилку. Завтра к одиннадцати с паспортом в дом ребенка.

Вокруг Егоши толкался народ, звенел посудой.

– С паспортом? – переспросил Егоша.

– Не без него же. Запаси все что надо – памперсы, распашонки, колготки. Имей в виду – он у нас крупненький, да и подрос уже. Не скупись – к Новому году премию получишь. А на днях подброшу флешку – работать пора, да и для отвода глаз.

Забыв обо всем, чуть не перевернув витрину с хрустальными рюмками, чуть не потеряв по дороге куклу и растеряв почти все мыло, Егоша бросился из посудного отдела в детский. Брал без разбору все подряд, пока не истратил все деньги.

Нагруженный, явился домой. Жена смотрела на него мрачно.

– Завтра принесу, – сказал Егоша, дыша тяжело и прерывисто, как замученная собака.

– Кого? – холодно спросила жена.

– Гаврилку.

– Боже-боже, – сказала жена и ушла в спальню плакать.

О чем ни думай, как ни смиряйся, но не плакать – этого она не могла.

На другой день к одиннадцати, с паспортом, разумеется, Егоша отправился в Дом ребенка.

– Вам куда?– спросила дежурная, отталкивающего вида женщина, не оттого, что была так уж некрасива, а из-за какого-то особого хмуро-недоброжелательного выражения лица.

– Хорошенькое начало, – подумал Егоша и сказал: – Я за ребенком.

– Третий этаж, к директору.

По лестнице с выбитыми ступенями Егоша пошел на третий этаж. Было тихо, но время от времени откуда-то доносился детский плач. Резко пахло дезинфекцией и хлоркой.

В кабинете директора сидела крупная полная женщина с неприветливым, замкнутым лицом. «Неужели здесь все такие?» – подумал Егоша и протянул ей паспорт.

– Документы на вас пришли, – сказала женщина, буравя Егошу маленькими настороженными глазками. – Но мне бы хотелось кое-что уточнить самой. Ваши квартирные условия?

– Там все есть, – заметил Егоша.

– Так, так, – сказала женщина, надевая очки и перебирая бумаги. – Зарплата?

– Тоже. Там есть.

– А мотивация? – она напряженно сдвинула брови, подбирая слова. – Да, мотивация. – И воскликнула совсем уже грозно: – Мотивация!

Между тем, говоря с Егошей, она взяла со стола айфон, написала какое– то сообщение и, с кем-то соединившись, сказала: «Я тебя потом наберу.» Владение этим предметом явно приносило ей удовольствие и придавало особую значимость ее особе, она опять стала буравить Егошу своими глазками с какой-то дополнительной уверенностью в себе:

– Ваша мотивация!

– Да, да, конечно. мотивация. – пробормотал Егоша растерянно, вот у него-то явно пропадала уверенность в себе.

Тут в самое ухо шепнул Егоше голос Миши-ангела: «Да дай ей денег! Не соображаешь, что ли?»

– Конечно, – сказал Егоша.

Он полез во внутренний карман пиджака, вытащил долларовую заначку, которая, по счастью, там находилась, и неловко положил на стол, переживая, что не смог сделать это как надо, хотя бы в конверте. Директриса же, ничуть не смущаясь, ловко протянула свою увесистую лапу, накрыла ею купюру, и она тут же исчезла в ящике стола.

– Надеюсь, ребенку будет у вас хорошо, – и позвонила.

Тут же появилась нянечка – нормальная такая нянечка, с добродушным лицом-плюшкой, с конвертом, в котором лежал младенец.

– Тс... – сказала нянечка. – Спит. Вы уж поаккуратней.

Егоша бережно нес конверт с ребенком вниз по лестнице – он был на удивление тяжелый. За ним шла нянечка и несла пакет с детским питанием. Чем дальше они отходили от кабинета директора, тем сильнее запахло хлоркой. Особенно на лестнице. И кто-то плакал там, за стеной. А потом к нему присоединился кто-то еще. И Егоша подумал: его бы воля – он взял бы отсюда всех. Всех до одного! Потому что и последнего тоже жалко, и возможно, даже еще жальче, чем всех остальных. Только куда взять-то?

Когда Егоша принес ребенка домой, жена опять демонстративно заперлась в спальне. Егоша положил конверт на диван и развернул, путаясь в завязках и лентах негнущимися от волнения руками. Это был пухлый, на удивление крупный младенец, розовощекий, с нежным цветом лица и уже длинными вьющимися золотистыми волосами. Егоша смотрел на него затаив дыхание – такой он был красивый. Тут он услышал рядом: кто-то тоже тяжело задышал. Это была жена.

– Боже! – вырвалось у жены. – Какое чудо!

В этот момент младенец проснулся и удивленно посмотрел на обоих чуть выпуклыми бледно-голубыми глазами Миши-ангела. Егоша захотел было взять его на руки, но жена перехватила:

– Не трогай! Ты не умеешь с детьми, – и схватила его сама.

К вечеру все образовалось – прикупили необходимое, что-то перестирали, что-то перегладили, жена, разгоряченная и взлохмаченная, кипятила бутылочки для молочных смесей, Егоша слонялся по квартире и был вовсе не у дел, а дочка все прыгала на одной ножке и кричала, что у нее появился братик.

Решили, что жена возьмет отпуск за свой счет, а потом они отдадут малыша в ясли. Но вот отпуск закончился, но жена что-то не спешила отдавать Гарилку в чужие руки и продлила отпуск за свой счет еще, а потом еще, рискуя вообще потерять работу. На нем она просто помешалась, не спускала с рук и только о нем и говорила. Вообще, жена Егоши была женщина сдержанная и даже немного суховатая, но тут Егоша часто слышал ее смех – она играла с Гаврилкой. Так что даже дочка стала ревновать и уже не радовалась, как прежде, что у нее появился братик, а смотрела на него мрачно и исподлобья.

Между тем Гаврилка рос... С первых же дней начал улыбаться и уже в три месяца вставал на ножки.

По ночам Гаврилка их не будил, жена, устав за день, спала крепко. И Егоша, проснувшись среди ночи, часто видел склоненных над кроваткой Машку и Мишу-ангела. Бывало, Машка появлялась одна, носила Гаврилку по всей квартире и что-то пела. Голос у нее был совсем не ангельский, скорее хриплый, и Егоша боялся, что проснутся жена и дочь, но этого не случилось ни разу. К лету Гаврилка был уже такой крупный и тяжелый младенец, что никому и в голову бы не пришло, что ему только полгода, так они никому и не говорили, что ему только полгода.

Теща сразу была настроена против Гаврилки, даже его удивительная красота ее не трогала.

– Не в красоте счастье, – ворчала она, глядя на Г аврилку недоброжелательным круглым птичьим глазом.

– А в чем счастье? – спрашивал Егоша.

Но теща уходила от ответа. Она была из тех, кто только утверждает, а вопросы не задает и на них не отвечает.

Итак, она говорила, что из таких красавчиков ничего путного не получается, и потом, у него что-то с гипофизом, и он уже наверняка болен гигантизмом. У жены всегда были хорошие отношения с матерью, но тут они поссорились, да так, что жена даже не поехала на дачу и осталась в городе.

Как-то в воскресный день жена отлучилась в магазин и попросила Егошу посмотреть за Гаврилкой. Егоша сидел на лавочке, читал газету и краем глаза посматривал на Гаврилку, который сидел в песочнице и пересыпал песок из ладошки в ладошку с таким вниманием, как будто рассматривал каждую песчинку отдельно. В это время прибежала дочка, и Егоша даже обрадовался, что теперь может почитать спокойно, и уже начал читать спокойно, как вдруг даже не услышал, хотя и услышал, скорее почувствовал, быстро глянул из-за газеты – дочка засовывала в рот Гаврилке песочный пирожок, тихо, но зло приговаривая:

– Ешь! Ешь пирожок! Что, вкусно?

Между тем Гаврилка покорно раскрывал рот, изумленно смотрел на нее во все свои бледно-голубые глаза и даже вроде жевал.

– Да как тебе не стыдно! Как ты можешь! – закричал Егоша.

Он подскочил к детям, дал дочери легкую затрещину и толстым своим неуклюжим пальцем стал выковыривать изо рта Гаврилки песок.

Дочь разрыдалась и убежала в дом.

– Фу! – говорил Гаврилка, вертел головой и не давался Егоше.– Фу!

– Оставь его, – сказал вдруг появившийся рядом Миша-ангел. – Все нормально, только жене не говори.

– Она – ребенок, – сказал Егоша, пытаясь оправдать дочь.

– Она не ребенок, – заметил Миша-ангел добродушно и снисходительно. – Она – человечество.

Иногда казалось, что Гаврилка и не растет, но потом он тут же мог вымахать прямо на глазах за одну ночь. Он стал такой тяжелый, что жена не могла его поднять и просто приходила в отчаяние.

Как-то ночью Егоша увидел в двери силуэт Миши-ангела. Он быстро поднялся и подошел к нему.

– Скоро мы его заберем, – сказал Миша-ангел. – Здесь ему больше нельзя.

– Да, – сказал Егоша. – Я понимаю.

– Главное – дело сделано. Мы его подрастили. Он нас запомнил.

– А как же моя жена? – вдруг вспомнил Егоша. – Как она?

– Скажешь – забрали родители. Увезли за границу. Адреса не оставили. Хотя, нет. Адрес вышлют. – Миша-ангел на секунду задумался. – Мы этого не учли. Я же твой ангел-хранитель, а не ее.

– Вначале учли, – сказал Егоша строго.

– Ладно, – сказал Миша-ангел. – Знаешь, давай без упреков.

– Ладно, – повторил он с досадой, хотел еще что-то сказать, но только махнул рукой и исчез.

Тем не менее Егоша расстроился и уже не мог спать до самого утра. Лежал и смотрел, как из темноты на фоне светлеющего окна отчетливее проявляется суховатый профиль жены. Наконец жена проснулась.

– Ты не спишь?

– Нет, – сказал Егоша.

Жена всегда вставала раньше – собрать дочь в школу и перед работой отвести Гаврилку в детский сад. Егоше она этого не доверяла – ведь только она знала, как надо держать Гаврилку за ручку, чтобы он не вырвался и не побежал, – а ведь кругом машины, как надо завязывать шарфик, чтобы не простудился, что сказать нянечке, если она в плохом настроении, и конечно, не забыть спросить, чем их сегодня будут кормить.

Когда Егоша вышел на кухню, дочка со своим обычным мрачным видом допивала какао. Ее школа была совсем рядом, через двор, но она все равно злилась, что мать отводит не ее, а этого уже донельзя противного ей Гаврилку. За прошедшее лето она вытянулась, подурнела и стала похожа на цаплю.

Жена уже шла к двери, держа за руку Гаврилку, как вдруг остановилась. «Опять вопрос?» – с непонятной тревогой подумал Егоша.

– Снег выпал! – сказала жена весело. – Выгляни в окно!

Был конец октября.

– А. – протянул Егоша. – Ну, выпал и выпал. растает.

Снег действительно растаял уже к вечеру, а на другой вечер исчез Гаврилка.

День был хороший, ясный, почти теплый, суббота, и жена пошла с Гаврилкой на детскую площадку. Дочь делала домашнее задание и завистливо поглядывала на них в окно. Тут к жене подошла соседка и стала говорить о том, о чем все уже говорили, говорили и удивлялись – что Гаврилка такой крупный ребенок. Этот разговор привел жену в большое раздражение, и она с соседкой поссорилась, да так, что кровь прилила к лицу (она так потом и сказала – кровь прилила к лицу) и на какой-то момент потеряла ребенка из вида, а когда спохватилась, увидела его, Гаврилку, на самой высокой ступени лестницы громоздкого такого сооружения, которое во дворе называли «слоном», по большой извилистой трубе-туловищу дети добирались до вогнутого желоба – хобота слона – и скатывались вниз. Жена бросилась к «слону», но на верхней ступеньке лестницы, ведущей в слоновье брюхо, Гаврилки уже не было. Тогда она побежала к нижней части хобота, надеясь встретить Гаврилку там, но и там он не появился, а лежал какой-то конверт, на котором почему-то было написано имя и фамилия Егоши и ее имя. Она не успела удивиться – так была взволнована, – бросилась опять к лестнице, ведущей к туловищу «слона», и цепляясь руками за ступеньки, вскарабкалась наверх. Оттуда она чуть не полетела, так закружилась голова (она всегда боялась высоты, даже маленькой, да и не только высоты, но и замкнутых пространств, а труба – это все-таки замкнутое пространство), но превозмогая себя, на четвереньках, путаясь в длинном осеннем пальто, она стала продвигаться по ребристой колышущейся трубе – слоновьему туловищу. Особенно мешали туфли на каблуках. По хоботу слона она скользнула вниз довольно благополучно, разве что при приземлении больно ударилась почему-то локтем.

Гаврилки нигде не было.

Тогда прямо в какой-то сомнамбулии она вытащила из кармана тот самый конверт и вскрыла его. «Такие-то такие-то. – было написано в конверте. – Мы – настоящие родители Гаврилки, очень благодарны вам за доброе к нему отношение. Обстоятельства вынудили нас доверить его вам, а теперь обстоятельства вынуждают нас его забрать. Искать его не советуем – это бесполезно».

Все в той же сомнамбулии, еле передвигая ноги, жена вернулась домой и протянула Егоше письмо, пристально глядя в глаза.

– Да, – сказал Егоша, прочитав письмо и почесывая затылок. – Что поделаешь? Это его родители.

– Звони, – сказала жена.

– Куда?

– Куда хочешь. Или я умру.

Она легла на кровать прямо в плаще и туфлях, закрыла глаза и скрестила на груди руки.

– Что тут поделаешь, – сказал Егоша. – Они все написали.

Но сам тихо заперся в ванной и позвонил в Дом ребенка.

– Не было у нас такого, никогда не было, – ответил властный смутнознакомый голос. – Мужчина, не дурите мне голову.

Что удивительно – никто не звонил из детского сада, да и вообще никто о Гаврилке не спрашивал, ни соседи, ни знакомые, как будто действительно не было такого.

Жена пролежала на кровати вот так – в одежде, скрестив на груди руки и не двигаясь, несколько дней, а потом поднялась и стала жить дальше, только стала как-то задумчивей. Вот делает что-то по хозяйству, а потом вдруг остановится и задумается.

– О чем ты думаешь? – спросит ее Егоша.

– Не знаю, – ответит жена рассеянно.

И стоит. И все думает о чем-то.

Егоша очень ее жалел и злился на Мишу-ангела из-за всей этой истории. Даже из вызова хотел выбросить флешку, но так и не выбросил. Только дочка прямо-таки расцвела, стала даже лучше учиться и немного пополнела, что при ее абсолютной худобе было вовсе неплохо.

3

И шла себе жизнь. Если не заглядывать в календарь да на улицу, на сменяющие друг друга времена года – так и непонятно для Егоши как. А может, она совсем и не идет, эта жизнь, стоит себе на месте, а идет только то, что ее окружает. Информацию для Миши-ангела он давно наловчился перекачивать на флешку, не прочитывая и не просматривая, грохотал где-то вроде бы большой, сложный мир со всеми его ужасами и страстями, накатывал волнами, ну и пусть его. На работе все шло как заведено. Как-то Егоше предложили еще одно повышение, но это было связано с освоением нового, с лишними волнениями, и он, ничего не говоря жене, отказался, как отказался в свое время приобретать и водить машину. В личном же, маленьком его пространстве почти не было перемен. Перегорели и были заменены утюг и электрочайник, жена купила новое пальто. Как-то Егоша увидел в углу зала свисающую паутину. Он взял веник и старательно ее смел – тоже ничего не сказав жене.

Подросла дочь. Для Егоши это был удар. Он увидел вдруг, как ходит рядом с ним по квартире, может, и не красавица, но вполне себе симпатичная, незнакомая юная женщина. А у жены на туалетном столике появилась краска для волос – она стала закрашивать седину. Егоша не мог закрашивать седину и только с недоумением смотрел на седую прядь на своем виске. Откуда и почему так быстро? Ведь еще вчера, да, вчера. А, да что вспоминать.

– Что же такое жизнь? – думал Егоша. – Что же она такое? Водить или не водить машину? Рожать или не рожать детей? Получать или не получать повышение по службе? Делать или не делать ремонт, чтобы с потолка не свисала паутина? И если бы не часы, не календарь, не времена года, все было бы уже совсем странно. Хотя нет, с другой стороны, они еще больше запутывают, потому что идут по кругу.

Миша-ангел давно не появлялся, так что обида на него у Егоши как-то улеглась. Не то чтобы он хотел его видеть, просто вспоминал о нем без прежней досады.

Как-то Егоше стало плохо на улице. Уже за неделю до этого он почувствовал, что с ним что-то неладно. Временами сильно колотится сердце и на какой-то момент ноги становятся как не свои. Такое накатывало и проходило, и он быстро об этом забывал. А тут просто упал. Потом говорили, что он побледнел и захотел сесть на ближайшую скамейку, но до скамейки не дошел, а упал рядом. Одет он был прилично, так что никто не принял его за алкоголика. «Мужчине плохо!» – закричали какие-то сердобольные женщины и вызвали «скорую помощь».

Егошу везли на каталке, а рядом шел Миша-ангел.

– Это не по правилам, – говорил Миша-ангел ворчливо.

– Ты по правилам, – отвечал Егоша даже как-то по-детски. – Ты же мой ангел, ты меня бросил!

– Тут бросишь! – огрызнулся Миша-ангел. – Думаешь, мне не влетело? Еще как влетело! Я до сих пор под надзором. Еле сюда добрался! Машке– то еще ничего, все-таки – мать, все-таки – культ. А мне по первое число! Что, сам не мог проследить? К врачу вовремя? Таблетки попить? Не мог? Потом, я тебе говорил, наше время и ваше время не совпадают.

– Просто у вас нет часов и календаря, – сказал Егоша и отключился.

Егоша проснулся поздней ночью. Узкая полоска света под дверью обозначала освещенный больничный коридор. На соседней койке кто-то бормотал, подхрапывал, а временами, казалось Егоше, даже плакал. Спать не хотелось,

Егоша лежал с открытыми глазами и пытался о чем-то думать, поймать хоть какую-то мысль, но это ему никак не удавалось.

– Вы не спите? – спросил слабый голос.

– Нет, – сказал Егоша.

– И я не сплю. – голос смолк ненадолго, но потом послышался снова: – Вы смерти боитесь?

– Не знаю. – сказал Егоша задумчиво. – Я еще не умирал.

– Но ведь сюда вы попали с приступом?

– С приступом.

– Значит, могли умереть.

– Мог, наверное.

– Все-таки страшно.

– Уж как-нибудь, – заметил Егоша.

– Не могу сказать, что мне есть что терять, – продолжал все тот же тихий, упорный голос. – Но я на большее рассчитывал в этой жизни. А вы?

– Не знаю, на что я рассчитывал. Не помню. Как-то не думал, – сказал Егоша.

– А я рассчитывал.

Сосед замолчал. Молчал и Егоша, и скоро до него донеслось чуть слышное, равномерное посвистывание – сосед спал. А Егоша не мог заснуть и все думал над словами соседа – на что же в этой жизни рассчитывал он сам. Сбылось или не сбылось.

– Глупостями не занимайся, – послышался голос Миши-ангела. – Не тебе это знать и не ему.

Миша-ангел устроился в ногах, и Егоша даже почувствовал его тяжесть.

– Прежде всего, договорились. – сказал Миша-ангел. – Чуть что – к врачу. Раз в год профилактика. Понял? Это обязательно. Повтори.

– Профилактика, – сказал Егоша.

– Флешки тебе хватит до скончания века.

– До скончания века, – сказал Егоша и вдруг спохватился: – Как это, до скончания века?

– Надолго, надолго. – сказал Миша-ангел с успокаивающей интонацией. – Не знаю, когда появлюсь. Я. В общем, ну. буду далеко.

– Так, может, ты появишься, когда я состарюсь? – сказал Егоша.

– Ну и состаришься. Что в этом плохого?

– Состарюсь! И так ничего и не узнаю! – воскликнул Егоша с тоской.

– Что ты хочешь узнать?

– Сам знаешь! – сказал Егоша с обидой. – Ты же мой ангел! Сам знаешь! Что – внутри!

– Я, что ли, все знаю? – сказал Миша-ангел. – И это мне как-то по барабану. Не парюсь, короче. – Он помолчал немного. – Думаешь, я легкомысленный?

Егоша вдруг вспомнил Ив-Ива, как тот бегал по полю и кричал: «Свобода! Свобода!» – и спросил без всякого, впрочем, особого подтекста: