Текст книги "Егоша и маленькие, маленькие бабочки... (СИ)"

Автор книги: Елена Попова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

– Прямо сейчас? В воскресенье? – уныло спросил Егоша.

– Да без разницы. Мне ваши дни недели, эта тетрадь в клеточку, вот как надоели! – и Миша-ангел выразительно постучал ладонью по своей длинной шее. – Ну, мы по-быстрому. Энергию нам, конечно, лимитируют, но я до своей не жадный. Что нам колбаситься по транспортам.

Миша-ангел взял Егошу за руку, за запястье. И исчезла улица, и дома, и город – они стояли в огромном вестибюле, а вокруг носились как безумные полчища клерков.

– Нам в судебный зал, – сказал Миша-ангел, минуя очередь. – Нам в судебный зал! – втолкнул Егошу в лифт.

Зал суда был огромен, и можно даже сказать, необъятен, но в какой-то момент Егоше показалось, что он уменьшился до размеров железнодорожного вагона. В центре, в углублении, как в яме, сидел несчастный Ив-Ив, над ним, образуя полукруг, возвышались судьи. Поодаль, но тоже на возвышении, сидели свидетели. Среди них Егоша сразу узнал того, кто приезжал к ним на поле и привез бумагу с подписями. Узнал его рыбьи какие-то глаза за толстыми стеклами очков. На Егошу он не смотрел.

Между тем Ив-Ив совсем не выглядел таким уж несчастным, напротив, он прямил спину и смотрел вызывающе и гордо.

Судьи были в мантиях неопределенного цвета, а на головах не то шапки, не то шлемы, открывающие только лица – довольно добродушные, розовые, полные.

– Жируют, – шепнул Егоше на ухо Миша-ангел. – Жируют. У них, знаешь, какой паек? И работа плевая.

Поднялся один из судей, довольно внушительный, особенно возвышающийся над сидящим в яме Ив-Ивом, и тихим голосом, монотонно стал перечислять его прегрешения. В то же время прямо над головой Ив-Ива появились изображения текстов, отдельных подписей и людей. В какой-то момент Егоша к изумлению своему увидел не себя, а свою собственную руку, очень знакомый рукав его собственной клетчатой рубашки, открывавшуюся перед ним дверь подъезда, свой двор и Ив-Ива, сидящего на лавочке у подъезда. И дальше все как и было. Ив-Ив в машине, его и свой голос.

– Не пугайся, – сказал Миша-ангел на ухо Егоше. – Это с тебя считали.

И все шло дальше, как оно и было. И в поезде, и проводница, и то, как Ив– Ив сказал: «На стакан чаю денег пожалел», а ведь пожалел, и Егоше совсем уже неуместно опять стало стыдно. да, и палатка на поле. И Ив-Ив, бегающий по этому полю и кричащий: «Свобода! Свобода!»

– Упекут! – шепнул Миша-ангел.

– Куда? – испуганно спросил Егоша.

– А. Мест много.

Егоша посмотрел на лицо главного обвинителя – оно не было уже ни круглым, ни розовым, ни добродушным, а как-то сурово вытянулось и даже изменило цвет, как-то посерело. Егоша глянул на других судей – с ними произошло то же самое. Ив-Ив же съежился и казался совсем маленьким в своей яме. Егоше стало его очень жалко.

Наконец бесконечная обвинительная речь была закончена.

– Кажется, все ясно? – сказал главный обвинитель.

Судьи согласно закивали головами.

– Кто из присутствующих может что-нибудь добавить?

Тут Егоша встал и неожиданно для всех, и даже для самого себя, и даже для Миши-ангела, который не успел распознать и поймать его мысль, сказал:

– Я.

Между тем лица судей еще больше вытянулись и посерели.

– Ты с ума сошел! – шепнул Миша-ангел.

– Он просто хотел, чтобы был профсоюз. – запинаясь, сказал Егоша.

В голосе главного обвинителя появилось даже что-то шипящее:

– Обвиняемый прекрасно знал наше мнение, обвиняемый знал, что по нашему мнению, которому он должен беспрекословно подчиняться, демократия на Земле под большим вопросом. Это просто его личный бунт. Он соблазнял малых сих.

– Он только хотел, чтобы был отпуск. – сказал Егоша вдруг тверже. – Это справедливо.

– Справедливость на Земле тоже под большим вопросом.

– Справедливость – это справедливость! – вдруг отчаянно вскричал Егоша. – Как без справедливости?

И тут наступило молчание.

– Обалдеть! – выдавил Миша-ангел. – Даже я тебя не знал.

Один из судей, помельче главного обвинителя, но с густым таким громким голосом, сказал:

– Закон (и он назвал длиннющую цифру и несколько латинских букв) гласит – если один из присутствующих на суде не согласен с решением суда, решение не может быть принято.

Судьи встали одновременно и удалились один за другим, дно ямы, в которой сидел Ив-Ив, поехало куда-то вниз, над головой его сомкнулась решетка.

Егоша и Миша-ангел сидели в небольшом мрачноватом кафе, освещенном несколькими тусклыми лампочками, ну это и понятно, ведь кафе находилось рядом с залом суда, а Мише-ангелу вдруг очень захотелось выпить кофе. Кроме того, там можно было курить. Миша-ангел торопливо прихлебывал кофе и одновременно курил, он был взволнован и даже как будто чуть-чуть виноват.

– Думаешь, мне его не жалко? – сказал Миша-ангел, глядя не в глаза, а куда-то поверх Егоши.

– А как у тебя – жалко? – вдруг спросил Егоша. – Если мне жалко, так у меня как будто то, что с ним, со мной.

– У меня, понятно, по-другому. Но тоже что-то покалывает.

– Где? – спросил Егоша.

– Понятно где. В голове. Я бы, может, тоже его защитил! – сказал Миша-ангел вдруг дерзко, но тут же переменил тон. – Сам знаешь, какая у нас дисциплина. Видел, что я пережил.

– Да, – сказал Егоша. – Ты пережил.

– Вот-вот!

Миша-ангел смотрел на Егошу, как будто видел впервые.

– Да. – сказал он, наконец. – А казался таким смирным. Был у меня один, ну, по вашим расчетам, в начале девятнадцатого.

– Года? – изумился Егоша.

– Века, – сказал Миша-ангел. – Это ж понятно. Века! Из Амстердама. Войнищи кругом навалом. И ни тебе интернета, ни тебе радио. Шустрый был, как электровеник. Так по Европе гонял! Мне за него даже премию дали. А был один, ну сущий ужас. Ребенок – идеальный, а вырос – так бог ты мой! Родом из Тамбова, работал в КГБ. Людей стрелял собственноручно. Поставили и его к стенке. Даже я ничего сделать не мог. Только дуло пистолета чуть перенаправил, чтоб прямо в сердце, чтоб уж не мучился. А ведь я, между прочим, тоже в отпуск хочу. К Машке. Машка теперь в твоем Париже.

– Париж не мой, – сказал Егоша.

– А чей же? На Земле, значит, твой. Машка любит Париж, а мне как-то пофиг. Да я бы хоть туда к ней смотался, так нет, теперь затаскают.

– Куда? – спросил Егоша.

– Куда-куда. Вверх! У нас или вверх, или вниз. – Миша-ангел мрачнел на глазах, и это было видно даже в плохо освещенном кафе. – Защитничек! – вырвалось у него раздраженно. – Ведь затаскают!

– Почему? – спросил Егоша.

– Достало меня твое «почему»! Ты же слышал – если один из присутствующих не разделяет мнение суда, решение не может быть принято. А ты что, разделяешь? Ты не разделяешь!

– Нет, – сказал Егоша. – Не разделяю. Потому что это несправедливо.

– Вот-вот! – чуть ли не вскричал Миша-ангел. – А обо мне ты подумал? Подумал? – Но тут же, как бы спохватившись, переменил тон. – К Машке все равно заглянем. Она только вернулась.

– А тебе не влетит?

– Так мы быстренько! – и Миша-ангел взял Егошу за руку, чуть выше запястья.

Машкина комната очень напоминала комнату Миши-ангела и все-таки была другой. Кругом были разбросаны какие-то женские вещи, белье, побрякушки. На тахте сидела сама Машка и примеряла какие-то немыслимые сапоги.

– О! – сказала Машка. – Уже не ждала. Глянь, какие штучки стали делать! Я еще прихватила – так на таможне не пропустили.

– А что, у вас есть таможня? – удивился Егоша.

– А как же, – сказал Миша-ангел. – Иначе понатащили бы всего груду.

– Да, – сказала Машка. – Техника ни в какие ворота, а со шмотьем полный порядок.

– Есть такие ловкачи – природные ресурсы тянут. Но с этим у нас тоже строго. Даже сослать могут.

Миша-ангел подсел к Машке, и они о чем-то заворковали. Егоша даже отвернулся, чтобы им не мешать. Но Миша-ангел тут же вернулся к нему.

– Пора.

– Надолго? – спросила Машка.

– Увидишь.

– Другого найду, – и Машка хихикнула.

– Попробуй! – сказал Миша-ангел. – Попробуй! – и даже погрозил кулаком.

Он опять взял Егошу за руку, и Егошу словно пронзил слабый-слабый, еле уловимый ток. Исчезла комната Машки, и сама Машка, и ее парижские сапоги. Но тут что-то произошло, явно непредвиденное. Миша-ангел все еще держал Егошу за руку, но они словно проваливались куда-то, медленно так проваливались, во что-то зыбкое, рыхлое и неустойчивое. Тихо ругался Миша-ангел, но какими словами он там ругался, Егоше было не разобрать. Наконец они провалились окончательно и упали на какую-то твердую шершавую поверхность. Егоша упал, выставив вперед руки, но все равно больно ударил коленку.

– Опа! – сказал Миша-ангел. – Приехали! Бензин кончился.

– Какой бензин? – спросил Егоша. Коленка сильно болела.

– Дурака учить, что мертвого лечить, – огрызнулся Миша-ангел.

Они были в совершенно непонятном месте, скорее напоминающем тоннель.

– Потопали пешедралом до ближайшего лифта, – сказал Миша-ангел.

– Ты столько всего знаешь, поговорки и вообще. словечки разные, – сказал Егоша, ковыляя следом.

– Подготовка. Учился хорошо.

– И на разных языках?

– А то как же. Конечно.

Тоннель выходил на большое поле, заваленное обломками механизмов и обрывками пленки, короче, на какую-то свалку. Миша-ангел уверенно продвигался вперед, Егоша за ним еле поспевал.

– У меня коленка болит, – взмолился Егоша.

– Ничего, дотопаешь! Я и так тебя сколько раз на себе таскал!

Но идти Егоше становилось все тяжелее и тяжелее. Наконец он вовсе остановился.

– Ладно, – сказал Миша-ангел. – Попробуем одолжиться.

Тут рядом взметнулось облако пыли, как будто пронесся небольшой смерч, и Егоша увидел неподалеку так неполюбившегося ему узкоглазого, волосы ежиком, заменявшего Мишу-ангела, когда того отправили в ссылку. Миша-ангел подошел к нему. До Егоши доносились только какие-то ворчливые интонации. Это продолжалось довольно долго. Наконец узкоглазый исчез, а Миша-ангел вернулся к Егоше.

– Жлобина! – сказал Миша-ангел. – Еле выпросил. – И взял Егошу за руку.

...Они стояли в прихожей огромного старинного особняка, наверх вела широкая лестница, крытая ковром, по бокам стояли вазы с цветами.

– Ну, топай! – сказал Миша-ангел и даже подтолкнул Егошу в спину. – Не трусь! Храброго пуля боится, храброго штык не берет!

– Ты действительно хорошо учился, – Егоша вздохнул и пошел к лестнице.

Он шел по лестнице, и лестница все время менялась, ковер сменили высокие мраморные ступени, по краям которых стояли статуи, а потом это уже была металлическая лестница, узкая и без перил. Наконец Егоша очутился перед высокой дверью.

– Номер? – раздался сухой голос.

– Три миллиарда первый, – сдавленно сказал Егоша.

Дверь отворилась внутрь. Перед Егошей стоял человек очень высокого роста, гораздо выше Миши-ангела, и смотрел на него сверху вниз чуть выпуклыми глазами, напоминающими глаза Миши-ангела. Он повернул и пошел вглубь, Егоша пошел за ним. Помещения, по которым они проходили, напомнили Егоше зал суда. Сначала они показались Егоше какими-то необъятными, грандиозными залами, а потом чем-то тесным и узким. В центре одного было небольшое углубление, не такое, как яма, в которой сидел несчастный Ив-Ив, но все-таки углубление, и когда человек знаком указал Егоше туда спуститься, Егоша испугался. Из центра углубления с пластелиновой мягкостью выступило сидение, и Егоша понял, что должен сесть. Он сел.

– Может, хочешь воды? – спросил Высокий.

– Да, пожалуйста, – сказал Егоша. – Воды.

Высокий протянул ему стакан с водой. Егоша выпил.

Тут появились еще люди. Они расселись вокруг на подобным же образом, как у Егоши, появившихся сидениях и теперь возвышались над Егошей и внимательно его рассматривали. Егоша был очень взволнован, настолько взволнован, что все расплывалось перед его глазами, он заметил только, что все они были ниже того, кто первым его встретил, но тоже довольно высокие. И лишь один почти такой, как Егоша, – с длинной бородой, в свитере и джинсах.

– Если позволите, я повторю свое прежнее мнение, – сказал Высокий. – Потому что я остаюсь при своем прежнем мнении. Его понятие о справедливости – это клише. Все знания и опыт в какой-то момент теряют динамику, способность к изменениям и превращаются в застывшие клише. Нет человека, исключая подвижный период юношества, который бы не застрял в этих дебрях.

– Клише тоже выбирают по склонностям, – раздался голос.

– Да, – поддержал его кто-то.

– Мы знаем этот характер.

– Он простодушен.

– И в то же время не глуп.

– Другие нам и не были нужны.

– Но он непокорен.

– Разве покорность главное? Нам важно его простодушие, – это сказал с бородой и в свитере. – Важно, что ему чужды ухищрения ума.

– Да, – его поддержали. – Это важно.

– Я предполагаю, – продолжил бородатый, – что идея справедливости не только результат внедренных в подсознание клише, но вытекает из характера и потребностей.

– Потребности в справедливости.

– Конечно! Для него это органично.

– Земля очень замусорена, – сказал Высокий. – Перенаселена и замусорена. Механизм размножения пущен на самотек. Я всегда был против.

– Без этого не будет чистоты эксперимента, – заметил бородатый.

– Любой эксперимент – риск, – поддержал чей-то голос.

– Мы можем повторить, используя уже наработанный опыт.

– Минусов, минусов много. – послышался голос ворчливый и глуховатый, но, видимо, принадлежавший тому, кто пользовался особым авторитетом. Потому что Высокий позволил себе совсем уж категоричное высказывание:

– Я говорил, не стоит иметь дело с обезьянами.

Все эти голоса сопровождались в ушах Егоши каким-то гулом и сливались в один, голова его кружилась, его даже подташнивало. И когда рядом неизвестно каким образом появился Миша-ангел, он в отчаянии схватил его за руку, как ребенок, нуждающийся в защите.

– Ну ладно, ладно. – сказал Миша-ангел, даже немного его приобняв. – Нормально все. Все хорошо. Все путем.

На обратном пути Мише-ангелу опять не хватило «бензина», и они добирались бесконечно долго, даже на каком-то немыслимо дребезжащем трамвайчике.

– Везде есть свои задворки, в любой цивилизации – верх и низ, – философски комментировал Миша-ангел. – Без «бензинчика» только так.

– Что. – решился, наконец, Егоша. – Они действительно могут закрыть этот. эксперимент?

– Что ты имеешь в виду?

– Землю!

– А. Не волнуйся. Эти разговорчики я уже слышу, знаешь, сколько? Да наше ведомство твоей Землей занимается испокон веку. Куда его-то девать? Вообще, ты выделен, малыш. Мне это приятно.

...Егоша стоял на улице, на щеках его еще не просохли слезы, он вынул платок и протер лицо.

2

В феврале посветлело. Весна, – подумал Егоша, глядя в окно, вдыхая сырой ветер. Весна, – и обрадовался. В тот же день он не нащупал в кармане привычную флешку. Вместо нее была записка. «Ты в отпуске. Поздравляю. Гуляй. Свистну. По прочтении сжечь». Миша-ангел никогда не писал Егоше записок, и записка была не подписана, но Егоша был уверен, что это от него. Он сжег ее в туалете и спустил в унитаз. При этом он испытал какое-то непривычное уже чувство свободы.

С весны он стал часто ездить на дачу, и даже решил провести там свой летний отпуск. Погода стояла хорошая, без дождей, а если и проносились дожди, то как-то быстро и не утомляя. Утром, после завтрака в семейном кругу – жена, дочь, теща. Все привычно, чинно, комфортно, как и любил Егоша, он мог ради приличия еще немного потоптаться на участке – поднять с дорожки щепку, выдернуть травинку, сломать на кусте сухую ветку – и потом уже, выполнив этот нехитрый ритуал, отправиться на рыбалку к небольшому пруду. Пруд был неглубокий и заросший, водились в нем крошечные карасики, и рыбак из Егоши был никакой, но сидеть на берегу ему нравилось. Вот так он и сидел, до обеда.

– Пусть отдыхает, – говорила жена.

– Пусть, – соглашалась теща.

Как-то в один из таких дней, славных, теплых и ласковых, Егоша только пристроился со свой удочкой на берегу пруда, как увидел соседа, прямиком направлявшегося к нему от дачного поселка. Егоша расстроился, сосед этот был очень утомительный человек – маленький, верткий, шустрый, очень деловой и в то же время совершенный бездельник. Он готов был учить Егошу всему – копать грядки, солить огурцы, предсказывать погоду и даже распределять денежные средства. Теперь – Егоша не сомневался – он собирался учить Егошу удить рыбу. Егоша уже готов был, как говорится, «сматывать удочки», но времени на это уже не оставалось. Вот тут-то, в этот самый миг, Егоша и увидел Мишу-ангела. Миша-ангел лежал рядом, на траве, подложив руки под голову, и смотрел в небо.

– Хорошо живешь, – сказал Миша-ангел.

С одной стороны, Егоше было приятно видеть Мишу-ангела, но с другой, с другой. Да и сосед по даче угрожающе приближался.

– Не парься, я не по делу, – сказал Миша-ангел. – Вернее, по делу, только своему личному. Короче, мы с Машкой. В общем. так. Женимся, короче. – и Миша-ангел почему-то смутился.

– Поздравляю, – сказал Егоша. – Разве у вас это принято?

– Почему нет? Просто не все на это идут. Ведь у нас развод – такая канитель. Я знаю одного, так он начал еще при Нероне. Ну, мы с Машкой решили – была не была! Регистрация у нас дело простое, виртуальное, и общее жилье уже само собой, ну а дальше кто как хочет. У Машки свои мухи, ей только Париж. Так что давай.

Сосед по даче что-то замешкался на дороге, Егоша ждал его уже почти с нетерпением.

– Что давай? – промямлил Егоша.

– Как это, что? Ты ж для нас самый родной человек! Машка – она же вообще! Вон, выручила двадцать восемь человек в Средиземном море. Чуть не утонули. Выручила – и дальше. Что они ей, что она им. А ты ж у меня – один! Заодно и Париж посмотришь.

И Миша-ангел бесцеремонно схватил Егошу за руку.

Егоша сидел в церкви в третьем ряду и оглядывался по сторонам. Все вокруг были ему незнакомы, и все незнакомо, и в церкви такой он никогда не был, да вообще в церквах за всю свою жизнь почти и не бывал. Зашел раза два, еще мальчишкой, из любопытства, и только. Впереди, у алтаря, стояли Миша-ангел и Машка. Обычно Егоша видел Мишу-ангела в какой-нибудь невзрачной одежке, теперь же он был в темном строгом костюме и белой рубашке, длинные светлые волосы схвачены на затылке в хвостик, и показался Егоше очень красивым. Егоша даже возгордился немного, что у него такой красивый ангел-хранитель. Машка же представляла собой что-то совсем другое. Она была в очень коротком белом платье и длинных черных сапогах, волосы же у нее были наполовину черные, а наполовину рыжие и торчали в разные стороны. И глаза у нее были разного цвета – один голубой, а другой зеленый. За спиной у Егоши какие-то женщины злословили и критиковали Машкину внешность, Егоша повернулся к ним и сказал:

– Вы просто завидуете, ведь это она выходит замуж, а не вы.

На что две средневозрастные девицы возбудились и стали доказывать Егоше, что он ничего не понимает, что им выйти замуж – запросто, просто у них нет гарантии, что им не захочется разводиться. А это слишком большая проблема.

– Тем более, – сказал Егоша. – Она – храбрая.

Между тем церемония бракосочетания была в разгаре и уже шла к концу, а девицы за Егошиной спиной все не могли успокоиться и все подталкивали его в спину и говорили, что они запросто, просто не хотят.

– Тише! Тише! – зашикали на них со всех сторон.

Уже выходя из церкви, Егоша столкнулся с Ив-Ивом, тот сидел в сторонке на последнем ряду и старался быть незаметнее. Ив-Ив молча пожал ему руку и сказал:

– Ну, встретимся.

На улице была глубокая ночь. Рядом с церковью стоял ряд длинных, похожих на сигары, вместительных темных машин. Надо всем этим тяжело нависало облачное небо, чуть подсвеченное намечающимся рассветом. Моросил дождь. В глубине души Егоша даже возмутился – почему ночь? Ведь еще совсем недавно он сидел на берегу своего пруда, и после завтрака прошло совсем мало времени, а до обеда было еще далеко.

– Не понимаю, – невольно вырвалось у Егоши.

– Не парься, – шепнул ему проходящий мимо Миша-ангел. – Почему ты должен что-то понимать? Ты не должен ничего понимать.

А Машка довольно фамильярно ущипнула его за локоть.

– Рассаживаемся по коням! – объявил Миша-ангел. – Экономим бензин!

Гости стали рассаживаться по машинам и увлекли Егошу в одну из них. Егоша оказался рядом все с теми же девицами, которые критиковали Машку в церкви. Теперь он мог рассмотреть их получше. Они были довольно-таки обыкновенными, скорее носатыми, одетыми не так вызывающе, как невеста, но тоже довольно вызывающе, ну никак не походившие на ангелов. Вели они себя довольно развязно, хихикали, пищали и толкали Егошу в бок острыми коленками. В машине вообще началось самое что ни на есть крутое веселье – открывали шампанское, обливались пеной, кричали, галдели, пели, по очереди и все одновременно.

– Свадьба, свадьба! – вскричала одна из девиц и вылила на Егошу бокал шампанского.

Егоше это совсем не понравилось, и он уже думал дать ей это понять, как девица пропела в самое его ухо:

– Да ладно тебе, зануда! Сидит себе на берегу пруда, рыбку ловит, отпуск у него, понимаешь ли. А тут пашешь и пашешь, пашешь и пашешь. И никаких развлечений!

Как раз в этот момент машина остановилась, все высыпали наружу – длинный ряд таких же машин, переполненных гостями, стоял вдоль берега реки. На волнах покачивался небольшой нарядный пароходик, светящийся, как новогодняя елка, множеством огней. Огни отражались и трепетали в воде, отчего сама вода казалась темнее, как темнее казалось небо, хоть рассвет уже занимался.

– Это Сена? – спросил Егоша.

– Сена, Сена! – ответила одна из девиц.

– Солома! – послышался насмешливый голос Миши-ангела.

И по трапу гости стали перебираться на пароходик. Гостей было много, тем более, машины все подъезжали, привозя новых, и Егоша подумал, как может такой небольшой пароходик вместить всех. Но произошло то же, с чем он столкнулся в зале суда и потом, когда встретился с Высоким. Он ступил на трап и поднялся на палубу как будто бы уже совсем другого судна – огромного океанского лайнера, – каким-то немыслимым образом разместившегося все в той же реке. Со всех сторон звучала музыка, горела гигантская красочная иллюминация, официанты обносили гостей шампанским, столы ломились от фруктов и закусок самых немыслимых видов и форм.

В машине Егоша чувствовал себя стесненно и шампанского не пил, а тут вдруг выпил целый бокал и опьянел. «Действительно, – подумал хмельной Егоша. – Подумаешь, отдых – сидеть на берегу тухлого пруда. Да я и рыбу– то ловить не умею. Отдых нашли! Один сосед-липучка чего стоит. Подгоревшие сырники на завтрак. Загорелые, говорят, сырники. А они не загорелые, они подгорелые!» Прямо перед Егошей появился поднос с шампанским, и Егоша взял еще один бокал. Музыка неслась со всех сторон. Танцы были в разгаре.

– Эй! – кричала ему уже знакомая девица. – Давай! Разомнем косточки!

Егоше очень захотелось танцевать. Танцевал он редко и плохо, вообще– то, стеснялся, а тут лихо рванул навстречу девице, замахал руками, затопал ногами, не всегда попадая в такт, и был момент, когда он поскользнулся и чуть не растянулся на полу, то бишь на палубе.

– Давай, давай! Не ленись! – подзадоривала девица, перед тем ловко подхватив его под руку, чтобы он все-таки не упал.

Сердце у Егоши колотилось как бешеное. Весело было. Может, Егоше никогда и не было так весело. «Мне никогда не было так весело!» – подумал Егоша. И он танцевал, танцевал, танцевал, размахивал руками и топал ногами. Знакомая девица исчезла, на ее месте появилась другая, потом третья, а Егоша все танцевал и танцевал. Тут мимо пронесли гигантский торт, не торт, а какую-то бело-розовую башню, – запахло сладостью, шоколадом, ванилью и фруктами. Егоша любил сладкое, а танцевать уже и сил не было. Он взял, как положено, тарелку и встал в очередь за тортом. Тут над головами взметнулась большая птица и, описав дугу, бросилась в воду. Раздались возгласы изумления, но никто не успел даже опомниться, как она появилась вновь – на палубе стояла хохочущая Машка, на ней, на ее платье и в рыже-черных волосах не поблескивало ни одной капли воды. Тут что-то грохнулось совсем рядом с Егошей – это упала в обморок одна из официанток. Вокруг засуетились.

– Ну, это она зря, положим, – заметил чей-то голос.

Егоша оглянулся. Рядом с ним, вернее, за ним стоял Ив-Ив, тоже с тарелкой, в ожидании получить свою порцию торта.

– Нашла где выпендриваться.

Он еще долго что-то бурчал, но музыка заглушала.

Подошла их очередь. Торт нарезал высокий молодой человек в белом костюме. Ив-Ив подмигнул ему по-свойски, и им положили по гигантскому куску роскошного разноцветного торта, они отошли в строну, подальше от толпы и стали есть. Ив-Ив даже урчал от удовольствия. Дожевав и проглотив последний кусок, Ив-Ив как-то особенно размягченно, задушевно посмотрел на Егошу и даже взял его за руку:

– А я ведь тебя так и не поблагодарил.

– За что? – удивился Егоша.

– Да за все! Даже за этот торт! Если б не ты тогда на суде. знаешь, где б я теперь был?

– Где? – спросил Егоша.

– В краю непуганых птиц! А сейчас вот. в хорошем месте. Даже сюда вырвался.

Солнце взошло, стало припекать. Музыка все гремела, наполняя воздух ликованием.

– Мать повидать хочешь? – спросил Ив-Ив неожиданно.

– Мать?! – заорал Егоша. – Мою мать?

– Не мою же.

Егоша разом онемел и только тупо, набычившись, смотрел на Ив-Ива, не произнося ни слова.

– Не мог бы – не предлагал, – сказал Ив-Ив ворчливо. – Подарок хотел тебе сделать. Почему нет? Ну так как – хочешь или не хочешь?

Егоша помолчал, а потом выдавил, еле шевеля губами:

– Хо-чу.

– Ну тогда тронемся. И имей в виду. Только ради тебя, ведь тоже кое– что нарушаю, – и Ив-Ив сделал знак согнутым указательным пальцем – иди за мной.

Они прошли сквозь все еще безумствующую танцующую толпу и спустились на нижнюю палубу. Ив-Ив подошел к борту и глянул вниз, подошел и Егоша – уткнувшись в борт носом, подпрыгивала на волнах небольшая лодка, с борта свисала к ней веревочная лестница.

– Осилишь? – насмешливо спросил Ив-Ив.

Расстояние от нижней палубы гигантского корабля до лодки показалось Егоше совершенно немыслимым. У него даже закружилась голова, и он зажмурился.

– Да ладно, – сказал Ив-Ив и похлопал его по плечу. – Страшного-то ничего нет.

Егоша открыл глаза и опять посмотрел вниз, к его удивлению, лодка оказалась совсем рядом, так вдруг изменился масштаб. Остро запахло речной водой.

– Давай, – сказал Ив-Ив. – Смелее! – Он перелез через борт и спрыгнул в лодку. Егоша без труда перебрался за ним. Рядом опять возвышалась громада корабля.

– Устраивайся поудобней, – сказал Ив-Ив и взялся за весла.

То ли Ив-Ив греб очень активно, то ли лодку несло течением, но от корабля они быстро отдалились. Наконец он пропал из вида. Берега реки расширились, пока не исчезли вовсе. Ясное солнечное утро сделалось туманным и серым. Ив-Ив отложил весла, лодка плыла быстро, увлекаемая течением. Туман все больше сгущался.

Егоша наклонился и зачерпнул пригоршню воды – она была холодной, темной и какой-то тяжелой.

– В ваших мифах, заметь, есть здравое зерно, – сказал Ив-Ив.

– Ты хочешь сказать, это Стикс? – спросил Егоша, чуть задохнувшись.

– Конечно. Да как ни называй. – он помолчал немного, прислушиваясь. – Вообще я люблю этот переход. Обрати внимание, как тихо.

– Да, – сказал Егоша. – Тихо.

– Когда станет совсем. Уже невмочь, будешь подавать сигнал.

– Какой?

– Я скажу.

Они еще посидели немного. Действительно, было тихо, как вообще не бывает. И в ушах не звенит, и сердце не бьется. Даже собственного дыхания не слышно. Чтобы убедиться в этом, Егоша особенно усиленно задышал, но и этого не услышал. Ему стало страшно, и он умоляюще взглянул на Ив-Ива.

– Теперь вспоминай мать, – сказал Ив-Ив.

Егоша вспомнил мать, какой она была, когда он был маленький, – в туфлях на высоком каблуке, в светлом веселом платье, с легко взбитыми волосами, радостную и смеющуюся, а потом вспомнил в последние ее месяцы и дни в унылом халате с потухшим взглядом.

На какой-то момент Егоше подумалось, что вот сейчас в лодке появится мать, вернее, – ее скорбная тень (как в фильме об Одиссее) – и примется стенать и жаловаться. И опять испугался. Но случилось иначе.

Раздался легкий шелест, и на край лодки, рядом с Егошей, присела маленькая белая голубка. Егоша не шевелился, боясь ее спугнуть. Голубка глянула на Егошу ясными блестящими глазками, вспорхнула и улетела. Ив-Ив опять взялся за весла, но не взмахнул ими и нескольких раз, как лодка пристала к выступающим из тумана каменным ступеням, ведущим к большой тяжелой двери, очень старой, с прозеленью и трещинами, без ручки. Ив-Ив подтолкнул Егошу к ступеням:

– Давай. А я пока займусь своими делами.

Пока Егоша поднимался по ступеням, Ив-Ив пристально смотрел ему вслед.

– Предупреждаю, – сказал Ив-Ив, когда Егоша был уже у двери. – Она не одна. Я имею в виду – не с твоим отцом.

– Почему? – удивился Егоша.

– Она так захотела.

Егоша толкнул дверь и очутился на асфальтовой дорожке, шедшей вдоль небольшого садика к знакомому подъезду. Там Егоша жил лет до пяти-шести, а потом еще бывал у бабки с дедом. Судя по желтеющим деревьям, был конец августа или начало сентября. Тепло и мирно. Даже немного припекало. С детской площадки доносились голоса. На первом этаже было открыто окно, и от сквозняка наружу вырывалась легкая кисейная занавеска – как будто кто-то приветственно махал Егоше платком.

Егоша уверенно вошел в подъезд и уже хотел позвонить в знакомую дверь, как дверь распахнулась ему навстречу – перед ним стояла Мать, юная, как на своих школьных фотографиях, в легком ситцевом платье с оборочками.

– Егоша! – воскликнула Мать, обнимая его.

Надо сказать, Егоша испытывал очень странное чувство. С одной стороны, он понимал, что – да, это его мать, и чувствовал при этом какое-то особое тепло, что-то такое детское и комфортное, убаюкивающее, защищающее, успокаивающее, с другой же стороны, она была и не совсем она, просто какая-то девушка, пусть и похожая на Мать, чью фотографию он видел в семейном альбоме.

Мать увлекла его на кухню, усадила за стол, покрытый знакомой яркой клеенкой, а сама села напротив.

– Ты меня осуждаешь? – спросила Мать и почему-то смутилась.

– За что?

– Ты хотел бы, чтобы я была старой?

– Нет, – сказал Егоша. – Не хотел. – Он подумал, что в этих его словах все-таки есть какая-то неправда, и добавил: – Не знаю.

– Ты ожидал, что я буду с твоим отцом? – спросила Мать еще более смущенно.

– Наверное, – сказал Егоша.

– Прости, если это не так, – сказала Мать.

Егошин отец умер лет на семь раньше нее. Егоша не был с ним очень-то близок, а последние годы вообще отдалился. Отец был занят своим, Егоша своим. Конечно, его смерть ранила Егошу, но он довольно быстро с этим справился.

Мать сосредоточенно обводила пальцем узор, выбитый на клеенке. Егоша знал за ней эту привычку во время серьезных и особенно волнующих разговоров.