Текст книги "Разоблаченная Изида. Том I"
Автор книги: Елена Блаватская
Жанр:
Эзотерика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 39 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]
«Мы не должны», – говорит профессор Юманс, – «рассматривать теории прошлого, как опровергнутые заблуждения, и нынешние теории, как окончательные. Живое и растущее тело Истины только привело по ходу эволюции свои покровы в более высокое и оживленное состояние» [175, с. 4].
Это высказывание, отнесенное к современной химии одним из первейших философских химиков и наиболее энтузиастическим научным писателем современности, показывает переходное состояние, в котором находится наша современная наука, но что справедливо по отношению к химии, справедливо также по отношению всех ее сестер-наук.
Со времени появления спиритуализма врачи и патологи более чем когда-либо готовы обращаться с великими философами, такими как Парацельс и Ван Гельмонт, как с суеверными знахарями и шарлатанами – готовы высмеивать их понятия об археусе или Anima Mundi так же, как смеяться над значением, приписываемым ими познанию механизма звезд. И все же еще, насколько существенно продвинулась медицина с того времени, когда лорд Бэкон причислял ее к предположительным наукам?
Такие философы как Демокрит, Аристотель, Еврипид, Эпикур или скорее его жизнеописатель Лукреций, Эсхил и другие писатели древности, которых материалисты так охотно цитируют в качестве авторитетных оппонентов мечтательным платонистам, были только теоретики, а не адепты. Последние же, когда они писали, излагали свои мысли такими словами, что они становились понятными только посвященному, или же их труды уничтожались разъяренными толпами христиан. Кто из современных клеветников может поручиться, что он знает все о том, что они знали? Один только Диоклетиан сжигал целые библиотеки с сочинениями по «тайным наукам», ни одна рукопись, трактующая об изготовлении золота и серебра, не избегла гнева этого неотесанного тирана. В веках, которые теперь называются архаическими, искусства и цивилизация достигли такого развития, что мы теперь, благодаря Шампольону, узнаем, что Атоти, второй король из первой династии, написал труд по анатомии, а король Нечо – по астрологии и астрономии. Блантас и Синкр были знаменитыми географами тех далеких до-моисеевских дней. Элиан говорит об египтянине Ячасе, память которого чтут в веках за его удивительные достижения в медицине. Он остановил распространение нескольких эпидемий просто некими окуриваниями. В труде Аполлонида, по прозвищу Орапис, упоминаемого Теофилом, патриархом Антиохийским, озаглавленном «Божественная книга», были даны сокровенные жизнеописания и происхождение всех богов Египта; Аммиан Марселин говорит о сокровенной рукописи, в которой дан точный возраст быка Аписа – ключ ко многим тайнам вычисления циклов. Что стало со всеми этими книгами, и кто знает, какие сокровища знаний они содержали? Одно мы знаем точно, а именно: что языческие и христианские вандалы уничтожали такие литературные сокровища, где бы они им не попадались; и что император Александр Север прошел весь Египет, собирая священные книги по мистицизму и мифологии и разграблял все храмы; и что эфиопы, – по древности искусств и научных знаний равные египтянам, – претендовали на первенство по древности учености над ними, и они действительно это могли делать, ибо их знала Индия на самой заре истории. Мы также знаем, что Платон узнал в Египте больше сокровенных тайн, чем ему было разрешено упоминать, и что, по данным Шампольона, там есть все, что действительно хорошо и научно в трудах Аристотеля, – что в наши дни так хвалят приверженцы индуктивного метода, – всем тем Аристотель обязан своему божественному Учителю; и, как логическое следствие этого, Платон, те глубокие тайны, которые он узнал у египетских священнослужителей, устно сообщил своим посвященным ученикам, – которые, в свою очередь, передавали их дальше от одного поколения адептов другому, – и поэтому последние знают больше об оккультных тайнах природы, чем наши нынешние философы.
И здесь мы также можем упомянуть труды Гермеса Трисмегиста. Кто, или сколько было тех, кто имели возможность прочитать их в таком виде, в каком они хранились в египетских святилищах? В своих «Египетских мистериях» Ямвлих приписывает Гермесу 1 100 книг, а Селевк насчитывает не менее чем 20 000 его сочинений до периода Менеса. Евсевий «в свое время» видел только шесть из них и говорит, что в них трактовалась медицина в таком виде, как она практиковалась в самые темные века;[299]299
Шпренгель в своей «Истории медицины» описывает Ван Гельмонта как бы питающим неприязнь и недоверие шарлатанству и невежественным теориям Парацельса. «Труды последнего», – говорит Шпренгель, – «которые он (Ван Гельмонт) внимательно прочел, возбудили в нем дух реформации, но одних их для него было недостаточно, так как его эрудиция и суждение было бесконечно выше эрудиции и суждения автора этих трудов, и он презирал этого сумасшедшего эгоиста, этого невежественного и смешного бродягу, который часто казался впавшим в безумие». Это совершенно ложное утверждение. У нас есть писания самого Гельмонта, опровергающие это. В известном споре между двумя писателями, Гоклением, профессором из Марбурга, который защищал и указал на огромную эффективность симпатической мази для исцеления всех ран, открытой Парацельсом, и отцом Робертом, неким иезуитом, который осуждал все эти исцеления и приписывал их Дьяволу. Ван Гельмонт взялся уладить этот спор. Причина, которою он объяснил свое вмешательство в этот спор, по его словам, заключалась в том, что все такие диспуты «задевают Парацельса, как их первооткрывателя, а также его самого, как ученика Парацельса» (см. [294], с. 705, «Магнетическое лечение ран»).
[Закрыть] а Диодор говорит, что это был старейший из законодателей Мневис, третий потомок от Менеса, который получил их от Гермеса.
Из тех рукописей, которые дошли до нас, большинство являются латинскими переводами с греческого, сделанными, главным образом, неоплатониками с оригиналов, сохраненных некоторыми адептами. Марцилий Фицин, который первым опубликовал их в Венеции в 1488 г., дает только выдержки оттуда, а наиболее важные части, кажется, или были намечены или нарочно пропущены, как слишком опасные для опубликования в те дни инквизиторских костров. То же самое происходит теперь, когда каббалист, посвятивший всю свою жизнь изучению оккультизма и овладевший великой тайной, отваживается сказать, что только каббала приводит к познанию Абсолюта в Бесконечном и Бесконечного в Конечном, – над ним смеются все те, кто, вследствие знания невозможности разрешить квадратуру круга в виде физической проблемы, отрицают возможность сделать это в метафизическом значении.
Психология, по словам величайших авторитетов этого предмета, является областью науки, до сих пор совершенно неисследованной. Физиология, по словам Фурнье, одного из французских авторитетов, находится в таком плохом состоянии, что дает право ему высказывать в предисловии к своему эрудированному труду «Физиология нервной системы» следующее:
«Мы сознаем, наконец, что не только не разработана физиология мозга, но также не существует никакой физиологии нервной системы».
Химия была совершенно перестроена по-новому в течение последних нескольких лет, поэтому, подобно всем молодым наукам, этого ребенка еще нельзя считать крепко стоящим на ногах. Геология еще не в состоянии сообщить антропологии, как долго уже человечество существует на земле. Астрономия, одна из наиболее тонких наук, все спекулирует и находится в тупике по поводу космической энергии и многого другого не меньшей важности. Уоллес говорит нам, что в антропологии существует большое расхождение во мнениях по наиболее важным вопросам, касающимся происхождения человека. Многие выдающиеся врачи по поводу медицины высказались, что она не более, как область научных догадок и предположений. Везде неполность, незавершенность, а совершенства нигде. Когда мы смотрим на этих серьезных людей, ощупью шарящих в темноте в поисках нехватающих звеньев их разорванных цепей, они кажутся нам уподобляющимся людям, отправившимся из бездонной пропасти по расходящимся тропинкам. Каждая из них оканчивается на краю бездны, которую они не в состоянии исследовать. С одной стороны, у них нет средств, чтобы спуститься в ее сокровенную глубину; с другой стороны, при каждой попытке их отбрасывают ревнивые часовые, которые не пропустят их. И таким образом, они продолжают изучать и наблюдать низшие силы природы, время от времени посвящая публику в свои великие открытия. Разве они, в самом деле, не наталкивались на жизненную силу и не уловили ее играющей свою игру корреляции с химическими и физическими силами? Действительно, они наталкивались. Но если мы спросим их, откуда эта жизненная сила? Как это получается, что они, которые недавно так твердо верившие, что материя уничтожима и может перестать существовать, а теперь так же твердо верят, что она неуничтожима и не перестает существовать, – как это получается, что они не в состоянии рассказать нам больше о ней? Почему они в этом случае вынуждены, как и во многих других случаях, возвращаться к доктрине, преподанной Демокритом двадцать веков тому назад?[300]300
Демокрит сказал, что из ничего нельзя сотворить ничего, и поэтому ничто не может быть превращено в ничто.
[Закрыть] Спросите их, и они ответят:
«Сотворение или уничтожение материи, увеличение или уменьшение материи находятся за пределами науки… ее область целиком ограничивается изменениями в материи… царство науки в пределах этих изменений – сотворение и уничтожение находятся вне пределов царства науки» [264, приложение].
Ох! но они находятся вне пределов досягаемости только материалистических ученых. Но зачем утверждать это в отношении науки? И если они говорят, что «энергия неразрушима, и ее может разрушить только та же самая сила, которая ее создала», то этим они молчаливо признают существование такой силы и поэтому не имеют права ставить палки в колеса тех, которые, будучи смелее, чем они сами, пытаются проникнуть за эти пределы, и находят, что это может быть осуществлено только поднятием Завесы Изиды.
Но, наверное, должна же быть среди этих зачаточных отраслей науки одна завершенная! Нам кажется, что мы слышали гром аплодисментов, подобный «голосу многих вод», при открытии протоплазмы. Но, увы! когда мы обратились к мистеру Гёксли, ученому, родителю новорожденного дитяти, то нашли его слова:
«Строго говоря, правда, что химическое исследование почти ничего не может сказать нам непосредственно о составе живой материи, и, что также правда, что… мы ничего не знаем о составе каких-либо тел!»
Все это, действительно, признание. Выходит тогда, что аристотелевский метод индукции в некоторых случаях приводит к неудачам в конце концов. Этим, кажется, также объясняется тот факт, что этот образцовый философ, несмотря на все его тщательное изучение частного прежде, чем подниматься ко всеобщему, учил, что земля является центром вселенной; тогда как Платон, запутавшийся в месиве пифагорейских «странностей» и начинающий со всеобщих принципов, был прекрасно осведомлен о гелиоцентрической системе. Мы легко можем доказать этот факт, пользуясь упомянутым индуктивным методом, в пользу Платона. Мы знаем, что содалическая клятва посвященного в мистерии не позволяла ему ясно и недвусмысленно поделиться с миром своим знанием.
«Мечтой его жизни было», – говорит Шампольон, – «написать труд, в котором изложить полностью все доктрины, преподанные ему египетскими иерофантами; он часто говорил об этом, но всегда должен был воздерживаться от этого вследствие своей „торжественной клятвы“.
А теперь, судя наших современных философов по обратному методу, – а именно, рассуждая от общего к частному, и оставляя в стороне ученых, как индивидуумов, чтобы высказать наше мнение о них в целом, – мы вынуждены заподозрить эту весьма почтенную ассоциацию в наличии узкомелочных чувств по отношению к своим старшим, древним, архаическим собратьям. В самом деле кажется, что они как будто никогда не забывали поговорки: «Потуши солнце, и тогда засияют звезды». Мы слышали однажды, как французский академик, человек глубокой учености, сказал, что он с радостью пожертвовал бы собственной репутацией, чтобы изгладить из памяти людской многочисленные и смешные ошибки и провалы своих коллег. Но напоминание об этих ошибках не может быть слишком частым, принимая во внимание наши цели и предмет, который мы защищаем. Придет время, когда дети нынешних ученых, если они не унаследуют слепоты духа своих скептических родителей, будут стыдиться унизительного материализма и узости мышления своих отцов. Выражаясь языком достопочтенного Уильяма Ховитта,
«Они боятся новых истин, как сова и вор боятся солнца. Одно только рассудочное просвещение не в состоянии постичь духовное. Как солнце отнимает свет у огня, так дух лишает зрения один только голый рассудок».
Это старая, старая история. С того времени, когда проповедник написал, – «ни глаза не удовлетворяются зримым, ни уши – слышимым», – ученые повели себя так, как будто сказанное было написано для того, чтобы описать их умственное состояние. Как верно Ликки, сам будучи рационалистом, не сознавая обрисовывает свойство ученых высмеивать все новое; он дает описание того образа мышления, с каким «образованные люди» принимают сообщение о совершившимся чуде!
«Они принимают его», – говорит он, – «с абсолютным и даже ироническим недоверием, исключающим надобность проверки фактов и свидетельств!»
Более того, пропитанные модным скептицизмом после того, как они пробились в академию, они, в свою очередь, превращаются в преследователей.
«Это любопытное явление в науке», – говорит Ховитт, – «что Бенджамин Франклин, который сам на себе испытал насмешки своих сограждан за свои попытки отождествить молнию с электричеством был одним из членов комитета ученых в Париже в 1778 году, который занимался исследованием месмеризма и осудил его, как абсолютное шарлатанство!»[301]301
Дата указана неправильно, это должен был быть 1784 г.
[Закрыть]
Если бы люди науки ограничивались только дискредитацией новых открытий, это было бы в какой-то степени простительно вследствие их склонности к консерватизму, порожденному долголетней привычкой к тщательному изучению; но они не только претендуют на оригинальность, не подтверждаемую фактами, но и презрительно отбрасывают все утверждения о том, что люди древних времен знали столько же и даже больше, чем они сами. Жаль, что ни в одной из их лабораторий не вывешен текст из «Екклесиаста»:
«Бывает нечто, о чем говорят: „смотри, вот это новое“; но это было уже в веках, бывших прежде нас» [Екклесиаст, I, 10].
В стихе, который следует за вышеприведенным, этот мудрец говорит: «Нет памяти о прежнем». Таким образом выражение применимо к каждому новому отрицанию. Так можно похвалить мистера Мелдрама за его метеорологические наблюдения за циклонами в Мавритании, и мистера Баксенделла из Манчестера за его описание конвенционных токов земли, доктора Карпентера и капитана Маури за создание карты экваториальных течений, и профессора Генри, который показывает нам, как полный влаги ветер разрешается от бремени, чтобы создать ручьи и реки только для того, чтобы они снова поднялись из океанов на вершины холмов, а затем послушаем, как Кохелет говорит:
«Идет ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и возвращается ветер на круги свои» [Екклесиаст, I, 6].
«Все реки текут в море, но море не переполняется: к тому месту, откуда реки текут, они возвращаются, чтобы опять течь» [Екклесиаст, I, 6].
Философия распределения тепла и влаги при помощи восходящих и нисходящих токов между экватором и полюсами совсем недавнего происхождения; но намек на нее пролежал в наиболее нам знакомой книге незамеченным почти три тысячи лет. И даже теперь, цитируя его, мы должны напомнить о том факте, что Соломон был каббалистом, и вышеприведенный текст был написан за тысячи лет до его времени.
Современные ученые отрезали наиболее значительную половину накопленных человечеством фактов и теперь, естественно, не в состоянии построить философскую систему, которая удовлетворила бы их самих, не говоря уже о других. Они подобны углекопам в шахтах, которые целый день работают под землей и только ночью выходят на поверхность и поэтому не в состоянии оценить красоту и сияние солнечного света. Для них человеческая деятельность измеряется одною жизнью, и будущее представляется их рассудочному восприятию только как пропасть мрака. Никакая надежда на возможность вечных поисков и достижений, а, следовательно, и наслаждений не смягчает их нынешнего существования; они не предвидят никакой награды за свои усилия, кроме зарабатывания на хлеб насущный и призрачной бесполезной фантазии, что их имена не забудут в течение нескольких лет после того, как могила сомкнется над их останками. Смерть для них – угасание пламени жизни и рассеяние осколков лампы жизни по беспредельному пространству. Говорят, что Берселий, этот великий химик, расплакался в последний час своей жизни:
«Не удивляйтесь, что я плачу. Не считайте меня слабым человеком и не думайте, что я встревожен тем, что мне объявил доктор. Я приготовился ко всему. Но мне приходится распрощаться с наукой; и вы не должны бы удивляться, что это мне дорого обходится» [295, с. 79].
Как горьки должны быть размышления такого великого исследователя природы, как этот, когда он чувствует, что насильно прерывается его труд на полпути к завершению некоего длительного и великого исследования, построения некоей великой системы, раскрытия какой-то тайны, веками ставившей человечество в тупик, но на разрешение которой умирающий философ осмелился пойти! Взгляните на научный мир нынешнего дня, и увидите, как атомные теоретики накладывают заплаты на свои в клочья изорванные одежды, чрез которые проглядывали недостатки их специальной области. Смотрите, как они чинят пьедесталы, чтобы снова воздвигать идолов, низвергнутых со своих седалищ, где перед ними поклонялись до появления революционной теории, откопанной из гробницы Демокрита Джоном Далтоном! Они забрасывают свои сети в океан материальной науки только для того, чтобы порвались их ячейки, как только они наткнутся на какую-нибудь из ряда вон выходящую проблему. Воды этого океана подобны водам Мертвого моря – горьки на вкус; и такие плотные, что ученые едва могут погрузиться в них, а еще менее нырнуть до дна – это море, из которого ничто не вытекает, и нет жизни ни под его волнами, ни по побережью. Это темная, зловещая пустыня; оно не дает ничего, чем стоило бы обладать, потому что все, что оно дает – без жизни и без души.
Был такой период времени, когда ученые академики особенно потешались над простыми описаниями некоторых чудес, про которые древние авторы писали, что они совершались под их наблюдением. Какими несчастными болванами, а, может быть, и лжецами они казались ученым представителям века просвещения! Разве они, в самом деле, не описали лошадей и других животных, ноги которых имели некоторое сходство с руками и ногами человека? Но в 1876 году мы слышим, что мистер Гёксли читает лекции, в которых наиболее значительную роль играет prolohippus, обладающий предплечьем почти как у человека; и orohippus со своими четырьмя пальцами, эоценского периода, гипотетический pedactyl equus, далекий дядя по материнской линии современной лошади. Чудо подтвердилось! Скептики девятнадцатого века получили по заслугам за суеверных платоников – допотопных профанов, утверждавших то же самое задолго до того, как Гёксли и Жоффри Сент-Иллер приводили в пример лошадь, у которой, в самом деле, были пальцы, разделенные перепонками.[302]302
«Заседания Парижской академии наук», 13 августа 1807 г.
[Закрыть] Когда древние говорили о расах пигмеев в Африке, их обвиняли во лжи. И все же пигмеи, подобные описанным, были обнаружены и изучены французским ученым во время его путешествия в Тенда Майа на берегах Рио Гранде в 1840 году [296, т. ii, с. 210]; Они также были обнаружены Байярдом Тэйлором из Каира и мистером Бондом из Топографического Управления Индии, который обнаружил дикую карликовую расу в холмистых джунглях западного Галитца к юго-западу от холмов Пали, это была раса людей, о которых ходили слухи, но следов которых до того времени не было обнаружено.
Геродота воспринимали как сумасшедшего, когда он говорил, что слышал о людях, которые спали в течение ночи, длящейся 6 месяцев. Если мы воспримем слово «спали» как некое недоразумение, то будет более чем легко объяснить остальное, как намек на долгую ночь полярных областей. Труды Плиния изобилуют фактами, которые недавно еще отрицались, как баснословные. Между прочим, он упоминает вид малых животных, у которых самцы своим молоком кормят своих малышей. Это описание доставило много веселья нашим ученым. В своем докладе «Геологический обзор территорий» за 1872 г. мистер К. X. Мериам описывает редкую и удивительную породу кроликов (Lepus Bairdi), обитающую в сосновых лесах верховьев рек Виав и Йеллоустоуна в Вайоминге.[304]304
«Популярный научный ежемесячник», дек., 1874, стр. 252, Нью-Йорк.
[Закрыть] Мистер Мериам добыл пять экземпляров этой породы,
«которые… впервые появляются перед учеными исследователями. Любопытен факт, что все самцы этой породы имеют сосцы и принимают участие в кормлении детенышей! … У взрослых самцов большие сосцы, полные молока, и волоски вокруг сосца были мокрые и слипшиеся, что свидетельствовало о том, что в момент взятия он был занят кормлением».
В карфагенском отчете о ранних путешествиях Ханно[305]305
«Плавание Ханно вдоль линии берега».
[Закрыть] было найдено длинное описание «диких людей… тела которых поросли волосами и которых переводчики называли гориллами»; άνθρωποι άγριοι, как записано в тексте, просто значит, что эти дикие люди были обезьяны. До нашего нынешнего века вышеприведенное сообщение считалось басней, и Додвел целиком отвергал подлинность как самой рукописи, так и ее содержания.[306]306
Оригинал был повешен в храме Сатурна в Карфагене. Фалконер о нем написал две диссертации и соглашается с Бугейнвиллом, относя рукопись к шестому веку до Р.Х. (см. [90]).
[Закрыть] Последние переводчики и толкователи трудов Платона приписали знаменитую Атлантиду к одной из платоновских «возвышенных выдумок».[307]307
Профессор Джовитт.
[Закрыть] Даже откровенное признание великого философа в «Тимее», что «говорят, что в свое время… обитатели острова (Посейдона) хранили предание, переданное им от предков о существовании Атлантиды, огромного острова… и т. д.»[308]308
«Атлантический остров (марцелла) эфиопской истории».
[Закрыть] – не спасло великого учителя от обвинения во лжи «непогрешимой современной наукой».
Среди великих множеств людей, глубоко погруженных в суеверное невежество средних веков, было несколько изучающих герметическую философию старины, которые, воспользовавшись тем, чему она их научила, были в состоянии предсказать открытия, которыми хвастает наш нынешний век, в то же самое время, когда предки наших современных верховных жрецов храма Святой Молекулы, все еще в простейших явлениях природы открывали следы копыт Сатаны. Профессор А. Уайлдер пишет:
«Роджер Бэкон (шестнадцатый век), в своем трактате „О замечательных силах искусства и природы“ посвящает первую часть труда естественным фактам. Он дает нам намеки на порох и предсказывает использование пара в качестве движущей силы. Гидравлический пресс, водолазный колокол и калейдоскоп были подробно описаны» [173].
Древние говорят о водах, превращенных в кровь, о кровавом дожде, о снежных бурях, после которых земля на пространстве многих миль была покрыта снегом из крови. Это выпадание темно-красных частиц оказалось, как и все остальное, естественным явлением. Оно происходило в различные эпохи, но причина его происхождения остается загадкой до сегодняшнего дня.
Кандолл, один из наиболее выдающихся ботаников нынешнего века пытался доказать в 1825 г. в то время, когда озеро Морат казалось превратится в густую кровь, что этот феномен можно легко объяснить. Он приписывал это явление развитию в воде мириадов тех полурастительных, полуинфузорных животных, которых он называет Osellatoria rubescens и которые образуют звено между животными и растительными организациями.[309]309
См. «Revue Encyclopйdique», т. XXXIII. стр. 676.
[Закрыть] В другом месте мы дадим объяснение о красном снеге, который капитан Росс наблюдал в Арктике. Много мемуаров написано по этому предмету наиболее выдающимися естествоиспытателями, но гипотезы даже двоих из них не совпадают. Некоторые называют его «порошком пыльцы одного вида сосны»; другие – малыми насекомыми; а профессор Агардт весьма откровенно признается, что он не в состоянии ни объяснить причины этого явления, ни разобраться в природе красного вещества.[310]310
«Бюллетень Географического общества», (франц.), т. VI, стр. 209—220.
[Закрыть]
Говорят, что единодушное свидетельство человечества является неопровержимым доказательством истины. И о чем когда-либо существовало больше единодушных свидетельств в течение тысячелетий как среди цивилизованных народов, так и среди наиболее варварских, как о существовании крепкой, непоколебимой веры в магию? Последняя подразумевает противоречие законам природы только в умах невежественных людей; и если такое невежество прискорбно у древних необразованных народов, то почему наши цивилизованные и высокообразованные классы ярых христиан не оплакивают этого свойства у самих себя? Чудеса христианской религии не более стойки при проверке, чем библейские чудеса. Только одною магиею, в настоящем значении этого слова, можно объяснить чудеса Ааронова жезла и деяния магов фараона, выступивших против Моисея. И она объясняет их, не задевая правдивости изложения авторов «Исхода» и не требуя больше уважения для пророка Израиля, чем для других и ни на миг не допуская возможности, что «чудо» совершается в противоречии с законами природы. Из многих «чудес» мы можем выбрать в качестве иллюстрации то, в котором «река превратилась в кровь». В тексте сказано:
«Бери твой жезл и протяни свою руку (вместе с жезлом) над водами, потоками, и т. д. … чтобы они превратились в кровь».
Безо всяких колебаний мы заявляем, что мы неоднократно видели, как проделывалось то же в небольшом масштабе, в этих случаях опыт не применялся к реке. Со времени Ван Гельмонта, который, несмотря на насмешки, которым он подвергался, хотел дать истинные наставления по так называемому воспроизводству угрей, лягушек и разного рода инфузорий вплоть до представителей самозарождающегося поколения нынешнего века, известно, что такая интенсификация зародышей возможна безо всяких чудес, противоречащих законам природы. Эксперименты Пастера и Спалланзони, и полемика панспермистов и гетерогенистов, – учеников Бьюфона, среди них – Нидхэма, – слишком долго привлекали внимание публики, чтобы могли оставаться какие-либо сомнения, что, живые существа могут появляться везде, где существуют благоприятные условия влажности и температуры. Протоколы официальных собраний Академии наук в Париже[311]311
См. «Revue Encyclopйdique», т. XXXIV, стр. 676—695.
[Закрыть] содержат отчеты о частых явлениях кроваво-красного снега и воды. Эти кровавые пятна назывались lepra vestuum, и представляли только лишайниковые инфузории. Впервые их наблюдали в 786 и в 959 гг., когда происходили большие бедствия. Являются ли эти зоокарпии растениями или животными – не установлено до сегодняшнего дня, и никакой натуралист не рискнет с уверенностью сказать, к какому царству природы они принадлежат. Современник больше не может отрицать, что такие зародыши могут быть принуждены усиленно развиваться в конгениальный элемент в невероятно короткий срок. И если химия, с одной стороны, нашла способы удалять из воздуха носящиеся в нем зародыши, а с другой стороны, создав противоположные условия, может развивать или позволять развиваться зародышам, то почему не могли египетские маги делать то же самое «своими чарами»? Гораздо легче представить, что Моисей, который, по утверждению Мането, был египетским священнослужителем и был обучен всем секретам страны Чеми, творил «чудеса» в соответствии с законами природы, нежели думать, что сам Бог нарушает им же самим установленные законы. Мы повторяем, что мы видели, как адепты Востока производили это окровавление воды. Это может быть осуществлено одним из двух способов. В первом случае экспериментатор пользовался магнетическим жезлом, сильно наэлектризованным, которым он проводил над водою, заключенной в металлическом сосуде, следуя предписанному процессу, который мы в данное время не имеем права описывать подробнее; по истечении десяти часов на поверхности появилось нечто вроде красноватой пены, которая через два часа превратилась в какой-то лишайник, подобный lepraria kermasina барона Врангеля. Затем все это превратилось в кроваво-красное желе, которое окрасило воду в малиновый цвет; спустя 24 часа эта вода вся кипела живыми организмами. Во втором – поверхность медленно текущей речки с илистым дном была густо посыпана порошком из высушенного и затем измельченного растения. Хотя создалось впечатление, что насыпанный порошок весь уносится течением, какая-то его часть, должно быть, осела на дно, ибо на следующее утро вода на поверхности сгустилась, и появилось то, что Кэндолл описывает как Oscellatoria rubescens, темно-красного цвета, про которую думают, что она является звеном между животной и растительной жизнью.
Принимая во внимание вышеизложенное, мы не видим причин, почему бы ученым алхимикам и физикам – именно, физикам – дней Моисея, так же не знать секрета природы, чтобы в течение нескольких часов развить, размножить мириады бактерий, чьи споры мы находим в воздухе, в воде и в тканях животных жезл играет такую же важную роль у Аарона и Моисея, какую он играл в так называемых «магических представлениях» каббалистов-магов в средние века – в «представлениях», которые теперь считаются суеверными дурачествами и шарлатанством. Жезл Парацельса (его каббалистический трезубец), знаменитые жезлы Альберта Магнуса, Роджера Бэкона и Генри Кунрата заслуживают не более насмешек, чем измерительный электромагнетический прибор врачей нынешнего времени. То, что казалось абсурдным и невозможным для невежественных шарлатанов и даже для ученых прошлого столетия, теперь начинает принимать призрачный облик вероятного, возможного, и многое уже становится совершившимися фактами. Даже более того, некоторые ученые-знахари и невежественные ученые начинают признавать эти истины.
В отрывке, сохраненном Евсевием, Порфирий в своем «Письме к Анебо» [212] просит Шэрмона, «иерограмматика», доказать, что доктрина магии, адепты которой «могли бы привести в ужас богов», была в самом деле, одобрена египетскими мудрецами [214]. Итак, основываясь на правиле свидетельства истории, выдвинутом мистером Гёксли в его нэшвилльском обращении, с неотразимой силой возникают два заключения: первое, что Порфирий, обладающий безупречной репутацией высоконравственного и уважаемого человека, неспособного к преувеличениям в своем изложении, не мог солгать в этом деле и не солгал; второе, что будучи столь эрудированным во всех отраслях человеческих познаний, о которых он трактует,[312]312
«Порфирий», – говорится в «Классическом словаре» Лемприера, – «был человеком универсальной осведомленности и, по свидетельству древних, превосходил своих современников по знанию истории, математики, музыки и философии».
[Закрыть] он не мог сделаться жертвою обмана в отношении магического «искусства», и в самом деле не был обманут. Учение о вероятности поддерживает выдвинутую Гёксли теорию исторического свидетельства и поэтому все это, вместе взятое, вынуждает нас поверить: 1) что, в действительности, существовала такая вещь, как магическое «искусство» и 2) что этим искусством обладали египетские маги и священнослужители, которые применяли это искусство на практике, и которых даже сэр Дэвид Брюстер считает людьми глубоких научных достижений.
