Текст книги "Разоблаченная Изида. Том I"

Автор книги: Елена Блаватская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]

Даже великий Магенди, мудрый физиолог, не избег того, чтобы открыть то, что уже было открыто и одобрено старейшими врачами. Предлагаемое им средство от туберкулеза, а именно, применение синильной кислоты можно найти в сочинении Lumжus под названием Amenitates Academicae, том IV, в котором он указывает на дистиллированную лавровую воду, которую с большим успехом применяли против легочного туберкулеза. Плиний также уверяет нас, что экстракт из вишневых косточек и миндаля вылечивает наиболее упорные кашли. Как очень правильно замечает автор «Демонологии», можно смело утверждать, что «все различные секреты препаратов опиума, которые воспевались как открытия современности, могут быть опознаны в сочинениях древних авторов», которых так дискредитируют в наши дни.

Всеми признается, что с незапамятных времен Дальний Восток был страною знания. Даже в Египте ботанику и минералогию не изучали так пространно, как их изучали ученые архаической Средней Азии. Шпренгер, несправедливый, с предвзятыми мнениями, каким он оказался во всем остальном, признает это в своей «Истории медицины». И все же, несмотря на все это, каждый раз, когда речь идет о магии, индийская магия редко кому приходит в голову, так как о пользовании магией в Индии известно меньше, чем среди других древних народов. У индусов магия была и есть более эзотерична, возможно – даже более эзотерична, чем у египетских священнослужителей. Настолько она считалась священной, что ее существование едва допускалось и ею пользовались только при крайней общественной необходимости. Дело магии считалось чем-то большим, чем дело религии, ибо ее считали божественной. Египетские иерофанты, несмотря на их суровую чистую нравственность, ни на миг не могли быть сравнимы с аскетическими гимнософистами ни по святости жизни, ни по чудодейственным силам, развитым в них сверхъестественным удалением от всего земного. Со стороны тех, кто их знали, они пользовались большим уважением, чем халдейские маги. Отказывая себе в простейших удобствах жизни, они обитали в лесах и вели жизнь наиболее уединившихся отшельников [59, xxiii, 6], тогда как их египетские братья, по крайней мере, собирались вместе. Несмотря на пятно, бросаемое историей на занимающихся магией и предсказаниями, она провозгласила их обладателями величайших тайн в медицинских познаниях, непревзойденными в их применении на практике. Многочисленные тома, сохранившиеся в индийских монастырях, где приведены доказательства их учености. Попытка сказать о том, были ли гимнософы действительными основоположниками магии в Индии, или же они только пользовались тем, что было им передано, как наследство от самых ранних риши[92]92
  Риши – их было семеро числом, и жили они в до-ведическом периоде. Их знали как мудрецов и чтили как полубогов. Хауг доказывает, что они занимают в брахманизме такое же положение, как двенадцать сыновей Якова в Библии. Брахманы утверждают, что они являются прямыми потомками риши.


[Закрыть] – первых семи мудрецов – будет рассматриваться как простая спекуляция представителей точных наук.

«Забота, какую они проявляли в образовании молодежи, знакомя ее с возвышенными добродетельными мыслями и чувствами, делает им особую честь, а их афоризмы и беседы, насколько они зафиксированы историками, доказывают, что они были знатоки философии, метафизики, астрономии, нравственности и религии», —

говорит современный писатель. Они сохраняли свое достоинство под властью самых могущественных принцев, которых они не удостаивали своими посещениями и не беспокоили ни малейшими просьбами. Если последние хотели получить совет или молитвы этих святых людей, то они должны были или пойти к ним сами, или же послать послов. Для этих людей нет скрытой силы растения или минерала, который они бы не знали. Они измерили глубины природы, тогда как психология и физиология были для них открытыми книгами; результатом этого была наука или махагиотия, которую теперь презрительно называют магией.

В то время как чудеса, записанные в Библии, стали у христиан признанными фактами, не верить которым уже считалось неверностью, отступничеством, – повествования об удивительных происшествиях и чудесах, находимые в «Атхарваведе»,[93]93
  Четвертая Веда.


[Закрыть] вызывают у них презрение и рассматриваются, как доказательства дьявольщины. И все же, в более чем в одном отношении, несмотря на нежелание некоторых санскритологов, мы можем показать тождественность между этими двумя. Кроме того, так как теперь учеными доказано, что Веды появились на много веков раньше еврейской Библии, то, если было заимствование одной от другой – легко сделать вывод что тогда – не индийские священные книги можно обвинять в плагиате.

Прежде всего, их космогония показывает, как ошибочно было мнение, преобладающее среди цивилизованных наций, что Брахму индусы когда-либо считали своим главным, верховным богом. Брахма – второстепенное божество и, подобно Иегове, является «двигателем вод». Он есть творящий бог и в своих аллегорических изображениях обладает четырьмя головами, что соответствует четырем странам света. Он – демиург, архитектор мира.

«В первоначальном состоянии творения, – говорит Полиер в „Индийской мифологии“, – зародышевая Вселенная, погруженная в воды, покоилась в лоне Вечности. Появившись из этого хаоса и мрака, Брахма, архитектор мира, плыл на листе лотоса, несомый по водам, не в состоянии различить что-либо, кроме воды и мрака».

Здесь налицо полная идентичность смысла египетской космогонии, которая в первых же фразах говорит об Астор[94]94
  Орфография «Архаического словаря».


[Закрыть] или Матери Ночи (которая представляет беспредельный мрак) в качестве первичного элемента, что покрывает бесконечную бездну, оживляемую водою и вселенским духом Вечного, одиноко пребывающего в Хаосе. Как и в еврейском священном писании, история сотворения начинается от Духа Божьего и его творческой эманации – другого божества.[95]95
  Здесь мы подразумеваем не общепринятую Библию, но настоящую еврейскую с каббалистическим толкованием.


[Закрыть] Отдав себе отчет в таком печальном состоянии, Брахма в ужасе спрашивает самого себя:

«Кто я? Откуда я?»

Затем он слышит голос:

«Направь свою молитву к Бхагавату – Вечному, известному также под именем Парабрахма».

Из своего плавательного положения Брахма встает и принимает позу сидящего в созерцании на лотосе и обращает мысли к Вечному. Последнему по душе такая набожность, он рассеивает первичную тьму и открывает его понимание.

«После этого Брахма исходит из вселенского яйца (бесконечного хаоса) в виде света, ибо понимание его теперь открылось, и он приступает к работе; божественным духом, заключенным в нем самом, он двигает вечные воды; в своей способности двигателя вод он есть Нарайяна».

Лотос, священный цветок как египтян, так и индусов, служит символом Гора так же, как и Брахмы. В Тибете или в Непале не найдется ни одного храма без него; значение этого символа весьма многозначительно. Ветка лилии, помещенная в руке архангела, который преподносит ее Деве Марии на картине «Благовещание» по своему эзотерическому символизму имеет в точности то же самое значение. Интересующихся этим отсылаем к сэру Уильяму Джонсу [120]. У индусов лотос является символом творящих сил природы, действующих посредством огня и воды (духа и материи).

«Вечный! – говорится в стихе «Бхагавадгиты», – Я вижу Брахму-творца на троне в тебе над лотосом!»

и сэр У. Джонс показывает, что семена лотоса содержат – еще до того, как они начинают прорастать – в совершенстве сформированные листочки, миниатюрные образцы того, что однажды станет полным растением или, как выражается автор «Языческой религии», таким образом —

«природа дает нам образчик преформирования своей продукции», – добавляя затем, что – «семена всех явнобрачных растений, расцветающих определенными цветами, содержат в эмбрионе уже сформировавшееся растение» [121, с. 195].

У буддистов оно имеет то же самое значение. Маха-майя, или Маха-дэва, мать Гаутамы Будды была заранее предупреждена о том, что у нее родится сын, бодхисаттвой (духом Будды), который появился около ее ложа с лотосом в руке. Также Озирис и Гор всегда изображались египтянами с цветком лотоса.

Все эти факты указывают на общность источника этой идеи в трех религиозных системах – индийской, египетской и иудео-христианской. Где бы ни фигурировала мистическая водяная лилия (лотос), – она символизирует эманацию объективного из сокровенного, или переход вечной мысли всегда незримого божества из абстрактности в конкретные или зримые формы. Ибо, как только тьма рассеялась и «был свет», понимание Брахмы раскрылось, и он увидел идеальный мир (который до тех пор лежал в вечности скрытый в божественной мысли), архетипные формы бесконечного множества будущих вещей, которые будут вызваны к существованию и, следовательно, станут видимы. В этой первой стадии действия Брахма еще не стал архитектором, строителем вселенной, ибо ему надо было, как архитектору, ознакомиться с планом и представить себе идеальные формы, которые покоились в лоне Вечного Единого так же, как будущие листья лотоса скрыты в семени этого растения. И вот это и есть та идея, в которой мы должны искать происхождения и объяснения стиха в еврейской космогонии, где сказано:

«И сказал Бог, пусть земля производит плодовые деревья, приносящие плоды своего рода, чьи семена в них заключены».

Во всех примитивных религиях «Сын Отца» есть творящий Бог, т. е. Его мысль, ставшая видимой; и в дохристианской эре, от индийской Тримурти до трех каббалистически объясняемых голов еврейских священных писаний триединое божество каждой нации полностью определяется и обосновывается в своих аллегориях. В христианском вероисповедании мы видим только искусственную прививку новой ветки на старый ствол; и принятие греческой и римской церквями символической лилии, которую держит архангел в момент благовещания, показывает мысль в точности того же самого метафизического значения.

Лотос – продукт огня (тепла) и воды, отсюда – двойной символизм духа и материи. Бог Брахма является вторым лицом Троицы, каковыми являются Иегова (Адам-Кадмон) и Озирис или скорее Пэмандр, или сила божественной мысли Гермеса, ибо Пэмандр представляет собою корень всех египетских солнечных богов. Вечный есть Дух Огня, который возбуждает и оплодотворяет и развивает в конкретную форму все, что порождено из воды или изначальной земли, вышедшей из Брахмы. Но вселенная сама есть Брахма, и он есть вселенная. Это философия Спинозы, которую он выводит из учения Пифагора; и она та же самая философия, за которую Бруно принял мученическую смерть. Насколько христианское богословие заблудилось, ушло в сторону от своей отправной точки, показано в этом историческом факте. Бруно был казнен за толкование символа, принятого первоначальными христианами и разъясненного апостолами! Ветка водяной лилии бодхисаттвы, а позднее ангела Гавриила, представляющая символ огня и воды или идею творения и порождения, разработана в самом раннем догмате таинства крещения.

Доктрины Бруно и Спинозы почти тождественны, хотя слова последнего более завуалированы и более осторожно подобраны, чем те, которые мы находим в теориях автора «Causa Principio et Uno» или «Infinito Universo e Mondi». И Бруно, который признается, что источником ему служил Пифагор, и Спиноза, который без прямого признания источника самой своей философией выдает секрет ее происхождения, – оба они рассматривают Первопричину с одной и той же точки зрения. У них Бог есть Сущность целиком per se. Бесконечный Дух и единственное Существо, совершенно свободное и независимое и от следствий и от других причин; Он через ту самую Волю, которая произвела все и дала первый импульс каждому космическому закону, – беспрерывно поддерживает существование и порядок во всем во вселенной. Так же как индийские свабхавики, которых ошибочно называют атеистами и которые полагают, что все люди так же, как боги и духи, родились от Свабхава или их собственной природы,[96]96
  Брахма не творит ни земли ни остальной вселенной. Выделившись из мировой души, отделившись от Первопричины, он, в свою очередь, эманирует из себя всю природу. Он не стоит над нею, но он смешан с нею; и Брахма и вселенная образуют единое Существо, каждая частица которого по своей сущности есть сам Брахма, вышедший из себя. [124, с. 118.]


[Закрыть] – также и Спиноза и Бруно пришли к заключению, что Бога нужно искать внутри природы, а не вне ее. Так как творение пропорционально мощи творца, то вселенная так же, как ее творец, должна быть бесконечной и вечной, причем одна форма эманирует из своей собственной сущности и творит в свою очередь другую. Современные комментаторы утверждают, что Бруно «не будучи поддерживаем надеждой на другой и лучший мир, все же предпочел лучше поступиться жизнью, нежели своими убеждениями»; тем самым давая понять, что Джордано Бруно не верил в продолжение жизни после смерти. Профессор Дрейпер решительно утверждает, что Бруно не верил в бессмертие души. Говоря о бесчисленных жертвах религиозной нетерпимости папистской церкви, он замечает:

«Переход от этой жизни к следующей, хотя и через тяжкие испытания, являлся переходом от преходящих страданий к вечному счастью… На своем пути через долину мрака мученик верил, что невидимая рука поведет его… Для Бруно такой поддержки не было. Философские убеждения, ради которых он пожертвовал своей жизнью, не могли дать ему такого утешения» [48, с. 180].

Но профессор Дрейпер, кажется, обладает очень поверхностными знаниями об истинных верованиях философов. Мы не будем касаться Спинозы и даже позволим ему оставаться в глазах его критиков крайним атеистом и материалистом, ибо осторожность его выражений такова, что человеку, не читающему между строк и незнакомому с сокровенным значением пифагорейской метафизики, чрезвычайно трудно убедиться, каковы, в самом деле, его убеждения. Но что касается Джордано Бруно, то он, если он придерживался доктрин Пифагора, должен был верить в загробную жизнь и, следовательно, не мог быть атеистом, чья философия не давала ему такого «утешения». Его обвинения и следующие затем признания, как они изложены профессором Доменцио Берти в его «Жизнь Бруно», которая собрана по подлинным документам, недавно опубликованным, доказала, без сомнения, какова была, действительно, его настоящая философия, вера и доктрины. Вместе с александрийскими платонистами и более поздними каббалистами он верил, что Иисус был маг в том смысле, в каком это слово применялось Порфирием и Цицероном, который называл магию divina sapientia (божественное знание); в том смысле, как она употреблялась Филоном Иудеем, который описывал магов, как обладающих наибольшей способностью проникновения в сокровенные тайны природы, а не в унизительном значении, придаваемом этому слову в нашем веке В его возвышенной концепции маги были святыми людьми, которые, отстранившись от всего на этой земле, размышляли о божественных добродетелях и более глубоко понимали божественную природу богов и духов; они посвящали других в те же тайны, которые состоят в том, что человек на протяжении всей своей жизни может поддерживать непрерывную связь с этими невидимыми существами. Но мы лучше можем продемонстрировать сокровенные философские убеждения Бруно, приводя отрывки из его обвинений и его собственных признаний.

Обвинение в изложении Мосениго, его обвинителя, звучит так:

«Я, Жуан Мосениго, сын высокочтимого сэра Маркантонио по велению моей совести и по приказанию моего духовника обличаю перед вами, высокочтимые отцы, Джордано Бруно в том, что во время бесед со мною в моем доме он несколько раз говорил, что католичество кощунствует, утверждая, что хлеб преосуществляется в плоть христову; что он против мессы; что никакая религия его не прельщает; что Христос был негодяй (un tristo), и если он занимался нехорошими делами, совращал народ, то можно было предвидеть, что его посадят на кол; что в Боге нет никаких различных лиц, и что таковые различия унижали бы Бога, что мир вечен и что существуют бесконечные миры; что Бог творит их непрерывно, ибо он хочет проявить свою мощь; что Христос совершал деяния, кажущиеся чудесами, и что он был маг, какими были и апостолы и что он собирается делать то же самое, что делали они и даже больше; что Христос проявил нежелание умереть и избегал смерти насколько мог; что нет наказания за грехи и что душа созданная природным процессом, переходит от одного животного в другое и что так же, как грубые животные рождаются от разврата, – также рождаются и люди, когда им после разложения тел приходится снова родиться».

Хотя и предательские эти вышеприведенные слова, все же они ясно указывают на веру Бруно в метемпсихоз Пифагора, который, даже будучи неправильно понят, доказывает, что он верил в перевоплощение. Далее обвинитель говорит:

«Он проявил признаки желания стать основателем новой секты под названием „Новая философия“. Он сказал, что Дева не могла родить и что католическое вероисповедание все полно кощунств против величия Бога; что у монахов нужно отнять право на диспуты и на доходы, ибо они развращают мир; что они все ослы, и их учения – это учения ослов; что у нас нет доказательств, что наша вера заслуживает одобрение у Бога, и что правила „не делай другому того чего не хочешь, чтоб делали тебе“ уже достаточно для праведной жизни, и что он смеется над всеми другими грехами и удивляется долготерпению Господа, что он терпит существование такого множества ересей у католиков. Он говорит, что займется искусством прорицания и тогда весь мир побежит за ним; что Св. Томас и все доктора ничего не знают по сравнению с ним и что он может задавать такие вопросы лучшим богословам мира, что они будут не в состоянии ответить на них».

На это обвиняемый философ ответил нижеследующим признанием о своей вере, которая является верой всех учеников учителей древности:

«Я верю, говоря кратко, в существование бесконечной вселенной, как в результат беспредельной божественной мощи, ибо я счел бы недостойным божественной добродетели и силы, чтобы она, будучи в состоянии создать, кроме этого мира, другой и бесконечные другие миры, – стала бы создавать конечное мироздание. Таким образом я заявлял, что существуют бесчисленные отдельные миры, подобные нашей земле, которые, как учил Пифагор и как я понимаю, являются звездами подобными по своему естеству Луне, другим планетам и другим звездам, которые бесчисленны; все эти небесные тела являются мирами, и числа им нет, и все они образуют бесконечную вселенную в беспредельном пространстве; и это называется беспредельной вселенной с бесчисленными мирами; и в этом – двойное величие вселенной и заключенного в ней множества миров. Косвенно это могут истолковать как нечто противное правоверной истине.

Кроме того, в этой вселенной я нахожу вселенское Провидение, благодаря которому все живет, растет и двигается в своем совершенствовании, и я понимаю это двояко: одно – в том виде, в котором целая душа присутствует в целом и в каждой частице целого, и это я называю природою, тенью и отпечатком божественной стопы; другое – в несказуемом виде, в котором Бог, как сущность присутствие и сила находится везде, во всем и над всем не как часть, не как душа, но как несказуемое.

Кроме того, в моем понимании все атрибуты божественности одно и то же. Так же, как богословы и великие философы, я различаю три атрибута: силу, мудрость и доброту или, вернее, ум, рассудок, любовь, у которых вещи (т. е. объективно сущее) сперва получают бытие в уме, затем они приобретают упорядоченное индивидуальное бытие через рассудок; и третье – приобщаются к согласию и симметрии через любовь. Вот так я понимаю бытие во всем и везде; и нет ничего что не участвовало бы в бытии, и нет бытия без сущности точно так же, как ничто не может быть красивым без присутствия красоты; таким образом ничто не может быть свободным от присутствия божественности, и таким образом путем рассуждений я прихожу к пониманию различий в божественности.

Допуская причинность возникновения мира я считаю, что во всем своем бытии он зависит от первопричины, так что я не отвергаю термина «творение», которое я понимаю так, как выразился Аристотель, говоря: «Бог есть то, от чего мир и вся природа зависит», – так что согласно объяснению Св. Томаса, будь он вечен или временен, он зависит от первопричины, так как нет ничего независимого в нем.

Затем, в отношении того, что касается истинной веры, не говоря философским языком, по поводу индивидуальности божественных лиц – мудрости и сына ума, называемого философами интеллектом, а богословами Словом, якобы облекшимся в человеческую плоть. Но придерживаясь философии, я этого не мог понять, сомневался в этом, не верил; но поскольку помню, я этого не выражал ни устно ни письменно… Что касается Святого Духа в третьем лице, я не мог его так понять, как надо бы по вере, но по-пифагоровски и наподобие Соломона и понял его как душу вселенной или как присущего ко вселенной, согласно сказанному в мудрости Соломона: «Дух Божий наполнил всю землю и то, в чем содержится все», – что вполне согласуется с пифагорейской доктриной, поясненной Виргилием в тексте «Энеиды»:

 
Principio coelum ас terras camposque liquentes,
Lucentemque globum Lunae, Titamaque asfra
Spiritus intus alit, totamque infusa per artus
Mens agitat molem;
 

и последующие за тем строки:

«От этого духа, затем, которого называют жизнью вселенной, по моему пониманию и по моей философии, исходит жизнь и душа всего того, что имеет жизнь и душу, которая, кроме того, в моем понимании, бессмертна так же, как и все тела, которые в своей субстанции бессмертны, так как нет другой смерти, как только разделение и скопление, – доктрина, которая, кажется, выражена в „Экклезиасте“, где сказано, что „что было, то и будет; что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем“».

Далее Бруно сознается в своей неспособности понять учение о трех лицах божества и в своих сомнениях о воплощении Бога в Иисусе, но твердо объявляет о своей вере в чудеса Христа. Будучи пифагорейским философом, как мог он не поверить в них? Если под безжалостным нажимом инквизиции он, подобно Галилею, впоследствии отрекся и отдался на милость своих преследователей-церковников, мы не должны забывать, что он говорил как человек, поставленный между дыбой и костром, и что человеческая натура не может все время быть героической, когда телесная оболочка обессилена пытками и заключением.

Если бы не удачное появление авторитетного труда Берти, мы так бы и продолжали почитать Бруно как мученика, бюст которого стоял бы по заслугам высоко в пантеоне точной науки, увенчанный лавровым венком руками Дрейпера. Но теперь мы видим, что их герой на час не есть ни атеист, ни материалист, ни позитивист, но просто пифагореец, который преподавал философию Верхней Азии и стремился к обладанию магическими силами, так презираемыми школой самого Дрейпера! Ничего более забавного, чем это непредвиденное осложнение не произошло с тех пор, как предполагаемая статуя Св. Петра по обследовании нечестивыми археологами оказалась Юпитером Капитолия, и тождественность Будды с католическим Св. Иосифом оказалась очевидной.

Итак, обыскивая где только можно архивы истории, мы обнаруживаем, что нет такого фрагмента в современной философии – будь то ньютонова, декартова и гёкслеевская или какая-либо другая, – который не был бы добыт из недр Востока. Даже позитивизм и нигилизм находят свои прототипы в экзотерической части философии Капилы, как на это правильно указал Макс Мюллер. Вдохновенность индийских мудрецов – вот что проникло в тайны Праджна Парамита (совершенной мудрости) это были их руки, которые качали колыбель первого предка того слабого, но крикливого младенца, которого мы окрестили СОВРЕМЕННОЙ НАУКОЙ.