Текст книги "Горький вкус соли"

Автор книги: Елена Оуэнс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

«Брызги» вдруг стали резать глаза, а пустынный песок заскрипел на зубах.

– Тьфу! – Витя сплюнул за борт и сел. Остальные попутчики спали, мерно покачиваясь в такт машинному ходу. Кто-то прислонил голову к товарищу, кто-то обнимал свои колени. Его друг, Фарид, тоже спал, прижимая к себе свою котомку. Витя оглянулся: клубы песка и пыли за ними стояли столбом, идущую следом колонну машин не было видно. Он достал из котомки флягу деда и сделал пару глотков.

«Буду как дед. Моряком».

Нагревшаяся вода не освежила. Витя сел поудобнее, натянул до самых глаз шарф и прикрыл веки. Ему хотелось вернуться назад, в океан, там было так спокойно и ясно. Даже в шторм. Он вновь представил себе как он стоит на палубе корабля, только в этот раз он возвращался из плавания, подходил к берегу.

«Принять швартовы!» – Витя отдавал приказ в рупор, и матросы бросались выполнять его команду. Они разматывали толстенные швартовочные канаты и закидывали их на пристань. Береговые моряки вытягивали за фалы канаты и восьмёрками наматывали их на кнехты.

«Стоять на швартовы!» – Вите нравилась быстрая и слаженная работа его команды. Довольный, он посмотрел на пристань. На берегу, немного позади всех стояла девушка, держа в руках авоську с молоком. Очень красивая и очень худенькая, в простых босоножках, в голубом платье и белой косынке, из-под которой выбивались соломенного цвета пряди. Ветер задувал их ей на лицо, но она не отводила взгляд, не поправляла волосы. Она просто стояла и смотрела на Витю. В её глазах – холодно-голубых, серьёзных, светилось столько любви и одновременно грусти, что он не мог отвести взгляд и не хотел – в них таилась вся красота, которая только могла быть на Земле. Его сердце замерло, он онемел. Казалось, его засасывает в пучину. Моряки уже пришвартовали корабль, а он не давал другой команды, не двигался с места. Для него уже не существовало ни моряков, ни океана, ни корабля, только эта девушка…

– Витя, Витя, просыпайся! – Фарид тряс его за плечо, Витя очнулся. – Ну ты и соня! Я тебя уже пять минут добудиться не могу! Все уже обедать пошли.

Витя отрешённо посмотрел на друга. Чёрные смеющиеся глаза и белозубая улыбка придавали его круглому лицу добродушное выражение.

– Слышь ты, татарин, отстань. А то саблю наточу, – Витя, сонный, пытался пошутить.

– Эй ты, мало в тебе татарской крови, можно подумать. Потом саблю свою наточишь. На-ка, хлебни, – Фарид протянул Вите курдючную флягу.

Витя послушно пригубил.

– Кумыс?

– Да, да, – опять широко улыбаясь, ответил друг. – Пей давай, не болтай.

Витя хлебнул ещё пару раз.

– Хорошо! Как вы это делаете? – спросил он, вставая.

– А это наш семейный рецепт, традиция, – пробасил Фарид, поднимая указательный палец вверх и передразнивая своего отца. – Но так и быть, тебе я расскажу, сынок. Как-нибудь, – и, довольный собой, он проворно спрыгнул с грузовика.

Витя соскочил вслед за ним. Не сговариваясь, они подняли борт машины и рванули в столовую автобазы.

2

Казахская ССР, Мулалы, 1962 год, лето

После скорого обеда Витя и Фарид переоделись и поторопились на пятиминутку. В цеху было полутемно, свет еле проникал через грязные, облепленные песком окна под самым потолком. Тяжёлый запах машинного масла густо разливался по мастерской, пропитывая без того спёртый воздух.

Захар, в войлочной панаме, белой рубашке и яловых3636
  Яловые сапоги – сапоги, изготовленные из кожи крупного рогатого скота.


[Закрыть] сапогах, весь красный, мокрый от пота, держал в руках жёлтые, в масляных пятнах, бумаги и отмечал явку.

– Так, кто тут у нас опаздывает? – прикрикнул он, как только ребята показались на пороге.

– Тарасов! – откликнулся Витя.

– Айдаров! – крикнул Фарид.

– Сам вижу! Чё орёте?! – Захар что-то черкнул в списке. – Тарасов – в первый приямок, на смазку. Айдаров – то же самое, приямок номер семь. Вопросы?

Ребята молчали.

– Правильно, у матросов нет вопросов, – добавил Захар и тут же посмеялся над собственной шуткой. Потом вдруг замолк и скомандовал:

– Шагом марш! А то из-за вас у меня простой! Головой мне отвечать будете за соцсоревнование!

– Ух, так и врезал бы ему! – процедил Витя сквозь зубы, как только они вышли из цеха.

– Рвач, что с него взять. Таких лучше не трогать, а то долго отмываться придётся, – ответил Фарид.

Витя довольно ухмыльнулся:

– Сам, что ль, придумал?

– Отец так всегда говорит, у него на работе тоже таких хватает.

Они подошли к яме. Грузовик уже стоял над приямком, водитель курил, прислонившись к бамперу.

– Ты, что ль, слесарь-смазчик? Вас что, прямо с третьего класса на работу забирают?

– Я вообще-то девять уже закончил, – возмутился Фарид.

– Смотри мне, что б без халтуры, проверю.

– Проверяй, – Фарид пожал плечами и стал спускаться в яму.

– После смены – как обычно, – бросил ему Витя и направился к своему рабочему месту.

«Девять классов закончил, – эхом отозвалось в голове Вити. – А я – семь. Со справкой».

– Слышь, салага, забодало уже ждать тебя на жаре! – рявкнул шофёр Вите из распахнутой настежь кабины грузовика. – Поторапливайся давай. Мне ещё на целину ехать.

Витя молча спустился на дно ямы, чувствуя, как краска заливает его лицо.

– Готов! – крикнул он снизу.

Двигатель заурчал, грязное чёрное днище грузовика медленно скрыло солнце и лазурное небо. Через мгновение дышать стало нечем. Густой липкий пот заструился по лицу, шее. Рабочий комбинезон тут же намок и прилип к спине, будто запаяв тело в скользкий, противно тёплый кокон. Витя тыльной стороной ладони вытер пот со лба и прикрепил лампу к днищу ЗИЛа.

Водитель заглянул под грузовик:

– Ну, я пошёл.

– На ручнике?

– Поставил, ключи в машине, если что – посигналишь.

– Ладно.

Витя вставил шприц в амортизатор и начал вращать. Сухая грязь посыпалась на голову. Песок заскрежетал на зубах. Витя сплюнул и продолжил крутить шприц. Наконец из верхнего отверстия амортизатора показался солидол. Следом он промазал крестовины, шкворни, пальцы. И так – четыре колеса.

Витя выбрался из ямы, вытирая руки о ветошь.

– Первая готова! – крикнул он и задрал голову к небу. Пронзительная синева ударила в глаза. Витя на секунду зажмурился, слёзы невольно покатились из глаз. Каждый раз, глядя на небо, Витя поражался, каким же ярким оно казалось по сравнению со всем, что он когда-либо видел, будто это была единственная краска, единственная чистота на Земле. Высоко над ним медленно кружил беркут.

– Красив! – восхитился Витя, наблюдая за его полётом. – А размах-то, размах…

– Сказал же, посигналь, а не ори, – рыкнул на него подошедший шофёр.

Витя нехотя оторвал взгляд от могучей птицы.

– Набрали молокососов! – шофёр сплюнул, залез в кабину и съехал с ямы.

Следом за ним тут же въехал следующий ЗИЛ. Витя молча вернулся на своё рабочее место. Обливаясь пόтом, он твердил как молитву: «Лампа, шприц, амортизатор, крестовина, шкворень, палец».

* * *

Когда последняя за смену машина проехала над его головой и показалось чистое небо, Витя, измождённый, поднялся на ступеньку. Ноги не слушались, он сел на приступочек в яме. Одежда будто стала второй кожей – так сильно она прилипла к нему. Витя посмотрел на руки: чёрные, трясущиеся от усталости и напряжения, густо, без единого просвета, измазанные солидолом и грязью. Лёгкий ветерок скользнул по щеке, чуть освежил лицо. Стало немного легче, но заклинание ещё стучало в висках: «Лампа, шприц, амортизатор, палец…»

– Ты что расселся? – услышал он издалека голос Фарида. Друг мчался к нему на всех парах. – Сейчас вода закончится, давай быстрее!

Витя подскочил:

– Где водовоз?

– У цеха.

Витя, почувствовав внезапный прилив сил, рванул, быстро поравнялся с Фаридом, и ребята побежали к машине. Рядом с водовозом толпились водители, уже наполнившие свои канистры про запас. Они курили, наблюдали за помывкой рабочих и перешучивались между собой. Слесари, в основном доармейские ребята, мылись под струёй воды из шланга, брызгались и смеялись. Разница в возрасте между слесарями и шофёрами была всего-то лет пять, но последние всегда держались обособленно, словно родились высшей кастой.

Витя и Фарид разделись и встали в очередь. Сегодня на день подали только одну автоцистерну с водой, так что всем хотелось успеть сполоснуться. Никакой, даже самой маломальской, речушки в посёлке не водилось. Имелся, правда, прудик, глубиной по колено, вырытый, чтобы скот поить – верблюдов да ишаков. Взрослые брезговали в нём купаться, а детвора запрыгивала, когда взрослые не видели. Нацепляют на себя пиявок – и бегут домой с рёвом. Получают вдвойне: и от пиявок, и от родителей ремнём или кому чем подвернётся.

Солнце всё ещё припекало, и Витя вспомнил холодную колодезную воду, ту, какой они устраивали водяные бои с мамой, сёстрами и братом.

Когда от всепроникающей жары становилось невозможно дышать, мамка вдруг заходила в горницу, объявляла: «Водяная война!» – и выбегала на улицу первой. Дети моментально бросали всё, чем занимались, и мчались за ней следом, стараясь запастись по дороге оружием получше: кто ковшом, кто бутылкой, а кому-то доставался автомобильный шланг. С ним, конечно, можно окатить водой больше народу, но только было не спрятаться и не уйти далеко от колодца. Задача была – остаться сухим. Ребята набирали воды, и по маминой команде начиналась настоящая битва. Сначала все разбегались, прятались: кто – в сарай, кто – в курятник или хлев. Младшая, Валька, когда совсем мало́й была, так вообще – хоронилась в собачьей конуре. Сидели в засаде, выжидая, кто выдаст себя первым. Мальчишки, Витя и Гришка, не выдерживали обычно раньше всех, подкрадывались тихонько, как партизаны, и беспощадно обливали друг друга холодной колодезной водой с головы до ног. На крик и визг сбегались остальные, и разгоралась немилосердная война, откуда никто не мог выйти сухим. Иногда под горячую руку попадали и куры, и гуси. Куры разбегались врассыпную, громко кудахтали, а гуси недовольно поворачивали свои длинные шеи в сторону то одного, то другого нападающего и грозно шипели. Когда все становились мокрыми с головы до ног, мама приносила полотенца, укутывала ими сестричек и уводила в избу. Мальчишки обтирались тут же, во дворе. Заканчивалось всё это веселье чаем с оладьями на веранде. Ох, то-то было здорово!

– Следующий! Не зевай! – гаркнул кто-то, выведя Витю из оцепенения.

3

Вода, хоть и тёплая, нагревшаяся за целый день стояния в цистерне, всё же взбодрила. Витя и Фарид отправились к вагончикам, в которых автослесари жили во время командировки. Выстроенные вдоль периметра автобазы, с местами ободранной краской, на давно спущенных колёсах, они напоминали жестяные консервные банки защитного армейского цвета. Казалось, их бытовки маскировались под окружающее пространство: известняковый забор, такой же буро-жёлтый, как земля, сопки, пожухлая, еле живая трава.

Витя открыл дверь, в лицо ударил cпёртый, жаркий воздух.

– Фу! Дышать нечем! Оставь дверь открытой, пусть проветрится, – сказал он другу и включил свет. От пластиковых капель люстры и ржавого отражателя из дешёвого тонкого металла тут же запрыгали блики, такие же тусклые и пыльные, как сама люстра. Они разбежались по деревянным двухъярусным койкам, по таким же, сколоченным из грубых, неотёсанных досок, табуретам, по короткой клеёнке, едва прикрывающей стол у маленького грязного оконца.

Ребята переоделись и разложили на столе у кого что было: солёный сыр, ржаной хлеб, огурцы, помидоры и лук.

Фарид разломил кругляш сыра пополам, протянул половину Вите:

– Сам делал.

– Научишь?

– Угу. А где эти-то, двое, соседи? Не идут что-то.

– Ты про Пашку с Илюхой, что ли? Ну так они, верно, в столовке ужинают. Или пьют, как обычно. У них получка, знаешь, какая? Другого порядка.

– Ну, порядка-то не другого, но раза в два больше, это точно, – заметил Фарид.

– И как они могут бухать каждый день?

– А что? Многие так живут.

– Скучно ведь так, башка же не работает. У тебя батя почему не пьёт? Мусульманин?

– Нет, не мусульманин он, партийный.

– Значит, в партию верит?

– В партию он, конечно, верит. Но не в этом дело. Говорит, в человеческий интеллект он верит, в ум. Говорит, представь: один человек может многое, а если объединить многих людей, умных, образованных, то можно достичь большего в сотни, в миллионы раз – в космос полететь, коммунизм построить. Ведь полетели же в космос, это же не просто так случилось, а именно от того, что сложили все усилия на одну цель. А твой батя?

– Мой? Ну, он, не знаю… Простой он у меня, четыре класса сельской школы – какой тут особый интеллект? Но тоже не пьёт. Редко очень, может, рюмку наливки пригубит. В хозяйство он верит, в коров, гусей. В землю. В руки свои, что ли.

– Ты думаешь, когда мы вырастем, такими же, как родители, будем? Или как соседи наши по комнате?

– Не знаю. Почему кто-то пьёт, а кто-то нет?

– Не, я точно знаю, что не буду, – заявил Фарид. – Я для себя уже решил. Я в институт пойду после школы. Так что у меня армии не будет. В партию вступлю. Хочу, знаешь, чтобы по-крупному – строить новое государство, коммунистическое, чистое. Чтоб знаешь, прям за душу брало глядеть на наши просторы, стройки, поля: целину, гидроэлектростанции, ну и всё остальное – такую же махину поднимаем! Ведь за нас же сражались отцы наши, матери, и мы теперь должны тем же ответить, не упасть в грязь лицом – построить такую страну, чтобы ух! На века! Повезло же нам, в счастливое время живём! – Фарид взглянул на Витю и осёкся.

Тот поник, тень набежала на лицо, проложив раннюю бороздку на лбу.

– Слушай, извини, не хотел я, – Фарид растерялся. – Ну и дурак я, забыл совсем…

– Да ладно, чего уж там, – вздохнул Витя, но настроение и вправду упало, о будущем думать не хотелось.

Да и не было у него этого будущего. Это Фарид мог стать кем он хочет. А ему куда? Раз уж из пионеров выгнали – никакая партия не светит. А значит, и коммунизм ему не строить, страну не поднимать. Даже таким, как Захар, он не сможет стать никогда. А образование… Смешно даже заикаться об этом. С его семью классами и справкой. И отец его не воевал, а разговаривал с детьми и того реже – разве что приговорку свою повторял от порки к порке: «Битие определяет сознание» – единственный наказ Маркса, в который отец его свято верил. Нет, пиши пропало. Прав оказался Фарид, да только в другом. Останется Витя, как отец, – малограмотным да без медалей, детей пороть будет да жену ни во что не ставить.

Ребята поужинали и бережно завернули оставшийся хлеб в холстину.

– Слушай, заводи шарманку, а то совсем тоскливо что-то, – попросил Витя.

Фарид достал губную гармошку.

– В кино? – подмигнул он другу и лихо наиграл весёлый мотивчик.

– Если вагончик приехал. Может, и нет его.

– Ну, если нет, – тогда и решим, – ответил Фарид и стал наяривать со свежей силой что-то новое, задорное.

На сытый желудок, да ещё и с музыкой, настроение поднялось, и мальчишки вышли на улицу.

Жара спала, лёгкий ветерок приятно поддувал, неся с собой из посёлка звуки баяна, лай собак и стук колёс поездов, разбавленные редкими низкими паровозными гудками. Огромное солнце садилось за гору с белеющей на ней надписью «Миру – Мир», будто расплавляясь в ней; густое, насыщенное марево обволакивало сопку, превращая её в тяжёлую, вязкую, словно живую, бесформенную массу. Земля, неостывшая, дохнула теплом, нагревая подошвы ботинок.

Друзья направились к станции, где по вечерам собиралась вся молодёжь. Фарид чуть слышно прошёлся по ладам. Из-за забора тут же залаяла собака.

– Айда вдоль бараков, там собак нету! – предложил Витя.

Друг молча кивнул и тут же закатился залихватским, весёлым переливом. Собака в ответ захлебнулась в лае, кидаясь на забор, надрываясь до хрипоты и бряцая железной цепью. Мальчишки свернули с главной дороги; оставив избы позади, пошли между новых деревянных казарм, отстроенных для путейцев3737
  Путеец (монтёр пути) – работник железной дороги, который ремонтирует железнодорожные пути.


[Закрыть] и прочего командированного народа. Заборов здесь не имелось, окна казарм редко светились тёплым жёлтым светом. Лай стал удаляться, Витя переждал вступление и подхватил:

– Шаланды3838
  Шаланда – здесь: на Чёрном море – плоскодонная парусная рыболовная лодка.


[Закрыть], полные3939
  «Шаланды, полные кефали…» – известная советская песня, написанная композитором Никитой Богословским на слова Владимира Агатова. Один из лучших исполнителей – Марк Бернес.


[Закрыть] кефали4040
  Кефаль – род морских рыб.


[Закрыть]

Фарид не останавливался, заливаясь словно двухрядная гармонь, а Витя выдавал чечётку на потрескавшейся дороге, хлопая себя руками по бокам и ногам. Грусть как рукой сняло, будто и не было её вовсе. Разгорячённые, поднялись они к железной дороге и пошли вдоль насыпи и открытых вагонов, гружённых щебнем.

Около новенького вагона-кинотеатра, стоявшего в тупике, толпился народ: такие же ребята, как Витя и Фарид, школьники на каникулах, и молодые рабочие – автослесари, шофёры, разнорабочие с нефтебазы, «Заготзерна»4141
  «Загоотзерно», «Сельхозтехника» – наименования советских предприятий, расшифровывается как «заготовка зерна» и «сельскохозяйственная техника» соответственно. В советское время часто использовали сложносоставные слова для наименований предприятий, например, «Беломорканал», «Крабофлот», «Дальморепродукт» и пр.


[Закрыть], «Сельхозтехники», кто – из этого же посёлка, а кто – приезжий, «городской», как их все звали, из Талды-Кургана. Были люди и постарше – мастера, в основном коренные жители; они стояли рядом со входом в вагончик, не смешиваясь с молодёжью. Девчонки же все были местные – городские сюда не ездили. Витя сразу обратил внимание на высокую, стройную казашку, не под стать другим. Её длинные чёрные волосы, заплетенные в две тугие косы, доходили до узких, как у мальчишек, бёдер, а белое ситцевое платье оттеняло смуглую кожу.

«Сегодня. В этот вечер я просто так домой не пойду», – решил Витя.

Ребята смешались с толпой, подошли к зарешеченному окошку кассы. На стенах вагона висели слегка обтрепанные плакаты: «Судьба человека», «Летят журавли» и новенький – «Девчата».

– Кинокомедия, – вслух прочитал Фарид.

– Эх, чепуха… Девчоночий, скучно, – Витя скорчил гримасу. – Нет чтоб про море. Ну или про войну хотя б.

– Да с чего ты решил, что девчоночий?

– Да с чего, с чего? Ты вон на плакат посмотри. И так всё понятно, про любовь, скукота.

– А сам что около девок ошиваешься? Не скукота?

– Ну, ошиваться около девок и фильм про них смотреть – разные вещи-то, – Витя ухмыльнулся.

– Тоже верно, пошли обратно в вагончик. Посидим там вдвоём, поокаем. – Фарид подмигнул, подтрунивая над другом.

– Ну ладно, ладно. Чуть что – так сразу в вагончик? Кино – так кино.

Они подошли к очереди.

– Кто последний? – спросил Витя.

– Я, – откликнулся, поворачиваясь к ним, седой мужчина. – А-а-а, ребята, и вы здесь! – обрадовался Прохор Васильевич, узнав их.

– Здравствуйте, Прохор Васильич, – ответили мальчишки хором.

– Здоро́во, здоро́во, – протянул он им руку. – Не устали за день-то?

– Да нет, всё нормально, – ответил Витя. – А вы как здесь?

– Говорят, афганец4242
  Афганец – сухой, пекущий ветер, с пылью и песком, который дует в Центральной Азии. Дует от нескольких суток до нескольких недель. Очень опасен.


[Закрыть] завтра придёт, так надо всё проконтролировать, вот и решил приехать на пару дней. – Ой, извините, братцы, моя очередь, – он вернулся к окошку. – Один билет, пожалуйста.

– Двадцать копеек.

Прохор Васильевич отсчитал мелочь и махнул ребятам рукой:

– Ну, всего хорошего, братцы. Увидимся завтра, на планёрке.

– До свидания, – в один голос попрощались ребята.

Они тоже купили билеты и отошли от кассы.

– Слушай, афганец – это же ураган? – спросил Фарид.

– Угу, – кивнул Витя. – Пустынная буря, мне мужики рассказывали.

– А разве нас не будут эвакуировать? – Фарид нахмурил лоб, вкладывая свой билетик в нагрудный карман рубашки. – Эти вагончики не выдержат урагана.

– Мужики говорили, они как раз в вагончиках и пережидали.

– Надо бы поспрашивать у них ещё.

– Ну, ты спрашивай, а я пока в сторону девушек двину.

– Да тебе там всё равно ничего не светит, – поддразнил Фарид Витю.

– Это почему ещё?

– Вон, посмотри: там уже послеармейские толпятся, даже Захар наш и тот там… Девчонки любят парней постарше, А с тебя что взять? Тебе шестнадцати ещё нет! Молоко на губах не обсохло!

– Это мы ещё посмотрим.

– Ну, удачи. Я пойду поищу гармониста, может, получится сегодня что-нибудь хорошее сыграть, – и Фарид ушёл на звуки баяна, а Витя твёрдой походкой направился к девушкам.

4

На следующий день работать было тяжело – казалось, что кончился воздух. Витя с трудом дотянул до обеденного перерыва и вылез из ямы. Даже здесь, снаружи, дышать было нечем, каждый вдох обжигал лёгкие. Он пошёл вдоль грузовиков на починке. Чёрные, как смоль, волосы, неожиданно показавшиеся из одного приямка, выдали Фарида.

– Эй, ты что, голодной смертью решил помереть? – крикнул Витя на ходу. – Я на обед в столовку. У меня харчей только на один ужин осталось.

– Я с тобой тогда. У меня тоже только хлеб да курт4343
  Курт – сухой кисломолочный продукт, похожий на сыр, обычно представляет собой белые шарики (иногда приплюснутые).


[Закрыть], – ответил Фарид, выбрался на поверхность и ухмыльнулся. – Ну и рожа у тебя!

– А что?

– Чернее моей головы.

– Думаешь, у тебя лучше, что ль?

– Какие планы на вечер? Небось, на свиданку с Шолпан?

– Нет, на следующей неделе. Пригласил её в кино.

– Быстро! Только вчера же познакомились. А сколько ей? Ты так и не рассказал.

– Восемнадцать.

– Старше тебя?

– Ну и что. Красивая зато.

Они поравнялись с остальными рабочими. Мужики шли на обед медленно, вразвалочку, на ходу закуривая и дымя папиросами. Фарид, Витя и другие пацаны, доармейские, не курили, плелись сзади старших молча, угрюмо. Вдруг один из слесарей приложил ладонь козырьком ко лбу, всмотрелся вдаль и сипло произнёс:

– Похоже, афганец идёт.

Все остановились, посмотрели на небо. Те, кто постарше, со знанием дела заговорили:

– Да, похоже на то.

Как внимательно Витя ни вглядывался в сторону, куда показывали другие, он видел лишь тонкую дымку, расстилающуюся над голой землёй между сопками. Только мизерная тёмная точка виднелась вдали над горизонтом. Зато солнце ликовало. Огромным тяжёлым ядром нависло оно над посёлком; оно дышало, рассыпая вокруг себя ядовитые, смертельные лучи зноя, и пыталось уничтожить не только всё живое на планете, но даже воздух. Над сопкой, той самой, на склоне которой сельчане каждый год выкладывали белыми камнями «Миру – Мир», плавился эфир, переливался, будто живая прозрачная лава.

«Не может быть, чтобы такая маленькая тучка оказалась афганцем», – засомневался Витя, но втайне обрадовался: он ждал и надеялся, что будет буря. Ему хотелось приключений, он мечтал об афганце с самой первой командировки в Мулалы.

Старожилы рассказывали, что этот ветер за пару часов мог уничтожить несколько гектаров пшеницы, и наносил такие барханы песка, что невозможно было открыть дверь и выйти из дома. Но Вите не везло. Как назло, за всё время его работы не произошло ни одной бури, ничего героического, чем можно было бы гордиться. Никого не надо было спасать, рисковать своей жизнью – изо дня в день только изнуряющие зной и духота, доводящие до отчаяния.

«Наконец-то! Наконец-то! – думал Витя, чуть ли не прыгая от счастья. – Лишь бы это оказался афганец, лишь бы он!»

Мужики перебрасывались скупыми фразами:

– Часа через два-три здесь будет.

– Если не раньше.

– Да, и солнце багряное, вчера такое же было, верная примета.

– Ага, прям как кровь.

– Надо начальству сказать, чтоб отпустили.

– Надо, надо, – соглашались другие. – Пусть пайки выдадут.

Через пять минут после начала обеда в столовую вошли Прохор Васильевич и Захар. Старший мастер постучал вилкой по стакану и громко объявил:

– Прошу внимания, товарищи!

Все повернулись в их сторону. Заговорил Прохор Васильевич:

– Братцы, пришла радиосводка, что в нашу сторону движется юго-западный ветер со скоростью двадцать – двадцать пять метров в секунду. Может продержаться до двух суток. Прошу всех запастись едой и водой, не меньше четырёх литров на нос. Закройте все окна на замки, всё хорошенько проверьте. И в бытовках, и на базе. Ответственным за мастерские назначаю Кудряшова Захара. Шофёрам – отогнать машины за здания, расставить с подветренной стороны. Проверьте, чтобы каждая машина стояла на ручном тормозе и передаче. Вопросы есть?

– А еду выдадут?

– Пайки получите на раздаче. Во время бури из вагончиков по возможности не выходить. Всё ясно?

Старшие загудели:

– Да понятно, не впервой.

После обеда рабочие выстроились в очередь. Каждому выдали по полбуханки ржаного хлеба, банке кильки, сгущённого молока и «завтрака туриста».

Витя и Фарид помогли закрыть окна в столовой, а потом с пайками и наполненными водой канистрами вышли на улицу. Было душно и пасмурно, в воздухе пахло электричеством. Казалось, природа в одночасье замерла: клёны в садике, перекати-поле, чахлые кусты саксаула – ни единого шороха, ни единого вздоха. Не летали птицы, исчезли бродячие собаки. Шевелилась только земля. Она дрожала.

– Ты это слышишь? – спросил Фарид.

Витя прислушался. Зловещий низкий гул над автобазой равномерно заполнял всё пространство. Какие-то утробные, клокочущие звуки раздавались гулко и далеко, но явно приближались, и приближались быстро. Витя осмотрелся. Электрические провода, натянутые над вагончиками, вибрировали, подсвечивались слабыми голубыми искрами, а там, откуда доносились эти леденящие кровь звуки, горизонта не было. Тяжёлая свинцовая плита наседала на село с неба, погружая землю под собой в непроглядную гнетущую темень.

На мгновение Витя ощутил могильный холод внутри, мурашки пробежали по спине, он почувствовал, как волосы на руках встали дыбом. Но через секунду тело словно пробило током, кровь вскипела, сердце забилось чаще, руки налились силой. Чего ему сейчас хотелось, так это шашку или рупор, коня или корабль, чтобы выйти на капитанский мостик и бросить вызов этому ветру: «Врёшь! Нас так просто не возьмёшь!»

Дрожа от волнения, Витя посмотрел на друга. Тот оцепенел, побелел не в состоянии оторвать взгляд от зрелища.

– Ты что?! – Витя толкнул его плечом. – Быстро в вагончик!

– Да, да, в вагончик, – приходя в себя, пробормотал Фарид.

Мальчишки бросились со всех ног в бытовку. Они ещё не успели добежать, а воздух уже наполнился столбами пыли, редкие кусты прижало к земле, в нос забился песок, говорить стало невозможно. Витя и Фарид, запыхавшись, ворвались в вагончик. Пашка и Илюха играли в карты. На столе стояла початая бутылка водки, нехитрая закуска из бутербродов с килькой ютилась на старой газете.