Текст книги "Блистательный Париж. История. Легенды. Предания"

Автор книги: Елена Чекулаева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Однако наиболее сильное впечатление производит... ванна. Та самая ванна, в которой действительно был убит «друг народа». По крайней мере, так утверждает дирекция музея. Подлинной считает эту ванну сам Ленотр, историк недоверчивый и осторожный. Почему он с уверенностью считает ее подлинной?

В 1885 году газета «Фигаро» сообщила, что у сельского священника, аббата Ле Косса, живущего в глухом углу Бретани, хранится ванна, в которой 13 июля 1793 года был зарезан Марат. Ванна эта перешла к аббату от престарелой графини Каприоль де Сент-Илер; а ей она досталась по наследству от отца, который когда-то купил эту историческую достопримечательность в одной из парижских лавок.

Однако нет никаких доказательств, что в парижской лавке была подлинная ванна Марата. В свое время французским архивам предлагали купить другую ванну, где также был убит Марат. Правительство от покупки отказалось, не доверяя продавцу. В одной старой книге о Марате говорится, что ванна, в которой был убит Марат (следовательно, третья по счету), находится у Тюссо в Лондоне. Там же показывается кинжал Шарлотты Корде – французские исследователи считают его утерянным.

Как бы то ни было, сообщение «Фигаро» наделало много шума. Музей Гревена не поскупился и приобрел у аббата Ле Косса ванну за 3000 франков (деньги огромные по ценам всевозможных достопримечательностей в то время).

Зловещая ванна имеет форму сапога – теперь совершенно необычную, а в XVIII веке довольно распространенную. Все гравюры и картины революционной эпохи свидетельствуют о том, что «друг народа» был убит в ванне приблизительно такой формы.

Два художника могли видеть в 1793 году настоящую ванну Марата. Один из них Дюплези. Ванна на его картине существенно отличается от ванны музея Гревена; но Дюплези был фантазер, и вся изображенная им сцена убийства Марата не имеет ничего общего с историей. Гораздо больше значения могла бы иметь знаменитая картина Жака Луи Давида (теперь принадлежащая Брюссельскому музею и недавно экспонировавшаяся на выставке Революции в Национальной библиотеке). Давид, близкий друг Марата, по всей вероятности, побывал на месте убийства в тот самый вечер, когда оно было совершено: весь Париж тогда бросился на улицу Кордельеров.

Смерть Марата

Во всяком случае, Давид писал все с натуры – и тело Марата, и Шарлотту Корде, и комнату, и кинжал, и ванну. Давид видел Ш. Корде в живых, видел ее тело и в анатомическом театре, на гнусной экспертизе, которой оно было подвергнуто – в целях выяснения нравственности казненной. Для нравов той эпохи характерно, что на экспертизу явилась делегация Конвента. В нее входил и Давид. Его ванна чуть-чуть отличается от ванны музея Гревена. Глаз у Давида был непогрешимый, и самой легкой разницы было бы совершенно достаточно, чтобы признать ванну музея поддельной, если б Давид руководствовался одним стремлением к исторической точности. Для него, однако, гораздо важнее были разные соображения, касающиеся композиции, света, теней, – ради них он с мелочами, наверное, совершенно не считался.

История знает политические убийства, имевшие еще большие последствия, чем дело Шарлотты Корде. Однако, за исключением убийства Юлия Цезаря, быть может, ни одно другое историческое покушение не поразило так современников и потомство. Для этого было много причин – от личности убитого и убийцы до необычного места действия: ванной комнаты. Марат жил на улице Кордельеров. Дом его находился на том месте, где в настоящее время расположена Медицинская шкода. Он был снесен в 1876 году, когда прокладывали Сен-Жерменский бульвар. Еще есть в живых парижане, видавшие в молодости этот исторический дом. Он напоминал некоторые дома Достоевского, в частности, тот «большой, мрачный, в три этажа, без всякой архитектуры» дом, в котором произошло убийство Настасьи Филипповны и описанием которого восхищался Марсель Пруст. Почти в тех же выражениях описывает Мишле «большой и мрачный дом», где произошло убийство Марата.

«Друг народа» снимал в доме небольшую квартиру. В ней было четыре комнаты: столовая, гостиная, кабинет и спальня. Рядом со спальней находилась еще небольшая пустая каморка, которую, собственно, нельзя было назвать ванной. В XVIII веке во Франции ванная комната составляла редчайший предмет роскоши. В Версальском дворце, например, ее не было. Да и в Елисейском первая ванная появилась лишь в XIX веке (в XX веке к ней прибавилось еще две). Та ванна, в которой погиб Марат, была, по-видимому, взята им напрокат в какой-то лавке.

Марат жил с 30-летней работницей по имени Симон Эврар. Их связь длилась три года. Они даже повенчались, но весьма своеобразно: свидетелем свадьбы было «Верховное Существо». Однажды «в яркий, солнечный день», Марат пригласил Симон Эврар в свой кабинет, взял ее за руку и, упав с ней радом на колени, воскликнул «перед лицом Верховного Существа»: «В великом храме Природы клянусь тебе в вечной верности и беря свидетелем слышащего нас Творца!» Несложный обряд и «восклицание» были в одном из стилей XVIII века. Только после убийства Марата брак их был без формальностей признан законным, и с тех пор она везде стала именоваться «Вдова Марата».

Давид объяснял Конвенту через два дня после убийства, что нельзя показывать народу обнаженное тело Марата: «Вы знаете, что он был болен проказой и у него была плохая кровь». Один из памфлетов этой эпохи приписывает «другу народа» сифилис, но это, по-видимому, неверно.

Несчастная женщина по-настоящему любила Марата. Она была ему глубоко предана, ухаживала за ним день и ночь, отдала на его журнал свои сбережения... Он был старше ее на двадцать лет и страдал неизлечимой болезнью. Марат, безобразный от природы, был покрыт сыпью, причинявшей ему в последние годы его жизни страшные мучения. Влюбиться в него было трудно. Его писания едва ли могли быть понятны малограмотной женщине. Славу и власть «друга народа,» по-видимому, она ценила, но любила его и просто по-женски. Кроме Симон Эврар, вероятно, никто из знавших его людей никогда не любил Марата.

Однако у Марата и по сей день есть убежденные защитники и даже горячие поклонники. Особенно их много среди иностранных историков. Марат же был вдобавок ученый. Его научные заслуги теперь превозносятся поклонниками. В нем видят предвестника чуть ли не всех учений современной физики, химии и физиологии. Правда, видят это в нем больше историки, чем настоящие ученые. Если б Марат не был «другом народа», то, конечно, никому не пришло бы в голову изучать и переиздавать его научные шедевры. Он высмеивал Ньютона и называл шарлатаном Лавуазье. «Друг народа» до революции был монархистом; да эта «идеологическая надстройка» и соответствовала его «классовому базису»: он был врачом свиты графа д’Артуа, вращался в высшем обществе и имел связь с маркизой.

Есть два Марата: Марат до революции и Марат во время революции. Первый достаточно понятен. Это был человек с нетерпимым характером. С другой стороны, человек с немалыми достоинствами: большого трудолюбия, больших знаний, энергичный, честный и бескорыстный. Чудовищная нервность у него сочеталась с манией величия, а мания величия дополнялась патологической завистливостью. Можно понять, что он завидовал Вольтеру, признанному королю писателей, – вдобавок престарелый Вольтер посвятил одной из его книг весьма ядовитую и остроумную рецензию. Можно понять и то, что он ненавидел Лавуазье: великий химик упорно не обращал внимания ни на его работы, ни на его нападки. Марат завидовал Ньютону, которого в глаза никогда не видел и который умер задолго до его рождения. Мировую славу Ньютона он рассматривал как личную себе неприятность.

Все это было – до Революции – довольно безобидно. В центре духовных интересов Марата тогда были, по-видимому, рецензии. Он с большим беспокойством следил, как бы не перехвалили других, и очень старательно, хоть не слишком удачно, устраивал рекламу себе. Жирондист Бриссо, бывший ему приятелем, получал от него для помещения в журнале готовые отрывки рецензий, – Марат писал о Марате в самых лестных выражениях, горячо, по разным поводам, пожимая себе руку.

Для людей, подобных «другу народа», революция – это миллионный выигрыш в лотерее. Французская революция дала Марату то, чего его лишали и Ньютон, и Лавуазье, и Вольтер. Он получил возможность выставить свою кандидатуру в спасители Франции.

Он избрал верный путь, частью сознательно (человек он был весьма неглупый), частью следуя своей природе, которая быстро развивалась. Марат «творил новую жизнь», но и новая жизнь творила Марата. Его природная завистливость нашла выход в травле, мания величия осложнилась манией преследования, а болезненная нервность стала переходить в сумасшествие – сначала медленно, потом все быстрее. Вероятно, тяжелые страдания от страшной болезни сыграли здесь немалую роль. В последний год жизни он почти не спал, питался крепким кофе, да еще странным напитком – миндальным молоком, настоянным на глине. Писал он обычно в ванне и проводил в ней большую часть дня: теплая вода облегчала его мучения. В своих последних статьях он требовал 260 тысяч голов контрреволюционеров, ровно 260 тысяч, не больше и не меньше (в начале революции «друг народа» был гораздо умереннее: настаивал только, чтобы на 800 деревьях Тюильрийского сада были повешены 800 депутатов с графом Мирабо посредине). Вызванные им страшные сентябрьские убийства достаточно ясно показывают, чего можно было ждать от диктатуры Марата.

Шарлота Корде

В характере Шарлотты Корде мало что женского. Ей было 25 лет. Вся ее жизнь, кроме одной недели, никакого значения не имеет. Но зато та неделя, 11 —17 июля 1793 года, имеет бессмертное историческое значение. Шарлотта Корде приехала из нормандского городка в Париж для того, чтобы убить Марата. Эта девушка выследила и зарезала в ванне «друга народа» так же хладнокровно, как старый опытный охотник выслеживает и бьет в лесу опасного зверя. Затем последовал арест, суд, гильотина. Все это она приняла как неизбежное.

Шарлотта Корде являлась правнучкой Корнеля, и все французские историки неизменно это подчеркивают. Ее ответы следователям и судьям дошли до нас не в газетных статьях и не в воспоминаниях современников, а в сухой, деловитой, фотографически точной передаче судебного протокола. И в самом деле, многие из этих ответов могли бы затмить знаменитейшие стихи ее предка. Корнель имел полную возможность оттачивать месяцами свои «Пусть он умрет». Шарлотта отвечала немедленно на вопросы, которых, естественно, не предвидела. «Кто внушил вам столько ненависти?» – «Мне чужой ненависти не требовалось, у меня было достаточно своей». Сила ответа именно в том, что она и не думала о корнелевских фразах, – так рисоваться почти невозможно. Самыми простыми, ясными словами она объясняла свою теорему Монтане и Фукье-Тенвилю; не ее вина и не ее заслуга в том, что эта теорема была так страшна.

На суде и на следствии она имела дело с врагами. Но ее предсмертные письма обращены к друзьям. Письмо Шарлотты к Барбару, написанное за три дня до казни, наполнено юмором: «Гражданин, вы пожелали узнать подробности моего путешествия. Я не избавлю вас ни от одной мельчайшей подробности».

Легкий юмор не покидал ее. В защитники она хотела пригласить – Робеспьера. Она видела страшное тело в ванне, поток крови, хлынувший из-под ее кинжала, остановившиеся стеклянные глаза – и через два дня пишет: «Уже два дня я наслаждаюсь покоем». Ш. Корде не верила в Бога; ее загробная жизнь – «елисейские поля» газет того времени. О своих друзьях она пишет: «Они будут счастливы, когда увидят меня на небесных елисейских полях рядом с Брутом...» Тогда ни одна статья не обходилась без кинжала Брута. По зловещему совпадению, о кинжале Брута писал в ванне и Марат за несколько минут до прихода Шарлотты. Марат высказывал надежду, что кинжал Брута сразит прусского короля.

Самое слабое в показаниях Шарлотты Корде – это объяснение, которое она дает своему делу. Она даже возводит на Марата напраслину, обвиняя его в финансовых спекуляциях, – в этом он был совершенно неповинен.

Убийство Марата много раз описывалось весьма подробно. Самый точный рассказ о нем принадлежит Кабанесу и Дефрансу; самый талантливый, бесспорно, Ленотру.

...В двенадцатом часу утра Шарлотта Корде подъехала на извозчике к дому № 30 по улице Кордельеров, поднялась по лестнице к квартире Марата и позвонила. Ей открыла дверь Симон Эврар. Хорошо одетая миловидная барышня (как известно, показания современников о наружности Шарлотты резко расходятся). Одни говорят, что она была красавица. Другие решительно это отрицают. Шарлотта заявила, что желает поговорить с «другом народа». Это желание не понравилось некрасивой сожительнице Марата. Симон Эврар не впустила гостью, сказав, что «друг народа» по утрам не принимает.

Шарлотта вернулась в гостиницу и отправила Марату по городской почте письмо, в котором просила ее принять по очень важному делу. В шестом часу вечера Шарлотта Корде послала за парикмахером. Когда ее прическа была готова, она переоделась и в белом платье, в шали, в высокой шляпе с черно-зеленой кокардой, с веером в руке отправилась снова на улицу Кордельеров. За корсажем у нее был спрятан большой столовый нож с черной рукояткой, утром купленный в Пале-Рояле. Почему она избрала нож, а не пистолет? Никак нельзя было предвидеть, что «друг народа» примет ее голый, в ванне.

Симон Эврар снова отказалась принять нарядную даму. Шарлотта настаивала. Марат в ванной услышал их спор и, узнав в чем дело, велел позвать посетительницу в ванную. Нравы в революционной Франции были вольные.

Он сидел в ванне напротив географической карты, висевшей на стене между двумя пистолетами. Над картой была сделана надпись – одно слово: «Смерть», – этот человек до конца своих дней оставался плохим литератором. Шарлотта села рядом с ним на табурет.

Их разговор длился четверть часа, хотя она могла убить Марата в первую же минуту, но лишь услышав его признание, что он скоро всех (жирондистов) гильотинирует в Париже, она вонзила в него нож.

Марат вскрикнул, позвал на помощь: «Ко мне, друг мой, ко мне!» – и захрипел, обливаясь кровью. Симон Эврар вбежала в ванную и заголосила. Комиссионер Лоран Ба схватил стул и бросился на выбежавшую в переднюю даму в высокой шляпе.

Профессор Олар в своей классической книге почтительно говорит о культе Марата, распространившемся после его убийства по всей Франции. В самом деле, такой культ был.

Тело «друга народа» было забальзамировано. При этом не обошлось без неприятностей. Врач Дешан, которому поручена была работа, потребовал за нее большую сумму: 6000 ливров. Начальство объявило Дешану, что, собственно, ему ни гроша платить не следовало бы: «республиканец должен считать себя вознагражденным за свой труд честью – тем, что он способствовал сохранению останков великого человека». Довод был, в пору террора, весьма сильный, и Дешан поспешил принять предложенные ему сверх чести полторы тысячи ливров. Это тоже было вполне приличной платой, особенно если принять во внимание, что предприимчивый врач выполнил свою задачу плохо: труп разложился уже на следующий день после бальзамирования.

Сердце Марата было извлечено из тела и помещено в специальный сосуд. У зловещей истории похорон была и комическая сторона. Она заключалась в том, что люди, горячо оплакивавшие Марата, в действительности терпеть его не могли. Между тем Марата ненавидели почти все – от рядовых членов «горы» до Дантона и до Робеспьера. Робеспьер и Дантон смотрели из окон дома на улице Оноре, как везли на эшафот Шарлотту Корде; но какие чувства они испытывали в эту минуту – теперь об этом вряд ли кто-нибудь узнает.

Были, разумеется, и исключения. К их числу принадлежал Давид. Он обожал Марата, как в молодости обожал Людовика XVI, как обожал потом Робеспьера, как еще позднее обожал Наполеона. Давид искренно любил всех своих покровителей. Он и предавал их столь же наивно-простодушно. В некоторое оправдание художнику следует сказать, что при огромном своем таланте он был чрезвычайно наивен. На Давида и было возложено главное руководство похоронами: он был присяжный церемониймейстер революции.

Давид поставил дело на широкую ногу; он-то должен был недурно заработать на покойнике. За картину, изображающую смерть Марата, Давиду было обещано 24 тысяч ливров, но заплатили ему только 12 тысяч.

Решено было похоронить Марата в саду Кордельеров – мысль о погребении в Пантеоне (казалось бы, очевидная) явилась позднее. В саду Кордельеров был поспешно воздвигнут мавзолей из гранитных скал. Устройство гранитных скал обошлось в 2400 ливров (да еще, по сохранившемуся в Архиве счету, на 26 ливров с горя выпили вина рабочие). Над скалами была сделана надпись: «Здесь лежит Марат, друг народа, убитый врагами народа 13 июля 1793 года».

Лицо Марата было тщательно загримировано, – по рассказу одной из современниц, пришлось отрезать язык. Тело прикрыли трехцветным флагом, выпростав из-под него правую руку, в которую вложили перо, символ борьбы, – та же современница сообщает, что руку взяли от другого трупа, ибо подлинная рука Марата слишком разложилась. В таком виде гроб был выставлен 15 июля на площади. Рядом с гробом стояла окровавленная ванна Марата. «Народ проходил, стеная и требуя мщенья».

На следующий день состоялись похороны. Так как до могилы в саду Кордельеров было слишком близко, то устроители постановили сделать крюк по центральным улицам Парижа. Гроб несли на руках двенадцать человек. За ними шли мальчики и девочки в белых платьях с кипарисовыми ветвями в руках, далее Конвент в полном составе, другие власти и народ, певший революционные песни. На Новом мосту палили пушки. У могилы председатель Конвента произнес первую речь. После речей гроб опустили под скалы. В могилу были положены сочинения Марата и два сосуда с его внутренностями и легкими. Сердце же было решено отдать ближайшим единомышленникам «друга народа» – кордельерам. В бывшей королевской сокровищнице разыскали агатовую шкатулку, усыпанную драгоценными камнями: в нее положили сердце и через два дня, 18 июля, после не менее торжественной церемонии, но с гораздо более непристойными речами, прикрепили шкатулку к потолку зала заседаний клуба.

Между этими двумя церемониями 17 июля казнили Шарлотту Корде.

Эта казнь очень подробно описана в воспоминаниях парижского палача Сансона. К сожалению, верить его воспоминаниям трудно: последний представитель вековой семьи палачей, полуидиот, едва ли был даже в состоянии что-либо связно и точно рассказать писавшим с его слов литераторам. «Мемуары Сансона» – большая литературная афера, к ней имел отношение сам Бальзак. Однако доля правды могла быть и в «записях» палача; недаром же издатели заплатили ему 30 тысяч франков. Некоторые подробности его рассказа очень похожи на правду (как, например, неподвижный взгляд Дантона, устремленный на Шарлотту в момент прохождения колесницы по улице Сент-Оноре). Из множества рассказов следует, что Шарлотта Корде проявляла до последней минуты самообладание, поразившее всех очевидцев. Верньо сказал в тюрьме: «Она нас погубила, но зато научила нас, как следует умирать».

Народная скорбь по случаю смерти Марата была безгранична. Скульпторы лепили бюсты «друга народа», художники писали картины, многочисленные поэты сочиняли стихи – одним словом, каждый старался как мог. В течение года на тему о Марате было написано четыре драмы и одна опера. Его именем было по всей Франции названо множество улиц; в Париже весь Монмартр, по созвучию, был официально переименован в Montmarat. Тело «друга народа» было вскоре перевезено в Пантеон.

И вдруг Париж прорвало дикой, бешеной, долго таившейся ненавистью. Рапорты парижской тайной полиции отмечают ежедневно одинаковые происшествия: толпа бьет бюст Марата или глумится над его памятью. Конвент не мог, естественно, не считаться с новым настроением Франции. Вопрос о Марате пересматривался в самом здании Конвента, в местах, отведенных публике. Без большого шума, без всяких церемоний, гроб Марата был вынесен из Пантеона и похоронен на соседнем (несуществующем более) кладбище святой Женевьевы. И культ тотчас как рукой сняло: всем стало ясно, что «друг народа» был в лучшем случае – сумасшедший, а в худшем – совершенный злодей. Что стало с сердцем Марата историкам неизвестно до сих пор. Вероятно, куда-нибудь выкинули в ту пору и сердце. Но агатовая шкатулка, украшенная драгоценными камнями, едва ли могла быть уничтожена. Вполне возможно, что теперь в нее прячет кольца и ожерелья какая-нибудь богатая дама, не имеющая ни малейшего представления о прошлом своей великолепной шкатулки.

Здесь надолго теряется след ванны Марата, стоявшей на памятнике за решеткой. Она никому не была нужна: вряд ли кто пожелал бы купаться в этой ванне. Может быть, и в самом деле ее приобрел тогда, в надежде на любителя, старьевщик, впоследствии ее продавший графу Каприоль де-Сент-Илер. Так номер «Ami du Peuple», залитый кровью Марата, после разных странствий попал в коллекцию Анатоля Франса (а от него перешел к барону де Венку). В Национальной библиотеке хранится знаменитое письмо Шарлотты Корде: «Стыдно за преступление, а не за эшафот» и не менее знаменитый рисунок Давида «Голова Марата» с надписью: «Они не могли меня подкупить и убили».

Елисейские поля

Этот обширный район, который простирается до западных границ площади Согласия, был когда-то заболоченной местностью, покрытой мелким кустарником. Огромную территорию осушили, и произошло чудесное превращение. Раньше понятия «авеню» и «поля» не были связаны друг с другом.

Знаменитый архитектор по пейзажам Ле Нотр в 1670 году проложил улицу, по обеим сторонам которой высадили в два ряда вязы, и улица превратилась в авеню. Под сенью этих вязов постепенно появились дома. Селился здесь простой люд, мелкие лавочники, булочники или торговцы молоком, коровы которых мирно паслись тут же, на полях. Возникли и кафе, похожие скорее на притоны. Место вскоре стало настолько неспокойным, что пришлось поставить даже сторожевой пост швейцарской гвардии, наблюдавшей за порядком и нравами. Но здесь было неспокойно только в вечернее и ночное время, тогда как днем, по свидетельству Н.М. Карамзина, посетившего Париж в 1790 году, Елисейские Поля представляли собой обыкновенный «лесок», засаженный незатейливыми растениями, и небольшими лужками. По воскресеньям здесь гулял народ. В основном в этом месте отдыхали после тяжелой трудовой недели простые люди, пили дешевое вино и распевали водевили.

Елисейские поля

Свой столичный вид Елисейские Поля приобрели только в первой половине XIX века, когда были выстроены элегантные особняки и театры, заасфальтированы тротуары, установлены газовые фонари.

Особняк под № 25 был построен в 1866 году архитектором Пьером Мангеном для маркизы де Пайва. Это имя носила Тереза Лахман, польская еврейка, родом из России, где она вышла замуж за французского портного. В Париже Тереза Лахман стала одной из знаменитых дам полусвета Второй Империи, в салоне которой можно было встретить Теофиля Готье, братьев Гонкуров, Ипполита Тэна или Леона Гамбетга.

Особняк маркизы де Пайва охраняется государством как образец архитектуры Второй Империи. Бронзовые ворота работы Легрена. Внутри – знаменитая лестница из оникса, декорированная в стиле Второй Империи.

Елисейские Поля были и остались местом разного рода парадов и празднеств. После заключения Тильзитского мира именно на Елисейских Полях Наполеон Бонапарт устраивает грандиозный праздник для своей верной гвардии.

Когда русские войска в 1814 году вошли в Париж, здесь они разбили свои бивуаки. На Елисейских Полях Александр I принимал парад, и русские казаки, «статные и румяные», вызвали такой бурно выражаемый энтузиазм у женского населения Парижа, что император выразил опасение, как бы не произошло «похищения сабинянок».

Сегодня Елисейские Поля не лишились своего аристократического блеска и продолжают оставаться одним из самых популярных мест Парижа.

Резиденция французского президента

Елисейский дворец – парижская резиденция главы Французской Республики. Рабочий въезд: с улицы Сент-Оноре (№№ 55—57), парадный въезд (только для президентов, королей и папы римского): через ворота с «решеткой Петуха» на авеню Габриэль, со стороны Елисейских Полей. Дворец закрыт для широкой публики, однако в один из уик-эндов сентября парижане и гости города могут осмотреть некоторые помещения президентского дворца.

Елисейский Дворец – резиденция президента Франции

История Дворца начинается в 1718 году, когда архитектор Арман Клод Молле (племянник Андре Ленотра – автора садов Тюильри, Елисейских Полей и парка Версальского дворца) продал принадлежавший ему земельный участок в предместье Сент-Оноре графу Д’Эвре. Контракт предусматривал, что Молле будет поручено строительство графской резиденции.

Строительство завершилось через четыре года. Ансамбль соответствовал архитектурной моде того времени: дворец был построен по центральной оси между полукруглым величественным двором (со стороны улицы), что указывало на престижное положение графа Д’Эвре, и регулярным французским садом (со стороны Елисейских Полей). Базовая планировка сохранилась и после всех перестроек.

Благодаря появлению этого архитектурного ансамбля уже в середине XVIII века о новом квартале современники заговорили как о самом красивом в столице.

После смерти графа дом был куплен фавориткой Людовика XV мадам де Помпадур. Лассюранс, ее любимый архитектор, переделал парадные покои и благоустроил второй этаж дворца. Сад обогатился новыми аллеями, каскадами, позолоченным гротом, лабиринтом.

Людовик XV унаследовал дворец, который таким образом стал королевской собственностью. Сначала особняк предоставили иностранным послам, а в 1765 году король разместил здесь для «любителей изящных искусств и любопытных» картины Жозефа Верне.

При Людовике XVI столичная элита устраивала в залах дворца сеансы магии и спиритизма. Затем он перешел к банкиру Божону, а от него – к герцогине Бурбонской, которая и дала ему нынешнее название.

В последующие годы дворец переходит из рук в руки и даже на некоторое время превращается в помещение для народных гуляний, тогда же он получил имя Елисейского дворца.

Последним частным владельцем знаменитого поместья стал маршал Франции Иоаким Мюрат. Он постарался вернуть блеск бывшему владению графа Д’Эвре, для этой цели были приглашены Бартелеми Виньи и Бартелеми Тибо. Это они создали Парадную лестницу и Картинную галерею (сегодня на ее месте располагается Зал Мюрата, где проходят заседания совета министров) и в очередной раз перестроили Малые апартаменты.

В 1808 году маршал передает дворец во владение императора – с этого момента история Елисейского дворца неразрывно связана с историей страны.

Наполеон живет здесь с марта 1809 года до начала Австрийского похода и возвращается в 1812-м. Здесь же, в Серебряном будуаре, он подписывает отречение от власти. Следующим жильцом дворца становится русский император Александр I, его сменяет герцог Веллингтон.

В 1853 году дворец предоставляют в качестве резиденции невесте Наполеона III, будущей императрице Евгении. Ради нее император решается на новую реконструкцию. После работ, проведенных под управлением архитектора Жозефа Эжена Лакруа, дворец принимает тот вид, в котором он предстает перед нами сегодня.

Кроме существенной внутренней перепланировки, сильно изменился и фасад главного подъезда, выходящий на улицу Сент-Оноре, его прорезали многочисленные окна, а ворота теперь сделаны в виде триумфальной арки. Все работы были закончены к открытию Всемирной выставки 1867 года, и Наполеон III принимал в нем русского императора Александра II, турецкого султана Абдул-Азиза и австрийского императора Франца-Иосифа.

Удивительным образом ансамбль совершенно не пострадал в период Парижской коммуны.

В 1873 году дворец окончательно становится официальной резиденцией Президента Французской Республики.

В связи со Всемирной выставкой 1889 года он подвергся очередной перестройке: создан Праздничный Зал. С тех пор и до времен Пятой Республики в здании не проводилось никаких капитальных преобразований, не считая его технического усовершенствования: проведены телефонная линия, электричество, центральное отопление. Генерал Шарль де Голль вернулся к классической планировке дворцов XVIII века. Комнаты второго этажа главного здания превратились в рабочие помещения, Позолоченный Зал стал кабинетом президента.

Последние крупные перемены в личных апартаментах были проделаны уже при президенте Франсуа Миттеране. Нынешний президент Жак Ширак решил оставить здание в неприкосновенности.

Личный кабинет президента находится в Золотом салоне, интерьер которого практически не менялся с 1861 года. Ш. Де Голль поставил в нем глобус, а Ж. Помпиду повесил на одну из стен картину Никола де Сталя.

В подземном помещении Елисейского дворца находится кабинет Юпитера, откуда президент может отдать приказ об использовании французских ядерных сил. Здесь установлены три телевизионных экрана для прямой связи между президентом, министром обороны и командованием стратегических воздушных сил.

В бывшем музыкальном салоне мадам де Помпадур заседает каждую среду Совет министров.

По установленному протоколу за «первым столом» Франции предусматривается 60 см пространства для каждого гостя. При приеме особо важных персон добавляется еще 10 см, а вместо стульев ставятся кресла. Обеденная посуда хранится в особой комнате в 35-и деревянных сундуках, в специальных кожаных контейнерах и в ящиках многочисленных комодов.

Шеф-повар Елисейского дворца ведет картотеку меню, чтобы избежать повтора блюд для посетителей, которые обедают здесь не в первый раз. Согласно протоколу, обед не должен длиться больше одного часа и пяти минут.

Вдоль восточной стороны Елисейского дворца проходит авеню Мариньи. В 1848 году на ней жил Александр Герцен, написавший здесь свои «Письма из авеню Мариньи» о революционных событиях во французской столице.

К сожалению, Елисейский дворец – одна из тех немногих парижских достопримечательностей, которые почти недоступны простым смертным. Он открывает свои двери для широкой публики только раз в году, когда представляющие историческую ценность памятники архитектуры становятся доступными для любого желающего.

Большой и Малый дворцы 1900 года

Большой дворец

Всемирная выставка 1900 года в Париже стала для города огромным событием и в истории искусства, и в истории градостроительства. В связи с выставкой в Париже были построены памятники и сооружения, стиль которых отличался эклектичностью и вычурностью. Именно эти характеристики применимы к двум прилегающим друг к другу зданиям – Малому и Большому дворцам – грандиозных пропорций, с мощными колоннадами, фризами и скульптурными композициями.