Текст книги "Фонарик (сборник рассказов)"

Автор книги: Елена Верейская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

А в прихожей в широком тамбуре между массивными дубовыми дверьми стоял Петя и с замирающим сердцем ждал.

Внизу, у широкой стеклянной двери на бульвар, восседал величественный бородатый швейцар Спиридон и скучал. Заснеженный бульвар был ещё пустынен. Вдруг к подъезду подкатил «лихач» – так назывались дорогие извозчики с прекрасными лошадьми и нарядным экипажем. Кучер сразу осадил серого в яблоках рысака. Спиридон тотчас же с угодливой готовностью поднялся со стула. Из саней, откинув меховую полость, вышел высокий, хорошо одетый молодой человек, с небольшим чемоданом в руке, и направился к двери. Спиридон почтительно распахнул её.

Человек вошёл и, остановившись перед швейцаром, спросил:

– Скажи, любезный, квартира князя в котором этаже?

– Второй этаж, в квартире номер два живут их сиятельство, – залебезил швейцар. – А вы не с поезда ли изволили прибыть, что так рано?

– Угадал, любезный, прямо с поезда. Я племянник князя, приехал погостить.

– Милости просим! То-то радость их сиятельству!

Разрешите, ваше сиятельство, чемоданчик донесу! – бросился швейцар к молодому человеку.

– Не надо, любезный, он не тяжёлый, – спокойно возразил незнакомец и стал не спеша подниматься по лестнице.

Петя услышал шаги и взял пакет в руки. Сердце его стучало так, что ему казалось – и на лестнице слышно… Шаги остановились, раздался еле уловимый стук в дверь. Петя дрожащими руками отпер английский замок, приоткрыл дверь – да так и обмер. Перед ним стоял шикарный барин в нарядном пальто, фетровой шляпе и коричневых лайковых перчатках. Но барин улыбнулся одними глазами – и Петя по улыбке узнал дядю Егора.

Дядя Егор вошёл в прихожую, огляделся, раскрыл пустой чемодан. Петя подал узел. Действовали молча, спешили. Укладывая книги и листовки, дядя Егор шёпотом выругался:

– Руки в этих чёртовых перчатках как чужие!

Затем он запер чемодан и крепко пожал руку Пете.

– А теперь выпусти меня.

– А как же… Спиридон?..

– Не волнуйся, всё в порядке, – улыбнулся Егор, ступил через порог и, прежде чем дверь закрылась за ним, очень громко произнёс:

– Извините за беспокойство! Глупая какая ошибка вышла! – И он стал медленно спускаться с лестницы.

Петя неплотно закрыл за ним дверь и прижался ухом к щели.

«В чём дело?» – с недоумением подумал швейцар, услышав голос незнакомца и его спускающиеся шаги. На повороте лестницы молодой человек остановился, не спеша закурил и снова стал спускаться.

Спиридон поднялся со стула, с подобострастной улыбкой вопросительно глядя на раннего гостя. Тот остановился перед ним и засмеялся:

– Ошибка, любезный, вышла. Мне нужно к князю

Мещерскому, а извозчик меня совсем к другому князю привёз! Улицу помнил, а номер дома забыл. Зря только людей в такую рань побеспокоил!

– Так точно-с, – захихикал швейцар, – это дом их сиятельства князя Путятина, номер восемь. А дом их сиятельства князя Мещерского в самом конце улицы, номер сорок пять.

Улыбаясь, незнакомец двинулся к двери. Спиридон быстро распахнул её и вышел вслед за гостем.

– Не туда, братец, меня завёз! – сердито сказал приезжий извозчику. – Зря из-за тебя людей побеспокоил! Города своего не знаешь!

– Простите, барин, напутал! Садитесь, пожалуйста! – И «лихач» поспешно откинул полость.

– Вези в дом сорок пять, бестолковая голова! – проворчал «княжеский племянник».

Кучер тронул вожжи, лошадь рванулась, и сани понеслись… но не к дому князя Мещерского, а туда, где Егора с беспокойством ждали товарищи.

* * *

В тот же день убого одетый мужичок ехал в поезде дальнего следования. Вагон третьего класса был битком набит. Мужичок курил махорку, говорил с соседями о своих крестьянских бедах, а над ним, на полке для вещей, лежала небрежно заброшенная, затасканная холщовая мужицкая котомка. И никто не подозревал, какой драгоценный груз находится в ней. «Мужичок» вёз в деревню среди другой политической литературы большевистскую газету «Искру» – «Искру», из которой должно было разгореться пламя социалистической революции.

Ласточка

Усадьба помещика и фабриканта Рыжова отстояла от его фабрики всего на полтора километра, но хозяин не привык ходить пешком. Утром кучер Григорий отвозил его на фабрику в удобной коляске, а к вечеру приезжал за ним.

Лошадей у Рыжова было много, но ездил он только на своей любимице – вороной, тонконогой и горячей Ласточке.

Однажды – это было летом 1907 года – кучер Григорий чистил в дверях конюшни Ласточку. Кобылица нетерпеливо перебирала ногами, но два ремня, протянутые с двух сторон от недоуздка к притолокам двери, держали её на месте.

Сынишка Григория, восьмилетний Гришутка, бегал во дворе и вдруг увидел возле конюшни дядю Серёжу – старого дружка отца, рабочего с фабрики Рыжова.

Из разговора старших Гришутка знал, что на фабрике забастовка и полиция уже арестовала «зачинщиков». Он подбежал поближе, чтобы послушать, о чём будет говорить отец с дядей Серёжей.

– Какие новости? – тихо спросил отец, продолжая водить скребницей по лоснящейся спине Ласточки.

Дядя Серёжа огляделся, зашёл в конюшню и стал за дверью, чтоб его не видели со двора.

– Бастуем, – сказал он так же тихо, – человеческой жизни добиваемся! Управляющего и мастеров – тех, что не с нами, – на тачке с фабрики вывезли. Сами – ворота на запор! – Дядя Серёжа засмеялся. – На свою голову обнёс хозяин фабрику заборищем! Да ещё гвоздей сверху понатыкал! Поди достань нас теперь!

– Та-ак, – ещё тише произнёс отец и, помолчав, сказал: – Слышал я, хозяин грозил: если не прекратите забастовку, завтра к вечеру казаков на фабрику пригонят.

– Того и ждём, – прошептал Сергей, – и ружей на такой случай запасли, да только…

Но тут Григорий вдруг увидел сынишку.

– А ну-ко, Григорий Григорьевич, нечего тебе тут делать, ступай-ка, ступай!

Гришутка нехотя отошёл, но, только отец отвернулся, снова на цыпочках подкрался к двери.

– Хозяин сам их вам привезёт. Сам! Понятно? – говорил отец.

– Как так? – удивлённо спросил Сергей.

– Увидишь. Чуть стемнеет, неси сюда весь запас.

Они ещё пошептались недолго.

– Ну, – весело сказал дядя Серёжа, – если выйдет дело, зададим же мы перцу и хозяину и полиции!

Гришутка из всего этого разговора понял только одно: рабочие зададут перцу полиции! Забыв об отце, он на радостях сунул два пальца в рот и свистнул. Только на днях научили его деревенские ребята так лихо свистеть!

И тут – как взовьётся на дыбы испуганная свистом Ласточка! Один из ремней оборвался, Ласточка бросилась боком из конюшни, Григорий едва успел её схватить под уздцы и всей тяжестью тела повис на недоуздке. Ласточка храпела, била ногами, косилась горящим чёрным глазом на остолбеневшего от испуга Гришутку.

– Ну-ну, глупая! Ну, чего вообразила! Дурака-мальчишки испугалась! – успокаивал её Григорий, ласково гладя ладонью по крутой шее. – Нервная! – с восхищением сказал он Сергею. – Да зато умница! Порядок знает. Мне и править ею не надо. Как вылетит со двора – да одним духом до фабрики. Влетит в фабричные ворота – я и вожжами не шевельну, – встанет сама перед дверью конторы как вкопанная!.. Отцепи-ко ремень, введу её в стойло.

Дядя Серёжа взял Ласточку под уздцы с другой стороны. Дрожа всем телом и раздувая ноздри, кобылица продолжала плясать, пока её вели в денник.

Гришутка, полуоткрыв рот, всё стоял на месте.

– А-а, ты ещё тут? – увидел его отец, выходя из конюшни. – Будешь мне лошадей пугать! Уши оборву, пострелёнок! – И он двинулся было на Гришутку, но тот увернулся и вмиг исчез за углом конюшни. Отцу, когда сердит, лучше под руку не попадаться! Где бы спрятаться? Да так, чтобы папка не нашёл, пока у него сердце не отойдёт. Домой идти нельзя…

Гришутка незаметно скользнул в приоткрытую дверь каретного сарая, залез под коляску и притаился. Поди-ко найди! Он свернулся калачиком на холодном, шершавом полу и скоро задремал, а когда открыл глаза, было уже совсем темно.

Дрожа всем телом от озноба, он поднял голову и прислушался. Где-то близко раздавались шаги и совсем тихие голоса. Дверь скрипнула приотворясь. Вошли двое и направились прямо к коляске. Гришутка весь сжался на полу – ни жив ни мёртв, – стараясь не дышать…

– Вот эта, – услышал он голос отца. – Поднять сиденье, под ним ящик. Туда и положим.

– Ловко придумал! – отвечал другой вошедший, и Гришутка узнал голос дяди Серёжи. – Только, Гриша, смотри не попадись! А то и нас не выручишь, и сам в тюрьме насидишься.

Григорий усмехнулся.

– Чудной ты! Неужто хозяин в ящик под сиденьем полезет; на что ему? – Он встал на подножку и поднял мягкое сиденье: – Клади!

Дядя Серёжа обошёл вокруг коляски, встал на другую подножку, и что-то очень тяжёлое стукнуло о дно ящика под сиденьем прямо над головой Гришутки. Звякнули рессоры.

– Вот и ладно. Дойдёт к вам в целости, а уж достать – ваше дело, – сказал отец, и оба вышли.

Фу, пронесло! Гришутка с облегчением вздохнул. Теперь его заедало любопытство. Что спрятали они под сиденьем?!

Гришутка осторожно вылез из-под коляски, встал на подножку и, натужась, приподнял сиденье. Сунул под него руку, и пальцы наткнулись на неотёсанную крышку деревянного ящика. Попробовал сдвинуть. Ого, какой тяжёлый, не поддаётся!

Он опустил сиденье и скрепя сердце побрёл домой. Нагорит от папки!.. Но дома всё обошлось без шума. Мать хлопотала у печки, отец не сказал ни слова. Лицо его было сурово и озабоченно. Забыл, видно, про Гришуткины уши!..

* * *

Утром, проснувшись, Гришутка натянул штанишки, поплескался у рукомойника и выбежал во двор.

Это был обширный, покрытый зелёной травкой так называемый «красный двор» помещичьей усадьбы. В глубине его стоял двухэтажный господский дом, а за ним виднелись деревья старинного парка. Кругом двора располагались «службы»: ледник, сараи, амбары, конюшня и избы, где жили работники усадьбы.

И, как всегда, в это утро у широкого парадного крыльца господского дома Гришутка увидел запряжённую в коляску Ласточку. На козлах сидел в нарядном кучерском кафтане отец с вожжами в руках и ожидал хозяина.

Мальчик знал: вот сейчас выйдет хозяин на крыльцо, за ним, позёвывая, выйдет хозяйка в широченном пёстром капоте: хозяин вскочит в коляску и сердито скажет:

– А ну, пошёл!

Ласточка рванёт с места и, широко выбрасывая тонкие, стройные ноги, крупною рысью понесёт коляску в настежь раскрытые ворота в том конце двора. А хозяйка будет стоять на крыльце и махать вслед кружевным платочком. Сколько себя помнит, каждое утро наблюдал Гришутка эту картину.

Но сегодня всё вышло по-иному. Правда, хозяин с хозяйкой появились на крыльце, но хозяйка была одета, видно, в дальнюю дорогу и несла в руке саквояжик. Лицо её было хмуро и заплакано. Вслед за ними вышел на крыльцо лакей с двумя чемоданами в руках.

Гришутка увидел, как папка с беспокойством оглянулся на крыльцо. А хозяин сошёл с лестницы и приблизился к кучеру.

– Сегодня на фабрику не еду, – резко сказал он. – Пусть прекратят забастовку. А не прекратят, – я им покажу, как бунтовать!.. Отвезёшь, Григорий, сейчас барыню в город к её мамаше…

Гришутка смотрел на отца. Лицо папки было спокойно, но чуть побледнело.

– А Ласточка? А коляска? – спросил кучер.

– Останешься пока в городе, будешь ждать. Как расправлюсь с бунтовщиками, дам тебе знать; привезёшь барыню обратно. – И, обернувшись к лакею, Рыжов приказал: – А ты, Василий, поставь пока чемоданы, беги наверх, мелкие вещи принеси. Положишь их в ящик под сиденьем.

Он не спеша вернулся на крыльцо и заговорил с хозяйкой.

Гришутка снова взглянул на отца, и вдруг ему стало страшно, – он сам не понимал почему. Папка смотрел на него в упор и как-то странно одним глазом подмигивал ему, сложив губы дудочкой.

– Чего ты? – оторопело пробормотал Гришутка.

Намотав вожжи на левую руку и сдерживая ими

Ласточку, Григорий соскочил на землю и стал возиться у сиденья коляски.

– Ишь ты, не приподнять никак, – с досадой сказал он хозяину, – забухло сиденье-то, видно!

Он повернул к сынишке бледное, как полотно, лицо и снова подмигнул ему и вытянул губы дудочкой.

И тут Гришутка вспомнил!.. Вспомнил всё, что было вчера! «Попадёшься – насидишься в тюрьме…» – словно услышал он голос дяди Серёжи. Ящик под сиденьем!.. А с лестницы уже бежал с вещами Василий.

Какой-то буйный восторг залил вдруг всё Гришуткино существо, – он понял папку! И, сунув два пальца в рот, он свистнул так пронзительно, как ему ещё ни разу не удавалось свистнуть.

Ласточка дико рванулась с места.

– Стой!.. Стой!.. – закричал Григорий, падая. Вожжи тащили, волокли его по дороге, но шага через три он выпустил их из рук, а сам остался лежать у ног остолбеневшего Гришутки.

Ласточка карьером вынеслась в раскрытые ворота.

На крыльце истошно вопила хозяйка, что-то кричал лакей Василий; Григорий с трудом поднимался с земли.

– Чего стоишь?! Бери Копчика, скачи, догоняй! – кричал ему хозяин.

Гришутка растерянно оглянулся, – лакей Василий бежал к нему. Гришутка как зачарованный стоял на месте и смотрел на отца. Тот, сильно хромая, бежал к конюшне, и снова глаза отца и сына встретились. И на этот раз оба, не произнеся ни звука, поняли друг друга.

«Не выдавай!» – требовали глаза отца.

«Не выдам!» – ответили глаза сына.

* * *

Ласточка, обезумев от ужаса, вынеслась за ворота и помчалась карьером по дороге, вся в мыле, с раздувающимися ноздрями, с заложенными назад ушами. Но, не слыша за собой погони и нового свиста, она понемногу успокоилась и постепенно перешла с карьера на свою обычную размашистую рысь.

Ещё издали увидел её с вышки над забором фабричный сторож. Он сбежал вниз и широко распахнул ворота. И, когда Ласточка влетела во двор, он сразу же захлопнул их и запер на все засовы. Лошадь привычно остановилась у подъезда конторы. Изумлённые рабочие обступили коляску. Что это значит? Почему Ласточка прибежала одна?

Но теряться в догадках было некогда. Подошёл Сергей, поднял сиденье, достал небольшой, очень тяжёлый ящик и вскрыл его.

В ящике были патроны.

– Подходи по очереди, – скомандовал он. – Раздавать буду.

В эту минуту сторож крикнул с вышки:

– Григорий скачет вдогонку!

И перед Григорием гостеприимно распахнулись ворота – и снова наглухо закрылись. Григорий соскочил с Копчика, привязал его к коляске сзади и взобрался на козлы.

– Что же ответите хозяину, братцы? – спросил он, заворачивая Ласточку к воротам. – Требует прекратить забастовку.

– А то и скажи ему, – наперебой заговорили рабочие. – Будем бастовать, покамест арестованных не выпустят… пока уволенных обратно не примет… Управляющего пусть к чёрту гонит!.. Штрафы пусть отменит!..

– Ясно, – сказал Григорий, – стало быть, вечером ждите казаков в гости.

– А милости просим!.. Сумеем встретить!..

Распахнулись ворота, Ласточка стрелой вылетела на дорогу; и снова загремели на воротах изнутри тяжёлые засовы.

* * *

Тем временем Гришутка стоял перед хозяином. Рыжов сидел на крыльце, держа Гришутку за плечи, и крепко сжимал своими коленями его тоненькие коленки.

– Зачем свистнул, говори! Или, может быть, научил кто, а? Говори, иначе несдобровать! – строго допрашивал хозяин. Гришутка смотрел прямо в его холодные глаза. У, какой злой, страшный!.. Но всё равно, – папку выдавать нельзя!

– Ребята… деревенские… свистеть научили, – робко пролепетал он.

– Да я не про то, дурак! Около Ласточки зачем свистнул? Подучил кто?

– Никто не подучил… я сам…

– А зачем?! Говори, зачем?

И вдруг, неожиданно для самого себя, Гришутка догадался, как сказать.

– А ни за чем… У меня всё не выходило… ребята учили, учили… я пробовал, пробовал, всё не выходит… а тут вдруг и вышло… я же не нарочно…

– Врёшь, не проведёшь! – заорал Рыжов. – Рабочие подучили, чтоб сегодня на фабрику не приехал! Называй, кто именно!

Но Гришутка твёрдо стоял на своём: не выходило, а тут вдруг вышло!.. Он весь дрожал, голова его кружилась всё сильней, он говорил заикаясь, но сердце его ликовало: не догадывается хозяин! Не посадят папку в тюрьму!

– А ну-ко, пойдём! Заговоришь ты у меня! – И хозяин поволок Гришутку в дом. Ухмыляющийся лакей Василий шёл за ними.

В гостиной полулежала в кресле хозяйка и стонала. Горничная Глаша растирала ей чем-то пахучим виски. Рыжов протащил мимо них Гришутку и втолкнул в свой кабинет.

– А ну, Василий, развяжи ему язык! – приказал он и вышел в гостиную.

– Скажешь, парнишка, – зашептал вкрадчиво и ласково на ухо Гришутке Василий, – пальцем тебя не трону и пряников дам. Вкусные у меня пряники! Ты мне только скажи, – кто научил? Имя назови! Ну? Имя!

– Никто не подучил… Не выходило… а вдруг вышло, – упрямо твердил Гришутка.

– Ладно же! Небось сейчас заговоришь!

И не успел Гришутка опомниться, как его голова оказалась крепко зажатой между коленками Василия. В ушах зашумело, стало страшно, – ведь дома его никогда не пороли… После первого же хлёсткого удара Гришутка громко заревел, не столько от боли, сколько от обиды.

– Ну, – жёстко сказал Василий, ещё туже сжав коленями голову Гришутке, – говори, – кто подучил? Имя?

– Не… вы… ходило… а тут вышло… – захлёбываясь плачем, бормотал Гришутка.

– Ну, брат, не взыщи, придётся ещё наддать, – сказал Василий. У Гришутки потемнело в глазах, но тут чьи-то сильные руки вырвали его у Василия.

– Не смей! У, изверг! Господский прихвостень! – услышал он над собой горячий шёпот горничной Глаши. – Не видишь, ребёнок чуть не без памяти! – Она подхватила Гришутку на руки и быстро двинулась к другой двери из кабинета. – Пойдём, я тебя чёрным ходом к мамке снесу… У, ироды проклятые, погодите же!..

Это было последнее, что услыхал Гришутка. Он и в самом деле потерял сознание.

* * *

Хозяйка ехать в город на «сумасшедшей» Ласточке отказалась. Её увезли на другой лошади.

А на Ласточке Григорий в тот же вечер повёз хозяина на фабрику. Рыжов ехал не один. Рядом с ним сидел в коляске казачий офицер. Его сотня скакала сзади на почтительном расстоянии.

Офицер говорил без умолку. Григорий не пропустил мимо ушей ни одного его слова.

А тот хвастался:

– Я, ваше степенство, с этими бунтовщиками в два счёта справлюсь, не впервой. Мои казаки – орлы! В нынешнем году, изволите знать, по всей губернии мужики бунтуют. Сколько усадеб пожгли! А не дале как вчера в соседней волости у фабриканта Птицына бой был.

– Что-о?! – испуганно переспросил Рыжов.

– Форменный бой! – расхохотался офицер. – Забастовали рабочие. Хозяин меня с сотней вызвал: усмирите! А те не сдаются! Забаррикадировались на фабрике! Пришлось штурмом фабрику брать! Да-с, штурмом! И что бы вы думали! Ружьишек-то у голодранцев нет: защищаться нечем. Так они, прежде чем сдаться, вдребезги фабрику разнесли!.. Ну, уж и было им! Ни один не ушёл! И вашим то же будет!

– Гм… знаете ли, это… не очень меня устраивает… – пробормотал Рыжов и угрюмо замолчал.

– А что? Неужто бунтовщикам уступите? – полюбопытствовал офицер.

Рыжов не ответил. Он мучительно прикидывал в уме, – как быть?.. Конечно, бунтовщиков постреляют, засадят в тюрьмы, выпорют… Ведь восстания в конце концов везде подавляются… Но усадьбы-то уже сгорели!.. Но Птицыну-то придётся фабрику заново оборудовать!..

А офицер всё продолжал хвастаться и убеждать Рыжова не уступать забастовщикам.

Подкатили к фабрике. Её дубовые ворота оказались на запоре. На вышке похаживал дежурный патруль – двое старых рабочих. Офицер, придерживая саблю, выскочил из коляски. За ним вышел и Рыжов. Григорий отъехал чуть в сторонку.

Офицер приказал сдаваться. За воротами раздался сдержанный гул и стих. Старики спокойно глядели с вышки.

– Хотите быть взятыми штурмом? – зло и весело крикнул офицер.

– Берите штурмом! – загудела толпа за воротами. – Терять нам нечего!.. Мы будем отстреливаться!..

Сзади с цокотом подоспела казачья сотня.

Рыжов схватил офицера за локоть.

– Ваше благородие, – зашептал он ему на ухо, – донесли мне верные люди: есть у них оружие, а патронов нет! Вы действуйте быстрее, чтоб не успели попортить станки! – И уж полным голосом Рыжов злорадно крикнул толпе – Стреляйте, голубчики, стреляйте!

В ответ из-за ворот грянул ружейный залп.

Ласточка взвилась на дыбы, Григорий едва удержал её. Рыжов так и застыл с разинутым ртом.

– Приготовьтесь ломать ворота! – скомандовал офицер казакам. Те стали соскакивать с коней.

– Стой! Погодите! Погодите! – в ужасе заорал Рыжов. Он кинулся к воротам и прикрыл их широко расставленными руками. Он уже как бы увидел метнувшуюся к станкам беспощадную в своём гневе толпу… Есть у них патроны!.. Пока одни будут отстреливаться, другие успеют всё разнести!.. – Погодите! – исступлённо кричал Рыжов. – Не сметь! Не дам своего портить!..

Казаки были отосланы. Они ускакали вместе со своим разозлённым офицером. Рыжов согласился на уступки. Рабочие победили!

Когда Григорий вбежал в свою комнатушку, его встретила заплаканная жена.

– Тише!.. Без памяти он… Горит весь…

Гришутка метался на койке и еле внятно бормотал:

– Не выходило… а тут вышло…

Григорий осторожно взял его на руки.

– Сынушка!.. Сыночек!.. – шептал он, прижимая мальчика к груди. Гришутка понемногу утих.

Утром он пришёл в себя и открыл глаза. Мать сидела рядом и шила. Отца в комнате не было. Гришутка долго не мог сообразить, что с ним. Сознание возвращалось медленно.

И постепенно Гришутка вспомнил всё.

– Мама! – позвал он тихо.

Мать вскрикнула от неожиданности да так и бросилась к нему.

– Очнулся! Дитятко! – всхлипывала она, обнимая сынишку.

– Мама!.. Где папка! Не в тюрьме?

– Господь с тобой, что ты, – испуганно прошептала мать.

– А где же он?

– Да повёз хозяина на фабрику.

Гришутка с облегчением вздохнул и сладко потянулся.

– Я спать хочу, – пробормотал он в полузабытьи.

– Ну и спи! Спи, поправляйся, родненький!

Мать бережно укутала его одеялом, и он заснул спокойным, здоровым сном.