Текст книги "Фонарик (сборник рассказов)"

Автор книги: Елена Верейская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Е.Верейская
Фонарик
(рассказы)

ОБ АВТОРЕ

Елена Николаевна Верейская родилась в 1886 году в семье профессора-историка Н. И. Кареева в Петербурге. Здесь она окончила гимназию, а затем и Высшие (Бестужевские) женские курсы. В те годы она писала лирические и революционные стихи. В 1910 году в журнале «Вестник Европы» было напечатано её первое стихотворение.

С 1917 по 1922 год Елена Николаевна живёт в деревне. Жизнь в деревне обогатила писательницу новыми впечатлениями и наблюдениями. Она занимается крестьянским трудом, работает библиотекарем в сельском Народном доме, руководит двумя драматическими кружками – взрослых и школьников, пишет пьесы для младших школьников.

После возвращения в Петроград Елена Николаевна с 1923 года принимает активное участие в «Кружке детских писателей», которым руководил С. Я. Маршак.

Первые посещения кружка определили дальнейший путь Е. Н. Верейской. Она твёрдо решает посвятить себя детской литературе. Её стихотворения и рассказы для детей печатались в журналах «Чиж» и «Ёж», «Пионер» и «Костёр». Лучшие произведения– «Дворовый Пашка», «Бесик», «Таня-революционерка», «Джиахон Фионаф» – неоднократно издавались отдельными книжками.

В послевоенные годы она написала повесть «Три девочки», создала два произведения для сборника историко-революционных рассказов – «Памятный день» и «В те годы» – об участии подростков в революционной борьбе 1905–1917 годов.

В 1959 году в издательстве «Детская литература» вышла в свет новая книга писательницы – повесть о мальчиках «Отава», а в 1966 году, незадолго до её смерти, – последняя книга «Внучка коммунара».

Свыше сорока лет писала книги для детей Елена Николаевна Верейская.

Фонарик

То, что я хочу рассказать, случилось очень давно, в самом начале двадцатого века. Наша семья жила тогда на окраине города, в маленькой, почти до окон ушедшей в землю лачуге. Отец и мать работали на большом казённом заводе, а я, четырнадцатилетний мальчишка, – на маленькой фабрике купца Золотихина. Дома хозяйничала десятилетняя сестрёнка Валюшка.

Не знаю, где и когда познакомился мой отец с молодым рабочим Крутовым, но как-то так вышло, что Крутов начал часто к нам заходить. Вскоре он тоже поступил на золотихинскую фабрику.

На работе был Крутов молчалив и старателен, но дома у нас весел и разговорчив. Особенно нравилось мне, когда он начинал высмеивать хозяев, а то и самого царя. Отец и мама обычно внимательно слушали его, но разговоров этих не поддерживали… И я понимал почему. Они ещё присматриваются к нему, – что за человек? Изучают его.

На другом краю города жил мой дед, отец мамы. Иногда мать пекла незатейливый пирожок и вечером посылала нас с сестрёнкой отнести гостинец дедушке. Мы с радостью бежали к старику, так как оба любили его.

Валюшка ничего не подозревала, я же каждый раз догадывался: ага, нас отсылают… Значит, вечером конспиративное собрание заводского кружка в нашей избушке будет.

Я знал, что эти собрания устраиваются каждый раз в другом месте, чтобы полиция не напала на след. Но о том, что я понимаю, в чём дело, я не говорил никому, даже отцу.

Как-то раз, когда Крутов только что ушёл от нас, отец сказал маме:

– Да, дельный, кажется, парень…

– Дельный, – согласилась мать, – и закалка в нём уже видна…

А Валюшка вдруг вздохнула и сказала:

– А я его не люблю. Он нехороший.

– Вот как! – засмеялся отец. – Он тебя балует, конфет тебе носит, а ты его не любишь…

Валюшка упрямо твердила:

– Нехороший он! Зачем моего Тузика в живот ногой пихнул?.. Тузик даже завизжал, бедненький!.. С тех пор Тузик на него всегда рычит!

– Дурак твой Тузик, – сказал я.

Валюшка ничего не ответила. А мать как-то очень пристально посмотрела на отца и говорит:

– А ведь скоро, через неделю с небольшим, бати моего именины. Валюшка, завтра у меня получка, купишь белой муки, спечём дедушке пирожок.

– Да, да, – сказал отец и с улыбкой посмотрел на маму, – дедушкины именины, как же!

«Ага! – подумал я. – Собрание будет…»

Но вслух я этого не сказал, будто ничего не понял.

* * *

Вскоре после этого, в воскресенье, Крутов с утра забежал к нам на минутку и принёс нам с Валюшкой подарки – Валюшке конфет, а мне карманный электрический фонарик. И обрадовался же я! Давно я мечтал о таком фонарике. Нажмёшь кнопку – ярко-ярко загорится, отпустишь – потухнет.

После обеда я побежал показать фонарик своему другу Васе. Вася жил неподалёку от нас, но на хорошей улице, в большом каменном доме. Когда я уходил от него, были уже сумерки. Вася проводил меня до прихожей и открыл дверь на лестницу. На лестнице было совершенно темно.

– Опять все лампочки украли, – сказал Вася, – даром что над нами полицейский пристав живёт, чуть не каждый день воруют!

Только я сунул руку в карман за фонариком, как где-то наверху открылась дверь и сердитый бас закричал:

– Чёрт знает что! Снова потёмки!

– Пристав! – шепнул Вася и поскорее неслышно закрыл дверь за моей спиной. Я прижался в угол тёмной площадки. Мне почему-то стало жутко.

– Эй! Есть кто на лестнице? Зажгите хоть спичку, чёрт вас дери! – снова раздался сверху бас пристава. Я молчал. И вдруг какой-то другой голос – голос, показавшийся мне странно знакомым, – ответил:

– Не беспокойтесь, ваше благородие! Никого нет на лестнице. Да оно и лучше, что темно… Вот перила, ваше благородие!

Они стали спускаться и молча прошли мимо меня. Лестницей ниже оба – и пристав и тот, чей голос мне показался таким знакомым, – остановились.

– Ну, ладно, тут с улицы свет. Ты постой минутку, чтобы нас во дворе вместе не видели, – тихо сказал пристав. И ещё тише прибавил: – Смотри же!.. Чтобы всех…

– Будьте покойны, ваше благородие! Всех до одного заберём. Двадцатого числа… – так же тихо ответил другой.

Я всё. ещё стоял на месте, когда шаги и того и другого затихли внизу. Неужели?!. Не может быть!.. Это же был голос… Крутова!..

Да нет, не может быть!.. Мало ли людей с похожими голосами. Я, не зажигая фонарика, сбежал с лестницы и пошёл домой.

Прошло несколько дней. Крутов заходил к нам часто, всё такой же весёлый, разговорчивый. Как мог я принять за него того, на лестнице?! И я скоро забыл об услышанном в потёмках разговоре.

Однажды рано утром, когда все мы собирались на работу, отец сказал:

– Миша, повидай Крутова. Пусть придёт к нам сегодня вечером, к девяти часам. Только скажи так, чтобы никто не слыхал. Ну, да ты у меня молодец.

А мать напомнила Валюшке:

– Ставь тесто для пирога. Вечером отнесёте дедушке, а про меня скажете: занята мама, завтра на чёрствые именины придёт.

Я быстро бежал на работу. Было ещё темно. Рабочие толпой шли к фабрике. Кто-то положил мне руку на плечо. Я поднял голову. Рядом со мной шёл Крутов.

– Здравствуй! – сказал он. – А что, фонарик цел?

– Цел! – сказал я.

– А ну, покажи!

Я вынул фонарик из правого кармана брюк и показал ему.

– Молодец! – сказал он. Потом слегка наклонился ко мне и совсем тихо прибавил:

– Смотри на фонарик, будто мы о нём говорим. Что, отец не велел тебе ничего передать?

Мне вдруг почему-то стало неприятно… Что-то напомнил мне его шёпот…

– Велел… – тихо сказал я. – Велел приходить нынче к девяти…

– А куда? – тихо спросил Крутов. – Говори адрес, я запомню.

У меня захолонуло сердце. Я вспомнил!.. Не этот ли голос я слышал тогда на лестнице?.. «Будьте покойны, ваше благородие… Всех до одного… Двадцатого числа…» А какое же сегодня число? Ну да!.. Сегодня же именины деда… двадцатое!

Всё в один миг промелькнуло у меня в голове. Я чуть не задохнулся от испуга. Что же мне делать?!. Я нажал кнопку фонарика. Яркий свет блеснул мне в глаза.

– Чего же ты? – толкнул меня Крутов локтем. – Забыл адрес?

– Нет! – сказал я, глядя на фонарик. – Я… не забыл адрес… Я… просто думаю, как лучше объяснить… Знаешь переулок, соседний с нашим?

– Знаю.

– Он выходит на пустырь. На пустыре стоит старый, заброшенный дом. Там никто не живёт. Окна заколочены. Там и соберутся. Дверь будет заперта. Надо постучать три раза.

– Три раза?

– Три раза. Придёшь?

– Конечно, приду. К девяти вряд ли успею. Приду около половины десятого.

И он быстро пошёл вперёд.

* * *

Не знаю, как я работал в этот день. Мысли мои путались. Рассказать папе? Но я хорошо помнил, что отец недавно в моём присутствии говорил одному товарищу:

«Ты не смеешь никого обвинять в предательстве, не проверив. Это слишком страшное обвинение»… Ведь мог же я и ошибиться… «Смотри, чтобы всех», – сказал тогда пристав. А голос, правда очень похожий на голос Крутова, ответил: «Всех… двадцатого…» Мало ли о чём они могли говорить! И всё же… всё же хорошо, что я ему не сказал, что соберутся у нас! Но как же быть дальше?!

И вот, работая, я думал, думал, думал… И наконец решил: я проверю сам, а поможет мне Валюшка. Придётся рассказать ей обо всём… Но я был уверен в сестрёнке. Молчать она умеет,

Наш переулок, длинный и скучный, кончался тупиком. Он упирался в стенку сарая. Между сараем и высоким забором соседнего участка шёл узенький переулочек, выходивший на этот самый пустырь. Сейчас он весь был завален снегом, и лишь вдоль самой стенки сарая шла, как в траншее, тропочка, протоптанная ребятами. Когда я вернулся с работы, Валюшка с гордостью показала мне румяный пирог.

– Хорошо, – сказал я, – мы скоро пойдём к дедушке, только сначала идём со мной… Одевайся живей!..

– Валюшка, – сказал я, когда мы вышли из дому, – ты должна помочь мне проверить, провокатор Крутов или нет.

– А что такое «провокатор»? – спросила она.

– А это такой человек: притворяется, будто он заодно с рабочими, выведает у них всё, а сам их полиции выдаст.

– Да ну-у? – испугалась Валюшка. – Видишь, недаром его Тузик не любит!

– Нет, – сказал я, – может, я и ошибся. Надо проверить.

– А как?

– Увидишь. Пойдём в пустой дом. Я сказал Крутову, что собрание будет там.

Заброшенный дом уныло стоял посреди пустыря. Входная дверь висела на одной петле, внутри было холодно и грязно. Все ребята с ближайших улиц часто играли на пустыре, и я хорошо знал в этом доме каждый закоулок.

Мы с Валюшкой зашли в дом и плотно закрыли за собой дверь. Я с трудом отодрал от перегородки две доски и припёр ими дверь изнутри так, чтобы её нельзя было открыть снаружи.

Потом мы вылезли через маленькое разбитое окно чуланчика по ту сторону дома.

– А теперь говори, – сказала Валюшка, – как будем проверять?

– Вот что я придумал, – сказал я, – мы сбегаем ненадолго к дедушке, а к девяти часам вернёмся, и ты спрячешься где-нибудь возле самого нашего дома. Только в таком месте, чтобы хорошо видела лазейку на пустырь. Сейчас вместе и присмотрим местечко, ладно? А я – понимаешь? – спрячусь в самой лазейке и стану ждать. Спрячусь там за угол сарая. Как увижу, что Крутов идёт один, – значит, он честный человек. Тогда я выйду к нему и скажу: передумали, мол, наши, у нас собираются, пойдём к нам. А коли там, на лестнице, был он… Ну, тогда уж, верно, он не один придёт…

– А с кем? – шёпотом спросила Валюшка.

– Ясно, – с полицией…

– Ой! – вскрикнула Валюшка.

– А ты что думаешь? Ясно! Так вот, коли я увижу, не один идёт… я сейчас к выходу в лазейку с нашей стороны. Зажгу фонарик в твою сторону, да и помашу им в воздухе! Смотри, вот так! А ты, значит, коли увидишь: огонёк вертится…

– Сразу домой, да всё и скажу, да? – захлёбываясь от волнения, перебила меня Валюшка.

– Вот-вот! Поняла?

– Поняла!.. А ты-то сам тогда что?..

– Ну, я там уж посмотрю, что делать. А теперь бежим скорее к дедушке. К девяти нам надо быть на посту!

* * *

Дед очень нам обрадовался, только его огорчило, что мы пришли ненадолго.

– Мы, дедушка, завтра придём с мамой ещё раз, – утешала его Валюшка.

Мы оба сидели, как на иголках, и не спускали глаз с часов-ходиков. К девяти были уже на месте.

Дул резкий, морозный ветер. Небо было в тучах, но где-то за ними светила луна. И всё было хорошо видно.

– Знаешь что? – сказал я. – Садись здесь на завалинке и гляди в оба.

Переулок был пуст. Стараясь держаться в тени домов, я быстро пробежал его, зашёл за край сарая, прижался плечом к углу и стал наблюдать.

Кругом ни души. Только ветер со свистом носился по пустырю. Тучи снега поднимались там, где снег не был утоптан ребячьими ногами. Ветер врывался и в мою лазейку. Колкий снег обжигал мне лицо, пробивался в слишком короткие рукава пальтишка, сыпался за шиворот. Брр… Холодно! Я не отрывая глаз смотрел туда, откуда, по моим расчётам, должен был появиться Крутов.

Сердце тоскливо замирало. И вдруг я ясно представил себе весёлого, приветливого товарища Крутова, как он сидит у нас за столом и ругает царя, – и мне стало нестерпимо стыдно. Как мог я заподозрить его в такой гадости?! Голос… Какая чепуха! Мало ли голосов на свете! Эх, товарищ Крутов, и свинья же я перед тобой!..

Я начинал замерзать, ноги совсем застыли, зубы стучали. Никто не шёл. Неужели ещё нет половины десятого? Почему же не идёт Крутов?

Вдруг из-за угла старого дома – совсем не с той стороны, откуда я ждал, – показалась крадущаяся тёмная фигура. Я насторожился. «Ага, – подумал я, – это хорошо, что он такой осторожный, не переулком пошёл…» Человек остановился, огляделся. Мне было ясно видно каждое его движение. Я уже хотел выйти ему навстречу, как вдруг он взмахнул рукой и двинулся к двери дома. И сейчас же из-за того же угла появилась вторая фигура, третья… Люди шли молча, осторожной походкой, явно стараясь не шуметь.

Я обмер. И вдруг увидел, что из-за дома с противоположной стороны тоже появился человек. За ним ещё и ещё… Люди кольцом окружали дом.

Несколько мгновений я не мог шевельнуться от ужаса, я точно прирос к месту. А со стороны дома раздался стук.

Тук… тук… тук… Три раза.

Тогда я опомнился. Выхватив из кармана фонарик, бросился к выходу лазейки, нажал кнопку и бешено замахал фонариком. Но пальцы мои окоченели. Они не удержали фонарика. Он с размаху отлетел куда-то в сугроб.

Успела ли Валюшка заметить? Не замёрзла ли она там? Не убежала ли домой греться? Ведь маленькая ещё!..

Я выбрался из лазейки и, стараясь держаться поближе к заборам, со всех ног бросился домой.

* * *

Когда я вошёл, отец, полураздетый, стоял среди комнаты. Мама уже лежала в постели.

– Скорей раздевайся и ложись, – сказал мне отец, – они, конечно, сейчас сюда придут. А мы будто спим и знать ничего не знаем. И Крутова не знаем. Поняли?

– А у тебя… ничего нет? – спросил я. – А если обыск?..

– Что было, то сплыло. Ложись!

С русской печки свесилась голова Валюшки:

– Мишутка! Замёрз небось? Полезай сюда, здесь тепло!

Я быстро сбросил одежду на стул и залез на печку.

– Валюшка, расскажи, как ты?.. – спросил я, кутаясь в одеяло.

– Тихо, ребята, мы все спим! – вполголоса приказал отец, лёг в постель и потушил керосиновую лампу.

– Валюшка! – зашептал я на ухо сестре. – Расскажи! Замёрзла небось?

– У-у, как замёрзла! – зашептала мне на ухо Валюшка. – Сидела плакала… А уйти, знаю, нельзя! Вдруг слышу– бежит кто-то! Я так испугалась! А это Тузик меня нашёл! Вскочил на колени. Я плачу, а он языком слёзы мне с лица слизывает. Язык тёплый такой! Прижала я его к себе, согрел он меня немножко… Вдруг вижу – огонёк!.. Вертится!.. Я – бежать! Дома насилу выговорила: «Уходите все, сюда полиция придёт. Крутов выдал». Один по одному все ушли.

Я пригрелся на печке и, кажется, даже задремал. Разбудил меня осторожный стук в дверь – три раза – и неистовый лай Тузика.

* * *

– Кто там? В чём дело? – крикнул отец, как будто спросонья. За лаем Тузика я не услышал, ответили ли.

Отец накинул пальто, зажёг лампу и шепнул нам:

– Если это Крутов, мы его не знаем, поняли? Вы, ребята, будто спите! – И он пошёл в сени открывать дверь.

Тузик поджал хвост и забился под лавку. Я поспешно задёрнул занавеску над печкой и лёг так, чтобы незаметно смотреть сквозь щель.

Вошёл Крутов. Я сразу заметил, что он бледен и губы его чуть дрожат.

– В чём дело? – заговорил он, снимая шапку. – Не состоялось?

Тут только я обратил внимание на то, что отец не ставит лампу на стол, а продолжает стоять у двери, держа её в руке и глядя на Крутова недоумевающим взглядом.

– Что не состоялось? – спросил он.

– Да собрание.

– Какое собрание? Да вы к кому? Вы, видно, не туда попали!

Крутов напряжённо засмеялся:

– Брось шутить! Я ходил туда, не достучался. Отменили?

– Что отменили? Куда ходил? В чём дело? – недоумевал отец так естественно, что, несмотря на всю мою тревогу, мне стало смешно.

Крутов нахмурился:

– Да не валяй ты дурака! Или мне Мишка наврал?

– Какой Мишка?

– Какой! Ясно – твой.

– Есть у меня сын Мишка. Да вы-то его откуда знаете? И что вам здесь нужно вообще?

– Да брось ты дурить, чёрт! – разозлился Крутов. – Говори толком, наврал мне Мишка, что нынче собрание?

Отец не успел ответить, как мама вдруг открыла глаза, подняла голову с подушки и испуганно спросила:

– Что случилось? Кто это у нас?

– Да вы что? Обалдели оба? – Крутов резко повернулся к маме. – Ты что, Ивановна, меня не узнаёшь?

Мама смотрела на него широко раскрытыми, удивлёнными глазами и молчала.

– Будто и не пьяный, – произнесла она наконец, – а, видно, не туда попал. Ты к кому шёл-то, приятель?

– Да послушайте!.. – начал было Крутов, но громкий стук в дверь оборвал его. Он быстро обернулся к двери и изобразил на лице испуг.

– О, чёрт! – прошептал он. – А вдруг полиция…

«Ух ты, гадина! – хотелось мне крикнуть. – Ведь сам же привёл!»

Тузик снова залаял из-под лавки.

– Полиция? – закричала мама и поднялась на локте. – За тобой полиция? Украл, что ли, где, а к нам прятаться?

В дверь дубасили. Отец пошёл открывать. Крутов быстро шмыгнул за ситцевую занавеску, отделявшую кухню, словно желая спрятаться.

Дверь открылась.

Вошёл пристав и несколько городовых.

Пристав сразу же опустился на стул. По его лицу было видно, что он очень иззяб, очень устал и очень разозлён.

– Ну, так и есть! – закричала мама. – Ваше благородие, вы не этого ли ищете? Зашёл к нам сейчас какой-то черномазый, шапка высокая… Украл, что ли, где?.. Как вы застучали, испугался. «Полиция», – говорит… Вон там спрятался!

– Не то пьяный, не то сумасшедший, ваше благородие, – вполголоса заговорил отец, почтительно наклоняясь к приставу, – о каком-то собрании толкует. Шут его знает, что за человек.

– Обыскать! – крикнул пристав. – И гляди, чтоб никто не ушёл.

«Уйдёшь тут…» – подумал я. Я хорошо знал, что дом оцеплен кругом.

Городовые бросились выполнять приказание пристава, и двое из них молча выволокли из-за занавески Крутова. И снова мне стало смешно, до чего у них растерянные лица. Они, видимо, совершенно были сбиты с толку и не знали, как им вести себя.

– Ты кто таков? – грозно крикнул пристав.

«Ишь как разговаривает, – подумал я, – ну, да и мы не дураки!»

– Я… сюда в гости пришёл, – пробормотал Крутов. Как он был сейчас не похож на нашего весёлого гостя!

– В гости?! – закричала мама. – Это ночью-то?! Ваше благородие, да мы его знать не знаем…

– Молчать! – заорал на неё пристав. – Не с тобой говорят. Ты! – ткнул он пальцем в сторону отца. – Это что за человек?

– Кто же его знает, ваше благородие, – очень спокойно ответил отец, – я ничего не понимаю. Только вот сейчас застучал к нам, я открыл, а он про какое-то собрание спрашивает… Будто и не пьян, а может, впрямь сумасшедший..

– Эй, обыскать хорошенько всё помещение, все вещи! Да живей! – крикнул пристав.

Обыск, очень тщательный, длился недолго. Изба была маленькая, вещей мало, искать особенно нечего. Пока городовые рылись в наших пожитках, все молчали. Мама под одеялом накинула на себя платье и встала. Кровать тоже обыскали.

Я поспешно закрыл глаза, – один из городовых лез на печку.

– Ваше благородие, тут двое ребят спят.

– Разбудить! – приказал пристав.

Городовой начал меня расталкивать.

– Что?.. На работу пора?.. – словно спросонья, забормотал я, потом протёр глаза, сел и с удивлением уставился на городового.

Пристав встал со стула и подошёл к печке.

– Знаешь этого человека? – спросил он меня, указывая на Крутова.

Я посмотрел Крутову прямо в глаза.

– А как же, ваше благородие, – сказал я твёрдо, – знаю, он на золотихинской фабрике, где и я, работает.

– Мишка, да ты что? – закричал Крутов, подходя ближе.

Пристав молча отпихнул его локтем.

– А к вам он ходит? – спросил он.

– К нам? Домой? Нет, ваше благородие.

– Однако же он твоё имя знает, – подозрительно сказал пристав, – как это, а?

– Так мы ж с ним в одном цеху, ваше благородие, – бойко возразил я, – мы ж там все друг дружку знаем! А его фамилия Крутов, я его тоже знаю.

– Врёт он, ваше благородие, – не выдержал Крутов, – все они врут, договорились… Дозвольте, вам всю правду скажу, как есть! Я у них чуть что не каждый день бывал. Этот самый Мишка меня на собрание звал.

– На какое собрание? – удивился я.

– Чего врёт?! Что нынче, воскресенье гулянки гулять? – возмущённо крикнула мама. – И когда это ты у нас бывал?!

– Доказать могу, ваше благородие! – закричал Крутов. – Я этому мальчишке фонарик электрический подарил! Поглядите сами, – вон его штаны лежат, а в правом кармане фонарик: зелёный, с белыми разводами.

Ух, и обрадовался же я тогда, что окоченевшие мои пальцы не удержали фонарика!

– Какой фонарик? – недоумевал я.

Пристав взял мои штаны со стула и вывернул оба кармана.

– Где же он, фонарик-то? – спросил он насмешливо. – Эй, вы! – обернулся он к городовым. – Не видали какого фонарика?

– Никак нет, ваше благородие! – хором ответили городовые.

В это время Валюшка открыла глаза, вскочила на колени и испуганно пробормотала:

– Мишка! Кто это такие?!

Услышав Валюшкин голос, из-под скамейки выскочил Тузик и радостно бросился к печке.

– А-а, – почти весело сказал пристав, – собачка!.. Уж она-то не договаривалась ни с кем! Говоришь, чуть не каждый день тут бывал? Стало быть, как свой. Собачка это хорошо понимает! А ну, погладь её!

Растерявшийся Крутов робко протянул к Тузику руку. Тузик поджал хвост, попятился, ощетинился, зарычал и цапнул его за палец.

Пристав захохотал. Потом сразу смолк, и жирное лицо его побагровело. Он всей тушей повернулся к Крутову.

– Ваше благородие… – начал было тот.

– Молчать! – заревел пристав. – Не место здесь разговаривать. Хозяйка, очисти стол. Протокол буду писать.

Через несколько минут он молча двинулся к двери. Крутов, бледный, не поднимая глаз, шёл за ним. Когда дверь закрылась за последним городовым, я чуть не закричал от радости, но отец приложил палец к губам и глазами показал на дверь, – ведь там могли подслушивать.

– Что за чепуха! – сказал он очень громко. – С кем это нас спутали?

С тех пор никто из нас никогда больше не видел Крутова. Должно быть, полиция услала его куда-нибудь подальше от нашего городка. Или он сам убежал. Революционеры не щадили провокаторов.

А весной, когда растаял снег, я нашёл в проулочке свой фонарик. Он весь отсырел и заржавел. Я вышвырнул его в реку.