Текст книги "Не время для вечности (СИ)"

Автор книги: Елена Кречман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

'Реальность всегда так милостиво расставляет декорации. Мне гораздо проще снимать на улице, чем самому пытаться сымитировать истинную жизнь в трудоемкой постановке. Но тем не менее я занимаюсь этим.

Снимаю всех этих пустых красоток за деньги. Нравится ли мне это? Или я тоже порой теряю смысл, как тот странный человек за рулем раздолбанной тойоты?'

На этой мысли Ясона передернуло.

'Я гонюсь за ускользающей красотой мгновения, словно охотник, опьяненный жаждой крови, и это приносит мне удовлетворение, которого я не испытываю ни в какой другой сфере. И я ищу еще что-то, нечто томительное, зашитое в мое сердце. Понять бы, зачем мне все эти видения'.

Пока он размышлял так, глядя на унылый серый бетон забора напротив, приехал автобус, и Ясон, даже не спросив, в ту ли сторону он движется, прошел в салон и сел к окну.

Безмерно толстая женщина осталась сидеть на остановке. Ее лицо выглядело как застывшая маска, а глаза, похожие на рыбьи, совсем ничего не выражали.

Автобус тронулся, и Ясон стал смотреть вперед, позволяя своим мыслям спокойно течь в том же направлении.

Рисует

Иша рисовала с рождения.

'Наверное, я родилась уже с карандашом в руках', – шутливо писала она в своем блоге.

Мама рассказывала ей, что, когда рисовала акварелью, младенец-Иша подползала и залезала пальчиками в краски, а затем била по бумаге, производя высокохудожественные кляксы.

Рисование умиротворяло ее, и одновременно она могла проявлять тот удивительный мир фантазий, который был скрыт от глаз большинства.

Внутренние размышления, сны и впечатления преломлялись через внешнюю линзу реальности, и казалось, что ничто не сможет заменить это ни с чем не сравнимое удовольствие, когда умелые движения кисти выводят удивительный объем, а затем, следуя по пятам за линиями, формами, цветами – в бумажный мир входит жизнь.

Иногда, в спокойной тишине вечера или яростном шуме дня, ее пронзало невероятно томительное и сладостное ощущение, которое постепенно проявлялось, словно негатив, приобретая узнаваемые и четкие черты, будто раздвигая туманный занавес над будущей картиной.

В такие моменты ей казалось, что она вспоминает нечто давно забытое, то, чем она жила не в этой жизни, и это нечто ускользало от нее, как ловкая рыба в прохладной воде.

Уже две недели ее не отпускала картина: маленькая девочка сидит на краю высокой горы.

Она сидит спиной, но голова повернута на три четверти к зрителю и виден один раскосый по-монгольски глаз, а вдалеке, внизу, в степи, два войска на лошадях несутся друг к другу.

У одного из всадников в руках высокое древко, с привязанным на конце длинным красным стягом, который ритмично развевается на ветру и похож на яркую струю крови, освещенную поднимающимся из-за горизонта солнцем.

Когда она рисовала эту картину, шаг за шагом, мазок за мазком, то словно погружалась в транс и, очнувшись от усталости, сама удивлялась нарисованному.

Картины Иши всегда были наполнены мелко прорисованными деталями, символизмом, который тщательно трактовали особо внимательные зрители, и в этих деталях тихо пульсировала жизнь. Та особая, невероятная и вместе с тем простая жизнь, пробуждающая столь волнительные ощущения, что ее отчаянно хотелось узнать поближе.

Иша почти никогда не придумывала сюжеты произведений, они сами приходили, словно вежливые гости, и, благодарно принимая их, она просто бережно переносила на холсты и бумагу свои видения, так и рвущиеся поскорее проявиться в красочных и диковинных линиях.

Но сейчас она ощущала, как новая идея овладевает ею: горы, сад, домик и громадная волна фантастического цунами встает из-за гор, чтобы обрушиться затем вниз, смывая все на своем пути. Иша прикрыла глаза, раздумывая над картинкой.

Внутренним зрением она четко видела, что вода не поднимается снизу, а обрушивается сверху. Громадные волны низвергаются прямо с побагровевших небес.

Домик должен быть нарисован слева. Возможно, рядом с ним, в саду, будут стоять две фигуры, а может быть и нет? Она пока не знает. Многие детали приходят позже, только когда начинаешь рисовать.

Она быстро сделала пару набросков в большом скетчбуке с шероховатой светло-коричневой бумагой, на которую простой карандаш ложился с теплым шуршанием.

Чтобы лучше изобразить воду, открыла на планшете картины Айвазовского и долго изучала японскую гравюру 'Большая волна в Каганаве'.

Иша удивилась: она много раз видела эту работу, но только сейчас заметила, что разбушевавшиеся волны накрывают собой три длинных лодки с несчастными рыбаками.

Ее созерцательное состояние прервал неожиданный звонок в дверь. На экране видеофона Иша увидела Ассу:

– Открывай, подруга! – весело крикнула та.

Иша улыбнулась и открыла дверь. Подруга, ввалившись в коридор, сразу обняла Ишу:

– Мимо проходила, решила зайти, проведать мою художницу любимую.

Асса была на два года младше ее, но иногда Ише казалось, что она гораздо опытнее во многих вопросах. У нее были длинные жесткие черные волосы и голубые глаза с маленькими капельками карего цвета. О них один восторженный иностранец как-то говорил ей: 'so sweet'.

Несколько прядей были выкрашены ярко-голубым цветом, а на носу красовались круглые очки с черными непроницаемыми стеклами. На шее болтались громадные, беспроводные наушники, вместе с пятью цепочками разных размеров.

Асса была очаровательна, бесстыдна и почти всегда пребывала в состоянии разнообразных 'любовных войн', как она сама называла свои приключения.

Она скинула тяжелые ботинки на шнуровке, доходящей до самых колен и уселась в комнате на полу, скрестив ноги и расслабленно откинувшись на диван.

– Вчера с милой Машенькой моей гуляли, хороший денек был, целовались на набережной, – Асса всегда всех знакомых неизбежно снабжала местоимением 'мой', даже если человек и не был ей особенно близок, – а тебя мы что-то потеряли. Ты как вообще? Не прозябаешь? – говоря, она смотрела на Ишу с танцующими искорками веселья в глазах.

– Да хорошо все, но вчера был странный случай. Прогуливалась по городу и вдруг увидела в одном из моих любимых дворов симпатичного молодого человека, а рядом с ним громадную злую собаку. Когда он к ней повернулся – собака сразу набросилась и в руку укусила. А потом пес неожиданно убежал. Я сразу подбежала к раненому, вызвала скорую, под голову ему подложила шарф, пока ждали... Он все время был без сознания, потом только очнулся.

Асса смотрела на нее округленными глазами из-под очков:

– Ну ничего себе! А что дальше было?

– А дальше... Не знаю, я зачем-то поехала с ним в больницу. Потом ждала, пока врачи все сделают и сидела у его койки, пока он не очнулся, – когда Иша говорила об этом, взгляд ее стал туманным и отстраненным, словно погруженным в себя, – а еще, не знаю, говорить ли об этом... – Иша словно сомневалась, – в общем, я притронулась к его ране на руке. Ладно, забудь, не знаю, что со мной.

– Так, судя по твоему рассказу, дело нечисто, – Асса, как часто с ней бывало, отреагировала только на интересную для нее часть рассказа. – Парень, видимо, невероятно притягательный красавец или вовсе настоящий принц, раз наша снежная королева Иша поехала за ним, да еще и сидела рядом, ждала пробуждения!

– Странно, но мне показалось, будто мы знакомы с ним уже очень давно... – Иша хотела сказать что-то еще, но остановилась. Внутри она ощущала теплый маленький шар, который разливался по телу, когда в памяти всплывал облик Ясона, и она боялась потерять это трепетное и нежное чувство, словно его можно было утратить в откровенных разговорах с другими. Но опытная Асса, смеясь, и закатив в восторге глаза, воскликнула:

– Боже, да ты влюбилась, что ли, девочка? Мне просто невероятно не терпится взглянуть на него! Вы же обменялись телефонами?

– Да, и теперь я просто подожду, что будет дальше. А что там у тебя?

– Ну ты порадовала меня, подруга. Я тоже подожду, что там у вас дальше будет. Ты держи меня в курсе.

А у меня пока полный штиль, какое-то долбаное затишье. Машенька моя сказка, мой Алекс милашка, все радостные и влюбленные, в меня почему-то. А я и сама не знаю, чего хочу, – идиллии или войны. Ну, пока так живем. На завтра фотосет мутим, втроем записались.

Она хотела сказать еще что-то, но ее прервал хриплый голос из кармана – звонил телефон.

– Да. Ну что там у вас? Ага, хорошо. Приду, зайчики, ага.

Ладно, пойду я, держи в курсе событий, а меня мои вызывают, – сказав это, Асса встала и пошла натягивать высокие ботинки, которые Ише казались чересчур массивными и грубыми.

В одежде она любила воздушные платья нежных пастельных тонов с небольшой, трогательной вышивкой, дорогие льняные платья сложного кроя и изящные туфли на небольшом каблуке.

Иногда Иша надевала джинсы с кофтой, а на ноги дизайнерские кеды, но у нее волшебным образом всегда получалось выглядеть изящно.

После того как Асса вышла за дверь, Иша взяла большой пустой холст, который давно стоял в углу, ожидая момента, и быстро набросала карандашом эскиз будущей картины.

Она хотела отвлечься, но, захваченная нахлынувшим вдохновением, начала прорабатывать детали акриловыми красками. Постепенно проявлялись горы и вода, обрушивающаяся с неба. Дом она пока только слегка наметила светло-голубым пятном.

Читает

Дома Ясон быстро скинул одежду, вымылся под душем, стараясь не мочить повязку на запястье. Затем переоделся в чистое, достал из рюкзака книгу и положил на стол.

Сначала он хотел посмотреть отснятый накануне материал.

Карта памяти милостиво отдала снимки компьютеру. На первом кадре был мужчина-индеец в трамвае, затем шел кадр с фигурой, идущей вдоль стены и распугивающей голубей. За фигурой бежал большой пес, хотя при съемке Ясон его не видел.

Следующий снимок был сделан до того, как он зашел во двор и там тоже был большой пес.

Для редактирования Ясон выбрал 'индейца' и фигуру. Немного поработал с цветокоррекцией, добавил контраста и насыщенности фигуре, а 'индейцу' наоборот притушил тона. Сохранил и отправил по почте другу Мише: 'Хочу, чтобы эти снимки тоже были напечатаны в рамках выставки. Давай назовем ее 'Поймать носорога в асфальтовых джунглях'.

Снимки с остановки, которые он сделал после больницы, Ясон просто безжалостно удалил. Ему не хотелось снова смотреть на эту странную компанию.

Сделав это, он пересел на мягкий широкий диван серого цвета, взял в руки найденную книгу и открыл ее. Желтоватые страницы были исписаны ровным каллиграфическим почерком.

'Тот, кто родился, непременно умрет, а после смерти снова появится на свет. Это неизбежно, поэтому, исполняя свой долг, ты не должен предаваться скорби'

Бхагават-Гита,

глава 2, текст 27

В эру Шабда, на пятнадцатый лунный день, приближающий полнолуние, прекрасная царица Дити не находила себе покоя. Она прохаживалась по великолепным залам дворца: колонны и стены его были украшены всевозможными самоцветами и искусно выложенными драгоценными камнями, озаряющими пространство своим удивительным светом.

Воздух наполнялся нежным звоном ее ножных колокольчиков, а браслеты сердито побрякивали, когда она подносила к лицу руку, чтобы смахнуть со лба несколько разметавшихся прядей.

Тяжелая коса, словно черная змея, струящаяся по спине, была обвита жемчужными украшениями, а золотые колокольчики на ее конце тихо бряцали при движении.

Повсюду курились благовония. Время медленно клонилось к вечеру, наполняя мягкий воздух упоительной свежестью, смешанной с ароматом дыма, витиевато растворяющегося где-то у огромных окон, распахнутых настежь.

В саду напевали на разные лады птицы и пронзительно вскрикивали павлины. Они танцевали словно в забытьи, раскидывая свои великолепные хвосты.

Атмосфера повсюду была умиротворяющая, но ум Дити был неспокоен. Шаловливый бог любви жестоко вонзил в ее сердце острые, терзающие стрелы, и теперь оно пылало.

Тайное желание зачать сыновей сейчас стало почти нестерпимым.

Остальные царицы наслаждались своими детьми, и лишь она одна не испытала еще материнского счастья.

Дити прилегла было на тончайшее покрывало, но снова поднялась. Внутри она боролась с желанием войти к мужу и просить его о близости с ней.

Она знала, что сейчас мудрец Кашьяпа совершает ритуал поклонения Поддерживающему Вселенную и находится в медитации – его нельзя было тревожить.

Дити могла навлечь на себя могущественный гнев брахмана. Как дочь великого Дакши, прародителя Вселенной, она знала, каким могуществом обладают Мудрецы. Если она будет неправильно вести себя, то может потерять все.

От напряжения и внутренней борьбы Дити чуть было не плакала, но желание близости с мужем оказалось намного сильнее, чем она представляла себе.

Ее прекрасные глаза, подведенные черной сурьмой, метали беспокойные взгляды, а одежда стала приходить в беспорядок. Наконец она сдалась на волю судьбы и решительным, звенящим шагом пошла в сторону покоев, где пребывал ее муж – великий мудрец Кашьяпа.

Войдя, она увидела, что он пребывает в трансе, поэтому не полагаясь на силу соблазнительного взгляда, сразу громко заговорила:

– О, муж мой, прошу тебя, удовлетвори мое желание! Сжалься надо мной, бедной женщиной, истерзанной желанием брачной близости с тобой. У меня еще нет детей, тогда как другие жены познали счастье материнства. Прошу, даруй мне благочестивых сыновей!

Сейчас, оказавшись в этом жалком положении, истомленная желанием, я молю тебя об этом.

Спокойно выслушав жалобные причитания своей жены, мудрец Кашьяпа медленно открыл глаза и ответил:

– Прекрасная жена моя, несомненно, ты достойна лучшего, и будь покойна, я всегда с великой радостью исполню любое твое желание. Муж находится в неоплатном долгу перед своей женой, и поэтому ему надлежит стараться радовать ее.

Я подарю тебе детей, но чуть позже. Сейчас самое неблагоприятное время для зачатия – день клонится к закату, сгущаются сумерки и духи бродят по свету вместе со священным своим Царем, восседающем на быке. Тремя мистическими глазами он видит всех, кто предается греху, и направляет им в наказание души своих приспешников. Ты же не хочешь зачать демонического ребенка, который потом станет бременем для всей Земли?

Прошу тебя, моя милая жена, подожди немного, и я исполню твое желание, – на этих словах мудрец встал и хотел покинуть покои.

Но Дити, ослепленная страстью, схватила его за одежды, и тогда мудрец увидел, что ее глаза затуманены желанием. Почувствовав в сердце стрелы вожделения, Кашьяпа просто принял судьбу, обнял ее и прямо возле жертвенника предался с ней брачной любви.

В это время снаружи разыгралась сильнейшая буря: многие деревья были вырваны с корнем буйствовавшим ветром, на землю просыпался град, в небе сверкали зловещие молнии.

Через несколько дней стало ясно, что Дити забеременела, и семейный жрец, сделав астрологические расчеты, предрек ей долгую и тяжелую беременность.

В своем чреве она носила двух братьев-близнецов, которые, родившись, должны были принести много горя не только Земле, но и всем обитателям Вселенной'.

При чтении Ясон ощущал, как по коже пробегает холодок, но неожиданно в глазах зарябило и словно заволокло темным туманом. Закрыв книгу, он прилег на диван и задремал.

Его разбудила смс от Миши: 'Все получил, пустил в печать'.

Ясон поднялся, голова была немного тяжелая. Он решил немного прогуляться на свежем воздухе, быстро оделся и вышел из квартиры.

Внизу он машинально глянул в почтовый ящик, и там, в глубине, за грудой бесполезного хлама 'починютебеванну' обнаружил конверт, а внутри двойную, шероховатую на ощупь открытку.

На обложке выпукло красовался нарисованный дракон. Прислонившись спиной к исцарапанным почтовым ящикам, Ясон стал читать текст, написанный красивым почерком, украшенным затейливыми закорючками:

'Приветствую тебя друг мой!

Сейчас я еще пока нахожусь в Индии, прикупил тут у буддистов хэнд-мэйд открытку и решил отправить тебе пару строчек из этой благословенной страны. Воистину это место между небом и землей!

Пока точка моего бытия – расчудесный, дышащий древностью Варанасси, но дальше планирую двинуть в Непал и продлить визу. Нереальный трип даже без наркоты.

Доволен всем как индийский слон. Натура тут пребогатая! Остается только думать, каких красот ты бы здесь наснимал.

Приеду – обсудим.

Твой друг, Стас Рокосоffский'

Стаса Ясон знал уже несколько лет. Это был достаточно известный и молодой художник, рисующий детализированный темный мир, населенный не менее темными сущностями. Его странная и откровенная графика зачастую повергала в шок невинного зрителя.

Он был страшно работоспособный: рисовал упорно, как Ван Гог, и если великий гений прошлого травился паленым абсентом, то Стас предпочитал распаляться дорогим португальским портвейном.

Кумиром Стаса был безумный художник Бексинский, работы которого Ясон окрестил 'величественным мракобесием': они поражали воображение своей невыносимой эпичностью, и были похожи на окна из другого, явно недружественного к людям измерения. Картины эти беспардонно впивались в смотрящих, словно желая высосать из них все жизненные соки.

Похоже, того же эффекта желал добиться и Стас, выступая в роли безумного жреца-посредника между двумя мирами.

Творческие достижения Стаса соседствовали с его ролью мистика-самоучки по кличке Мухомор.

Он изучал разнообразные традиции и течения, выдергивал из них те знания, которые ему нравились, сдабривал все это доброй порцией наркофилософии и потчевал других полученным месивом.

Харизматичный, с длинной, седоватой уже бородой, которую он под настроение заплетал в косичку, Стас пудрил мозги фотомоделям, которых Ясон иногда приводил с собой.

Внутри себя он посмеивался над тем, как девушки, картинно раскрыв рот, слушают этого 'темного гения', особенно расходившегося в присутствии слабого пола.

Обычно при этом в руках они держали тонкие, длинные ножки бокалов (в них Стас разливал странный чай со слабо выраженным наркотическим эффектом, который называл 'молочным'), а художник, рассказывая что-то, казалось расширялся до размеров громадной комнаты, половина которой была завалена холстами, красками и бог весть чем еще.

В остальной части для гостей царил идеальный порядок: на полу были расстелены искусственные белые медвежьи шкуры – Стас регулярно менял их, а в углу стоял громадный кожаный диван бежевого цвета, на котором одновременно помещалось до пятнадцати человек.

В другом углу было сооружено небольшое место для фотосъемок. Стоял свет, штатив для фотоаппарата, а стену покрывал шершавый темно-серый фон. Дополнял антураж небольшой столик на высоких фигурных ножках.

Здесь Ясон фотографировал работы Стаса для каталогов, а иногда участвовал в его хулиганских фотосессиях с использованием всяческих неожиданных артефактов, вроде коровьих черепов или тотемных африканских масок, украшенных торчащими перьями и костями неведомых животных.

Однажды Ясон, воодушевленный 'молочным чаем', рассказал Стасу о своих странных снах-видениях, и тот захотел погрузить его в регрессивный гипноз для воспоминания о прошлых жизнях. Ясон отказался, боясь потерять контроль над собой или узнать что-то, к чему еще не готов. С тех пор он избегал разговоров на эту тему и больше не пробовал 'молочный чай' Стаса.

На улице Ясон дошел до свежепокрашенной скамейки, ковырнул ногтем – не красится ли, сел и достал из кармана смартфон.

Какое-то время он смотрел в экран, а затем нажал кнопку вызова. Иша взяла трубку почти сразу. 'Да, конечно приду, я как раз не занята. Во сколько? Хорошо, к семи буду. Можно взять подругу? Ага, хорошо. Спасибо. До встречи'.

Ясон сидел на скамейке, в голове звучали ее слова, а в руке вдруг раздалась слабая, ноющая боль. Он осторожно размотал повязку с руки, по которой прыгал дрожащий солнечный отблеск, и увидел, что шов чудесным образом исчез.

Он все смотрел и не мог понять, что происходит, но одно было ясно, что отныне уже никогда не будет как прежде.

Выставка

Утро легкими шагами прокралось в небольшую комнату Иши. Солнце уже вовсю весело танцевало на стенах, когда она открыла глаза.

Ей снилось, что она маленькая девочка, которая сидит на выступе горы и наблюдает за тем, как два войска сошлись в смертоносной битве. Она ощущала, что там сражается кто-то, очень близкий ей.

В какой-то момент алый стяг упал, и она поняла, что тот, кто держал его, погиб...

Стараясь стряхнуть с себя яркое впечатление сна, Иша взяла в руки телефон и позвонила подруге:

– Анхела, дорогая моя, привет. Послушай, ты свободна сегодня вечером? Меня пригласили на фотовыставку. Я познакомилась с молодым человеком на днях, он фотограф, и это его выставка. Не хочу идти одна, если можешь, приходи пораньше ко мне и вместе поедем. Развлечемся немного.

Анхела согласилась. Иша очень любила ее за мягкий и покладистый характер, за способность всегда выручить и поддержать. Анхела всегда готова была приехать хоть на край света. 'Это очень ценное качество, которому я хотела бы научиться', – думала про нее Иша.

Быстро позавтракав бутербродом с сыром и запив его чаем с молоком, Иша села за мольберт.

На старенькую табуретку она положила несколько тюбиков с акриловой краской и начала прорабатывать детали. Иногда она отвлекалась на сообщения в социальных сетях, но потом отключила компьютер и полностью погрузилась в работу.

Если бы в такой момент кто-нибудь смотрел на нее, то он сразу сказал, что Иша выглядела как человек, полностью вошедший в транс и совершающий свой особый обряд: макнуть кисточку в воду, набрать немного краски, вот этой голубой и той зеленой, смешать и наносить и затем снова и снова повторять священнодействие, позволяя обрести изображению объем через переливающиеся градации цвета и светотени.

Она была так погружена в процесс, что даже услышав звонок в дверь, не сразу смогла оторваться.

За дверью стояла Анхела, милый ангел, который войдя сразу обнял и поцеловал Ишу.

– Милая, я так рада, что ты пришла. Заходи, – пригласила Иша, – извини, если заставила ждать.

Анхела только улыбнулась. Казалось, она всегда была в хорошем настроении.

В ее светлых волосах красовался большой красный цветок, а бледное лицо было аккуратно подкрашено – на щеках сиял милый косметический румянец. Иша с удовольствием рассматривала эту хрупкую куколку.

Анхела всегда была немногословна, предпочитая больше слушать, – у нее это хорошо получалось. Но она никогда не делала вид, что ей что-то интересно. Ей действительно было интересно.

Мягкими шагами она прошла к картине, пока Иша мыла кисточки, протирала горлышки тюбиков с красками, завинчивала их и убирала на место.

– Иша, это великолепно! – изумленно воскликнуло милое создание.

– О, Анхела, не смотри ты! Это незаконченное, – Иша изобразила шутливый вид, как будто сердится, и показала картину с девочкой, которая стояла рядом на полу.

– Скажи лучше, как тебе эта?

Анхела стала задумчиво рассматривать небольшой холст.

– Ты знаешь, мне нравится, но в ней спряталось нечто невыразимо грустное. Мне почему-то очень жаль девочку, такое ощущение, что с ней вот-вот случится что-то плохое...

Иша с удивлением посмотрела на Анхелу. Ей и самой так казалось. Но она сказала только:

– Давай я оберну ее в пленку. Мне хочется подарить эту картину фотографу, к которому мы идем сегодня на выставку. Ты посиди пока, а я оденусь.

Зайдя за изящную ширму, она надела темно-синее шелковое платье, спускавшееся почти до земли, и удобные атласные туфли синего цвета. Перекинула через плечо небольшую сумочку на цепочке, под цвет платья, и положила туда кошелек и смартфон. Увидев, что у Анхелы большая сумка, картину отдала ей.

Подкрашивая глаза и губы, Иша попросила:

– Анхела, милая, вызови такси. Я почти готова.

Когда они, красивые и сияющие, ехали на заднем сиденье новенького автомобиля, Иша ощущала сладкое волнение.

'Под сенью девушек в цвету', вспомнила она с улыбкой книгу, которую недавно читала. Иша чувствовала, что они сейчас действительно в самом цвету.

Когда они приехали на место, Иша сразу увидела висевший на старомодном здании с серыми стенами и двумя большими колоннами по бокам огромный плакат – девушка в темно-бордовом одеянии, которое спереди облегало ее тело, а за спиной струилось, расходясь широкой, трепещущей полосой, заполняющей все оставшееся пространство в кадре.

Стеклянные двери были широко распахнуты, и в них проходили люди.

Когда они вошли, Иша услышала, что играла главная тема из Малхолланд Драйв, сочиненная Анджело Бадаламенти. Скорбные и глубокие аккорды вскоре сменились песней группы, название которой она не могла припомнить.

Знакомый голос патетически пел: 'I was born and I was dead'.

Почти сразу она заметила Ясона. Он стоял в центре зала, освещенный низко висящими плафонами, и беседовал с рыжим парнем и красивой девушкой с длинными светлыми волосами. Присмотревшись, она поняла, что девушка брала у него интервью.

В остальном зале царил полумрак, в котором, словно задумчивые рыбы, плавали фигуры людей, пришедших на выставку. Фотографии сверху и снизу были ярко подсвечены мощными светодиодными лампами.

Ясон выглядел невероятно привлекательно: светло-русые волосы находились в легком беспорядке, но добавляли ему особое очарование.

Высокий и стройный, он был одет в черную футболку с большой белой полосой посередине и черные свободные штаны необычного кроя. С левой штанины свисала длинная серебряная цепочка.

Иша, залюбовавшись им, опустила глаза, нащупала руку Анхелы, схватила ее и в небольшом смущении остановилась. Ясон подошел к ним сам:

– Приветствую, Иша и ... – он сделал вопросительную паузу, глядя на вторую девушку.

– Анхела, – ответила та своим детским голоском.

– Анхела, – повторил Ясон так, словно запоминая. – Позвольте я покажу вам здесь несколько моих бессмысленных сюжетов.

И он, ловко уйдя от нескольких желающих подойти к нему, взял Ишу под локоть и повел в глубь зала, где за поворотом оказалась еще одна зала. На стене висел громадный портрет совсем юной девушки, с трепетной, но при этом дикой, даже немного звериной красотой.

Ее фарфоровое личико было нежным, но взгляд бросал неприкрытый вызов, а губы, словно чуть треснувшие и чувственные, звали подойти ближе и вкусить дьявольское алое яблоко, которое она держала в правой руке.

На другой стене висело несколько фотографий, на каждой из которых были запечатлены девушки в разных акробатических позах.

Иша молча разглядела их все, а затем, повернувшись, стала рассматривать громадную фотографию во всю стену: точеная фигура юной красавицы была облачена в воздушную материю яркого красного цвета, которая вздымалась вверх, словно гонимая потоком ветра. Девушка выглядела отстраненной и погруженной в свои тайные грезы. Ее грациозная чувственность поразила тонкую натуру Иши, настроенную на острое восприятие всего прекрасного. Она очень ценила красоту в простоте, красоту незамеченную, тихую или наоборот кричащую о себе, и эта тонкая настройка делала ее существование подчас мучительным.

– Очень красиво, – восхищенно сказала Иша Ясону, который просто молча стоял рядом.

– Ты знаешь, это больше коммерция, но есть кое-что другое, от сердца. Пойдемте, – и он снова уверенно прошел сквозь людей, которые одобрительно гудели, разглядывая его фотографии.

– Смотри, Иша, эти два снимка родом из того дня, когда ты спасла меня, – и он показал ей улыбающийся профиль 'индейца' и черную фигуру, идущую вдоль желтой стены. Он сам впервые разглядывал их напечатанными и вдруг заметил, что пса на фото нет. – Слушай, это очень странно, когда я смотрел эти снимки дома на компьютере, то видел, что за фигурой шла собака, а сейчас ее нет... Миша! – подозвал он друга, ответственного за организацию, – кто-то правил файлы перед печатью?

– Вообще, вряд ли. Я, конечно, не стоял над душой у печатников, но мы уже не в первый раз сотрудничаем с фирмой, и до этого подобного произвола не наблюдалось.

– Странно... Впрочем, ладно. Здесь у меня представлена серия городских зарисовок, и это уже чисто для души. А чем ты занимаешься, Иша?

– Я занимаюсь тем, что немного лучше фотографа, – сказала Иша с улыбкой, вспоминая их разговор в больнице.

– Лучше фотографа? Хм... Неужели ты художница! – По Ясону было видно, что он немного удивлен.

– Да, а Анхела работает натурщицой и моделью. Иногда она и мне служит материалом для картин. Вообще-то, мы принесли тебе подарок. – и, обращаясь к Анхеле, Иша сказала: – Достань, пожалуйста.

Анхела начала неловко извлекать из своей громадной светлой сумки, утыканной железными тупыми штырьками, пакет с чем-то квадратным внутри.

– Это небольшая картина, – объяснила Иша.

Ясон принял из рук Анхелы пакет и, развернув его, стал внимательно рассматривать.

На мгновение его ощущения словно перенеслись в красочное изображение: маленькая девочка, сидя на возвышении, смотрела, как внизу два войска скачут навстречу друг другу и алый, бесконечно длинный стяг развевается на ветру.

Его освещают лучи восходящего солнца, рассеивающего прохладный утренний туман, который низко стелется под ногами бегущих лошадей...

– Спасибо, это правда очень завораживающая картина, – наконец сказал Ясон. – Можно я попрошу Мишу пока забрать ее? Он потом мне передаст.

– Конечно, – ответила Иша, – картина теперь твоя и ты волен делать с ней все, что угодно.

Миша, который стоял неподалеку, подошел и, приняв из рук Ясона картину, как-то незаметно увлек Анхелу за собой. Иша и Ясон остались вдвоем посреди людей, которые периодически подходили, чтобы высказать свое мнение о выставке.

– А давай уйдем отсюда? – неожиданно предложил Ясон, словно устав от повышенного внимания.

– Что, вот так просто сбежим? Бросишь всех? – как будто удивилась Иша, хотя сама втайне мечтала об этом, потому что ей уже порядком надоела эта бессмысленная публичность и навязчивый шум, смешанный с музыкой в единый утомляющий коктейль. Ей хотелось говорить с Ясоном, говорить наедине, когда чувствуешь особую близость и можно узнать друг друга поближе.

– Да, здесь скучно, пойдем лучше погуляем, – он посмотрел на Ишу, – а подругу свою оставь Мише, похоже они очень мило общаются.

В глубине зала Миша что-то оживленно говорил Анхеле, освещенной вкрадчивым светом, а она, словно кроткий ангел, внимательно слушала его, чуть приоткрыв свой милый рот.

– Пожалуй, ей действительно не будет скучно, – сказала Иша.

Они поспешно вышли на улицу, оглядываясь, словно провинившиеся подростки.

Иша засмеялась, а Ясон вдруг взял ее за руку и побежал – она за ним.

Благодарная ночь встретила их свежестью, и они, вдыхая ее, оглядывались по сторонам.

Летний город не спал. Люди гуляли: откуда-то доносился веселый смех и возгласы. Они прошли по небольшому мостику и вошли в парк. К аллее низко спускались ветви деревьев, и прохлада, смешиваясь с ароматом растений, опьяняла Ишу.