Текст книги "Не время для вечности (СИ)"
Автор книги: Елена Кречман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Annotation
"Вечер дрожащей рукой поджигает трепетные свечи и═поет нескончаемый, как волосы йога, мотив, и═мы тоже есть в═этой песне, и═все есть только песнь..." Мистическая Комната, колоритная Индия и═древняя Книга, рассказывающая о═необычных и═ярких событиях, видения и═сны═– все сплелось в═удивительной истории, пронизанной мифами, где герои ищут ответы на═самые главные вопросы.
Кречман Елена Николаевна
глава 2, текст 27
глава 2, текст 20
Кречман Елена Николаевна
Не время для вечности
Часть 1 ОТКРЫВАЯ ДИАФРАГМУ
Книга
Кислород мучительно уходил из легких. Казалось, еще немного – и все: вода зальется в рот, не оставив возможности предсмертному крику.
'Я тону?'
Пугающая мысль вышвырнула его из ужасного видения.
***
Ясон провалился в сизую темноту. Перед глазами путались неясные паутины из молний, но вскоре назойливое мерцание растворилось и прямо перед ним возникла дверь. Он толкнул ее и зашел внутрь.
Время казалось смолой, медленно ползущей по шероховатой поверхности. В комнате почти ничего не было, кроме столика у стены справа. Там стояла большая картина. Ее Ясон видел неясно и не приглядывался, чтобы рассмотреть. Старый дощатый пол, должно быть, поскрипывал, когда он по нему ступал, но звуков Ясон не слышал. Он подошел к большому деревянному окну.
Вдалеке виднелись верхушки гор, припорошенные снегом, а перед домом раскинулся большой сад, где в изобилии росли деревья, густо усыпанные яркими цветами и плодами. На ветвях сидело множество разноцветных птиц. Внезапно все вокруг сильно сотряслось, пол под ногами заходил ходуном, а тело ощутило сильную вибрацию.
Небо резко потемнело и яркие оранжевые всполохи рассекли его, словно царапины. Темные клубы туч стали окрашиваться в багровые тона. Землетрясение усиливалось, и последнее, что он увидел, – это вода, которая громадным валом обрушивалась с неба, заливая все вокруг: горы, сад, дом, птиц, испуганным ворохом вспорхнувших с деревьев. Он стал жадно глотать воздух, чувствуя, что это в последний раз...
'Тону?'
...Резко очнувшись, Ясон сел на постели. Он судорожно и часто вдыхал. Видение в этот раз было настолько реальным, что, казалось, существовало где-то в параллельном мире и тот Ясон уже не открыл глаза, а медленно и безжизненно поднялся к потолку в комнате, которая стала дном и последним прибежищем. Он видел Комнату и раньше, но видение всегда обрывалось на моменте, когда он подходил к окну, любуясь величественным пейзажем.
***
В его большой и просторной комнате много света: он не занавешивает три больших окна, протянутых почти до самого потолка. В окна видны последние этажи горделивых высотных домов, выше которых только молчаливый простор неба.
Дом, в котором он жил уже около полугода, располагался в центре шумного, большого города, через два квартала от главной улицы, вечно наполненной людьми: кто-то спешит по делам, кто-то праздно гуляет, рассматривая старинную архитектуру, кто-то назначает встречи 'у большой гаргульи'.
Ясон поднялся с постели и подошел к столу, заваленному цветными и черно-белыми фотографиями. На полу стояла большая прозрачная ваза с навязчиво благоухающими лилиями. Цветы оставила Волчица – высокая, худая и стервозная модель с короткими волосами всех цветов радуги, которая заходила вчера на съемку. На широком подоконнике отдыхала фотокамера и объективы разных размеров.
Ясон взял в руки фотокамеру, прикрутил к ней широкоугольный объектив и положил в рюкзак. На виниловом проигрывателе крутилась пластинка – первый альбом Radiohead 'Pablo Honey':
'But I'm a creep, I'm a weirdo.
What the hell am I doing here?'
Пропев эти две строчки вместе с Томом Йорком, Ясон убрал иголку и пластинка крутилась какое-то время беззвучно. Выпив немного ледяной воды из тонкого железного стакана, он неторопливо оделся и вышел из квартиры.
Отколотая местами облицовка и растрескивающаяся штукатурка, придавали дому, в котором он жил, загадочный, но немного обветшалый вид. Недавно, он снимал очередную красотку на фоне этих стен, испещренных щербинками, похожими на тайные письмена. Девушка распустила огненно-рыжие волосы, открыто и бесстыдно смотря дикими зелеными глазами в камеру, а Ясон только отщелкивал кадры, игнорируя ее яркое и неоднозначное послание.
Он всего лишь умело использовал ее желание для своего 'продажного искусства'. Так Ясон иронично отзывался о фотоработах, которые приносили ему неплохой доход. Его не сильно интересовали беспечные девушки, готовые легко и просто отдаться захлестывающей страсти с любым подходящим, по их мнению, мужчиной, хотя иногда и спал с ними. С одной стороны, они притягивали его, волновали своей красотой, но с другой, заполучив желаемое, Ясон столь же быстро разочаровывался и терял вкус к дальнейшим отношениям.
Он нравился женщинам: утонченно-холодные черты его немного бледного лица в обрамлении прядей соломенного цвета, длинный нос и розовые тонкие губы делали лицо Ясона очень привлекательным. Взгляд серых глаз, обвитых зеленоватой каемкой у зрачка, был внимателен и цепок, словно он всегда искал подходящий кадр в окружающей реальности. И было еще что-то немного детское и наивное в этом взгляде. Теперь Ясон шел по улице в сторону трамвайной остановки, прикрывая лицо рукой, когда в него плескало порывистым ветром.
День плясал в солнечном и холодном танце, а особый, терпкий аромат сентябрьского дня вскруживал голову. Коричневые листья под ногами извивались и вертелись в порывах ветра.
Ясону казалось, что этот осенний день спрятал где-то в углу безымянного переулка шкатулку с невообразимыми драгоценностями, коварно поблескивающими и сулящими бессчетное, неизведанное доселе счастье. Медленно подползший трамвай со скрежетом распахнул свои двери, и Ясон прошел в конец полупустого вагона.
Через три ряда пустых сидений сидел мужчина, напоминающий старого индейца. Он медленно повернулся и посмотрел на Ясона. Длинная палка в правой руке придавала ему еще большее сходство с вождем неведомого племени. Ясон быстро включил камеру, направил ее на мужчину, когда тот отвернулся, и незаметно щелкнул затвором. 'Индеец' снова посмотрел на Ясона, тепло улыбнувшись ему.
Трамвай, постукивая, медленно плыл по городу, раскрывая неведомую и манящую жизнь улиц. Особая, неуловимая и таинственная атмосфера витала в воздухе. Это был один из дней, когда Ясон чувствовал в глубине сердца ноющую тоску, подогретую томными лучами полуденного солнца. Он и сам не знал, куда хочет попасть, поэтому решил выйти на следующей остановке. Трамвай, пошатываясь, вырвался из окружения зданий и пополз по причудливому старому мосту: его опоры, покрытые ржавыми подтеками, походили на костяные сочленения гигантского дракона.
Ясон жмурился от солнца и, смотря из-под полуприкрытых глаз на далекие, темно-синие воды широкой реки, думал о том, что чувствуют и переживают другие люди.
В детстве ему казалось, что каждый человек ощущает этот мир так же ярко, как и он. Что солнечное, щемящее, до боли чувственное мироощущение присуще и всем остальным. Но взрослея, общаясь с людьми и попадая в разные истории, он понял – нет, это не так.
Большинство смотрело на жизнь гораздо проще. Они ползли в своей обособленной плоскости и видели только лишь эту самую плоскость, тогда как он иногда выходил за пределы и видел ту же самую плоскость, но совсем с другой стороны. Размышляя над разными неприятными и отталкивающими вещами, он лишь пытался понять их природу, заглянуть за толстую линию, очерчивающую пылающим кругом его собственное Я.
Что чувствует человек, заболевший ужасной, обезображивающей болезнью, медленно, день за днем съедающей его тело?
Что чувствовал тот, кому довелось лежать на поле боя с оторванными конечностями, посреди павших товарищей, и угасающим взглядом провожать стаю черных воронов, всколыхнувших на мгновение отчаянную синеву неба?
Что он сам почувствует, когда наступит тот самый день?
Придет ли Смерть 'по поверью вся в белых перьях' или это будет просто страшный момент бессилия над собственным телом и вспышка света, туннель, а затем вечная тишина и благодать? Может быть, жизнь, закончившись, начнется снова...
Он вспомнил утреннее видение, в котором вполне явственно тонул, и почувствовал, как тошнота подступила к горлу. В глазах начало темнеть и поползли блестящие, вспыхивающие точки. Но тут же впечатление померкло. В глазах просветлело, а тошнота отступила.
Так часто бывало: в тот самый момент его видения были реальны, как сама жизнь, но подробности и переживания быстро стирались из памяти, уступая видимому миру, мгновениям, быстро мелькавшим здесь и сейчас.
Он вспомнил Волчицу. Ее тонкое тело, длинные змеиные руки, то, как она томно курила тонкие черные сигареты, манерно пуская дымные кольца, слегка обнажая белые зубы в хищной улыбке.
Ясон, поморщившись, вспомнил, как выпивал в баре и подсевший полузнакомый персонаж сболтнул, увидев, как она проходила мимо, что много бы дал за ночь с такой богиней. И что в интимном месте у нее нечто диковинное, чем она дарит особую радость мужчинам. Ясона взбесила эта пошлая откровенность, но той же ночью он был с ней.
Вспомнив ее опытные ласки и татуировку, сползающую с плоского живота в самое сокровенное место, он почувствовал, что вместо приятных воспоминаний чувствует какое-то омерзение. И в большей степени даже от себя самого. Но быстро отогнал от себя эти мысли, смотря на реку в потертое стекло.
Глядя в горящие солнцем гребешки маленьких волн далеко внизу, он вспомнил Ренату Литвинову в 'Настройщике' Муратовой. Она звонила кому-то в дверь с вопросом: 'Это не ваша коса?'. Этот образ...
Ясон сразу срежиссировал в уме постановочный кадр:
'Так, светлый, но только не белый фон. Освещение выхватывает отдельные волнующие детали: обрис красивой, крепкой груди, голову покрывает изящный черный капюшон, застегнутый на шее, – ее лицо тонет в полумраке. Рука держит за розовое древко косу небольших размеров. Сама коса обязательно золотая. Все для 'долбаных эстетов'. Ясон улыбнулся своей глупой хулиганской идейке.
'Розово-золотой косой богиня будет косить все, что ей покажется уродливым.
Ее верный спутник – розовый единорог с серебряным рогом, усыпанный блестками. Волшебная грива у него всех цветов радуги. На кого возложит копыто, тот сам радугой станет... Фу, гадость какая'.
Трамвай, проехав мост, остановился и снова с противным скрежетом разверз двери. Ясон вышел.
Подождав зеленого света на пустом перекрестке, он неторопливым шагом пошел к старому зданию выгоревшего кирпичного оттенка. На другой стороне улицы, вдоль серой слепой стены шла фигура, одетая во все черное, с целиком покрытой головой. Своими шагами она вспугнула нескольких жирных голубей, бесконечно ищущих крошки в трещинках старого асфальта. Прицелившись, Ясон нажал на спуск. После этот снимок много обсуждали на выставке его работ.
Он ощутил неясное волнение внутри, но решил отпустить мысли на волю и просто прогуляться по городу. Казалось, что вот-вот произойдет нечто чудесное. Из подворотни, может быть, выглянет морда кита или каменный лев оживет и, спрыгнув с пьедестала на старом доме, предложит прогуляться до ближайшего парка.
Ясон свернул в арку, прошел мимо облупленных, грязноватых желто-коричневых стен, на которые падали светлые лучи осеннего солнца, и оказался в старом дворе.
Что всегда удивляло его, так это мистическая способность Города прятать большие пространства там, где совсем не ожидаешь их обнаружить.
Было что-то магическое и даже несвойственное Городу в этом пустынном дворе, который оказался совсем не маленьким колодцем 'окно в окно' – как часто бывало – а просторным и широким.
Четыре стены, окружавшие его, были составлены из неоднородных деталей: с желтого дома опадала штукатурка, обнажая красноватое мясо кирпичей.
В сероватой, почти сплошной стене, сотканной из мелкой кладки, под самой крышей было прорублено два окна.
Двор этот был похож на странное место из давно забытых снов. С арки падала косая тень, большая лужа горела солнцем в темных небесах, смешанных с асфальтом.
Поодаль стояла старинная машина, выкрашенная черной матовой краской. На ее капоте красовалась серебристая фигурка животного, делающего целеустремленный прыжок вперед.
Пройдя глубже, он увидел, что прохода дальше нет: пространство упиралось в светло-желтую стену, покрытую фактурной паутиной трещин и почти целиком испещренную серыми подтеками.
Внизу на стене был нарисован зеленоватый жираф, низко склоняющийся к дыре в асфальте. На крыше стояли на пьедесталах две большие скульптуры из светлого, желтоватого мрамора. Издалека он не мог хорошо разглядеть их и даже пожалел, что не взял телеобъектив.
Скульптуры изображали неведомых мифических персонажей: кабан, стоящий на задних лапах, подпирающий круглый шар большими клыками, и свирепая львиная голова, посаженная на мускулистое мужское тело.
Прямо перед Ясоном раскинулся небольшой садик из деревьев, которые были одного с ним роста.
Узловатые стволы росли извилисто и замысловато, словно когда-то деревья залихватски танцевали, а теперь застыли, захваченные врасплох.
От растрескавшегося асфальта вглубь садика вела красновато-песчаная тропка, лежавшая поперек зеленого газона.
Было очень тихо.
С другой стороны садика возвышалась высокая стена дома: кривой силуэт ее крыши и два небольших темных окошка наверху напомнили ему, как когда-то давно мама, показывая похожий дом, сказала: 'Представь, что это большой великан', и маленький мальчик удивленно смотрел на громадную шероховатую стену, покрытую рыжим закатным светом.
Тогда ночью ему приснился большой серый великан, который зачем-то притворялся домом.
Прямо посередине садика стояла красивая деревянная беседка с резными боковинами. По размеру она была гораздо выше деревьев.
Ясон зашел внутрь и на коричневом столике с поцарапанной краской увидел книгу: потертая кожаная обложка, посеребренный обрез страничного блока – к ней хотелось прикоснуться.
Он осторожно положил пальцы на обложку, и ему показалось, что сейчас кто-нибудь окрикнет его и попросит не дотрагиваться до ценного антикварного объекта.
Ясон чувствовал, как по пальцам бегут мурашки, но все равно взял книгу в руки. Она была тяжелая, и ему не терпелось открыть и посмотреть, что там внутри.
Вдруг Ясон услышал недовольное рычание и, оглядевшись вокруг, увидел, что в нескольких шагах от него стоит громадный пес, похожий на волка.
Пес зло смотрел желтовато-зелеными глазами и скалил зубы. Серая шерсть на загривке встала дыбом.
Ясон почувствовал, как сердце забилось сильнее, – он с юности относился к собакам с опаской.
Пес открыл пасть и с рычанием бросился на Ясона так быстро, что тот только успел закричать и закрыть руками лицо. В какую-то секунду ему показалось, что на шее пса что-то ярко блеснуло.
В правую руку, чуть повыше запястья, впились острые зубы, и он почувствовал, как брызнула и полилась его теплая кровь. В глазах потемнело.
Ясон потерял сознание.
Иша
'Ищущая' – пожалуй так она могла сказать о себе, если кто-то задал бы вопрос: 'Какая ты на самом деле?'.
Но ее не спрашивали, а она, красивая, смелая и совсем не похожая ни на кого из знакомых, умело разыгрывала разные роли, чтобы спрятать тоску.
Нет, была и еще одна причина. Ей хотелось рассмотреть каждого человека попристальнее, как бы разузнать его: ну-ка, а чего он стоит на самом деле?
Чаще всего Иша обнаруживала лишь напыщенные оболочки, набитые простыми человеческими желаниями.
Извечная жажда славы, денег, секса, легкой жизни и страх разговоров о смерти, о том, что находится за пределами видимого мира, раздражали ее и в мимолетных друзьях, и в старых знакомых.
Даже если кто-то, хватанув отменного виски в дорогом ресторане или же выпив французского винца на облупленной скамейке, с охотой пускался в пламенные рассуждения на жгуче интересующие ее темы о духовности, любви и смерти, то сплетал этот кто-то собственные убеждения со столь разнообразными философиями, что в итоге получалась неудобоваримая каша, которая, может быть, и удовлетворяла ее улыбчивых красноротых и пьяненьких подруг, но Иша твердо про себя клеймила: это не то!
И говорить об этом нужно совсем не так... Не грубо, не уверенно, не так, словно все уже понял, так и не поняв ничего. Однако, как именно правильно, она толком и самой себе не могла бы объяснить. Поэтому просто замолкала и даже уходила, чтобы не слышать эти тревожащие сердце речи.
Жаждущая обрести. Но что же? 'Что ты так упорно ищешь, глупая девочка?' – спрашивала она сама себя.
Смутные ощущения туманной тайной окутывали это горячее, волнующееся сердце.
Слушая шуршащее нежное кипение набегающих на песчаный берег волн и глядя в безумные отблески бесконечно крутящегося стробоскопа, где-то там, в очереди к задымленному бару, 'мне два рэд булла с водкой, пожалста!' и танцуя так, словно в этом танце все самое важное, сокровенное, спрятанное, в круге, образованном полупьяной толпой, Иша чувствовала это желание обрести нечто важное и большее, чем все то, что было 'здесь и сейчас' в ее жизни.
И в такие моменты, когда большая компания сидит за одним столом, гудит, пьет и бренчит, откровенно поговорить решительно не с кем.
И даже когда алкоголь неожиданно околдовал тело, а все движения, слова, порывы кажутся невероятно возвышенными, правильными, единственно истинными.
Сквозь банальность будней и сквозь урегулированное безумие выходных прорывалась эта отчаянная жажда иной жизни.
И теплыми летними вечерами, стоя на балконе пятого этажа в одной только белой маечке и трусиках, вдыхая со всей силой невероятную, надвигающуюся со стороны ночи, свежесть, томительную и нежную, зовущую в сокрытую огнями даль.
И когда она, всматриваясь в сонные ночные фонари, проникновенно шепча себе под нос строчки из Бродского:
'Мы будем жить с тобой на берегу,
отгородившись высоченной дамбой...'
И в маршрутке усталой, с запотевшими стеклами, со сползающими разноцветными слезами по стеклу, а рукой проведешь – во влажности за стеклом различаешь с трудом силуэты города.
Всегда, всегда она на сердце ощущала особенную, тонкую, околдовывающую тоску, пьянящую и звенящую, похожую на иступленную танцовщицу, что завороженно двигается под звуки флейты времени.
С детства она искала ответы между строчек множества книг. Они длинными рядами пылились на полках в родительской библиотеке, и, заходя туда, Иша брала очередную книгу, садилась на ковер цвета молодой, сочной травы и погружалась в чтение.
Достоевский раскрывал перед ней бездны человеческих сердец.
Такие живые и настоящие, искренние герои его книг, страстно проживающие свои жизни, заставляли ее очень остро сопереживать им. Все его книги она запоем прочитала еще в юные годы и затем перечитывала помногу раз.
Пруст зачаровывал мерным плетением слов, которые в конечном итоге сливались в великую симфонию ускользающему времени.
Сартр впервые заставил ощутить тошноту существования, а Ницше с его наивным криком 'Бог мертв' смешил Ишу.
Бесстыдный Генри Миллер открывал природу безудержного вожделения, а Мураками саму суть жизни, забытую в старом отеле 'Дельфин'.
Искала она и в картинах великих художников. Ишу охватывал трепет в залах со старинными полотнами, на которых бушевала страстная, великая жизнь.
Герои выражали чувства через магию красок, и ей иногда казалось, что полотна втягивают ее в эту особенную, столь наполненную, хотя и застывшую навечно, жизнь.
В литературном журнале она однажды прочитала историю невероятной Фриды Кало, которая своим трагизмом, жаждой любить и быть любимой, своим безудержным и безумным талантом глубоко поразила юное сердце.
С тех самых пор выбор стал очевиден: только рисование.
'В моей крови, в моих слезах, в моей жизненной силе – только ты'.
'О, милая Фрида, – думала Иша, держа на коленях журнал и глядя в засаленное окно шатающегося трамвая. – Мы с тобой чем-то похожи'.
В центре города родители сняли для нее небольшую двухкомнатную квартиру, и в одной из комнат, отведенной под мастерскую, у правой стены стоял громадный холст.
На нем она изобразила сияющего человека со сложенными ладонями. Его глаза, наполненные любовью и состраданием, казалось, смотрели в самое сердце и, проникая в него, оставляли там светлое и легкое чувство.
Многим нравилась эта картина, а несколько забегавших к ней время от времени знакомых даже хотели купить ее, но Иша отвечала категорическое 'нет'.
Бессмысленно было пытаться убеждать ее после слова 'нет'. Она всегда твердо стояла на своем.
Она считала себя ищущей. И об этом поиске было все в ее жизни.
Знакомство
1
Он стоит перед небольшим деревянным домом с плоской крышей. От жары голубая краска кое-где слезла с деревянных стен и висела небольшими, вздутыми клочьями.
Темно-синяя дверь приоткрыта и оттуда приглушенно, словно издалека, доносятся тихие звуки флейты.
Он оборачивается назад и видит фруктовый сад: деревья, щедро усыпанные цветами, а за ними, вдалеке, горы. Их черные вершины присыпаны сияющим снегом.
В дверях появляется фигура. Красивый молодой человек стоит на пороге и смотрит куда-то вдаль.
Ясону он кажется очень знакомым и близким.
Неожиданно ослепительные брызги света прерывают видение, и Ясон медленно, с трудом, открывает глаза.
Серый, невыразительный и тусклый свет продолговатой лампы, встроенной в зеленоватый потолок, лился прямо в лицо.
Какое-то время Ясон старательно фокусировал взгляд и ощупывал глазами то, на что можно было смотреть без усилий, а затем начал медленно поворачивать и приподнимать голову. Но в глазах потемнело, и он снова положил голову на подушку.
В правой руке протяжно и надсадно ныло. Через некоторое время он решил продолжить исследование места, в которое попал.
Фрагменты помещения, которые ему удалось выхватить замутненным взглядом, сложились в больничную палату.
Слева высилась железная нога капельницы: змеевидная трубочка вилась от полного пакета с лекарством и впивалась в вену, а еще чуть сбоку стоял стул, на котором кто-то сидел. Ему пришлось приложить больше усилий и приподнять голову, чтобы рассмотреть...
Незнакомая девушка сидела, слегка склонив голову на грудь и прикрыв глаза. Ясон стал с интересом рассматривать ее. Глаза видели уже гораздо лучше.
Она была красива: темные волосы, убранные назад, восточные узкие скулы, длинные черные ресницы и красноватые губы – в их уголках, казалось, прячется улыбка.
Она открыла глаза и посмотрела на Ясона. Отчего-то взгляд ее темно-карих, глубоких глаз взволновал его.
Что-то удивительное, неизведанное еще, но вместе с тем и знакомое до боли, нечто томительное и сладкое происходило в эти первые секунды, когда она просто смотрела в его глаза.
– Я рада, что вы очнулись. Это больница. На Вас набросилась собака, покусала, – тут она немного потупила глаза, – а я просто оказалась рядом, вызвала скорую и решила поехать, чтобы убедиться, что с Вами все будет в порядке.
Изумленный Ясон выслушал ее, все еще находясь в удивительном, но сладком наваждении чувств, и помолчав немного, словно стряхивая первое впечатление, спросил:
– Как Вас зовут, милая девушка?
– Иша, меня зовут Иша, – ответила она и слегка улыбнулась. – А Вас?
– Ясон, меня зовут Ясон, – ответил он тоже с улыбкой. – Я благодарен, что Вы поехали и что помогли мне, – перед глазами неожиданно появился злой пес, готовый разорвать его в клочья. Ясон осторожно пошевелил пальцами руки. Они шевелились, и при этом забинтованная рука перестала болеть.
'Видимо, действует обезболивающее', – подумал Ясон.
– Если бы не Вы, похоже, я стал бы добычей этого разъяренного отродья.
– Я рада, что это не так. К счастью, собака повредила только руку. Врачи промыли рану и зашили. Надеюсь, что Вы скоро поправитесь.
– Я тоже, – ответил Ясон, – все-таки мне пора готовиться к выставке.
– О, Вы художник? – удивленно спросила Иша.
– Хуже. Фотограф, – с иронией ответил Ясон. – Кстати, у меня был рюкзак...
– Он здесь, не беспокойтесь. Стоит на соседнем стуле. По виду он совершенно не пострадал, в отличии от Вас, – слегка улыбаясь, сказала Иша, а Ясон снова отметил, как она хороша .
Ясон постоянно работал с женщинами: многие были красивее и эффектнее Иши, но он никогда прежде не ощущал такого подлинного магнетизма, такого чарующего танца внутри, словно уничтожающего всю боль внешнего мира, все сомнения...
Ему хотелось быть с ней, узнавать ее ближе, видеть ее улыбку.
– Мне пора, Ясон. Уже поздно, и я должна возвращаться, – в ее словах ему послышались еле слышные нотки сожаления.
– Иша, оставьте мне, пожалуйста, свой номер. Или запишите мой и скиньте звонок. Я бы хотел встретиться с Вами, после того как выйду отсюда, – голос Ясона стал теплым, словно бархатным, когда он говорил это.
– Если честно, я бы тоже этого хотела, – так же тепло ответила Иша, улыбаясь. Она достала смартфон, и он продиктовал свой номер. Затем она позвонила, и когда из его рюкзака донеслась мелодия, сбросила звонок.
– Спасибо, Иша. Мы скоро встретимся.
Она попрощалась и вышла из палаты. Ясон какое-то время думал об этой встрече, а потом незаметно провалился в сон.
2
Утром он проснулся рано. Часы показывали четыре утра.
На обходе врач осмотрел рану и сказал, что ничего страшного, но будет лучше, если Ясон останется в больнице еще некоторое время.
– Простите, доктор, но я не могу, у меня персональная выставка через несколько дней. Еще многое нужно сделать, и я хочу лично проконтролировать процесс.
Доктор устало посмотрел на решительно настроенного Ясона:
– Вам нужно будет обрабатывать шов раз в день и менять повязку. Но Вы можете написать заявление об отказе от амбулаторного лечения и уйти сегодня домой. Под свою ответственность, разумеется, – последние слова были произнесены подчеркнуто строго.
– Хорошо, я напишу, – с готовностью ответил Ясон. – Спасибо.
Когда с формальностями было покончено, он прошел по длинному серому коридору и, пренебрегая возможностью поехать на лифте, быстро спустился по старой лестнице с широкими, низкими ступенями.
Выйдя в свежий, пасмурный день, он пару минут просто стоял и смотрел на больничный двор: ровная ярко-зеленая лужайка, украшенная причудливыми бетонными клумбами, казалось, занимала его фотографический взгляд.
Из кармана раздался телефонный звонок, прерывая его медитативное настроение.
Это был Рыжий Миша. Веселый парень и отличный менеджер, который помогал организовывать Ясону его третью персональную фотовыставку.
– Как твои дела, друг? – спросил Миша. В его голосе всегда звучала полная удовлетворенность жизнью, но Ясон никогда не мог понять этого состояния. Сам он находился в беспрерывных метаниях и кризисах.
– Ты знаешь, не так и плохо, если не считать того, что меня покусал вчера злой пес, – Ясон улыбнулся, когда представил, как округлились от удивления глаза его друга. Миша был очень открытым и эмоциональным человеком: все его внутренние переживания обычно отражались на лице, и Ясон немного завидовал этой способности.
– Ну ничего себе! – закричал в трубку Миша. – Как ты сейчас? В зомби не превращаешься еще?
– Да, ты знаешь, рука уже начала синеть, и я чувствую, что мне хочется отведать человеческих мозгов! – подыграл Ясон.
Миша заговорил скорбным голосом:
– О боги! Верните мне моего любимого вегетарианца, который жалел рыбок, птичек и прочую живность, пока я оплакивал жестоко убитый им молодой укропчик!
На этих словах Ясон захохотал:
– Ты всегда умел поднять мне настроение! Если серьезно, то все хорошо. Как у нас дела с выставкой?
– Насчет помещения договорились, прессу пригласили. Первый канал обещал заехать, осветить событие. Парочка гламурных журнальчиков зайдут на огонек. Ты уже довольно известная личность, и твою выставку ждут. Думаю, народу будет немало.
– Хорошо, я бы хотел посмотреть кадры, которые сделал вчера. Возможно один из них тематически подойдет для 'Шагов тишины'. Если да, то пришлю тебе на почту. Печатать будем завтра?
– Да. Ты иди, смотри, а потом отдыхай. Все завтра будет, я обо всем позабочусь, ты же знаешь.
– Знаю, Миш, до завтра. Спасибо.
Ясон убрал телефон в карман и быстрым шагом пошел к дороге. Он решил поймать до дома попутную машину. Почти сразу остановилась старенькая серая тойота.
Ясон нагнулся, сказал в окно, куда ему надо, и водитель сразу ответил, что едет в нужную сторону.
Цену назвал совсем небольшую.
Пока они ехали в безмолвии, а мимо медленно проплывали пустые улицы с нежилыми строениями, бетонными оградами и металлическими конструкциями неясного предназначения, Ясон думал, что водитель чем-то неуловимым походит на свою машину.
Он был такой же серый и потрепанный. Неожиданно водитель спросил:
– Как думаешь, а в чем смысл?
Ясон промолчал, делая вид, что не расслышал, но водитель настойчиво повторил вопрос.
– Смысл чего? – Ясон не очень любил подобные разговоры, и сейчас у него совсем не было настроения поддерживать философскую беседу.
– Смысл всей этой долбаной жизни, брат. Я в последнее время совсем потерял его. Вот катаюсь, работы сейчас нет. По вечерам пью в одиночестве, смотрю какие-то дурацкие фильмы. И чувствую, что во мне словно сидит бес. Этакий мелкий бесенок бессилия. Хочется изменить что-то, но не можешь. Гнусное чувство! У тебя бывает такое?
– Нет, – немного резко ответил Ясон и, подумав немного, сказал: – Остановите здесь, пожалуйста, я передумал и хочу прогуляться.
– Ну ладно, валяй, – водитель обернулся и посмотрел немного удивленно, но остановил машину. Ясон заплатил ему чуть больше.
Выйдя на улицу, он проводил взглядом удаляющуюся машину. Внезапно рюкзак показался ему чересчур тяжелым, и, машинально сняв его с плеч, Ясон заглянул внутрь.
В главном отделении, поблескивая серебряным напылением на корешке, лежал фолиант, который он нашел вчера в беседке.
Должно быть, это Иша положила.
'Зря отпустил противного водителя-болтуна. Нужно было доехать с ним до дома', – подумал он.
Но слушать нытье и жалобы на жизнь было выше его сил. Люди, которые вели себя так с Ясоном, были навсегда вычеркнуты из близкого круга общения.
Поэтому он просто пошел вдоль серого забора, пока не дошел до автобусной остановки. Оказалось, что отсюда он сможет доехать домой.
На скамейке, под стеклянным куполом остановки, сидела задумчивая толстая женщина таких больших размеров, что Ясон всерьез засомневался в ее способности пройти сквозь автобусные двери. Рядом стояла парочка чистеньких, поджарых старичков.
Их возраст и пол было очень сложно определить. Ему показалось что это близнецы. Даже одежда у них была одинаковая – синие курточки с черными джинсами.
Облака на небе немного расступились, и стало больше света. Ясон достал камеру, чтобы сфотографировать эту странную компанию.
