Текст книги "Одолень-трава"

Автор книги: Елена Ланецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Глава VII

– Скуч, – спросила Ксюн, в первый раз называя его так, по-домашнему, – а откуда ты знаешь эту легенду?

– Все очень просто – книгохранилище. Я ведь там зачитывался взахлеб и прочел массу старинных легенд и сказаний.

– И ты все их запомнил?

– Ты ведь знаешь: когда я болел, то все накопленное в памяти мучило меня, мешалось и путалось. А после того таинственного особняка с орхидеями, где ты нашла меня, все ожило вновь, но каждая книжка, легенда или история легла на свое место, будто на полочку…

– Скучун, а по-честному, ты никого в этом особняке не встретил?

– М-м-м… – Мы после об этом поговорим, ладно? У нас ведь сейчас очень важное дело, правда, бабушка Лена?

– Ты о кувшинке?

– Ну да. Нам надо умудриться сорвать ее так, чтобы водяной в воду не утащил… – При этих словах Скучун деланно рассмеялся, однако вид у него был не самый веселый. – Погодите-ка! – оживился он, – неужели эти цветы растут только здесь, в Ведьмином колодце?.. Название-то какое дурацкое! Что скажешь, Кукой?

– Лично я, – отозвался Кукой, – на такие бирюльки вообще не обращаю внимания: цветочки там, звездочки всякие! – Он страшно воображал перед Куторой. – Вот у меня в лесу есть приятель, Лопатоног, эдакий сентиментальный хлюпик – так ему только такое и подавай, а меня уж увольте… ой! Легок на помине…

Мимо честной компании с диким топотом пронеслось какое-то невообразимое создание и сгинуло сию минуту в кустах ежевики.

– Эй, Лопатоног, стой, да вернись, тебе говорю, это я, Кукой!

Кусты, чей покой был нарушен так бесцеремонно, просто тряслись от возмущения. Однако тут же их вновь смяли чьи-то лапы, затем в зарослях показалась совершенно гладкая напуганная физиономия с ушами, торчащими точно окаменевшие блинчики!

На вновь явившемся существе не было ни шерстинки, ни волосиночки, – только кожа да кости: на голове преглупо топырились уже упомянутые желтые уши, но самыми интересными оказались даже не уши, а лапы. Совершеннейшие две лопаты в натуральную величину – ну просто мечта огородника! И это при весьма хиловатом туловище размером не больше кролика…

Прыжок, второй – и Лопатоног присоединился к нашим друзьям.

– Вы, кажется, отдыхаете? Ой, а я и не поздоровался, – сконфузился он и покраснел с головы до пят. Лопатоног, надо заметить, был жертвой собственной душевной раздвоенности. Он носился по лесу, томимый вечно неутоленной жаждой общения, но едва найдя собеседника, немедленно тушевался, краснел и улепетывал от него со всех ног, страшно топая и утирая безутешные слезы. И все это из-за глупой его неуверенности в себе, боязни показаться смешным и нелепым…

– Ничего, мы тебя прощаем. Знакомьтесь, это Лопатоног, мой приятель, милейшее существо! – Кукой выступал, будто пава, красуясь перед Куторой. – Послушай, ты случайно не знаешь, тут поблизости белые кувшинки нигде не растут?

– Ах, эти феи! Вам надо обойти болото, там сразу за черничником будет ручей, а в нем их – тьма-тьмущая…

– Как же я позабыла! – сокрушалась Елена Петровна. – Ведь я же и вела вас к ручью… Надо же, с головой что-то, совсем: расклеилась…

Голова у бабушки Елены кружилась, сердце будто сжимали и дергали чьи-то невидимые ледяные коготки, ей с трудом удавалось делать вид, что она бодра и все хорошо по-прежнему…

– Не беда, бабуля, теперь они от нас никуда не денутся! – Ксюн помогла бабушке подняться, и все поспешили в черничник. А Лопатоног, почему-то снова смутившись, немедленно улизнул. Только его и видели…

За черничником ельник внезапно обрывался, и открывалось широкое, пахучее разнотравье. По траве, между кочек, путаясь в зарослях дикого чеснока, пробирался ручей. Чеснок склонял над водою свои цветы, качавшиеся под ветром сиреневыми звездочками. Ручей был так невелик, что даже Ксюн могла бы его перепрыгнуть, что она немедленно и сделала! Восторгам ее не было предела, ибо петлявшее русло ручья все заросло белоснежными водяными лилиями, от которых невозможно было глаз отвести!

– Ну вот и слава Богу! – Бабушка Елена попросила всех отойти чуточку подальше, а сама склонилась над цветами и принялась им что-то нашептывать. Потом, боясь повредить корень, осторожно нарвала целую охапку и поманила своих спутников. – Солнце скоро сядет. Возвращаться на дачу нельзя – мы ушли далеко, а цветы уже сорваны. Мы должны поспешить, пока они не завянут, ведь магическая сила – только в свежих кувшинках. У нас совсем немного времени: пока живы цветы, мы должны проникнуть в Вещий Лес.

– А разве нельзя без одолень-травы? – спросил Скучун.

– Почти невозможно. В лесу полно нечисти, как и повсюду, впрочем! Простого путника, грибника, к примеру, могут и не тронуть, а вот тем, кто, как мы, идет с тайной целью чью-то душу спасти – несдобровать! – Бабушка Елена любовно поглаживала длинные стебли, вода с них стекала ей на платье, но она этого не замечала и, наклонясь над цветами, разговаривала с ними и просила прощенья за то, что сорвала. Потом Елена Петровна умолкла, притихли и ее спутники. И первый прохладный ночной ветерок всколыхнул луговину.

– Пожалуй, придется нам заглянуть к Ивану Степановичу, – вздохнула бабушка Елена, – не ночевать же в лесу…

– Это, кажется, тот самый здешний лесник? – спросила Ксюн.

– Да, знакомый мой, сторожка его тут совсем непо… – да-леку… ох! – и с этими словами бабушка Елена, побелев, стала медленно оседать на траву.

– Бабушка! – Ксюн обняла ее, остальные в растерянности застыли на месте. Сиреневая звездочка чеснока запуталась в темных бабушкиных волосах… – Что же вы стоите, плохо ей! Ой, что теперь делать?… – заплакала Ксюн, поглаживая ледяные бабушкины руки.

– Тихо, Ксюн, не паникуй. Есть у нас с собой какое-нибудь лекарство? по-боевому распушился Скучун.

– Сейчас посмотрю. – Ксюн сбегала на полянку, где оставались их пожитки. В корзинке она обнаружила валидол, адельфан, еще какое-то лекарство с иностранным названием и пулей вернулась обратно.

Скучун положил бабушке под язык таблетку валидола, смерил пульс.

– Сердце, – сообщил он, – как сумасшедшее бьется. Ой! Пропало куда-то. А вот опять бухает, да неровно как…

– Это называется аритмия, – пояснил Старый Урч. – Давайте-ка все вместе перенесем ее на нашу полянку.

– Постойте… – тут бабушка Елена пришла в себя и приподнялась на локте. Идите-ка вон туда… – Она указала в сторону молодого сосняка. – Там сторожка. А я тут пока… Иван Степанович-то посильнее, он меня и перенесет. Дай-ка, Ксюшечка… – Елена Петровна приняла еще две таблетки и стала понемногу оживать.

Не слушая бабушкиных возражений, друзья все вместе подняли ее и понесли. Вскоре посреди папоротника показался одинокий домик с единственным оконцем. Там кто-то был – горел свет, и дым вставал из трубы. Лесник Иван Степанович, завидев гостей, всполошился, захлопотал, маленький, жилистый, юркий, и вскоре бабушка Елена уже лежала на печке, отогретая и порозовевшая, а хозяин отпаивал всех чаем с душицей. Необычному виду кое-кого из своих нежданных гостей он ни капельки не удивился, будто и не впервой ему были такие встречи.

Кувшинки поставили в трехлитровую банку с водой, и они сразу оживили простую избу с нехитрым холостяцким скарбом.

Наступила ночь. Измученная Елена Петровна дремала в полузабытьи, Кутора и Кукой заснули на лавке как убитые, лесник отправился на сеновал, а Урч с Ксюном и Скучуном устроили военный совет.

– Бабушку мучить больше нельзя, и так с нами намаялась… – заявила Ксюн. Это все я виновата: сначала напугала до смерти своей дурацкой выдумкой про отравление, потом вы как снег на голову, да еще это странное круженье по лесу… В общем, сплошное безобразие! Надо ей в себя прийти. А тут, по-моему, для этого самое подходящее место: лес, тишина, и никто не дергает…

– Пожалуй, ты права, ну куда ей в Вещий Лес! – согласился Старый Урч.

– Да-а-а, Вещий Лес… – Скучун задумчиво уставился в потолок, обхватив передними лапками пушистые коленки. – Знать бы еще, где он находится. Хоть бы примета какая, знак, а то ведь ничего…

– Может, у лесника спросить? – предложила Ксюн.

– Откуда он знает… Это же магический лес, помнишь, что бабушка говорила? Уж она-то бы наверняка знала о нем первая! Вообще бабушка у тебя просто чудо… Она на деда моего чем-то похожа.

– Ну да, еще чего! Ничего общего… Видела я твоего деда – зеленый и полосатый…

– Дурочка, я же не о внешности…

– Цыц! – шутливо прикрикнул Урч. – Нашли время спорить, похожа – не похожа… Скоро рассвет, нам дорогу искать пора – вот бы о чем поразмыслили. – Он приподнял занавеску на окне. – Да, зорька близко.

– Я сейчас… – Скучун вылез из-за стола и выскользнул за порог.

Глава VIII

Лес затаился на исходе ночи, все еще пугающий, темный. Ни одна звездочка не выглянула с высоты, все заволокло мглою. Во тьме ничего нельзя было разглядеть, и только в лесу, чуть поодаль, угадывался силуэт дерева, стоящего особняком, – скорее всего громадного дуба. Его еле-еле высвечивала блеклая полоска зари.

Скучун спрыгнул с крыльца и побежал к одинокому дереву. Мокрые, холодные одуванчики, заполонившие тропинку к лесу, немного отрезвили нашего героя, мечтавшего своими глазами взглянуть, как светает! И хоть желание вернуться в натопленный домик сразу же появилось в его зеленой головке, лапы уже сами несли вприпрыжку вперед, едва успевая проскакивать между деревьями, выраставшими в темноте прямо перед носом.

Скучун так разбежался, что по инерции чуть не рухнул вниз с высоты, оказавшись над крутым, глубоким обрывом. Отчаянно взвизгнув, он уцепился за корень дуба, нависшего над пропастью, и замер, окаменевший…

Перед ним открылась такая ширь, такой простор, что у маленького подземного жителя, выросшего в тесных лабиринтах Нижнего города, от изумления чуть не разорвалось сердце!

Внизу, под песчаным откосом, текла величавая тихая река, у дощатой пристани приютились на воде две лодочки, казавшиеся сверху игрушками. А за рекой, на другом берегу разметался зеленый луг, такой необъятный, такой вольный и радостный, что мог он поспорить с простором небесным… Луг уже умывался в лучах первой зорьки, и под золотыми лучами потихоньку проявлялась лазурь на сыром, сером небе.

Несказанная светлая зорька улыбалась так ясно, так просто, как только младенец умеет! Вставало солнце: исходящая от него неуемная радость затопляла пойму. Скучун зажмурился, и вдруг словно брызнуло откуда-то мириадами птиц, стаей рванулись они над рекой, будто кто-то рассыпал их целую пригоршню, чтобы загомонили резким рассветным кличем: «За-ря, за-ря, за-ря!»

Скучун весь дрожал от переизбытка чувств, еще никогда не испытанных, незнакомых. И казалось: хоть все это он видит впервые, но и река, и чистое дыхание луга, и ставшая уже малиновой зорька всегда были с ним – родные и близкие… Он так любил сейчас этот луг, и эту золотистую дымку над ним, он любил их всегда, – еще не зная, не видя! И весь расцветающий зеленый простор – был его простор, Скучуна, и вся живая, необъятная жизнь сейчас улыбалась ему и говорила: «Ты мой!» и сияла так ясно для него одного… И вот этого мига взаимной любви его с миром он ждал, мечтал о нем, туманно, неосознанно, не отдавая себе отчета – о чем же мечтает… И знал он, что видел уже все это когда-то давным-давно, быть может, еще до рождения, и с тех пор томился по однажды пережитому счастью… А может, душа его когда-то обитала здесь, кто знает? Она ликовала теперь, и Скучун протянул к этому простору свои лапки, он готов был спрыгнуть с кручи, чтобы соединиться с ним… Он хотел оказаться там, на лугу, и в прозрачной воде, и в лесу, и в небе, и сразу везде! Только маленькое зеленое тельце мешало душе его осуществить свою несбыточную мечту.

Вдруг в птичьей стае, кружившей над берегом, произошла какая-то перемена. Птицы сгрудились на лету, заслоняя встающее Солнце, и из этой трепещущей груды вырвалась изумительная птица. Она била крылами, отливавшими синевой, солнечные лучи золотою короной сияли над ее головой… Глядь – а головка-то девичья!

Изнемогавший от душевного волнения Скучун, дивился на крылатую Деву. Заря облекала ее в переливчатую, прозрачную мантию радужных лучей, сиянье усиливалось – птица как будто сама источала его.

Очертив над рекою круг, Дева-птица пронеслась мимо дуба, нависшего над обрывом, где у самых корней замер Скучун, чуть не задевши его крылом… И нежный голос проворковал:

– Это утро – твое, милый брат мой! Все мне ведомо о пути твоем. Я помогу отыскать Дух Вещего Леса, только помни: слова отпугнут его. Вещий Лес открывается только тому, кто безгласен, в молчании – ключ. А вот это тебе держи!

И Скучун каким-то чудом, чуть не свалившись в реку, поймал слетевший к нему с небес дар Девы-птицы. Глянул – цветочек. Простой такой, желтенький. Он стал перебирать в памяти все, что читал о цветах, и узнал его – то была примула, первоцвет. Скучун вспомнил, что с нею связано множество древних легенд и сказаний, но так был поражен происшедшим, что плохо соображал… Осторожно, чтобы не помять свое сокровище, он стал пробираться на твердую почву назад по корням, нависавшим над бездной.

С гулко бьющимся сердцем возвращался наш герой к домику лесника. Одуванчики вдоль тропинки давно обсохли, где-то вдали куковала кукушка, покачивались под ветром кустики иван-да-марьи. Скучуну было как-то по-особому тревожно и радостно, что в этой простой и привычной жизни, где-то в самом сердце ее таится другая – желанная и сокровенная.

И сам он только что повстречался с ней!

А между тем утро разбудило уже всех в лесу, но только не его друзей. Старый Урч похрапывал на лавке, Кукой с Куторой, наверное, смотрели уж третий сон, а Ксюн забылась в полудреме, уронив голову прямо на свежевыскобленный, непокрытый стол. Чуть только скрипнула половица – она подняла голову, сощурив покрасневшие глаза.

– А, это ты… Ты куда выходил?

– Сейчас, сейчас… Мне бы водички… – Скучун еле взобрался на лавку.

– Ты что это, Скучуш, а? Тебе нехорошо?

– Мне чудо как хорошо, Ксюшечка, милая моя! Ты даже представить себе не можешь, как хорошо…

За его появлением наблюдала, полулежа на печке, Елена Петровна. Она давно не спала, а плела венки из полураспустившихся, заспанных кувшинок, перевивая их шерстью для крепости. Спешила, пальцы слушались плохо… Склонившись над ними низко-пренизко, бабушка Лена шептала нежным лепесткам что-то очень важное и хорошее. И улыбалась.

Заметив, что Кукой и Кутора наконец просыпаются, а Старый Урч, потягиваясь, протирает глаза, она спустилась с полатей, сама умыла их водой из ведерка и надела каждому на головку влажный белоснежный венок.

Поклонилась всем, распрощалась: решено было, что бабушка останется здесь, чтобы выздоравливать поскорее и ждать…

Заплела Ксюну две косички. Проводила всех на крыльцо, расцеловала. И расплакалась, крестя удалявшиеся фигурки, которые то и дело оборачивались и махали ей издали.

«Одолень-трава! одолей ты злых людей: лихо бы на нас не думали, скверного не мыслили, отгони ты чародея, ябедника…»

И сквозь слезы все равно улыбалась бабушка. Знала она, что не пустая дорога увела от нее самое дорогое существо на свете – внучку Ксюшечку…

«Красота поманила ее, – шептала про себя бабушка Елена. – А за нее ничего не жаль, и ничто не страшно…»

И только крепче прижимала к сердцу маленькую дорожную икону, с которой не расставалась с того момента, как покинули они Москву.

«Одолень-трава! Одолей мне горы высокие, долы низкие, озера синие, берега крутые, леса темные, пеньки и колоды!.. Спрячу я тебя, од олень-трава, у ретивого сердца во всем пути и во всей дороженьке…»

Глава IX

В то время, как наши путешественники безмятежно дремали в сторожке лесника, а ликующий Скучун мчался будить их, спрятав в своем розовом ушке дар Девы-птицы, уже знакомые нам Ор, Зур и Дива под предводительством Тени собрались на свой последний решающий Совет неподалеку от того громадного дуба на самом обрыве реки, где только что побывал Скучун.

Тень была в бешенстве: все их первоначальные планы рухнули, эти беспомощные, хилые козявочки каким-то непонятным образом как ни в чем не бывало выскользнули из расставленных сетей и готовились наутро продолжить свой путь.

Но мало того – Скучуну открылась сама Дева-птица и передала магический ключ, а с его помощью недолго и догадаться, как проникнуть к Духу Вещего Леса! И никто из Совета Четырех не смог помешать этому…

Тень в это время занята была другим важным делом: она намеревалась уничтожить главную московскую библиотеку, расположенную в самом центре Москвы, на высоком холме, и уже собирала стихийных духов, подчиненных ей, которые способны были на такую работу…

Тень полагалась на Ора, Зура и Диву, рассчитывая, что они легко справятся с нахальными и упрямыми козявками, которые вознамерились помешать планам Совета Четырех. Теперь же, судя по всему, настала пора самой Тени вмешаться в ход событий и наказать неудачливых членов Совета за нерадивость.

После истории с жуком Ору не удалось укрыться от гнева всевидящей Тени. И как Ор ни уверял, что дятел, склевавший жука, был вовсе не простой дятел – а как же иначе он мог помешать ворожбе? – Тень оставалась неумолима, считая, что виноват во всем один Ор. И тот обернулся опять старичком, понурившись, ожидал он неминуемой страшной расплаты.

Зуру, принявшему облик водяного, тоже не удалось заманить путешественников в ловушку. Скучуна насторожил вид полузатопленного «бревна», и вправду бывшего вовсе не бревном, а водяным-Зуром; пушистый наш книгочей вовремя вспомнил старинную легенду, подсказавшую, кто перед ними. Да еще и прочел заклинание, которое делало водяного бессильным, не иначе как нашептанное ему кем-то из высших сил Света…

И теперь Зур, утерявший весь свой светский лоск, уныло ковырял землю носком грязного, ободранного в лесу ботинка. На Диву он и глаз поднять не смел ведь она-то еще ни в чем не провинилась, и всесильная Тень возлагала на энергичную, цепкую ведьму особые надежды.

– Я все исполню как надо! – пылко пообещала Дива-Марина. – Тихо! Кажется, идут… Один, второй, третий, четвертая, пятая… все! Вот они, голубчики!

– Прячьтесь как следует! – велела Тень своим вассалам. – До поры до времени эти малявки не должны вас заметить…

И трое членов Совета укрылись в густых кустах дикого шиповника у самого обрыва над рекой.

Отвратительными клочками свисая с обрыва, Тень еле заметно шевелилась, будто гигантский спрут, и ласточки, свившие себе гнезда в песчаной крутизне, с жалобными криками в панике носились над водой.

Но наши друзья, не заметив ничего необычного, один за другим вынырнули из лесу прямо в щедрое блистающее утро.

Глотнув бодрящего рассветного воздуха, они, как привороженные, уставились в заречную даль.

– Вот что, любоваться нам некогда, – сказал Скучун. – После налюбуемся. – Он слегка подергал Ксюна за руку – она кривила губки, чувствуя себя неуютно от недосыпу, речной прохлады и полного неведения относительно цели дальнейшего их путешествия. В голове ее все перепуталось, одно желание мешалось с другим: то ей хотелось поесть, то умыться, то отыскать Вещий Лес и как можно скорей, а то оказаться в своей кровати, укутанной стеганым одеялом по самую макушку!

И все же главной в этом хаосе была мысль о покинутой больной бабушке, которую Ксюн жалела всем сердцем и все бы отдала, чтобы та, здоровая, чуть ироничная и уверенная в себе как и прежде, оказалась бы сейчас вместе с ними…

– Все будет хорошо, вот увидишь, Ксюн! Похоже, придется прыгать вниз, ни одной тропинки тут нет, я глядел…

– Да как же? – пискнула Кутора. – Тут же страшно высоко!

– Как? А вот так – на попе! – и Скучун, не говоря больше ни слова, сиганул вниз. Пыльная песчаная дорожка понеслась за ним следом.

– Экий ты прыткий, – кряхтел Урч, – погоди-ка, мы за тобой… – Он свесил лапы, усевшись на самом краю обрыва. Остальные проделали то же самое и с криком «Три-четыре!» съехали вниз по отвесной береговой крутизне.

Речная долина нежилась в утренней полудреме и никак не желала просыпаться, полеживая в луговой шелковистой постельке. Ее покой нарушили пятеро живых комочков, которые с визгом сорвались с обрыва, плюхнулись в реку и взбаламутили все вокруг.

«Ну вот, – подумала долина, – кажется, начинается! Значит, пора вставать…»

Она недовольно поежилась и отряхнула росу:

– Доброе утро!

Все пятеро благополучно выбрались из воды на узкий песчаный берег и принялись кое-как приводить себя в порядок. Ксюн прыгала на одной ножке, наклонив голову, чтобы вытряхнуть воду из уха. Непредвиденное купание быстренько привело ее в чувство – она больше не хныкала и даже пыталась улыбаться…

Кутора вся сияла: катание с горы на попе вызвало в ней такую бурю восторга, что, казалось, этот вихрь эмоций способен изменить рельеф местности! Она вопила, шлепала по воде лапами, рыла песок и швыряла его в реку, пыталась даже снова взобраться на гору, чтобы прокатиться еще разок…

Урч, постанывая, одной лапой держался за поясницу, а другой старательно растирал то место, на котором он только что съехал.

Кукой же разлегся на песочке, мечтательно поглядывая то на Кутору, то на тающий постепенно в разгоравшемся утре сизый береговой туман.

Один Скучун был деловит, молчалив и заметно нервничал. Зеленая шерсть обвисла на нем мокрыми слипшимися сосульками, отяжелевший от воды хвостик волочился, оставляя на песке тонкий витиеватый след.

Скучун быстро отыскал неподалеку лодку и теперь пытался освободить ее от привязи. Он кликнул Урча, и они вдвоем принялись разбивать камнями цепь, которой лодка крепилась к старой дуплистой ветле, склоненной над берегом. Вскоре к ним присоединилась Ксюн, подтянулись и Кукой с Куторой. Общими усилиями раздолбили цепь, отыскали поблизости большую крепкую ветку и, приспособив ее вместо весла, оттолкнулись от берега.

– Кутора, тебе очень идут кувшинки… – шепнул Кукой. Но на реке любой звук усиливается, и все услыхали его комплимент.

– Боже мой, ну и компания… бред какой-то! – сидевший на носу лодки Скучун застонал как от зубной боли и стал раскачиваться из стороны в сторону.

– Скуч, чего это ты ни с того ни с сего? – удивилась Ксюн.

– Да ну вас… Вы все как будто на пикник собрались… Не хватает только воздушных шариков! И зачем я с вами связался? Несерьезный вы народ, вот вы кто! – И он надулся, глядя в воду.

– Скуч, дурашка, – Ксюн перебралась с кормы к нему поближе, отчего лодка чуть не перевернулась, – ты совсем с ума сошел… Ну, что не так: все идет как задумано, мы нашли то, что хотела бабушка – одолень-траву, теперь у нас есть защита…

– Да уж, нашли! – проворчал Скучун. – Целый день угробили… А нужны ли нам эти кувшинки дурацкие – бабушка надвое сказала!

– Что-что? Как это – надвое? Ты мою бабушку, пожалуйста, не тронь! И вообще, что ты себе позволяешь, тоже мне, начальник нашелся… – Ксюн выпрямилась в лодке и топнула ногой. Лодка закачалась, накренилась и зачерпнула бортом воду.

Все всполошились, принялись вычерпывать воду горстями и успокаивать при этом Ксюна, которая сегодня явно встала «не с той ноги» и рыдала теперь навзрыд, уронив личико в ладошки. Старый Урч обнял ее, прижал к себе и, кивнув Кукою с Куторой, («Вы гребите, ребятки, гребите…»), обратился к Скучуну:

– Послушай-ка, может, ты объяснишь, куда мы сейчас направляемся? Мы думали, ты ничего не объясняешь, потому что уверен в себе и знаешь дорогу… Ты же, как оглашенный, мчишься куда-то с самой зорьки, да еще и покрикиваешь на нас… Скучун, все мы знаем, что путь наш – не пустая прогулка, а очень опасное дело, и все же идем. И никто из нас, как видишь, не хочет оставить эту затею. А ты, друг мой, коли взял на себя роль вожака, так будь добр, перестань истерить и посвяти нас в свои намерения…

Скучун, не дослушав, бросился на грудь Старому Урчу и зарылся мордочкой в его теплую шерсть.

– Урченька, дорогой, и все вы, мои хорошие, вы простите меня! Я просто сам не свой от страха, что мы опоздаем в Вещий Лес. Вы подумайте, ведь если мы не спасем Дух Леса, то погибнет и Москва! А ведь «Радость мира» предупредила в записке, что это город грядущей Красоты, значит, именно там суждено преобразиться Личинке! Я только что понял это… Ох, Москва твоя, Ксюн! Я уже так полюбил ее… Ты подумай, как страшно, если она исчезнет. Ну, может быть, не исчезнет совсем, но разрушится до основания, потеряет свой облик, свой неповторимый дух… А этот жуткий Совет Четырех, который появился на Земле, чтобы разрушить Москву, где эти четверо? Может, уже совершили что-то непоправимое? Главное, как распознать их? Ведь «Радость мира» сообщила в послании, что воплотились они в новом, земном обличье и ничем не отличаются от обычных людей… От этих мыслей мне прямо нехорошо делается, просто с ума схожу, вы уж не обращайте внимания, ладно?

Бормоча все это скороговоркой, Скучун сотрясался от слез на груди Старого Урча, и шерсть старика, высохшая было во время плавания, промокла опять. А Ксюн бросилась к Скучуну, и они принялись плакать вместе, дуэтом, от переизбытка чувств к ним присоединилась Кутора… Эффект получился потрясающий: рев этого слезоточивого трио так напугал прибрежных птиц, что они, не сговариваясь, разом снялись со своих мест и скрылись в окрестных лугах…

Тут лодка ткнулась носом в камышовые заросли: наконец-то переправились!

Наши путники выбрались на берег, немного успокоились и вскоре все пятеро уже шли в высокой луговой траве, которая буквально на глазах наливалась соками и распрямлялась под лучами Солнца, начинавшего потихонечку припекать.

– Не знаю, можно ли простить мне эту выходку в лодке… – переживал Скучун. Сам себе я этого простить не могу. И откуда такое взялось, вы же знаете – нет во мне этой фанаберии – тоже мне, предводитель нашелся… Ах, несчастная я зеленка!..

– Ну, полно, дружок, перестань, – успокаивал его Урч, – всякое бывает…

– Я не знаю, куда мы идем, – продолжал Скучун уже намного спокойнее, – просто надо идти и все – и вот это я знаю точно! – Он обернулся на ходу, заглянув в глаза своим спутникам, поспевавшим следом. – Когда на рассвете я увидел с обрыва эту пойму, то подумал «Вот оно!», совершенно не понимая, что именно и какое такое ОНО… Всей душой меня потянуло сюда, а душа, наверное, лучше нашего понимает, куда идти… И я думаю – мы на верном пути, потому что…

– Ой, что это там, за нами?! Обернитесь скорей! – вдруг закричала Ксюн не своим голосом.

Они остановились как вкопанные и, оглянувшись, увидели, что сзади, с реки, их настигает зловещая Тень с косматыми, разорванными краями…