Текст книги "Одолень-трава"

Автор книги: Елена Ланецкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Машенька, побледневшая еще больше, с огромными серыми кругами вокруг наивно распахнутых глаз, шатаясь, словно вяленая рыбешка на проволоке, побрела вниз, в метро. А Томка присела на закругленный гранитный парапет около «Праги». Голова у нее раскалывалась, все болело, точно ее долго били, хотя Марина и пальцем к ней не притронулась, а только водила руками и будто разрывала что-то вокруг нее… Все-то Тамаре теперь было тошно: и Москва, куда она так рвалась из своего Воронежа, и подруга ее, и учеба, и даже тот славный юноша, который вчера на Патриарших читал ей такие замечательные стихи…

«Не хочу ничего, – подумала она, – пропади все пропадом! И домой не хочу: хватит, нашли тоже маменькину дочку. – Она и о себе сейчас думала с каким-то ожесточением. – Разве это жизнь: одно и то же, одно и то же, – а вот она жизнь!»

Томка подняла голову и взглянула на шикарных женщин, сидящих за столиками на открытом балконе «Праги». Даже сюда, к переходу, доносились сверху их голоса, смех и звон бокалов. Тамара поднялась и, не отдавая себе отчета, направилась к ресторану.

Больше ни Машу, ни Томку никто не видел – они затерялись где-то в огромной, остывающей к ночи Москве.

Глава II

Когда первый удар грома спугнул голубей, сидящих на подоконнике, Ксюн будто очнулась.

– Скучун! Ты почему пирожки не ешь? Вкусные… – Она огляделась: Скучуна в ее комнате не было. Урч, Кукой и Кутора уплетали теплые пирожки за обе щеки, а пушистый ее дружочек… Как же могла она проглядеть его?..

Ксюн в отчаянье кинулась к окну. Крупные редкие капли ударяли по листьям и цветам как по клавишам; вот невидимый дирижер взмахнул палочкой – и мощные потоки дождя обрушились на землю. Молнии, полыхавшие одна за другой, подсвечивали двор, словно театральные софиты… Началась самая настоящая симфония дождя!

– Урч, Кутора, его здесь нет!

– Как нет?! Кого нет?! – все тут же перестали жевать, а Кукой так и застыл с полуоткрытым ртом, из которого выглядывал пирожок… Старый Урч мигом сориентировался и, проглотив кусок, заявил:

– Так! Все ясно! Он удрал на поиски места, указанного на карте! Надо было мне, старому, следить за ним, да получше… Но теперь уж не воротишь. Ксюн, поскорее разыщи Скучуна; Бог весть что с ним может случиться, а ты все же как-никак знаешь город…

– Да, уже бегу! – Ксюн наскоро, путаясь в рукавах, напялила кофточку. – Это я, дуреха, недоглядела. Теперь-то ясно, что он только и думал, как бы поскорее сбежать из дому в то потайное место! Но зато я знаю где его искать спасибо бабушке! Сидите тихо и ждите нас. Без Скучуна не вернусь… – и она исчезла за окном в шуме дождя.

Когда Ксюн отыскала угол улицы Качалова и Алексея Толстого, на ней сухой нитки не оставалось. Но она словно не замечала этого. Тучи, летящие над головой, казалось, торопили ее и указывали путь. И когда сквозь дождливый туман Ксюн увидела бело-розовый особняк с орхидеями, она ни секунды не сомневалась, что именно это место искал Скучун, и он, конечно же, здесь!

Спустя три минуты Ксюн уже склонялась над своим пушистым другом, который, лежа на прохладном полу, улыбался во сне…

– Скучунушка, мой хороший, проснись, это я! – Ксюн ласково шебуршила густую зеленую шерстку. Капли дождя, пропитавшего ее одежду и волосы, скатывались ему на мордочку, и Скучун, все еще улыбаясь, открыл глаза.

– Ксюн, как хорошо, что ты здесь! Посмотри вокруг… какая сказка! Ой, да ты вся мокрая! Простудишься, надо скорее переодеться…

– Это потом, все потом, расскажи мне скорее, что тут с тобой произошло… Ты какой-то совсем другой, будто светишься!

– Сейчас я все тебе расскажу. Вот, послушай: С тобою в Москве повстречавшись, Мы в тайный отправились путь, Мечтали о цели желанной На лик Красоты взглянуть…

– Что это? Боже мой, Скучун, ты заговорил стихами, как это здорово!

Земные завесы скрывают Ее зачарованный лик… Никто в целом мире не знает…

– Скучун, сюда идут! – перебила его Ксюн. Не отрываясь от широко раскрытых, будто изумленных глаз Скучуна, читавшего стихи нараспев, вдруг услыхала она чьи-то шаги. Это появились служители музея Максима Горького, размещенного в особняке. Рабочий день начался, смотрители разошлись по своим местам. Наших героев могли обнаружить, и Ксюн увлекла Скучуна к выходу во внутренний двор.

И все же их заметили… Молодая женщина, вся в сиреневом, с добрыми, чуть печальными глазами увидела девочку, которая вела мимо застывшей волною лестницы маленькое пушистое существо. Его наэлектризованная шерстка потрескивала, глаза сияли, и громко, восторженно, радостно это неведомое существо читало стихи человеческим голосом! Девочка была совершенно мокрая, и по полу за ней тянулась влажная, грязноватая дорожка. Милая Наталья Алексеевна – сиреневая хозяйка особняка – ничего никому не сказала. Она только покачала головой, взяла тряпку и быстро вытерла следы. И больше странных посетителей никто не увидел… А Тамара Алексеевна любила этот сказочный дом и хорошо знала, что здесь может произойти все что угодно…

Скучун, казалось, ничего не замечал вокруг. Он все еще был словно в трансе…

К победе душой устремляйтесь Спасайте больную Москву! Заветный свой путь загадайте И сбудется он наяву! В шкатулке – пути указанье…

– Что это? – очнулся Скучун. – В шкатулке пути указанье? Что я говорю, Ксюн? Мне будто диктует кто-то…

– Ты сказал еще: «Спасайте больную Москву!» Откуда ты знаешь, что Москва больна?

– Понятия не имею… Ксюн, все это неспроста. Мне кажется, я читаю чьи-то мысли, угадываю и произношу вслух то, что возникает во мне как бы помимо моей воли… Сам не знаю, что я скажу через мгновенье: эти стихи приходят сами, и слова, и рифмы… Только вот, Ксюн, они еще ужасно корявые! И все же, пускай я пока не научился, пусть такие вот, какие есть, но мне кажется, что это помощь нам свыше, помощь и весть… Как ты сказала: «Спасайте больную Москву… В шкатулке – пути указанье…» Скорее! – Скучун бросился бежать к калитке, открытой на улицу Алексея Толстого. Ксюн, совершенно ошеломленная, помчалась за ним.

«Ничего не понимаю!» – пронеслось у нее в голове.

А солнышко уже ласкало Москву, согревая мокрые стены домов, макушки прохожих и блестевшую после дождя решетку Патриаршего пруда…

* * *

Скучун, будто пушистый снаряд, влетел в знакомое окно. За ним появилась Ксюн. Ее била дрожь. Девочка вся побелела: то ли от холода, то ли от волнения, хотя на улице уже было жарко. Мокрая юбка облепила ноги, кофта была – хоть выжимай, а в туфельках хлюпала вода…

Взглянув на Кутору и Кукоя, забившихся под стол в ожидании ее возвращения, она удовлетворенно кивнула, громко чихнула и без сил бухнулась в кресло.

– Шкатулка! Где наша шкатулка с саламандрой? – Скучун обшарил всю комнату в поисках заветной шкатулки. Кукой с Куторой одновременно указали ему взглядом на дверь в коридор. Скучун тихонечко приоткрыл дверь и выглянул… Прихожая была пуста, а справа, за стеклянной кухонной дверью он увидел Старого Урча и ксюшкину бабушку. Сидя на кухне, они попивали чаек и мирно беседовали. На столе среди чашек, вазочек с вареньем и графинчика с вишневой наливкой стояла бронзовая шкатулка с агатовой саламандрой на крышке!

Скучун пискнул от изумления, бросился на кухню и, отвесив бабушке галантный поклон, схватил со стола шкатулку.

– Тысяча извинений, но мне необходимо срочно ее открыть! – заявил Скучун, еще более позеленевший от волнения, и со шкатулкой в лапах скрылся в детской…

– Бабушка! – возникла в дверях Ксюн и тут же столкнулась с выбегавшим опрометью Скучуном, вид которого привел ее в полное замешательство… – Как, в-вы уж-же знак-комы? – стуча зубами от озноба и страха (что же теперь будет?) пробормотала она.

– Представь себе, внученька, твой друг Урч не счел возможным более откладывать наше знакомство! К тому же такое приятное… Он представился сам, без посторонней помощи, когда я вошла в твою комнату. Кстати, где ты так долго пропадала? – Елена Петровна произнесла эту тираду, слегка прищурившись и прихлебывая чай вприкуску с толком и расстановкой…

– Я… видишь ли, бабуля, мне надо тебе кое-что объяснить…

– Да уж, пора бы! Тем более, что количество твоих друзей все возрастает… и бабушка Елена насмешливо кивнула в сторону двери, где на пороге замерли растерянные Кукой и Кутора!

– Да, теперь, кажется, все в сборе. Ой! – Ксюн качнулась и, зашатавшись, рухнула на табуретку. – Бабуль, мне как-то нехорошо…

Елена Петровна вовремя подхватила внучку, которая чуть не грохнулась на пол. Ксюн вся горела.

– Да у тебя озноб! Мокрая с головы до пят… Урч, помогите мне, пожалуйста!

Вдвоем они быстро перенесли Ксюна на постель.

Пока бабушка переодевала Ксюна во все сухое и растирала ей руки и ноги спиртом, Скучун возился со шкатулкой. Но сколько ни нажимал он на рубиновый глазок саламандры – все было тщетно, шкатулка не открывалась!

И пока Елена Петровна отпаивала внучку чаем с малиной и медом, Старый Урч рассказал ей обо всем, что приключилось с ними, начиная с той самой Ночи, когда Скучун впервые появился на крылечке башенки Урча вместе с полосатой Букарой…

– Так! Мне все ясно… – заявила бабушка Елена, которая кивала головой, внимая рассказчику, и одновременно растирала внучку спиртом. – Только вот надо было тебе, Ксения, сразу и рассказать обо всем еще там, на даче, а не придумывать нелепые истории с грибами…

– Открылась! Все сюда! – завопил Скучун, когда невидимая пружинка наконец щелкнула, и агатовая саламандра опрокинулась навзничь вместе с бронзовой крышкой. Карты с синим крестиком, обозначавшим место пересечения Малой Никитской со Спиридоновкой, в шкатулке не было. Она пропала! Вместо нее на дне лежал листок бумаги. Скучун поднес его к самым глазам и прочитал вслух:

«Друзья! Москва больна, она в опасности! В городе появился ужасный Совет Четырех – это силы Зла! Они стремятся погубить Москву – город грядущей Красоты, город Личинки… Для этого силы Зла захватили Вещий Лес, неведомый простым смертным. Погубив Дух Леса, они погубят и город. Ведь Москва тайно связана с духом Леса, который незримо хранит ее, питая своею жизненной силой. Спасая Лес, вы спасете и Москву, и Личинку. Не мешкайте! Вам нужно вернуть Духу Леса его прежнюю силу. Я буду помогать вам. Радость мира.»

– Личинка в опасности! – Скучун от волнения скомкал записку и судорожно сжал ее в лапах.

– Постой-ка! – Ксюн села на постели и выхватила у него клочок бумаги. – Тут сказано о Вещем Лесе. Где он находится?

– А вот это известно только мне… – Елена Петровна встала со стула и, выпрямившись, оглядела всю компанию. – Я могу помочь вам. Если вы, конечно, не против…

– Ну что ж, друзья мои… – Старый Урч встал рядом с бабушкой. – Вначале нас было трое. Потом к нам присоединились Кукой и Кутора, а теперь, по-моему, нас уже шестеро! Не так ли? – и он торжественно подкрутил кончики своих усов.

– Я рад вам, бабушка Елена! – воскликнул Скучун.

– Конечно, и мы не против… – хором пропищали Кукой и Кутора.

– Бабуленька! – прошептала раскрасневшаяся Ксюн, – какое счастье, что ты с нами!

– Вот и славно, – заключила Елена Петровна. – А теперь не мешкая в дорогу! Я соберу все необходимое, а ты, Ксюн, поднимайся-ка потихоньку. Все равно ведь не усидишь в кровати…

Счастливая Ксюн завизжала, вмиг соскочила на пол и засуетилась, собирая вещи. Ее внезапную болезнь – озноб и жар – как рукой сняло… Скорее всего, напасть одолела Ксюна просто от усталости, бессонной ночи и сильных волнений. И Елена Петровна, все понимая, решилась отпустить больную на волю.

– Так, – мельтешилась Ксюн, – вот это пригодится… – Она схватила шерстяные носки, термос, перочинный ножик и сложила все это в плетеную корзинку. – Ой, и это тоже… – и она сунула в карман забавного розового слоника – свой талисман. – А это еще что? – она уставилась на протянутый Куторой клубок шерсти. – Это – долой!

– Почему? – заметила бабушка. – Напрасно, возьми. Ноша не велика, а раз Куторе хочется, значит, надо брать…

Елена Петровна уже собрала большую хозяйственную сумку со всякой всячиной и пакет с едой.

– Ну, кажется все! – она вошла в кабинет ксюнского папы, выдвинула ящик его письменного стола и вернулась в детскую с ключами от «Жигулей». – Тебе, Ксения, повезло, что твоя бабушка еще не совсем старуха и водит машину! Так, кажется, мои права на буфете… нашла! Теперь, друзья мои, нас ничто не задерживает. Карета подана! Присядем на дорожку…

А когда все поднялись и затопали к выходу, она незаметно вынула из шкафчика маленькую дорожную икону в серебряном окладе, положила ее в сумочку и перекрестила маленькие фигурки, топтавшиеся в прихожей…

Потом взяла на руки Кукоя и Кутору и прикрыла их длинными широкими концами своей вязаной шали, чтобы никто из людей их не увидел. Урча и Скучуна одели в ксюнские летние курточки и нахлобучили им панамки по самые глаза, чтобы они казались детьми, ну быть может, немного странноватыми и только… Наконец, все вышли во двор, уселись в машину, и Елена Петровна, глубоко вздохнув, повернула в замке ключ зажигания.

Был полдень. Солнце уже высушило Москву, и она, вымытая и счастливая, баловала пешеходов сладкими ароматами своих цветущих газонов.

Вишневый «жигуленок» рванулся вон из центра и, проскочив площадь трех вокзалов, выбрался на Краснопрудную, а дальше все по прямой… Он миновал по Щелковскому шоссе кольцевую автодорогу, и огромные буквы «М О С К В А», обозначающие границу города, остались позади. Вильнула под мостом речка Пехорка. Деревни стоя провожали поток машин, рассекавший каждую из них на две половинки. Промелькнули названия: «Балашиха», «Медвежьи озера», проехали железнодорожный переезд. Теперь уже город остался далеко позади, а воздух с полей и близких лесов потянулся вольный и легкий.

Лето здесь заглядывало прямо в глаза, а облака, не боясь гари, опускались над землей совсем низко… Над полурасплавленным от жары асфальтом слоился, колеблясь, горячий воздух, который казался жидким. Машина летела стрелой. Все сидели притихшие, глядя, как мелькают за стеклом деревья, дома, куры и лохматые, сумрачные козы, пасущиеся на обочине.

Елена Петровна уверенно вела машину, изредка поправляя гребнем волосы, которые то и дело выбивались из ее высокой прически от ветра, рвущегося в приоткрытое окно. Что ожидало наших героев впереди – никто не знал… Миновали «Анискино». Вправо от основной трассы сворачивало узенькое шоссе.

– Мы едем в Вещий Лес? – поинтересовалась Ксюн.

– Ты что, дорогу не узнаешь? Мы же сто раз ездили по ней на дачу!

– Мы едем на дачу? А Вещий Лес? Как же так, баба Лена?

– Да, позвольте, позвольте… – забеспокоился Старый Урч. – Дача – это конечно, замечательно, тем более, что я вообще не знаю, что это такое… Но нам все-таки надо в Лес!

– Погодите! – успокоила всех Елена Петровна. – Вы же доверились мне. Вот и не опережайте события! Приедем, и там я вам все объясню… – Она твердо сжала губы и резко повернула руль вправо, на едва заметную среди деревьев дорогу вдоль берега живописного пруда.

Дорога пробиралась сквозь строй высоких елей, почти смыкавшихся над ней. Густой хвойный запах, мох и сырость кругом словно предупреждали: здесь совсем другой мир – мир леса, таинственный и незнакомый! Деревья-стражи будто негласно остерегали: «Входите, но будьте настороже и берегитесь нарушить наши лесные законы…» И путешественники боязливо поглядывали в чащу, мелькавшую за стеклом.

Миновали ельник. У башни высоковольтных передач «жигуленок» свернул налево, нырнул в ворота садовых участков с надписью «Дружба» и, проехав немного вперед, остановился у калитки с табличкой «№ 20».

Приехали!

Глава III

Вернемся, однако, к тем событиям, которые произошли за три дня до того, как наши герои оказались на даче.

В уже знакомой нам арбатской квартире Марины раздался резкий звонок, да не один, за ним еще и еще: звонили самоуверенно и настойчиво.

Но на сей раз по коридору не рваные тапки прошлепали – прогарцевали лакированные туфельки на каблуках! И вся Марина переменилась: на ней было облегающее черное платье с открытым вырезом, на шее жемчуга – те самые, что на портрете, а в волосах – летящие черные перья, заколотые драгоценной эгреткой[9]9
  Эгретка – драгоценная заколка, скрепляющая перья в женской прическе.


[Закрыть]. И вся она, очень похорошевшая, словно бы помолодела лет на двадцать; проходя мимо высокого резного зеркала в прихожей, улыбнулась своему отражению, довольная собой, вздохнула и принялась отпирать засовы.

Вошедших снова было двое, но на сей раз то были мужчины: лощеный усатый брюнет в элегантном костюме с белоснежным свертком под мышкой и спортивного вида старик в кепке и фирменных кроссовках.

– Дива, чаровница! – расшаркивался брюнет, вручая букет пунцовых роз и целуя ручки. – Этот город тебя просто околдовал: никогда не бывала ты так хороша!

– Это я его околдовала! – хохотала Марина, – ваш город еще узнает, на что я способна! Только не забывайте, здесь я – Марина… Ну, входите, входите, наконец-то, мы ведь еще не видались… – Она оглядела гостей повнимательнее. – А вам, я скажу, идет! Ты, Зур, на мой женский взгляд просто неотразим, чую, сколько сердечек погубишь… Ну а тебя, Ор, пожалуй, пора выбирать в президенты какой-нибудь совместной ф-ф-фи-и-ирмы! – фыркнула Марина, передразнивая интонации новоявленных бизнесменов, и заливисто рассмеялась. Она теперь все делала со вкусом, с удовольствием, будто наслаждалась своею грацией, говором и походкой.

– Да что и говорить! – произнес Ор глухим голосом. – Земная жизнь преинтересная штука, скажу я вам! Пожалуй, из всех воплощений это, нынешнее самое для меня подходящее. Я уж не говорю о тебе, Марина, – и он преподнес хозяйке коробочку французских духов, – пожалуй, такой я и мечтал тебя увидеть во все долгие века нашего знакомства…

– Ну спасибо, спасибо, порадовали! – улыбалась довольная Марина. В хрустящем белоснежном свертке Зура, врученном ей в подарок, оказалась бесценная старинная ваза с клеймом императорского завода, вся расписанная цветами и птицами…

– К делу, – поторопила хозяйка мужчин. – Судя по тону и обращению, она явно была старшей среди них. – Проходите сюда, к столу, у меня уже все готово. Надо поскорей обсудить наши планы – приближается полночь.

В полумраке одной из комнат огромной квартиры сверкал серебром и огнями свечей богато убранный стол, покрытый белоснежной камчатой скатертью. Все изобилие настоящей старинной русской кухни, о котором москвичи давно уж позабыли, царило здесь, на столе, и названия многих блюд можно было бы отыскать, пожалуй, только в книге Елены Молоховец…

Глаза хозяйки при свете свечей разгорелись еще ярче, Ор и Зур наперебой ухаживали за ней.

– Так кто вы теперь? – кокетничала, сверкая зубами, Марина.

– Михал Михалыч Усачев! – привстав галантно и поклонившись, представился Зур.

– Фиталий Палыч Шабашников, – прочавкал с набитым ртом Ор, с хрустом вгрызаясь в жареную перепелку.

– Чудесно, чудесно! – радовалась Марина. – А теперь, после первой закуски, милые кавалеры, отвлекитесь от кулинарных изысков и вернитесь на грешную землю.

– Да, да, милочка, сейчас все обсудим, – кивал Зур, подливая себе и старику из васильково-синего хрустального графинчика. Ор уперся локтями в стол, уже испачкав рукав салатом. Он ничего не мог ответить, потому что челюсти его с наслаждением дробили косточки молочного поросенка, и весь он всецело был поглощен этим занятием.

– Ну хватит! – Марина, гневливо хлопнув по столу ладонью, вскочила, в одно мгновенье став вдвое выше ростом. Посуда на столе зазвенела, дрожа от страха. Маринины очи теперь не косили – налитые кровью, они глядели в упор… И так страшна теперь была Дива, что даже ее приспешникам стало не по себе.

– Вы что, обедать сюда пришли?! У нас нет времени – помощь Москве уже выслана, и мы не можем допустить, чтобы она подоспела вовремя. Надеюсь, наша главная цель вам известна: мы должны доказать свое равенство с силами Света, мы ничуть не слабее, мы сильнее, сильнее, мы вечны, как и они!

Голос Дивы все нарастал, сама она вдруг стала еще выше, и вот уже коснулась четырехметрового потолка своими страусовыми перьями. Свечи погасли, и теперь только налитые кровью глаза хозяйки светились во мраке…

– Мы подчиним себе этот город, окутаем его своей темной силой и затащим каждого, кто поселится в нем, – вы слышите: КАЖДОГО! – на дорогу Тьмы… Только вижу я – от вас мало проку, а город этот силен, как Звезда, слишком многое нам на горе тут создано по законам Красоты… – Дива схватила со стола зеленый бокал и запросто, точно бумажный стаканчик, измяла его своими тонкими пальцами, нимало при этом не поранившись. Хрусталь в ее руке точно расплавился и пролился на скатерть зеленым пятнышком. Ор тотчас услужливо дунул, и пятнышко мигом исчезло…

Расправившись с бокалом, Дива немного успокоилась и уменьшилась до прежних размеров. Она небрежно стряхнула паутину, которую только что зацепила своей прической, и, сжав зубы, прошипела свистящим шепотом:

– Ах, как ненавижу я эту Личинку! В ней таится наша погибель. Или она – или мы, а другого пути у нас нет: вы вот тут прохлаждаетесь, а что сделано вами хотя бы сегодня, чтобы погубить Свет и, ну, хоть малюсенькую радость в этом проклятом городе? От каждого нашего шага на этой земле зависит, будем ли мы вечны или растаем бесследно, как это стекло…

– Мы все сделаем, Дива, ты знаешь, на что мы способны! – принялся уверять ее Зур. Его пальцы царапали скатерть. – Я сегодня устроил премиленькую аварию в самом центре, там теперь ремонта – на месяц, да и много людей пострадало… А Ор так отделал сопливого юнца… впрочем, все это мелочи… Вот вчера была настоящая работа…

– Довольно, Зур, не оправдывайся, – перебил старик. – Мы ни в чем не провинились, Дива, и не обязаны отдавать тебе отчет. Мы подвластны лишь Тени, будто не знаешь. Брось свои женские штучки, истериками нас не возьмешь! И не вздумай учить… – Глухо и жутко звучал голос Ора. Остановившимся взглядом белесых глаз, от которого цепенело все живое, в упор глядел он прямо в переносицу Диве. – Мы не меньше твоего стремимся к победе над Светом. А что дурачимся тут, на Земле, так то до поры. И не завидую я тем, с кем мы схлестнемся всерьез… – Тяжко падали его слова во мраке. – Зажги-ка лучше свечи, хозяйка, оставим пустые споры, скоро полночь, пора нам ответ держать перед Тенью… Давайте всерьез все обсудим. Я выведал вот что: в одном месте, за городом, есть магический Лес, и Дух его таинственным образом связан с Москвой и даже с самой Личинкой: именно он даст ей силы в час будущего преображения…

Зур и Дива склонились над столом, внимательно слушая Ора. Тот говорил все медленней и тише, наконец, перешел на хрипловатый шепот, а потом и вовсе забыл о человеческом языке, и все трое вернулись к привычному способу общения – к телепатии, пока где-то в дальних комнатах не пробило полночь на старинных напольных часах. Тогда заговорщики поднялись со своих мест, прошли лабиринтом комнат и высоких дверей, занавешенных шторами с ламбрекеном[10]10
  Ламбрекен – полоска ткани, украшающая верхнюю часть дверного проема.


[Закрыть], к небольшой стеклянной балконной двери.

Хозяйка открыла дверь – ив затхлую квартиру ворвались дуновения летней ночи… Все трое вышли на балкон. Успокоившийся Арбат дышал свежим и легким ночным воздухом, кое-где все еще слышались гитарные переборы, чьи-то возгласы, разговоры и смех. Иссиня-черное небо над затихшей Москвой было все в звездах. Уже нарождался чудесный светлый месяц, как вдруг… И месяц, и звезды, и всю необъятную ширь темного неба заволокло что-то, что было чернее черного…

Громадная Тень протянулась над поникшим Арбатом, заслонив собой небеса. Тень понемногу снижалась, то и дело меняя очертания. Вот она нависла над домом, где на едва различимом во тьме балкончике застыли три неясных силуэта. Тень мигом обволокла дом, заглушив в нем все звуки, потом проскользнула через раскрытую балконную дверь в квартиру. А там уж ее заждались! Съежившись до размеров дверного проема, Тень двигалась по коридору. За нею на почтительном расстоянии следовали Ор, Зур и Дива – силы Тьмы, воплощенные в людском обличье.

Вошли в столовую. Встали в молчаньи вокруг стола. Тень опустилась на кресло. Дива торжественно разлила по бокалам густое кроваво-красное вино. Вспенившись, оно зашипело, и дурманящий, приторный аромат разлился по комнате. Подняв бокалы и обратившись к Тени, трое ее вассалов[11]11
  Вассал – подданный.


[Закрыть] воскликнули: «Да здравствует Совет Четырех!»

И Совет начался.