Текст книги "Клирик"
Автор книги: Елена Ковалевская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
…Выход из штольни прикрывали кусты, полностью затянувшие всю площадку перед ней. Когда я, с трудом продравшись сквозь заросли, вышла наружу, то невольно поняла, насколько за эти три дня успела соскучиться по чистому небу и ласковому солнышку. До чего же хорошо было вновь оказаться на просторе, а не в замкнутых стенах коридоров и пещер.
– Пусть свет непрестанный светит, а солнце восходит всегда, – машинально прошептала я ритуальную фразу, прикрывая рукой отвыкшие от яркого света глаза.
Когда притерпелась и смогла рассмотреть, что меня окружает, то так и замерла. Передо мной предстал пейзаж невероятной красоты: по левую руку простирались серые, покрытые белоснежными шапками снегов горы. У их подножия раскинулись необозримые просторы изумрудных лугов и проглядывающая далеко-далеко блестящая лента реки. А за ней едва различимая для глаза зеленая нитка леса. Справа начиналась холмистая местность, переходящая в плоские равнины, а те, в свою очередь, сливались с голубоватой дымкой горизонта.
Не знаю, сколько я так стояла, но из неподвижного созерцания меня выдернул пронзительный клекот птицы, парившей в вышине. Глубоко вздохнув и скинув с себя наваждение, с кряхтением поправила тяжеленные сумки и, прикинув, где может быть наиболее пологий склон, осторожно начала спуск.
Ушла недалеко, не дальше пары сотен метров, как меня внезапно осенило: я веду себя, словно непуганая идиотка, причем в клинической стадии. Гномы ведь не дураки, у них обязательно должны снаружи быть выставлены стражи. Это же правила элементарной безопасности. Если я сейчас стану вышагивать во весь рост, как мамонт по степи, то далеко не уйду, мигом отловят. И после этого меня точно будет ждать участь того тела, что было брошено в камере.
Я тут же присела и стала оглядываться в поисках подходящего укрытия. Приметив невдалеке заросли кустарника под небольшим каменным козырьком, решила перебраться туда. По моим прикидкам место должно быть неплохим: и сверху не видно, и с боков все прикрыто. Кое-как освободившись от опутавших меня сумок, чуть ли не ужом проскользнула в заросли и, тщательно обследовав ближайшее пространство, перетащила всю поклажу туда.
Подумав, решила: сейчас, днем, пока все просматривается как на ладони, следует затаиться, а когда наступят сумерки и будет плоховато видно, постараюсь уйти как можно дальше. Спускаться вниз в потемках – не самый лучший вариант, но и маячить средь бела дня, изображая из себя идеальную мишень, тоже не дело. Был и другой вариант развития событий: меня могут начать искать. Как лучше поступить в таком случае: отсидеться у погони под носом или, наоборот, постараться увеличить расстояние между нами? Если выбрать второе, то надо двигаться, невзирая на опасность. А если пересиживать, то тут другой аспект – гномы знают каждый камешек в своих горах, поэтому спрятаться – непростая задача. Куда ни кинь – всюду клин!
Несколько раз вдохнув-выдохнув, задавила излишнее волнение, а потом решила не суетиться и остаться на месте до сумерек.
Покрутив головой по сторонам, определила, что сейчас, похоже, весна, где-то ближе к лету, солнце в зените, значит, стемнеет здесь не раньше чем через семь, а то и через все десять часов. Теперь надо переодеться, поесть и хорошенько отдохнуть, чтоб, если выпадет возможность, двигаться всю ночь.
Конечно же, выбранное место не являлось идеальным схроном, но пересидеть до сумерек было можно. Стараясь делать меньше движений, я принялась проверять сумки. Что в малой, я уже знала, поскольку разбирала ее еще в камере, а вот что в большой, помимо напиханного туда железа, мне было неизвестно. Первой, конечно же, извлекла бригантину, проверяя, все ли клепки в порядке, нигде ли суконная основа не порвалась. Я рассматривала ее с привычкой рачительного хозяина и в то же время любопытным взглядом первооткрывателя, – в голове потихоньку начинали смешиваться мои собственные впечатления и кем-то заложенные в меня знания. Потом достала и проверила наручи, щитки, латные перчатки… Ну какая прелесть! Гибкая, удобная перчатка, а чешуйки-то как сделаны! Так… Что у нас там дальше? Ну, это наголенники, кольчужка… Везде целая? Латать нигде не надо? Шлем этот злополучный!
Я извлекала железо, а сама прикидывала, что из него надевать: все же не напялишь – звенеть буду, словно погремушка, а в мешках тащить – ноша слишком неудобная. К тому же шальной болт схватить без доспеха – верная смерть, а с доспехом… Короче, лучше в доспехе, так хоть шансы повыше.
Из-за невозможности выпрямиться в полный рост я с трудом влезла в доспехи… А вот щитки – долой, перчатки – туда же, шлем нормальный обзор закрывает, так что и его – в мешок. Конечно, подмывало бросить его здесь, однако остаться без одного из немаловажных элементов доспеха было бы глупо, а также робкая надежда, что, может, благодаря ему когда-нибудь смогу оказаться дома, удержали меня.
Пока одевалась, взмокла. Сейчас весна, скоро лето, жарко будет… Я ж заживо сварюсь! Ох мамочки! Бедные средневековые рыцари… Бедные наши парни из мастерской на летних фестивалях! Как же они весь день выдерживали?!
Немного отлежавшись и остыв, вернулась к дальнейшим раскопкам в сумке. Нашлись краюха хлеба, четверть головки сыра, мех литра на три воды, полный. Смерть от голода и жажды мне не грозит, во всяком случае – в ближайшие дни. Смена белья, скатка из одеяла, закопченный котелок, завернутый в тряпицу… На дне сумки обнаружила кистень. Ух ты! Клевец, пернач, кистень, меч… Да у меня прямо целый арсенал! Только меч выбивался из общей композиции. Интересно, кто ж такие наемные клирики, что с таким количеством смертоубийственного железа ходят?! Посмотрела на свои руки – кулак, как у доброго мужика, – сбитые и намозоленные костяшки пальцев – совсем бойцовские! Хех! Это что ж я делать должна, раз считаюсь клириком-наемницей? В чем тут суть заключается, что от меня требовать будут? Поймать бы кого, расспросить про тонкости, ведь знания, спрятанные в голове, пока молчат, выдав только общие понятия. Я уж начала привыкать к внезапно всплывающим подсказкам. Хотя с малышом, можно сказать, крупно повезло – практически все по наитию сделала. А ведь в следующий раз такое счастье может и не случиться: не успею в книжке покопаться, посидеть, подумать, как с новой тварью справиться, или очередное необходимое «озарение» не произойдет.
Закончив обследование сумки, я все аккуратно перепаковала, сложив в одну, и принялась за разбор оружия. Развернув, обнаружила сданный гномам нож, пернач, клевец и меч с поясом. Нож тут же неосознанным движением запихнула в сапог, и только потом поняла, что именно сделала. Хмыкнула, конечно, более по привычке, нежели от удивления, и продолжила осмотр. Пернач был обыкновенный, с шестью гранями – цельнометаллическая ручка сантиметров семьдесят длиной, обмотанная кожей рукоять, сверху все это увенчано большим шипом. Просто, надежно и удобно. Клевец – узкий граненый, чуть загнутый книзу и напоминающий кирку клюв, молотообразное утолщение на обухе, длинная ручка с хорошим балансом. Красотища, одним словом, если не задумываться, для чего применяется. Кистень – шипастый шар на недлинной цепочке, прицепленный к деревянной рукояти, – вещь, конечно, хорошая, но знать бы еще, как толком с ней обращаться. Ведь можно себя покалечить вместо противника или, чего доброго, зацепиться за что-нибудь и остаться без оружия в самый разгар схватки. Приглядевшись к своему «арсеналу» внимательнее, я заметила на боевых поверхностях странный одинаковый узор, проглядывающий едва заметной тонкой вязью. А оружие, похоже, не совсем простое!
Напоследок я оставила меч, поскольку он выделялся среди прочего оружия. Осмотр начала с рукояти. Интереснее всего, что меня совершенно не тянуло обнажить клинок. Внутреннее чутье предостерегало от желания вынуть его из ножен. Причем ножны-то были как раз самые обыкновенные: простые деревянные, обмотанные потертой сыромятью. А вот рукоять меча совершенно не подходила под них. Создавалось впечатление, словно драгоценность в дерюгу завернули. Меч был полуторным – рукоять под полуторный хват, обтянутая кожей, но без изысков. В навершии – шар, стилизованный под бутон цветка. Но все вместе, особенно бело-голубоватый камень в центре перекрестия, создавало впечатление невероятного изящества и… Не знаю, как объяснить, но несмотря на то, что я даже не обнажала клинок, оружие казалось удивительно гармоничным, без единой лишней детали. В общем, идеальный клинок.
Чуть повозившись и все-таки сумев отцепить меч, я надела пояс, прицепила к нему клевец и пернач, а вот кистень снова убрала в сумку от греха подальше. А то схвачусь по глупости и отобью себе что-нибудь. Главным доводом, чтобы убрать меч в скатку, являлось внутреннее нежелание вынимать клинок. А неосознанным желаниям в последнее время я стала доверять. Поэтому со спокойной душой переопределила клинок за спину, сделала несколько скупых глотков воды и, устроившись поудобнее, провалилась в чуткий сон.
– …Ты не понимаешь! – Гном был безумно разъярен. – Этот выживший из ума старик притащил к моему сыну сумасшедшую человеческую ведьму! Я даже понятия не имею, что она с ним сотворила! У меня и так растет не ребенок, не воин, а постоянно орущее слезливое нечто! Такое чувство, что это не мой сын, а подмененная сопливая девчонка!
– Успокойся! – громыхнул другой, седой, кряжистый, мощный, но старый, как замшелый камень. – Если ты притащишь свою сотню к дому мастера, это ничем тебе не поможет, а даже навредит!
– Почему?! – вскинулся первый: молодой, но столь же крупный и сильный. – Чем это может мне навредить?! Я поймаю ведьму! Я ее в рудниках сгною, только за то, что она посмела находиться рядом с моим сыном!
– Да успокойся же ты, бешеный! – встряхнул его за плечи старый. – Подумай, тебе нужна огласка, что клиричка была в доме деда твоей жены? Тебе нужно, чтобы старики стали задумываться, что она там делала?
– Что она могла там делать?! Порчу наводить! Люди нам враги! Нас они ненавидят и всегда вредят!
– Это ты молокососам рассказывай, – чуть тише бросил седой. – Старики еще помнят, что могут клирики, особенно наемные клирики, поэтому появится множество вопросов к мастеру, к твоей жене, а самое главное – к тебе. Ну-ка, еще раз повтори мне, что она кричала?
– Зачем?!
– Повтори! – рыкнул старый, и молодой нехотя повиновался:
– Орала, что на мне проклятье уже давно, что из-за меня страдает сын. Голосила, что кого-то ко мне привязали веревками, покарав через сына… Это бред!
– Не думаю, – печально выдохнул седой, еще раз выслушав сумбурный рассказ. – Я б на твоем месте не за стражей бежал, а к нашим хранителям.
– Зачем?! Я терпеть не могу этих бормочущих стариков! – вновь в бешенстве подскочил молодой. – Мне нужно звать стражу, пока полоумный дед куда-нибудь не спрятал ведьму! Она ответит за все страдания моего сына!
– Ты никуда не пойдешь! – Яростный голос умудренного жизнью гнома многократным эхом отразился от стен. – Это говорю тебе я, твой наставник! – И уже спокойнее продолжил: – Не мешай всех людей в одну кучу. Князья Ремила – они виноваты в этой войне, поверь мне, разменявшему уже четвертую сотню лет. Если ты причинишь зло клиричке, которая помогла твоим родным, ты жестоко поплатишься за это, и, может быть, не ты один.
– А…
– Дослушай! – вновь громыхнул седой, обрывая своего ученика. – Клиричка сказала тебе, что проклятье старое, значит, ты должен вспомнить, что и когда сделал недозволенного. Хотя мне и больно допустить такую мысль о лучшем ученике. Пойми, Филиндил, на войне нет победителей и побежденных – страдают все. И что бы ты ни сделал по приказу, есть вещи, которые допускать нельзя.
В голове замелькали образы той полузабытой ночной вылазки, когда он еще не был сотником. Когда молодые, но уже пережившие ужас очередной войны гномы решили отомстить, напав на человеческое поселение…
Сопротивляться было некому, только юнцы, едва способные поднять оружие, да женщины, но и те и другие опьянены ненавистью…
Мечущиеся с факелами фигуры… Разверзнутый в крике рот… Залитое кровью лицо… Мать, закрывающая маленького ребенка и умоляющая пощадить его… Ты проклят! Будь ты проклят навеки! Ты и твои дети!.. Удар топора… Хлюпающий звук… Оборвавшийся крик…
– …Ничего! – упрямо вздернул подбородок молодой. – Я ничего никогда в жизни не делал недопустимого!
– Хорошо, – облегченно выдохнул седой. – Но к хранителям все же сходи, а клирика не трогай.
– Обещаю, – тот покорно склонил голову. – Я к ней не прикоснусь…
– Я дал наставнику слово не трогать ее, но совершенно не обещал, что этого не сделает кто-то другой. Поэтому ты, Строрри, как мой лучший воин в сотне и самый надежный товарищ, выполнишь то, о чем я прошу. Только тебе я могу доверить это дело.
– Хорошо, – склонил рыжую голову гном и твердо пообещал: – Не подведу, – затем поправил висевший на поясе топор, развернулся и, глухо позвякивая доспехом, направился к выходу на поверхность…
…Спала я урывками: то проваливаясь, то вновь всплывая из омута сна, прислушивалась к подозрительным звукам. Однако при всем этом умудрилась отдохнуть, и весьма неплохо. Солнце клонилось к закату, воздух чуть посвежел, обещая долгожданную прохладу. Небо потихоньку затягивали облака, предвещая темную ночь. Еще немного – и можно будет тронуться в путь.
Достав из сумки хлеб и сыр, отломила понемногу того и другого, пожевала, заглушив голодное урчание в животе. Сыр оказался сильносоленым, но, невзирая на жажду, я ограничилась небольшим количеством воды; неизвестно, когда и где удастся пополнить запасы.
Новый мир страшил неизвестностью. Наверное, даже у гномов мне было более уютно, нежели теперь. Они объясняли, что в каком случае меня может ожидать. А здесь… Необъятные просторы совершенно незнакомого мира, а я одна. И некому подсказать, что делать, а самое главное – объяснить, кем являюсь. Чтобы понять, что я теперь другая, не надо смотреть в зеркало, иная внешность – это сейчас не главное. Я изменилась внутри. Раньше во мне отсутствовала уверенность сильного человека, то есть человека, обладающего большой физической силой. Теперь же я стала другой не только физически, но и эмоционально: появилась дерзость, храбрость, готовность броситься на защиту любого. А уж про внутренний мир вообще молчу! Где-то там в глубине во мне появилась уверенность… Нет, не так. Во мне горела безграничная вера в богиню Лемираен, необъяснимая, но такая надежная. Непоколебимая. И от этого было так хорошо, так прекрасно! Когда я тянулась в этот уголок души и касалась силы, то захлебывалась счастьем, почти сходила с ума от восторга и упоения, что могу дотянуться до этого блаженства. Практически впадала в экстаз, оттого что могу испить из источника божественной энергии.
Я сложила ладони перед грудью и горячо зашептала благодарственную молитву. Из-под сомкнутых век потекли слезы. Во мне жаркой волной всколыхнулось счастье и понимание, что я не одинока, что со мной едва ли не весь мир, со мной богиня!
Кое-как отдышавшись от нахлынувшего восторга, с удивлением обнаружила, что солнце уже село. Можно пускаться в путь. Осторожно выбравшись из кустов, я вытащила сумку, вскинула ее на спину, поправила прицепленные к ней меч и щит. Потихоньку начала спускаться вниз.
Ночь выдалась темная. Слабый свет звезд с трудом пробивался сквозь облака. На рассвете, когда край неба занялся розово-рыжими сполохами, я все же остановилась. Спуск был не таким трудным, как я ожидала, но и совсем легким его нельзя было назвать – намучиться пришлось изрядно, и я рискнула перевести дух.
Скинув наземь уже казавшуюся неподъемной сумку, пошевелила плечами, покрутила головой, разминая затекшую шею, чтобы хоть как-то прогнать накопившуюся усталость.
Эх! Сейчас бы в ванну и спать… Но нельзя. Небольшой отдых – и снова в дорогу, ведь чем дальше я буду от владений гномов, тем лучше. Достав из сумки мех с водой, я с огромным удовольствием сделала несколько глотков. Ох богиня, как хорошо! Усевшись рядом прямо на землю, вытянула уставшие ноги, чуть прикрыла глаза и расслабилась…
Меня уже начало клонить в сон, как я неожиданно встрепенулась, почувствовав исходящую откуда-то угрозу, ощущение приближающейся опасности, к которой обязательно следует подготовиться. Неприятное состояние…
Немного поборовшись с этим чувством, все же не выдержала, встряхнула головой, сгоняя дремоту, встала и постаралась найти источник тревоги… Ох! Вот я ворона!
Ко мне целенаправленно топал гном, держа в одной руке щит, а в другой боевой топор.
«Нашли-таки! – Это была первая мысль, а потом пришла другая: – Почему он один?»
А крепыш двигался ко мне с упорством бронепоезда, и это было немного странным. Он шел, не замечая ничего вокруг, словно стремился только к одной цели, а все другое вмиг стало неважным. Мне это очень не понравилось. Вдобавок гном был серьезно одоспешен: чешуйчатая броня, из-под которой виднелась кольчуга, железная мелочь, закрывающая руки и ноги, а на голове шлем, оставлявший лицо открытым. В руках он держал боевой топор с торчащим в навершии трехгранным шипом и круглый щит с умбоном [28]28
Умбон– срединная железная бляха полусферической или конической формы на щите, защищающая руку воина от пробивающих щит ударов.
[Закрыть].
Я потянулась к сумке и отстегнула свой щит. Заметив это, гном ускорился, побежал ко мне тяжелой рысцой. Да он что, серьезно? В самом деле?
Едва успела вдеть руку в ремни и схватить с пояса первое, что подвернулось. Искать в сумке шлем или перчатки времени не было.
Меж тем крепыш уже оказался рядом.
Прикрывшись щитом, я поудобнее перехватила рукоять клевца. А когда гном с разбега обрушил на меня топор, сместилась вправо, пропуская мимо. Но крепыш оказался не промах, тут же попытался садануть меня краем своего щита в челюсть. Все, что мне удалось, – вовремя оттолкнуть его от себя. Гном тут же, разворачиваясь, со всего маху обрушил на меня новый удар. Я едва успела подставить щит. Рука практически отсохла, да и щит едва не дал трещину.
Чуть ссутулившись, я сделала пару шагов вправо, словно собиралась обойти противника. Но последовал новый замах. Я отшатнулась и снова пропустила удар мимо. Еще пара шагов, еще один мимо… Мы что, так и будем кружить?!
Но гном разгадал мои маневры и ударил, метя в голову. Я, сделав шаг вперед, приняла топор на щит, а сама ударила его в бедро и дернула на себя, заставляя крепыша встать на колено. И тут же, чтобы не прозевать удар в ногу, выдернула клевец и отскочила в сторону. Гном, стоя на поврежденном колене и закрываясь щитом, развернулся ко мне лицом.
Я отступила на шаг. До меня только что дошло содеянное. Я его ранила, серьезно ранила! У него под коленом быстро натекала темная лужица.
Вдруг гном, громогласно рыкнув, отшвырнув щит, поднялся на ноги и бросился на меня. Держа топор обеими руками, он обрушил на меня мощный удар. Я перевела удар в скользящий, приняв его на щит. А потом пропустила противника мимо себя, крутанувшись на месте, и с размаха всадила клевец ему в спину.
Удар. Чавкающий звук. Гном упал на землю лицом вниз, вырвав клевец из моих ослабевших ладоней… Ох, Пресветлая! Что я натворила?!
Стоя в оцепенении, я смотрела на распростертое у моих ног тело, из-под которого начала растекаться бордовая клякса. Светоносная! Мамочка! Что же делать?!
Сняв с руки расколовшийся на две половины щит, я опустилась на колени и попробовала перевернуть гнома. Почти перевернув, я машинально взглянула на его лицо и наткнулась на остекленевший взгляд. Отшатнувшись, я выпустила тело из рук, и оно мягко повалилось обратно. Мне стало страшно. Я в первый раз в жизни убила! Пусть невольно, но убила!
Совершенно не зная, что делать дальше, я все-таки набралась мужества и вернулась к распростертому на земле гному. Выдернула из спины глубоко засевший клевец, с трудом перевернула тело.
В сознании билась одна-единственная мысль: «Нужно достойно похоронить павшего», – и я, руководствуясь ею, закрыла ему глаза, вложила в руки топор, а щит уложила к ногам. Мне представлялось, что именно так должен лежать погибший воин.
Нет сомнений, его скоро найдут, ведь из владений гномов я еще не ушла – не успела преодолеть пологие подошвы гор. Непослушными пальцами подняла окровавленный клевец, кое-как оттерла его какой-то тряпкой из сумки и с содроганием прицепила к поясу. А потом взвалила ношу на плечи и, бросив последний взгляд на место сражения, зашагала прочь.
Уже давно перевалило за полдень, а я все шла и шла, как заведенная, и не останавливалась. В голове не было ни одной связной мысли, лишь пустота и какая-то душевная апатия.
Горы остались позади. Началось предгорье с холмами и зелеными долами, с высокой травой по пояс и звоном цикад в ней. Я спускалась с одного холма, чтобы тут же начать восхождение на другой, все дальше и дальше уходя от негостеприимных гор, от веселого малыша Фундина, от его бешеного отца, от того, что совершила.
Ближе к вечеру все же понемногу начала приходить в себя. Ноги нещадно гудели, голова налилась свинцом, а плечи зверски болели от сумки. Я наконец-то начала замечать окружающий мир: прохладу налетавшего с севера ветерка, бездонную синеву неба, стрекот насекомых, запах луговых трав. Правда, появилось и другое чувство: словно кто-то искал меня, пытливо выглядывая на просторах предгорий. Пронизывающий и одновременно злой взгляд то проскальзывал мимо, то принимался жадно шарить по мне, словно старался разглядеть, что скрыто в душе. Цеплял, пытался нащупать, вызывая непреодолимое желание спрятаться куда-нибудь. У меня от такого пристального интереса аж зуд между лопатками начался.
Некоторое время я просидела под раскидистыми кустами, напоминающими земную акацию, в надежде укрыться от чужого взгляда. Но тщетно – он находил меня и, вцепляясь с новой силой, все дольше и дольше не отпускал. Напрасно я оглядывала окрестности в попытке определить, откуда на меня смотрят. Даже попробовала найти объяснение этому ощущению, но безуспешно. В итоге плюнула и, списав все на нервное потрясение, продолжила путь.
На закате, шатаясь от усталости, я все же решила остановиться. И тут меня скрутило, да так, что чуть не заорала от невыносимого чувства одиночества. Нахлынувшее ощущение оказалось столь сильным и острым, что терпеть его не было никаких сил. Я не понимала, отчего оно, откуда? Почему? Но чувствовала себя так, словно у меня душу вынули и выбросили. Мне хотелось выть от невозможности бороться с этим. Сердце бухало в груди бешеными неровными толчками, а грудину, казалось, вывернули наизнанку, и теперь опытный палач тянет из меня жилы одну за другой.
Прямо на том же месте, где стояла, сначала упала на колени. А потом свернулась клубочком и замерла, пытаясь унять боль. Но тщетно. Она не желала уходить, продолжая раздирать на части, рвать на кусочки и вгрызаться в окровавленные ошметки.
Лишь когда солнце наполовину ушло за горизонт, я пришла в себя и, с трудом распрямив затекшее тело, встала на ноги. Быстро перекусив, – в сгущающихся сумерках разводить костер не было сил, – я пыталась осмыслить, что же со мной произошло. Первым делом полезла в сумку и достала книгу. Вдруг удастся разобраться в случившемся?
Однако ничего не получалось: буквы скакали перед глазами, то сливались в неясную полосу, то вдруг складывались в сплошную абракадабру.
Промучившись так с полчаса и в бессилии закрыв ее, я, с трудом выталкивая слова из непослушного горла, прошептала:
– Ничего не понимаю…
Еле справившись с неутихающей болью, села, потянулась внутрь себя, туда, где должно было пульсировать счастье. Но теперь его не ощущала. Там появилась глухая стена, неодолимая преграда, не дающая прорваться к силе!
И тогда я решила испытать преграду на прочность. А вдруг получится сломать?
Билась и так и эдак, даже попыталась медитировать. Но ничего не получилось. В итоге в бессилии уронила голову на руки и замерла, не зная, что же делать и как быть.
Ночь провела ужасно, то проваливаясь в забытье, то вновь всплывая, когда терзания принимались мучить меня с новой силой. Поэтому, лишь едва забрезжил рассвет, я поднялась и пустилась в дорогу. В душе поселились абсолютная пустота и апатия. Я отрешилась от окружающей действительности, чтобы хоть как-то перенести непонятную муку, накатывающую на меня волнами.
Толком не помню, как и куда я шла эти два дня, но все же как-то сумела добраться до Кулвича.
Городок встретил меня толчеей и суетой переполненных улиц, криками торговок и разносчиков, скрипом повозок и ржанием лошадей, окриками возниц, шумом базарной толпы. Конечно, его живость и непривычность немного выдернули из серого беспросветного отчаяния, которое владело мной последние дни, однако они так и не смогли вернуть той прежней полноты бытия. Рассеянно рассматривая невысокие дома, где первые этажи были сплошь каменные, а вторые и изредка третьи – из теса, я заскользила слепыми глазами по черепичным крышам, после чего уткнулась взглядом в булыжную мостовую.
Изредка меня толкали, задевали, но все больше обходили стороной, стараясь не заступать дорогу. Это еще больше вдавливало в сумрак пустоты и внутреннего одиночества.
Ноги сами вынесли меня в центр городка, где на площади седой старец в сером балахоне, подпоясанном широким белым полотнищем, что-то властно говорил толпе. Его голос – негромкий, но уверенный, достигал последних рядов слушателей, и те, замерев, ловили каждое слово. Не знаю, что со мной происходило, но я, не замечая толпы впереди и не понимая его речей из-за странного шума в ушах, пошла к нему.
Мной овладела какая-то сила, которая влекла к старцу, заставляя идти напрямик, а люди расступались, освобождая путь.
Подойдя, я опустилась на колени, а потом и вовсе села на мостовую у его ног. Старец на мгновение замолчал, наклонился ко мне и заставил поднять лицо, взяв за подбородок. Несколько томительных минут он вглядывался мне в глаза, и только потом позволил опустить голову.
За моей спиной по толпе пробежал встревоженный шепоток, но он тут же утих, едва старец продолжил свою речь. А мне было все равно. Будто исчерпав последний запас сил, я стояла на коленях не шелохнувшись.
Не знаю, сколько прошло времени, но я почувствовала, что кто-то ухватил меня за плечо. Над ухом раздался сварливый, чуть дребезжащий голос:
– Пойдем, девочка, вставай. Уж больно ты тяжела, чтобы мне тебя таскать.
Я подняла голову. Передо мной, опираясь на посох, стоял тот самый старец. Лицо его было испещрено морщинами, над глазами нависали кустистые брови, а седые волосы, будто растрепанные ветром, торчали во все стороны.
– Ну чего смотришь? – немного недовольно сказал он. – Пойдем. Или ты намерена всю ночь на площади просидеть?
Я неловко поднялась с колен и пошла рядом со старцем. Он окинул меня пытливым взглядом, фыркнул: «Ну и высоченных же сейчас в наемные клирики берут», – и уверенно зашагал вниз по улице.
Мы пришли к небольшому дому. Дверь нам открыл мальчишка точно в таком же, как и у старца, балахоне, разве что насыщенно-синего цвета. Он провел нас в комнату на первом этаже и начал суетливо накрывать на стол. Когда все было готово, мальчик поклонился и вышел, оставив нас одних. Старец, совершенно не обращая внимания на обильные яства, уселся в деревянное кресло в углу. А я неловко осталась стоять у порога.
Но старец махнул в сторону стола и недовольно обронил:
– Ну, что стоишь? Кувшин вон там!
Неловким движением стянув сумку с плеч, я недоуменно воззрилась на него.
– Вот он, кувшин, я же сказал. Иди и пей! – еще более недовольно повторил он и чуть тише добавил: – Что за наемники нынче пошли. Наворотят кучу дел, выхлебают все запасы в один присест, а потом за нами, простыми клириками, бегают! – И ядовито улыбнулся: – Что, не нравится ощущение?!
Я мотнула головой, подтверждая: да, не нравится, хотя мало что понимала из его слов.
– Было б хорошо, чтоб ты его как следует запомнила, – меж тем сварливо продолжил старец. – И впредь лишний раз подумала, прежде чем силу без меры расходовать. А то знаю я вас, – начинаете самыми сильными заклятиями обычных упырей гонять. Вы б еще из баллист по воронам палили!
– Запомню, обязательно запомню, – прохрипела, едва размыкая запекшиеся губы. – Только я так и не поняла, чего вы от меня хотите…
Старик вскинул в немом вопросе седые брови.
– То есть как это – не поняла? – поперхнулся он. – Ничего я от тебя не хочу, девочка. Мне-то от тебя как раз ничего не нужно. Это тебе нужно от меня.
Я обреченно посмотрела на него и потянулась за сброшенной сумкой. Вновь взвалив ее на плечи, собралась выйти, как старец остановил меня.
– Куда?! Последнего рассудка лишилась?! Собираешься где-нибудь под забором сдохнуть?!
– Нет, – качнула головой. – Но я не понимаю, чего вы хотите.
Клирик крякнул от удивления, а потом все же пояснил:
– Тебя от перерасхода сил крючит, словно полк умертвий одна положила. Похоже, ты к грани подошла, еще чуть-чуть – и выгорела бы. Поэтому тебя от силы-то отсекло. И из-за того же тебе еще хуже сделалось. Мы ж, клирики, без силы никак! Едва божественной энергии лишимся – так сразу и крючит, как последнего пропойцу от прободения желудка. Поэтому вон кувшин на столе, тот, который простой, с бронзовой ручкой, возьми, налей из него бокал и выпей.
Я сделала точь-в-точь, как он говорил. А когда допила последний глоток ароматного темно-красного, густого, как кисель, напитка, охнула и невольно осела на лавку возле стола.
– Ну что, полегчало? – поинтересовался старец. Я кивнула, нестерпимое чувство ушло, оставив после себя лишь отупение, как после анестезии. – Сильно тебя угораздило, – заметил он и уточнил: – Сколько дней ты уже без демира так маешься?
– Три, а может быть, четыре, – сказала я, обретая нормальный голос.
– Как ты еще сдюжила, – покачал головой старик, а потом едко добавил: – Небось стрыгу [29]29
Стрыга– разновидность кровожадного упыря: двойной ряд зубов на мертвом лице, пальцы с загнутыми когтями, холщовый саван, голый череп.
[Закрыть]за лича приняла да шарахнула в нее изо всех сил? Или того лучше, виспа [30]30
Виспы– призрачные лесные или болотные огни, парящие по ночам над землей. Души злых людей, заманивавших путников в болота. Иногда их называли душами некрещеных младенцев, застрявших между раем и адом.
[Закрыть]с майлингом перепутала, и ну лупить, что было силы! Ну, сознайся же. Я старый, и не такое встречал. Я ж вижу, ты девка молодая, вот с перепугу-то и натворила дел.
Я покачала головой. Старец удивился и, чуть прищурив глаза, задумчиво всмотрелся в меня. Спустя минуту он изумленно проговорил:
– В тебе нет силы, но ты не выгорела. А просто ее лишилась, и откат вдогонку накрыл. М-да, девонька, неприятностей ты огребла по самую макушку!
Клирик повздыхал, поохал, постучал посохом в пол, поворчал, проделывая все ритуалы, которые якобы полагалось выполнять старым ворчунам, и только после, словно нехотя, выдавил:
– Сейчас гляну, что у тебя там.
Он долго всматривался во что-то далекое, а потом неожиданно поднялся и, опираясь на посох, пошел ко мне. Остановившись рядом, он положил обжигающе горячую ладонь на мой лоб. И сию же секунду во мне забурлила необычайная сила, пронеслась по всему телу, от макушки до кончиков пальцев, и вновь собралась в том месте, где лежала рука старика. Я невольно охнула, едва не сползла с лавки, но старик удержал меня другой рукой, уронив при этом на пол свой посох. Еще пару минут он удерживал меня на месте, глядя куда-то поверх моей головы. И только потом резко отпустил, отступив назад. Преодолевая внезапную слабость, я нагнулась и, подняв посох, подала ему. Клирик чуть кивнул в благодарность, а потом так же неспешно вернулся и сел на свое место.