Текст книги "Дудочка крысолова"

Автор книги: Елена Михалкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– И мы наденем. – С этими словами Макар опустил на глаза очки, и следом за ним то же самое проделал Бабкин.

– Отлично. Проходим восемь шагов – и ныряем. Я скомандую.

– Да пошли уже… командир, – беззлобно проворчал Сергей.

По ровному дну они прошли не восемь, а все десять шагов, и парень остановился. Перед ними вода из голубой превратилась в темно-синюю. Приглядевшемуся Бабкину показалось, что внизу, в глубине, он различает дрожащее золотистое свечение.

– Вот и «колодец». С богом!

Они задержали дыхание и нырнули одновременно, ушли в глубину, как Саша их и учил. Парень плыл чуть впереди, то и дело оглядываясь, и плыл отменно. Бабкин не глядел по сторонам, поглощенный тем, чтобы сохранять темп, но краем глаза успел заметить, что они движутся вниз вдоль стены, выложенной камнем, и через одинаковые промежутки в этой стене расположены желтые лампы, рассекающие светом воду.

Стена закончилась неожиданно, и Саша резко изменил направление движения: вместо того, чтобы продолжать погружаться, повернул в сторону и в несколько сильных гребков оторвался от Сергея и Илюшина. Затем, обернувшись к ним, махнул рукой вверх и сам поплыл туда, где уже можно было различить сквозь воду колеблющиеся очертания берега.

Воздуха Сергею хватило едва-едва, и когда он оказался над поверхностью, шумно вдохнул. Их провожатый уже выходил на берег, и, проследив за ним взглядом, Бабкин только теперь окончательно понял, что же имел в виду Перигорский.

– Второй путь в пещеру проходит через озеро! – пропыхтел он вынырнувшему Илюшину.

– Мы именно это и говорили! – Макар тоже запыхался, и теперь, перевернувшись на спину, поплыл, разглядывая каменный купол высоко над головой. – Что тебя так удивляет?

– Офигеть, – выдохнул Сергей. – Я не думал… не думал, что оно вот так все окажется.

Он увидел под собой дно и встал на ноги. Саша уже стоял у береговой линии, держа полотенца, и за его спиной темнела пещера – совсем не похожая на ту, в которой они осматривали тело «русалки».

– Это другой грот, – заметил сзади Илюшин. – Надеюсь, его-то хозяйка жива?

Они вышли на берег, растерлись мохнатыми полотенцами. Сергей бросил взгляд на пучки трав, висевших над входом в грот, на широкое зеленое покрывало, расстеленное внутри, и обернулся к Саше:

– Как это устроено?

– И где мы, кстати? – добавил Илюшин.

– Халаты дать? – осведомился провожатый. – Нет? Как хотите… Так, в обратном порядке: мы во втором гроте. Первый – справа от нас.

– Сколько их всего?

– Четыре, по числу девушек. Теперь что касается того, как это устроено…

– Не надо, уже сам сообразил, – махнул рукой Бабкин. – Вы спроектировали два озера, так? Они находятся в соседних куполах…

– Нет-нет, оба в одном. Мы сейчас находимся в «скалах». Именно поэтому здесь нет неба. Фактически мы с вами стоим за теми пещерами, в которых переодевались.

– Ясно… Значит, два озера. И они соединены… Чем, кстати? Трубой?

– Искусственный тоннель в скале, – уточнил Саша. – Широкий, между прочим. Заметил, что, когда мы плыли, противоположная стена была достаточно далеко?

– Я ее вообще не увидел, – признался Сергей. – Ладно, пусть тоннель. Берег второго озера вы разделили на четыре бухты, в каждой из них соорудили пещеру. Ничего не забыл?

– Забыл, что в пещеру можно попасть двумя путями: водным или лабиринтом, – добавил Макар.

– Точно, – кивнул Саша. – В задней стене каждого грота есть дверь, она выводит в коридор, а тот идет наверх, в соседнее здание. Первый раз вы шли как раз через лабиринт. Только мы его так не называем.

– А как называете?

– Да просто – «коридор», как я и сказал. В нем есть свои развлекухи: водопад, например, а за ним небольшой бассейн. И еще кое-что… так, по мелочи. Девушки приходят на работу обычным путем, а клиенты предпочитают попадать сюда через озеро.

– Да… – протянул Бабкин, – красота… Нырнул, выныриваешь – а тут тебя русалка ждет!

– Не обязательно тут. Иногда и в воде. А может и наверх подняться: девчонки – отличные пловчихи. Их специально подбирали, чтобы в воде игрались, не уставая…

– Они что, действительно плавают в этих костюмах? – спросил Илюшин. – Наверняка им жутко неудобно!

– Ошибаетесь. Пойдем посмотрим…

Саша поднялся и, отряхивая крупный песок, направился в грот. Остановившись возле стены, отодвинул край висевшего на ней серо-зеленого ковра, и за ним обнаружилась небольшая комнатка, в которой стояло высокое зеркало и были набросаны какие-то серебристые сетки.

– Вот, смотрите.

Под серебристой сеткой обнаружился костюм. Присев на корточки, Саша очень бережно разложил его на песке и поднял глаза на Макара:

– Видите?

При ближайшем рассмотрении костюм оказался похож на удлиненный купальник, сперва сужавшийся книзу острым клином, а затем расцветавший пышным треугольником хвоста. На серебристую просвечивающую ткань купальника были нашиты лепестки чешуек: синих, зеленых, золотистых… Костюм переливался, поблескивал, и Илюшин живо представил, как красиво должна смотреться в воде девушка в этом наряде.

– До коленок он ноги стягивает, а дальше – хвост, – пояснил Саша. – В хвосте – ласта. Она, кстати, вынимается. Но и двумя ногами вполне можно бултыхать. Девчонки так навострились плавать, что за ними не угонишься. Справа и слева есть карманы. – Он поднял чешуйки там, где они были особенно частыми, и Макар с Бабкиным увидели два надреза на ткани. – Ткань специальная, эластичная, с особой пропиткой – такие используют спортсмены, пловцы. Но для вас, наверное, это не существенно…

Он сложил костюм и встал.

– Сдается мне, – протянул Сергей, – что в этом вашем гроте есть еще сюрпризы. Вот, комнатка потайная обнаружилась. Давай рассказывай, не стесняйся.

– Да никаких сюрпризов!

– Неужели? А что закрывает вон тот ковер? – Бабкин указал на противоположную стену грота. – Неужели просто так висит, для красоты?

– За ним – душ и туалет.

– Ясненько… Тогда рассказывай про ваших русалок.

Глава 2

Он вышел из дома, насвистывая, потому что настроение было отличное. Отличное! Главное – дни установились совершенно сентябрьские, сухие, как высохший лист, и было не жарко, но и не холодно. Ему хотелось думать, что бабьего лета не случится в этом году, потому что он ненавидел бабье лето. За название, конечно же. Оно его душило – солнцем, запахами, липкой своей теплотой, в которой он чувствовал неправильность: тепло должно быть летом, а не осенью.

– Никакого бабья-лета, я люблю тебя за это! – пропел он бессмыслицу и широко улыбнулся.

Накануне он собрал антоновку с трех яблонь, росших в саду возле дома, и разложил ее по деревянным ящикам, поставив их в прихожей один на другой. Он всегда собирал слегка недозрелые яблоки, еще зеленые – они дольше хранились, да и на вкус нравились ему больше. Мать насмешливо называла их кислятиной, но и сама не брезговала в ноябре утащить яблоко и схрумкать его, морщась от кислинки.

На электричке он проехал несколько станций и вышел там, где раньше никогда не выходил. Ему понравилось место: не слишком людное, потому что поселок виднелся только метрах в пятистах, и было ясно, что он совсем небольшой; с хорошей, в меру загруженной трассой и с широкой обочиной. Обочины имели значение, и он частенько выбирал дороги именно по ним.

Спрыгнув с платформы, он пошел, конечно же, не в сторону поселка, а туда, откуда доносился гул машин. Трасса. Место, откуда все начинается и где все заканчивается. Свистящее «трасса», похожее на след от выстрела, нравилось ему куда больше, чем протяжное «дорога». Дорога – это проселочная колея, по которой хорошо ехать на велосипеде, подставляя лицо ветру и солнцу, а трасса – это нерв, это его жизнь, это струна, на которой талантливый гитарист сыграет то, что захочет. А он – талантливый.

В глубине души он считал себя романтиком.

С километр он прошел не торопясь, совершенно не чувствуя тяжести гитары за спиной. Пара машин притормозила, но он с улыбкой отрицательно покачал головой: нет-нет, спасибо, пока не надо. Второй водитель даже дружески помахал ему рукой на прощание, и Гитарист в шутку отдал честь.

Вот что доставляло ему настоящее удовольствие: осознание того, как легко использовать стереотипы в своих целях. Молодые парни надевают футболки с ярким рисунком-принтом и думают, что таким образом они привлекают к себе внимание. «Я убил Че Гевару!» – кричат надписи на их одежде. «Здесь должно быть твое рекламное место!» «Погладь кота!»

– Погладь кота, пока он живой… – пропел Гитарист на мотив любимого «Чайфа», – люби его таким, какой он есть!

«Дурачье! – вот что он сказал бы этим молодым парням, если бы захотел. – Вы думаете, необычная одежда привлекает внимание к ее владельцу? Это иллюзия. Девять человек из десяти после происшествия смогут во всех подробностях описать рисунок на футболке и рассказать о шрифте, которым выполнена надпись, но только один окажется в состоянии описать человека в этой футболке!»

Стереотипы, стереотипы… Женщины напичканы ими, как фаршированные курицы – рисом. Да и не только женщины. Умело используя их, вы можете стать невидимкой. Можете вызвать доверие у людей одним своим видом. Можете притвориться безобидным кроликом.

Он вспомнил, какой восторг вызвал у него когда-то рассказ Честертона, в котором преступник в форме почтальона попадал повсюду, куда хотел, и выходил незамеченным, потому что «никто не обращает внимания на почтальонов». Он тогда почувствовал, что столкнулся с чем-то большим, чем просто забавное наблюдение, использованное в сюжете, – он столкнулся с практическим волшебством! Знание психологии, навыки манипулирования сознанием – назовите это как угодно… Суть останется одна: если вы поняли, как это работает, то вы стали гораздо могущественнее большинства окружающих вас людей.

Человек с гитарой за спиной дошел до поворота, оглянулся назад и убедился, что поселка уже не видно. Пройдя еще немного, он остановился, почесал нос и улыбнулся.

– Вы не поверите, – вслух сказал он, – какое воздействие на людей оказывает обычная гитара!

Достать табличку из широкого кармана туристических штанов – дело нескольких секунд. Он упаковывал ее в полиэтилен, чтобы она не мялась, и хотя в кармане табличка сворачивалась в несколько раз, надпись все равно читалась отлично. В меру потертые джинсы, рубаха с длинным рукавом, свитер завязан рукавами на поясе – он выглядел не совсем типичным автостопщиком, но это не имело большого значения. Иногда он и вовсе не доставал свою бумажку, ограничиваясь поднятой рукой. Вот как сегодня, например… Определенно, сегодня будет достаточно руки.

Так вот, гитара… Обычных автостопщиков чаще подбирают мужчины, чем женщины, а все почему? Потому что последние по природе трусливы, панически трусливы. Они пытаются обезопасить себя. За доли секунды оценивая незнакомцев, они сортируют их, и в коробочку с наклейкой «безопасен» отправляются не больше двадцати процентов. Разве может молодой мужчина, ловящий на трассе машину, попасть в эти двадцать процентов? Вряд ли. Очень сомнительно.

Если только у него нет гитары.

Но гитара принципиально меняет положение дел! Парень с гитарой – это символ чьей-то юности, костров и палаток, песен о солнышке лесном и синей птице, которая обитает рядом с огнегривым львом. Это безбашенная молодость, какая бывает только у романтиков – ненастоящих, выдуманных, живущих в книжках и чужих воспоминаниях. Гитара создает вокруг вас невидимый ореол «своего» парня – парня, который, может, и станет мучить вас песнями собственного сочинения и душераздирающим исполнением чужих, но от которого не стоит ждать ничего плохого. Разве что он забудет вернуть вам небольшой должок и расскажет десяток бородатых анекдотов, над которыми сам же и будет похохатывать.

От парня с гитарой не ожидают ничего плохого.

Он подошел на шаг ближе к трассе и поднял руку с выставленным вверх большим пальцем.

– День такой хороший, и старушки крошат хлебный мякиш сизым голубям…

Он напевал под шум машин и, когда остановилась первая – серый «Пежо», не переставая напевать, пошел к ней. Он уже видел, что за рулем сидит мужчина, и, наклонившись к окну, улыбаясь заискивающе и просяще, назвал самый неудобный пункт назначения, какой только можно было придумать. Водитель отрицательно покачал головой, и Гитарист улыбнулся вслед отъехавшей машине.

Еще три тоже оказались мимо. Одна почти попала в цель, но он вовремя заметил на заднем сиденье подростка, насупленного некрасивого мальчишку. Гитарист сделал вид, что перепутал названия городов, быстро поправился, и женщина развела руками – нет, ей с ним не по пути. Жаль, сказал он, но в любом случае счастливой вам дороги! И подмигнул мальчишке, который, кажется, смутился от этого.

Светло-голубая «Мазда» вылетела из-за поворота на такой скорости, что он, хоть и стоял далеко от шоссе, все же отошел на несколько шагов назад. И когда она резко затормозила, разбрызгав мелкую гальку с обочины, он почувствовал, как будто потянули за струну в сердце.

Легко ступая, вглядываясь сквозь лобовое стекло, он пошел к машине, а струна все дзынькала и дзынькала, подсказывая, что наконец-то он ее нашел!

– Куда тебе, товарищ? – спросила сидящая за рулем девушка, сильно упирая на последнюю «щ».

Длинные волосы, обтягивающий свитер, пальцы с короткими вишневыми ногтями, на которых облупился лак. Заинтересованный взгляд – Гитарист ей понравился, но пока она не определилась до конца, в какую коробочку его положить.

– В Пирогово.

Он сбросил гитару с плеча, как будто устал ее держать. Это тоже был безупречно рассчитанный ход, который почти никогда его не подводил: людям становилось неловко отказывать человеку, который понадеялся на их доброту.

– Залезай!

Подчиняясь ее команде, он забрался на пассажирское сиденье рядом с ней, а гитару забросил на заднее. «Мазда» рванула с места так, что его откинуло на спинку кресла.

– Пристегнись, гитарист!

Его позабавило то, что она назвала его настоящим именем. Все-таки не зря говорят об их феноменальном чутье.

Она завязала разговор: кто он, откуда, куда идет… Он отвечал, поглядывая на нее, отмечая про себя, что появилась новая порода – с синими ресницами. Волосы белые, губы выпуклые, как у рыбешки, а длинные ресницы – синие, с крошечными комочками у оснований. На правой руке, лежавшей на руле, поблескивал тонкий золотой браслет-цепочка.

– Чего смотришь? Любуешься?

Она засмеялась, и он заметил, что десны у нее розовые, сочные. За окном началась полоса лесопосадок, и то и дело с главной трассы соскальзывали серые ручейки проселочных дорог.

– Я пописать хочу.

От удивления она даже притормозила, взглянула на него.

– Стеснялся раньше сказать, – признался он, напуская на себя смущенный вид. – Извини.

– А чего стесняться-то? Думаешь, девочки не писают? Нашелся, блин, стеснительный. Ладно, я сегодня добрая!

Машина вильнула, остановилась у самых деревьев.

– Вперед! Туалет для мальчиков – справа.

Она снова засмеялась, и он ей улыбнулся.

Ветки и листья шуршали под ногами, осенняя паутина летела обрывистыми ниточками. Он встал за широким стволом, за которым его точно не было видно, проверил, все ли на месте. Деревья вокруг одобрительно зашумели, он услышал зарождающуюся в глубине их корней симфонию. Ощущение, что он может дирижировать лесом, охватило его, и предчувствие горячей радости ударило в ладони. Ему пришлось сжать их, чтобы напомнить себе, что еще ничего не сделано.

Из леса он выскочил с растерянным лицом, добежал до «Мазды», немного запыхавшись:

– Слушай, такое дело… Короче, там сова лежит под деревом, живая, только оглушенная кем-то! Первый раз такое вижу!

– Да и черт с ней, – недовольно сказала девчонка. – Поехали!

Он покачал головой.

– Не, я не могу. Давай ты поезжай, а я останусь – посмотрю, чем можно помочь.

Она заколебалась. Все они, рожденные от одной праматери, были похожи, и он знал, за какие ниточки нужно их дергать.

Вожделение. Она его хотела. Она пахла как самка, которой нужен самец, и он представлял, что сейчас творится в ее головке. Девчонка питала небольшие, но устойчивые надежды на то, что он попросит ее телефон, и мечтала, чтобы он потом позвонил. Теперь она проклинает его внезапно проснувшуюся любовь к братьям меньшим и материт его дурацкий альтруизм, но, с другой стороны, он предлагает ей прекрасный повод познакомиться поближе… И она решилась.

– А, хрен с тобой, пойдем!

Обежав машину, она фамильярным жестом взяла его под руку, словно он предлагал ей променад по пешеходной улице города, а не короткую прогулку по лесу. От неожиданного прикосновения его едва не передернуло.

– Далеко идти-то?

– Нет. Вон за тем деревом.

Он аккуратно высвободился, и девчонка, заинтересованная против своей воли, пошла чуть впереди, раздвигая кусты. Ее волосы, примятые от автомобильного кресла, рассыпались по спине – белые сверху, желтоватые на концах.

Он коснулся рукой травы, кончики укололи пальцы и ладонь, и сразу же на него накатила первая волна музыки, как будто трава была ее проводником. Он глубоко вдохнул, чтобы задержать ее на секунду: волна прошла до горла и растворилась в нем, напитав его силой.

Теперь он знал: все получится, остановить музыку уже невозможно – разве что задержать ненадолго. Ноздри его раздулись, впитывая запах животного, идущего впереди.

– Ну и где она?

Полуоборот, ее профиль, взмах синих ресниц, недовольно искривленные губы… «Еще не пора… Не пора… Не спугни ее!» Вынужденный следить за собственным голосом, он едва не пропустил вторую волну.

– Слушай, здесь была! Подожди-ка, наверное, за соседним деревом…

Голос у него стал низким, но это ее не насторожило. Она завертела головой, и он увидел, как белый клок шерсти отделился от остальной массы волос, плавно спустился вниз и повис на ее свитере. Маленькие острые зубки, розовые десны… «При укусе крыса может заразить человека хантавирусом, летальный исход от которого составляет, если не проводить лечение, не меньше десяти процентов».

Вторая волна упала сверху, и от удара он едва не покачнулся. То, что оживало в нем, притягивало к себе со всех сторон звуки, и они из хаоса упорядочивались в стройную систему, математически выверенную конструкцию, выражавшуюся музыкой, безупречнее которой не могло быть ничего в мире. Он даже прикрыл глаза на несколько секунд, боясь, что может не выдержать, упасть оттого, что закружилась голова. Музыка вырастала из всего вокруг, проникала в него, и он ощущал, что почти готов совершить то, зачем они пришли.

– Короче, мне это надоело! Пошли отсюда!

Ее визгливый голос ворвался фальшивой, режущей слух нотой в то, что пело вокруг, и не в силах уже противиться себе, он сделал ей знак замолчать.

– Ты чего это на меня машешь-то? Офигел?!

Но и ее вопль уже не мог помешать неотвратимому наступлению его симфонии. Мощный аккорд, взмах веток, синхронный всплеск листьев! Третья волна обрушилась со всех сторон, затопила его, опустошила и наполнила собою, и все тело стало жарким, будто вспыхнуло изнутри. Он ощутил такой мощный прилив желания, что оскалил зубы, чтобы не выплеснуться раньше времени, и крик вырвался даже не из его горла – из него всего, насквозь пропитанного торжествующей, гремящей, оглушительной симфонией смерти.

Она даже не успела ничего понять. Бусинки крови, забрызгавшие кусты, и красные росчерки на траве, и неровное расплывающееся пятно под его ногами – все это случилось уже следом за пиком его наслаждения, и он облегченно опустился на траву, слыша, как затихают в нем звуки, просачиваясь в землю и возвращаясь туда, откуда появились.

Несколько минут он сидел, приходя в себя, чувствуя выступившую на лбу холодную испарину. Он всегда испытывал сильный приступ слабости и сонливость вслед за тем, как убивал крысу. Подыхая, они забирали у него часть энергии, но это было посильной платой за избавление от тварей.

На лежавшее под кустом тело упал лист. Он заставил себя подняться – нужно было довести дело до конца и уходить. Сделал надрезы в нужных местах, потом стащил с ее руки золотой браслет, огляделся, проверяя, не оставил ли чего-нибудь, что сможет его выдать… А затем, неторопливо и слегка пошатываясь, направился к трассе.

Ему пришлось подождать, лежа в кустах, пока проедут машины. И только когда шоссе опустело, он выбрался из укрытия, добежал до голубой «Мазды», вытащил оттуда гитару и убрал несколько своих волосков, оставшихся на подголовнике сиденья. Достав из кармана салфетку с пропиткой, старательно прошелся по всем поверхностям, особенно тщательно вытер дверную ручку.

Теперь можно было не торопиться. Человек в стоящей у обочины машине не вызывает подозрений, если он один.

Покончив со всем, он закрыл «Мазду» и забросил ключи в лес, не забыв протереть и их тоже. Повесил гитару на спину и зашагал вперед, насвистывая себе под нос веселую мелодию.

– Курить хочется… – страдальчески сказала Женька. – Черт, девочки, до чего же курить хочется!

Алька сочувственно посмотрела на нее, но промолчала. Оксана быстрым движением дотронулась до плеча подруги и тут же нервно отдернула руку, будто испугавшись чего-то. Она за последний час не сказала ни слова, в отличие от Женьки, которая начинала то ругаться, то ныть, то клясть на чем свет стоит «Артемиду» и всех, кого в нее занесло.

– И жрать хочется, – добавила Женька, присовокупив несколько крепких выражений. – Нас кормить будут сегодня или нет?! А?!

– Тише, Жень. Два часа назад кормили, – устало сказала Алька.

– А я еще хочу! Я проголодалась! У меня на нервной почве аппетит просыпается!

Она вскочила и стремительно прошлась по комнате, огибая столы, кресла и напольные вазы. Аля закрыла глаза и откинулась на спинку дивана.

Чувство времени было у нее от природы, и Алька знала, что они сидят в этой комнате четыре часа с четвертью. За все это время к ним никто не заходил, не считая мальчика, принесшего контейнеры с теплой едой и забравшего пустую посуду спустя полчаса. До этого ее допрашивали почти сорок минут, и, поговорив с девочками, она выяснила, что и их допрашивали тоже – по отдельности. «Значит, не врут, что в гротах не установлены камеры», – подумала она сразу, как только услышала, какие вопросы задавали Оксане и Женьке. Парень, который вел допрос, молодой, напористый и злобный – впрочем, возможно, это была лишь выбранная для общения с ней маска, – кричал на Альку, и один раз ей показалось даже, что ее вот-вот ударят. Он постоянно подносил пальцы ко рту, непроизвольно теребя болячку на губе, и когда той же рукой замахнулся на Альку, она подумала, что укусит его, если он посмеет до нее дотронуться. Что-что, а кусаться она умела.

«Знаешь, в чем преимущество девчонок? – учила ее когда-то подружка. – В том, что мальчишки не кусаются. Не кусаются в драке, сечешь? Бить – пожалуйста, а кусать – нет. А ты можешь и бить, и кусать».

«Я могу и бить, и кусать, – повторила про себя Алька, будто полководец перед началом сражения, настраивающий солдат на нужный лад, открыла глаза, встала и подошла к большому прямоугольному зеркалу, широченная аляповатая рама которого плотно прижималась к стене. Алька готова была голову дать на отсечение, что за зеркалом полно разнообразной аппаратуры. – Пишите, пишите… Наблюдайте за нами. Смотрите: нам скрывать нечего».

Она поправила волосы, глядя себе в глаза, и вернулась на диван.

– Курить хочу, – обреченно проговорили из соседнего кресла. – Черт, до чего же я хочу курить!

– Итак, по порядку, – сказал Саша, стоявший почти вплотную к стеклу, и обернулся к Макару и Сергею. – В креслах сидят Клео и Эль, а та, которая сейчас подходила к зеркалу, – это Ливи.

– Замечательные славянские имена, – себе под нос заметил Илюшин.

– Их специально подбирали… таких? – поинтересовался Сергей, разглядывая девушек.

– Разумеется. Каждая из девочек воплощает определенный образ, который интересен нашим клиентам. Образ должен гармонично вписываться в роль. Скажем, толстухи вызывают влечение у многих гостей, но быть русалками они не могут, потому что жирная русалка – это смешно, а не сексуально.

– Да уж, в сексуальности этим троим не откажешь. – Макар наклонил голову набок, пристально оглядел рыжеволосую девушку, с угрюмым видом стучавшую голой пяткой по ковру. – Рыжая – что за образ?

– Клео? Чувственность.

Рыжая Клео обернулась к шатенке, сидевшей с отрешенным видом на подлокотнике ее кресла, и что-то сказала. Длинная рубашка, натянувшись, обрисовала высокую грудь, и Бабкин еле сдержался, чтобы не присвистнуть. Девица была хороша, как ведьминская дочь: с вьющимися длинными кудрями, чуть раскосыми глазами, которые – Сергей не сомневался – должны были по всем правилам отливать болотной зеленью, с розово-белой кожей того нежного оттенка, что характерен для рыжеволосых.

– Хотите, звук включу? – предложил Саша. – Их пишут, но можем и сейчас послушать.

– Не надо, – отказался Макар. – Сначала так на них посмотрим.

Бабкин подошел поближе к стеклу, присмотрелся ко второй девушке, на которой были надеты короткий топ и шортики, и мрачно осведомился:

– А ваших клиентов не пугает уголовная ответственность за развратные действия в отношении несовершеннолетней?

– Эль? – Саша искренне рассмеялся. – Как вы считаете, сколько ей?

Сергей немного подумал, рассматривая очаровательное детское личико со вздернутой верхней губой и нежным провалом ямки над ней. Шатенка, и тоже длинноволосая… Во всем ее облике было что-то от школьницы, в меру прилежной, в меру непослушной. Тонкие руки, неразвитая грудь, узкие бедра и длинные прямые ножки, ровные, как палочки…

– Хотите сказать, ей уже есть восемнадцать? – с нескрываемым скепсисом спросил он. – Дай бог, если пятнадцать.

– Двадцать три. Честное слово! – прибавил Саша, когда Бабкин обернулся к нему. – Поймите, это тоже образ! Нимфетка. Лолита. Ребенок. Очень востребована. Все-таки в каждом мужчине живет педофил.

– Я бы попросил не обобщать, – проворчал Сергей, снова поворачиваясь к стеклу. «Двадцать три! Черт, кто бы мог подумать…»

– Меня, если честно, больше интересует третья, – подал голос Макар. – Я не вижу, какую нишу она может заполнять. Или у вас есть роль блондинки? Это было бы слишком банально.

Все трое посмотрели на светловолосую девушку, откинувшую кудрявую голову на спинку дивана. В ней не было ни подчеркнутой сексуальности Клео, ни мнимой невинности Эль. Девушка как девушка, скорее очень симпатичная, чем красивая. Она напомнила Бабкину какого-то зверька, только он никак не мог сообразить, какого. На фоне ярких подруг она терялась.

– Ангел, – не раздумывая, ответил Саша. – Порочный ангел.

– Неужели? Может, конечно, мне отсюда не видны детали, но как-то не тянет она на ангела, тем более на порочного.

Та, кого назвали порочным ангелом, подняла голову и посмотрела на свое отражение в зеркале. А затем улыбнулась уголками губ.

– Она знает, что с этой стороны зеркала – комната? – удивился Бабкин.

– Нет. Никто из них не знает.

– Хм. Насчет «никто», боюсь, ты погорячился. Что-то мне взгляд ее не нравится…

– Точно говорю, не знает!

– Так почему «порочный»? – перебил их Макар. – Привлекательная женщина, не спорю, хотя ангельская красота мне представлялась чуть более… м-м-м… сдержанной. В этой слишком много жизни.

– Ливи работает недавно, – объяснил Саша. – Ее взяли на место другой девушки, Сони. Та была именно порочным ангелом – потом, если захотите, посмотрите запись. Голубоглазая, и мордашка невинная, а на деле – белокурая бестия. Но для Сони пришлось срочно искать замену, и никого лучше Ливи не нашлось. На самом деле русалка из нее отличная! Шеф за Алькой понаблюдал и сказал, что иногда русалка должна быть просто русалкой, без изысков.

– О, человеческие имена! – оживился Илюшин. – Алька – это сокращение от чего?

– От Аллы. Она Алла Рокунова, но все зовут ее Алькой.

– А две другие?

– Клео – это Женя Коромыслова, а Эль – Оксана Федорчук, – сказал Саша, и Бабкину показалось, что он смутился: сказка разбивалась о прозаические грубоватые имена.

– Женя Коромыслова и Оксана Федорчук… – повторил Макар. – Хорошо, с этими все ясно. А что за образ использовала убитая?

– Микаэлла – самая старшая из них, играла подводную царицу русалок. Была в их группе кем-то вроде начальницы отдела. Ее амплуа – опыт.

– Сколько ей было лет?

– Сорок три.

Сергей присвистнул:

– Не старовата для роли русалки? Сорок три года… Я думал, у вас возрастной ценз для девочек очень жесткий.

– Не забывайте, что клиентам требуются разные типажи, – возразил Крупенников. – Она «холодная» блондинка, эдакая Снежная Королева. Циничная, многое повидавшая, многое умевшая… В играх с клиентами отвечала за элемент садо-мазо, но детали надо уточнять у наших психологов. А в «групповухе» управляла игрой.

– В каком смысле?

– Вот смотрите, – охотно принялся объяснять Саша, – клиенты приходят на эту сцену не только для того, чтобы поплавать и провести время с русалками. Это было бы слишком банально. Точнее, такой день есть, называется «окно», и сегодня был как раз он. Когда «окно», гости делают что пожелают: хотят – в гротах развлекаются, хотят – в озерах плещутся… Но в другие дни разыгрываются сценарии, которые обязательно включают охоту, преследование: например, русалки утаскивают тонущих моряков на дно, или же наоборот – моряки охотятся за русалками. На дальней стороне озера спрятаны лодки, плот, ну и еще кое-какой… антураж. Некоторые из этих игр довольно… ну-у-у… жестокие, и тут Микаэлла была в своей стихии. Это и называется групповухой, а не то, что вы подумали.

– А то, что мы подумали, как называется?

Парень пожал плечами:

– Да никак. В групповой игре важно, чтобы кто-то подавал сигнал для слаженности действий: когда лодку начинать раскачивать или когда моряка «топить»… Это была обязанность Микаэллы.

– А как ее звали на самом деле?

– Так и звали: Микаэлла. Это ее настоящее имя. Микаэлла Костина.

Три женщины, сидевшие за стеклом, застыли неподвижно. Хрупкая нимфеточная красота, чувственная красота, теплая красота.

– Сперва, когда только осваивали эту сцену, взяли трех блондинок, – негромко сказал Саша. – Русалки-русалками: глазища огромные, сами гибкие, худые… Когда они подкрашивались и надевали костюмы, мне даже не по себе становилось. А потом тестовые опросы показали, что они не очень привлекают гостей. Только в качестве экзотики.

– Подкрашивались? – уточнил Бабкин. – А косметика в воде не смывалась?

– Специальная у них, она не смывается. Приглашали гримера, чтобы учил краситься. Девчонки теперь любое лицо себе могут нарисовать. И для волос у них какие-то баночки стоят в гримерках, чтобы не сосульками висели, а красивой волной лежали.

– В гримерках… Как все серьезно.

– А как же! Столько денег вбухать в «сцену», а потом на мелочах прокалываться? Не, шеф не такой человек, чтобы на этом экономить. Уж если делает лучшее, то по высшему разряду.