Текст книги "Коктейль из развесистой клюквы"

Автор книги: Елена Логунова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

   – А чего там смотреть? Я все лучшие кадры в сюжет взял. – Монтажер недовольно заворчал, но нужную кассету все-таки нашел. – Ладно, любуйся! Я тебе даже выставлю запись куда надо. Вот она, сомнительная татуировочка. Смотри!

   Я послушно посмотрела, взволнованно пискнула и резво потянулась пальцем к кнопочке «стоп». Живая картинка на экране превратилась в подобие фотографии.

   Бесчувственный Вадик хладнокровно снял нечто, накрытое куском брезента, а потом «наехал» на выглядывающую из-под полотнища руку. То, что при беглом просмотре могло показаться затейливыми черными перстнями, при ближайшем рассмотрении оказалось буквами, наколотыми на фалангах пальцев.

   – «Лева», – прочитала я. – Лева! Тот самый убийца!

   – Твой знакомый? – удивился Володя.

   Я ему не ответила: меня уже не было в кабинете. Торопливо топая и роняя на ковролин коридора крошки булки, машинально взятой мной у гостеприимного монтажера и так же машинально надкушенной, я примчалась в редакторскую. А там бесцеремонно столкнула со своего стола рассевшегося на нем Аслана Буряка, чтобы поскорее добраться до телефона.

   – Чего пихаешься? – обиделся Ослик ИО.

   – А нечего торчать тут, как пресс-папье! – огрызнулась я. – Взял, понимаешь, моду – кочевать со стола на стол, как чайный сервиз!

   Ослик обиженно надулся, Наташа захихикала. Я набрала номер сотового телефона капитана Лазарчука и, кусая губы, прослушала сообщение невозмутимой электронной барышни: «Абонент находится вне зоны действия сети».

   – «Вне зоны» он, видите ли, находится! – раздраженно повторила я. – Интересно, где?

   Часы показывали половину первого, самый разгар рабочего дня. Оставалось предположить, что Лазарчук либо выехал в дикую местность, что маловероятно, либо спрятался в каком-то подземелье.

   – Не иначе, пытает арестантов в застенках и казематах! – в сердцах пробормотала я.

   – Что это с нашей Леночкой? – тихонько спросила Любовь Андреевна Володю, прибежавшего в редакторскую следом за мной.

   – Она опознала во вчерашнем трамвайном жмурике своего знакомого, убийцу, – объяснил монтажер, с намеком потряхивая флакончик с таблетками валерианки.

   – Ох, и не разборчива же ты в связях, подруга! – ляпнул бестактный Вадик.

   – Точно-точно! С кем поведешься, от того и наберешься! – заявил Буряк, потирая ушибленный при падении с моего стола окорочок и явно намекая на мои плохие манеры.

   Я неприцельно швырнула в него надкушенной булкой.

   – Рецидивистка! – вякнул Ослик, уклоняясь.

   – Кормилица! – по-своему трактовал ситуацию Вадик, ловко поймавший хлебобулочное изделие.

   Я незряче глянула на него и принялась сверлить взглядом телефонный аппарат. Мне хотелось немедленно, сию же минуту, сообщить Лазарчуку, что я, похоже, нашла убийцу Алика Дыркина! Темно-синие буквы на поросшей рыжей шерстью руке жуткого типа, застуканного мной на месте преступления, я запомнила очень хорошо и могла поручиться чем угодно: это те самые буквы и та самая рука! Если, конечно, убийца Дыркина не предоставил свою конечность придурочному диггеру как донорский орган. Что крайне маловероятно…

   Я побарабанила пальцами по столу.

   – Кажись, она пальчики откатывать готовится. То есть отпечатки пальцев снимать, – пояснил встревоженным моим поведением коллегам невыносимый Вадик. – Урки называют это «играть на пианино».

   – Дурак ты, Вадик, и не лечишься, – с досадой сказала я.

   – Кстати, насчет лечения: выпей валерианочки, а? – оживился сердобольный Володя.

   – Отстаньте, – попросила я. – Со мной все в порядке.

   – Да? – не поверила Любовь Андреевна. – Но на тебе лица нет!

   – Не-а, лицо-то на ней есть, но зато на лбу изображается здоровенный знак вопроса. Он буквально торчит! Прям, не девушка, а носорог! – съязвил Ослик.

   – Сам ты животное! – машинально огрызнулась я.

   – Наш Носорог – очаровательный мужчина, утонченный и весьма интеллигентный! – возразила Наташа, явно перепутав тупую африканскую рогатую скотину с соплеменным нам бизнесменом, имя которого в последнее время не сходило с уст телевизионной публики.

   Я хлопнула ресницами и замолчала, окончательно окаменев лицом.

   – Да нет, посмотрите на нее: Елена сейчас не просто носорог, а его мертвое чучело! – продолжал насмехаться ехидный Ослик.

   Я ничем не ответила на обидное замечание, и это было настолько на меня не похоже, что коллеги заволновались всерьез.

   – Давайте-ка, действительно, оставим Леночку в покое! – озабоченно проговорила Любовь Андреевна и поспешно встала из-за стола.

   Она развела руки, как рыбак, демонстрирующий размеры пойманной им царь-рыбы, и в одну минуту мягко вытолкала из редакторской всю шумную компанию. С тихим стуком притворилась дверь. Я осталась в кабинете в одиночестве, предоставленная своим мыслям.

   Собственно, мысль у меня была одна. Зато какая! Супер-пупер-мегамыслища, мысль-кинг-сайз, если не Кинг-Конг! Оставалось только удивляться, что такую огромную, цельную, простую и ясную мысль я заметила лишь тогда, когда наткнулась на нее, как «Титаник» на айсберг, тоже огромный, цельный, простой и ясный…

   Столкновение с этой мыслью потрясло меня до основания! Отвибрировав и обнаружив, что еще держусь на плаву – то есть лежу тем местом, где у других бывает грудь, на полированной столешнице, – я позволила себе озвучить историческую мысль и отважно бросила в звенящую тишину редакторской мятежную фразу:

   – Носорога обвиняют в убийстве, которого он не совершал!

   Если бы это заявление услышал мой заклятый друг-сыщик капитан Лазарчук, он велел бы мне закрыть рот и не болтать ерунды. Раз те, кому положено, задержали Рогова, значит, так надо. Те, кому положено, они знают, что делают. И – добавила бы я от себя – очень не любят, когда в их дела лезут те, кому не положено.

   – Лезла, лезу и буду лезть! – с вызовом сказала я воображаемому Лазарчуку.

   Обостренное чувство справедливости не позволяло мне остаться в стороне от этой истории. Ведь что у нас получается? У нас получается полное безобразие и произвол со стороны… этих… ну, тех, кому положено!

   Я подперла голову ладонью, уставилась на красную канцелярскую кнопку, которую кто-то с неведомой целью вонзил в пустую белую стену, и, шевеля губами, как истовая богомолка, принялась анализировать ситуацию.

   Итак, что у нас есть? Есть труп гражданина, о котором доподлинно известно, что при жизни он звался Александром Сударевым и Аликом Дыркиным. В убийстве двуличного Алика обвиняют гражданина Рогова, у которого, видите ли, был мотив, за что отдельное спасибо его неверной супруге. Как Носорог организовал расправу с любовником своей жены, я не знаю (а надо бы разузнать!). Где произошло убийство, кажется, ясно: в квартире Алика, судя по количеству свежей крови на квадратный метр жилой площади.

   Тут я содрогнулась, с чувством сказала: «Бр-р-р!» – и продолжила рассуждения.

   Вот еще один неопровержимый факт: я самолично, своими собственными глазами видела у не остывшего еще тела убитого Алика зверовидного типа с режущим инструментом в волосатом кулаке, украшенном наколкой «Лева». Если верить Наташе (а ей можно верить, она в мужчинах разбирается!), то Никита Рогов – очаровательный джентльмен. Конечно, на вкус и цвет похожих нет, но я утверждаю со всей ответственностью: незабвенное рыжее мурло с наколкой было обаятельно, как пьяный орангутанг, и примерно столь же интеллигентно. Вывод: то был вовсе не Рогов! И тут у меня возникает закономерный вопрос: если Алика в его квартире грохнул Носорог, то какого черта делал там этот самый Лева?!

   От раздумий меня отвлек Аслан Буряк. Он порывисто сунулся в редакторскую и, заметив, что я не обращаю на него никакого внимания, нарочито громко кашлянул:

   – Кгх-м, кхе!

   Я молчала.

   – Кха-ах! Кгхм-аха! – зашелся чахоточным кашлем Ослик.

   – Ну, чего тебе? – не оборачиваясь, спросила я. – Если ты ищешь таблетки от кашля, сходи в аппаратную, спроси у Володи. Он бегал тут с флакончиком валерьянки, может, у него есть вся аптечка.

   – Не нужны мне таблетки, я совершенно здоров, – отчего-то обиделся Ослик ИО. – Мне нужно в детскую больницу…

   – А говоришь – здоровый! – перебила я.

   – Мне нужно в детскую больницу отправить съемочную группу! – рявкнул Аслан. – То есть тебя и Вадика.

   – Вот мы-то совершенно точно здоровы! – заявила я.

   – Во всяком случае, я не болен, – подтвердил Вадик, выглядывая из-за спины Буряка.

   Наш жизнерадостный оператор снова что-то энергично жевал.

   – Аппетита, я вижу, ты не утратил, – согласилась я.

   – Да и бессонницей пока не страдаю! – Вадик кивнул и в подтверждение сказанного распахнул рот в широченном бегемотьем зевке.

   – Вы вообще слышали, что я сказал? – Аслан переводил взгляд с меня на Вадика и обратно.

   – Ты сказал, что хочешь послать нас с Вадиком… – начала я.

   – Послать нас?! – теперь обиделся чувствительный оператор.

   – Послать нас в детскую больницу, – невозмутимо закончила я.

   – Да идите вы! – рявкнул выведенный из терпения Аслан.

   Топая ногами, как его парнокопытный тезка, Ослик ИО выбежал из редакторской.

   – Нет, ты это видела? Безумный овощ, бешеный Буряк! – кивнул вслед убегающему редактору оператор, ухмыляющийся, как тыква в Хэллоуин.

   Я безуспешно попыталась скопировать его сияющую ухмылку, на полпути переконвертировала ее в страдальческую гримасу, вздохнула и поднялась из-за стола.

   Пропустив вперед Вадика в полной операторской упряжи, чтобы коллега, ненароком оступившись, не упал мне на спину со всем своим грузом, я затопала вниз по лестнице. Только на последних ступеньках резво обогнала напарника, чтобы открыть перед ним дверь, – у самого-то Вадика свободных рук не осталось. Тяжелая металлическая дверь распахнулась неожиданно легко. Оказалось, что ее как раз потянули с другой стороны.

   – Привет! – Я нос к носу столкнулась с Вовкой Гороховым.

   – О, тебя-то мне и надо! – обрадовался бывший журналист, нынешний частный сыщик.

   – Здорово, Холмс Гороховый! – крикнул из-за моего плеча Вадик. – Долго жить будешь! Мы только что тебя вспоминали.

   – Польщен, – Вовка согнулся в глубоком поклоне, и за его спиной стала видна красивая красная машина.

   – Новая «Ауди»? – ревниво спросил Вадик, неравнодушный к автомобилям. – Неужто твоя?

   – А то чья же? Уф! – Вовка распрямился и самодовольно ухнул. – Не всем же ездить на красных «Жигулях», кто-то должен и на красных «Ауди» кататься!

   Упоминание нашего служебного транспортного средства заставило меня вспомнить о том, что мы спешим на съемку.

   – Извини, Вова, мы торопимся, – скороговоркой сказала я, делая попытку обойти застрявшего в дверях Горохова.

   – Стой, кто идет! – гаркнул экс-коллега, наставив на меня указательный палец, как пистолет.

   – Что, машину купил, а на оружие денег уже не хватило? – с удовольствием съязвил по этому поводу Вадик.

   – Оружие тоже есть, – ответил Горохов и полез правой рукой в нагрудный карман кожаного пиджака.

   – Поближе к сердцу его носишь? – не удержался от новой шпильки Вадик.

   Он, как и я, подумал, что Горохов полез в нагрудный карман за пистолетом. Однако Вовка достал не револьвер какой-нибудь, а плотный конверт из белой бумаги.

   – Вот, передашь Лене, – сказал он, протягивая этот конверт мне.

   – А сам, что ли, не можешь?

   – Не могу, – помотал головой Вовка. – Профессиональная этика, знаешь ли! Если она решила делать дела через тебя, значит, так тому и быть.

   Я удивленно посмотрела на важничающего Горохова, пожала плечами и взяла конверт. Не знаю, что это за выверты с профессиональной этикой у бухгалтеров телекомпаний и их коммерческих агентов, но передать бумажки Елене мне, действительно, не трудно. Хотя как-то странно быть девочкой на посылках. Я-то полагала, что конспиративная передача нашей Леной «левого» гонорара Вовке была разовой акцией, а они, оказывается, собираются и дальше использовать меня как промежуточное звено.

   – Ну вот, – удовлетворенно сказал Горохов, видя, что я прячу конверт в свою сумку.

   – Вернусь со съемки, тогда отдам, – проворчала я. – Хотя тебе было бы проще и быстрее сделать это самому. Заодно кофейку бы выпил в редакторской.

   – С сахаролом! – подхватил Вадька.

   – Кофейку – это завсегда можно. А вы куда? – Вовка отступил в сторону и придержал дверь, пропуская нас с Вадиком.

   – Нас послали – мы пошли, – туманно ответила я.

   – Мы – посланцы! – объявил Вадик, поправляя на плече сумку с камерой. – Люди доброй воли! Гуманисты и бессребреники! Миссионеры, можно сказать! Благотворители!

   Не обращая внимания на то, что я, будучи погружена в свои мысли, не поддерживаю бессмысленный разговор, Вадька скучно и многословно развивал эту тему всю дорогу до места назначения. А там его гуманистический пафос как раз ко двору пришелся: оказалось, что нам предстоит снимать торжественный акт дарения клинике спонсорами дорогущего оборудования с непроизносимым названием.

   Милое словечко «хромато-масс-спектрометр» я мысленно повторяла и в ходе презентации, и потом в машине, по пути в студию. В результате трехэтажное название прочно застряло в моих мозговых извилинах и крутилось, крутилось под черепной коробкой, как любимая моим сынишкой древняя парковая каруселька «Юнга».

   Это подобие кораблика натужно ползает по кругу, с бессильным рычанием приподнимаясь на рессорах и вновь оседая с тоскливым шипением: «Хр-р-ромато-масссс-спектрррометррр, хр-р-ромато-масссс-спектрррометррр!» Вообще-то мне этот аттракцион даже симпатичен, потому что напоминает о заре моей взрослой жизни: рядом с гремяще-свистящим «Юнгой» мне вспоминается моя самая первая стиральная машинка «Малютка» – мечта молодой хозяйки. Она издавала точь-в-точь такие же звуки!

   Отгоняя несвоевременное воспоминание, я потрясла головой, как делают пловцы, вытряхивая из ушей воду.

   – Сливаешь излишки мыслей? – раздался рядом со мной заинтересованный голос Ирки.

   Я повернула голову и затуманенным взглядом посмотрела на подругу, стоящую в дверях редакторской. Через секунду мои глаза выкатились из орбит, и я воскликнула:

   – Ирка, это ты?!

   – Нет, Мао Цзэдун! – хохотнула подруга, одергивая на себе новенький, еще не виданный мной костюмчик.

   В покрое длинной прямой юбки и приталенного жакета из красного атласа действительно угадывались какие-то восточные мотивы: воротничок-стойка, несимметричная застежка и что-то еще – я не вникла. Смутное сходство не то с китайским, не то с японским национальным костюмом увеличивала экзотическая прическа: высокий узел волос, пронзенный заколками-палочками. Все вместе смотрелось сногшибательно, причем эффект усиливали Иркины природные данные: рост – сто семьдесят сантиметров и вес – ровно центнер. Числового выражения объема бедер и груди подруги я не знаю, но детский гимнастический обруч она натягивает на себя с трудом.

   – Ну, как, похожа я на мадам Баттерфляй? – нескромно напрашиваясь на комплимент, Ирка покружилась в коридоре.

   – Вау! – сглотнув, с трудом выдавила я.

   С головы до ног обтянутая блестящей красной тканью, с серебристыми палочками, торчащими из копны огненно-рыжих волос, Ирка была невероятно похожа на огромный новехонький огнетушитель!

   – То-то же! – довольным тоном сказала подруга, решив, что я онемела от восхищения.

   Она глянула через плечо на коридор, по которому в данный момент, к ее сожалению, не сновали наши телевизионные юноши, сокрушенно вздохнула, проверив на крепость атласную ткань и жемчужные пуговки, и совсем другим, немного сварливым тоном сказала мне:

   – Давай, собирайся! Твои уже сидят у меня в машине. Чтобы не крутиться по городу, я сначала забрала Коляна и Масяньку, а уж потом мы приехали за тобой. Ну же, шевелись!

   Я послушно зашевелилась, покидала в сумку разбросанное по столу свое мелкое барахло и побрела к выходу.

   – Бледная немочь, – добродушно обругала меня подруга, отступая, чтобы пропустить меня в коридор.

   – Смотря с кем сравнивать, – пробормотала я.

   Мы спустились во двор к машине. Я заглянула в салон и удивленно спросила:

   – А где же мои Коляны?

   Ирка поднялась на цыпочки, приставила ладонь козырьком ко лбу и ткнула пальцем в проулок:

   – Во-он там, у памятника!

   Вообще-то валун, у которого топтались мои родные и близкие, на высокое звание памятника не претендовал. То был своеобразный гранитный протокол о намерениях властей, обещавших когда-нибудь поставить на сем месте настоящий памятник Первой Учительнице. Обещание, высеченное на камне, было дано лет двадцать назад. Те начальники давно ушли на покой, а их Первая Учительница вполне могла уйти еще дальше и получить свой памятник уже совсем в другом месте, очень тихом и мирном…

   Я приблизилась к мужу и сыну. Колян и Мася не заметили моего появления, и я с интересом прислушалась к их разговору. Ребенок тыкал пальчиком в высеченную на камне букву и настойчиво спрашивал:

   – А это?

   – Это мягкий знак, – голос мужа был безмерно усталым.

   – А это? – повторил малыш.

   – Мягкий знак.

   – А это?

   – Мягкий знак, чтоб его!

   Я тихо хихикнула. Любознательный ребенок явно хотел, чтобы папочка озвучил буковку, а Колян, понятное дело, не знал, как произнести мягкий знак. Похожую ситуацию я пережила только вчера, когда Масянька требовал, чтобы я озвучила кавычки. Я очень старалась, но довести до понимания ребенка, что кавычки – не буква, а знак препинания, так и не сумела, зато в процессе затянувшихся объяснений потеряла голос и саму способность говорить по-человечески. От сознания собственного педагогического бессилия я уже готова была плакать, но тут мне на помощь пришел Колян.

   – Кавычки – это вот что такое, смотри сюда! – объявил он Масе.

   Ребенок послушно посмотрел на папу, после чего Колян резко сжал кулаки, эффектно выбросил из каждого по паре пальцев, разведенных буквой V, и этими растопырочками шумно поскреб воздух по обе стороны от своей головы:

   – Шкря, шкря! Кавычки!

   – Крявытьки! – повторил Масянька, придя в полный восторг от папиной пантомимы.

   Смысла в ней, на мой взгляд дипломированного филолога, было мало, но детский вопрос «А что это?» к кавычкам больше не применялся.

   Теперь мне было интересно, как мой изобретательный муж разрешит тупиковую ситуацию с мягким знаком. К сожалению, шоу не состоялось: Мася меня заметил и, забыв о буквах, ринулся ко мне с криком: «Мамотька, конкетку!», походя оттоптав ногу папе.

   Я сунула руку в карман куртки, потом в сумку и старательно пошарила там. Конфеток у меня не было, но можно было надеяться, что в закромах найдутся какие-нибудь мелкие предметы, способные заинтересовать малыша и переключить его внимание на развлечения, не связанные с потреблением сладкого. Под руку упорно подворачивался тюбик недешевой штатовской помады, отдавать который ребенку было бы неразумно и расточительно. За последний год Мася истребил четыре моих «губнушки», употребив их в качестве мелков для создания красивых цветных рисунков на асфальте. Пятый тюбик был использован для придания неповторимого устойчивого цвета белым обоям в квартире одной моей знакомой, которая, увы, оказалась противницей абстрактной живописи и спасибо юному художнику не сказала. Зато много чего высказала его маме.

   – Он хотет конкету! – напомнил Мася, глядя на меня исподлобья, уже без улыбки.

   – Колюшенька, конфетка есть у тети в машинке! – предотвратила назревающий скандал сообразительная Ирка, вовремя к нам подошедшая.

   Обещанной конфеткой, правда, оказались ментоловые пастилки от кашля, но малыш все-таки сгрыз пару леденцов, после чего неожиданно успокоился, перестал болтать и открывал рот только для того, чтобы дохнуть на окружающих такой свежестью, какую могла бы распространять Снегурочка, слепленная из стирального порошка «Тайд».

   Мы примчались в Пионерский микрорайон, к дому Ирки и ее супруга, и еще от калитки учуяли запах жарящихся шашлыков.

   – Ум-м-м! – Колян шумно втянул носом воздух, образовав небольшую вихревую воронку. Желтые пятачки березовых листьев красиво закружились над нами, с шорохом осыпались вниз и легли на дорожку, как денежная мелочь под ноги молодоженам.

   – Это к деньгам, – уверенно сказала Ирка, стряхивая со своего ослепительно-красного атласного плеча сухие желтые листья.

   Я пожала плечами: «Это к деньгам» – любимое присловье моей подруги. Она повторяет его к месту и не к месту. Стакан разобьется – к деньгам, прыщ на носу вскочит – тоже к деньгам, даже расстройство желудка – к ним же! Вот, скажите, какая логика? Где прыщ, а где деньги?! Но Ирку подобные нестыковки не смущают. Мне кажется, ее постоянное «Это к деньгам!» представляет собой нечто вроде заклинания или, правильнее сказать, является приемом аутотренинга. «Все к деньгам, все к деньгам, все к деньгам!» – повторишь десять раз на дню, авось и сбудется! Говорят же зачем-то многие дамы с утра пораньше, стоя перед зеркалом: «Я самая красивая, самая лучшая, самая-самая…» Уж не затем, наверное, чтобы просто порадовать комплиментом свое зевающее отражение в помятом дезабилье?

   – Мы верим в себя и в Россию! – догадавшись, о чем я думаю, шепнул мне на ухо муж.

   Я засмеялась. Недавно на одном из зданий в центре нашего города появились огромные буквы, складывающиеся в процитированное Коляном заявление. Буквы установлены таким образом, что пешеходам они не видны, и прочитать патриотический лозунг можно только из окон здания, расположенного напротив, на другой стороне площади. А поскольку этим зданием с прекрасным видом на транспарант является наша городская мэрия, я в своем воображении живо вижу такую сценку: утро очередного трудового дня, наш уважаемый мэр и чиновники городской администрации подходят к окнам и несколько раз бодрой скороговоркой в режиме аутотренинга произносят: «Мы верим в себя и в Россию, мы верим в себя и в Россию, мы верим в себя и в Россию!!!» А затем в правильном настроении они бегут решать на местном уровне государственные дела. Я бы еще для пущего эффекта ровно в девять ноль-ноль транслировала по внутренней радиосвязи мэрии Российский гимн! А что? Помнится, в былые времена радио распевало «Союз нерушимый» даже в полночь. Мне всегда было интересно – зачем? На какие такие патриотические подвиги предполагалось вдохновить народ в это время суток? Разве что на активный личный вклад в решение национальной демографической проблемы.

   – Ты посторонишься, или мне переехать тебя машиной? – спросила Ирка, высунувшись в окошко «шестерки».

   Я поспешно сошла с подъездной дорожки к гаражу на тропинку, ведущую в глубь сада. Пока я предавалась несвоевременным мыслям об аутотренинге, все успели разбежаться. Ирка вернулась в машину, ведомый инстинктом Колян пошел на запах шашлыка, а Масянька залез в собачий вольер и теперь дергал за уши Томку, приговаривая:

   – Вставай, собатька, узе утро!

   Предвидя, что разбуженный «поутру» пес будет непременно зван Масей к «завтраку», я поспешила к шашлычникам, в роли каковых выступали Моржик, успевший присоединиться к нему Колян и… капитан Лазарчук.

   Нет, как это вам нравится? Я безрезультатно звоню ему на мобильник, спеша поделиться важной оперативной информацией, а он тут спокойненько жарит шашлыки и плюет на свою сыщицкую работу! От негодования я онемела и оцепенела, не дойдя до трио шашлычников какой-то пары метров.

   – Привет акулам пера и микрофона! – Моржик изящно, как мушкетер шпагой, отсалютовал мне шампуром.

   – Амебам пера, – поправил его ехидный Лазарчук.

   Я беззвучно пошевелила губами и сделала вялую попытку замахнуться на него сумкой.

   – Какая-то ты нынче молчаливая и замедленная… Прям, как немое кино, – заметил Лазарчук.

   – Заторможенная, – предложил синоним Моржик.

   – Примороженная! – предатель-муж тоже не упустил возможности повеселиться за мой счет. – Не иначе, снимала сюжет на заводе холодильного оборудования или на фабрике мороженого.

   – Почти угадал: в морге! – разозлившись, я отмерла и начала беседу с небольшого вранья. – Я там навещала одного своего знакомого покойника. Его вчера трамвай задавил. Не слышали эту историю?

   Я пристально посмотрела на Серегу. Лазарчук слегка пожал плечами, словно показывая, что его нисколько не удивляет моя нездоровая светская жизнь.

   – Некий Лева, рыжий парень с татуировкой на руке, сдуру угодил под трамвай, – поднажала я, не спуская глаз с капитана.

   Тот окаменел плечами. Я злорадно молчала. Лазарчук медленно обернулся, тоже пошевелил губами, очевидно ругаясь, и спросил:

   – Откуда информация?

   – Телевизор смотреть надо! – подошедшая сзади Ирка шумно стукнула меня по плечу. – Ленкин репортаж про трамвайного экстремала – царство ему небесное! – показывали вчера в новостях.

   – Кстати, Ириша, о телевизоре: не пропустить бы твою премьеру! Не пора ли нам уже в дом? – Моржик повернул руку, чтобы увидеть часы на своем запястье, и вода, которой он поливал несвоевременно вспыхивающее пламя в мангале, вылилась ему на ноги.

   – Теперь точно пора, тебе надо немедленно надеть сухие носки и переобуться в теплые тапочки, – захлопотала вокруг супруга по-матерински заботливая Ирка. – Коля, Сережа, если шашлык готов, снимайте его и присоединяйтесь к нам в гостиной.

   – Мы будем есть шашлык в гостиной? – удивился Лазарчук, которому явно не сказали, по какому поводу организован праздник. – А как же традиции? Где пикник на свежем вохдухе с видом на костерок?

   – У нас кондиционированные помещения, так что свежего воздуха навалом! – крикнула Ирка уже с крыльца.

   – А вместо вида на костерок будет тебе в гостиной другое зажигательное зрелище! – засмеялась я, имея в виду Иркин дебют в «Фабрике героев».

   Минут через пятнадцать на диване напротив плазменной панели, как в первом ряду кинотеатра, устроилась вся компания, за исключением Масяньки и Томки. Эта сладкая парочка весело возилась на веранде, потроша пожертвованный им хозяйкой румынский стул из трансильванской лозы. Дегенеративная плетеная мебель, произведенная мастеровитыми потомками графа Дракулы, все равно уже доживала свой век. Ножки стула здорово походили на сильно измочаленные веники, а спинка и сиденье так интригующе топорщились в разные стороны колючими обломками прутьев, что могли вызвать нездоровый ажиотаж на распродаже мебели для йогов или на аукционе садомазохистских штучек.

   С веранды в гостиную доносились разнообразные любопытные звуки. Я сбегала посмотреть, что происходит. Там было очень весело и, действительно, несколько шумновато. В общей какофонии громче всего звучал яростный хруст, производимый Томкой, который грыз спинку опрокинутого стула с таким энтузиазмом, словно неведомые трансильванские умельцы сделали мебель не из лозы, а из остатков вампирской трапезы – каких-нибудь мясных хрящей и сухожилий. Стул протестующе трещал и содрогался, конвульсивно молотя по полу последней уцелевшей ногой. Сосредоточенно сопящий Масяня, встав на цыпочки, другой оторванной ножкой приговоренного стула пытался сбить с подоконника керамический горшок с геранью. Очевидно, ребенок желал добыть для поедающей плетенку собачки немного свежей зелени на гарнир к основному блюду.

   Я не стала мешать веселым друзьям и вернулась в гостиную: торопилась к началу программы, позывные которой уже неслись из включенных на полную мощь колонок «домашнего кинотеатра». Система «Долбис эрраунд» оправдывала свое название, исправно долбя по ушам присутствующих. Мембраны на колонках вибрировали так, словно изнутри на оперативный простор комнаты рвались какие-то небольшие, но жутко энергичные и агрессивные существа типа гремлинов или асоциальных подростков.

   Я поморщилась: на веранде было куда более тихо и мирно! К сожалению, чтобы не обидеть Ирку, я обязательно должна была присоединиться к компании в гостиной.

   Ирка, Моржик, Колян и Серега, сидя рядком на протяженном диване, напоминали собой стайку озябших птичек на общей коммунальной ветке, а еще больше – небольшую очередь у кабинета окулиста. Поскольку Ирка настояла на том, чтобы просмотр телепрограммы производился в обстановке полного внимания, без отвлекающих шумов типа чавканья и звона бокалов, накрытый стол временно отодвинули в сторону от дивана. И теперь мужики, жаждущие хлеба и зрелищ, пытались удержать в поле зрения одновременно и телик, и стол с дымящимся шашлыком. Будь на моем месте практикующий офтальмолог, он с ходу диагностировал бы у всей троицы расходящееся косоглазие.

   Шашлык с пылу с жару благоухал умопомрачительно. Он прямо-таки умолял приступить к трапезе немедленно, но Ирка не велела, а мы не решились заклеймить ее как тирана и устроить забастовку протеста. Впрочем, тираном Ирка оказалась мудрым и предусмотрительным. Едва началась долгожданная передача, нам всем и в самом деле стало не до еды! Восхищенно разинув рты, смотрели мы на расправу, учиненную Иркой над злосчастным маньяком.

   Моя боевая подруга и сама с большим интересом любовалась собой со стороны, а уж я-то просто впилась глазами в экран. Теперь я страшно жалела, что пропустила супершоу в реальном времени. Надо же, была совсем рядом – и почти ничего не увидела!

   А посмотреть, действительно, было на что.

   Подсвечиваемая со спины тусклым фонарем, дородная фигура в долгополом плаще вкатилась в парковую аллею, как стог на колесиках, и сразу подхватила с обочины устрашающей длины оглоблю.

   – Мать моя женщина! – тихо ахнул Колян.

   – Моя женщина! – гордо сказал Моржик.

   На экране Ирка, размахнувшись, как дровосек, огрела по сутулой спине противника, несерьезное маньячество которого совершенно терялось на фоне богатырских подвигов Ирки. Звук палочного удара разнесся по округе громовым раскатом.

   – О, это звучок из коллекции, ребятки его на монтаже присобачили! – оживилась я.

   – Точно, в натуре такого не было, – кивнула Ирка.

   – Тихо, вы! – прикрикнул на нас Моржик. – Не мешайте смотреть!

   А Ирка в телевизоре полосовала стальными когтями задницу маньяка. Мученик визжал, его несостоявшаяся жертва орала, как сигнал оповещения Гражданской обороны.

   – Н-не было такого! – неуверенно сказала Ирка.

   – В натуре? – Серега Лазарчук скептически поднял бровь.

   По лицу капитана было ясно, что он, как представитель органов охраны порядка, подобных веселых игр на свежем воздухе решительно не одобряет. Колян на мгновение отвел глаза от экрана и сочувственно посмотрел на Моржика, вымолвив скороговоркой:

   – Красавица и чудовище, два в одном!

   Моржик закашлялся.

   – Смотрите, смотрите, сейчас и Ленку покажут! – вскричала Ирка.

   Камера продралась сквозь густой еловый лапник, и на экране крупным планом нарисовалась синюшная морда кошмарного монстра. Чудище разинуло черную пасть, один в один похожую на карьер добычи каменного угля открытым способом, и сказало моим голосом: