Текст книги "Гравюры на ветре"
Автор книги: Елена Хотулева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
Елена Хотулева
Гравюры на ветре
* 1 *
Ветер никогда не утихал. Даже если ему надо было на миг остановиться, он начинал кружить по спирали, подхватывая держащиеся за руки листья и дорожную пыль. Он имел обыкновение летать в прошлое, следуя за луной, а будущее он посещал, обгоняя солнце. Люди чувствовали на своих лицах его прикосновения и начинали говорить вполголоса, однако их мысли при этом становились намного громче. Бороздя своими рассказами и размышлениями его нежные крылья, двое мужчин и две женщины оставляли на ветре раны подобные иероглифам, которые чуть позже, пачкаясь в чернильности ночей, копоти костров и мраке злых помыслов, отпечатывали на молочной белизне бумаг гравюры от первого лица.
* 2 *
Я стоял возле приоткрытого окна и смотрел вниз на букашечных пешеходов. Звенящий воздух майской непогоды уносил дым моей сигареты в сторону умытого дождем заката. Почему мне всегда так отвратительно грустно после испытанной страсти? Не потому ли, что я всю жизнь держал в объятьях не тех женщин? Маленьким серым сугробом упал на подоконник пепел. Я обернулся в сторону кровати и посмотрел на сбитые простыни и свесившуюся треугольником подушку.
– Ты спишь? – собственный голос показался мне чужим и лицемерным.
– Нет. Жду, когда же ты наконец перестанешь курить, – Мара приподнялась, подперла руками подбородок и надула губы. – Иди сюда. Мне без тебя холодно, – она похлопала ладонью по одеялу.
– Остудись немного. А то еще обожгусь, – я бросил окурок за окно и прошелся по комнате. – Хочешь чего-нибудь выпить?
– Артис, дорогой, хватит бродить туда-сюда. Пей сам, если тебе очень хочется. Такое впечатление, что мысли о любви посещают тебя только после пары рюмок. Ты, видно, полон каких-то психологических блоков.
– Ты говоришь о блоках? – я рассмеялся.
Слышать от нее наукообразные слова было более чем нелепо – гусеница, рассуждающая о мироздании, вот, как она выглядела, если начинала умничать. Я подошел к столу и немного налил себе на дно бокала из узкогорлой бутылки. Коньяк был отменный – казалось, что он растворялся во рту еще до того, как я успевал сделать глоток.
– Одевайся, тебе пора домой, – хрусталь звякнул, задев лакированный угол столешницы.
– Как это? – Мара встрепенулась и с негодованием посмотрела на меня. – Я хотела остаться на всю ночь.
– Значит, придется расхотеть.
Она хихикнула и поправила растрепавшиеся гнездом волосы:
– А может, передумаешь? Впереди так много всего интересного…
Я бросил ей платье и чулки:
– Сказал же, одевайся! – к горлу подступило раздражение. Посильнее запахнув халат, я сел на кровать. – Мне надо побыть одному. Сегодня. Завтра. А может быть вообще всю жизнь.
Я посмотрел в ее пустые лисьи глаза – похотливая малышка, чувствующая себя полноценным дитем времени. Эта Мара преследовала меня на протяжении многих жизней. Была ли она блондинкой, брюнеткой, или вот как сейчас огненно-рыжей, всегда обстоятельства складывались так, что я связывался с ней от безысходности и какой-то внутренней пустоты. Она же по неведомой мне причине вбивала в свою бездумную голову идею о нашем предназначении друг другу.
– Я вызову тебе такси, – мне надоел вид ее голого тела.
– Провались ты со своими переменами настроения, – Мара начала демонстративно быстро натягивать чулки. – Я же знаю тебя… Изучила за эти недели. Побесишься, а потом снова позвонишь. Постель тебя ко мне привязала, – она встала на четвереньки и пошарила под кроватью. – Где туфли?.. Что ты молчишь?
Я расхохотался. Мне захотелось вышвырнуть ее из дома вместе с этими востроносыми шпильками. Она возомнила, что ее роскошная фигура способна лишить меня рассудка? Бестолковая дрянь.
– На, возьми, – я встал и подал ей туфли, лежавшие возле кресла. – Сейчас вызову такси.
– Не нужно, я выйду и поймаю машину. Никто не откажется отвезти меня. Ехать-то всего минут пятнадцать.
– Ну и отлично, – я сунул ей в руку хрустящую купюру. – Можешь не торговаться, здесь хватит, чтобы два раза доехать до твоего дома.
Она взяла деньги и спрятала в сумочку:
– Спасибо, милый, – жеманно кривляясь, она попыталась поцеловать меня в губы. – Я тебе завтра позвоню. Ну… Не хмурься. Это тебе так не идет…
Захлопнув за ней дверь, я облегченно вздохнул – по крайней мере конец этого дня можно было провести без ее навязчивых ласк и надоедливого запаха модных духов, которые я поспешил выветрить, настежь распахнув створку окна. В комнату ворвались запахи промокшей от дождя черемухи и пролитого кем-то растворителя. Мне снова захотелось курить и размышлять о жизни.
Пожалуй, я больше не буду с ней встречаться. Нескольких недель было достаточно для того, чтобы окончательно понять, что в этой жизни мне удивительно не везет с женщинами. Но только ли в этой? Я задумался и, вытряхнув из пачки последнюю сигарету, закурил. Странно… Я, умеющий читать по глазам историю чужих дней, ничего не знал о себе. Откуда я пришел, кем и где был рожден сто, двести, четыреста лет назад? Ответа на эти вопросы я не знал. И лишь порой отражения в чьих-нибудь зрачках дарили мне обрывки кинолент о том, какие роли я играл в прошлом того или иного человека… Неожиданный треск телефона прервал мои размышления.
– Артис, ты еще не спишь? – Инна торопливо выговаривала слова.
– Нет, разумеется. А что у тебя стряслось?
– У меня ничего. Дело в том, что я хотела попросить тебя о небольшом одолжении… – в ее голосе чувствовалась легкая ложь. – Понимаешь, надо бы помочь одному человеку. Это девушка. Моя знакомая…
– Инна, я знаю тебя не первый год. Ты не умеешь врать. Говори прямо, что ты хочешь?
Она помолчала в трубку, а потом, понизив голос, сказала:
– Ее зовут Марианна. Ей нужен человек, который умеет видеть причины. Ты…
– Дай ей мой телефон. Пусть позвонит. Лучше прямо сейчас, – я положил трубку, чтобы не выслушивать от нее бесполезных слов, и затушил сигарету.
Кому-то нужна моя помощь. Это бывает нередко. И, как правило, происходит по одной и той же схеме: я встречаюсь взглядом с человеком, прочитываю в нем страх и ненависть, направленные против того, кем я был в прошлом, а потом пытаюсь исправить свои собственные ошибки. Получается? Да. Не знаю, как именно, но каждый раз люди уходят от меня с миром в душе. Видимо, кроме чтения по глазам природа наградила меня еще и умением лечить словами. Правда, этим приходится пользоваться не всегда – порой мои деньги лучше всяких рассуждений разрешают чужие проблемы. Снова телефон:
– Артис, здравствуйте. Мне дала ваш номер Инна…
– Да, да. Кажется, Марианна? – я откинулся на спинку кресла и стал смотреть на угасающий закат. – Если вам нужна моя помощь, то можем встретиться завтра. К примеру, в семь.
– Спасибо большое… Я, наверное, должна немного объяснить, в чем дело? – ее голос звучал испуганно и нервно.
– Нет. Сейчас мне это ни к чему. Лучше побеседуем при встрече.
Продиктовав ей адрес, я попрощался – мне не хотелось разговаривать, не видя ее. Это бесполезно. Пусть будет все как обычно: взгляд, лента видений, разговор…
Я встал с кресла и прошел на кухню, открыл холодильник и посмотрел на полку с медикаментами. Сегодня мне надо было вводить лекарство. Перетянув руку привычным движением, я продырявил вену тонкой иглой и впрыснул вещество. Теперь некоторое время моя кровь будет почти такая же, как у всех нормальных людей, болезнь отступит и сделает вид, что ее нет… Но жизнь моя от этого, увы, в норму не превратится.
Вернувшись в комнату, я с омерзением посмотрел на разбросанные подушки. Как хорошо, что она ушла – сегодня не лучший вечер для надуманных разговоров и потугов изображать страсть…
* 3 *
Телефонный звонок оторвал меня от игры с сыном – шахматы остались стоять в нелепой позиции, из которой ни я, ни он не могли найти выход.
– Подожди, Филипп. Я отвечу, – порывшись в сумке, я вытащила телефон. – Алло… Кто это?
– Елена, привет, – голос Алекса едва пробивался сквозь фонящую гулкость сети.
– Здравствуй, коль не шутишь, – я усмехнулась.
– Что? Плохо слышно… – пробубнил он, стараясь говорить, как можно громче.
– Я говорю, здравствуй. Как дела? – мне тоже пришлось почти кричать.
– Знаешь, Елена, я тут подумал. А не сходить ли тебе со мной завтра на встречу с одной писательницей?
– Зачем? – я удивилась его предложению. После того, как мы расстались, прошло полгода, и за это время он звонил, кажется, только несколько раз.
– Ну, понимаешь…
– Алекс, я ничего не слышу. Или перезвони, или говори четче.
– Давай встретимся завтра в шесть. Помнишь, наше кафе возле старого парка? Прямо там, у входа.
– Хорошо, – я повесила трубку и вернулась к пахнущей лаком шахматной доске.
– Мам, ты еще хочешь играть? – Филипп похлопал карими глазами. – Может быть лучше в карты?
Я встала с дивана и, подойдя к окну, посмотрела, как закат окрашивает кровельную жесть соседнего дома в мародерский багрянец.
– Нет. Я не хочу в карты, – вид сгущающихся сумерек вызвал у меня ноющую тоску. – Иди-ка ты почитай перед сном. Хватит на сегодня игр.
Он на несколько секунд сделал расстроенное лицо, но быстро отвлекшись на какую-то веселую мысль, улыбнулся и убежал в свою комнату. Посмотрев ему вслед, я пожалела, что не умею так быстро забывать неприятности. Зачем звонил Алекс? Ах, да… Какая-то писательница… Он всегда посещает разные лекции, на которых ему преподносят истину, завернутую в красочные обертки. Он этим живет…
Я еще раз взглянула на уходящее за высоковольтные столбы солнце. Из приоткрытой форточки пахнуло черемуховой пряностью. Пусть начнется новый день – отчего-то мне кажется, что он принесет мне надежду.
* 4 *
По кухне распространился сладкий запах имбирных капель и чабрецового меда – из кружки, в которой я намешал себе противопростудный чай, выплеснулась лужица и растеклась по волнистой клеенке.
– Сынок, подлезь, пожалуйста, под стол. Там из-под дальней ножки выскочила картонка. Да, да. Сложи ее еще разок, а то она совсем стерлась.
– Так? – Артур высунул голову и сильно треснулся о табуретку. – Дурацкая мебель! Качается или нет?
– Не ругайся, малыш. Все отлично. Можешь вылезать, – я посмотрел на то, как он потирает ушибленное место и потянулся рукой к ящику, в котором у меня стояли склянки с лекарствами. – Вот, давай на ватку и приложим. Через пять минут перестанет болеть…
– Папа! Отстань ты от меня с этими примочками, – он быстро вышел и хлопнул дверью своей комнаты.
Совсем стал взрослый. Пятнадцать лет серьезный возраст для подростка – пора показывать характер. Я улыбнулся и отхлебнул свой отвар. Сейчас прогреюсь и прилягу на диван полистать томик стихов, купленный вчера у букиниста. Кажется, хорошая поэзия, жаль только, что автор оказался незаслуженно забыт…
– Герард, ты будешь доедать тефтели? – жена протиснулась между этажеркой и холодильником, пытаясь поставить на верхнюю полку горшок с геранью. – Или ты кашу хочешь?
– Не волнуйся, голубушка. Мне все равно. Если все предпочитают кашу, так я съем ее.
– Там на всех не хватит. Кому-то все-таки придется остановиться на тефтелях, – Карина наконец-то установила цветок и открыла холодильник в поисках кастрюли. – Сейчас я посмотрю, сколько их тут осталось. О, как раз парочка. Нужно только подогреть.
Я встал и, ополоснув под журчащей струйкой кружку, собрался уйти, но жена остановила меня, всплеснув руками:
– Забыла тебе рассказать. Я тут себе такие штаны купила. Знаешь, там в подвальчике, где мы брали тебе носки. Так идут мне. Прекрасный материал, и цвет неброский. Я хочу завтра их надеть, чтобы пойти с Артуром в школу, результаты тестов смотреть. Показать тебе?
– Брюки? – я возмущенно посмотрел на нее. – Карина, ты же знаешь мое мнение о брюках как о предмете женской одежды. Это адское изобретение. Изуродуешь фигуру. Ты бы еще губы накрасила. Ужас! Выброси свою обновку. Даже слышать об этом не хочу.
Я ушел в комнату и, вытащив из дивана колючий плед, хотел было реализовать свое намерение относительно чтения стихов, однако тройной звонок в дверь заставил меня поспешить в прихожую.
– А! Уважаемый профессор, – так я всегда называл своего друга-пенсионера, жившего в соседней квартире, – прошу, прошу. Может чаю? У меня есть мед. Хорошая вещь, в такую ненастную весну.
– Нет, благодарю, – он прошлепал стоптанными клетчатыми тапками в комнату. – Я к вам на четверть часика. Поболтать, повидаться. Так сказать, обсудить сплетни. Вы ведь мне еще не рассказали о своей работе. Когда вступаете в новую должность?
Я тяжело вздохнул. За последнюю неделю мне уже раз десять пришлось рассказывать всем родственникам и знакомым о том, что я наконец-таки, после трехлетних колебаний, решился занять место диагноста в тибетской клинике под начальством своей давней приятельницы.
– Да, что уж тут такого интересного. Будет теперь у меня свой кабинет, чуть меньше пациентов, побольше денег, и куча свободного времени для того чтобы закончить мою монографию по лечению мигрени. Да, такая вот удача. Снова засяду за книги, переберу все медицинские карты пациентов, которых я врачевал. И… Надеюсь, что к Рождеству подарю вам на память экземпляр моего труда.
– Чудесно, чудесно… Рад за вас, дорогой друг, – он задумчиво ходил у меня перед носом в своем ветхом махровом халате и рассматривал стеллажи. – А я, к слову будет сказано о подарках, пришел к вам не с пустыми руками.
– Неужели? – я сделал удивленное лицо, чтобы доставить старику удовольствие.
– Да, представьте себе. Я же всегда помню о том, что вы большой любитель почитать всяких молодых писателей. Иногда не чураетесь и чего-то мистического, – он подхихикнул и, откашлявшись, полез в глубокий карман за какой-то синей книгой. – Вот, поглядите-ка, что я купил, когда последний раз выбирался в центр города.
Он протянул мне небольшой томик в мягком переплете. Я посмотрел на невыразительную переднюю обложку и поняв, что ни имя, ни название мне ни о чем не говорят, открыл книгу на первой попавшейся странице. «…я понял, что был действительно прав, когда отговорил тебя начинать свои «воспоминания» с последней самой сложной жизни…» – отрывок диалога удивил меня:
– Это что, какой-то эзотерический роман?
– Нет, что вы, – он шумно упал в кресло и, жестикулируя, пустился в объяснения, – это притча. Представляете, некое дидактико-аллегорическое произведение, в котором через воспоминания реинкарнаций автор раскрывает перед читателем свое видение мироустройства. Полюбопытствуйте. Вам всегда нравились такие сюжеты – много символов, иносказаний. Вот, взгляните…
Он перевернул книжку оборотной стороной и показал мне портрет автора – молодой женщины с разрезом глаз, характерным для героинь египетских фресок. Я передернулся. Каким-то образом это фото потревожило в глубинах моей души что-то ранее нетронутое. Машинально спрятав подарок под думку, я вдруг застеснялся своего резкого движения:
– Карина не любит держать в доме мистическую литературу, – отчего-то извиняющимся тоном пояснил я своему собеседнику. – Она выросла в семье верующих и не особенно любит тексты, хотя бы мало-мальски касающиеся чужих религий.
Он махнул рукой, и взглянув на треснувший циферблат старинного брегета, приколотого к халату за шерстяной шнурок, глухо хлопнул ладонями по подлокотникам кресла:
– Часы-то уже протикали ужин. Поспешу домой. Да и у вас, судя по запахам из кухни, трапеза не за горами.
Мы простились, и я, бряцнув щеколдой двери, вернулся в комнату. Мне хотелось еще раз посмотреть на портрет писательницы. Я вытащил книгу и присмотрелся к странному взгляду этой женщины.
– Что это у тебя? – неожиданно вошедшая Карина заставила меня вздрогнуть. – Покажи.
Я нехотя протянул ей книжку:
– Профессор заходил. Говорит, купил для меня. Это что-то о философии. Так, ничего особенного, сказал, что интересно…
Карина пару секунд разглядывала фотографию на последней обложке, а потом, сузив глаза до щелочек, прошептала:
– Избавься от нее. Это непростая книга.
– Не говори чушь. Какой-то подарок не может ничего изменить. Это всего лишь текст. Отдай мне обратно.
Она немного постояла в задумчивости, а потом, еще раз взглянув на портрет, бросила книгу на диван и пошла в сторону кухни.
– Иди ужинать! – крикнула она то ли мне, то ли Артуру, начав громко расставлять тарелки.
* 5 *
Когда я поговорила с Артисом – человеком, которого мне рекомендовала Инна, – дрожь немного унялась. Я подумала, что надо использовать любую возможность для лечения моего бесплодия. Она уверяла, что Артис сумеет определить причину? Хоть бы это оказалось так. И кстати… Если бы я узнала, почему меня одолевают эти странные мысли, мне стало бы намного легче.
Подойдя к зеркалу, я посмотрела на свое посеревшее лицо и попыталась улыбнуться, как советовал папа. Но, увы, вместо своего отражения увидела лишь искаженную гримасу меланхолии. Бесполезно. Все его советы почему-то оказываются пустыми. Сколько бы он ни прописывал мне разнообразных тибетских капель, с помощью которых ему удалось поставить на ноги множество пациентов, все тщетно.
Я взглянула в сторону кухни, где муж пил чай под звуки радио. Я его терпеть не могу. Нет, конечно, не мужа, а радиоприемник. Каждый раз, как Макс надавливает на кнопку, у меня сжимается даже самый мелкий нерв. Эти песни, вскрики, разговоры… Они убивают. Но что я могу возразить? Он вправе слушать приемник, когда захочет. Ведь я тоже не без недостатков. К примеру, мне нравится проводить отпуск у моря. Макс же считает это бесполезным времяпрепровождением, и постоянно предлагает мне поехать ловить рыбу на озера. Скорее всего, так будет и этим летом. Надеюсь, что хоть в этом году удастся его уговорить.
– Милый, как ты здесь? – я пришла на кухню и села за стол.
– А?
– Вкусный чай? – взяв в руки металлическую коробочку, я вдохнула в себя бергамотовый аромат.
– Что ты говоришь? – он рассеянно посмотрел на меня.
Тяжело вздохнув, я опустила голову. Наверное, очень интересная передача.
– Марианн. Тут прямой эфир. Такой спор разгорелся, – Макс рассмеялся.
– Пойду я прилягу. Что-то голова болит, – сил слушать эту эфирную неразбериху больше не было. Я встала и, демонстративно потерев пальцами виски, вышла в комнату.
Голова у меня болит очень редко. У меня вообще крепкое здоровье. Но чем еще можно объяснить мое поведение окружающим? Я сбросила на кресло халат и проскользнула под прохладное одеяло. Спать, кажется еще рано. Попробую полежать в тишине…
– Ты спишь? – Макс пришел минут через сорок.
– Нет.
Он лег рядом и прижался ко мне. По телу стало расплываться приятное тепло. Мы обнялись, и на какой-то миг все страхи отступили. Из близости робко рождалось желание. Оно нарастало, набегая мягкими волнами, учащало биение сердца, слетало стонами с губ. Чувства обострялись, подступал шторм. Неужели, сейчас это повторится? Я порывисто обняла Макса за плечи. Зачем? Почему? Но это снова пришло. И на самом пике удовольствия на меня обрушилась снежная лавина ненависти. Перед глазами повис матовый экран, сквозь который пробивалась лишь одна единственная мысль – пусть он умрет. Минуту или две наш парадоксальный тандем был неразделим – его радость обладания и грех моих черных мыслей затянулись узлом. А когда страсть и желание уступили место расслаблению, зло стало вытекать из моих глаз горячими слезами. Я спрятала мокрое лицо среди подушек и, зажав зубами вышивку наволочки, молча дрожала.
– Почему ты плачешь, когда тебе бывает хорошо? – Макс разгреб рукой мои волосы.
– Не знаю, – я повернулась и посмотрела на него. Как я могла только что испытывать к нему такую ненависть? Ведь я его люблю.
– А вдруг сегодня нам удалось? – прошептал он, целуя меня в ладонь. – Как тебе кажется?
– Я иду завтра к одному врачу. Говорят, что он определяет причины. Может быть, хоть он объяснит мне, почему у нас нет детей.
– Будем надеяться. Только ты не переживай, – Макс улыбнулся мне в темноте. – А теперь давай спать…
Услышав его мерное дыхание, я закрыла глаза. Сон подарил мне покой.
* 6 *
На город опустилась плачущая холодным ливнем ночь. Содрогаясь в приступах грома, майская гроза швыряла в сторону севера изломы молний. Непогода буйствовала и сбивала с толку тех, кто привык ждать тепла. А ветер, гудя вентиляционными коробами, перебуторил толстую колоду человеческих судеб и вытащил из нее четыре карты. Две дамы и два короля разных мастей прислонились своими атласными лицами к потокам воздуха и прошептали слова, продиктованные сердцем.
К утру, восточная сторона неба просветлела, выпустив на волю окровавленное солнце, а оно, подгоняемое молитвами и мыслями, заторопилось и полетело в сторону запада. На место слабого дня заступил вечер, пригласив за собой морось и переливающиеся огни витрин.
