Текст книги "Неживая вода"

Автор книги: Елена Ершова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

7

Однажды утром Игната постигла небольшая, но все же неприятность. Открыв нижние полки шкафчика, где хранились крупы, он с огорчением обнаружил, что в одном из мешочков прогрызена дыра.

"Надо мышеловки ставить", – подумал Игнат.

Но мышеловок в доме не было, не обзавелся еще. Поэтому и пришлось снова идти на поклон к соседям.

– Дам, отчего ж не дать? – живо откликнулась тетка Рада. – Да и ты сделай милость, Игнатушка. Крыша подтекать начала, не посмотришь ли? – ее голос стал просящим, ласковым. – Муженек мой там с самого утра торчит, да разве ж с тобой в плотницком умении сравнится?

– Посмотрю, – не стал отказываться парень. – Мне не в тягость.

– А мы уж отблагодарим! – обрадовалась Рада и во всю силу своих легких принялась звать мужа.

Подлатать прореху оказалось не таким уж сложным делом. Однако Игнат привык подходить к работе со всей ответственностью, поэтому задержался у соседей до обеда. Добрая Рада накормила его своими знаменитыми щами, приговаривая, какой же Игнат тощий да как бы ему хорошую невесту найти.

– Ты бы к фельдшерице нашей присмотрелся, что ли, – под конец сказала она. – Такая девушка! И красавица, и умница!

– Вот потому, что умница да красавица, на меня-то и не поглядит, – вздохнул Игнат. – Да и не видно ее сейчас в Солони. Здесь ли?

– Здесь, у Боревичей младшенький скарлатину подхватил, так от него не отходит, – Рада одобрительно покачала головой. – Вишь, добрая какая? Не девка – сказка!

Игнат почему-то заулыбался. Потом, смутившись этим, снова полез на крышу.

"Добрая, – думал он. – Надо бы ей звонок починить. Попрошу помощи у дяди Касьяна, он в электричестве поболе меня разбирается".

На душе стало весело и тепло. Серые облака над головой истончились, посветлели. Игнату даже показалось, что сквозь их плотную завесу проглянула плоское блюдце солнца.

"А ведь весна скоро", – понял он.

И путь еще злятся холодные ветра, пусть снегопады до крыш заваливают дома, одно оставалось неизбежным – февраль медленно и неуклонно близился к концу. А, значит, все страхи останутся в прошлом.

Игнат так заработался, что от усердия с его носа скользнула вниз прозрачная капля. Он сконфуженно утерся рукавом и огляделся испуганно – не заметил ли кто?

Но на крыше он был один – тетка Рада ушла в избу готовить ужин, ее муж Егор выстругивал во дворе стропила.

Как раз в это время в конце улицы показался внедорожник.

Он несся на предельной скорости, и рев двигателя взрезал воздух, будто тревожная сирена.

"Как будто черти за ним несутся", – сказала бы бабка Стеша.

Поравнявшись с забором, который недавно также был починен Игнатом, автомобиль резко затормозил. Послышался скрип и визг, шины прочертили в насте темные полосы. Из кабины выпрыгнул местный егерь, Мирон Севрук, и в таком виде его никогда еще не видел Игнат. Егерская шапка с длинным лисьим хвостом была заломлена на затылок, рукав фуфайки перечеркивали рваные прорехи, будто Мирон в спешке продирался сквозь кустарник. Свое ружье он крепко держал в руке вместо того, чтоб по обыкновению повесить через плечо. И даже с крыши Игнат видел, как судорожно побелели костяшки его пальцев.

– Ну, Егор! Дождались! – еще от забора закричал Мирон.

Лицо у егеря так же было белым от напряжения, в голосе слышались визгливые нотки. Игнат на крыше замер, и предчувствие недоброго вдруг кольнуло его под ребра.

– Что такое? – флегматично отозвался Егор, не отрываясь от рубанка. – Черти за тобой гонятся, что ли?

Он ухмыльнулся в усы.

– Черти, как есть, – закивал Мирон. – Знак я увидел, Егор. Вот что.

– Это какой такой знак? – Егор, наконец, поднял голову, и ухмылка сползла с его лица.

– Тот самый знак, – с нажимом произнес егерь.

Он понизил голос и нервно огляделся по сторонам, словно ожидая, что преследующие его черти сейчас выпрыгнут из-за забора.

– Обходил я капканы с утра, – вполголоса заговорил Мирон, – на опушке леса и увидел. На сосновом суку черный вепрь висит. Пузо до самого паха разрезано, и потроха вывалены, к земле свисают.

Игнат почувствовал, как к его горлу подступил комок. Гвозди из руки просыпались в прореху, застучали где-то внизу по доскам чердака.

– Балуется ребятня. В соседних Малых Топях недавно хулиганили, избы поджигали, потом в лесах куролесили, – отмахнулся Егор, но уверенности в его голосе не было.

– Говорю тебе, не ребятня это, – егерь взмахнул руками, и ружье описало в воздухе дугу. Егор инстинктивно отпрянул.

– Помнишь, как вепрь в прошлом году Матвею бедро клыками исполосовал? – продолжил Мирон. – Аж в районный госпиталь возить пришлось? А ведь он охотник бывалый! А тут мало того, что поймали. Да еще на сук вздернули, как собачонку шелудивую. И самое жуткое знаешь, что? – егерь огляделся снова и совсем уж понизил голос, но Игнат все равно расслышал его слова.

– Когда я его увидел, – сказал Мирон, – от потрохов еще пар шел. Стало быть, совсем недавно его вздернули. Знали они, что я там пройду, понимаешь? Знали, и уж расстарались на славу!

Он тихо захихикал.

В этот момент Игнат совершенно разжал руки, и молоток выскользнул из ослабевших пальцев. Застучал по стропилам. Сам Игнат подпрыгнул от неожиданности, а вместе с ним подпрыгнули и мужики.

– А там еще кто? – заорал Мирон, вскидывая ружье. – Вылезай, мать-перемать! Не посмотрю, черт ты, или леший, или дьявол сам!

Он выругался снова. Щелкнули взведенные курки.

– Не стреляй, дядя Мирон!

– Не стреляй уж!

Игнат и дядя Егор крикнули одновременно. А Егор еще и добавил:

– Совсем со страха рассудка лишился? Это ж Игнашка Лесень мне крышу латает!

И прокричал уже Игнату:

– Слезай, хватит! Наработался!

Игнат не стал спорить и послушно полез вниз.

"Знали они, что я там пройду", – почему-то без остановки крутилось в голове.

Знали – кто?

Игнат представил, как на зимнем ветру покачиваются туда-сюда красноватые ветки сосен. И вместе с ними покачивается на толстой двойной веревке грузная туша вепря. Морда оскалена в последнем болезненном рыке, желтеют закрученные кверху клыки – грозное, но теперь совершенно бесполезное оружие, так и не уберегшее своего хозяина от смерти. Черная шерсть, должно быть, лоснится от крови, а вытащенные внутренности болтаются перекрученными канатами…

Игнат со свистом втянул в себя воздух, помотал взъерошенными вихрами, отгоняя наваждение. Мужики терпеливо ждали его. Только егерь все не выпускал ружья и дышал шумно, будто пробежал весь путь от леса на своих двоих.

– Все слыхал, что ли? – осведомился он у Игната, едва тот подошел к мужчинам.

– Слыхал, – признался тот (врать он не умел). – Кто же это сделал, дядя Мирон?

– Браконьеры, я думаю, – вместо него ответил Егор. – В последнее время тут их много ходит. Или беглый каторжанин. Я слышал намедни, что с Увильских рудников каторжник сбежал.

– И верно, – закивал вслед за ним Мирон. – Слыхал и я такое. Надо мужиков подымать. Устроим злодеям веселую жизнь, а?

Он засмеялся, и смех показался Игнату искусственным.

– Значит, я к Касьяну пойду, – продолжил егерь. – И еще к Ипату Рябому заскочу по дороге. А ты уж, Егорка, по своим соседям пройдись.

– Пройдусь, ты в этом не сомневайся, – поддакнул тот.

– Может, и я чем сгожусь? – спросил Игнат. – Руки у меня крепкие, сила тоже имеется.

Мужики переглянулись.

– Дело-то серьезное уж больно, – строго сказал Егор. – Руки-то у тебя есть, да только молоко на губах едва обсохло. Останешься дома, и в эти дни даже носа не моги высовывать, понял?

– Понял, дядя Егор, – удрученно ответил Игнат.

– То-то. И еще, – вспомнил мужчина. – Бабам не моги проболтаться! Узнают – визг на всю округу будет. Понял?

– И это понял, – Игнат вздохнул.

– Ну, вот и иди с богом, отдыхай, – Егор хлопнул его по плечу своей крепкой лапой. – Крышу я уж сам доделаю. А инструменты тебе потом жена занесет.

Игнат кивнул и побрел домой.

Уже отойдя на приличное расстояние, он услышал, как Мирон спросил у приятеля:

– Радке-то своей когда расскажешь?

– Опосля, – после некоторой паузы откликнулся Егор. – Неча раньше времени панику наводить.

В голову Игната снова скакнул образ свисающего с сосны зверя. Теперь морозец наверняка подернул его влажные потроха сероватым инеем, глаза остекленели. Скоро на запах свежатинки выйдут из леса волки…

"… или кто похуже", – подумал Игнат.

Браконьеры или беглые каторжане…

Только зачем браконьерам тушу на сосновые суки нанизывать? Да и беглым каторжникам, затравленным собаками да погоней, не так просто будет с лесным вепрем разделаться.

"С лесным черным вепрем, – сказал про себя Игнат. – Вот что главное! Вепрь-то был черный…"

Он вспомнил, как в далеком детстве бабка рассказывала ему сказки об огненных, летающих по воздуху змеях, о лесовиках, похожих на поросших мхами да лишайниками великанов, о колдунах, оборачивающихся черными вепрями.

Был ли это оборотень? И кто подвесил его на лесной виселице?

"Знали они, что я там пройду…" – снова вспомнились слова егеря Мирона.

В эту ночь Игнат спал плохо.

В растревоженном мозгу проносились видения то черного вепря с вытащенными потрохами, то пролетающей над лесом гигантской птицы, и слева от нее вся земля покрывалась льдом, а справа – пламенем. Приходила во сне к Игнату и мертвая Званка – но не гниющим трупом, а бесплотной голубоватой тенью. Повздыхала рядом с кроватью, погладила по волосам невесомой ладонью, да так и ушла, невидимая, в предрассветную синь. Только последний ее шаг, отозвавшийся скрипом половицы, и расслышал Игнат. Открыл заспанные веки, обвел взглядом комнату. И тут же взвился с постели, потому что рядом с его изголовьем сидела толстая серая мышь и тянула воздух своим подрагивающим влажным носом.

– Кыш, окаянная! – Игнат запустил в наглого грызуна подушкой.

Мышь метнулась в сторону серой молнией, исчезла где-то в недрах бревенчатых срубов. Но сон уже как рукой сняло.

Ежась от холода, Игнат прошлепал босыми ногами к шкафам. Проверил мышеловки. Пара из них сработала, но ни в одной не было даже кусочка мышиного хвоста.

– Ну, это уже ни в какие ворота! – развел руками Игнат.

Он понял: пришла пора готовиться к войне, возможно, долгой и кровопролитной.

"А я предупреждал, – подумал он. – Но сами напросились. Что ж! Теперь пеняйте на себя!"

Он снова постучался к соседям, и попросил у тетки Рады крысиной отравы. Та отраву принесла, но выглядела уж очень нервной, и вздрагивала на каждый шум, доносившийся с улицы.

– Вы уж простите, что в такую рань, – сказал Игнат. – Но спасу от тварей нету.

– Ничего, ничего, бери, – замахала руками тетка Рада, словно хотела побыстрей избавиться от нежданного гостя. – Ты бы сразу в подвал сыпал, там их гнезда.

– Спасибо за…

"… науку", – хотел докончить Игнат.

Но дверь перед его носом захлопнулась так быстро, что Игнату пришлось только подивиться.

"Наверное, рассказал дядя Егор про вепря-то", – подумал он.

Но тревожить соседей снова не осмелился.

8

В подвале было темно и тихо.

Занявшись обустройством бабкиной избы, Игнат так и не дошел до подпола, и, как оказалось, зря. Паутина тут висела густыми кружевными хлопьями, и кожаные Игнатовы ботинки сразу стали черными от пыли. Он даже чихнул раз, другой. Вытер нос рукавом.

"Надо было сюда в первую очередь сунуться, – сказал себе парень. – Немудрено, что мыши расплодились".

Среди рваной паутины висели высохшие, почерневшие от времени пучки травы. Пахло затхлостью и прелью. В полумраке Игнат разглядел покосившиеся стеллажи, на которых раньше стояли банки с засолками и вареньем. Несколько банок и теперь стояли там, но были заплесневелые, пыльные. Внизу среди груды щепок валялись осколки – видимо, слишком шустрые мыши все-таки умудрились столкнуть несколько банок вниз.

Игнат подумал, что если бы заглянул в подвал чуть позже, то вместе с мышами ему пришлось бы травить и тараканов.

"А ведь только успел вывести", – хмыкнул он про себя.

Игнат шагнул вперед, вынул из кармана кулек с отравой. Подержал в руке. Сунул обратно.

"Прибраться бы сначала надо…"

Игнат вздохнул. Уборка никак не входила в его планы. Потому что перво-наперво ему хотелось узнать, удалось ли мужикам изловить браконьеров (или беглых каторжан?). Потом он хотел бы пройтись мимо окон Марьяны Одинец, и если бы она была дома, набраться смелости и напроситься на чашку чая.

Звать девушку к себе Игнат все еще не решался.

– А теперь-то куда вести? – вслух сказал он, обводя подвал понурым взглядом.

Работы тут было непочатый край. Но разве Игнат когда-нибудь боялся черной работы?

Он повернулся лицом к хлипкой лестнице. На щеку тотчас мягко легла невесомая лента паутины.

– Тьфу на тебя, проклятая! – сердито вскрикнул Игнат.

Он ударил рукой наотмашь, принялся с ожесточением сдирать с лица липкую дрянь. Оторвав, с омерзением вытер ладонь о штаны несколько раз.

– Погоди мне! – пригрозил Игнат пауку, сжавшемуся в черный комок на лестничных перилах. – Недолго тебе тут хозяйничать!

Он сделал шаг к лестнице, и под ногой что-то хрустнуло.

"Стекло?"

Игнат осторожно сдвинул ногу, опасаясь, как бы не поранить подошву. Но это не был осколок. Наклонившись, Игнат поднял с пола заколку – бабочку с голубыми стеклянными крылышками.

"Игнаш-шш…"

Разнесся в воздухе призрачный вздох. Из дальнего угла пахнуло сыростью и прелью земной утробы. В углу завозились, заиграли паутинными накидками тени. Пальцы Игната сжались вокруг заколки, погнутая застежка впилась в кожу, но парень даже не почувствовал этого. Он смотрел на свою находку.

Одно из крылышек теперь раскрошилось в стеклянную труху, металлический скелет погнулся. Но Игнат все равно узнал ее.

Заколка принадлежала Званке.

Тогда светлое пятно подвального люка наверху поблекло. К запаху гнили примешался другой – резкий запах гари и медовой сладости…

…открыв дверь, Званка застыла на пороге. И сначала Игнат не понял, почему – от окна не было видно, что происходило в сенях. Но он услышал, как воздух со свистом вырывается из Званкиного рта. Потом она начала отступать – пятиться назад, медленно и размеренно, как заведенная кукла. Ее плечи опустились, спина сгорбилась, будто девочка хотела уменьшиться, стать незаметнее. Широко раскрытые глаза смотрели прямо перед собой.

Игнат проследил за ее взглядом и окаменел.

Через широко распахнутую дверь в избу проникал густой красноватый свет бушующего снаружи пожара. Тени от предметов вытянулись, почернели. По мере того, как Званка отступала назад, отступала и ее тень, пока не наплыла на дубовый стол и расщепилась надвое. Теперь казалось, что фигура девочки разрублена пополам – нижняя часть находилась на досках пола, другая, верхняя, струилась по гладкой поверхности стола.

И следом за отступающей Званкиной тенью в комнату втекла еще одна – гуще и чернее прочих.

– И… гнат! – прошептала Званка.

Слово сорвалось с губ вместе с каким-то мучительным вздохом. Девочка ткнулась спиной в край стола и остановилась – дальше отступать было некуда.

Густая, будто болотная грязь, тень лизнула Званкины башмаки. Девочка вздрогнула, поджала одну ногу. Может, она думала, что начнет сейчас же растворяться в этой непроглядной, неживой тьме, и тогда спасения уже не будет. Но ничего не случилось.

Зато вслед за тенью дверной проем заслонила фигура.

Уже потом, спустя несколько часов (а, может, и лет), Игнат корил себя, что не подбежал к подруге, не схватил ее за руку, не потащил – в бабкин погреб, на чердак, за печь, да куда угодно. Возможно, это могло если и не спасти, то хотя бы отсрочить неминуемое. Вместо этого Игнат остался сидеть неподвижно, и только побелевшими от страха глазами смотрел на вошедшего.

"Пугало с соседского огорода…" – вспомнилось ему.

Теперь Игнату казалось, что вошедший больше напоминал мертвяка.

Его ноги врастали в пол, будто корни деревьев. Будто он сам только что восстал из земной утробы – неподвижный, безликий, не имеющий ничего общего с человеком.

Мертвый.

"Да и каким еще может быть навий?" – подумал Игнат.

Силуэт вошедшего уже не казался таким непроглядно черным, как возле плетня, и мальчик понял: чужак был с головы до ног облит загустевшей кровью. Зарево пожара подсвечивало его фигуру, и Игнат видел, как вспыхивают и гаснут за его спиной золотисто-оранжевые искры.

– Заме…чательно.

Слово прозвучало глухо, надломилось посередине, словно его с трудом вытолкнули из окостеневшей гортани. Казалось, существо давно разучилось говорить, и теперь еле ворочало омертвелым языком.

Игнат услышал, как испуганно захныкала Званка. Тогда фигура качнулась, начала крениться вперед, словно силилась сделать шаг. Где-то вверху, в туманной мгле, где должно было находиться лицо, жадно сверкнул болотный огонек зрачка.

– Не надо, пан…

Новый голос заставил Игната вздрогнуть и еще сильнее вжаться спиной в бревенчатую стену. Но это была всего лишь бабка Стеша, которая тоже возникла на пороге, но казалась постаревшей на добрый десяток лет.

– Не надо, – повторила она. – Это только дети. Что вам до них?

Существо молчало. Белая, как льняное полотно, Званка все также стояла у стола. Но Игнат уже видел, как напряглись ее колени, и понял: Званка готовится бежать.

– Мальчик-то мой внук, – продолжила говорить бабка, стараясь, чтобы ее голос звучал убедительно и ровно. – Да только прока с него не будет, пан. Дурачок он.

Фигура качнулась снова.

– Не интересует, – снова раздался глухой голос, будто ветер дохнул в печную трубу. – Только… она…

Голова наклонилась вперед, со свистом вошел в мертвые легкие пропитанный гарью воздух – существо принюхивалось.

– Сла…адкая…

Вот тогда Званка закричала – так могла взвыть попавшая в западню лисица.

Она оттолкнулась от стола, бросилась головой вперед, как летом ныряла в стоячую теплую воду. Ее худенькое гибкое тело вильнуло в сторону – Званка хотела обогнуть вставшую на пути фигуру. Но сейчас же этот неподвижный, вросший в землю силуэт с удивительной ловкостью скользнул ей навстречу. Игнат увидел, как выхлестнула вбок сухая рука, тускло и страшно блеснули металлические когти. И Званка забилась в них, будто попавший в силок зимородок.

– Нет, пожалуйста! Нет! – истошно кричала она. – Мама! Па…

Черная лапа легла на ее лицо, и крики превратились в неразборчивые всхлипы. Со своего места Игнат видел, какими обреченными и остекленевшими вдруг стали ее глаза – еще будучи живой, она уже принадлежала нави, иному миру, откуда нет возврата.

Это поняла и бабка Стеша, которая вдруг ухватилась за текучую, кровяную мглу, за это неживое существо, и заговорила настойчиво:

– Пустите ее, пан. С нее тоже прока не будет, мала еще. Нешто вы себе кого получше не найдете, пан? Пустите…

– Довольно, – в голосе существа все также не было эмоций. Багряные отблески обтекали его силуэт, и казалось, что чудовище само создано из мрака и пламени. – Забираю ее… и договор заключен.

– Пан, да как же… – плаксиво начала бабка.

– Забираю ее, – жестко выдохнула тьма. – Или каждого…

Бабка Стеша замолчала. Игнат видел, как руки (лапы?) существа начали закручиваться вокруг Званкиного тела. Она вдруг стала чернеть, заваливаться назад, пока не обмякла тряпичной куклой. Чернильная вязкая тьма соскользнула с ее лица, и мальчику показалось, что под тонкой кожей некогда румяных щек налились чернотой трещинки капилляров.

– И…г… наш…ш-ш…

В последний раз тихо вздохнула она.

От этого мучительного, просящего вздоха Игната подбросило с лавки, будто силы снова вернулись к нему.

– Званка! – закричал он.

И кинулся к дверям.

Ему показалось, что он успел вытянуть пальцы, дотронуться до соскальзывающей во тьму подруги. Но трещина, отделившая мир живых от мира мертвых, становилась все шире.

– Ты куда, дурень? – визгливо закричала на него бабка Стеша. – В подпол, в подпол лезь! Лезь, дурак! Ну?

Игната поразило не то, что она впервые назвала его "дураком", а то, как прозвучал ее голос – испуганно, озлобленно, но и в то же время с такой смертельной усталостью, что Игнат послушно отпрянул.

Он не помнил, как снова вкатился в темный подвал, не помнил, куда подевалась потом бабка Стеша. Перед глазами маячил один-единственный образ – тонущая в густой кровавой реке Званка, ее широко раскрытые, помертвевшие глаза.

Только теперь мальчик заметил, что до боли сжимает что-то в кулаке. Он ослабил хватку, поднес руку к глазам – на ладони лежала Званкина заколка.

Знакомый голос эхом отозвался внутри его головы: "… Игна-аш-шш…"

Его рука качнулась, и заколка скользнула вниз, в непроглядный мрак, где отныне было суждено вечно лежать ее юной хозяйке…

9

Пока Игнат преодолевал дорогу от деревни до кладбища, облака над его головой потемнели, раздулись, будто гроздья перезревших слив. Казалось, что острые шипы сосен вот-вот проткнут их тонкую кожуру, и тогда на землю прольется гниющий сок из снега и мрака.

Зима не собиралась оставлять измученную землю, как прошлое не собиралось оставлять измученную душу Игната.

Званкина заколка в его руке казалась обжигающе горячей. Погнутая металлическая застежка впивалась в кожу, но Игнат не ощущал этого – в ушах стоял далекий шепот его мертвой подруги, пальцы еще чувствовали прикосновение к ее ускользающему телу. Поэтому Игнат торопился, и не заметил, как на улицу выгнала рыжих коров бабка Агафья, как дядька Касьян вошел в калитку Марьяны Одинец. Все сейчас казалось Игнату туманным, нереальным, несущественным. И причиной была Званка – мертвая Званка, которая кричала ему с той стороны небытия, из подземных глубин поглотившей ее нави.

Дорогу на кладбище замело недавним снегопадом, отчего следы, оставленные Игнатом, напоминали открытые язвы. Угрюмые сосны равнодушно поглядывала на бредущего по бездорожью паренька с высоты своего величия, но не были заинтересованы в нем – они подсчитывали годовые кольца и грезили о теплых временах. Где-то неподалеку, на опушке покачивалась заиндевевшая туша черного вепря – его вытащенные потроха были подъедены волками. Дальше простирались Жуженьские болота, теперь тоже покрытые толстым панцирем льда. А чуть западнее от них высился запретный бурелом. Именно там, где поваленные бревна и сучья переплетались, образовывая что-то вроде крепостной стены, поднимались снежные смерчи, и по лесу разносился призрачный шорох, словно сама природа испуганно вздыхала в ожидании чего-то страшного…

Но ничего этого не знал и не видел Игнат. А видел только занесенный снегом холмик, да покосившийся крест на нем.

– Вот я, Званка. Вот я, пришел… – Игнат опустился на колени прямо в снег, вынул из кармана плотно сжатый кулак. Рука его дрожала на весу от напряжения.

– Вот, самое дорогое, что я мог дать тебе. И что я могу тебе вернуть…

Пальцы разжались. Стеклянная бабочка выпорхнула из его руки, но не было больше в ней ни легкости, ни жизни – камнем повалилась она в снег. Мертвая вещь мертвой хозяйки.

– Помнишь? Дарил я ее на твой день рождения, – забормотал Игнат, рукавицей утирая покрасневший нос. – А теперь возвращаю на смерть твою…

Порыв ветра взъерошил волосы ледяной рукой. Уголок пришпиленной к кресту фотографии выгнуло, и показалось, что девочка на ней насмешливо ухмыляется.

– Ты прости меня. Прости меня, Званка, что не спас тебя тогда… Да и как я мог спасти? Тринадцатилетний парень-то… да от самой нави… вот теперь ты с ними, да и мне покоя не даешь…

Глаза щипало не то от ветра, не то от слез. Званка с фотографии продолжала ухмыляться, и на мгновенье Игнат испугался, что снимок снова пойдет черными трещинами, лицо девочки перекосит, превратится в мертвую оскаленную маску, и Игнат опустил взгляд.

– Любил я тебя тогда, – торопливо проговорил он. – Все эти годы только о тебе были мысли, да и теперь не могу выкинуть из головы. Виноват я перед тобой… Так виноват…

Игнат шмыгнул носом, исподлобья глянул на фото. Оторванный угол мелко подрагивал на ветру. Званка продолжала улыбаться скорбно и обреченно.

– Только прости ты меня! – выкрикнул Игнат. – Прости дурака, Званка! И отпусти…

Он сглотнул слюну, сам удивился своему порыву. Но все же продолжил:

– Отпусти, богом тебя прошу. Жизни мне нет с тобой, с думами о тебе. И не будет.

По вымороженному лесу пронесся вздох – глубокий, недовольный вздох потревоженного во сне исполина. С еловых лап ветер стряхнул налипший снег, который накрыл Званкину заколку, словно белой рукавицей. Остался торчать только край изломанного крыла.

– Нет у меня живой воды, чтоб воскресить тебя. Нет у меня воды и мертвой, чтоб успокоить, – прошептал Игнат. – Так что же мне делать теперь?

Ветер по-прежнему гудел высоко в ветвях, тучи над соснами сгущались и темнели. Лес молчал. Молчала и Званка, и только слегка трепетал оборванный край ее фотографии. Игнат посидел еще немного, но вскоре холод стал пробирать до костей. Тогда он поднялся с коленей, отряхнул налипший снег и нежно, кончиками пальцев, погладил Званку по глянцевой щеке.

– Прощай, – одними губами произнес Игнат.

Он дал последнее, что мог отдать своей мертвой подруге, как будто принес жертву той древней силе, которая навсегда забирает человека в вечную темноту и холод. Но его собственный час еще не настал, и за пределами кладбища разворачивала дорожные ленты жизнь со всеми ее надеждами, и бедами, и радостями…

Игнат выходил с опушки на проселочную дорогу, когда услышал крик.

Высокий, отчаянный, он взлетел к низкому февральскому небу и вспугнул стаю ворон, которая с раздраженным карканьем понеслась над лесом.

Игнат остановился.

На миг ему почудилось, что мертвая Званка зовет его вернуться. Бестелесная, холодная она налетела сзади, жадно обвила Игната руками-крыльями. Но это просто ветер подхлестнул его в спину да забрался под ворот.

Игнат вздохнул, плотнее нахлобучил сдернутую ветром шапку. И тут до него донеслось отдаленное, испуганное мычание.

"Коровы? И в лесу?"

Игнат удивился и принялся озираться по сторонам. Но сосны стояли плотными рядами, надвигающийся сумрак скрадывал последние краски земли. Тогда Игнат принялся осторожно, медленно прокладывать в снегу тропинку на северо-запад, откуда доносились и крики, и мычание коров. Идти было не слишком тяжело – здесь давно проложили свои тропы охотники, и пимы Игната лишь слегка утопали в ноздреватом насте, подтаявшим во время недавней оттепели.

Как любой человек, Игнат немного забирал вправо, а потому несколько отклонился от заданного самому себе курса. Ни коров, ни людей на своем пути он не встретил, но зато очень скоро наткнулся на свежие следы автомобильных шин.

"Наверное, егерь Мирон капканы проверяет", – подумал Игнат.

И совсем некстати вспомнил о найденной на опушке выпотрошенной туше.

"…совсем недавно его вздернули. Знали, что я там пройду".

Игнат поежился, пугливо обернулся, высматривая, не качнется ли между стволами тело мертвого вепря. Но вместо этого снова услышал истошный женский вопль, раздавшийся совсем неподалеку, так что можно было разобрать слова:

– Помогите! Помогите! Кто-нибудь!

Крик завершился каким-то болезненным хрипом. Потом донеслась явственно различимая ругань.

Всего несколько мгновений Игнат стоял на месте, как вкопанный. А потом кинулся вперед, не разбирая дороги, но руководствуясь только одним желанием – успеть.

Стволы сосен расступились, между ними тускло блеснул бок крытого брезентом грузовика. Сам он грузно просел в сугробе, а рядом нервно переругивались мужики. Игнат сразу узнал их.

– Говорил тебе, влево надо! Влево! – орал дядя Касьян, пригибаясь возле грузовика и заглядывая под днище.

– Брал бы сам, когда эта стерва меня за руку тяпнула! – огрызался Егор. – Говорил, надо было опоить.

– Опоенных они не шибко жалуют, будто сам не знаешь! Лучше скажи, как теперь, твою-то в душу, выгребать будем?

– Коров надо вывести, а тогда уж и выгребать!

– Ну, так и выводи! До темени провозиться хочешь?

Егор сплюнул в снег и принялся с раздраженным ворчанием отстегивать брезентовый верх. Под брезентом Игнат разглядел бело-рыжие коровьи морды. Снова послышалось испуганное мычание. Потом в кабине грузовика что-то грохнуло, чьи-то башмаки с размаху ударили в боковое стекло. Оно лопнуло с натужным звуком, и следом послышался гневный окрик:

– Ах ты, лярва этакая! Тихо, кому говорю!

В окне появился чей-то трепещущий силуэт, до Игната донеслись приглушенные всхлипы. Вторя им, мучительно и долго промычала корова.

Более не медля, Игнат бросился к грузовику, рванул дверную ручку раз, другой. Замок поддался со второго раза, и дверь с грохотом откинулась на петлях. В образовавшемся проеме мелькнули чьи-то ноги. Подошвы башмаков едва не ударили Игната по лицу, и он еле успел отклониться в сторону.

– Спокойно, говорю же! Молчи, дура!

В бранящемся мужчине Игнат узнал егеря Мирона. Лицо у него было раскрасневшимся, потным от усилия. В крепком медвежьем захвате он держал брыкающуюся, связанную по рукам и ногам девушку.

– Да брось ты ее, помоги лучше! – от кузова донесся раздраженный голос Касьяна. – Куда она убежит-то, связанная, да еще по снегу.

– Да пусть бежит, – отозвался Егор. – Недолго бегать-то. Ну? Раз, два…

Грузовик покачнулся, будто чьи-то руки попытались вытолкнуть его из сугроба на проторенную колею. Девушка махнула головой, темная спутанная коса хлестнула Мирона по щеке. Тот зашипел злобно, скрутил извивающееся тело. Бросил на сиденье, словно куль картошки, и сам навалился следом.

– Ну, сейчас ты у меня…

– Дядя Мирон! – прокричал Игнат. – Да что ж вы делаете-то?

Девушка повернула к нему заплаканное лицо, и в груди у парня похолодело – он узнал Марьяну Одинец.

– Вы зачем это, а? – растерянно произнес Игнат.

Марьяна снова мотнула головой, так что растрепанные пряди налипли на лоб. Из глаз брызнули слезы, она что-то промычала, но слов было не разобрать – рот был туго завязан пестрым бабьим платком.

– Ты-то откуда нарисовался на нашу голову? – чуть ли не плаксиво просипел Мирон.

Марьяна попробовала пнуть его ногами в грудь, но Мирон ловко перехватил ее за стянутые толстой веревкой щиколотки.

– Ну, ну… будет!

Тогда Игнат схватил егеря за воротник фуфайки, дернул на себя.

– Отпусти ее, сейчас же! – гневно прокричал он. – Что ты удумал-то, ирод?

Мирон завалился назад, но не упал, только стукнулся боком о руль. Втянул воздух сквозь сжатые зубы.

– Кто там у вас еще? – снова крикнул Касьян.

– Я вам сейчас покажу, кто здесь! – Игнат занес кулак, но ударить не успел.

Егерь перехватил его руку, с силой толкнул Игната в грудь, и тот не удержал равновесия, полетел из кабины в снег. Шапка откатилась в сторону, и ветер сразу же разворошил Игнатовы кудри на манер вороньего гнезда.

– Куда полез-то, щусенок? – сверху прорычал Мирон.

Снова донеслись приглушенные всхлипы, затем звук оплеухи.

– Да замолчи ты, дрянь!

– Да что с вами такое-то, а? – Игнат принялся подниматься из сугроба.

В его внутреннем котле теперь вскипало настоящее варево чувств: гнев, непонимание, обида… Перед глазами маячила бьющаяся, как плотва в сетях, лекарница Марьяна.