Текст книги "Неживая вода"

Автор книги: Елена Ершова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

5

Через пару миль они остановились по нужде, хотя Витольд грубовато шутил, что ему это уже без надобности: все добро перед медведем выложил. Но смеяться никому не хотелось.

Второе дыхание, открывшиеся у Игната, теперь покидало его. Раскаленный обруч снова сдавил голову, кипящая лава ходила под кожей волнами, но наружу не выплескивалась. Марьяна поддерживала, как могла, однако и у нее иссякали силы, подорванные встречей с лесным чудовищем.

– А ведь задел меня шатун, – мрачно проворчал Витольд, разглядывая пропитанный кровью свитер.

– Далеко нам еще? – спросил Игнат.

– Скоро, – коротко ответил охотник. – Были бы на месте, не случись такой неприятности.

Игнат вздохнул и закрыл глаза. Он уже привык к постоянной тряске и с головой укутался в тулуп, спасаясь от ветра, бьющего из разбитого окна. Весь дальнейший путь он провел в полудреме. Спала и Марьяна, свесив растрепанную голову на Игнатово плечо. Изредка пробуждаясь от дремоты, он заботливо обнимал ее свободной рукой и сквозь полуоткрытые веки следил, как мимо скачками проносились деревья, как облака над соснами то собирались в начиненные снегом упругие шары, то расползались сероватым туманом. Несколько раз Игнату казалось, что за бурыми стволами мелькали обвисшие нити проволочных заграждений, словно некий механический паук поставил свои сети на беду заплутавшим путникам.

"И мы едва не попались в эту паутину", – подумал Игнат, с дрожью припомнив оскаленные клыки лесного стража.

– Просыпайтесь-ка, ребята!

Негромкий голос Витольда вытряхнул Игната из задумчивости. Он обнаружил, что внедорожник остановился, и вместо тряски ощущалась лишь легкая вибрация работающего двигателя. Потом проснулась Марьяна. Увидела, что все это время проспала на плече Игната, покраснела, и неловко осведомилась:

– Приехали, да?

– Приехали… Вы не пугайтесь только.

Голос у Витольда был взволнованным

"Не пугаться чего?" – хотел спросить Игнат и глянул в окно. Увиденное заставило его внутренне сжаться и даже усомниться в реальности происходящего.

На какой-то миг ему подумалось, что этого не могло быть на самом деле. Это были очередные видения, мрачная игра больного сознания. Но рядом охнула пораженная Марьяна, и тогда Игнат понял – частокол действительно существовал.

Он притаился за соснами, в стороне от дороги, которая сворачивала вправо и уходила дальше, на запад. Частокол не был особенно высоким, и мог показаться вовсе безобидным, если б не нанизанные на шесты волчьи головы.

Сразу в памяти всплыл рассказ Мирона о туше черного вепря, оставленного, как сигнал о прибытии нави. Ее путь – это путь смерти и разрушения. И не о том ли предупреждали теперь мертвые хищники? Их оскаленные морды были повернуты в сторону дороги, остатки шкуры закручивались вокруг шеста рваными лохмотьями.

"Их убили не так давно, – подумал Игнат. – Возможно, в начале зимы, поэтому мороз не дал шкурам окончательно разложиться".

– Что это такое, а? – с дрожью в голосе произнесла Марьяна.

– Вы, ребятки, ничего не спрашивайте, – размеренно и тихо ответил Витольд. – Ничего не спрашивайте и ничему не удивляйтесь. А ты, Марьяна, – повернулся он к девушке, – лучше тут обожди. Игната я сам доведу, а как вопросы решим, так и вернемся.

– И верно, – сипло сказал Игнат. – Видишь сама, место какое…

Он снова поглядел в окно. Ощеренные волчьи морды казались черными в наступивших сумерках.

Марьяна выпрямилась, возмущенно вскинула голову.

– Да вы что? – начала она. – Вы что, думаете, раз я девушка, то испугаюсь? Вот уж дудки! – она уперла руки в бока, и ее голос стал звенящим от сдерживаемого гнева. – И не брошу я тебя, Игнат! Я тебе знаешь, чем обязана? Жизнью, вот чем!

Ее темные брови соединились на переносице, губы дрожали.

"А ведь и впрямь не бросит", – подумал Игнат, и на сердце отчего-то потеплело.

– Ну, как знаешь, – не стал спорить и Витольд.

Но все же передал Игнату тот самый штуцер, из которого паренек несколько часов назад подстрелил медведя, и они двинулись к частоколу.

Идти оказалось тяжело – каждый шаг отдавался болью, ноги дрожали от слабости и увязали в сугробах.

Конечно, частокол не был ни из человечьих, ни из каких-либо других костей. Опытным взглядом плотника Игнат отметил грубую обточку бревен и наспех сколоченную калитку. Все это могло бы показаться весьма хлипким заграждением, если бы не пущенная по всему периметру колючая проволока. Прямо над калиткой возвышалась на шесте волчья морда, оскаленная, будто в последнем смертельном реве. Из пасти черной змеей свисал погнивший язык, а глаз не было – их выклевали вороны. В сгустившихся сумерках провалы глазниц напоминали черные дыры колодцев.

Витольд тем временем взялся за длинный, вощеный шнур, свисающий из-под козырька над самыми воротами. Игнат внутренне подобрался, ожидая услышать низкий набатный звон, или стук дверного молотка по железу. Но вместо этого где-то далеко прозвучал мелодичный перезвон колокольчиков, и калитка с легким скрипом распахнулась, будто по волшебству.

Но это было не волшебство, а всего лишь хитроумная система шнуров, протянутых от частокола к дому. Кем бы ни был хозяин здешнего места – ведьмой или нечистым духом, – он больше имел склонность к инженерному ремеслу, нежели к плотническому.

– Заходим, что ли, – сказал Витольд.

И первым шагнул за калитку.

Игнат медлил. Опираясь о плечо Марьяны, он сжимал штуцер и во все глаза смотрел вперед, за частокол, где на четырех высоких столбах высилось мрачное жилище ведьмы.

Первое, что бросилось Игнату в глаза – у избы не было окон. Дверь была – от нее до земли спускалась прочная деревянная лестница. А окон не было вовсе. Толстые срубы стен оказались сработаны крепко и на совесть, и дом больше напоминал охотничий лабаз. О присутствии человека говорил только идущий из трубы дым.

– Как она выглядит? – шепотом спросила Марьяна.

– Увидишь, – кратко ответил Витольд и махнул рукой. – Заходите скорее!

Прижимаясь друг к другу, ребята опасливо перешагнули порог. Дверь тотчас захлопнулась за их спинами, будто только этого и ждала, лязгнул железный засов. Ветер налетел сзади, сырой ладонью взъерошил волосы на затылке. Марьяна вздрогнула и обернулась.

– Боишься? – вполголоса понимающе спросил Игнат.

– Немного, – она шмыгнула носом и доверительно шепнула ему на ухо:

– Мне почудилось, будто за нами кто-то следит…

Игнат тоже хотел обернуться, но не смог – спина тотчас отозвалась острой болью, и он судорожно вцепился в Марьянову руку, чтобы не упасть.

– Как же ты поднимешься на высоту такую? – озабоченно спросила она.

– Потихоньку да полегоньку, – отозвался через плечо шедший впереди Витольд. – Лестница тут крепкая, а что высоко поставлена – так это чтобы дикие звери да незваные гости в дом не сунулись.

Он подсадил сначала Марьяну, потом Игната, и тот судорожно вцепился в перила обеими руками. Но, как и обещал Витольд, взбираться было достаточно легко, и, в конце концов, лестница уперлась в широкую площадку, огороженную высокими перилами. Здесь Игнат позволил себе отдохнуть и оглядеться.

Сумерки сгустились совершенно, но на востоке облака истончились, пропустив сквозь свою завесу призрачный желтоватый отсвет луны. Частокол теперь казался хребтом какого-то древнего ящера, и насаженные на шесты волчьи головы отбрасывали на снег длинные тени. Несколько шестов пустовало.

"Это место для головы Яг-Морта, – подумал про себя Игнат. – Хороший подарок для лесной ведьмы".

Внутренний дворик был невелик. С правой стороны Игнат заметил аккуратно сложенную поленницу. Слева – что-то вроде крытого ангара, перед которым валялись куски жестяной обшивки, мотки проволоки и прочие мелкие детали. Тонкие шнуры, протянутые от калитки, заиндевели на морозе, словно серебряные струны. Стоит их тронуть – и над тайгой польется музыкальный звон.

Марьяна тем временем подняла руку, чтобы постучать в дверь, но Витольд остановил ее словами:

– Не нужно. Она знает о нашем прибытии.

Дверь отворилась мягко и медленно, пропуская полоску тусклого света. К запахам дерева примешался запах теплого молока и сушеных трав, и это удивило Игната.

"Разве так должно пахнуть в мертвом доме Бабы Ёмы?" – подумал он.

Но вслед за Витольдом переступил порог, и увиденное заставило удивиться еще больше.

Внутри не было ни кипящих котлов, ни косматых паутин, ни сов, что таращили бы свои желтые глаза из затемненных углов колдовской хижины. На какое-то время Игнату показалось, что он вернулся в детство – такая же выбеленная аккуратная печь стояла в его собственном доме, и был стол на резных ножках, а на столе – блюдо с только что испеченным пирогом и крынкой топленого молока. Развешенные под потолком сухие пучки трав также были Игнату знакомы – недаром его бабка слыла "знающей" по всей Солони.

Но молодая женщина, сидящая на дубовой скамье, меньше всего походила на знахарку или ведьму. Хрустальный ангел – вот, что первым делом пришло Игнату на ум. Такими украшали макушки праздничных елей, что устанавливали в селах и деревнях посреди площади и вешали на них стеклянные шары и гирлянды, которые сияли во тьме, словно мириады крохотных солнц. И ведьма была невесомой, светлой и прозрачной, так что, казалось, тронь ее неосторожно – и она тут же рассыплется на тысячу сверкающих осколков.

– Добро пожаловать, гости дорогие! – нараспев произнесла она с характерным акцентом, присущим всем коренным северянам.

– Спасибо за прием, – отозвался Витольд и слегка поклонился. – Не побеспокоили бы, кабы не нужда.

– Ко мне с нуждой и приходят, – мягко произнесла ведьма, и повернула к Игнату красивое светлое лицо. – Быстро ли добрались? Не испугали вас мои стражи верные?

"Стражи… это она о мертвых волках", – догадался Игнат, а вслух сказал:

– Не испугали. Не мужское это дело – мертвых бояться.

Ведьма хрустально зазвенела, засмеялась, отчего на ее щеках появились ямочки. Отбросила назад разметавшиеся по плечам светлые и легкие, как лен, волосы.

– Верно ты говоришь, – согласилась она. – Глупо тому мертвых бояться, за кем мертвые по пятам следуют.

Игнату вдруг показалось, что свет в избушке померк. Стены задрожали и стали зыбкими, текучими, как водяной поток. Поплыло и лицо ведьмы: ее белые волосы подернулись позолотой, скрутились в пшеничные жгуты.

– Откуда знаешь? – хрипло спросил Игнат.

– Чтобы знать, не нужны ни глаза, ни окна, – отозвалась ведьма, и голос ее донесся будто бы через многие слои воды и тумана. – К частоколу вы подошли вчетвером, но в калитку вошло только трое: а все потому, что волчьи головы мой двор от мертвых охраняют. Вот и навка твоя снаружи осталась, – ведьма наклонилась вперед и дотронулась до Игнатовой руки, будто обожгла каленым железом. – Ждет она тебя, мой болезный. Как верная собачонка, ждет.

6

Горе похоже на океанскую волну: накатывает неожиданно, разбивает в щепки привычные устои и пустые надежды, опутывает водорослями, а когда легкие наполняются соленой водой, то человек цепенеет, камнем идет на дно. Потом наступает отлив, будто само время откатывается вспять. И кажется тогда, что ничего не случилось…

…Званка сидела на обочине дороги и плакала, придерживая разорванный свитер тонкими покрасневшими пальчиками.

Не слушая больше ни предупреждающих криков бабки Стеши, ни ругань Касьяна, Игнат бежал к девочке по обледенелой дороге, и в голове стучала только одна мысль: "Жива… жива…"

Она подняла на него заплаканные глаза, ставшие от слез еще голубее, шмыгнула покрасневшим носом.

– Я разбила коленку…

Игнат остановился, словно налетел на невидимую преграду. С шумом втянул в легкие воздух, наполненный запахами нагретого металла и гари, и спросил растерянно и глупо:

– Больно?

Она улыбнулась – привычной, немного снисходительной полуулыбкой, утерла рукавом измазанное слезами и сажей лицо.

– Немного… – потом вздохнула и попросила робко, будто боясь услышать от Игната отказ:

– Пойдем домой, Игнаша? Зябко мне… пойдем, а?

Он помог девочке подняться, и старался не смотреть туда, где в прорехи свитера белело ее голое тело. Званка одернула подол до середины бедер, подобрала с земли и натянула окончательно порвавшиеся пимы, вздохнула – до весенней ярмарки было далеко, а другой обуви у нее не было. Но это казалось совершенной мелочью по сравнению с главным – Званка осталась жива.

Она прихрамывала и опиралась на плечо Игната, и то и дело поправляла сползающий с плеча разодранный свитер. Мальчик и хотел, и боялся спросить, что произошло с ней в эти страшные часы, пока она находилась в лапах нави. А сама Званка не спешила раскрывать перед ним душу – всему свое время.

– Родители, должно быть, чертовски волнуются! – пожаловалась она. – Но я не могу идти к ним в таком виде. Ты должен найти мне новую одежду!

Игнат пообещал, а потом вспомнил, как горел Званкин дом и подумал: "Живы ли твои родители вообще?". Но про себя решил, что если девочка осталась сиротой, то он обязательно уговорит бабку Стешу взять ее к себе на воспитание.

Будто прочитав эти мысли, Званка прижалась к пареньку и спросила встревожено:

– А что скажет твоя бабушка? Вдруг прогонит?

– Ну что ты! – успокоил ее Игнат. – Бабуля добрая, не откажет.

Он одобряюще погладил девочку по плечу, и почувствовал, как дрожит ее тело. Дом был уже рядом – Игнат чувствовал запах пекущегося хлеба, слышал, как бабушка Стеша гремит посудой, накрывая на стол (ох, и работящая у него бабуся! Когда только успевает?), но Званка почему-то медлила.

– Что же ты? – спросил Игнат.

Она поежилась, зябко кутаясь в обрывки свитера, прошептала:

– Страшно мне, Игнаш… Чую, не рада мне будет твоя бабушка. Ох, не рада…

– Это еще почему? – удивился тот.

Званка переступила с ноги на ногу и ответила тихо:

– Живое к живому тянется. А мертвое – к мертвому.

Откуда-то налетел холодный северный ветер, забрался Игнату под ворот, надув его старенькую парку, будто парус. Но на Званке не шевельнулось ни волоса, только лицо омрачилось печалью.

– Вот и ты к Марьяне льнешь, – горько произнесла она. – Знаю я, как ты на нее смотрел. Знаю, как она к твоему плечу прижималась. Покинуть ты меня хочешь, Игнаш. Забыть.

– Откуда ты знаешь о Марьяне?

Разом потемнело вокруг, за спиной Званки все заволокло белесой пеленой, и земля под ногами начала покрываться ледяной коростой.

– Не покину я тебя, – попытался оправдаться парнишка. – И никогда не забуду!

Он протянул ладонь.

– Пойдем же! Ну? Холодно становится.

– Холодно-о… – на выдохе повторила Званка.

И от этого свистящего шепота по коже Игната градом рассыпались мурашки. Так и застыв с протянутой к Званке ладонью, он видел, как девочку словно кто-то толкнул в спину. Она с болезненным хрипом втянула воздух, ставший резким и колючим, и в горле ее что-то заклокотало, захлюпало, как хлюпает под подошвой сапога болотная водица. Верхняя часть Званкиного тела накренилась и начала сползать на бок, словно внутри нее сломался какой-то удерживающий стержень.

– Нельзя мне войти, – пожаловалась она. – Не пускают меня.

– Кто не пускает? – эхом отозвался Игнат.

И тогда он увидел волков.

Они проступали из тумана темными пятнами, будто тлен на саване мертвеца, и шли медленно, неуклюже припадая на лапы. Круглые головы казались слишком тяжелыми для их высохших тел, с которых клочьями слезала шкура. Из ощеренных пастей капала слюна, и там, куда падали капли, земля чернела и расползалась трупными пятнами. Волки не делали попытки приблизиться, но образовали за спиной Званки полукруг, и остановились, поблескивая угольками глаз.

– Не пройти мне, Игнат, – сказала девочка и заплакала. Ее лицо пошло трещинами, как на старом фотоснимке. – Не подойти к тебе. А так холодно… Холодно и страшно лежать одной в темноте…

Ее фигура надломилась снова, под свитером начали расплываться отчетливые кровавые пятна. Слезы текли по щекам, оставляя дорожки изъявленной плоти.

– Найди мертвую воду, – повторила она, и с почерневших губ сорвались багряные капли. – Мертвое – к мертвому.

Она стала отступать в клубящуюся мглу. Волки подняли высохшие узкие морды и завыли – горько, страшно, будто жалуясь на невыносимую стужу и вечный мрак. Высокий саднящий звук разносился в промозглом воздухе. Игнат протягивал руку, пытаясь ухватиться за расползающийся туманом подол Званкиного свитера…

…и открыл глаза.

Реальность нахлынула, будто новая волна, ударила наотмашь, и принесла с собой горечь и боль разочарования. Все повторилось снова – и покосившийся деревянный крест, и тени в лесу, и укус металла между лопатками, и ревущая за срубами стен вьюга.

Игнат хотел выглянуть в окно, где мололи метельные жернова, и снег заметал одинокую фигуру мертвой Званки, которая плакала где-то за воротами, умоляя впустить ее в дом. Но окон не было, и подле себя Игнат видел лишь строгое лицо Марьяны. Она подносила к его губам какой-то душистый отвар и ласково уговаривала его выпить.

– Еще совсем немного. Видишь, как он тебе помогает? Скоро совсем поправишься, только еще чуть-чуть…

Игнат оттолкнул ее руки, приподнялся на подушках. В спине остро кольнуло, будто хвойными иголочками, но прежней изнуряющей боли не было.

– Где…? – прошептал он.

Марьяна вздохнула и оставила варево, в ее глазах блеснули влажные искры.

– Нет здесь никого, – терпеливым тоном произнесла она, как, должно быть, не раз говорила своим прежним пациентам. – Ведьма эта, лекарница, за хворостом вышла. А Витольд уехал, к новолунию обещал вернуться, когда ты совсем на ноги встанешь.

– Где Званка? – хрипло повторил Игнат.

Он сделал попытку подняться. Марьяна обвила его за плечи мягкими руками, удержала на подушках.

– Тише, тише, – заговорила она. – Тебе лежать нужно.

– Званка…

– Нет никакой Званки.

– Она жива, понимаешь? – не сдавался Игнат. – Ждет меня там, за воротами… Почему ее никто не пустит?

– Нет никого за воротами, – жестко ответила Марьяна. – Нет и не было.

– Да как же? – Игнат посмотрел в ее глаза недоверчиво, с надеждой. Призрак, явившийся ему в бреду, еще маячил на краю реальности. – А ведьма сказала… Ведь видела она ее! – пальцами он вцепились в шерстяной плед, на лбу появилась испарина.

Марьяна поджала губы, выпрямилась, привычным жестом перекинув косу через плечо, после чего произнесла четко и уверенно:

– Никого она не видела, Игнат. Не может ведьма никого увидеть – слепая она.

– То есть как это? – начал он, и запнулся.

В ушах шумело, стонала за стенами призрачная девочка, или это вьюга жаловалась и скреблась под дверью.

– А вот так, – ответила Марьяна. – Потому и живет в лесу, и окон в ее избушке нет – зачем ей они? Но лекарница она хорошая, это правда, – Марьяна улыбнулась тепло и искренне. – Вот и ты быстро на поправку пошел. А в призраков да колдовство я не верю, – она наклонилась, погладила его по руке теплой ладонью, заговорила вновь своим терпеливым и мягким голосом. – Поняла я, Игнат, что в жизни у тебя произошло что-то плохое… Да только нельзя до конца дней прошлым жить! Понимаешь?

– Понимаю, – он опустил голову.

– Былого не воротишь. Так и не нужно терзаться. Оставь позади, переступи.

Игнат сдвинул брови, поглядел на девушку исподлобья.

– Прошлое, говоришь? – спросил он. – Почему же это прошлое по пятам за мной следует, покоя не дает? Видно, хочет чего-то?

– Чего же?

– Искупления, – твердо сказал Игнат. Подумал и добавил:

– Может, и мести…

Марьяна выпрямилась, выпустила Игнатову руку.

– Кому же ты мстить задумал? – с волнением спросила она.

Игнат молчал. Свечи оранжево подмигивали ему. Тени змеились по стенам, копошились в углах, текли к Игнатову изголовью, словно тьма пыталась проникнуть в рану, оставленную егерским ножом.

– Не по-христиански поступили твои односельчане, – тихо сказала Марьяна, и Игнат снова поднял на нее воспаленные глаза. – Да только поняла я, что зла на них держать не надо. Жизнь сама их накажет. Господь учил: все по вере воздастся да по заслугам.

Она вздохнула и перекрестилась. И эта покорность почему-то разозлила Игната.

'Ничего ты не поняла', – подумал он, и зло спросил:

– Значит, простишь? Переступишь через унижение? Забудешь, как тебя в жертву нави принести хотели? Как в лесу на смерть оставили?

'Также, как и Званку', – докончил он мысленно.

Их взгляды пересеклись: Игната – мрачный, бичующий, и Марьяны – болезненный, пугливый.

– На Бога надейся, а сам не плошай, – усмехнулся Игнат. – Да и от Бога помощи ждать бесполезно, коль здесь нечистая сила замешана.

'Найди мертвую воду. А мы, так и быть, вернем…' – вспомнилось отчего-то.

– Что ты такое говоришь? – пролепетала девушка.

– А то, – хмуро и решительно отчеканил Игнат. – Не ты ли говорила, что с теми, для кого сила авторитет, и бороться нужно силой?

Марьяна не ответила, только нервно комкала край одеяла, но Игнат ответа не ждал. В голове продолжали стучать последние Званкины слова: 'Холодно и страшно лежать одной в темноте… Мертвое – к мертвому'