Текст книги "Войны Роз: История. Мифология. Историография"

Автор книги: Елена Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Функционирование местной судебно-административной системы в эпоху Войн Роз

В современной исторической науке общепринятым является следующее положение – основным источником напряженности в графствах были конфликты за земли. Д.Р. Ландер отмечает, что земельные тяжбы вела практически каждая дворянская семья^{235}. Это вполне подтверждается имеющимися в нашем распоряжении источниками. И Пастоны, и Пламптоны, и Стоноры постоянно оказывались втянуты в судебные процессы, связанные с земельной собственностью[58]58
  Пастоны оспаривали права на манор Грехем, а также на земли из наследства лорда Джона Фастольфа // The Paston Letters. Vol. I. P. 7, 13, 32. e.t.a; Завещание Уильяма Пламптона вызвало многочисленные судебные иски // Plumpton Correspondence. P. 43, etc. Стоноры были втянуты в тяжбу за манор Эрмингтон (Егmington) и Нарслинг (Nursling) // Stonor Letters and Papers. P. 125, 394.


[Закрыть]. Нарратив же Роберта Пилкингтона полностью посвящен борьбе за манор Меллор (Mellor). Необходимо подчеркнуть, что тяжба за манор Меллор на момент написания книги Р. Пилкингтона длилась уже 24 года и была далека от завершения^{236}. По-видимому, Роберт Пилкингтон решил взяться за перо именно для того, чтобы сохранить все детали упомянутого разбирательства, ведь эти детали могли служить аргументами в дальнейшем споре. Огромное количество земельных тяжб исследователи объясняют, во-первых, отсутствием четкой системы регистрации земельных владений, и, во-вторых, запутанностью механизма их наследования^{237}.

Для того чтобы понять, могли ли конфликты за земли перерасти во всеобщие беспорядки, необходимо проанализировать функционирование местной судебно-административной системы в эпоху Войн Роз, определить, что было для нее нормой, а что – кризисом.

Главой королевской администрации в графстве являлся шериф, назначаемый королем. В его обязанности входили функции современной исполнительной власти – он должен был наблюдать за соблюдением законов в графстве. В случае их нарушения он мог брать виновных под стражу (если находил это необходимым) и передавать дело на рассмотрение суда большого жюри присяжных. В ведение шерифа также входил выбор присяжных большого и малого жюри^{238}. Если шериф нес какие-либо служебные расходы, то за их возмещением он также обращался к королю. Именно так поступил Томас Стонор, занимавший в 1465г. должность шерифа Девоншира. В своем письме к Эдуарду IV он просит выдать ему патент на получение денег из казначейства, и тем самым возместить его служебные траты^{239}.

Помощниками шерифа в сотнях были бейлифы. И если расходы шерифов возмещал король, то бейлифы за деньгами обращались к шерифам. Так, одно из писем Джона Йема (Yeme) – бейлифа Девоншира – к Томасу Стонору – шерифу этого же графства – начинается со следующих слов: «Также я прошу вас купить мне лошадь в Лондоне, потому что моя пала… И еще у меня были большие расходы, поэтому деньги совсем кончились»^{240}.

Указанная финансовая зависимость, а также то, что шерифы, как правило, добивались назначения своих помощников и бейлифов из числа собственных сторонников, на практике приводила к тому, что подчиненные шерифов нередко занимались личными делами начальников. В частности, помощник Томаса Стонора, в бытность его шерифом, сообщал своему начальнику, что он переговорил с его должниками, и те согласились выплатить деньги в кратчайшие сроки^{241}.

Судебная власть принадлежала мировым судьям (“justices of peace”). В их функции входили: охрана мира путем подавления бунтов, устройство судебных сессий, передача наиболее сложных дел в ведение королевских судей, контроль за исполнением рабочего законодательства, поддержание единства мер и весов на территории Англии^{242}. Рассмотрение дел в суде графства проводилось на сессиях, имевших место четыре раза в год. Для того чтобы дело было передано в суд, необходимо было, чтобы большое жюри присяжных вынесло обвинение на основании личного знакомства с делом. Затем дело рассматривалось на четверной сессии малым жюри присяжных, которые выносили решение о виновности или невиновности обвиняемого. Наказание определяла коллегия мировых судей^{243}.

Еще одним органом судебной системы были королевские судебные комиссии. Они состояли из королевских судей верховных судов Англии (Суд Королевской скамьи, Суд Общих тяжб, Палата шахматной доски) и выезжали в графства два раза в год для разрешения наиболее сложных дел, переданных в их ведение мировыми судьями. Высшей апелляционной инстанцией в XV в. была Палата Лордов^{244}.

В истории государства и права господствует мнение, что именно система судопроизводства и местного управления была инструментом государственной централизации. По мнению исследователей, период XIV–XV вв. характеризовался постепенным расширением юрисдикции королевских судов и полномочий местной власти, то есть, усилением влияния королевской власти на местах^{245}.

Итак, основой конфликтов на местах, по мнению большинства исследователей, были земельные споры^{246}. Попытаемся выяснить, как работала судебная система. Необходимо отметить, что в Англии XV столетия беспрепятственное получение наследства, также как и спокойное владение собственными землями, было ничем не гарантировано. Судебное разбирательство, начатое обойденными наследниками, вполне могло тянуться десятилетиями.

Приведем в качестве примера историю с получением Пастонами наследства лорда Фастольфа. Сэр Джон Фастольф, бывший одним из богатейших людей Англии, скончался в 1459 г.^{247} Для Пастонов удержать все его огромные владения было чрезмерно сложной задачей – на них претендовали слишком многие. В частности, уже через несколько дней после смерти Фастольфа герцог Уилтшир (Wiltshire) захватил принадлежавшие Фастольфу земли в Эссексе^{248}. Объектом пристального внимания герцога Норфолка стал хорошо укрепленный замок в маноре Кайстер. Он поспешил вступить во владение замком, но доказательства, представленные Пастонами в суде, оказались слишком весомыми. Думается, что временному возвращению этого замка в руки Патонов в значительной степени способствовало то, что Джон Пастон в то время находился в большой милости у Эдуарда IV^{249}.

Но это было только начало. Вскоре двое из душеприказчиков Фастольфа – судья Йелвертон (Yelverton) и Уильям Дженни (Jenney) отказались подтвердить права Джона Пастона на наследство, и, подав на него в суд, захватили несколько маноров покойного в Саффолке^{250}. Они повели атаку по двум направлениям – в церковном суде отстаивали подложность завещания Фастольфа, а в местных судах оспаривали законность владения Пастона-старшего тем или иным манором. Эти судебные разбирательства длились до смерти Джона Пастона в 1466 г.^{251} Его наследник – сэр Джон Пастон – столкнулся еще и с возобновившимися притязаниями герцога Норфолка на манор Кайстер, который тот снова захватил силой в 1468 г.^{252} Казалось бы, неприятности Пастонов завершились в мае 1476 г. – дело о наследстве было рассмотрено Тайным Советом и Палатой Лордов, которые окончательно утвердили права Пастонов на эти земли^{253}. Но и это было еще не все. Даже решение Палаты Лордов не помешало герцогу Саффолку в 1478 г. предъявить права на маноры Хеллесдон и Драйтон и захватить их. Борьба за эти земли закончилась лишь в царствование Генриха VII. После смерти сэра Джона Пастона она осложнялась еще и тем, что права на часть наследства лорда Фастольфа предъявил Уильям Пастон (брат Джона Пастона-отца, которому они были завещаны).

Очевидно, что судебный процесс по поводу спорных земель в Англии XV в. мог быть практически бесконечным. Недовольные его результатами, если они обладали достаточным влиянием, могли попросту удерживать силой спорные земли, не считаясь с притязаниями законных наследников.

Следует заметить, что судебные разбирательства, оставлявшие хоть какую-то надежду на восстановление справедливости, могли успешно проводиться лишь в отношении недвижимого имущества. Что касается движимости, то ее получал тот, кто первый успевал ей завладеть. Так, Джон Пастон просил свою жену Маргарет никому не сообщать пока о смерти его дяди, чтобы он и другой душеприказчик смогли вывезти и спрятать в надежном месте все ценное^{254}. Резонно обратить внимание на то, что во время написания этого письма завещание покойного не было известно, а значит Пастоны вполне могли заниматься откровенным воровством. Но это их мало беспокоило, поскольку найти припрятанное имущество было бы также невозможно, как доказать впоследствии его принадлежность покойному.

Еще одним уязвимым местом судебной системы XV в. были свидетельские показания. Анализ данных эпистолярных комплексов Пастонов, Стоноров и Пламптонов показывает, что ложь под присягой была скорее правилом, нежели исключением. В частности, во время судебных процессов по поводу завещания лорда Фастольфа свидетели постоянно меняли свои показания. Пожалуй, единственным, что могло заставить джентри открыть правду, была тяжелая болезнь. В течение десяти лет один из душеприказчиков Фастольфа клялся, что лорд и не думал оставлять свои земли Пастонам, а его завещание – фальшивка. Однако на смертном одре «желая спасти свою душу» этот человек признался, что все это время он лгал, а Пастоны – законные наследники^{255}. Серьезные сомнения в объективности свидетельских показаний в Англии второй половины XV в. вызывает и письмо Джона Фрейда, адресованное Томасу Стонору. В нем Джон Френд сообщает, что хотя в настоящее время он болен и не может встать с постели, он все же хорошо потрудился, и теперь может выслать своему господину список тех, кто согласился свидетельствовать в его пользу в земельной тяжбе с Ричардом Фортескью^{256}. Раз Джон Френд ставит согласие упомянутых людей свидетельствовать в пользу его «господина» себе в заслугу, то, очевидно, если бы не его усилия, эти люди либо отказались давать свидетельские показания, либо дали бы их в пользу другой стороны.

Коррупция среди судей также была вполне обычным делом. Например, Брайан Родклиф писал Уильяму Пламптону: «Я говорил с судьей Бэдфордом и нашел его не расположенным к нам... я думаю, он не со гласится нам помочь, если не получит некоторую сумму денег»^{257}. Однако значительно большее влияние на решение судей оказывала их при надлежность к той или иной «партии». В частности, герцог Норфолк ничуть не сомневался в благоприятном для себя решении любого суда, заседавшего на территории его графства^{258}. Самоуверенность герцога объяснялась очень просто – в Норфолке существовала единственная крупная «партия», объединявшая всех сколько-нибудь влиятельных джентри графства, и главой ее был сам герцог Норфолк^{259}.

В эпоху Войн Роз существовало такое понятие как неприкосновенность судей, но это была не юридическая норма, а следствие банальной коррупции. Судья всегда оказывался в выигрыше, и бороться с ним было попросту бесполезно. Один из первых документов в переписке Пастонов представляет собой отчет человека архиепископа Нориджа, в котором говорится, что нет никакой возможности успешно выдвинуть судебный иск против Пастонов, поскольку недавно умерший Уильям Пастон был мировым судьей, а его сын Джон также заседает в суде^{260}.

Таким образом, соблюдение законов в эпоху Войн Роз было понятием весьма условным. Вынесение судебного решения могло бесконечно затягиваться, уже вынесенный приговор – оспариваться, а иногда и не соблюдаться. Описанная в предыдущей главе система локальных «партий» давала местным властям возможность манипулировать судебной системой. Не представляло труда подобрать состав присяжных, которые вынесли бы заранее известное решение. Присяжные были включены во всеобъемлющую систему личных связей, поэтому их решения диктовались не личным желанием, а принадлежностью к определенному «дружескому союзу» с четко обозначенными интересами.

Шерифами в XV столетии в огромном большинстве случаев становились представители дворянского сословия. Именно так дело обстояло в графствах центра, юго-востока и севера Англии. Естественно, шериф также не был исключен из отношений покровительства и при разборе конфликтов не в последнюю очередь руководствовался принципом «внутрипартийной» солидарности. В частности, во время борьбы за манор Грехем между лордом Молейном и Пастонами, лорд Молейн силой захватил спорные земли. Пастонам удалось достать две бумаги, предписывающие взять упомянутого лорда под стражу. Несмотря на это шериф позволил Молейну, который был одним из его сторонников, спокойно уехать из графства.

Влияние шерифа в графстве было очень велико. Во всяком случае, без его благоволения было практически невозможно выиграть судебное разбирательство. Джон Фастольф писал Джону Пастону, что не может рассчитывать на успех «без того, чтобы шериф был его другом в этом деле». Во власти шерифа было изменить решение суда, поскольку в его функции входило назначение присяжных. Так, шериф Норфолка поведал людям Пастонов, когда тем все-таки удалось добиться суда над Молейном, что «король приказал ему назначить таких присяжных, которые бы оправдали лорда Молейна»^{261}.

Умилостивить шерифа можно было, дав ему взятку, что, видимо, считалось самым обычным делом. В 1452 г., рассказывая о тяжбе их родственницы, Агнесс Пастон пишет Джону: «Она попросила у меня совета – не стоит ли дать шерифу денег, чтобы выиграть тяжбу. Я сказала ей, что если она это сделает, то, я думаю, он станет значительно более дружелюбным»^{262}. Соответственно, шериф пользовался предоставленной ему властью не только на благо своей «партии», но и на свое собственное.

Необходимо отметить еще одну черту судебно-административной системы эпохи Войн Роз. Как уже было сказано выше, судья, шерифы и другие должностные лица открыто защищали интересы своей «партии», но это обстоятельство лишало их неприкосновенности королевских чиновников. Они, так же, как и другие джентри, могли пострадать в междоусобных столкновениях. В частности, в декабре 1461 г. горожане и джентри взломали двери дома шерифа, выволокли его на улицу и едва не забили насмерть – бедолагу (кстати, совершенно напрасно) заподозрили в том, что он скрывает королевский приказ о перевыборах в парламент. Чтобы вырвать шерифа из рук разъяренной толпы понадобилось вмешательство отряда городской стражи, во главе которого встал лично мэр Нориджа^{263}.

По-видимому, давление на должностных лиц было столь же распространенным способом выиграть иск, как и дача взятки. В данном случае все зависело от степени влияния тяжущихся, а также от величины их вооруженных свит. Так, Джона Йема – бейлифа Девоншира в 1465–66 гг. – под угрозой убийства пытались заставить поддержать в суде земельные притязания Джона Фортескью. Это были отнюдь не пустые угрозы. Когда Йем все же выступил против Фортескью, свитские этого джентльмена устроили на него засаду, и бейлифу лишь чудом удалось спастись^{264}.

Короли время от времени пытались навести в деятельности местной администрации порядок, но эти попытки ничего не меняли. Например, вскоре после своего прихода к власти (в марте 1462 г.) Эдуард IV сместил с должности и отдал под суд шерифа Норфолка по обвинению в вымога тельстве^{265}. В письмах из семейного архива Пастонов шериф неоднократно обвинялся и в более тяжелых преступлениях, однако в данном случае речь могла идти просто о замене приверженца Ланкастеров лицом, более угодным новому королю. Такое предположение позволяет выдвинуть тот факт, что смена шерифа не изменила обычный для XV столетия порядок вещей – тот, кто хотел заручиться поддержкой этого чиновника, должен был отплатить за нее деньгами, услугой и т.п. Так, в 1463 г. Ричард Кале (купец, пользовавшийся покровительством Пастонов) узнал о том, что помощникам шерифа в Норидже и Норфолке пришло распоряжение арестовать его по постановлению большого жюри присяжных за участие в насильственном захвате манора в 1461 г. Получив это известие, Ричард Кале отправился к шерифу, но не затем, чтобы сдаться, а затем, «чтобы узнать насколько он ко мне расположен и попросить его быть благосклонным к вашим бедным людям (имеются в виду люди, пользующиеся покровительством Джона Пастона)»^{266}. Судя по тому, что Ричард Кале не был арестован, с новым шерифом удалось «договориться».

Семейный архив Пастонов позволяет привести еще более яркий пример, свидетельствующий о том, как далеко мог зайти шериф, защищая интересы своей «партии». В 1465 г. у шерифа имелось твердое предписание арестовать одного из его «друзей» – Гарри Инглоза, если только он окажется в пределах досягаемости. К ратуше пришла целая толпа противников Инглоза, чтобы власти не смогли сделать вид, что они ничего не знают и арестовали бы обвиняемого, как только тот приедет в город. Тем не менее, люди шерифа предупредили Гарри Инглоза, и тому удалось скрыться^{267}. Очевидно, шериф пренебрег королевским приказом, но на его карьере это никак не сказалось.

Шериф в Англии XV столетия мог не только отпустить тех, кого ему было приказано арестовать. Не менее свободно он пользовался и правом арестовывать подозреваемых. В частности, Томас Стонор, занимавший в 1465—66 гг. пост шерифа Девоншира, неоднократно арестовывал свитских человека, оспаривавшего у него несколько маноров^{268}.

В Англии второй половины XV столетия шерифы также достаточно вольно обращались с ймуществом, на которое был наложен арест.

В семейном архиве Пламптонов содержится письмо аббата Фонтейна к главе этой семьи, занимавшему в 1493 г. должность шерифа Нортумберленда. В нем говорится: «Один из моих людей – Джон Бейлтон (Bailton)… недавно купил у моего родственника, подателя сего, бочку вина, за которую еще не рассчитался. А сейчас из-за действий этого Джона Бейлтона все его вещи прибывают под арестом и в вашей воле (in your will). Я прошу вас, чтобы мой родственник получил свое вино обратно, или компенсацию за него…»^{269}. В данном случае необходимо обратить внимание на выделенное словосочетание – арестованное движимое имущество находилось, по мнению современников, «во власти шерифа», который мог распорядиться им по своему усмотрению.

Обычно бейлифы принадлежали к той же «партии», что и шериф. Если же это правило нарушалось, то разбор земельных тяжб напоминал полный хаос. В качестве примера такой ситуации можно привести происходившее в Саффолке в 1465 г. Бейлифы и помощник шерифа в тяжбе Пастонов и герцога Саффолка за манор Коттон поддерживали разные стороны. По-видимому, они принадлежали к разным «дружеским» объединениям. Бейлиф Саффолка принял сторону герцога, а помощник шерифа поддерживал Пастонов^{270}.

Приверженность интересам собственной «партии» в эпоху Войн Роз оказывалась более важной, чем выполнение должностных обязанностей. Например, мэр Нориджа в 1467 г. оказывал покровительство терроризирующей округу шайке под предводительством капитана Йелвертона^{271}.

С точки зрения современных норм, судебная и административная власть в Англии второй половины XV в. находилась в состоянии глубокого кризиса. Однако тот факт, что каждый человек принадлежал к какой-либо «партии» был очевидным для современников. Когда то или иное лицо назначалось или избиралось на должность, от него не ждали полного пренебрежения интересами его сторонников.

Вероятно, работу судебно-административной системы Англии XV столетия имеет смысл анализировать, используя критерии современников. Нормой для этого периода можно считать функционирование упомянутой системы в рамках отношений покровительства, предполагающее защиту должностными лицами интересов своей «партии». Отступлением же от этой нормы, т.е. кризисом властной системы, в представлении современников, можно назвать периоды, когда действия должностных лиц явно противоречили законам, указам короля и вели к дестабилизации обстановки. В частности, невозможность выдвинуть иск против судьи была нормой для XV столетия, а покровительство мэра фактически разбойничьей шайке – отступлением от этой нормы, вызывавшим всеобщее возмущение.

Проблема начала Войн Роз. События 1450–1462 гг. глазами джентри центра, юго-востока и севера Англии

Итак, обратимся к анализу обстановки на юго-востоке, в центре и на севере Англии в эпоху Войн Роз. А.Д. Поллард подчеркивает, что главным симптомом обострения обстановки на местах в указанный период было то, что в борьбе за землю стали применяться насильственные методы. В качестве отправной точки можно указать на исследование В.И. Золотова, в котором он отмечает, что в 20-х гг. XV в. конфликты за земли в графствах в огромном большинстве случаев решались совершенно законным путем, т.е. в суде^{272}.

Семейный архив Пастонов предоставляет уникальный материал, позволяющий восстановить политическую ситуацию в Норфолке в 40-х – 50-х гг. XV столетия. Обострение земельных конфликтов можно наглядно проследить на примере спора за манор Грехем, на который претендовали Пастоны и лорд Молейн.

В 1443 г. лорд Молейн впервые предъявил свои права на манор Грехем, купленный Пастонами несколько лет назад. В этот раз дело ограничилось словесной перепалкой. Лорд Молейн приехал в спорное поместье в сопровождении нескольких вооруженных слуг, чтобы высказать Пастонам все, что он о них думал и пригрозить судом. Наругавшись всласть, дворяне мирно разошлись^{273}. По-видимому, в начале 40-х годов XV в. в Норфолке нормой было разрешение земельных споров юридическими методами. Тем не менее, до вооруженного конфликта оставался один шаг – свитские Молейна и Пастонов готовы были ринуться в драку по первому слову своих господ.

Этот шаг был сделан где-то между 1443 и 1148 г. В 1448 г. Агнесс Пастон предупреждала своего сына Джона, что, по слухам, лорд Молейн собирается захватить Грехем и набирает наемников^{274}. В 1449 г. Маргарет Пастон'просила своего мужа достать арбалеты, секиры и нанять как можно больше солдат, то есть приготовиться к осаде^{275}. В 1450 г. спорный манор был занят лордом Молейном и его вооруженными людьми, они попросту вышвырнули из дома законных владельцев^{276}. Семейный архив Патонов не позволяет восстановить всех деталей этого соперничества. Известно, что в 1451 г. Джон Пастон мирно вступил во владение манором Грехем. Видимо, лорд Молейн по каким-то причинам отказался от притязаний на эти земли^{277}.

Следует заметить, что насильственный захват спорного имущества был не заменой судебного разбирательства, а подготовкой к нему, в какой-то степени обеспечивавшей благоприятный исход дела – при прочих равных судьи всегда были на стороне фактического владельца.

Немалую роль играли и финансовые соображения. Суды могли длиться годами, и все это время «захватчики» успешно собирали ренту, а также получали доходы от продажи на рынке шерсти, зерна и других продуктов. Не случайно, утвердившись в спорном маноре, джентри сразу же начинали сбор арендной платы. Например, уже через несколько дней после захвата манора Грехем в 1450 г. лорд Молейн спешно затребовал ренту со всех держателей. На имущество непокорных был наложен арест, а в случае упорства их договор аренды грозились расторгнуть^{278}.

Необходимо обратить внимание на следующий факт. Слухи о том, что лорд Молейн собирается захватить спорные земли силой ходили два года, однако сам захват был осуществлен лишь в 1450 г., т.е. в тот год, когда произошло восстание под предводительством Джека Кэда. Тогда «общины Кента восстали, и пришли в ярость»^{279}.

В советской исторической науке восстание Джека Кэда оценивалось как «мощное народное движение, развернувшееся летом и осенью 1450 г. преимущественно на юго-востоке Англии». Силы восставших состояли из крестьян, ремесленников, поденных рабочих, матросов и солдат. На первом этапе к ним присоединилась часть джентри, духовенства и состоятельных горожан. Пестрый социальный состав движения привел к аморфности его требований, сводившихся к необходимости реформы существующего государственного строя, удаления от короля «дурных советников» и замене их Ричардом Йорком. Пользуясь этим, Ричард Йорк появился в Лондоне 20 сентября 1450 г. в сопровождении четырехтысячного отряда и предъявил Генриху VI свой «билль», в котором он требовал наказания его врагов (прежде всего, герцогов Саффолка и Сомерсета) как государственных изменников^{280}.

Именно это событие Е.В. Кузнецов и предлагал считать началом Войн Роз. Идеологическая ангажированность такой датировки очевидна, она имела смысл только в рамках советской историографии. Восстание Джека Кэда бессмысленно рассматривать как отправную точку борьбы Йорков и Ланкастеров; волнения были использованы йоркистами, но не более того.

В переписке Пастонов о подаче «билля» Ричарда Йорка говорится следующим образом: «И мой лорд Йорк подал билль королю; он хочет того же, чего хотят и общины, и все, что он хочет – справедливо»^{281}.

По-видимому, требования Ричарда Йорка вызвали положительный общественный резонанс. Такая реакция вполне закономерна, если учесть, что Ричард Йорк желал сместить тех, кого общественное мнение считало причиной всех последних неудач. Сторонников королевы обвиняли и в том, что по их вине были потеряны владения во Франции, и в увеличении налогов, и в повышении цен^{282}. Закономерно, что среди требований, выдвинутых Джеком Кэдом, была замена советников короля Ричардом Йорком. Герцог Йорк, выражаясь современным политическим языком, был главой оппозиции, которая критиковала непопулярные решения властей и обещала, в случае своего прихода к власти, изменить ход Столетней войны, вернув владения на континенте^{283}, наладить управление государством и прочее. Именно эта популистская политика принесла «партии» йоркистов ощутимую общественную поддержку.

Итак, джентри полагали требования участников восстания Джека Кэда справедливыми. Теперь попробуем выяснить, как они относились к самому выступлению.

В архиве Пастонов есть достаточно любопытный документ, который позволяет взглянуть на восстание Джека Кэда изнутри, глазами одного из его невольных участников. Это письмо кентского джентри Джона Пейна к Джону Пастону, в котором тот описывает свою роль в этих событиях. Думается, имеет смысл пересказать содержание указанного письма. Само восстание Джон Пейн характеризует следующим образом: «общины Кента пришли в ярость»^{284}. Пейн был послан к восставшим своим покровителем – Джоном Фастольфом – чтобы узнать их требования. Переговоры не удались, потому что сам Джон Пейн «пришел в ярость», он был схвачен, приведен к Джеку Кэду, провозглашен предателем и приговорен к смертной казни. В этот момент появились его «друзья», то есть несколько джентри, принадлежавших к тому же «дружескому союзу», во главе отряда солдат. Они пообещали напасть на силы Кэда, если Джону Пейну не сохранят жизнь. В результате Пейну вручили письменные требования восставших, которые он должен был отнести своему господину – лорду Фастольфу. Джек Кэд требовал, чтобы лорд Фастольф распустил собранный им отряд солдат, служивших ему еще во время Столетней войны, и не оказывал его войскам сопротивления. Лорд Фастольф счел за благо подчиниться и уехал в Вестминстер, где в это время находился король. Джон Пейн же был оставлен в замке Джона Фастольфа. Благодаря его усилиям замок был не сожжен, а только разграблен, что Пейн подчеркивал, как свою особую заслугу. Самого Пейна заставили присоединиться к войскам Кэда и участвовать в сражении у Лондонского моста[59]59
  В данном случае автор письма имеет в виду сражение повстанцев с королевскими войсками 18 июня 1450 г.


[Закрыть], где он был ранен. За участие в битве последовали санкции уже официальных властей – семья Пейна была выселена из дома, все их движимое и недвижимое имущество конфисковано. Только обращение непосредственно к королю и личное вмешательство лорда Фастольфа позволило родственникам Джона Пейна получить прощение, т.е. возвратить их земли. Для самого Джона Пейна неприятности продолжались до 1465 г.^{285}

Джона Пейна ни в малейшей степени не интересовали ни требования восставших, ни причины их выступления. Он воспринимал волнения как опасную смуту, в которую он оказался вовлечен в силу несчастного стечения обстоятельств. Цель мистера Пейна была крайне простой – сохранить собственную жизнь, и, по возможности, – свое имущество, а также имущество покровительствующего ему лорда. Задача «друзей» Джона Пейна также была очевидной – сохранить жизнь своего сторонника. Опытный солдат и влиятельный дворянин – Джон Фастольф – также предпочел, по зрелому размышлению, предоставить разбираться с восставшими королевским войскам. Эта оценка во многом близка к той, которую дает восстанию Джека Кэда Лондонская хроника: «Джек Кэд и его люди выдвинули множество требований, и говорили, что общины Кента сильно обижены, но главной целью кентцев был грабеж»^{286}. Думается, что представление о восстании Кэда как об опасных беспорядках, которые необходимо как можно скорее прекратить, было характерно для большинства современников.

Возвращаясь к анализу политической ситуации в графствах, стоит еще раз отметить, что переход к насильственным методам разрешения земельных споров по времени совпал с восстанием Джека Кэда. Восставшие жгли и грабили замки, они овладели Лондоном после сражения на Лондонском мосту, убили несколько влиятельных сановников, в том числе лорда-казначея Англии лорда Сэя, и шерифа Кента^{287}. Эти события не могли не оказать влияния на политическую обстановку в Англии. К осени 1450 г. относится письмо Маргарет Пастон, в котором она просит своего мужа держать в доме побольше оружия и выходить только в сопровождении нескольких надежных вооруженных людей^{288}. Это означает, что возможным стал не только захват спорного имущества, но и убийство его владельца. Следует заметить, что в 1450 г. в переписке Пастонов упоминается лишь о возможности такого убийства, то есть об угрозах противников, вооружении слуг, укреплении домов и т.п. Фактически были сделаны все приготовления к ведению военных действий, но до открытого противостояния вооруженных отрядов дело не доходило.

По-видимому, толчком к началу локальных войн послужили события общенационального значения. В 1450–1452 гг. политические трения между партиями Йорков и Ланкастеров постепенно нарастали, пока в феврале 1452 г., Ричард Йорк не выдвинул требование наказать его врагов (в частности, герцога Сомерсета) как государственных изменников и передать ему их полномочия. В качестве основного аргумента Ричард Йорк собрал армию, приблизительно равную по численности королевским войскам. Британский исследователь Э. Гудман предлагает считать противостояние войск герцога Йорка и королевской армии началом Войн Роз^{289}.

Лондонская хроника так описывает эти события: «В этот год в 14-й день февраля король и его лорды отправились в Уэльс, чтобы встретиться с герцогом Йорком, который возвращался из Ирландии. Но когда герцог Йорк услышал, что король едет, он избрал другой путь, и таким образом прибыл в Лондон. Но он покинул Лондон и прошел через Кингстонский мост, и пришел в Кент и недалеко от Брента стал лагерем. И с ним были герцог Девоншира и лорд Кобхем. И король и его люди пришли в ярость. Затем к герцогу Йорку послали епископа Винчестера, герцогов Солсбери и Уорвика; и было достигнуто соглашение, что герцог Сомерсет должен ответить за свои действия по тем статьям (обвинениям), которые против него выдвинет герцог Йорк»^{290}.