Текст книги "Войны Роз: История. Мифология. Историография"

Автор книги: Елена Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

«Страна» как основной элемент мировосприятия джентри

Известно, что восприятие социальных реалий какой-либо группой может значительно отличаться от реального устройства общества. Своеобразие этого взгляда зависит от многих причин: многочисленности группы, степени ее сплоченности, взаимоотношений с другими стратами, места на социальной лестнице и т.д.

Одним из самых существенных факторов менталитета джентри XV в. была локальность сознания. Исследователи проблемы подчеркивают, что практически все жизненные интересы этой социальной группы были сосредоточены в том графстве, в котором находились их земли^{63}.

В настоящее время в англоязычной историографии широко обсуждается проблема так называемого “country community” – что оно собой представляло, насколько влияло на жизнь джентри и, наконец, целесообразно ли вообще изучать сообщества джентри в рамках «их страны»^{64}. Попытаемся ответить на эти вопросы с использованием эпистолярных комплексов Пастонов, Стоноров и Пламптонов.

Прежде всего, необходимо подчеркнуть, что используемый в данном случае вариант русского перевода термина “country” – «страна» является условным. Упомянутый термин может переводиться на русский язык и как «родина», «деревня», «округа», «графство». Однако исследование данных эпистолярных комплексов Стоноров, Пастонов и Пламптонов показало, что в словаре джентри второй половины XV в. слово “country” имело смысл, который не соответствует ни значению этого слова в английском языке конца XX – начала XXI в., ни содержанию любого из возможных вариантов его русского перевода. Соответственно, точный перевод упомянутого термина невозможен. Думается, русское слово «страна» более всего приближается к пониманию указанного термина, поскольку: во-первых, акцентирует внимание на внутренней сплоченности региональных сообществ джентри, и во-вторых, не несет столь мощной семантической нагрузки как понятия «родина», «деревня» или «графство». Попробуем очертить границы смыслового поля этого термина.

Следует заметить, что термин «наша страна» – “our country”^{65} – в эпистолярных комплексах Пастонов, Стоноров и Пламптонов и встречается, как правило, не один раз даже в самом коротком письме. Это обстоятельство лучше других свидетельствует о том, насколько большое значение «страна» играла в жизни джентри XV в.

Географические рамки «страны джентри» совпадали с границами графства. Например, в прокламации герцога Норфолка, адресованной жителям одноименного графства, понятия «наша страна» (в данном случае имеется в виду «страна Норфолк») и «графство» (earldom) употребляются практически как синонимы. Их смысловое отличие состояло в том, что «страной» эта территория называлась при обращении герцога к общественному мнению, а «графством» – при упоминании владельческих прав герцога Норфолка^{66}.

Пытаемся выяснить, как джентри воспринимали свой «мир». Прежде всего, «страна» представляла собой единое и относительно замкнутое информационное пространство, в котором на собственном диалекте циркулировала информация, имеющая лишь локальное значение, то есть слухи о рождениях, смертях, помолвках и т.п. Неслучайно, при передаче любой местной информации в письмах Пастонов, Стоноров и Пламптонов встречаются фразы вроде следующей: «В нашей стране говорят, что…»^{67}.

Любопытно, что в письмах из Лондона, как правило, упоминается о том, где находится и что делает король и самые влиятельные лорды; в посланиях, составленных в графствах, в свою очередь, рассказывается, в каком имении в данный момент проживает и чем занимается тот или иной знакомый дворянин^{68}. Соответственно, местные новости для джентри имели почти такое же значение, как информация о местопребывании и действиях первых лиц государства.

Стоит отметить, что термин “country” представители провинциального дворянства употребляли в одной и той же форме для обозначения и территории графства, и его обитателей. Например, Клемент Пастон писал Джону Пастону старшему: «Страна всегда готова прийти и пешими, и конными, как только за ними пошлют»[8]8
  “The country is always ready to come, both footmen and horsemen, as soon as they will be send for” // The Paston Letters. Vol. I. P. 158.


[Закрыть]. На современный русский язык эту несколько корявую фразу можно перевести так – «все, кто живет в стране, явятся по первому зову в пешем и конном строю». Фактически, термин “country” для джентри эпохи Войн Роз включал в себя не только земли графства, но и живущих на них людей.

Попробуем чуть более подробно рассмотреть второй – социальный – компонент понятия «страна». Думается, в данном случае полезно будет проанализировать контекст употребления слова «страна», а также часто встречающегося в эпистолярных комплексах Стоноров, Пастонов и Пламптонов словосочетания «вся страна» в его социальном смысле. Результаты этого анализа таковы. Если в письмах джентри речь идет о «стране» в ее «человеческом» измерении, дальнейшее перечисление, как правило, включает более или менее обширный список имен джентри.

В качестве наглядного примера можно привести письмо Ричарда Бингхама к Уильяму Пламптону. В нем, в частности, сказано: «Если и вы поступите так же, то мы, к облегчению Вашему и всей остальной страны (в данном случае имеется в виду – к облегчению остальных жителей графства), возьмем это дело на себя»[9]9
  “And if ye will do the same, we for the ease of you both and the rest of the country will take the matter upon us” // Plumpton Correspondence. P. 4.


[Закрыть].

Далее в письме перечислено пять фамилий, чьи обладатели принадлежали именно к той группе, которую современные историки обозначают термином джентри. Если же в письмах, принадлежащих перу представителей провинциального дворянства, говорится о лицах из других социальных страт, то к их имени прибавляются дополнения вроде следующих: «свитский такого-то», «держатель такого-то», или, наконец, «господин такого-то»^{69}. Соответственно, употребляя словосочетание «вся страна (все люди страны)» джентри XV столетия имели в виду, прежде всего, других джентри того же графства.

Таким образом, семантические границы термина «страна» для провинциального дворянства эпохи Войн Роз были очерчены достаточно четко. Пространственный компонент термина замыкался рамками графства, а социальный ограничивался сообществом джентри.

Сплоченность джентри была тем сильнее, что все дворяне графства знали друг друга в лицо, а родословная соседа и детали его биографии были известны им почти также хорошо, как собственные.

Внутреннему единству «страны» в немалой степени содействовало то, что обратная связь с центральной властью осуществлялась через двух депутатов в Палате Общин. Эти депутаты с 1430 г. выбирались на общем собрании всех свободных землевладельцев, постоянно проживавших на территории графства и обладавших годовым доходом более чем в 40 шиллингов^{70}. Для того, чтобы стать одним из двух «рыцарей графства» с 1445 г. рыцарский титул был необязателен. Вполне достаточно было быть сквайром и джентльменом по рождению и иметь владения на территории своего «избирательного округа»^{71}. Помимо вышеприведенной письменной нормы существовало и неписаное правило, гласившее, что депутату необходимо не просто владеть манором в графстве, но и постоянно проживать на его территории. Так, попытка герцогов Йорка и Норфолка провести в депутаты от Норфолка человека, не живущего там постоянно, вызвала следующую реакцию джентри графства: «Это поистине дьявольский прецедент для нашего графства, и то, что мои лорды Йорк и Норфолк поддерживают этого человека, не делает им чести»^{72}. Следует заметить, что попытка эта окончилась неудачно – ставленник упомянутых влиятельных господ потерпел поражение на выборах^{73}.

Британские исследователи показали, что депутатами от графств, как правило, становились джентри, от них же, в большинстве случаев, зависел и исход выборов^{74}. Неслучайно, многие письма в семейном архиве Пастонов содержат недвусмысленные пожелания герцога Норфолка, касающиеся исхода выборов в Палату Общин, обеспечить который предписывалось Пастонам и другим дворянам графства^{75}.

По мнению джентри, основная задача депутатов от графства состояла в том, чтобы, не стесняясь в средствах, отстаивать в Лондоне интересы своих соотечественников. Лучшей иллюстрацией может служить следующая фраза из письма Маргарет Пастон Джону Пастону: «у тебя есть множество прошений бедных людей… они живут надеждой, что ты сможешь помочь им найти способ улучшить жизнь в нашей стране»^{76}.

Депутаты Палаты Общин были не просто представителями провинциального дворянства. Во время пребывания в Лондоне они фактически отождествлялись со всей «страной». Так, одному из депутатов – Джону Пастону – довелось получить письмо, в котором говорилось: «Люди здесь очень боятся, что им причинят вред… они говорят, что точно знают, что у вас не все хорошо, а если с вами не все в порядке, то, они говорят, что они точно знают, что все, что плохо для вас – плохо и для них, и это почти свело их с ума»^{77}.

Сами джентри осознавали интересы «своей страны», в особенности своих непосредственных соседей, как тесно связанные. Так, например, в переписке Пламптонов нередки фразы вроде следующей: «Если в это дело включатся все его соседи, то, мы считаем, «страна» (в данном случае речь идет об общественном мнении, то есть о мнении джентри) будет на его стороне»[10]10
  “If the matter sould be tryed by all his neighbours, we deem the country should be found of his appeal” // Plumpton Correspondence. P. 24.


[Закрыть]. Соответственно, одной из основных характеристик сообщества джентри была его внутренняя сплоченность, то есть осознание его членами своей принадлежности к четко определенной социальной группе. Лучшим доказательством этого утверждения является то обстоятельство, что даже длительное пребывание в другом графстве не вносило изменений в самоидентификацию джентри. В частности, Джон Пастон-младший на третьем году вызванного конфликтом с отцом пребывания в другом графстве, говоря о Норфолке, употреблял словосочетание “our country”, а применительно к месту своего нынешнего пребывания – “this country”^{78}.

Еще одним моментом, обособлявшим графства друг от друга и, одновременно, укреплявшим их внутренне единство, было то, что их жители говорили на разных диалектах. Это обстоятельство констатировал, в частности, отец английского книгопечатания Кэкстон. В прологе к собственному переводу «Энеиды» Вергилия он писал, что: «тот народный язык, на котором говорят в одном графстве, сильно отличается от языка другого графства»^{79}.

Анализ семантического наполнения термина «наша страна» в эпистолярных комплексах Пастонов, Стоноров и Пламптонов позволяет занять определенную позицию в споре о возможности изучения джентри в рамках “country community”. Автор полагает, что такое изучение является одним из наиболее продуктивных способов анализа истории провинциального дворянства XV в., поскольку понятие «страны» было одним из основополагающих компонентов мировосприятия членов данной социальной группы.

Место и роль семьи в социальных связях джентри

Самым маленьким, но в то же время самым важным и сплоченным элементом социального «мира» джентри второй половины XV в. была семья. Важно отметить, что значение слова «семья» в словаре джентри XV в. не совпадало с тем смыслом, которое вкладывается в это понятие в современном английском, и тем более русском языке.

Джентри XV в. использовали два термина: “family” (обычно переводится как «семья») и “kin” (традиционно переводится как «род»); они употреблялись как взаимозаменяемые, причем слово “kin” встречается в источниках несравненно чаще. Следует отметить, что применительно к истории XV в. указанные переводы не отражают исторической реальности. Попробуем прояснить семантические границы терминов “family” и “kin” в языке джентри эпохи Войн Роз.

Анализ контекста употребления вышеуказанных терминов позволяет нарисовать следующий условный портрет родственника в обобщенном смысле. Это человек, которого связывает с членами «семьи» кровное родство или же свойство до пятого-шестого колена. Родственники уважительно относятся друг к другу и оберегают честь семьи. Так, Епископ Нориджа, уговаривая Марджери Пастон отказаться от идеи выйти замуж за купца Ричарда Кале, в качестве основного аргумента использовал следующий – ей следует заботиться о чести семьи и уважать требования своих родственников и их положение в обществе^{80}.

Родственники оказывают друг другу денежную, юридическую и военную поддержку. В частности, кузен Уильяма Стонора – сэр Ричард Харкорт (Harcourt) неоднократно одалживал ему деньги^{81}. Другой кузен Уильяма Стонора – Томас Рамсей (Ramsey) выступал посредником в земельной тяжбе между Уильямом Стонором и Гарри Догетом (Doget)^{82}. Кузен Джона Пастона – Джон Хевенинхэм (Heveningham) в 1461 г. просил Джона Пастона прислать нескольких солдат, которые помогли бы ему оборонять его владения^{83}.

Родственники в идеале имеют общие земельные интересы. Пламптоны, Стоноры и Пастоны как правило помогали друг другу в разрешении земельных конфликтов. В качестве наиболее наглядного примера можно привести борьбу Пастонов за замок Кайстер. В то время как два младших брата главы семьи и его мать находились в указанном замке, осажденном отрядом герцога Норфолка, сэр Джон Пастон хлопотал о разрешении конфликта перед королем Эдуардом IV^{84}.

Если кому-то из родственников удалось добиться благосклонности влиятельного лорда, то его покровительством зачастую пользовались все члены семьи. В частности, лорд Эссекс был «добрым лордом» не только для Томаса Стонора, но и для мужа его сестры^{85}.

Данные эпистолярных комплексов Пастонов, Стоноров и Пламптонов, а также нарратива Р. Пилкингтона, не дают возможности судить о том, насколько важной для родственников была моральная поддержка. Сам характер имеющихся в нашем распоряжении источников, во многом близких к официальным документам, не позволяет обратиться к ним для извлечения сведений такого рода.

В целом, можно выделить три «круга» родственных отношений, каждый из которых обозначался взаимозаменяемыми терминами “family” или же “kin”. Рассмотрим последовательно каждый из этих кругов.

Прежде чем мы перейдем к анализу данных эпистолярных комплексов джентри, необходимо отметить, что среди англоязычных историков не существует единого мнения относительно размеров и структуры семьи джентри XV столетия. В частности, Л. Стоун высказывается в пользу гипотезы о господстве в среде джентри эпохи Войн Роз большой семьи, включавшей в себя всех родственников^{86}. В то же время Р. Хоубрук полагает, что уже во второй половине XV в. основную роль играла малая семья, состоявшая из супружеской пары и ее детей^{87}. Думается, исследование данных эпистолярных комплексов Пастонов, Стоноров и Пламптонов может дать некоторый материал для решения указанной проблемы.

К самому тесному из родственных объединений принадлежали потомки до второго колена одной супружеской пары. Так, большинство писем из семейного архива Пастонов написано в рамках именно этих взаимоотношений. В дальнейшем мы будем обозначать этот круг родственников самым близким из употребляемых в литературе терминов – «малая семья». Выделение малой семьи в отдельный объект анализа представляется возможным в силу того, что отношения ее членов были значительно более интенсивными, чем контакты с более дальними родственниками. В частности, в рамках малой семьи всемерная поддержка считалась не только нормальной, но и необходимой, а отсутствие таковой вызывало общественное осуждение. Например, Маргарет Пастон писала своему старшему сыну: «Никто из нас не может помочь друг другу к вящему удовольствию наших врагов… Кроме того, люди говорят, что я так сильно разошлась с тобой, что ни я сама, ни мои друзья не будут помогать тебе, в чем нет чести; и это заставляет людей хуже думать о нас»^{88}. Зачастую малая семья проживала под одной крышей (именно так поступали Пастоны, Пламптоны, Стоноры и большинство их соседей). Кроме того, лишь члены малой семьи в эпистолярных комплексах Пастонов, Стоноров и Пламптонов пишут о том, что испытывают друг к другу родственную любовь^{89}. Напомним, что обнародование содержания писем в среде джентри было скорее правилом, чем исключением, поэтому сам факт упоминания эмоциональной привязанности свидетельствует – джентри считали наличие упомянутых родственных чувств не только приличным, но и необходимым.

Главой малой семьи был старший из мужчин, который мог отдавать приказания другим ее членам хотя бы потому, что ему принадлежала большая часть семейного имущества. Так, в одном из составленных в Лондоне писем Джон Пастон-старший, давая детальнейшие указания по поводу ведения хозяйства в его манорах, замечает, что, когда приедет домой, то «не примет никаких извинений», если что-либо будет сделано не так, как он говорит^{90}.

После смерти отца его главенствующее положение переходило к старшему сыну. Наиболее наглядно этот переход можно проследить в отношениях Джона Пастона-младшего и других членов семьи Пастон. При жизни отца Джон занимал явно подчиненное положение, вплоть до того, что после ссоры отец запретил ему показываться в семейных владениях^{91}. Но после его смерти, Джон Пастон-младший уже отдает распоряжения остальным членам семьи, за исключением матери^{92}. Точно так же письма Уильяма Стонора к его отцу Томасу Стонору написаны в исключительно почтительном тоне. В частности, достаточно характерным является следующее начало письма: «Мой дорогой, достопочтенный, добрый отец, я вверяю себя Вашей родительской благосклонности и прошу дать мне Ваше ежедневное благословение»^{93}.

Вопрос о главенстве в семье бывал не совсем решен, если жена переживала своего мужа, и наследство получали ее дети (чаще всего старший сын). Сыновняя почтительность обязывала нового главу семьи прислушиваться к мнению матери, которую он должен был уважать. Неслучайно, большинство писем детей к матери начинается с просьбы дать им благословение «ее и Божье», а письма матери к детям обычно начинаются словами: «Я горячо тебя приветствую и посылаю тебе благословение мое и Божье»^{94}. Сыновняя почтительность считалась, по-видимому, одним из правил приличия, и нарушение ее могло неблагоприятно отразиться на репутации всей семьи. В то же время, положение старшего сына во внутрисемейной иерархии после смерти отца теперь было выше, нежели статус матери.

По всей видимости, в такой ситуации все зависело от характеров конкретных людей, их отношения друг к другу, наконец, от того, насколько большими были личные владения вдовы. Семья Пастонов предоставляет нам уникальный пример – после смерти мужа Маргарет Пастон стала главой клана, настоящим матриархом. Это вполне объяснимо, если учесть, что Маргарет была женщиной с исключительно сильным характером, а ее старший сын вырос робким и нерешительным. К тому же, Маргарет была весьма обеспеченной дамой. Она виртуозно манипулировала сыновьями и при малейшем неповиновении угрожала лишить их не только «своего материнского благословения», но и наследства^{95}. Не удивительно, что номинально считавшийся главой семьи Джон Пастон-младший писал матери: «Ваше приказание заставит меня сделать то, что не в силах будут заставить меня сделать ни моя жена, ни друзья»^{96}.

Семейный архив Пастонов – самый богатый из находящихся в нашем распоряжении – дает возможность проанализировать статус супруги. В вышеприведенной цитате Джон Пастон-младший упоминает о том, что к мнению жены он прислушивался значительно меньше, нежели к мнению матери. Однако, на момент написания этого письма Джон Пастон был женат лишь чуть больше года. В данном случае возможно проследить, как с течением времени менялась степень участия супруги в семейных делах

В первые пару лет после свадьбы жены писали мужьям о здоровье, погоде, общих знакомых и тому подобных незначащих вещах. Так поступала и Маргарет Пастон^{97} и жены трех ее сыновей^{98}. Со временем содержание писем заметно менялось. Особенно хорошо эта тенденция прослеживается в письмах супруги главы семейства, которой в отсутствие мужа приходилось выполнять его обязанности – в первую очередь управлять семейными владениями. В том случае, если женщина оставалась вдовой, она уже совершенно свободно могла распоряжаться собственным имуществом и командовать детьми, за исключением разве что старшего сына, но и он должен был относиться к ней с сыновней почтительностью. Тем не менее, положение женщины изначально мыслилось как несамостоятельное. Примером этому может служить хотя бы высказывание леди Морлей, написавшей Маргарет Пастон – «поскольку я всего лишь женщина, то должна поступать так, как мне велит мой совет»^{99}.

Итак, какова же была внутрисемейная иерархия? В порядке убывания авторитета схема выглядит приблизительно следующим образом: глава семьи (старший из мужчин главной ветви), его мать, его жена, его братья (в порядке старшинства) с семьями, его незамужние сестры и, наконец, его дети в порядке старшинства.

Следует отметить следующий любопытный факт. То, что младшие члены семьи пользовались финансовой поддержкой старших, было само собой разумеющимся. В частности, дети Маргарет Пастон, за исключением старшего сына, не раз писали ей с просьбой прислать денег. Нередко они даже отчитывались, на что именно собираются их потратить. В качестве наиболее яркого примера можно привести письмо Вальтера Пастона к матери, в котором содержится исчерпывающий перечень необходимых ему вещей с указанием их предполагаемой стоимости, завершающийся просьбой к матери прислать ему эти деньги^{100}. Если же главе семьи требовалось получить деньги, они давались исключительно в форме займа^{101}.

Обязанности главы малой семьи состояли, прежде всего, в защите ее интересов. Если отношения с непосредственным сеньором были натянутыми, как у Пастонов, то главе семьи было жизненно необходимо самому устраивать семейные дела в столице. Например, Джон Пастон-старший очень часто наведывался в Лондон даже в то время, когда не был депутатом Палаты Общин. После его смерти в столицу отправляется его наследник, а когда и он скончался, его место занял младший брат^{102}. Если же малая семья была прочно вписана в систему иерархических объединений внутри дворянского сословия, их интересы отстаивал глава «партии», соответственно необходимости присутствия при дворе главы семьи не возникало. Так, Пламптоны и Стоноры могли всегда рассчитывать на поддержку, соответственно, герцога Нортумберленда^{103} и Джорджа Невиля, епископа Йоркского^{104}. О «партиях» речь пойдет ниже, но уже сейчас необходимо заметить, что конфликт, разделивший Пастонов и их сеньора – герцога Норфолка – ставит эту семью в исключительное положение, Именно в этом отношении семья Пастонов была действительно нетипичной для среды джентри эпохи Войн Роз.

Как отмечает Дж. Розенталь, для джентри отношения внутри семьи не были частным делом, мораль регламентировала их не менее жестко, чем индивидуальное поведение^{105}. Такой контроль было тем легче осуществить, что в замкнутом информационном пространстве графства дела семейные были известны всей округе лишь немногим хуже, чем самим членам семьи. Так, в октябре 1461 г. весь Норфолк обсуждал рождение незаконнорожденного ребенка у жены Хейдона (Heydons wife). Маргарет Пастон сообщила своему мужу в Лондон не только о самом факте, но и передала две дошедшие до нее версии разговора, состоявшегося по этому поводу между супругами Хейдон, не забыв упомянуть о том, какая из них кажется ей более правдоподобной^{106}. В данном случае мнение Р. Хоубрука о практически полной свободе дворянина XV в. внутри семьи^{107} не подтверждается материалами семейных архивов Пастонов, Стоноров и Пламптонов, так же как и позиция Л. Стоуна, отстаивающего существование диктаторского контроля общества за матримониальным поведением, который делал дворянина XV в. «узником создавшейся системы»^{108}.

Перейдем от малой семьи к большой. Следующим по интенсивности отношений был круг родственников до третьего-четвертого колена, включавший в себя многочисленных кузенов, кузин, дядей и племянников. Степень близости указанного круга приблизительно соответствовала той помощи, которую оказывали друг другу члены «дружеских союзов» (о них речь пойдет ниже). Родственники в третьей-четвертой степени поддерживали друг друга в случае судебного разбирательства (личным присутствием или ходатайством)[11]11
  Например, кузина Джона Пастона – Алиса Огарт (Ogard) – во время судебного разбирательства, затрагивавшего ее земельные интересы, обратилась к Джону Пастону с просьбой приехать к ней и «присоединиться к ее совету», чтобы помочь ей выиграть дело. The Paston Letters. Vol. I. P. 116.


[Закрыть]; ссужали друг друга деньгами[12]12
  Материалы имеющихся в нашем распоряжении источников позволяют установить, что денежные займы между родственниками были в среде джентри XV в. вполне обычным делом. Денежным расчетам родственников посвящена весомая часть писем архивов Пастонов, Стоноров и Пламптонов. В частности, дядя Уильяма Стонора Уильям Харлстон (Harleston) посвятил значительную часть адресованному племяннику письма заверениям, что он вернет долг в С марок «как сможет скорее… но в любом случае не позже 26 января». См.: Stonor Letters and Papers. P. 354.


[Закрыть]; вступали по поручению друг друга в права владения землями[13]13
  ^:В качестве наиболее характерного примера можно привести следующую фразу из письма Джона Пастона-младшего, адресованного его матери. «Также, матушка, я прошу, чтобы мой брат Эдмонд поехал в Мерлингфорд, Окснед, Пастон, Кромнер и Кайстер и вступил во владение всеми этими землями от моего имени» // The Paston Letters. Vol. II. P. 222.


[Закрыть] и даже временно управляли означенными манорами в отсутствие владельца[14]14
  В частности, в цитированном выше письме Джон Пастон не только просит мать проследить, чтобы его брат Эдмонд вступил во владение землями от имени старшего брата, но и дает целый ряд рекомендаций, касающихся управления перечисленными манорами. См.: The Paston Letters.


[Закрыть]; а также перепродавали друг другу должности, если по какой-либо причине оказывались не в состоянии занять их сами[15]15
  Например, в письме герцога Норфолка, адресованном его кузену Джону Ховарду, содержится следующее предложение. Поскольку герцог тяжело болен и не может исполнять свои обязанности маршала, то не желает ли его родственник занять эту должность на время его болезни за соответствующую плату. См.: The Paston Letters. P. 44.


[Закрыть]. В случае потери кем-либо из родственников своих земельных владений остальные члены семьи в складчину могли купить ему новые земли[16]16
  В частности, Клемент Пастон писал своему брату Джону Пастону, что земли их сестры захвачены людьми герцогини Нортумберленд, и если положение дел не изменится, то придется приобрести новые земли. См.: The Paston Letters. Vol. I. P. 175.


[Закрыть].

Наконец, существовал круг еще более дальних родственников, в эпистолярных комплексах джентри XV в. обозначаемых термином “one man of my kin”^{109}. В данном случае важна сама семантическая конструкция, которую на русский язык можно перевести как «один из моих родственников», что несет в себе некоторую долю отстранения. В языке джентри XV в. указанное словосочетание употреблялось лишь по отношению к дальним родственникам, от которых не ждали никакой существенной помощи.

Употребление одних и тех же слов для обозначения всех категорий родственников в языке джентри XV в. позволяет предположить, что у этой социальной группы существовал некий идеал родственника, обобщенными чертами которого были: всемерная поддержка членов своей семьи, соблюдение общих земельных интересов, отсутствие конфликтов с другими родственниками, уважительное к ним отношение, и, наконец, забота о семейной чести. По отношению к этому идеалу члены семьи оценивались как родственники в большем или меньшем смысле слова. Этот широкий круг родственников состоял из отдельных малых семей, члены которых были связаны не только более тесными материальными отношениями и частым проживанием под одной крышей, но и считавшимся необходимым наличием родственных чувств.

Анализ роли семьи в жизни джентри с использованием материалов эпистолярных комплексов Пламптонов, Стоноров и Пастонов позволяет предположить, что ко второй половине XV столетия ведущую роль играла вполне оформившаяся малая семья. Именно в рамках этих взаимоотношений считалось необходимым и приличным проживание под одной крышей, оказание всемерной помощи и поддержки, а также наличие родственных чувств. К. Карпентер, основываясь на анализе завещаний джентри Уорикшира, также приходит к выводу об ограничении реальных рамок семьи кругом братьев, сестер, родителей и детей^{110}, т.е. потомками до второго колена одной супружеской пары. Возвращаясь к существующей в англоязычной историографии дискуссии относительно размера семьи джентри XV в., необходимо отметить следующее. Материалы семейных архивов джентри указанного периода позволяют присоединиться к мнению Р. Хоубрука, отстаивающего преобладающее значение малой семьи^{111}. Позиция же профессора Л. Стоуна, который говорит о господстве в среде джентри эпохи Войн Роз большой семьи, включавшей в себя всех родственников^{112}, данными источников не подтверждается.