Текст книги "Анатомический театр (СИ)"

Автор книги: Елена Чаусова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

Агентство удивительных услуг 1. Анатомический театр

Глава 1

Далеко за полночь, когда уже не встретишь нигде приличного горожанина, одних только изрядно припозднившихся гуляк да тех, чей род занятий сомнителен и противозаконен, на узкой улице, идущей, большей частью, по задворкам довольно приличного городского квартала, в тусклом пятне фонаря вдруг возникла будто из ниоткуда, словно соткавшись прямо из теней, в которых утопали стены домов и проулки, темная фигура в плаще и широкополой шляпе.

– И что ты обо всем этом думаешь, Мариус?.. – спросила тень неожиданно приятным для столь сомнительной личности мужским голосом, звучным и бархатистым.

Никто не ответил.

Мужчина, тем не менее, ответ будто бы услышал и немедля на него возразил:

– Ты всегда так говоришь, но далеко не всегда оказываешься прав, согласись… – и уж на этом месте его точно могли бы счесть сумасшедшим, будь у этой сцены сторонние свидетели. Однако улица оставалась совершенно пустынной, и незнакомец размеренно и неторопливо зашагал по ней вдаль, продолжая препираться с невидимым и неслышимым Мариусом и убеждая того, что предложенная оплата вполне окупает возможные трудности и неприятности. Мариус же, судя по ответам, продолжал не соглашаться, и наконец-то уговорить его удалось только когда минула добрая дюжина домов.

Шаги отдавались по безлюдной улице глуховатым эхом, но ни единое окно не распахнулось на этот звук и на голос, все спали, за случайным прохожим никто не наблюдал. Оттого никого по-прежнему не смущали ни странные разговоры с пустотой, ни нечто причудливое, свисавшее у прохожего со шляпы, похожее на неправильной формы грушу. Однако даже в ночном свете можно было разглядеть, что она – темного, почти черного цвета и странно матово поблескивает в темноте. «Груша» мерно покачивалась в такт шагам, и мужчина то и дело косил на нее взгляд, обращаясь к пресловутому Мариусу.

Когда того наконец получилось уболтать на загадочное дело, чреватое неприятностями, таинственный прохожий с заметным облегчением проговорил:

– Скоро уже будем дома, Мариус. И до завтра – точно никаких дел. Я твердо намерен выспаться, даже если придется проспать до обеда… Да, ты-то, конечно, не будешь, но я все еще предпочитаю временами видеть дневной свет, даже если приходится работать ночью. Такова уж моя человеческая природа… Та часть моей природы, которая является человеческой, Мариус! Иногда ты бываешь невыносимо занудным…

Примерно в таких светских разговорах со своим незримым собеседником незнакомец наконец добрался до весьма богатого даже для этих мест дома, который, однако, на эту узкую улицу выходил не парадным, а черным ходом, и стремительно скользнул за дверь. Единственным свидетелем его присутствия осталась лишь серая крыса, притаившаяся у противоположной стены. Но сочла ли она мужчину странным, или же все двуногие были для нее странны и непонятны в равной мере, нельзя было сказать наверняка.

Глава 2

В кабинете пахло дымом. Профессору Лукачу казалось, что каждую его книгу, каждую бумагу, чернильницу, пресс-папье и все остальное полночи держали в коптильне, будто колбасу. Огонь сюда не добрался и близко и, по счастью, не причинил большого ущерба нигде, кроме помещения, в котором начался пожар. Но дым… дым проник повсюду! И в кабинет профессора, в том числе.

– Франц! – крикнул Лукач, как делал только в очень расстроенных чувствах. В ином расположении духа, чтобы позвать помощника, он звонил в стоящий на столе колокольчик. Который теперь тоже прокоптился и пах дымом, разумеется.

Явившийся в дверях молодой человек все еще выглядел бледно и растрепано: известия о пожаре произвели на него такое сильное впечатление, что профессор даже поделился с Францем своими успокоительными каплями. Светловолосый и светлокожий, как многие фрезцы, сейчас он казался ожившим снеговиком, у которого угольки в глазницах расплылись черным, а потом выпали: вокруг льдисто-серых глаз лежали темные круги.

«Отвратительный образ, – подумал профессор Лукач, нервно огладив пышные седые усы. – Со всеми этими происшествиями я и сам впадаю в какую-то мистическую мрачность… Нужно тоже выпить успокоительных капель».

– Не было еще известий от господина Неманича? – спросил он Франца, не особо рассчитывая, но все же втайне надеясь на положительный ответ. Вдруг господин Неманич, проснувшись с утра пораньше, понял, что готов с воодушевлением взяться за предложенное ему дело? Вдруг?..

– Нет, профессор, в утренней почте не было, и потом не передавали, – Франц печально скривил губы и развел руками.

– Что ж, подождем… – Лукач разочарованно вздохнул.

Во время вчерашнего разговора господин Неманич, конечно, ни малейшего воодушевления не проявлял. И сказал, что подумает, готов ли он взяться за дело, до середины сегодняшнего дня. Профессор Лукач такое и предположить боялся, но где-то в глубине сознания червячок сомнения настойчиво зудел, что и сам господин Неманич был напуган изложенными ему обстоятельствами и скрывал этот страх под напускным равнодушием. И если уж ему, которого называют специалистом в подобных делах, стало страшно… Нет-нет, профессор настойчиво гнал от себя эту мысль прочь. Как и мысли о том, что если господин Неманич все-таки откажется, он понятия не имеет, что со всем этим делать и к кому еще обратиться. И если сегодня ночью у них чуть не сгорел главный корпус Академии – что же будет дальше?..

Лукач, крякнув, уселся в кресле поудобнее и решительно выдвинул ящик стола, чтобы достать из него свои успокоительные капли.

Глава 3

Особняк стоял на окраине центрального городского квартала, там, где над Кронебургом вплотную нависал плоский лесистый холм, обычная часть пейзажа для этих горных мест. Здесь обыкновенно селились те достойные граждане, у кого обладание достаточными средствами сочеталось с тягой к уединению или желанием близости к природе, или же то и другое. Наследники нелюдимых стариков, если оставались в Кронебурге, а не перебирались искать успеха в столичный Торгов, а то и вовсе за границу, стремились переселиться поближе к центральной площади, где кипела бурная жизнь.

Кайлен Неманич, получив в полноправное единоличное владение отчий дом, переезжать никуда не стал: невзирая на молодой еще возраст, он стремился и к уединению, и к близости с природой как мало кто из жителей Кронебурга. Его покупателям и посетителям также вовсе не подходила толкотня центральных улиц, а вот богатый дом в приличном районе производил на них должное впечатление. Что было очень кстати, разумеется. Но на самом деле Кайлен этот дом попросту искренне любил и сомневался бы в необходимости переезда, даже подходи он для дел куда меньше.

В особняке было три полноправных этажа и мансарда, кроме того, к нему прилагался небольшой садик – роскошь, которую не так уж часто могли позволить себе даже самые богатые жители сердца города, где дома теснились вплотную друг к другу, по старому обычаю, требующему успешно вмещать большинство городских жителей за крепостные стены в случае войны. Разумеется, господам по-настоящему солидным полагалась еще и загородная резиденция, а то и не одна, однако Кайлена вполне устраивало, что его жилище успешно сочетает в себе свойства городской квартиры, загородного имения и рабочей конторы.

На парадном крыльце, справа от двери, красовались одна над другой две небольшие медные таблички, выполненные одинаковым сдержанным шрифтом. Верхняя гласила: «Лавка удивительных книг Неманича». Нижняя – «Агентство удивительных услуг Неманича». При этом самые крупные и заметные буквы, в верхней части обеих табличек, причитались липовскому языку, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что хозяин дома гордится своей липовской родословной. Далее следовали одна над другой куда более мелкие надписи на румельском, онгурском, фрезском, а первым в этом списке стояло латенское название, демонстрируя, что и второй половиной своей родословной хозяин тоже гордится. Весьма уважая, впрочем, и остальных жителей этих мест, отличающихся культурной и национальной пестротой: большинство вывесок в городе сурово ограничивалось одним румельским или одним онгурским, в зависимости от того, какой из языков был родным для владельца, порой попадались и двуязычные надписи. Прочее встречалось довольно редко.

Знающие латенское наречие также могли отметить, что надписи на нем выглядят так, будто их делал случайно забредший к граверу невесть откуда древний латенский сказитель. В дословном переводе с латенского это звучало как-то вроде «лавка дивных пергаментов» и «артель дивных свершений», так что заглянувшему к господину Неманичу латенцу, чтобы выйти из недоумения, пожалуй, пришлось бы сверяться с румельским или онгурским текстом.

На первом этаже особняка располагалась та самая книжная лавка, занимая его на две трети: в оставшейся трети располагались владения Берты Хольден, экономки господина Неманича, которая умудрялась следить и за домом, и за садом без помощи какой-либо другой прислуги. Таким образом, эта фрезская женщина поистине выдающейся стати, которой могли бы позавидовать и некоторые мужчины, в сущности, совмещала в себе дворецкого, сторожа, садовника, кухарку, горничную и, по случаю какой-нибудь оказии в доме, плотника.

Свое обещание проспать до обеда Кайлен не выполнил, проснувшись хоть и довольно поздно, но еще до полудня. И, кроме того, едва проснувшись, занялся делами, еще до завтрака усевшись писать все необходимые письма, чем заслужил полный категорического неодобрения взгляд Берты.

– Между прочим, – возразил на это Кайлен, вытряхивая из портсигара сигариллу, – я был должен отправить по меньшей мере одну из этих записок еще вчера ночью. «При обнаружении вероятной угрозы раскрытия… следует немедленно уведомить…», и так далее, и тому подобное… А я, Берта, предпочел этому здоровый сон! И теперь старательно сделаю вид, что обнаружил вероятную угрозу раскрытия уже с утра, а пожарную команду к Академии натуралистических наук вызвал какой-то совершенно другой шляющийся ночами по городу тип.

В ключевые детали дела экономка была коротко посвящена еще ночью, поскольку имела привычку просыпаться и встречать его во вполне бодром расположении духа, вне зависимости от того, в какое время Кайлен заявлялся домой. И, по счастью, в отличие от Мариуса, привычки отговаривать его от сложных дел Берта не имела, предъявляя претензии только к его бытовому образу жизни и степени заботы о себе. Так что теперь она смиренно вздохнула и решительно, будто собиралась расколоть фарфоровой конфетницей стол надвое, поставила на стол рядом с его чашкой кофе галеты и печенье. Не забыв всем своим видом продемонстрировать, сколь ничтожная они замена нормальному завтраку.

Кайлен тоже вздохнул и, закурив и отпив кофе, продолжил составлять необходимые послания. Одно – профессору Лукачу, о том, что он согласен взяться за дело. Второе – пресловутое немедленное уведомление прямо в Надзор. Третье – капитану полиции Шандору Фаркашу: тоже, в своем роде, немедленное уведомление, чтобы был в курсе дел, которые тут у него творятся, прежде чем Надзор сам ему сообщит в надлежащем порядке. «Какой я заботливый, с ума сойти можно!» – мысленно похвалил сам себя Кайлен. Мариус, собственно, рекомендовал ему двумя последними письмами и ограничиться – и пускай Надзор с Фаркашем сами со всем этим потом разбираются. То бишь, по мнению Мариуса, Кайлен должен был зачахнуть от скуки и любопытства во цвете лет, а потом еще из Шандора сведения о произошедшем вытрясать, чтобы хоть отчасти свое воспаленное любопытство удовлетворить.

Согласиться на подобное Кайлен, разумеется, никак не мог. Так что теперь, сразу после завтрака, его ожидали удивительные приключения с поисками источника некротической активности в Академии, успешно пережившей пожар. И вероятная встреча с капитаном Фаркашем, который понесется расследовать якобы вероятный поджог, а на деле – искать то же самое, что ищет Кайлен. И Кайлен, разумеется, успеет первым: у него, как-никак, специализация, а Шандору в этом деле не великие помощники ни его способности, ни его исключительный нюх, особенно после пожара, когда там наверняка все дымом пропахло. Но Кайлен щедро поделится с капитаном результатами своих изысканий. Потому что он очень щедрый и, как уже было сказано выше, заботливый.

Покончив с письмами, он передал их Берте, велев отправить срочно, а потом, к ее долгожданной радости, все же отправился завтракать, чтобы сразу после этого выдвинуться в сторону Академии. Мариус в середине дня, разумеется, спал, так что навстречу приключению Кайлен в этот раз отправился без него.

Глава 4

Академия натуралистических наук была безусловной гордостью Кронеберга. Именно здесь, а не в Торгове, обучали лучших медиков Семиграда, услуги которых пользовались популярностью даже в соседних странах. Именно здесь, а не в столице, расположился самый лучший натуралистический музей, с чучелами разнообразных животных, разнообразной заспиртованной дрянью в банках и прочими полагающимися таким местам диковинками. Академия привлекала людей, люди привозили с собой деньги – и город процветал.

Разумеется, студенты, с которых часто немного возьмешь, и путешественники, с которых возьмешь куда как больше, были не единственной статьей дохода городской казны, но очень и очень существенной. Так что, по расчетам Кайлена, о творящемся нынче в Академии безобразии буквально со дня на день должно было стать известно бургомистру. И он должен был весьма сильно по этому поводу взволноваться. Происходящее, конечно, попытаются скрывать, учитывая, насколько сомнительно звучит история о зловещем духе, заведшемся в главном корпусе Академии – непосредственно там, где обосновались медики. С одной стороны, и скептиков, готовых поднять подобные рассказы на смех, в нынешние времена предостаточно. С другой – хватает и тех, кто готов гоняться за любой будоражащей воображение историей, раздувая ее многократно, чтобы будоражила еще сильнее. И возглавляют их, разумеется, журналисты, вцепляющиеся в любую сенсацию, как бульдоги.

Словом, руководство Академии совершенно точно попытается все скрывать. Однако после вчерашнего пожара, о котором пресловутые журналисты уже успели настрочить в утренние выпуски газет, сделать это будет трудно, практически невозможно. И подробности о сверхъестественных событиях в Академии начнут выползать наружу. Сперва узнают городские власти, потом узнает добрая половина города… И это – никоим образом не забота Кайлена, с этим пускай и впрямь Надзор и капитан Фаркаш разбираются. Цели у них совпадали лишь отчасти: и Кайлену, и Надзору нужно было как можно быстрее устранить пресловутую некротическую активность в главном корпусе Академии. Только у Надзора к этому шло довеском «так, чтобы об этом как можно меньше узнали», а у Кайлена – «так, чтобы клиенты оказались в безопасности». И в этих довесках наблюдалось неочевидное, на полутонах противоречие. Неочевидное – потому что Кайлен соблюдал Пакт с дотошностью самого отвратительно занудного крючкотвора и, как и всегда, не намеревался сообщать своим клиентам ни грамма сведений, под ограничения Пакта подпадающих. Так что прямо его интересы интересами Надзора ни в коей мере не противоречили.

Однако, кроме запрещенной Пактом, имелась масса другой информации, в отношении которой Кайлен никаких ограничений не имел. И если она могла обеспечить его клиентам безопасность, он разглашал ее, не моргнув глазом. Тогда как из Фаркаша ту же самую информацию пришлось бы долго и старательно вытрясать. Если бы, для начала, кто-нибудь додумался до того, что у него подобная информация есть: он восхитительно умел изображать дубоголового законника, который считает, что все сверхъестественные явления ограничиваются тем, что мерещится ему по пятницам и праздникам с перепою и, таким образом, в действительности не существуют.

Итак, в задачи Надзора входило, по возможности, не рассказать никому ничего, даже если это создаст угрозу для жизни кого-либо из причастных к делу, поскольку ради соблюдения Пакта некоторыми издержками всегда можно пренебречь. В задачи же Кайлена входило рассказать своим клиентам все необходимое для сохранения их здоровья и прочего благополучия, включая душевное, поскольку считать собственных клиентов за издержки было бы довольно странно. Именно это противоречие, разумеется, и угнетало Мариуса, который был готов почти к любым неприятностям и передрягам, но только не к вероятному конфликту с Надзором. Кайлен же полагал, что, покуда он соблюдает Пакт, во всем остальном он волен делать что угодно, а Надзор со своими гипотетическими претензиями перетопчется. И неизменно оказывался прав: Надзор, не находя, что ему предъявить, перетаптывался всякий раз.

А Мариус всякий раз причитал, что Кайлен ходит по краю пропасти и рано или поздно окажется в сомнительной ситуации, в которой ему предъявят обвинение в нарушении Пакта. На что Кайлен неизменно во всех подробностях рассказывал на липовском, в каких именно непристойных местах и позах он видел и сам Пакт, и Надзор, и всех их родственников до седьмого колена, или, как часто говорили липовцы, «по списку». Заканчивал свою пламенную речь он на том, что, разумеется, Пакт, как и любой другой заключенный им договор, он будет свято соблюдать. И Надзор знает об этом получше многих, но, к большому сожалению, страдает свойственной всему народу холмов предвзятостью к его, Кайлена, трем четвертям человеческой крови. Но это не его, Кайлена, проблема, в пичку материну.

На этой высокой ноте разговор обычно и заканчивался, ввиду его дальнейшей бесперспективности. А договоры Кайлен, что бы там ни думали о нем чудесные господа и о чем бы там ни беспокоился Мариус, действительно соблюдал свято. Любые. Так что, помимо Пакта, он соблюдал еще и договор со своими клиентами. В данном случае – с профессором Лукачем, возглавляющим медицинскую кафедру Академии. На соблюдение договора с ним Кайлен полностью согласился около двух часов назад, когда написал ему, что берется за дело. Оставалось только скрепить все рукопожатием. Каким угодно, приветственное для этого вполне годилось, тем более что вышло оно весьма искренним и душевным: профессор Лукач долго взволнованно тряс его за руку, рассказывая, как он рад, что господин Неманич все-таки решил взяться за это дело. Похоже, пожар произвел на него неизгладимое впечатление, как и на его помощника, начинающего медикуса Франца, который сегодня имел довольно блеклый и поникший вид.

– Был ошеломлен, прочитав в сегодняшней утренней газете новости о пожаре, – ни капли не соврал Кайлен. Он был действительно ошеломлен тем, с каким трагическим надрывом можно подать новость о сгоревших двух столах, четырех стульях и одном книжном шкафе. Однако профессор и Франц, безусловно, решат, что он о пожаре только с утра из газеты узнал, что ему и требуется.

– Это ужасно! – не стал скрывать своих чувств профессор. И я более чем уверен, что дело… все в том же самом. Сперва книги падают с полок, потом двери, потом… это! Что же дальше?!

– Смею надеяться, ничего, – невозмутимо ответил Кайлен, – благодаря тому, что мы разберемся с этим в ближайшее время. К тому же я дам вам ряд рекомендаций, которые позволят вам обезопасить и себя, и здание Академии – как временные меры, разумеется. Наша задача – полностью избавиться от проблемы.

– Благодарю вас, господин Неманич! Даже не знаю, что бы мы без вас делали…

– Вы приготовили план здания, как я просил? – деловито поинтересовался Кайлен, дабы пресечь в зародыше очередной виток тряски рук и заверений в безмерном уважении.

– Да-да, конечно же, да, господин Неманич, – тут же засуетился Франц и, чуть не сшибив по пути пару ценных и хрупких предметов, погарцевал к кофейному столику, чтобы разложить на нем свернутый в трубочку план, стоявший у книжного шкафа.

Кайлен, позаимствовав с профессорского стола химический карандаш, склонился над планом и попросил:

– Покажите мне, где именно случались предыдущие странности, и где этой ночью начался пожар.

Профессор Лукач последовательно ткнул пальцем в несколько помещений второго и третьего этажа, и Кайлен так же последовательно поставил в этих местах карандашом жирные крестики, а крестик в сгоревшей комнате еще и обвел в кружочек.

– Это точно все?.. – на всякий случай уточнил он.

– М-м-м… есть еще пара сомнительных сообщений, от студентки и от одного из преподавателей. Я не знаю, имеют ли они отношение…

– Разберемся, – сухо ответил Кайлен. – Где?..

– Вот тут и здесь, – снова показал профессор.

Эти места Кайлен отметил знаками вопроса – и тут же пришел к выводу, что по меньшей мере одно из двух сомнительных утверждений следует считать истинным и имеющим самое прямое отношение к их делу. Однако в размещении крестиков и вопросительных знаков все же прослеживалась некоторая странность: беспокойный дух будто метался между двумя точками… Он последовательно перенес крестики третьего этажа на второй, где случился пожар, сопоставив на плане соответствующие точки – и картина стала видна еще более явственно.

– Что здесь, на втором этаже? – спросил Кайлен, указав на комнату, окруженную крестиками с трех сторон.

– П-прозекторская и м-морг, – неожиданно начав заикаться, сообщил Франц.

– А вот тут?.. – Кайлен ткнул пальцем в другое помещение, обрамленное крестиками и знаком вопроса.

– Здесь мы храним препараты… органы, части тел и тканей, – ответил профессор.

– Понятно, – кивнул Кайлен. – Мне понадобится пустая прозекторская в ближайшие полтора часа. Чтобы туда никто не заходил и даже не пытался. Если понадобится, поставьте у дверей охрану… какая там у вас в Академии есть.

– Я м-могу… сторожа попросить?.. – предложил Франц.

– Сторожа так сторожа, – согласился Кайлен. Он бы предпочел капитана Фаркаша, но тот, как на зло, задерживался и до Академии еще не добежал… Либо заплутал где-то в ее коридорах и пока не успел дойти до профессора Лукача. Так что следовало пользоваться тем, что есть. Этот сторож, в конце концов, заметил ночью пожар немногим позже Кайлена, должен быть вполне дельным малым. – А вы пока разузнайте, чье тело сейчас большей своей частью лежит в морге вот здесь, а меньшей – плавает в банке вот тут.

– Это ч-что, п-призрак?.. – пробормотал Франц, озвучив наконец-то вслух причину своего испуганного заикания.

– Да у нас тут по десятку покойников бывает! И ни с одним ничего подобного не случалось! – с неожиданным возмущением воскликнул профессор Лукач.

– А с этим – случилось. И я как раз собираюсь пойти в прозекторскую и выяснить, почему именно с ним произошло подобное, – отрезал Кайлен. Это снова была чистая правда, но не вся. Почему некоторые из покойников превращаются в беспокойников того или иного рода, а другие – не превращаются, он знал прекрасно. А количество переполоха и погрома, которые учинил этот конкретный, сводило версии всего до пары возможных. И обе эти версии были подпактными сведениями, разглашать которые Кайлен не мог. Но все же он и правда должен был определить, какой из двух вариантов верен, посему – не соврал ни капли.