Текст книги "Если красть, то миллион"

Автор книги: Елена Арсеньева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

Семен выудил из глубины шкафа какую-то бутылку без этикетки, подошел к Лиде, наклонился и прижал край бутылки к ее губам:

– Ну! Быстро глотай! Да не дергайся, не дергайся! – Сильная рука сжала ей горло. – Пей, а то зубы вышибу!

Лида невольно разомкнула губы, сделала крошечный глоток, но Семен давил и давил, она глотала снова и снова…

– Осторожней, не облей ее, – заботливо посоветовала Лада Мансуровна. – Все должно быть аккуратненько. Хватит переводить добро, – наконец приказала она, и Семен послушно отстранился.

Лида утерла губы ладонью, чувствуя, как жжет горло и начинает медленно кружиться голова.

Сколько в нее влили? Почти стакан… и ведь это самогонка, она сразу узнала сивушный привкус. Разбавленная градусов до сорока, но тоже ничего себе!

На пустой-то желудок… Долго не продержаться, пожалуй. Хоть бы узнать, чего этим двоим от нее надо!

– Вот таким путем, – удовлетворенно сказала Лада Мансуровна. – Теперь слушай. Есть два варианта. Первый: сейчас Семен срывает со стены парочку эстампов, разбивает графин, вообще учиняет художественный беспорядок, а я вызываю милицию и заявляю, что моя сотрудница Литвинова Лидия Дмитриевна ворвалась сюда пьяная вдрабадан и устроила дебош. Перед этим я разорву свой костюм, а Сема вмажет мне две легонькие пощечины. И засвидетельствует, что ты набросилась на меня с кулаками, и если бы не он… Мы тебя посадим, Лидуся, посадим! Причем с большим удовольствием! – Она хрипло хохотнула. – И сама посуди, кто в этом случае будет тебя слушать? Кто поверит хоть одному твоему слову?

– А костюмчика своего вам не жалко? – с трудом выдавила Лида трясущимися губами.

– Представь себе, нет! – с видимым удовольствием отозвалась Лада Мансуровна. – Нарочно сегодня именно этот надела – который, как ты образно выразилась, идет мне, как корове седло! – И, увидав, как взлетели брови Лиды, зло усмехнулась:

– Ну конечно, я понимаю, ты не рассчитывала, что я это услышу.

А я вот услышала!

– Господи, – тихо, как бы про себя, сказала Лида, – какое мещанство.

Какая все это чушь! Зачем, ну зачем…

– Это я тебя должна спросить, зачем! – взвизгнула Лада Мансуровна. – Какого рожна тебе надо? Кто тебе и сколько заплатил? Да неужели я платила меньше? Вот уж вроде бы никогда не жлобилась… А тут какой-то пшик, одна выдача – и все, ты на себе можешь поставить большой и черный крест. Ты хоть понимаешь, что начисто обрубила сук, на котором сидела? Тебе ведь больше никто и никогда не даст никакой работы! У каждого есть какие-то свои тихие дела-делишки, а тебе больше верить нельзя. Один раз продала – и снова продашь!

Но со мной этот номер больше не пройдет, не надейся. И не надейся подзаработать в других газетах. Сейчас ты позвонишь этому своему поганцу и велишь привезти негативы и оставшиеся фотки, поняла?

– Нет, – спокойно сказала Лида. – Не поняла, кому я должна позвонить и что попросить.

Мгновение Лада Мансуровна смотрела на нее, дрожа от злости тугими щеками, потом выдавила улыбочку:

– Дитя мое, никогда не предполагала, что ты извращенка. Строила из себя настоящую леди, а оказывается, у тебя такие же гнусные вкусы, как у наших теток? Тех хлебом не корми – дай пообнажаться перед… сама знаешь, перед кем, а тебе, значит, нравится, когда тебя бьют? Семен!

Семен приоткрыл дверь в коридор, высунулся и окликнул:

– Булка!

Через мгновение на пороге вырос тот самый жуткий парень с переломанным носом и остановившимся взглядом.

– Кого? – спросил он негнущимся голосом. Семен кивнул на Лиду.

– Только осторожно, – заботливо сказала Лада Мансуровна. – Нам ее еще в милицию сдавать, так что без крови, понял?

Булка с безразличным видом шагнул вперед…

– Погодите! – Лида выставила руки. – Я согласна. Я позвоню.

Булка с тем же выражением сделал шаг назад.

– Звони! – Лада Мансуровна подала мобильный телефон.

Лида медленно нажимала на кнопки.

– Какого чер… – начал было Семен, внимательно следивший за ее пальцами, но тотчас осекся.

– «Скорая» слушает! – отчетливо послышался мужской голос.

– Здравствуйте, – сказала Лида. – Пожалуйста, позовите Андрея Струмилина.

– Минуточку. – И уже слабее донеслось:

– Струмилин где? Его к телефону.

Андрюха, на провод!

– Вот это да! – изумленно сказал Семен. – Выходит, он, мудак поганый, рядом с нами был, сам в руки лез? Ты слышишь, Булка?! Ловко он нам глаза отвел!

Булка растерянно хлопнул большими карими глазами, к ним замечательно подходило определение «воловьи»:

– Этот… с чемоданчиком, что ли? И захлопнул рот, повинуясь грозному жесту Семена: в трубке раздался голос:

– Слушаю. Я слушаю, алло? Лида резко вздохнула.

– Андрей? Это… я. Ты меня узнал?

– Да.

– Это Лида, – все же решила уточнить она, и Струмилин нетерпеливо отозвался:

– Я понял, понял! Что-то случилось?

– Да. Мне нужно, чтобы ты как можно скорее, немедленно приехал в клуб «Ла ви он роз» – это на Алексеевской, как раз напротив рынка, – и привез… – Лида нервно сглотнула:

– Привез те фотографии, помнишь? С негром…

– Чт-то? – тихо, с запинкой спросил Струмилин. – С негром?

– Скажи ему про негативы, про негативы! – сунулась к трубке Лада Мансуровна, но Лида уже нажала на сброс.

– Про негативы! – закричал и Семен, и Лида угрюмо кивнула:

– Да вы что, не знаете? «Негры» – это и есть негативы, еще со времен черно-белой фотографии осталось такое название.

– Так что? Приедет он? – нервно комкала свои смуглые, с отличным маникюром пальцы Лада Мансуровна.

Лида как загипнотизированная ловила взглядом блеск ее колец:

– Не знаю…

Ну в самом деле, откуда ей знать! Она могла только надеяться… но даже на это уже не осталось сил. Как-то вдруг, волной, нахлынула страшная слабость, в висках забили молоточки, голова закружилась. Она никогда не пила столько, стакан самогонки и мужика поздоровее с ног собьет, а она ведь и так еле держалась. Мелькнуло сожаление: вот сейчас уснет прямо в кресле – и не узнает, примчится ли ей на выручку странный парень с прищуренными серыми глазами и русыми волосами, так смешно, по-мальчишески взъерошенными над лбом.

– Не спи, замерзнешь! – донесся до нее злой голос Лады Мансуровны, и в следующее мгновение Булка выдернул Лиду из кресла. – Хочу тебе кое-что показать.

Ее выволокли в коридор, но тут же пришлось прижаться к стене: мимо проехала каталка, на которую горой были навалены неодетые манекены, вповалку – мужского и женского рода. Лиду замутило: все это почему-то напомнило ей морг.

Как будто трупы развозят после какой-то страшной аварии.

Внезапно из глубины тел послышался глубочайший вздох, словно один из трупов внезапно очнулся от летаргического сна. Лида невольно вскрикнула, однако ничего страшного не произошло: просто один манекен, оказавшийся резиновым, вдруг лопнул и из него с шумом начал выходить воздух.

– Выкинь этого придурка! – рявкнула Лада Мансуровна, уничтожая взглядом работягу, везущего каталку. Тот кивнул и проворно свернул за угол коридора.

А Лиду протащили несколько шагов вниз по ступенькам, и Лада Мансуровна резко распахнула какую-то дверь:

– Полюбуйся!

Запах краски, от чего Лиду мутило, стал сильнее. Широко открытыми глазами она вглядывалась в просторное помещение с небольшим возвышением вроде сцены.

Здесь работали несколько человек. Кто-то поспешно сдирал со стен полосы черных, с золотой искрой, дорогих обоев, кто-то соскребал мастерком остатки бумаги, выравнивая стену, кто-то размешивал в деревянном ящичке бетон, кто-то работал кистью.

– Ну как? – злорадно спросила Лада Мансуровна, приближая лицо к Лидиному лицу. – Не было ничего, нет и не будет! Лопнуло все, поняла? Пшик – и сдулось, как тот манекен! Впечатляет?

Та только пожала плечами.

Неизвестно почему, это страшно разозлило Ладу Мансуровну. Не совладав с собой, она коротко взвизгнула – и наотмашь ударила Лиду по лицу.

Как нарочно, Булка, помогавший ей удержаться на ногах, разжал руки именно в эту минуту. Девушка рухнула на пол и осталась лежать недвижимо.

Семен с обеспокоенным видом нагнулся над ней, но тотчас кивнул:

– Ничего страшного. Дрыхнет!

– Ну и пусть валяется. – Лада Мансуровна окинула пренебрежительным взглядом голубой костюм, на который оседала серая цементная пыль. – По-моему, ей надо отдохнуть!

Теперь, справившись с Иркой, нужно привести в чувство Диму – и это, понимала Аня, будет посложнее. Но на подготовку имелось две недели. Две недели – чтобы обдумать ситуацию, выработать и тактику, и стратегию, и все прочее, что полагается в таких случаях!

И вот настал день его возвращения. «Метеор» из Николаевска прибывал в восемь вечера, и Аня заранее уговорила Нонну сводить Ирку сегодня в кино, вернее, свозить – аж в Южный микрорайон. В тамошнем кинотеатре как раз показывали «И дождь смывает все следы» – любимый Иркин фильм. Чушь чушайшая, но эта барачная девица обожала смотреть на заграничные роскошные интерьеры.

Вернуться Нонна с их подопечной должны только около десяти. И это хорошо. Ане не хотелось рисковать: вдруг Дима, ошалев от любви, сразу побежит проведывать Ирину. А так понюхает пробой – и воротится домой.

Конечно, она могла бы встретить его на пристани и за ручку приволочь в супружескую постель. Однако это шло вразрез с ее генеральным планом, поэтому Аня заставила себя остаться дома, считая минуты и уповая лишь на то, что Дима, который, как многие невзрачные люди, весьма франтоватый, не позволит себе появиться перед Ириной в старенькой энцефалитке, несвежей рубашке и потертых брюках, заправленных в кирзачи, а потому для начала завалится домой. Он и завалился – чтобы обнаружить жену в постели, но не призывно раскинувшуюся, а бледную и слабую. Запах валерьянки, стоявший в комнате, мог бы свести с ума всех окрестных котов, и Дима, конечно, испугался.

– Что случилось, Анечка? – закричал он, елозя ногой об ногу и пытаясь скинуть кирзачи.

Аня залилась слезами. Ей никогда не стоило труда заплакать, ну а теперь, когда нервы сделались как истертые веревки, слезы вообще лились рекой.

Дима кинулся ее успокаивать. Способ успокоения был отработан всей их долголетней семейной жизнью, очень приятный способ, и Аня не стала от него отказываться, тем более что запах дыма, костра, тайги всегда чрезвычайно возбуждал ее. Ну а Дима две недели предавался вынужденному воздержанию, и совершенно неважно, чей образ маячил перед его зажмуренными глазами, пока он исступленно любился с родной женой.

В конце концов, утомленно прильнув щекой к груди мужа, Анечка шепотом открыла ему постыдную причину своего недомогания и слез.

Оказывается, Ирина сразу после отъезда Димы закатила Ане страшную сцену. Она, дескать, все обдумала – и решила расторгнуть их договор.

– То есть? – спросил Дима мгновенно охрипшим голосом, и рука его, обнимавшая Анино голое плечо, дрогнула.

Да вот так. Решила – и все… Ирина довольно натерпелась в жизни от распутных мужчин; Ее погубитель, муж директрисиной замши, тоже поначалу вел себя тихо и скромно, совсем как Дмитрий Иванович, но как бы невзначай прижимался к ней до тех пор, пока дело не кончилось тем, чем оно кончилось. С этих пор Ира возненавидела женатых мужиков, которые лезут к беззащитным девчонкам, даже не стесняясь присутствия законной супруги. Она сначала ничего такого не замечала, но потом заметила – и пришла в ужас. Нарочно устроила Дмитрию Ивановичу проверку, инсценировав обморок, и поняла, что самые страшные ее подозрения оказались верны… Словом, она все обдумала – и решила расстаться с Литвиновыми. Или поищет других бездетных людей, или вообще оставит ребенка себе. Ну и пусть растет без отца – зато с родной матерью. Это всяко лучше, чем с матерью приемной – и тоже без отца!

– Что она имеет в виду? – выхрипел Дима.

– Что ты меня скоро бросишь, – жалким шепотом ответила Аня. – Она уверена: ты вот-вот сделаешь ей предложение, но такой безответственный блядун – извини, это не мои слова, это ее слова! – ей и даром не нужен.

Звень-звень! – прокатился по комнате отчетливый звон. Это Дима, нервно вскочив, сшиб с тумбочки стакан с водой и еще пару каких-то лекарственных склянок. На самом же деле Аня не сомневалась, что слышит звон его разбившегося сердца…

Да, ее муж был восходящей звездой ихтиологии. Да, он мог создать такие оборонные проекты, на которые обзавидовались бы проклятые империалисты.

Умнейший человек! Но при всем при том он был беспомощен в быту, чрезвычайно прост и доверчив, а жене своей верил куда больше, чем самому себе. На это Аня и сделала ставку, чтобы выиграть.

С этих пор дело пошло как по маслу. Аня получила миллион клятв мужа, что Ирине все примерещилось, и взялась «уговорить» ее не расставаться с Литвиновыми. Уговорила, конечно, «с огромным трудом», о чем и доложила Диме.

Ире же она сообщила, что «с огромным трудом уговорила» Дмитрия Ивановича.

Решили, что отныне с Ириной станет гулять только Аня. У верной Нонны, к счастью, был отпуск, и она стерегла каждый шаг постоялицы, как настоящий Цербер, даже телефон перенесла к себе в комнату, чтобы не подпускать к нему Ирку, коварства которой Аня все-таки побаивалась. И вообще рисковала она, конечно, ужасно…

Но все обошлось, и лето миновало, и вот уже на дворе сентябрь. Подошли к концу эти мучительные, напряженные месяцы ожидания: Ирине настало время рожать!

Вернувшись на «Скорую», Струмилин отказался от чая, который дружно пили на втором этаже две свободные бригады, и поскребся в кабинет к начальнику. Там было пусто. Струмилин пожал плечами – мол, хотел соблюсти приличия, но не дают!

– и самовольно подошел к телефону.

– Ма? Привет.

– Ну, привет, – отозвалась та нетерпеливо. – Что случилось?

– Откуда ты знаешь?

– О господи! Ты ж никогда домой не звонишь в рабочее время! Позвонил – значит, какой-то пожар, да?

– Пожар, – согласился Струмилин. – Тебе что-нибудь говорит такое название: «Ла ви он роз»?

– Здрасьте! – засмеялась его мама. – Ты это серьезно?

– А что такое?

– По-моему, сегодня это название ничего не говорит только тебе – одному тебе во всем городе!

– Это еще почему?

– Да потому что в «Ведомостях» про эту «Ла ви» та-ко-ое сегодня написано! Хотя ты ведь у меня живешь по правилу: «И не читайте до обеда советских газет».

– Российских. И не только до обеда. Ладно, что там такое написано?

– Ну, оказалось, что в этом весьма респектабельном и дорогом клубе, куда ходят только самые-пересамые состоятельные дамочки… А тебе зачем знать?

– вдруг прервала себя Майя Ивановна.

Струмилин завел глаза. Его мама всегда считала, что если бы она взялась написать, к примеру, детектив, то сама Агата Кристи зарыдала бы на том свете, не говоря уже обо всей этой нынешней дамской шушере. Но писать детектив она так и не собралась, зато любила, вот как сейчас, прервать разговор в самом важном месте и таинственно спросить: «А что такое?»

– Давай без интриганства, а? – измученным голосом попросил Андрей. – У меня сегодня был случай едва ли не с летальным исходом, понимаешь? И завязано все на это самое «Ла ви он роз». Что уж там такое произошло, что могло довести женщину до самых крайних мер?

– Да ты что? – ахнула мама. – Уж не Оксана ли Порываева? Они, конечно, никого не назвали открытым текстом, но намеков столько, что даже идиот догадался бы.

– Слушай, – злясь на свой длинный язык, сердито сказал Струмилин, – я тоже не называл никаких имен – ни открытым текстом, ни закрытым. Заметила? Не называй и ты. Людям и так, знаешь ли…

– Хорошо. Тебе заметочку прочитать?

– Прочитай, только быстро.

– Да она малюсенькая. Там вся суть в фотографии. Изображена голая бабенка, довольно невзрачненькая вся из себя, правда, лицо у нее запечатано такой черной полосочкой. Она как бы танцует, размахивая своими трусиками. И заметочка под названием: «Все леди делают это?» С вопросительным знаком. Теперь цитаты:

"Дороженный и престижный курятник для богатеньких дамочек с претенциозным названъицем «Ла ви он роз» являет собой типичное смешение французского с нижегородским. Прямо по классику. На потеху просвещенным лицам, иноземное название нацарапано русскими буквами. Впрочем, особы, открывающие ногой двери сего заведеньица, и сами лишь недавно выбились в настоящие леди – ну и теперь спешат оторваться как подобает, на всю катушку. Клуб предоставляет целую кучу развлечений: массаж всех частей тела, в том числе и морды лица, маникюры-педикюры, электроподтяжки и прочие радости для увядающих красоток.

Есть здесь и маленькое уютное кафе, цены в котором не могли бы присниться какой-нибудь Марье Ивановне Петровой даже в страшном сне. Трудятся на клиенток визажисты, модельеры, есть бассейн – да проще сказать, чего здесь нет, чем назвать все имеющие место быть блага мира для новой элиты.

Работает также психолог. Его обязанности исполняет известная бизнес-вумен Лада Цимбал, она не является владелицей «Ла ви». Психологической разгрузке клиенток Лада Мансуровна придает огромное значение. Ну да, они же приходят в клуб от станка, с полей и ферм, они заняты беготней по магазинам в поисках дешевых продуктов, ломают голову, как прожить от зарплаты до зарплаты… По сведениям, полученным от надежного источника, самым лучшим способом снять стресс в «Ла ви он роз» считается снять с себя всю одежку, вплоть до исподнего, вообразив себя при этом низкопробной стриптизеркой. В клубе имеется так называемый «черный зал» (не путать с черным налом, хотя и этого добра там, конечно, хватает!), в котором жены самых именитых людей нашего города стаскивают с себя платьишки и трусишки перед…

Вот это самый интересный вопрос, господа. По сведениям, полученным из того же источника, дамам не приходится напрягать свое воображение, представляя толпу распаленных мужиков, жадно взирающих на их престарелые прелести. Мужики в «черный зал» и впрямь попадают, причем некоторые из них ничем не отличаются по цвету от самого зала – ну, черные они, негритосы, стало быть! – и чем там кончаются стриптизерские забавы, ведомо только самим дамам и их зрителям.

Говорят, есть мужчины, которые страдают геронтофилией… На мой взгляд, это разновидность некрофилии, а впрочем, на вкус и цвет товарища нет!

На снимке вы можете видеть одну из тех веселеньких особ, которым заведение г-жи Цимбал помогает избавляться от избытков одежды и приличий.

Пожалеем одурелую дамочку, не станем называть ни ее имени, ни имени ее супруга, который, между прочим, прославился открытием целой сети так называемых «дешевых магазинов» для ветеранов и пенсионеров, избежав таким образом уплаты грандиозной суммы налогов… Что же касается пресловутой дешевизны, то цены в этих лавочках скоро догонят и перегонят «Европу», это самый дорогой магазин нашего города.

Уважаемые пенсионеры! Помните, что, покупая продукты в ветеранских магазинах, вы оплачиваете стриптиз богатеньких дамочек в «Ла ей он роз»!" И подпись:

«Ал. Фавитов».

Майя Ивановна умолкла.

Струмилин тоже на какое-то время онемел.

– Ну как? – спросила мама с такой интонацией, словно ей сводила челюсти оскомина. – Даже зубы почистить захотелось. А тебе не захотелось вымыть уши?

– Есть такое дело, – согласился Струмилин. – Гадость какая… Порываев вполне может подать в суд на «Ведомости», ты не думаешь?

– Так ведь они начнут защищаться, – задумчиво протянула мама. – И предъявят фото, где и впрямь изображена Оксана. Без всяких черненьких полосочек на лице. И вдруг у них есть подобные фотки других значительных особ? Известно ведь, кто туда ходит: Бусыгина, Шестакова и прочие самые-самые элитарные балбески. Это ж такой хипеж поднимется! Нет, думаю, Порываев и другие предпочтут откупиться от «Ведомостей». Найти тот самый их источник, выкупить негативы и все копии. Думаю, «Ла ви он роз» теперь обречен. Только больная зайдет туда даже просто маникюр сделать! К тому же среди его клиенток была Лола Самойлова, а Самойлов знаешь кто? Глава налоговой полиции! Уж он-то за честь супруги так тряханет мадам Цимбал вместе с ее «черным залом» и черным налом, что мало не покажется!

– Ты чего такая кровожадная? – удивился Струмилин. – Ишь, распыхтелась!

– А это во мне классовое чувство взыграло! – захохотала мама. – Дедушка ведь священник был, да? Небось ему не раз приходилось побивать каменьями всяческих блудниц. Ну вот и я расхохоталась.

– Струмилин, к телефону! – закаркало за спиной из селектора, и тотчас донеслось из коридора громогласное палкинское:

– Анрю-юха-а! На провод!

Торопливо простившись с мамой, Струмилин выскочил из кабинета начальника, слетел по лестнице, ворвался в дежурку, сам не понимая, почему спешит, почему вдруг так заколотилось сердце:

– Слушаю. Я слушаю, алло? Послышался глубокий вздох.

– Андрей? Это… я. Ты меня узнал?

. – Да.

Святая правда. Еще когда бежал в дежурку, уже знал, кто это звонит.

– Это Лида, – все же решила уточнить она, и Струмилин нетерпеливо отозвался:

– Я понял, понял! Что-то случилось?

– Да. Мне нужно, чтобы ты как можно скорее, немедленно приехал в клуб «Ла ви он роз» – это на Алексеевской, как раз напротив рынка, – и привез… – Лида нервно сглотнула:

– И привез те фотографии, помнишь? С негром…

– Чт-то? – тихо, с запинкой спросил Струмилин. – С негром?

– Скажи ему про негативы, про негативы! – донесся взвинченный женский голос, и тотчас раздались гудки.

– Алло? – зачем-то сказал Струмилин, а потом не глядя бросил трубку на рычаг и вышел из дежурки.

Постоял минуту на крыльце, задумчиво глядя, как играет под ветром узорчатая тень кленовых листьев на белой крыше «Токсикологии». Витек читал в кабине какую-то рассыпающуюся на страницы книжонку. Валюха пыталась накраситься перед боковым зеркалом «Фольксвагена».

– Поехали, ребята, – сказал Струмилин, заскакивая в кабину.

– А вроде бы молчал «Курьер»? – удивился Виктор, терзая рычажки радиоустановки.

– Да это не вызов, а так, два шага, – уклончиво ответил Струмилин, но Валюха смотрела на него так, словно рентген делала:

– Неужели опять пищевое отравление на Ковалихе?

Вот же зараза, все насквозь видит!

Ну что ж, тем лучше. Ничего не нужно объяснять.

– Не на Ковалихе, а на Алексеевской. Напротив пищевого рынка, в клубе «Ла ви он роз».

Фельдшерица громко присвистнула, а шофер значительно хохотнул.

– Валюха, желаешь поближе познакомиться с тем… Тут Струмилин на миг запнулся, потому что хотел сказать «с тем дебилом», но пожалел Валюхины чувства:

– ..с тем здоровецким парнем из «Шевроле»? Да, она все поняла с полуслова:

– А что, есть шанс?

– Не только шанс, но и приказ.

– Рады стараться, ваше благородие! – хохотнула разбитная деваха. – А какова степень близости?

– На твое усмотрение. Главное, чтобы он на четверть часа был накрепко выведен из игры. Глух, и нем, и недоступен. Но как только я тебя позову, все бросай и заскакивай в машину, поняла?

– Яволь! – Валюха лихорадочно потерла руки. – А ты, часом, не знаешь, Струмилин, этот мальчик женат?

– Так ты сама и спроси! Витек… – Андрей повернулся к шоферу. – У тебя часы есть?

– А то!

– Хорошо. Значит, так: Валюха отвлекает красавца, я захожу в клуб. Ты ждешь пятнадцать минут, и если меня нет, вызываешь подкрепление. Милицию, «Скорую», пожарную, дежурную МЧС – на твое усмотрение, понял? И идешь с ними нас отбивать.

– Обижаешь, начальник! – ухмыльнулся Витек, ныряя рукой под сиденье. – Видишь? Да я тебя одной этой монтировочкой отобью, никакая МЧС не понадобится!

– Вот уж нет, ты нам потом понадобишься живой и здоровый – ноги оттуда делать. Короче, подчиняйся приказу.

– Да пожалуйста… – Витек сунул монтировку обратно. – Приехали. Вон твоя Алексеевская.

– Готовность номер один. Валюха, в атаку! С этими словами Струмилин выскочил из машины и вдавил палец в кнопку звонка рядом с черно-золотой вывеской. Подоспевшая Валюха бесцеремонно отодвинула его себе за спину и расстегнула пуговку на груди.

Дверь открылась. На пороге, поигрывая бицепсами, стоял «олигофрен».

– «Скорую» вызывали? – поигрывая улыбочкой, спросила Валюха, расстегивая еще одну пуговку и шагая, к охраннику так напористо, что тот вынужден был попятиться в коридор.

Струмилин прошмыгнул в образовавшееся пространство, споткнулся на ступеньке лестницы, начинавшейся чуть ли не от порога, сморщился от резкого запаха краски и, оглянувшись, с изумлением убедился, что ни Валюхи, ни бывшего боксера в коридоре уже нет.

Фантастика какая-то!

Впрочем, он тут же забыл о них, когда из-за лестницы вывернулся невзрачный человечек со скучным лицом бухгалтера, а следом – мужиковатая особа в брючном костюме, стриженная в стиле «Я только что после тифа».

– Ага, явился! – протянул бухгалтер. – Надо же, и в самом деле он, собственной персоной. Андрей Струмилин, так я понимаю? Странно… почему-то я думал, что ваше имя Борис. Или это какой-то код?

– Погоди, не тарахти, Семен, – остановила его мужиковатая дама – очевидно, это и была упомянутая в газете Лада Мансуровна. – Пройдите сюда, прошу вас.

– Струмилин проследовал за ней в небольшой кабинетик под лестницей – и невольно присвистнул при виде царившего там разгрома.

«Уж не Миша ли Порываев заглянул сюда выяснить отношения?» – мелькнула мысль.

– Здорово, правда? – с явным удовольствием осведомилась Лада Мансуровна. – Что и говорить, ваша Лидочка буйна во хмелю! Вообразите, ворвалась сюда пьяная в дымину, а может, накурившаяся, начала все ломать-крушить…

Лада Мансуровна вдруг осеклась, вскинула брови. Андрей обернулся – и успел поймать досадливую гримасу на лице Семена. Он тыкал пальцем в наручные часы и пытался остановить свою разболтавшуюся работодательницу.

– Вот именно, – кивнул Струмилин. – Мы расстались с Лидой минут тридцать назад, и она была трезва как стеклышко. А уж ни о каком обкурении и речи быть не могло. Напиться где-то, опьянеть, приехать сюда, устроить такой яростный дебош – на это нужно побольше времени! Не проходит вариант, Лада Мансуровна. Давайте перейдем сразу к делу.

– К делу! – вспыхнула Лада Мансуровна. – Деловые какие пошли нынче вымогатели! Лидке не удалось меня до капли выдоить, так ударилась во все тяжкие? Вы тоже станете теперь условия выставлять? А ведь я не врала насчет пьяненькой Лидочки. Она и сейчас спит, источая пары алкоголя. И если вызвать милицию… Но ладно, к делу – так к делу.

И она резко протянула руку ладонью вверх:

– Давайте!

– Уточните, что именно, – сказал Струмилин, опуская руку в карман.

– Что? Вам же ясно сказали. Снимки и эти, как их, негры. Негативы!

– Ну да, – кивнул Андрей. – Только… только дело в том, что ничего этого у меня нет. Да, честно сказать, и не было.

И тотчас кто-то сзади кошкой прыгнул к нему на плечи, повис, захватывая горло локтем и давя на хрип.

"Кто такой этот Аверьянов? – не переставая думал Джейсон. – Сосед?

Брат? Кузен?.. Друг?"

Он и сам не понимал, с чего его заклинило на этой мысли. Почему-то образ загадочного человека, подписавшего телеграмму о Сониной смерти, беспрестанно витал в сознании. Наверное, у нее были мать, отец, родственники, подруги – почему вдруг возник какой-то Аверьянов?

Потом Джейсон понял: он просто ревновал к этому человеку. Уж конечно, Аверьянов близкий Соне человек, если она именно ему доверила тайну своего несостоявшегося брака, просила известить Джейсона в случае беды. Наверное, она знала, что умрет… и получается, думала перед смертью о своем далеком поклоннике? Может быть, страдала от того, что рухнули надежды на счастливую, богатую жизнь в безмятежной Австралии?

До чего жаль эту бедную русскую девочку, которую обманула жизнь, просто смертельно жаль! Не раз и не два на глаза Джейсона наворачивались слезы. «Ну, не судьба!» – пытался утешить он себя. Однако фаталистское смирение никак не помогало, и дни его, и ночи в больничной палате, с нелепо задранной к потолку загипсованной ногой, были полны глубокого уныния.

Ужасно удручало то, что ему не суждено оказалось стать обладателем той особенной красоты, какой поразила его Соня. Наконец-то удалось понять, в чем ее сила, почему она произвела такое потрясающее впечатление. Эта красота была какой-то безусловной, вневременной, вернее – всевременной. Не просто модное,. пикантное сочетание носика, глазок, губок, а безусловная гармония. Она считалась бы красавицей в XIX, XVIII, XV веках. В XI и X, II и I. А также до нашей эры. В Древней Руси, при дворе всяких Людовиков, в Голливуде… Всегда и везде! Но не в одних лишь чертах дело, а в этом сиянии, какое излучалось взглядом, улыбкой, голосом. Лицо, которое красиво всегда, даже в слезах, даже в гневе и ярости, потому что…

Потому что!

Больше всего Джейсон сейчас жалел, что у него практически ничего не осталось от Сони. Ну, несколько листочков, исписанных неровным почерком. Ну, одно фото. Одна кассета. Каждый кадр этой записи он уже знал наизусть. И, не желая примириться с мыслью о вечной разлуке с пленившим его существом, бессознательно пытался нащупать что-то еще, искал какие-то неведомые пути, чтобы продлить, зафиксировать состояние восторга, овладевшее им при одной только мысли о ней.

Он привык тщательно анализировать свои мысли и чувства. Ну а теперь, когда он лежит недвижимо и делать больше нечего, он только думает и думает о ней. Вскоре он понял, что этот невероятный, щемящий восторг в нем вызывала не только красота Сони, но и мысль, что именно он, Джейсон Полякофф, станет единственным и полновластным обладателем этой красоты. Он вспоминал, что, еще когда жил надеждою на сей романтический брак, ревновал свою полупризрачную невесту к ее прошлому, настоящему и даже будущему. Теперь, оценивая свои эмоции, Джейсон начал понимать магометан – они держат несравненных прелестниц в гаремах, укутывая их паранджой и чадрою, не позволяя взглянуть на них ни одному постороннему оку.

В чувстве собственности и чувстве любви (а что такое любовь, как не достигший своего апогея инстинкт собственника, жажда безраздельного обладания женщиной?) европейца преобладают тщеславие и кичливость. Ему непременно надо, чтобы достоинства его возлюбленной были оценены посторонними людьми. Он выставляет ее напоказ, а потом удивляется, что красотка, привыкнув к поклонению, начинает крутить юбкой направо и налево. Человек Востока – вот истинный собственник. Ему вполне довольно той гармонии, которая воцаряется в его собственной душе при взгляде на обожаемую женщину. И восторг посторонних способен только оскорбить его, потому что разрушает эту чудную гармонию.

Джейсон вспомнил свою небольшую картинную галерею. В ней были истинные сокровища, доставшиеся от отца и деда. Ни тот, ни другой не жалели денег на картины русских художников. Разумеется, места футуристам или какому-нибудь там поп-арту здесь не было и быть не могло. Отец Джейсона высокомерно изрекал, что футуризм выдумали бездари, не умевшие держать кисть в руке. Они продали душу дьяволу, и дьявол дал им силу искусить малых сих. Что касается абстракционизма, старший Полякофф считал его отвратительным созданием тех, чья религия запрещает изображать человека.