Текст книги "Чаровница для мужа"

Автор книги: Елена Арсеньева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Понятно, – кивнула Александрина, которая, судя по всему, навидалась в этих стенах немало всяческих разборок. – Так в чем дело? Дуэли не было, что ли? В смысле драки?

– Была, – без тени смущения кивнула китаянка.

– Значит, основной факт не искажен? – уточнила Александрина.

– Искажен! – запальчиво воскликнула луноликая.

– Так чем же, чем?! – возопил Венька.

Китаянка повернулась к нему:

– Вы исказили мое имя! Как вы меня назвали?!

Венька сделался цвета ее ногтей, только разве что не сверкал.

– Ага, – пробормотала Александрина. – Чуяло мое сердце, что именно в банане собака и зарыта!

– Да! – воскликнула китаянка. – Что вы написали?! Как вы меня назвали?! Сунь Банан! Что это за имя? Это оскорбление! Какой-то… неприличный сексуальный символ! А я порядочная женщина. Я требую компенсации за моральный ущерб. Банан – не мое имя! Не мое!

– А как же вас зовут? – спросила Александрина самым ласковым на свете тоном, одновременно бросая на Веньку столь свирепый взгляд, что он понял: настала пора писать заявление об увольнении по собственному желанию. И как можно скорей, пока не вышибли по статье.

– Мое имя – Сунь Банань! – громогласно заявила китаянка, и воцарилась тишина, которая длилась долго, долго… до тех пор, пока ее не нарушил сдавленный голос Александрины:

– Да… Ну, если Сунь Банань… Это меняет дело! Но по-прежнему остается без ответа сакраментальный вопрос: куда?!

И вслед за ее словами грянул такой хохот, что главный редактор бесстрашно выглянул из своего кабинета, а Венька с кукишем на затылке понял, что время подачи заявления об увольнении откладывается на неопределенный срок.

А между тем именно в тот момент была убита Людмила Куницына… но об этом никто не знал, да и о ней самой не знал и не ведал никто из присутствующих.

Вернее, почти никто.

За некоторым исключением.

За исключением пособника убийцы.

* * *

С того мгновения, как Евгений Константинович Вторушин обнаружил на зеркальном паркете в своей прихожей черную бандану с белым иероглифом и мокасин сорок последнего размера, он уже не сомневался в том, что именно увидит в комнате и кого именно увидит. Такую каскетку с иероглифом носил новый курьер его фирмы – фамилия его была Семикопный, звали вроде бы Алексеем, но имена, в отличие от фамилий, почему-то всегда вылетали у Вторушина из головы. Обычно бывает наоборот: ведь имя запомнить проще, чем фамилию, – однако вот такое было у Вторушина свойство памяти: легко запоминал самые заковыристые фамилии – запомнил с первого раза и эту. Кроме того, у него была отличная зрительная память, а оттого он запросто выучил некоторые китайские иероглифы. Имея жену-китаянку, волей-неволей приходится часто видеть их в книгах, в газетах, на одежде, в конце концов даже на нижнем белье. Ну и, само собой, на каскетках – такие каскетки с иероглифами были очень модны среди молодежи города Ха, в котором китайцев обитало чуть ли не столько же, сколько русских. Заковыристая комбинация, изображенная на каскетке, валявшейся на сверкающем полу в прихожей, называлась «Удовлетворение», и Вторушин вспомнил, как на днях слышал сплетню: Семикопный славен своими мужскими доблестями, ни одну юбку мимо себя не пропускает, более того – дамы и девицы сами к нему в очередь выстраиваются, потому что он всякую может обиходить и довести до восторженных стонов. Короче, не ведает отказу парень… и такое впечатление, что не встретил он его и в доме Вторушина. Своего босса. Не встретил он отказу у его жены.

Привез ей доверенность для ознакомления – и залез под юбку.

Вторушин глубоко вздохнул. Теперь следовало просто войти в комнату, чтобы проверить свою догадку, но ему было страшно это сделать.

– Вот те на, – пробормотал Слава Славин, вторушинский верный товарищ и друг, которого Евгений Константинович нарочно пригласил с собой: в последнее время у него очень не ладились разговоры с женой наедине, а к Славе она всегда хорошо относилась, может, постесняется при нем ругаться, как базарная торговка… с другой стороны, а кем она была на самом деле, как не базарной торговкой?! – Это что тут такое? Кто-то что-то потерял? Куда он так спешил, что раздевался на ходу? Ой, – спохватился Славин, – что я горожу, извини, Женька.

Вторушин глубоко вздохнул. В каждой шутке есть доля шутки, вот именно. И рванул дверь в комнату…

Ну да, он уже угадал, что увидит. А увидел он первым делом голую, накачанную, мускулистую мужскую задницу. Ну что ж, правду говорят, что Семикопный в любую свободную минуту бегал в тренажерный зал. Вот и накачал мышцы где надо и не надо…

Байкер стоял на корточках и делал резкие движения вверх-вниз. При движении вверх задница вскидывалась, и Вторушин видел напряженные, словно бы в кулаки стиснутые…

«Муди, – подумал он внезапно. – В старину эти штуки назывались муди. Ага, значит, отсюда и взялось слово «мудак», так, что ли?»

– Мать-мать-перемать… – потрясенно выдохнул выросший рядом Слава Славин. – Черт! Это что за камасутра? Что они делают?!

Вопрос был риторический, но Вторушин вдруг вспомнил старый-престарый анекдот – еще совковых времен, когда секса в стране не было и ничего, ну то есть ничегошеньки делать было нельзя ни с кем, кроме как с зарегистрированным в загсе супругом или супругою. В том анекдоте дядька-свидетель давал показания в суде и описывал виденное: «Иду я, товарищ судья, значит, мимо кустов и вижу:…ся!» – «Что вы такое говорите?! – ужаснулся судья. – Извольте уважать советский суд! Не смейте употреблять неприличные выражения. Нужно говорить – сношаются». – «Ага, – кивнул свидетель, – вас понял, товарищ судья. Иду, значит, вижу – под кустом двое… это самое… ну, думаю, неужели сношаются?! Подхожу ближе – смотрю, все ж таки…ся!»

Вот именно это самое действо и творилось сейчас перед Вторушиным.

В комнате раздавались страстные женские стоны, и было совершенно ясно, что любовники слишком захвачены процессом, чтобы обратить внимание на такие мелочи, как появление в квартире двух незнакомых мужчин.

Вторушин закусил губу. Он предполагал, что жена ему изменяет, так же, как и он ей, впрочем, и давно с этой мыслью свыкся, но не думал, что зрелище самой измены произведет на него столь сильное впечатление, что будет так больно…

Машинально провел рукой по карманам. Окажись в одном из них сейчас пистолет, точно выхватил бы – и пристрелил обоих! Но пистолета не было, это Вторушин тоже знал совершенно точно. Во внутреннем кармане пиджака он нащупал айфон, выдернул его, нажал на кнопку видеозаписи. Высветился дисплей, камера взяла картинку: теперь задница подскакивала и дрожала на экране мобильника. Вторушин осторожно обошел любовников, пытаясь поймать в объектив их лица. Камера фиксировала биение стройного белокожего юношеского тела и полное, рыхловатое, смуглое женское. Краем глаза Вторушин увидел, что Слава Славин тоже выхватил свой телефон и снимает свалку на полу.

А те ничего не замечали! Ловили себе свой преступный кайф! И только когда Вторушин совсем уж близко подсунулся, Семикопный его увидел. И замер…

– Шеф? – пролепетал он, словно сам себе не веря.

– Ну давай… давай! – простонала женщина, открывая хмельные узкие глаза. Вдруг они расширились изумленно, испуганно… она вскрикнула, словно подстреленная птица, рванулась, но была придавлена к полу сильным мужским телом, а потому выскользнуть не смогла, только смуглыми грудями колыхнула да отвернулась, пытаясь прикрыть лицо. Но было поздно, поздно…

– Вставайте, сволочи, – пытаясь сохранить хотя бы подобие спокойствия, приказал Вторушин, убирая мобильник. – Вставайте, ну!

– Эх, шеф… – убитым голосом пробормотал Семикопный. – Да чтоб вам на пяток минут позже… весь кайф обломали!

Он извлек наиболее преступную часть своего тела из лона вторушинской супруги, и Вторушин, передернувшись, совершенно не владея собой, закричал, вернее, завизжал:

– Сукин сын! Больше ты у меня не работаешь!

– Да пошел ты со своей работой! – огрызнулся Семикопный. – Нашел чем пугать! Больно надо – за твои копейки ломаться.

– Чтоб я тебя больше не видел! – надсаживался Вторушин. – Попадешься на глаза – убью!

– Да я бы уже сейчас его убил! – воскликнул пылкий Слава Славин, кровожадно глядя на Семикопного и засучивая рукава. – И ничего тебе не будет, Женька. В состоянии аффекта потому что!

– Посторонитесь, дяденька, – скучным голосом сказал Семикопный, уже натянувший узкие плавки и засовывавший себя в джинсы, доселе, понятное дело, валявшиеся на полу. – Что это вы такой агрессивный? Подстрекательство к убийству – есть такая статья в УК, не слышали? Номер забыл, но статья точно есть!

– Какой гад! Какой наглый гад! – с беспомощным выражением воскликнул Слава Славин. – Юрист выискался! Ну надо же! Женька, ты что молчишь?! Что ты молчишь?!

Тот и в самом деле молчал. Молчал и смотрел на жену, которая по-прежнему лежала на полу в чем мать родила, как будто не замечая, что на нее таращатся трое мужиков.

– А что ему сказать, если он сам знает, какой у его жены характер? – пожал голыми плечами Семикопный и натянул на них футболку с изображением черепа и мотоцикла под ним. Почему-то именно сейчас Вторушин вспомнил, что его курьер (с этой минуты бывший!) был байкером, а у них подобные картинки в большом фаворе. В общем-то Семикопного приняли на должность курьера именно потому, что он обещал везде поспевать на своей красной «Kawasaki» натурально в миг единый… И поспел наш пострел, как опыт показал. – Знаете пословицу? Кто-то не захочет – кто-то не вскочит! Да она в меня натурально вцепилась. Разве ж я посмел бы?! Жена шефа, то-се… но не устоял, когда она стала всякие китайские штучки изображать… Я вообще люблю взрослых женщин, тем паче если всякая экзотика начинается… Да никто не устоял бы, и ты, праведник, тоже не устоял бы, понял?

Это адресовалось Славину. За время своей исповеди Семикопный успел надеть куртку, носки и один мокасин (второй, как мы помним, валялся в прихожей), причесаться пятерней и вообще изготовиться к достойному отступлению. А жена Вторушина все лежала на полу, даже не заботясь прикрыться, все переводила с одного мужчины на другого свои длинные черные глаза. И ни словом не возражала против той хулы, которую возводил на нее мимолетный любовник.

– Ладно, – сказал наконец Семикопный. – Пошел я, что ли? Могу спокойно повернуться к вам спиной, шеф? На самом деле, если вы человек разумный, должны быть мне благодарны. Хуже нет – жить со шлюхой и быть уверенным в том, что она порядочная баба.

– Благодарен он должен быть?! – возопил впечатлительный Славин. – Тебе?! – И закашлялся, захлебнувшись негодованием.

– По спинке постучать? – заботливо осведомился Семикопный и направился к выходу – похоже, заканчивать обуваться, а потом смываться.

– Женька, он уходит! – вопил Славин. – Он уходит!!! Что ж, мы его так и отпустим?!

– Пусть катится, – буркнул Вторушин. – Глаза б мои на него не глядели.

– Еще поглядят, – нахально сообщил Семикопный. – Я ж к вам за расчетом приду. У нас в фирме, кто не знает, только половина зарплаты в бухгалтерии выдается, а остальное – в конвертиках, серым налом, иногда у главбуха, а иногда непосредственно у шефа в кабинете. Так вот я за своим налом к вам в кабинет приду! Я не из пугливых, понятно? Приду!

– Да он угрожает, что ли?! – взвизгнул вконец раздухарившийся Славин. – Угрожает? Нет, Женька, ты как хочешь, а я его сейчас сам, своими руками…

– Пусть катится, – повторил Вторушин. – И мы пойдем. А тебе скажу… – Это адресовалось лежащей на полу жене: – А тебе скажу, что бракоразводный процесс я начинаю завтра же. И никакие уговоры, ты поняла, ни-ка-кие твои фокусы меня не остановят. Все здесь! – Он помахал в воздухе мобильным телефоном и повернулся к двери.

У него даже плечи свело судорогой, так он ждал, что скажет жена, но она молчала.

А что ей говорить? Она была умная женщина и прекрасно понимала, что теперь уже не жена Вторушину. Теперь она бывшая супруга – со всеми вытекающими отсюда последствиями…

* * *

Надо, наверное, объяснить, почему Алена Дмитриева, известная как обитательница Нижнего Горького, вообще вдруг оказалась в городе Ха. Это был город ее юности, куда она потом, когда отца-военного перевели служить в Нижний Горький (тогда просто Горький), порою возвращалась: норовила попасть сюда на практику, вырваться в командировку… В те времена, когда Алена занималась журналистикой, столь дальнее путешествие было худо-бедно реально, но потом, уйдя на вольные писательские хлеба, она могла рассчитывать только на себя и поняла, что хлеба эти не столь уж вольные. На них шибко не разъездишься. А наезжать в город Ха ей очень хотелось! Там оставалась тетка, но она была до того противная дама, что без встреч с ней Алена легко обошлась бы. А еще там оставались две Аленины подруги юности – Александрина и Мария – Сашечка и Машечка. Вот по этой дружбе «трех девиц под окном» Алена и скучала всю жизнь так, что ни с кем из особ своего пола больше подружиться толком не смогла. «Три девицы» встречались редко, слишком редко. По сути, их жизнь проходила вдали друг от друга. И дружба постепенно стала бесплотной, словно засохшие цветы, хранимые в старых книгах.

 
Цветок засохший, безуханный,
Забытый в книге вижу я,
И вот уже мечтою странной
Душа наполнилась моя…
 

Ну да, если не знаешь, как выразить свою мысль, читай Пушкина, известное дело.

Шли годы. Бурь порыв мятежный проносился над головами подруг, кому только ероша волосы, например Алене, кого время от времени покачивая, будто небезызвестную рябину, например Александрину… А вот Машу бури житейские подкосили и свели в могилу. Алена приехать на ее похороны не смогла, даже не знала о печальном событии: была в то время в любимой Франции. А когда вернулась, ее закрутили дела, хотя мысль о том, что это грех – не побывать у Машечки на могиле, – частенько донимала ее. И вот вдруг срочно понадобилось ехать в город Ха по очень будничным делам.

Как уже было сказано, у Алены жила здесь тетушка, сестра матери, Антонина Васильевна – дама весьма своенравная, ни с кем из близких не умевшая, да и не желающая считаться. Провела она жизнь одна, одна и умерла. Аленина мать с мужем ездили ее хоронить, и эта поездка – все же десять тысяч верст туда и обратно, да сначала поездом до Москвы, а оттуда восемь часов самолетом, да климат дальневосточный ох какой непростой! – накрепко подорвала им здоровье. Поэтому, когда приспела пора вступать в права наследства и продавать квартиру Антонины Васильевны, матушка выписала Алене генеральную доверенность и отправила ее в Ха – хлопотать.

Поскольку родители обещали поделиться наследством, каким бы оно ни оказалось, интерес хлопотать у Алены был самый прямой. Но, пожалуй, не меньше, чем желание поправить свои материальные дела, ее вело желание снова побывать в городе, который она когда-то так любила, где сама любила, где любили ее… может быть, в последний раз в жизни побывать. С Александриной повидаться и сходить с ней в ресторанчик китайский или в другое экзотическое место, знатоком коих Сашечка была. Машу помянуть, на утесе над Амуром постоять, почувствовать ни с чем не сравнимый запах амурской воды, уловить кипенье ветра в высоченных тополях… а если в Ха танцуют аргентинское танго, то сбегать на милонгу!

Если кто еще не знает, милонга – это вечеринка, где танцуют только аргентинское танго. Дело в том, что наша героиня совершенно помешана на аргентинском танго, которое совершенно переменило ее жизнь и даже порой приводило к великим детективным открытиям![4]4
  Об этом можно прочитать в романах Елены Арсеньевой «На все четыре стороны» и «Черная жемчужина», а также в рассказе «Рождественское танго», издательство «ЭКСМО».


[Закрыть]

Алена даже написала на общероссийский форум «Gotango» и спросила, знает ли кто-нибудь адреса милонг в городе Ха. Но до отъезда никто ничего не ответил. То ли не знали, то ли не существовало там милонг как таковых…

Как всегда, на пути к тому, о чем намечтала себе наша героиня, судьбой была выстроена некая полоса препятствий. Слов нет: несмотря на всякие бытовые хлопоты и непрестанное общение с риелторами, встретиться с Александриной ей удалось, чему мы были свидетелями. И подруги даже сговорились съездить в субботу к Маше на могилку, а завтра вечером пойти на байкерскую сходку: Александрина обещала самые неожиданные и экзотичные впечатления. Но касаемо прочего… Во-первых, лед на Амуре еще не прошел, только едва начал таять, а потому ощутить запах воды было не только затруднительно, но и просто невозможно. Ветер в высоченных тополях, которые стояли раньше вдоль улицы Карла Маркса (ныне Муравьева-Амурского), не кипел не только по той причине, что ранее он кипел в листве, то есть летом, а сейчас имел место быть, как уже упоминалось, апрель, но просто потому, что и летом кипеть ему физически не осталось в чем. Все тополя на главной улице Ха оказались срублены. Ну, засоряли они город своим пухом, опять же моль тополиная летела, а листьев по осени падало такое море, что дворники не успевали с этим справляться. Все так, все так, но, когда Алена смотрела на эту прекрасную, любимую улицу, на которой теперь кое-где торчали лиственки и интеллигентно покачивались какие-то прутики… очень может быть, даже саженцы аралии маньчжурской, эдакого дальневосточного грецкого ореха, – ей казалось, что она видит лысую красавицу, которой, сбрив наголо буйные, не поддающиеся никаким парикмахерским ухищрениям кудри, в клинике «Транс Хаер» вживили несколько благостных волосинок – и выпустили ее на люди. И все теперь при виде дамы пожимают плечами и вообще узнают ее с трудом…

Что касаемо аргентинского танго, то с ним вообще была, по-нынешнему выражаясь, засада. Любимый, обожаемый Аленой танец пребывал в Ха в столь зачаточном состоянии, на таком самодеятельном уровне, что стало понятно, почему ей никто не ответил на форуме. Нечего было отвечать, вот что. Какие там милонги?! Аргентинское танго преподавали в тех же студиях, что и бальные танцы. Проходили заученные связки, а это грех смертный, незамолимый перед танцем, где партнерша никогда не знает, на какую фигуру поведет ее партнер… Какие там, к черту, связки вообще могут быть?! Хоть возьми да и открой студию и сама обучай жителей города Ха, всей душой тянущихся к этому лучшему в мире танцу! А что? Алена уже тангировала вполне порядочно, на милонгах в Нижнем Горьком пользовалась успехом у кавалеров, да и в Москве, Питере и Париже очень многие классные тангерос не упускали случая заключить ее в объятия на целую танду, а то и на две. И она знала все базовые фигуры, как для партнеров, так и для дам…

Очень может статься, что наша отвязная авантюристка так и поступила бы, уже лелеяла такие замыслы, даже собиралась спросить у Александрины, которая, как водится у журналистов, знала в Ха всех и вся, где тут можно не слишком дорого снять танцевальный зал (паркет, ламинат или твердый линолеум, на худой конец, сойдет, желательны зеркала, но можно и без них, площадь примерно метров пятьдесят квадратных, ладно, можно тридцать… но, само собой, не где-нибудь на Судоверфи, Южно-Портовой или Базе КАФ, а поближе к «трем горам, трем дырам», как издревле назывались в Ха три центральные улицы и бульвары между ними), и с той же целью просматривала рекламную газетку под названием «Монитор». И в этом самом «Мониторе» Алена вдруг увидела объявление о том, что в городе проводит танцевальный мастер-класс (в просторечии мастерс) преподаватель аргентинского танго из Владика, как в этих краях называют Владивосток. Что и говорить, Владивосток всегда был более прогрессивен и «западнен», если можно так выразиться, чем город Ха, ведь это крупный порт, его даже называют дальневосточным Сан-Франциско. Ха более провинциален, но зато куда более уютен и спокоен. Алена любила этот город несравнимо больше, чем Владик, но от факта никуда не денешься, факты ведь – вещь упрямая, как уверял нас товарищ Ленин: именно в нелюбимом Владивостоке буйно цветет аргентинское танго, именно оттуда едет в Ха тренер, а не наоборот, увы… Зовут тренера, как сообщал «Монитор», Сергей Климов, а учился он танцевать аж в самом Байресе, как люди искушенные, допущенные к тайнам аргентинского танго, называют его Мекку – Буэнос-Айрес.

Мастерс должен состояться завтра, и надо ли говорить, что Алена немедленно позвонила организаторам и записалась на все классы? Она вообще жила по принципу, что никакие знания лишними не бывают. Непременно найдется, чему поучиться и у этого тангеро из Владика. А вдруг… вдруг он приедет без партнерши? Всякое бывает в жизни! И ему с кем-нибудь захочется показать какую-нибудь по-настоящему сложную фигуру. Волькаду, к примеру. Или кольгаду. Или даже пьернас! А как такие вещи покажешь без партнерши?! Небось даже иконам нуэво Арсе или Чичо[5]5
  Нуэво – современный стиль исполнения аргентинского танго, Себастьян Арсе и Мариано Чичо Фромболи – знаменитые тангерос.


[Закрыть] было бы слабо сделать это без их партнерш Марианы и Хуаны. Предположим, Климов растеряется, и Алена тогда скажет: «Я готова вам помочь!» А потом Сергей спросит: «Где вы учились танцевать аргентинское танго?» И Алена с законной гордостью – и совершенно правдиво! – ответит, что начиналось это священнодействие пусть и не в Байресе, но в самом Париже! И даже, если будет время, поведает, какая потрясающая история привела ее в объятия аргентинского танго….[6]6
  Об этом можно прочитать в романе Елены Арсеньевой «На все четыре стороны», издательство «ЭКСМО».


[Закрыть]

А что? Да запросто такое может быть!

Регистрируясь, Алена вдруг вспомнила, что приехала в Ха практически инкогнито. Встреч с читателями она не хотела, и даже Александрину первым делом предупредила: никаких интервью с детективщицей Аленой Дмитриевой! Конечно, встречать восторженные взгляды почитателей твоего таланта – приятно. Но до чего же неприятно – не встречать! Или слышать: «Писательница? Не знаю такую. Улицкую знаю (Толстую, Рубину etc), а Дмитриеву… А что вы пишете? Детективы? Нет, эту гадость я не читаю!» Ее ужасней всего было слышать от тех, кто читает «эту гадость»: «Дмитриева? Нет, ваши книжки я никогда не покупаю. Ну, я понимаю, Устинова! И эта, как ее… И та… А вы?!»

Кошмар, да и только…

На самом деле ничего подобного Алене Дмитриевой слышать никогда не приходилось, но мало ли что может случиться?! В некотором смысле она была сущая «умная Эльза» из сказки братьев Гримм, а также скромна, как говорится, не по годам. И, записываясь на мастер-класс, она почему-то взяла да и назвалась не Аленой, а Еленой. Строго говоря, ее так и звали, вдобавок по фамилии она была не Дмитриева, а Ярушкина. Но однажды по воле издательства «Глобус» Елена Дмитриевна Ярушкина стала Аленой Дмитриевой – и больше не желала называться своим подлинным именем. И вдруг…

Сама себе дивясь, она положила трубку. Вообще, глупость, конечно, сделала. Елена Дмитриева! А вдруг ее кто-нибудь фамильярно назовет Леночкой?! Алена ненавидела бесцеремонность в принципе, а фамильярность почитала одним из худших из ее проявлений. Тем паче если ее называли Леночкой… Бррр!

Но что поделаешь? Если она сейчас перезвонит и скажет, мол, предпочитают чтобы меня называли не Еленой, а Аленой, та барышня, которая записывала ее на мастерс, небось решит, что у нее крыша съехала. Довольно и того, что барышня сия, Алена это четко уловила, едва скрыла ироническую ухмылку, когда наша героиня назвала свой возраст. А услышав, что та придет одна, без партнера, пробормотала себе под нос что-то вроде: «Ну еще бы!» Честно говоря, Алене потребовались немалые усилия, чтобы внушить себе: ослышалась, мол. Иначе следовало затевать скандал, после коего ее появление на мастер-классе будет, конечно, невозможным. И, значит, не удастся словить миг триумфа, не удастся поразить окружающих своим прекрасным исполнением волькад, кольгад и прочего… «Потряс ли ты своими знаниями учителей своих и товарищей своих, о Волька-ибн-Алеша?» – вспомнила она из «Старика Хоттабыча», засмеялась – и решила не затевать выяснения отношений и не перезванивать насчет имени. Ну, Елена так Елена. Был в ее жизни человек, которому это имя ужасно нравилось. Кстати, и Алене в то недолгое и весьма оживленное событиями время, что они общались, тоже очень нравилось зваться Еленой….[7]7
  Об этом можно прочитать в романе Елены Арсеньевой «Бабочки Креза», издательство «ЭКСМО».


[Закрыть]

За пыльными и утомительными домашними хлопотами (небольшая тетушкина квартира была захламлена кучей ненужных вещей, которые предстояло либо выбросить, либо раздать, но сначала их предстояло разобрать) Алена постепенно забыла о неприятном имени и о своей оплошности.

Спустя недели две она благословит себя за эту оплошность… если вспомнит о ней, конечно. Штука в том, что наша героиня крайне рассеянна и забывчива. Как ей с такими качествами удается сочинять детективы, остается только диву даваться. Но вот удается как-то… причем не только сочинять, но и распутывать истории, которые, словно нарочно, сочиняет для нее сама жизнь. Одна такая история была уже сочинена и должным образом запутана, однако Алена об этом даже не подозревала.

Ну что ж, не станем и мы опережать события!

* * *

– Придется на зимние сапоги скидку делать, – было с утра велено Галине. – Может, хоть сколько-то пар продадим еще.

– По скольку скидывать? – деловито спросила Галина, не тратя времени на споры. Какой смысл? Во-первых, хозяйское слово – закон. Спорить себе дороже. Нынче кризис – хорошим местом дорожить надо. Сказано делать скидку, значит, делай. А во-вторых, ну в самом деле, какой резон в апреле держать зимние цены? Давно пора было подсуетиться и изменить надписи на ценниках. Ладно хоть сейчас спохватились.

Хозяйка взяла фломастер и сама принялась перечеркивать надписи, ставя другие цифры. Была она дама проворная, решительная, и скоро все коробки с сапогами оказались испещрены новыми ценами.

– А вот эти, – показала она на большую лиловую коробку, – выстави по прежней стоимости. Итальянские, – сказала любовно. – Понимающий человек и за пятерку их купит. А тот, кто хочет за две тыщи итальянский эксклюзив поиметь, будто китайский скородел, их просто недостоин. Ничего, не продадим сейчас, так осенью возьмем свою цену, возьмем!

Галина кивнула с понимающей улыбкой, а сама подумала, что разумней всего сразу убрать упаковку с «эксклюзивом» с прилавка. Но не убрала. Закрутилась. Как нарочно!

Утро выдалось пустым, ну просто пустейшим. Базарный день нынче себя никак не оправдывал. Обычно в выходные народ начинает кучковаться около прилавков уже часов в девять. А тут… Галина приуныла. И в который раз подумала, что на этом рынке денег не заработаешь. На Центральный надо подаваться, на Амурский бульвар. Но чтобы туда попасть, такая волосатая рука нужна! Там все, ну абсолютно все, китайцы держат. Азеров потеснили, все связи на себя перемкнули. Русских продавщиц берут, конечно, а как же, по новым законам должны местные торговать, но все равно – там уже все схвачено, новому человеку не вклиниться. Эх, вовек Галине не везло – не повезет и теперь, конечно…

Вот такие печальные мысли посещали печальную Галину в то пустое и печальное утро.

И вдруг часиков в одиннадцать покупателей как прорвало! Видать, прослышали про скидки. Ведь не одна Галинина хозяйка спохватилась, что товар сбывать надо. Все вдруг поумнели. Ну и народ пошел, нет, прям-таки повалил! Небось даже на Центральном рынке подобного ажиотажа не знали. Со стороны поглядеть – в каждом павильоне десятки человек деловито щупают и примеряют шубы, натягивают сапоги и ботинки… Галина кипами снимала коробки с полок и натурально сбивалась с ног, даже спотыкаться стала.

Так и день прошел. Близился вечер, и Галина, которой поесть за весь день никак не удалось, а в туалет получилось выбраться только два раза, и то лишь потому, что продавщица из «Домашнего текстиля» согласилась присмотреть за отделом, порадовалась, что наконец-то день закончился. А завтра у нее выходной.

Покупатель, как всегда, шел разный. Кто лез за кошельком, едва ногу сунув в ботинок или сапог. Кто долго и нудно примерял то одну, то другую пару. Особенно одна китаянка Галину достала. Главное, чего сюда приперлась? Шла бы к своим китаезам на Амурский бульвар. Нет, притащилась аж на Судоверфь…

Рожа, конечно, еще та. Вся раскрашенная! Снизу густая побелка, по ней намалеваны глаза, щеки, губы. Жуть, короче. Всего в городе наглядишься, но такой рожи Галина еще не встречала. И была эта китаянка исключительно хорошо одета. Пальто белое с каким-то невиданным мехом в черных кисточках, сапоги и сумка змеиной белой кожи. Наверное, кожа искусственная, продавщица даже мысли не допускала, что натуральная, но все равно – супер!

Галина почему не сомневалась, что на китаянке все искусственное надето: человек, который может позволить себе все натуральное, вряд ли припрется на Судоверфь и самозабвенно будет мерить сапоги из кожзама, не гнушаясь уцененкой!

Галина хотела было показать ей те итальянские, которые хозяйка велела за прежнюю цену продавать, однако засомневалась. И вдруг китаянка сама приметила лиловую изящную коробку.

– А там у вас что? – показала пальчиком с длиннющим алым ногтем.

Галина завистливо взглянула на ноготь. У нее у самой ноготочки были слабенькие, хрупенькие, чуть что – обламывались, поэтому она их стригла чуть не до мяса и еще подпиливала. Хозяйка сто раз говорила, что продавец Галина хороший, но ее неэстетичные пальцы весь вид портят, надо, мол, гелевые ногти нарастить, но у Галины руки все не доходили, да и денег было жалко. Это ведь как наркотик – гелевые ногти, их надо все время наращивать, кто-то на экстази садится, а тут на акрил подсядешь. Никаких денег не хватит! И снова она подумала: почему эта китаянка, если не богатая, то явно очень зажиточная, притащилась на второразрядный рынок?

– Ну что, язык проглотила? – рявкнула между тем покупательница, и Галина спохватилась, что задумалась не о том.

– Это итальянские сапоги, фирменные, скидки на них нет, – проговорила она, не скрывая мстительной нотки в голосе, совершенно уверенная, что намазюканная китайская физиономия сейчас изрядно полиняет от разочарования, однако та расплылась в улыбке:

– Итальянские? Почем?

– Пять тысяч, – с еще более мстительной интонацией выпалила Галина, и опять вышло, что зря старалась.

Китаянка снова улыбнулась:

– Ну, наконец-то хоть что-то путевое. Чего ж ты мне кожзам подсовывала? Какой размер?

– Как раз ваш тридцать шестой, – засунула в карман гордость Галина и открыла коробку, а сама отошла к другим покупателям.

– Отличные сапоги, – довольно сказала китаянка. – Наверное, я их возьму.

Галину опять стали рвать на части, несколько раз она, конечно, поглядывала на китаянку, а все же пропустила момент, когда лавочка, на которой та сидела, вдруг оказалась пустой.

Галина так и замерла, зажав в руке не отданную покупателю сдачу. Окинула взглядом палатку… Нет китаянки! Исчезла! А вместе с ней пропала и коробка с сапогами!

С теми самыми, итальянскими. Которые без скидки!..

Галина метнулась было к двери, но покупатель ухватил ее за рукав:

– Эй, вы куда? А моя сдача?