Текст книги "Ленин — Сталин. Технология невозможного"

Автор книги: Елена Прудникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 48 страниц)

День X

Тише, ораторы! Ваше Слово, товарищ маузер.

Владимир Маяковский

…25 октября вступил в действие новый фактор – матросы. Рано утром из Гельсингфорса в столицу выехали три эшелона с моряками и отправилась целая революционная флотилия – пять миноносцев: «Меткий», «Забияка», «Мощный», «Деятельный», «Самсон» и патрульный катер «Ястреб». Эскадра, отправившаяся тем же утром из Кронштадта, выглядела куда более живописно (нелишне вспомнить, что в Гельсингфорсе заправляли большевики, а в Кронштадте – анархисты). Братишки погрузились на все, что плавало – от дряхлого линкора «Заря свободы», который тащили по сложному фарватеру четыре буксира, до колесных пассажирских катеров, – и весь этот умопомрачительный караван направился в Петроград делать революцию.

В два часа дня кронштадцы доползли, наконец, до города. Их великое явление воспевалось в популярной тогда песне: «Из-за острова Кронштадта на простор Невы-реки выплывает много лодок, в них сидят большевики» (добавим: и анархисты). В устье Невы уже стояла «Аврора», судовой оркестр играл марш. Три тысячи кронштадтцев высадились на берег.

К тому времени организационный ресурс Военно-революционного комитета начал подходить к концу. Ленин метался по тесной комнатке Смольного, как зверь в клетке, требуя немедленно брать Зимний, но штурм тонул в каких-то организационных неувязках.

Взять дворец планировали в полдень – однако все время что-то мешало. Сперва никак не могли согласовать ультиматум, который собирались предъявить правительству – в конце концов им пренебрегли, но время было потеряно. Потом начались заморочки с подготовкой штурма. Дворец был обложен со всех сторон, между тем туда и оттуда все время шастал какой-то народ. Вездесущий репортер Джон Рид тоже побывал там. Побеседовал с молодым офицером, встреченным возле кабинета Керенского, заинтересовался запертой дверью, за которой, как тот сказал, были юнкера…

«– А можно нам пройти туда?

– Нет, разумеется, нет! Запрещено… – вдруг он пожал нам руки и ушёл. Мы повернулись к заветной двери, устроенной во временной перегородке, разделявшей комнату Она была заперта с нашей стороны. За стенкой были слышны голоса и чей-то смех, странно звучавший в тишине огромного и старинного дворца. К нам подошел старик-швейцар.

– Нельзя, барин, туда нельзя!

– Почему дверь заперта?

– Чтобы солдаты не ушли, – ответил он.

Через несколько минут он сказал, что хочет выпить стакан чаю, и ушел. Мы открыли дверь. У порога оказалось двое часовых, но они ничего не сказали нам. Коридор упирался в большую, богато убранную комнату с золотыми карнизами и огромными хрустальными люстрами. Дальше была целая анфилада комнат поменьше, отделанных темным деревом. По обеим сторонам на паркетном полу были разостланы грубые и грязные тюфяки и одеяла, на которых кое-где валялись солдаты. Повсюду груды окурков, куски хлеба, разбросанная одежда и пустые бутылки из-под дорогих французских вин[190]190
  Кстати, в России в то время был сухой закон.


[Закрыть]. Вокруг нас собиралось все больше и больше солдат в красных с золотом юнкерских погонах. Душная атмосфера табачного дыма и грязного человеческого тела спирала дыхание. Один из юнкеров держал в руках бутылку белого бургундского вина, очевидно стащенную из дворцовых погребов… Всё помещение было превращено в огромную казарму, и, судя по состоянию стен и полов, превращение это совершилось уже несколько недель тому назад».

Естественно, как только запахло жареным, солдатики начали понемногу разбегаться – и замки не помогли! В 6 часов ушла группа юнкеров Михайловского артиллерийского училища, забрав с собой четыре из шести пушек. Затем удалилась группа казаков. Около 7 часов вечера восставшие взяли Главный штаб.

Остальные защитники громоздили перед дворцом баррикады из дров – впрочем, все это было без толку, потому что Зимний, строившийся как дворец, а не как крепость, имел огромное количество неохраняемых дверей и окон, и к вечеру туда просочилось множество народу[191]191
  Альтернативный официальной версии рассказ анархиста Федора Другова о штурме Зимнего дворца можно прочесть в приложении.


[Закрыть]. Организационный ресурс ВРК к тому времени окончательно иссяк. Восставшие солдаты успели устать от «революционной дисциплины», так что их с большим трудом удавалось мобилизовать на какие-либо действия, а о том, что Зимний, собственно говоря, уже взят, поскольку по нему шастает незнамо сколько революционеров, в комитете не было известно.

Шестидюймовки Петропавловки, из которых предполагалось обстреливать дворец, как выяснилось, не использовались уже много месяцев, так что было вообще непонятно, чем окончится стрельба. Стали подкатывать трехдюймовки – те оказались и вовсе неисправными: революция! И тут артиллеристы определили, что стрелять из шестидюймовых всё-таки вроде бы можно. Так что решили рискнуть.

Разобравшись с пушками, комиссар ВРК начал искать красный фонарь. Дело в том, что в качестве сигнала к восстанию не придумали ничего лучшего, чем вывесить такой фонарь на флагштоке, забыв поинтересоваться – а есть ли в крепости столь романтичный светильник. Наконец, фонарь раздобыли, стали водружать на флагшток – и тут оказалось, что его мало откуда видно. Едва разобрались с этими прискорбными обстоятельствами, как пришел слух, что Зимний уже капитулировал, и представители ВРК отправились на другой берег проверять. Наконец, в 9 часов 40 минут вечера Антонов-Овсеенко приказал крейсеру «Аврора» дать холостой выстрел – холостой намного громче боевого – в качестве сигнала. Правда, сигналом к чему он должен был послужить, непонятно, но это уже мелочи… «Аврора» радостно бахнула, вызвав восторг зрителей на набережных и перепугав обитателей дворца, в том числе и восставших, которые блуждали по дворцовым лабиринтам. Большая часть как революционеров, так и защитников дружно кинулась вон. Артиллеристы Петропавловки немного подождали, пока все, кто хочет, уберутся из дворца, и начали обстрел неясного калибра и боевого уровня. Вроде бы принято считать, что палили из шестидюймовок, два снаряда попали во дворец, а остальные разорвались над Невой – но не совсем понятно, как снаряд, который взрывается от соприкосновения с чем-либо твердым, вообще мог разорваться в воздухе. С другой стороны, даже два шестидюймовых снаряда, влепленные на таком расстоянии во дворец, наполовину превратили бы его в развалины, а там всего лишь обрушилась небольшая часть кладки. Самое логичное – предположить, что боевыми по ошибке стрельнули из какой-то нечаянно оказавшейся исправной трехдюймовки, а шестидюймовые орудия палили холостыми – и громко, и страшно, и для дворца безвредно. Во-первых, он красивый, во-вторых, народное достояние, а в-третьих, о винных погребах Зимнего к тому времени знала каждая чайка над Невой – как же можно подвергать опасности такое сокровище? Обстрел начался около 11 часов вечера, когда, согласно официальной советской истории, дворец был уже взят, а согласно неофициальной, уже оставлен восставшими после выстрела «Авроры».

И тут во всю эту кашу впилились подошедшие, наконец, корабли из Гельсингфорса. По счастью, моряки стоявшего в устье Невы минного заградителя «Амур» узнали силуэты подходящих «Самсона» и «Забияки», а то, в довершение радостей, революционные экипажи еще бы друг друга перетопили.

…А во дворце революция шла своим порядком: матросы гонялись за юнкерами, юнкера за матросами, мародеры грабили, а обнаружившим дорогу в винные погреба было уже вообще ни до чего. Весь этот базар закончился в два часа ночи, когда Антонов-Овсеенко, наконец, повел свое войско на приступ и арестовал Временное правительство.

Министров вывели на площадь и, поскольку машины не было, отправили в Петропавловку пешком. Возле Троицкого моста их атаковала толпа, потребовавшая, чтобы министрам отрубили головы и бросили в Неву. Помог случай: из какой-то машины дали пулемётную очередь. Очередь была в мировое пространство, однако в Петропавловке решили, что стреляют по крепости и, в свою очередь, ответили. Все бросились врассыпную, в том числе арестованные и конвой. В общем, когда Антонов-Овсеенко разместил, наконец, свой груз по казематам, с облегчением вздохнули все, включая министров, ибо затянувшаяся революция утомила всех.

* * *

Ленин между тем метался по комнате в Смольном, обрушиваясь с руганью на членов ВРК, которые никак не могли взять этот проклятый дворец. Открытие съезда Советов оттягивали, сколько можно, но больше тянуть было нельзя.

…Официально считается, что II съезд Советов начался со знаменитых слов Ленина: «Товарищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась!» Однако на самом деле эти слова были произнесены раньше, на заседании Петроградского Совета, которое открылось в 2 часа 35 минут дня словами Троцкого: «От имени Военно-революционного комитета объявляю, что Временное правительство больше не существует!» После короткого отчета Троцкого о состоянии дел выступил и Ленин с той самой исторической речью. Большевики немножко поругались с меньшевиками, и делегаты разошлись – кто-то отправился в свои районы, а другие остались ждать начала съезда.

Его всё-таки пришлось открывать, не дожидаясь известий об аресте правительства. Начался он в 10 часов 40 минут вечера 25 октября, спустя час после выстрела «Авроры».

К началу съезда собралось 650 делегатов, из которых 390 поддерживали большевиков. Как все они поместились в актовом зале Института благородных девиц? «Революция научила искусству уплотнения» – съязвил по этому поводу Троцкий. Делегаты, гости, охрана, журналисты всеми правдами и неправдами пробивались в зал, игнорируя предупреждения о том, что может провалиться пол. Повезло – пол не провалился.

«Внешний вид съезда говорил об его составе, – писал Троцкий. – Офицерские погоны, интеллигентские очки и галстуки Первого съезда почти совершенно исчезли. Безраздельно господствовал серый цвет, в одежде и на лицах. Все обносились за время войны. Многие городские рабочие обзавелись солдатскими шинелями. Окопные делегаты выглядели совсем не картинно: давно не бритые, в старых рваных шинелях, в тяжелых папахах, нередко с торчащей наружу ватой, на взлохмаченных волосах. Грубые обветренные лица, тяжелые потрескавшиеся руки, жёлтые пальцы от цыгарок, оборванные пуговицы, свисающие вниз хлястики, корявые рыжие, давно не смазывавшиеся сапоги. Плебейская нация впервые послала честное, не подмалеванное представительство, по образу и подобию своему».

На том же съезде был и Джон Рид, дополнивший описание:

«Мы вошли в огромный зал заседания, проталкиваясь сквозь бурлящую толпу, стеснившуюся у дверей. Освещенные огромными белыми люстрами, на скамьях и стульях, в проходах, на подоконниках, даже на краю возвышения для президиума, сидели представители рабочих и солдат всей России. То в тревожной тишине, то в диком шуме ждали они председательского звонка. Помещение не отапливалось, но в нем было жарко от испарений немытых человеческих тел. Неприятный синий табачный дым поднимался вверх и висел в спертом воздухе. Время от времени кто-нибудь из руководящих лиц поднимался на трибуну и просил товарищей перестать курить. Тогда все присутствующие, в том числе и сами курящие, поднимали крик: „Товарищи, не курите!“, и курение продолжалось. Делегат от Обуховского завода анархист Петровский усадил меня рядом с собой. Грязный и небритый, он едва держался на ногах от бессонницы: он работал в Военно-революционном комитете трое суток без перерыва…»

Первым делом произошла «смена власти» в президиуме, который формировался по партийному представительству: новый съезд выдвинул 14 большевиков и 7 левых эсеров. Трое меньшевиков отказались занять выделенные им места – это был первый успех ленинской тактики. Прежние деятели ЦИК вышли со сцены, а их места заняли Троцкий, Коллонтай, Луначарский, Ногин, Зиновьев, Камков, Мария Спиридонова и другие подобные им деятели.

И тут за окном загрохотали пушки – начался обстрел Зимнего дворца. (Вот и вопрос: связана ли эта стрельба, без которой вполне можно было обойтись, со взятием Зимнего – или это была психическая атака на съезд? Лучшей провокации большевики, даже если бы и захотели, не смогли бы придумать.) Собравшиеся сразу занервничали. Встал Мартов и от имени меньшевиков-интернационалистов предложил прекратить боевые действия (как будто они велись!) и начать переговоры, чтобы создать коалиционное демократическое правительство. Это было несколько хуже социалистического правительства, поскольку «демократическое» предполагало, кроме политических партий, представленных в Совете, участие множества других организаций. Тем не менее, съезд восторженно принял его предложение, с которым согласились и большевики – а что им еще оставалось?

Дело в том, что перед началом съезда делегаты заполняли анкету, из которой видно, какие наказы дали им их Советы. Абсолютное большинство – 505 человек – поддерживали лозунг «Вся власть Советам!». 86 делегатов стояли за демократическое правительство, где, кроме Советов, будут представлены профсоюзы, кооперативы и пр., 21 человек допускал присутствие в правительстве представителей имущих классов, и лишь 55 делегатов стояли за коалицию с кадетами. Едва ли собравшиеся в зале понимали, чем «Вся власть Советам» отличается от социалистического правительства, а последнее от демократического. Зато для большевиков в данной ситуации создание «правительства советского большинства» было хуже даже коалиции с буржуазией.

И тут как раз помогли пушки. Под их бодрящий аккомпанемент представители блока умеренных социалистов один за другим выступали с предложением в знак протеста уйти со съезда – что, в конце концов, и реализовали. Естественно, после такого демарша речи об образовании однородного социалистического правительства уже не было. Съезд раскололся, однако абсолютное большинство осталось за большевиками и левыми эсерами.

Видный меньшевик Суханов потом, уже много лет спустя, с горечью констатировал:

«Борьба на Съезде за единый демократический фронт могла иметь успех… Уходя со Съезда… мы своими руками отдали большевикам монополию над Советом, над массами, над революцией. По собственной неразумной воле, мы обеспечили победу всей „линии“ Ленина».

…Однако вопрос о составе Совета народных комиссаров все еще висел в воздухе. Слишком авантюрным было рассчитывать, что большевикам удастся создать монопартийное правительство. Параллельно со всеми этими событиями они вели переговоры с левыми эсерами о вхождении тех в Совнарком, что создало бы хоть какую-то видимость коалиции. Лучше б они этого не делали! Это ни в коей мере не облегчило положения большевиков, зато проблем потом у них будет из-за этого сотрудничества!

Впрочем, 26 октября левые эсеры не хотели входить в правительство (они согласились позже), и вопрос снова повис в воздухе. Тогда, чтобы перестраховаться, большевики сделали рокировку – первыми пунктами повестки дня 26 октября они поставили обсуждение программы и начали с документа, после которого сердца 150-миллионного народа бывшей Российской империи были отданы им. На трибуну вышел Ленин и зачитал воззвание «К народам и правительствам всех воюющих держав», более известное как «Декрет о мире».

Документ этот часто упоминается, но крайне редко печатается, и любой, кто соизволит заглянуть в приложение, поймёт, почему. Собственно, это не социалистические, а либерально-демократические идеи, которые, как и любые либеральные идеи, примененные в конкретной жизни, оказались чрезвычайно разрушительными. В 1917 году они привели к Брестскому миру, а в 1991 году – к распаду СССР. Но собравшаяся в актовом зале Смольного толпа в серых шинелях не вникала в такие тонкости – едва услышав слово «мир», они разразились аплодисментами.

Следующим пунктом повестки дня был декрет о земельной реформе, который отменял частную собственность на землю и передавал все помещичьи и церковные угодья в распоряжение местных земельных комитетов и крестьянских Советов. Это была не большевистская, а эсеровская программа, по поводу чего эсеры страшно обиделись и долго кричали о плагиате.

Поздней ночью, в 2.30, съезд приступил к обсуждению вопроса о новом правительстве. Поскольку меньшевики и эсеры торжественно покинули Смольный, а левые эсеры отказались войти в Совнарком, то он поневоле был составлен из одних большевиков во главе с Лениным – за него проголосовало около 450 человек из 600 присутствующих. Это правительство также было «временным» – ему предстояло функционировать вплоть до Учредительного собрания.

* * *

…И на этом кончается история революции и начинается уже совсем другая история. Потому что в октябре семнадцатого во главе государства стала кучка исключительных по энергии, беспринципности и изворотливости личностей и начала уже не править – куда там, не до жиру! – а попросту управлять. Как лыжник на скоростном спуске – не загадывая далеко, от поворота к повороту, от ухаба к ухабу, лишь бы удержаться на ногах… А к ним, как опилки к магниту, притягивались такие же личности масштабом поменьше. Как они управляли государством – картинка не для слабонервных. Но ведь удержались, вот в чём Божий-то промысел! Это было изначально невозможно, но удержались, а вместе с ними устояла и Россия…

* * *

25 октября ещё ничего не решало. Взять власть было, право же, совсем нетрудно. Большевики взяли ее красиво и практически бескровно – это их заслуга в сфере политической эстетики. Ровно с тем же успехом они могли разбомбить Зимний дворец и перестрелять несколько сотен его защитников. Троцкому пришлось бы несколько видоизменить свою речь, и дальше события пошли бы всё тем же ходом.

Дело ведь было совсем не в том, чтобы оттащить с арены и без того лежащее в глубоком нокдауне правительство. Дело было в том, чтобы решить проблемы, отправившие его в нокдаун – те проблемы, о которые обломало зубы неизмеримо более сильное и подготовленное царское правительство и намного лучше финансируемое Временное. Сталин на VI съезде дал далеко идущее обещание: «Если мы возьмем власть, то сорганизовать ее мы сумеем». Интересно: он на самом деле так думал?

Впрочем, для начала неплохо бы знать, сколько шансов он отсчитал на реализацию первой части этой фразы. Один из десяти? Или один из ста? Тем не менее, власть была взята, и пришла пора отвечать за все свои обещания, в том числе и за это.

Вот стратегическое наследство, доставшееся большевикам от прежних властей: страна, намертво завязшая в клубке неразрешимых противоречий, с чудовищно отсталым нереформируемым сельским хозяйством, полуколониальной экономикой, полным отсутствием идеологии, сгнившей верхушкой и неграмотными (в прямом смысле) низами.

Вот тактическое наследство: неоконченная война при развалившейся армии, голод, холод, остановившиеся заводы, агонизирующий транспорт, городское население, которое надо как-то спасать, и сельское, с которым надо как-то договариваться, чтобы взять хлеб. А кроме того, бывшие «хозяева жизни», желающие скинуть новую власть, и милые соседи, для которых настал удобный момент поделить страну.

Вот оперативное наследство: некоторое количество полуразвалившихся государственных структур с саботирующими чиновниками, которых надо как-то заставить работать, и лютый кадровый голод, поскольку и без того немногочисленные образованные люди большей частью, не в силах стерпеть «хама», оказались на «белой» стороне.

Большевики, дерзнувшие взять власть в октябре семнадцатого, остались со всем этим веками копившимся и доставшимся им в наследство клубком проблем один на один, без всякой помощи. При этом они не имели никакого опыта управления государством. Соотношение было примерно такое же, как в фильме «Выборгская сторона»: ты вроде бы больничной кассой заведовал? Ага, пойдешь директором Госбанка. Кое-что большевистская верхушка, всю жизнь занимавшаяся изучением общественных наук, знала в теории… а вы пробовали хотя бы мобильный телефон освоить с помощью инструкции?

Но эти авантюристы высочайшего разряда, не зная о государственном управлении ничего, кроме обрывков нахватанных отовсюду книжных знаний вперемешку с самыми дикими теориями, не струсили. Они взялись за дело, о котором не имели практически никакого представления, стали его делать – без механизмов управления, при всеобщем развале – и сумели вытащить страну из кровавой смуты и хаоса. Как – это уже второй вопрос. Как умели. Что поделаешь, эти люди не проходили практику в должностях заведующих канцеляриями и товарищей министров. Они очень быстро избавились от каких бы то ни было иллюзий, и это стало спасением и для них, и для страны. Критиковать-то их просто, да – а какой еще был выход из русской смуты?

Я долго не могла понять причин – почему Сталин так преклонялся перед Лениным. Всего пять лет на посту главы государства, и то приходящихся, в основном, на войну – а белые эту войну не выиграли бы никогда. Среднего класса – опоры буржуазной демократии – в России практически не было, сразу под тончайшим образованным слоем колыхалось море неграмотного, но отнюдь не темного народа, доведенного за двести лет жизни по европейскому образцу до предела терпения. Прежних хозяев – ни помещика, ни «христолюбивого» фабриканта – эти люди не приняли бы никогда, так что большевики, опиравшиеся на эти низы, были просто обречены на победу.

А что еще сделал Ленин? Право же, сущие пустяки, и говорить не о чем: из того хаоса, который получило в наследство новое правительство, создал какую-никакую, но власть, при этом не потеряв почти ничего от прежней державы. Ничего особенного в этом деянии нет… за одним исключением: сделать это было невозможно.

После семнадцатого года с Россией было покончено. Дальнейшая ее судьба – превратиться в кучку мелких нищих государств, которые соседи потом будут долго и вкусно колонизировать. То, что все это удалось собрать, лежит за пределами человеческих сил – это мог только Божий промысел. И то, что это сделано руками людей, которые в Бога не верили, а Россию презирали – тоже Божий промысел: чтобы мы поменьше зазнавались в своих рассуждениях о «святой Руси» да о «Третьем Риме». Нет, такого и нарочно не придумаешь: великая гордая империя, погибающая от рук собственной элиты и спасенная кучкой циничных авантюристов! Им на Россию было, откровенно говоря, наплевать, но досталась им именно эта страна, и ее надо было как-то удерживать, чтобы иметь базу для разжигания грядущей мировой революции.

Естественно, мораль мягких диванов они не соблюдали. Сначала надо было отбиться от врагов, затем построить фабрики, на них изготовить диваны, вырастить на этих диванах поколение, и лишь потом это сытое чужими трудами поколение за все предъявит счёт…