Текст книги "Ленин — Сталин. Технология невозможного"

Автор книги: Елена Прудникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 48 страниц)

* * *

…Ведь что забавно – господа российские либералы совсем не хотели республики! Их идеалом была конституционная монархия – как в Англии. Они вообще очень любили Англию как светлый политический идеал, но вот грядущее государственное устройство России видели весьма туманно. Собственно, знали лишь два кодовых слова: конституция и депутаты. На этапе своего созревания, датируемом февралем 1917 года, российская либеральная мысль дошла до следующего механизма: Государственная Дума назначает правительство, которое ей же и подотчетно, но при этом страна представляет собой конституционную монархию (это вроде «социализма с человеческим лицом» в пересчете на 1917 год). Зачем думцам нужен был все время мешавший им царь? Может быть, и вправду чтобы было, как в Англии – человек животное стадное, раз у обожаемых британцев монарх имеется, то и нам надо. (Вот скажите, за каким лядом Пётр Первый парики вводил? А чтобы русские дворяне выглядели как в Европе, иной причины не просматривается – не лысину же греть в русские зимы, для этого шапка больше подходит..)

Впрочем, мотивы могли быть грубее – как пел БГ, «милая, я идиот, но я не дебил». Государственная Дума к власти стремилась, да… но это в теории. А на практике неплохо бы на всякий случай подстраховать демократический идеал железной рукой диктатора. Как это было в 1993 году: когда в стране возник кризис власти, встал президент и приказал расстрелять парламент. А потом снова сел в позу «народного избранника», выбрали новый парламент, и опять началась демократия. Наверное, так – иначе совершенно непонятно, почему господа со столь ярко выраженными демократическими симпатиями не провозгласили Россию республикой.

Как бы то ни было, господа либералы, генералы, хозяева аристократических салонов и прочие карбонарии выступали не против монархии, их не устраивал лишь этот царь. Идея была предельно проста: вынудить у Николая отречение, посадить на трон малолетнего наследника и дать ему хорошего регента. Кого именно? Уже в горячие дни, уговаривая Совет согласиться на этот вариант, Милюков говорил о брате царя, великом князе Михаиле. В качестве аргумента в пользу тандема Алексей – Михаил он приводил, что «один – больной ребенок, а другой – совсем глупый человек», государственными делами не интересуется, с головой погружен в конный спорт. Но несколько ранее в тех же кругах заговорщиков называли совсем другую кандидатуру – Николая Николаевича, главнокомандующего первых месяцев войны, «ястреба» из «ястребов», самого ярого ненавистника Германии во властной верхушке. Правда, главнокомандующий из него вышел весьма средний, зато ясно, что этот сепаратного мира не заключит, а чего еще надо?

…Итак, пользуясь то ли спровоцированными, то ли спонтанными беспорядками, думцы попытались в очередной раз вырвать у царя вожделённое право формировать правительство – кто о чем, а демократы все рвутся «порулить». В ответ, в ночь с 26 на 27 февраля, они получили традиционный указ «о перерыве занятий Государственной Думы». На следующий день, 27 февраля, несколько членов уже распущенной Думы образовали орган с на редкость корявым названием: «Временный комитет для восстановления порядка и сношения с учреждениями и лицами» и стали «сношаться» – писать воззвания, призывая к формированию правительства «народного доверия». Одно из первых воззваний «Временного комитета» было адресовано генералам:

«Правительственная власть находится в полном параличе и совершенно беспомощна восстановить нарушенный порядок. России грозит унижение и позор, ибо война при таких условиях не может быть победоносно окончена. Считаю единственным и необходимым выходом из создавшегося положения безотлагательное призвание лица, которому может верить вся страна и которому будет поручено составить правительство, пользующееся доверием всего населения… Медлить больше нельзя, промедление смерти подобно», —

писал председатель Госдумы Родзянко в обращении к командующим фронтами. Под «лицом, которому будет верить вся страна» Родзянко, разумеется, имел в виду себя. Но грубые факты таковы: нажал на царя, вырвав у него отречение, начальник Генштаба генерал Алексеев, при поддержке остальной генеральской верхушки.

2 марта отречение было подписано.

Александр Михайлович вспоминал:

«Он (Николай. – Е. П.) показал мне пачку телеграмм, полученных от главнокомандующих фронтами в ответ на его запрос. За исключением генерала Гурко все они, и между ними генералы Брусилов, Алексеев и Рузский, советовали Государю немедленно отречься от престола… В глубине пакета он нашел еще одну телеграмму, с советом немедленно отречься, и она была подписана великим князем Николаем Николаевичем.

– Даже он! – сказал Ники, и впервые голос его дрогнул»[137]137
  Великий князь Александр Михайлович. Книга воспоминаний. С. 228.


[Закрыть].

В день отречения в дневнике Николай – редчайший случай! – позволил себе некое выражение эмоций, записав: «Кругом измена, трусость и обман».

И нисколько не был в том не прав.

История с отстранением монарха закончилась полным триумфом, немедленно перешедшим в полный облом. Во-первых, Николай, легко раскусивший игру заговорщиков, сломал ее одним росчерком пера, отрекшись не только за себя, но и за сына – в пользу брата Михаила. Идея регентства над ничего не понимающим ребенком провалилась с треском. А во-вторых, Михаил оказался вовсе не так глуп, как предполагал Милюков. Когда к нему явились представители Думы, он выслушал все речи, а потом задал Родзянко прямой и грубый вопрос: гарантируют ли ему господа думцы только корону, или также и голову? Короче говоря, ввязываться в борьбу за власть великий князь не хотел – но ведь и другим не дал! Михаил, достойный брат Николая, выдал совершенно гениальный по иезуитству ответ:

«Принял я твердое решение в том лишь случае воспринять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, чрез представителей своих в Учредительном собрании, установить образ правления и новые основные законы Государства Российского».

Короче говоря, Михаил Романов потребовал Земского Собора.

И вот это был удар из ударов. Михаил не отказался от престола, как стали говорить позднее. Он всего лишь не принял власть из рук Думы – но и напрочь перекрыл дорогу к трону другим претендентам, которые могли бы эту власть принять. Теперь для того, чтобы сесть на трон, кандидат в цари должен был пойти на полноценный государственный переворот. На это никто из Романовых так и не решился.

Ход, надо сказать, гениальный. Действительно, нужно быть полным идиотом, чтобы брать власть в условиях поднимающейся революции – на тебя в конечном итоге все последствия и спишут, а потом скинут и затопчут ногами. Власть надо брать на ее спаде, когда энтузиазм приутих, положительные последствия уже перешли в отрицательные и народ, которому осточертел этот бардак, готов принять любого, кто придет и наведет порядок. Михаил заставил творцов переворота самих взять власть, а российскому обществу предоставлял возможность наесться вожделенной свободы по самое горло. В прямом смысле – вместо хлеба. И вполне могло случиться, что к моменту созыва Учредительного Собрания о парламенте в России говорили бы примерно так, как в конце 90-х годов о демократии – исключительно на матерном языке. И ни о какой конституционной монархии уже и речи бы не было, а Учредительное Собрание – тогдашний Земский Собор – вручил бы Михаилу абсолютную власть, примерно так, как российский народ в конце 90-х годов вручил власть самой шельмуемой из структур Советского Союза – КГБ. Так что не все просто с Михаилом, отнюдь, он спасал российское самодержавие, и даже шанс у него имелся – другое дело, что не реализовался, но в принципе мог… И тогда вся послевоенная европейская история пошла бы иначе. Подумать только, на какой ниточке иной раз висят судьбы народов и всего мира!

Но дело было в том, что параллельно с Февральской революцией происходила еще одна революция – Октябрьская.

Двоебезвластие[138]138
  В курсе средней школы во времена социализма этот период назывался «двоевластием» (под «властями» подразумевались Временное правительство и Советы).


[Закрыть]

– Но это же бардак!

– Зато ты – главный.

Из фильма «День выборов»

Дальше, в течение года, впритирку идут две линии событий, принадлежащие двум революциям. Первая из них, Февральская, началась 17 октября 1905 года и закончилась 12 января 1918-го широко известными словами матроса-анархиста Железнякова: «Караул устал!» Октябрь же начал отсчитывать время с 27 февраля 1917 года, когда раскрылись тюрьмы и крышки подполов, и на свободу вышла нелегальная оппозиция – левые радикалы.

Господа «думские революционеры» в своём раскладе кое-чего не учли. Они предполагали, что голодные рабочие именно в них видят «лиц, которым может верить вся страна». Но оказалось, что у рабочих по этому поводу другое мнение и другой орган «народного доверия». На бунтующих окраинах внезапно, как чёртик из табакерки, материализовалась новая сила – порожденные революцией 1905 года Советы.

Едва началась заварушка, все сколько-нибудь заметные общественные деятели левого толка стали собираться к Таврическому дворцу, где заседала Государственная Дума. Туда же стянулись освобождённые из тюрем революционеры. В этом здании социалисты всех мастей, а в основном меньшевики и эсеры, встретились с активистами профсоюзного и кооперативного движения. Структура у них была наработана еще с 1905 года и, не теряя времени, вся эта публика явочным порядком образовала Временный исполнительный комитет Совета рабочих депутатов и призвала рабочих быстренько заняться выборами самих депутатов. Сюда же пришли и представители восставших полков, и на первом же заседании, состоявшемся в 9 часов вечера 27 февраля, было решено, говоря современным языком, «объединить бренды», присовокупив к слову «рабочих» еще и «солдатских».

Сгоряча они даже начали немножко управлять. Постановили немедленно занять Государственный банк, казначейства, Монетный двор, Экспедицию заготовления государственных бумаг. Но тут же встал пошлый вопрос: а какими силами? Своих сил у Совета не было, поручить это дело революционным солдатикам – ясно ведь, чем все закончится. Выход из положения все же нашли, написав в решении: «Совет рабочих депутатов поручает Временному комитету Государственной Думы немедленно привести в исполнение настоящее постановление». Вот пусть у «временных» голова и болит.

Ещё забавнее вышло со знаменитым «Приказом № 1», который представляют как плод демократических мечтаний членов Совета. Да ничего подобного! Штатскому адвокату Соколову и слов-то таких знать было не положено, какие в этом приказе употреблялись. В вышедшей в 1938 году книге «История гражданской войны» рассказывается, как это было.

«Сразу после первого бурного заседания группа солдат тут же, за перегородкой, обступила стол члена исполнительного комитета совета меньшевика Н. Д. Соколова, которому было поручено обнародовать решения Совета в приказе по войскам. Соколов записывал то, что диктовали окружавшие его солдаты. Именно под давлением масс был издан первый революционный приказ, по поводу которого Керенский позлее говорил, что „отдал бы десять лет жизни, чтобы приказ вовсе не был подписан“»[139]139
  История гражданской войны. Т. 1. М., 1938. С. 120.


[Закрыть].

Этот документ, положивший начало окончательному развалу государственной системы, стоит того, чтобы привести его полностью.

ПРИКАЗ № 1

«По гарнизону Петроградского округа. Всем солдатам гвардии, армии, артиллерии и флота для немедленного и точного исполнения, а рабочим Петрограда для сведения.

Совет рабочих и солдатских депутатов постановил:

1. Во всех ротах, батальонах, полках, парках, батареях, эскадронах и отдельных службах разного рода военных управлений и на судах военного флота немедленно выбрать комитет из выборных представителей от нижних чинов вышеуказанных воинских частей.

2. Во всех воинских частях, которые еще не выбрали своих представителей в Совет рабочих депутатов, избрать по одному представителю от рот, которым и явиться с письменными удостоверениями в здание Государственной думы к 10 часам утра 2 сего марта.

3. Во всех своих политических выступлениях воинская часть подчиняется Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам.

4. Приказы Военной комиссии Государственной думы следует исполнять только в тех случаях, когда они не противоречат приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов.

5. Всякого рода оружие, как-то: винтовки, пулеметы, бронированные автомобили и прочее, должно находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов и ни в коем случае не выдаваться офицерам, даже по их требованиям.

6. В строю и при отправлении служебных обязанностей солдаты должны соблюдать строжайшую воинскую дисциплину, но вне службы и строя, в своей политической, общегражданской и частной жизни солдаты, ни в чем не могут быть умалены в тех правах, коими пользуются все граждане.

В частности, вставание во фронт и обязательное отдавание чести вне службы отменяются.

7. Равным образом отменяется титулование офицеров: ваше превосходительство, благородие и т. п. и заменяется обращением: господин генерал, господин полковник и т. д.

Грубое обращение с солдатами всяких воинских чинов, и в частности обращение к ним на „ты“, воспрещается, и о всяком нарушении сего, равно как и о всех недоразумениях между офицерами и солдатами последние обязаны доводить до сведения ротных комитетов.

Настоящий приказ прочесть во всех ротах, батальонах, полках, экипажах, батареях и прочих строевых и нестроевых командах.

Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов».

В первоначальном варианте был ещё пункт о выборности командиров, но, к счастью, у товарищей из Совета хватило ума его вовремя выбросить. Впрочем, это было уже не важно.

Данным приказом Петросовет сразу упрочил своё пока что весьма шаткое положение – теперь он мог опираться на штыки Петроградского гарнизона, тем более что Временный комитет от большого ума распустил полицию и жандармерию. Правда, дальше вышло точно по Губерману: «Идея, брошенная в массы – это девка, брошенная в полк». Естественно, приказ просочился и на фронт, там его тоже восприняли на «ура», и началось такое… Зато подавления революции военной силой можно было больше не опасаться, по причине того, что военная сила стремительно переставала быть таковой.

* * *

Что бы потом ни говорили историки, Петросовет тоже на государственную власть не претендовал. Его вполне устраивала роль земства.

Утром 28 февраля «Известия Петроградского совета» изложили программу этого органа (если сей документ можно назвать программой):

«Совет рабочих депутатов, заседающий в Государственной думе, ставит своей основной задачей организацию народных сил и борьбу за окончательное упрочение политической свободы и народного правления в России. Совет назначил районных комиссаров для установления народной власти в районах Петрограда. Приглашаем все население столицы немедленно сплотиться вокруг Совета, образовать местные комитеты в районах и взять в свои руки управление всеми местными делами. Все вместе, общими силами, будем бороться за полное устранение старого правительства и созыв Учредительного собрания, избранного на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права».

Местные вопросы Советы как-то решали – наверное, не хуже, чем чиновники. Что же касается общего управления тем бардаком, который развели совместными усилиями Временный комитет и Временный исполком, то эту обязанность они усердно спихивали друг на друга. Уже 27 февраля вожди исполкома явились во Временный комитет и потребовали от него взять в свои руки власть. И тут с нашими храбрыми думцами случилась подлинная истерика. Перепуганный Родзянко спрашивал присутствующих: «Что это будет, бунт или не бунт?» На что либералы промолчали, а ответил монархист Шульгин: «Никакого в этом нет бунта. Берите как верноподданный. Если министры сбежали, то должен же кто-то их заменить. Может быть два выхода: все обойдется – государь назначит новое правительство, мы ему сдадим власть. А не обойдется, так если мы не подберем власть, то подберут другие, те, которые выбрали уже каких-то мерзавцев на заводах…».

По меткому выражению Троцкого, Дума «вручение ей власти воспринимала как акт политического изнасилования». О Совете он пишет более сдержанно – все-таки свои. Но не удерживается, чтобы в очередной раз не съязвить. «Либералы соглашались взять власть из рук социалистов лишь при условии, что монархия согласится принять власть из их собственных рук». Стало быть, социалисты тоже не горели желанием, отнюдь…

Монархия, как известно, не согласилась. Но и Советы на себя власть не принимали – им было и так неплохо. Высокопоставленные заговорщики оказались в ужасной для каждого оппозиционера ситуации: они-то хотели всего лишь порулить, имея на соседнем сиденье запасного шофера в лице самодержца. Тот же самый Шульгин писал: «Мы были рождены и воспитаны, чтобы под крылышком власти хвалить ее или порицать. Мы способны были в крайнем случае пересесть с депутатских кресел на министерские скамьи… Под условием, чтобы императорский караул охранял нас».

Но караул ушел вместе с монархией, так что думцы получили руль в руки единолично и без дублеров. Под жестким давлением обстоятельств и Советов им пришлось всё-таки уступить насильникам и 2 марта объявить о создании Временного правительства – оно должно было править страной до Учредительного Собрания, которому предстояло окончательно решить все вопросы власти – потому и «временное».

Состав первого правительства был насквозь либеральным. Председателем его стал лидер земского движения князь Львов. «Серым кардиналом» при нем являлся человек легендарный – министр иностранных дел Милюков, профессор истории и лидер кадетской партии. Военное министерство возглавил Гучков – крупный промышленник, октябрист и, что куда более показательно, председатель Центрального военно-промышленного комитета – как раз из тех, кто до беспредела взвинчивал цены на вооружение. А министром юстиции стал блестящий адвокат Керенский – тогда он был членом «Трудовой группы», занимавшей промежуточное положение между кадетами и социал-демократами, но практически сразу примкнул к эсерам.

Генеральный консул США Джон Снодграсс писал в газете «Нью-Йорк тайме» от 25 марта 1917 года: «Русский народ не мог бы найти нигде в своей стране людей, лучше подготовленных для того, чтобы вывести его из мрака тирании… Львов и его соратники значат для России то же, что Вашингтон и его сподвижники означали для Америки, когда она обрела независимость». Американец по-детски радуется, что дикая Россия приобщается к цивилизации, и при этом совершенно не замечает, что Россия – не Америка, а князь Львов чуть-чуть, самую малость, не дотягивает до Джорджа Вашингтона.

В первую очередь потому, что Временное правительство умело всё – выдвигать одну за другой теории спасения России, устраивать обсуждения, говорить речи. Не умело оно лишь одного – работать. Не по злому умыслу, а просто потому, что господа парламентарии о том, как функционирует государство, представление имели весьма умозрительное. В руках царя дело казалось простым – знай крути руль да нажимай педальки, – а на деле машина все время почему-то ехала куда-то не туда…

А снизу правительство подпирали Советы, которые теперь стали оппозицией и критиковали каждый их шаг, то есть занимались точно тем, чем до переворота занималась сама Государственная Дума. Не говоря уже о том, что все те свободы слова, печати, собраний и пр., за которые так ратовали думцы в пору борьбу с царизмом, теперь также оборачивались против них. И что самое ужасное, большинство населения верило им и поддерживало их, и страшно было подумать, что будет, когда правительство эту веру потеряет.

Широким же слоям населения вообще плевать было на свободу слова и собраний, они требовали мир, землю, рабочее законодательство – и не получили. Ничего из этого Временное правительство попросту не могло себе позволить, у них ведь были ещё и хозяева – вы о них-то не забыли? Естественно, ни о каком мире не могло быть и речи, и единственное, что объединяет все составы Временного правительства – это «война до победного конца». Что касается земли, тут мотивы сложнее: в принципе, если бы она по-прежнему принадлежала помещикам, ее можно бы и отдать, как пятью веками раньше сбрасывали с крыльца на копья какого-нибудь захудалого боярина, чтобы остудить ярость толпы. Но большинство крупных имений к тому времени были заложены в банки, а за банками стояли отчасти сами думцы и их друзья, а отчасти те же союзники, то есть хозяева… Можно как угодно относиться к большевикам, но насчет классовых интересов они были правы.

Будьте уверены, возникшими «ножницами» Советы, а особенно большевики, пользовались очень эффективно. У «временных» была возможность на собственной шкуре ощутить, каково было Николаю II накануне отречения и почему он, сбросив с плеч власть, выглядел таким веселым и даже радостным.

Поистине Временное правительство можно только пожалеть. Но… «Хоть и жаль воробья нам веселого, а досталось ему поделом – на свою воробьиную голову сам он вызвал и бурю, и гром».

Первый кризис настиг Временное правительство уже в апреле, когда оно заявило о намерении быть верным «союзническим обязательствам» и продолжать войну до победного конца. Реакция населения оказалась настолько острой, что Милюкову и Гучкову пришлось подать в отставку. Тогда же в правительство вошли первые социалисты: меньшевики и эсеры. Ну, а потом покатилось…