Текст книги "Ленин — Сталин. Технология невозможного"
Автор книги: Елена Прудникова
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 48 страниц)
Удивительно было уже то, что он иногда говорил правду. Причем не так уж редко. Ещё удивительнее была его ложь. Он врал легко и убедительно, но небесцельно. Чтобы успешно ориентироваться в тумане его правды и лжи, ей нужно было знать в сто раз больше, чем знала она. Ей нужно было понимать причины.
Наталья Шегало. Меньше, чем смерть.
Можно совершенно точно сказать, когда работа по организации восстания вышла на финишную прямую – 8 октября. В этот день вернувшийся накануне в Петроград Ленин, отдохнув с дороги, принялся за дела.
9 октября был опубликован приказ Временного правительства о выводе Петроградского гарнизона на фронт – и в тот же день он обсуждался на пленуме Петросовета. С подачи большевиков пленум принял решение: создать Военно-революционный комитет по обороне Петрограда. Задачи у него были вполне нейтральные, не придерешься: точный учет Петроградского гарнизона и определение минимума сил, необходимых для обороны столицы, меры по охране города от погромов, поддержание порядка. Входили в него представители военных и флотских комитетов, Советов, профсоюзов, фабзавкомов. Формально ВРК был внепартийным органом, подведомственным совету – однако большинством организаций, пославших в него своих представителей, давно уже рулили большевики, левые эсеры или анархисты. И почему-то именно после создания комитета, на следующий же день большевистский ЦК принял первое решение о вооруженном восстании.
Новый комитет неспешно проходил процедуру согласований и утверждений. До тех пор, пока он не был утвержден исполкомом Петросовета, большевики старательно не обращали на него внимания. Им было не до того – они бурно обсуждали подготовку собственного вооружённого восстания: ждать неделю до съезда или все же не стоит? Однако как только ВРК прошел процедуру утверждения, в тот же день, 16 октября, ЦК ВКП(б) принял окончательное решение о вооруженном восстании. Снова совпадение дат? Какие-то уж очень точные получаются совпадения.
На том же заседании ЦК избрал «Военно-революционный центр», который делегировал для работы в ВРК. Причем вошли туда не политики, известные всему Петрограду, а тихие и малозаметные конкретные товарищи, те, огромная роль которых в подготовке переворота всегда утверждалась большевистскими историками – но даже после победы революции никто никогда не раскрывал: а чем именно означенные товарищи занимались с апреля по октябрь 1917 года? Поименно: Свердлов, Сталин, Бубнов, Урицкий и Дзержинский. Трое из них стали потом крупнейшими государственными деятелями, входили в самое узкое из узких руководств, Бубнов тоже не затерялся в неизвестности, а дослужился до начальника Политуправления Красной Армии и наркома просвещения[182]182
В то время просвещение являлось одним из ключевых направлений работы.
[Закрыть]. И лишь послужной список Урицкого оборвался в должности председателя Петроградской ЧК, но не по его вине – на этой должности он был убит в августе 1918 года.
Впрочем, этой пятеркой присутствие большевиков в ВРК не ограничивалось – «центр» был делегирован туда партией, но большевики имелись в Комитете и сами по себе, как чьи-то представители. 20 октября на первом пленарном заседании ВРК было избрано его бюро, куда вошли еще три большевика: Антонов-Овсеенко, Подвойский и Садовский (первый из них, как вы помните, непосредственно арестовывал Временное правительство, второй был руководителем «Военки»). Кстати, остальные двое членов бюро были левыми эсерами, в том числе и председатель Бюро (а значит, глава всего ВРК) Павел Лазимир, председатель солдатской секции Петросовета.
Очень любопытную вещь сказал три года спустя Троцкий, вспоминая те дни:
«Отдавал ли он (Лазимир. – Авт.) себе отчёт, что дело идёт о заговоре, или же только отражал бесформенно-революционное настроение левого крыла эсеров, не знаю. Скорее последнее».
Стало быть, создание ВРК было частью заговора, и остальные члены бюро это понимали. Не говоря уже о членах «Военно-революционного центра» – эти должны были попросту знать. Тем более, если верить Троцкому, они сами ВРК и придумали:
«Вопрос о создании Военно-Революционного Комитета был выдвинут военной организацией большевиков. В сентябре месяце 1917 г., когда военная организация обсуждала вопрос о вооруженном восстании, она пришла к заключению о необходимости создания непартийного „советского“ органа для руководства восстанием. Об этом решении мною было сообщено т. Ленину»[183]183
Троцкий Л. Воспоминания об октябрьском перевороте.
[Закрыть].
Ну, а Ленин уже дал ему ход.
Что забавно, через несколько недель Ильичу пришлось долго уговаривать руководство «Военки» работать не самостоятельно, а только в рамках ВРК. Орлы товарища Подвойского на практике свою идею не распознали. Впрочем, решение было настолько простым, что вопрос об авторстве обсуждать бессмысленно – любой мог догадаться…
* * *
…И снова мы сталкиваемся все с той же тактикой, что и во времена корниловского мятежа, и в 1941 году – бурная политическая жизнь на поверхности, отвлекающая внимание общества, правительства, друзей и врагов, и какая-то очень жесткая, абсолютно негласная и предельно конкретная работа в недрах.
Настолько негласная, что о ней знали даже не все члены ЦК – два дня спустя Ленин по поводу спора с Зиновьевым и Каменевым на заседании 16 октября писал: «Опровергать я не мог, ибо сказать, что именно сделано, нельзя».
Настолько негласная, что о ней не знал даже руководитель «Военки» Подвойский, люди которого занимались технической подготовкой восстания. Непосредственно перед событиями руководителей «Военки» вызвали к Ленину на конспиративную квартиру, где состоялась очень интересная дискуссия. Подвойский и Невский убеждали отложить восстание на несколько дней, пока «Военка» не будет готова его провести, а Ильич нетерпеливо разъяснял, что действовать нужно только через ВРК, а не самостоятельно, и брать власть непосредственно перед съездом Советов, «дабы этот съезд, каков бы он ни был, встал перед свершившимся фактом взятия рабочим классом власти».
Именно со съездом Советов увязано его знаменитое высказывание: «Сегодня выступать рано, послезавтра – поздно». Джон Рид вспоминал по этому поводу:
«3 ноября (21 октября) вожди большевиков собрались на свое историческое совещание. Оно происходило при закрытых дверях… Володарский, выйдя из комнаты, рассказал мне, что там происходит.
Ленин говорил: „24 октября будет слишком рано действовать: для восстания нужна всероссийская основа, а 24-го не все ещё делегаты на Съезд прибудут. С другой стороны, 26 октября будет слишком поздно действовать: к этому времени Съезд организуется, а крупному организованному собранию трудно принимать быстрые и решительные мероприятия. Мы должны действовать 25 октября – в день открытия Съезда, так, чтобы мы могли сказать ему: „Вот власть! Что вы с ней сделаете?““»[184]184
Рид Д. Десять дней, которые потрясли мир. С. 66–67.
[Закрыть]
А съезд собирался с трудом, медленно и мучительно. Верхушка местных советов и власти саботировали выборы на него, как только могли. Делегаты на крышах и буферах добирались через охваченную разрухой страну. 20 октября прибыло всего 15 делегатов, на следующий день их было 100, еще через сутки – 175, а для кворума нужно было иметь хотя бы четыреста. Мандатная комиссия пыталась саботировать, ее члены заявляли не понравившимся (т. е. большевистским) делегатам: «Зря, мол, приехали, пустить вас на съезд не можем». Рядом непременно посмеивался кто-нибудь из большевиков: «Ничего, товарищи, не беспокойтесь, когда съезд начнётся, все пройдёте». Но всё же было ясно, что 25 октября его откроют. Именно к этому дню (плюс-минус организационный бардак) и сходились все линии большевистских интриг.
* * *
Один из самых интересных вопросов – кто же этой конкретной работой руководил? То есть, об этом сказано точно и открыто – Военно-революционный центр. Однако система власти в СССР была устроена наподобие матрешки. Например, в 1941 году существовало Политбюро, внутри него ГКО, а внутри ГКО еще и «тройка», которую возглавлял Сталин.
Членов ВРЦ было пятеро. Из них по положению в партии как до, так и после октябрьского переворота выделяются двое: Свердлов и Сталин. Сразу после 25 октября новорожденное государство выделило внутри себя «четверку» – то ядро, которое, собственно, и управляло страной. Входили в него Ленин, Свердлов, Сталин и Троцкий. Троцкий впоследствии всячески старался создать впечатление, что он тоже входил в руководящую группу подготовки восстания – однако он не мог быть глубоко посвящен в предоктябрьские планы большевиков, поскольку состоял в партии к тому времени всего два месяца и был для всех скорее советским деятелем, нежели партийным[185]185
В 1905 году Троцкий был председателем Петросовета.
[Закрыть]. Зато Свердлов и Сталин входили в высшее большевистское руководство как до, так и после переворота, более того, они были его членами ещё в 1912 году, когда вошли в состав «Русского бюро» ЦК, ответственного за работу в России. «Русское бюро» тогда состояло всего из четырех человек: в него входили два депутата Думы большевика – Петровский и Малиновский, и два конкретных деятеля большевистской партии – Коба, то есть Сталин, и Андрей Уральский, как называли Свердлова. Причём руководителем «Русского бюро» должен был стать Сталин, как более опытный революционер.
После революции Свердлов был «главным кадровиком» партии. Когда он умер, то для выполнения функций, которые нес Свердлов, пришлось создавать целый секретариат, пока эту работу снова не взял на себя один человек – Сталин, став в 1922 году генеральным секретарем ЦК ВКП(б). В горячие дни лета 1918 года Свердлов и Ленин договорились между собой: если с одним из них что-то случится, второй примет на себя все управление страной. Но в то время в Москве не было Сталина – он как уехал весной 1918 года в Царицын за хлебом, так и продолжал мотаться по фронтам. Понять его можно: как со Свердловым, так и с Троцким у него были крайне неприязненные отношения, и работа с ними в одном Политбюро была нелегким испытанием.
«История гражданской войны» уверяет, что партийным центром по подготовке восстания руководил Сталин, который был в партии вторым человеком после Ленина. Безгранично доверять этой книжке не след – всё-таки выпущена она в 1946 году – но о том же свидетельствуют и мелочи партийной истории. Именно Сталин читал на VI съезде отчетный доклад и доклад о политическом положении. Именно его Ленин оставил вместо себя, когда в конце декабря, уже после взятия власти, решил уехать отдохнуть. И именно с ним первым он встречался 8 октября, приехав из Выборга в Петроград[186]186
Вообще-то этот факт я тоже взяла из «Истории гражданской войны». Но думаю, что доверять ему можно. О Сталине в этой книге говорится немного и очень по-деловому, без излишнего придыхания.
[Закрыть]. Не говоря уже о том, что с самого 1898 года Сталин занимался именно организацией – всего, чего угодно, от рабочих кружков и подпольных типографий до «экспроприации» и боевых отрядов.
Говоря о предельно конкретной работе, обратим в первую голову внимание ещё и на выстроенность сроков. Работа ВРК была явно приурочена к съезду Советов, открытие которого к тому времени успели перенести на 25 число – впрочем, ещё за несколько дней до формальной даты его начала было ясно, что к двадцатому делегаты не соберутся. Да и само появление Военно-революционного комитета тоже интересно: еще 15 числа руководители районных большевистских организаций сетовали, что нет единого центра руководства восстанием, и тут он – раз! и возник, как из-под земли. Вот только не надо говорить, что Троцкий врёт и большевики использовали случайно подвернувшуюся под руку структуру – ну не надо, а?
ПерехватЕсли заблудишься в зеркальном лабиринте – бей зеркала. Выходи на свет…
Сергей Лукъяненко. Лабиринт отражений.
Итак, продолжим хронику. Напомним, что ВРК начал организовываться 9 октября, был утвержден 16-го и провел первое пленарное заседание 20 октября. То есть, Ленин отчаянно подгонял всех с восстанием, а вот с организацией его руководящего органа большевики почему-то не спешили. Зато сорганизовавшись, наконец, работать он начал быстро и сразу – еще бы, такие кадры! Партия бросила в ВРК лучших организаторов, которых имела.
Уже 18-го в Смольном прошло собрание представителей полковых и ротных комитетов гарнизона. То, что они говорили, показало, насколько правы были большевики, спрятавшись «под крылышко» Совета – солдатская масса не доверяла правительству и ЦИКу, признавая только Петросовет. Если бы большевики выступили сами по себе – это был бы еще очень большой вопрос, куда бы повернул гарнизон: мог объявить о нейтралитете, мог расколоться… А ВРК, как советский орган, был неуязвим. (Это ещё одно косвенное доказательство того, что весь шум, поднятый большевиками вокруг выступления до съезда, являлся операцией прикрытия.)
А кроме того, 18 числа было принято важнейшее организационное решение о непрерывной связи ВРК со всеми полками. Полковые комитеты устанавливали непрерывное дежурство у телефонов и, кроме того, каждая часть должна была прислать в Смольный по двое связных. Так что 20 числа, когда состоялось, наконец, первое пленарное заседание ВРК, все было готово для того, чтобы в любую минуту сделать его «параллельной властью» в гарнизоне.
В ночь на 21 октября ВРК назначил своих комиссаров во все части петроградского гарнизона и на склады оружия – в основном это были только что освобожденные из тюрем деятели «Военки»[187]187
Большевиков, арестованных после июльских событий, освобождали постепенно – последние из них вышли на свободу 24 октября.
[Закрыть]. А затем последовала очень простая провокация. В ночь на 22 октября комиссары ВРК явились в штаб Петроградского военного округа. Естественно, оттуда их послали далеко, и комиссары без слова протеста пошли, но не по указанному адресу, а в Смольный. И тут началось! Уже утром Комитет собрал представителей всех полков гарнизона, руководство гарнизона объявили «орудием контрреволюционных сил». Первые два пункта резолюции, принятой собранием, гласили:
«1. Охрана революционного порядка от контрреволюционных покушений ложится на вас под руководством Военно-революционного комитета.
2. Никакие распоряжения по гарнизону, не подписанные Военно-революционным комитетом, недействительны».
Так ВРК легко и элегантно перехватил управление гарнизоном. Уже на следующий день одумавшийся командующий готов был идти на переговоры – но поздно! И хотя 23 октября ВРК все же отказался от жесткого контроля над действиями командования, ясно ведь, что после первого же неугодного комитету приказа одним легким движением руки контроль будет восстановлен.
С этой минуты судьбу правительства можно считать решенной: их время должно было окончиться в день начала работы съезда Советов. Об этом кричали на сотнях митингов, об этом принимали сотни резолюций. «Вся власть Советам!» – и по-прежнему ни одного эксцесса с целью захвата этой самой власти!
Почему? Чего они ждали?
Строго говоря, что все время делали большевики? Они постоянно нарывались, явно стараясь сделать октябрь антииюлем. В июле правительство громило их под видом защиты революции, а теперь уже большевики постоянно провоцировали Керенского, чтобы начать защищать революцию от него. Если бы у председателя правительства хватило ума сидеть тише воды, ниже травы, дожидаясь неспровоцированного нападения, он мог бы спутать планы большевиков – но для этого надо было быть Сталиным, а не Керенским, и играть против Гитлера, а не против Ленина.
«Железо и кровь» не давали Александру Федоровичу покоя, и он с размаху бухнулся в приготовленную ловушку. Поскольку разговоры о том, что большевики готовят восстание, велись по-прежнему, а по рабочим окраинам шли почти неприкрытые приготовления к вооруженным действиям, вовсю формировались красногвардейские отряды, то правительство решило упредить выступление – именно, то, что было нужно большевикам.
В ночь на 24 октября Керенский распорядился вызвать верные части с фронта, а пока что арестовать членов Военно-революционного комитета и разгромить типографию, где печатались газеты «Рабочий путь» и «Солдат». Арестовать членов ВРК, сидевших под охраной в Смольном, у него, естественно, руки оказались коротки, а вот второе – получилось.
На рассвете 24 октября в типографию явился комиссар милиции 3-го Рождественского района вместе с юнкерами и предъявил ордер на закрытие типографии. Юнкера конфисковали отпечатанные газеты, разбили матрицы, опечатали двери и выставили караул. Больше ничего они не успели, поскольку к тому времени информация дошла до Смольного, оттуда прислали роту солдат Литовского полка, которая и вышибла захватчиков вон. Единственным реальным следствием инцидента стала небольшая задержка выхода газеты.
Однако этого комического налета вполне хватило, чтобы поднять крик о покушении на революцию. Тут же в полки полетел приказ ВРК:
«Петроградскому Совету грозит прямая опасность… Предписывается привести полк в полную боевую готовность. Ждите дальнейших распоряжений».
Приказ подписал Подвойский – пришёл и его час.
ЦК большевиков, и без того почти не покидавший Смольного, постановил больше не расходиться, чтобы не искать друг друга по Петрограду. Один Ленин ещё оставался на конспиративной квартире. На всякий случай – вдруг всё же прорвутся какие-то части с фронта – решили организовать запасной штаб в Петропавловской крепости. Наблюдение за действиями властей и связь с крепостью возложили на Свердлова. Дзержинскому поручили почту и телеграф, Бубнову – связь с железнодорожниками, Берзин и Каменев, который, как ни в чем не бывало, принимал участие в работе, отвечали за связь с левыми эсерами. Главному штабу Красной гвардии приказали направить в Смольный для охраны полторы тысячи бойцов, а также провести мобилизацию транспорта, занять в районах стратегически важные пункты, организовать охрану предприятий и выделить людей для захвата правительственных учреждений. Через несколько часов город был в руках Военно-революционного комитета и красногвардейцев – а поскольку и те, и другие подчинялись партии большевиков, то фактически власть принадлежала РСДРП(б). Однако формально инициатором всего этого триумфа был Петросовет, это он припас подарочек съезду.
* * *
…Нельзя сказать, что Керенский не боролся – вот только борьба его была изначально обреченной и потому нелепой. Он посылал депешу за депешей, пытаясь вызвать подкрепление с фронта – но такие вещи не делаются за один день, да и Черемисов не горел желанием расставаться с боеспособными и верными правительству войсками. Штаб петроградского округа приказал полкам гарнизона сидеть в казармах – но гарнизон давно уже подчинялся только Военно-революционному комитету. Пытались прекратить трамвайное движение, чтобы нарушить связь между центром и рабочими окраинами – однако трамвайщики слушались только своего профсоюза. С той же целью пытались захватить и развести мосты – но успевали туда не раньше красногвардейцев, так что получился этот фокус с одним лишь Николаевским мостом (сейчас мост лейтенанта Шмидта). Попробовали еще раз закрыть газеты – но на сей раз данной спецоперацией занялись всего восемь милиционеров, так что даже солдат не потребовалось – их прогнали сами же рабочие вместе с двумя какими-то матросами. Единственное, чем правительство озаботилось всерьёз – так это собственной безопасностью, стянув к Зимнему дворцу всё, что имело – впрочем, имело оно чрезвычайно мало.
25 октября, в 2 часа 20 минут ночи в Ставку, главнокомандующему Духонину ушли две телеграммы с требованиями перебросить в Петроград казачьи части – все, до которых можно дотянуться. Вызвали в Зимний казачьи полки, расквартированные в Петрограде – но те ответили, что без пехоты не пойдут. Генерал Левицкий, состоявший для поручений при министре-председателе, сообщал Духонину: «Впечатление, как будто бы Временное правительство находится в столице враждебного государства, закончившего мобилизацию, но не начавшего активных действий». И, для окончательной шизофреничности происходящего, по Дворцовому мосту в виду осажденного Зимнего дворца ходили трамваи, в городе работали рестораны и кинематографы, в театрах шли спектакли. По Дворцовой площади и по набережным болтались толпы зевак в ожидании бесплатного представления – штурма Зимнего дворца.
В 10 утра 25 октября Керенский, на автомобиле американского посольства, выехал из Петрограда, как он сам объяснял, «навстречу войскам» – он все еще надеялся, что в стране найдутся люди в погонах, согласные за него умереть.
* * *
Дальше у большевиков было два способа действий. Первый – это, не предпринимая больше никаких шагов, дождаться открытия съезда и поставить перед ним вопрос о снятии Временного правительства. Ещё днём 24 октября они явно склонялись к этому варианту. Выступая перед большевистской фракцией съезда, Троцкий говорил: все, что сделано ВРК – это исключительно оборона революции от правительственных посягательств, чтобы создать почву для съезда Советов. Штурмовать Зимний дворец они не собираются. Вот «если бы съезд создал власть, а Керенский не подчинился бы, то это был бы полицейский, а не политический вопрос»[188]188
Цит. по: Рабинович А. Большевики приходят к власти. Глава 15.
[Закрыть]. Впрочем, съезд бы наверняка низложил правительство, оно напрашивалось на это уже очень давно, после чего его можно совершенно спокойно разогнать или же арестовать.
И вдруг что-то произошло. В ночь на 25 октября восставшие начали захватывать важнейшие правительственные учреждения. В 9 вечера комиссар ВРК с отрядом матросов явился в Петроградское телеграфное агентство. Директор заявил, что подчиняется только Временному правительству, тогда комиссар преспокойно отодвинул его в сторону, сел на его место и стал просматривать сообщения.
Около 2 часов ночи солдаты заняли Николаевский вокзал, городскую электростанцию (тут же было отключено энергоснабжение большинства правительственных зданий) и Главный почтамт. В 3 часа 30 минут крейсер «Аврора», стоявший на ремонте, вошел в Неву и вышиб юнкеров с единственного захваченного ими моста (точнее, и вышибать не пришлось – едва крейсер осветил мост прожекторами, те разбежались сами). В 6 часов утра моряки и солдаты Кексгольмского полка без малейшего сопротивления заняли Государственный банк. Через час была захвачена и телефонная станция, а в 8 часов утра – Варшавский вокзал. Утром в здании «Крестов» появился комиссар ВРК и потребовал освобождения всех политзаключенных – тюремное начальство без единого слова протеста повиновалось.
25 октября, в 10 часов утра, было опубликовано воззвание к гражданам России:
«Временное правительство низложено. Государственная власть перешла в руки органа петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, Военно-революционного комитета, стоящего во главе петроградского пролетариата и гарнизона.
Дело, за которое боролся народ: немедленное предложение демократического мира, отмена помещичьей собственности на землю, рабочий контроль над производством, создание советского правительства – это дело обеспечено.
Да здравствует революция рабочих, солдат и крестьян!»
К вечеру от всей старой власти оставалось только само правительство, уже без министра-председателя, обреченно забаррикадировавшееся в Зимнем дворце, защитники которого таяли на глазах.
* * *
Что же произошло вечером 24 октября такого, что изменило ход событий? Только одно: в Смольном появился Ленин.
Вокруг Ленина в эти дни творилось что-то непонятное. С самого его приезда ЦК строжайшим образом запрещал ему перемещаться по городу – несмотря на то, что без своей знаменитой бородки и в парике он был абсолютно неузнаваем. Ильич сидел на конспиративной квартире в доме, который находился в нескольких десятках метров от станции Ланская, так что можно было при первой опасности сесть на поезд и укатить из Петрограда. Вообще-то основания для такой суперконспирации имелись – Ленина арестовывать бы не стали, убили бы на месте. Но, с другой стороны, рисковал не только он, рисковали все лидеры большевиков. Такому режиму есть лишь два разумных объяснения. Либо за Лениным охотился кто-то серьезный, а не милиция Временного правительства, либо ЦК старался держать Ильича, с его внезапными озарениями, неуемной энергией и резко холерическим темпераментом, подальше от штаба восстания. Кто знает, что ещё придёт ему в голову?! Один раз он уже отличился…
И ведь пришло! Весь день 24 октября Ленин бомбардировал Смольный требованиями не ждать съезда, а брать власть сразу. Ну уж теперь-то какой в этом смысл? И тем не менее, требования сыпались одно за другим. В шесть часов вечера он написал отчаянное письмо, которое велел квартирной хозяйке, исполнявшей роль связной, передать лично Крупской.
«Товарищи! Я пишу эти строки вечером 24-го, положение донельзя критическое. Яснее ясного, что теперь, уж поистине, промедление в восстании смерти подобно.
Изо всех сил убеждаю товарищей, что теперь все висит на волоске, что на очереди стоят вопросы, которые не совещаниями решаются, не съездами (хотя бы даже съездами Советов), а исключительно народами, массой, борьбой вооруженных масс.
Буржуазный натиск корниловцев, удаление Верховского показывает, что ждать нельзя. Надо, во что бы то ни стало, сегодня вечером, сегодня ночью арестовать правительство, обезоружив (победив, если будут сопротивляться) юнкеров и т. д.
Нельзя ждать! Можно потерять все!..
Кто должен взять власть?
Это сейчас неважно: пусть её возьмёт Военно-революционный комитет „или другое учреждение“…
Надо, чтобы все районы, все полки, все силы мобилизовались тотчас и послали немедленно делегации в Военно-революционный комитет, в ЦК большевиков, настоятельно требуя: ни в коем случае не оставлять власть в руках Керенского и компании до 25-го, никоим образом; решать дело сегодня непременно вечером или ночью.
История не простит промедления революционерам, которые могли победить сегодня (и наверняка победят сегодня), рискуя потерять всё.
Взять власть сегодня, мы берем ее не против Советов, а для них.
Взятие власти есть дело восстания; его политическая цель выяснится после взятия.
Было бы гибелью или формальностью ждать колеблющегося голосования 25 октября, народ вправе и обязан решать подобные вопросы не голосованиями, а силой; народ вправе и обязан в критические моменты революции направить своих представителей, далее своих лучших представителей, а не ждать их…
Правительство колеблется. Надо добить его во что бы то ни стало!
Промедление в наступлении смерти подобно!»
Несколько раз Ленин обращался к ЦК с требованием разрешить ему прийти в Смольный – и каждый раз получал отказ. Днем, по воспоминаниям той же квартирной хозяйки, он, рассвирепев, смял записку и швырнул ее на пол: «Я их не понимаю. Чего они боятся? Ведь только позавчера Подвойский докладывал, что такая-то военная часть целиком большевистская, что другая тоже… А сейчас вдруг ничего не стало. Спросите, есть ли у них сто верных солдат или сто красногвардейцев с винтовками, мне больше ничего не надо!»[189]189
У меня есть подозрение, что Ленин попросту достал товарищей по партии, потому-то они и старались держать его подальше от себя.
[Закрыть]
Что было дальше? Официальная версия советской истории такова: к вечеру ЦК все же разрешил Ильичу появиться в Смольном. Для конспирации Ленин послал хозяйку квартиры с письмом к Крупской, а сам, оставив ей записку: «Ушёл туда, куда вы не хотели, чтоб я уходил», в сопровождении одного лишь связного, финского большевика Эйно Ра-хья, отправился в Смольный. Они доехали на трамвае до Финляндского вокзала, затем шли пешком, на Шпалерной едва не попавшись патрулю и с трудом проникли в Смольный, так как не имели пропусков.
Всё очень мило – но если ЦК согласился на приезд Ленина в Смольный, почему допустил, чтобы он ушел туда всего с одним сопровождающим? Что, нельзя было прислать грузовик с солдатами? А уж история с пропуском совсем не вписывается. Допустим, его не было у Ленина, однако он всяко должен был быть у связного – иначе с кем Рахья связывал Ильича? Нет уж, больше похоже на то, что Ленину просто надоело ждать, а Эйно Рахья – по-видимому, не связной, а телохранитель, – вынужден был его сопровождать.
Но в этом деле есть еще один, куда более интересный вопрос: почему Ленин так торопил с восстанием? Опасался правительства? Полно, оно давно уже не имело ни силы, ни власти, а уж коль скоро фронтовые части добрались бы до Питера, арест «временных» их бы не остановил. В чем же дело?
Впрочем, ответ содержится в письме.
«Взятие власти есть дело восстания; его политическая цель выяснится после взятия.
Было бы гибелью или формальностью снедать колеблющегося голосования 25 октября…»
То есть, дело было не в правительстве, а в съезде Советов.
Большевики управляли Советами, да – но в одном вопросе они были заложниками съезда. А именно – в составе правительства. Существовала грозная опасность того, что съезд решит создать социалистическое правительство из представителей всех левых партий.
В начале сентября большевики выступали за социалистическое правительство – но с тех пор много воды утекло. Самое главное – в сентябре они не собирались брать власть. А сейчас коалиция с умеренными социалистами отбросила бы ситуацию к марту 1917 года, с той разницей, что тогда у создавшей правительство Думы была альтернатива – Советы, а теперь у заменивших ее Советов альтернативы не было.
И ведь ясно, как день, чем все кончится! До сих пор любая совместная деятельность с меньшевиками и эсерами неизбежно увязала в бесконечных дискуссиях, и «однородное социалистическое» правительство было обречено на то же самое. Социалисты потопили бы в увязках и согласованиях те меры, которые надо было проводить немедленно. И главная из них – мир, мир на любых условиях и любой ценой.
Избавиться от социалистов в правительстве после их избрания было бы уже невозможно – их присутствие освящено съездом Советов. Нет, конечно, через полгода можно было бы созвать третий съезд и устроить еще одну революцию – вот только от страны к тому времени не осталось бы уже ничего.
Так что большевикам надо было не только взять власть, но и сформировать свое правительство, без «братьев-социалистов». И вполне можно рассматривать требования Ленина как очередную провокацию. Нравы тогдашних российских политиков были хорошо известны: если большевики возьмут власть до съезда, причем сделают это максимально оскорбительно для демократических иллюзий – то есть очень хороший шанс, что умеренные социалисты откажутся работать с ними и гордо удалятся. Как они в итоге и поступили.
Нет, возможно, есть и другие объяснения внезапному ленинскому виражу – но я лично их не вижу.
Как бы то ни было, ранним утром 25 октября в Смольном, на заседании ЦК, протокол которого не составлялся – а скорее всего, и не заседание это было, а просто разговор, ибо принимали в нем участие Ленин, Сталин, Троцкий, Смилга, Милютин, Зиновьев, Каменев и Берзин, фигуры совершенно разного веса и уровня, – был составлен список нового правительства, членов которого решили назвать не министрами, а «народными комиссарами». Кое-кто из присутствующих посчитал это шуткой – и зря!
