Текст книги "Генеральская звезда"

Автор книги: Эл Морган

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

– И даже включить его фамилию в свою завтрашнюю «колонку»!

– Ну, знаешь ли, Чарли. Всему есть предел...

– Что тебе стоит написать, что он прибыл в город по сугубо секретному заданию.

Я усмехнулся.

– Здорово соврал, – сказал я. – Ей-богу, здорово. Превосходно!

– Так как же?

– Сделаем. Холли Хэллорен не первый трепач, который попадает в «колонку».

Мы вернулись к столу и просидели, пока шло эстрадное выступление. Холли выступал в главной роли, вместе с комиком выкрикивая окончания острот, прежде чем тот успевал рот открыть. По этому, кстати, можно судить об уровне острот комика. Генерал лично прикончил еще две бутылки шампанского и лихо сплясал шимми с кордебалетом. Ему бурно аплодировали другие пьяницы из всех уголков ночного клуба, и он исполнил на бис нечто похожее на чарльстон. Чарли усиленно пытался увести компанию после представления. Но старине Холли было мало. Он заказал еще шампанского и встал из-за стола.

– Прошу прощения, – сказал он, – но мне надо в гальюн.

Он наклонился, обнял меня за плечи и заорал в самое ухо: «У моряков так называют сортир». Потом разразился хохотом и, пошатываясь, прошел через зал к мужскому туалету.

– Твое счастье, – сказал я Диди, – что тебе достался Чарли.

– Вы так думаете? Старый краб распустил свои клешни на нас обеих. Он уже нарисовал мне всю картину...

– Теперь у тебя есть возможность смыться.

– Спасибо, – сказала Диди, – но я останусь. Я нанялась на срок.

– Вот истинно американский дух, который помог нам выиграть войну, – сказал я.

– Послушайте, – вмешалась Джоан. – Мы два часа проторчали в библиотеке – все читали о Вест-Пойнте, армии и Вашингтоне.

– Что такое? – изумился Чарли.

– То, что вы слышали. Мы всегда тщательно готовимся перед заданием. На прошлой неделе, когда проходил съезд торговцев металлическими изделиями, мы были заняты каждый день. Могу вам сказать, что мы познакомились с этим бизнесом лучше, чем Сиэрс или Роубак [17]17
  Владельцы крупной розничной фирмы. – Прим. ред.


[Закрыть].

– В самом деле? – спросил Чарли.

– Конечно, – ответила Диди. – Наши клиенты любят поговорить о себе. Мы их обслуживаем, поэтому, если мужчина хочет поговорить о себе, очень полезно знать, о чем он говорит. Ему льстит, когда задаешь уместные вопросы. Вы поразились бы, если бы знали, сколько всяких сведений мы собираем на своей работе.

– Откровенно говоря, – заметил я, – сомневаюсь, что у старины Холли появится желание поговорить об «аллее флирта» или об управлении стратегических служб. Кстати, что, по-вашему, случилось с нашим отлучившимся другом?

– Ничего не случилось, – сказал Чарли. – С Холли Хэллореном никогда ничего не случается.

– Послушайте, – предложил я, – а что, если нам уйти отсюда, встретить его в вестибюле и увести прочь, прежде чем он сообразит, что мы делаем.

– Хорошая идея, – согласился Чарли.

Я сделал знак официанту и тот подошел к столику.

– Счета не будет, мистер Уильямс. Вы и ваша компания – гости дирекции.

– Нет, – возразил я. – Прошу вас. Лучше не надо.

– Прошу прощения, сэр, – сказал официант. – Я только выполняю распоряжение.

Мне осталось лишь щедро наградить его чаевыми. Пока что вечер обходился Холли довольно дешево. Я сомневался, сумеют ли Диди и Джоан взять с ним должный тон, чтобы можно было упомянуть об этом в «колонке». Размышляя, я достал записную книжку и пометил себе, что надо будет упомянуть о шикарном представлении в «Латинском квартале».

Когда мы вышли в вестибюль, девицы извинились и прошли в дамскую комнату. Генерала нигде не было видно, и мы зашли в туалет. Генерал стоял на унитазе и подавал строевые команды. Служитель выполнял повороты кругом и направо, на месте и на ходу. Я прервал это занятие.

– Ради меня не старайтесь, – сказал служитель. – Ваш приятель хватил малость лишнего. Думает, что он генерал. А мне-то что? Он платит мне по четверть доллара за каждую правильно выполненную команду. Уже задолжал семь долларов.

Я дал ему десятидолларовую бумажку и сказал:

– Ты будешь должен генералу двенадцать поворотов кругом.

– Слушаюсь, сэр.

Величайшего из ныне живущих генералов мира довольно шумно стошнило. Служитель сунул голову Холли под кран с холодной водой, вытер его и причесал ему волосы.

– Чертовски хороший материал для сержанта, – похвалил Холли.

– Так точно, сэр, – отвечал служитель. – Когда вы следующий раз сюда придете, я отдам вам двенадцать поворотов кругом.

– Чепуха. Считай, что это тебе на чай.

– Спасибо, сэр.

К тому времени, когда мы вывели Холли в вестибюль, он чувствовал себя уже получше. Джоан и Диди дожидались нас. Он двинулся на них, обхватил обеих за талии и заорал:

– Вывести войска с солнцепека! Можно курить! Сэр, она идет, она поет...

Дальше он понес несусветную чушь.

Лицо Диди оживилось.

– Холли, дитя мое, – сказала она, – как дела?

– Все в порядке, пьяных нет, кроме одного, сэр! – отрапортовал Холли.

В действие вступила Джоан.

– Сколько ламп в актовом зале Вест-Пойнта? – спросила она.

– Триста сорок ламп, сэр! – Холли изумленно взглянул на обеих. – Убей меня бог! – воскликнул он. – Вот ты, – сказал он, указав пальцем на Диди, – скажи, кто по чину ниже плебеев?

Диди вытянулась по стойке «смирно», отдала честь и отрапортовала:

– Сэр, ниже плебеев пес начальника училища, кот коменданта, официанты в столовой, горнисты и барабанщики и все адмиралы всего окаянного флота.

– Будь я проклят! – восхищался Холли. – Будь я проклят, если вы не пара самых шикарных девок!

Наконец нам удалось усадить шикарных девок и генерала в такси. Чарли дал шоферу адрес отеля, где остановился Хэллорен. Но тот и слышать не хотел о возвращении домой.

– В отель не поедем, – сказал он. – Еще рано. Черт возьми, Бронсон, разве так надо заботиться о старшем начальнике? Я здесь старший по званию, и я отдаю приказ на марш. Мы не поедем в отель.

Чарли поглядел на меня и пожал плечами.

– Черт с ним, – сказал я.

Мы поехали в ночной кабак где-то в районе Восточных восьмидесятых улиц. К счастью, меня там не знали, и Хэллорену пришлось заплатить по счету чудовищную сумму. Оттуда мы все пятеро отправились в отель к Холли Хэллорену. Он открыл бутылку виски, угостил лифтера и велел ему принести льда. Потом крикнул «Я сейчас!» и нырнул в ванную комнату.

– Ладно, Чарли, – сказал я. – Я исполнил свой долг, а теперь выхожу из игры.

– Спасибо, Капа, – ответил он. – Я тебе очень благодарен. Как ни странно, но этот слюнтяй действительно может мне помочь.

– Еще бы, – сказал я. – Каждый слюнтяй, который может тебе помочь, для тебя настоящий друг. Вроде доброго старого шахматиста и честного свидетеля Уильямса.

Я пожалел, что сказал это, в ту же минуту. А впрочем, черт с ним! В конце концов, Чарли заслужил это за то, что заставил меня провести такой вечер.

– Вы в самом деле собираетесь поместить наши имена в свою «колонку», Гарри? – спросила Диди.

– Конечно, – ответил я. – О нашем гала-вечере можно написать целую «колонку».

В комнату вбежал Холли, держа в руках фотоаппарат «Поляроид». Они только что появились в том году и поступили в продажу к рождественским праздникам.

– Хочу вам показать, что я купил старушке Сэл к рождеству. Как вам нравится эта штука? Делаешь снимок и через минуту вынимаешь готовую проявленную фотографию. Шик!

Мы все согласились, что это шик. Он вставил держатель для лампы-вспышки и всех нас снял. Я сфотографировал Холли целующимся с Диди, потом – целующимся с Джоан. Снимки вышли замечательные – ясные и резкие.

– Наверно, старушка Сэл лопнет от злости, когда увидит это, – сказал генерал.

– Вот будет сенсация, когда дамы соберутся сыграть в бридж, – вставил Чарли.

– Сэл здорово играет в бридж. Не забывай об этом.

– По-моему, бридж чудесная игра, – заметила Джоан.

– Замечательная, – поддержала Диди. – Мы так любим играть в бридж.

– Никогда не играл, – сказал Холли. – Я рад, что вы, девочки, любите карточные игры.

– Обожаем, – подтвердила Диди.

– Отлично. Не перекинуться ли нам в покер? – предложил Холли.

– Какого-нибудь особенного рода? – спросил я, подсказывая ему идею.

– Вот что, – сказал Холли, – раз мы все такие добрые друзья, можно уютненько устроиться. Как вы смотрите на милую, дружескую партию в покер с раздеванием?

Девицы захихикали.

Я мысленно решил, что если хоть одна из них покраснеет, то удвою ее гонорар. Но они не покраснели, очевидно посчитав, что достаточно хихикнуть. Холли Хэллорен был слишком пьян, чтобы заметить такой тонкий нюанс, как выступившую на лице краску.

– Я не знаю, что это за игра, – сказала Диди.

– Я тоже, – добавила Джоан.

– Очень просто, – пояснил Холли. – Играем, как в обычный покер, только вместо того, чтобы ставить на кон деньги или фишки, ставим какой-нибудь предмет своего туалета. Просто снимаем одну вещь и бросаем на кон. Кто выиграл, снова надевает вещь, которую ставил на кон.

Диди опять захихикала.

– Забавно.

– Еще бы!

– Наверно, Сэл здорово играет в покер? – заметил я.

– Нет, – отозвался Холли. – Ее конек – бридж.

– Генерал, – сказал Чарли, – сыграйте с девушками один. Мне надо через пару часов быть на службе. Выпью еще рюмку и уйду.

– Ты останешься, – сказал Холли.

В его голосе безошибочно слышался командирский тон. Это было отнюдь не предложение, а настоящий приказ.

– Слушаюсь, генерал. Я не собирался уходить сейчас же. Но знаете, как говорится, трое – это компания, а пятеро – толпа.

– Здорово сказано, – восхитился генерал, – ей-богу, здорово. Ты записал это, Гарри, для своей «колонки»? Трое – это компания, а пятеро – толпа. Я думаю, старина Чарли не будет против, если ты припишешь эту поговорку мне. Не возражаешь, Чарли?

– Я подумал, что недостойно использовать твое имя в какой-то газетной заметке, – сказал я. – Пожалуй, лучше написать о тебе настоящую, большую статью а «Ридерс дайджест» в раздел «Самая незабываемая личность, какую я встречал».

– Блестящая идея, – обрадовался он. – Мы с Сэл каждый месяц читаем «Ридерс дайджест». У них там действительно бывают первоклассные статьи.

– Самые первоклассные, – подтвердил я.

– Вот что я вам скажу, – сказал Холли, – давайте выпьем еще по бокальчику и немного потанцуем. Еще успеем сыграть в покер. Сэл всегда говорит, что я, как мальчишка, – если знаю, что будет десерт, мне все равно, сколько времени продлится обед.

Он налил пять бокалов крепкого виски, раздал их, включил радио и стал танцевать по очереди с Диди и Джоан. Мы с Чарли уселись на кушетку и наблюдали.

– Тебе не кажется, – спросил я, – что ты похож на компаньонку, сопровождающую девицу на дневной урок танцев в борделе?

– Что-то вроде этого, – согласился Чарли.

– Да, полковник, вы ведете действительно интересный образ жизни.

– Сегодня еще довольно невинный вечер. Холли – просто обыкновенный американский парень, любящий позабавиться. Видел бы, какие еще типы мне достаются.

Мы с минуту наблюдали за Диди и Хэллореном.

– Знаешь, – сказал Чарли, – я всегда думал, что у таких дам должен быть циничный, желчный взгляд на жизнь. Теперь я в этом убедился.

– Послушай, Чарли. Мне в самом деле надо уйти. Завтра в половине десятого ко мне домой придет курьер за рукописью «колонки». Мне еще надо над ней поработать. Даже имея собрание всех этих перлов нашего бесстрашного командира, я должен еще часа два поработать.

– Спасибо, Капа.

– В любое время готов к вашим услугам, будь то интимная вечеринка, разведка или слушание дела в следственной комиссии. У меня всегда найдется время сказать «хэлло».

– Давай пообедаем вечером, Капа? Только вдвоем.

– Давай. Успеешь ли ты выспаться?

– Я скоро смоюсь отсюда, пойду домой и лягу. У меня квартира на Гроув-стрит. На службе появлюсь около четырех. Там к этому привыкли. Где ты хотел бы встретиться?

– Заходи ко мне около семи.

Я дал ему адрес, он записал его и сунул клочок бумаги в свою черную книжечку. Я был польщен, оказавшись в такой достойной компании.

– Терпеть не могу прощаться, – сказал я. – Лучше я потихоньку ускользну, пока генерал занимается с войсками.

Это было нетрудно. Наверно, я мог бы провести через квартиру весь цирк Барнема и Бейли, и генерал так бы ничего и не заметил. В дверях я обернулся. То, что в увидел, если точно выразиться, можно было бы назвать «сандвичем Хэллорена». Генерал устроился между Диди и Джоан, они хихикали, щекотали друг друга и танцевали. Чарли Бронсон стоял спиной к ним у бара и наливал себе виски. Он не видел, что я стою здесь, и, когда повернулся с бокалом в руке к тем троим, на лице его была написана такая страшная ненависть, что, казалось, они должны были почувствовать ее силу. В это короткое мгновение я понял все. Мне представились все вечера вроде того, свидетелем которого я был сегодня. Я увидел Чарли Бронсона, который не был ни повесой, ни пьяницей, ни развратником и выполнял работу, которая была для него, быть может, во сто крат труднее, чем командование разведывательной группой или пересыльным пунктом, Я ушел, испытывая к нему невольное уважение. Боже мой! Если ему так страстно хочется получить генеральское звание, он его, несомненно, заслуживает. Спустившись в вестибюль, я под влиянием порыва подошел к внутреннему телефону и снял трубку.

– Послушайте, – сказал я. – Я живу в комнате на двенадцатом этаже. В номере двенадцать собралась ужасно шумная компания. Не можете ли вы что-нибудь сделать?

– Но, сэр, – ответил телефонист, – ведь вы говорите из вестибюля.

– Знаю, черт возьми! – крикнул я. – Это единственное место в отеле, где можно избавиться от шума.

Я повесил трубку, взял такси на стоянке у отеля и поехал домой, чувствуя себя гораздо лучше.

«Колонка» писалась легко. Я кончил работать в половине девятого и к тому времени, когда пришел курьер, успел позавтракать, принять душ и собирался немного поспать. Интересно было, как обстоят дела в номере Холли. Я позаботился о том, чтобы в «колонке» получили отражение все мои обязательства. Включил в нее рекламу французского ресторана и «Латинского квартала». Написал, что новейшей сенсацией на Бродвее вполне может стать девушка из общества Джоан Маршалл, которая намерена избрать карьеру певицы без разрешения очень известных и очень богатых родителей из фешенебельного района города. Написал, что встретил в городе одного из величайших остряков – вашингтонского босса, генерала Холли Хэллорена, который на короткое время приехал в Нью-Йорк с важным секретным заданием... Я хорошо поработал в эту ночь.

В половине шестого меня разбудила телефонистка, а через пятнадцать минут горничная принесла закусить и все утренние и дневные газеты. Я двадцать пять минут говорил по телефону со своей секретаршей из газеты.

Она ознакомила меня с поступившей для меня почтой, а я продиктовал срочные ответы на письма. Обычно я обедаю не раньше половины одиннадцатого или одиннадцати вечера и стараюсь сочетать обед с работой, выбирая такие места, как «Сарди», или «Марокко», или «Сертрум», где во время обеда можно подобрать кое-какой материал. Я хотел накопить материал на три-четыре «колонки» вперед, чтобы время от времени можно было выкроить свободный вечер. Однако, когда пишешь короткие злободневные заметки, состоящие в основном из сплетен, нельзя иметь очень большой задел. Иногда для разнообразия я составляю целую «колонку» из заметок без адреса, без упоминания имен, используя материал, в котором нельзя назвать имена, не рискуя нажить неприятности. В общем, жизнь неплохая. Хорошо питаешься и настолько пресыщаешься всякими развлечениями, что мечтаешь о приятном, тихом вечере в Куинси в обществе родственников, когда можно поговорить о бейсболе и житейских делах. В газете, где я работал, вошло в обычай не держать журналиста на «колонке» больше трех лет. Считается, что к этому сроку ему так все надоедает, что охватившая его скука получает отражение в написанном. Но составление «колонок» – это пагубная болезнь. Все бывшие составители, которых я знал, не могли без возмущения платить за купленную книгу, обед, за билет в театр или в кино, или по счету в баре. Кому пришлось пожить на даровой счет, тот конченый человек.

Чарли Бронсон появился в четверть восьмого. Я приготовил коктейль, и, удобно устроившись в креслах, мы повели беседу.

– Я рад, что ты так преуспеваешь, Капа, – начал он.

– Дела идут неплохо, Чарли. Я рассчитываю годика через два бросить эти газетные сенсации.

– Ты, наверно, получил кучу денег за книгу и за фильм?

– Большая часть того, что я получил за книгу, ушла в уплату подоходного налога. Большая часть денег, полученных за фильм, досталась агентам по недвижимости и буфетчикам. Черт возьми! Успех книги – это был каприз судьбы, и поскольку я получил возможность бесплатно съездить на побережье, то рассчитал, что можно немного дожить в свое удовольствие. Не можешь себе представить, как могут истощить банковский счет плавательный бассейн и пара кинозвездочек. Как себя чувствует величайший полководец мира?

– Два часа назад я посадил его в самолет. Чувствовал он себя неважно.

– Долго еще вы оставались после моего ухода?

– Кто-то пожаловался на шум, и явился местный сыщик. Это положило конец танцам. Если тебе интересно узнать, то партию в покер с раздеванием выиграл генерал.

– Что и требовалось.

– Где ты хочешь пообедать, Капа?

– Не знаю. Если не возражаешь, можно заказать обед на дом и провести вечер за разговорами и шахматами.

– Прекрасная мысль. Тебе куда-нибудь надо сегодня?

– Мне придется около полуночи пойти на банкет после премьеры. Но это ненадолго. Пьеса дрянь, и к часу ночи, когда кончится просмотр, ни у кого не будет охоты ее прославлять. Хочешь, пойдем вместе?

– Нет, спасибо. Когда ты уйдешь, я отправлюсь домой спать.

– Тебе действительно пришлось туго, Чарли?

– Очень туго. Когда меня отправили из Европы в Штаты, я серьезно подумывал об отставке.

– Почему же ты не ушел?

– А что бы я стал делать? Это единственное ремесло, какое я знаю, Капа. Немножко поздновато начинать с рассыльного. Для полковников, ушедших в отставку после того, как следственная комиссия дала им пинка под зад, приготовлено не так уж много должностей. У меня нет никакой протекции в Пентагоне, как у некоторых отставных генералов, которым всегда обеспечено семьдесят пять тысяч долларов в год в качестве председателя какого-нибудь правления или комитета. Но даже если бы дело обстояло иначе, я не смог бы оставить армию. Это все равно что уйти со спектакля в середине второго акта. Вроде бы знаешь, чем кончится, но всегда может оказаться, что драматург приберег пару сюрпризов для третьего акта...

– Как насчет Маргарет?

– Что ты имеешь в виду?

– Как она относится ко всей этой истории?

– Честное слово, не знаю. Мы с Маргарет уже давно не делимся друг с другом. Я в самом деле не знаю, что она думает, или чувствует, или хочет.

– Очень жаль.

– Да. И вообще, если взглянуть объективно, неудачный у нас брак, и виноват в этом я.

– Но если ты это понимаешь, Чарли, почему ты ничего не делаешь, чтобы исправить положение?

– Я думаю, уже прошло время, когда можно было что-нибудь сделать.

– Очень жаль, – повторил я.

– Да. Не знаю почему, но у меня всегда было такое чувство, что если я стану генералом, то смогу уделить больше внимания личной жизни и исправить положение.

– Может быть, тогда уже будет поздно.

– Ты думаешь, что генеральская звезда – моя навязчивая идея?

– А разве нет?

– Пожалуй, да. Но это больше, чем навязчивая идея, Капа. Мне должны эту звезду. Я всю жизнь упорно занимался своим ремеслом. И теперь продолжаю трудиться. Ты сам видел вчера вечером. Я работаю даже упорнее... – Он сделал паузу и закурил сигарету. – Ты был прав, Капа, – продолжал он. – Ты был прав, когда сказал, что я пойду на все, чтобы получить звезду. Да, это так. Я использую все, что попадет мне в руки, использую всех и каждого и не стану задумываться об этической или моральной стороне своих поступков.

– Как это понимать?

– Кое-что я уже сделал. Вчера вечером.

– Что же ты сделал? Подсунул Холли порченую девицу?

– Расскажу потом. Думаю, тебе не очень понравится эта история, и, пожалуй, лучше рассказать ее после того, как мы потолкуем, поедим и выпьем.

– Что-то ты изъясняешься очень таинственно для армейского полковника.

– Возможно, – согласился он. – Возможно. Как насчет партии в шахматы?

– Охотно, – ответил я и достал из шкафа шахматную доску с точно такими же резными фигурами, какие я подарил Бронсону в пересылке.

Чарли повертел фигурки в руках и засмеялся.

– Что ты нашел смешного? – спросил я.

– Я подумал, какие шахматы можно было бы изготовить для Холли Хэллорена.

– Их нельзя было бы послать по почте, – сказал я, – но мне очень хотелось бы видеть, как Сэл откроет посылку.

– Черт с ними. Давай играть.

Если подсчитать все время, которое мы с Чарли пробыли вместе, то добрую половину его мы провели за шахматной доской.

Я уже давно не играл в шахматы и к середине второй партии вдруг почувствовал, какое огромное удовольствие испытываю. Мы сделали перерыв, велели принести обед, заказали немецкого пива, потом опять сели за доску и играли до четверти двенадцатого. Я начал одеваться, а Чарли, усевшись на кровать, молча за мной наблюдал.

– Мне все время кажется, что ты о чем-то хочешь сказать и не осмеливаешься. Давай выкладывай, – сказал я.

– Прежде чем рассказать тебе об этом, Капа, я хотел бы...

– Что за тайны? Что ты задумал, Чарли?

– Позволь мне рассказать по-своему.

– Валяй.

– Не возражаешь, если я приготовлю себе выпить?

– Должно быть, действительно что-то серьезное.

– Так оно и есть.

– Рассказывай. Приготовь заодно и мне выпить. Не следует являться на поминки совершенно трезвым.

Я кончил одеваться и вышел в гостиную. Чарли стоял с бокалами в руках. Я взял один бокал и сел напротив Чарли.

– О'кэй! Если готов, выкладывай.

– Я очень люблю тебя, Капа. Пожалуй, глупо об этом говорить, если вспомнить, что в общем-то мы мало были вместе и недостаточно знаем друг друга, но я чувствую, что ты меня тоже любишь. Ты можешь не всегда одобрять то, что я делаю или как делаю, но относишься ко мне с сочувствием и пониманием.

– И это действительно служит тебе поддержкой? – спросил я.

– Я человек одинокий, – сказал он. – Понимаешь? У меня не было настоящих друзей... со второго курса в Пойнте. В сущности, ты, можно сказать, мой единственный друг во всем мире.

– Ближе к делу, Чарли.

– Не торопи меня, черт возьми!

– Прости, Чарли.

Чарли вытащил из кармана конверт и бросил его мне через стол.

– Взгляни на это, – сказал он.

Я открыл конверт. Там были фотографии, снятые фотоаппаратом Холли Хэллорена. Первые пять снимков были сделаны еще при мне. Кроме того, там были снимки игры в покер с раздеванием на различных стадиях ее развития и, наконец, ряд фотографий с участием Холли, Диди и Джоан в разных позах. Снимки были очень резкие и отчетливые.

– Ну как? – спросил Чарли.

– Генерал Холли Хэллорен в обнаженном виде – довольно-таки потрясающее зрелище. Такого не увидишь на вербовочных плакатах.

– Я говорил тебе, Капа, что не знаю жалости. Я говорил, что сделаю все, чтобы получить звезду на погоны.

– Может быть, лучше начнем сначала, Чарли? Он отхлебнул большой глоток из бокала.

– Эта идея пришла мне в голову, когда мы вчера вечером приехали к нему в номер и он показал нам фотоаппарат. Он очень гордился своим аппаратом, поэтому не стоило никакого труда снять их за игрой в покер.

– А как же остальные снимки?

– Он был так пьян и так поглощен своим делом, что ничего не заметил или не обратил внимания.

– Ясно. Итак, ты пытался шантажировать Холли Хэллорена?

– Ничего подобного.

– Погоди, Чарли. Ты меня совсем запутал. Холли Хэллорен может составить тебе протекцию для получения звания. Ты являешься с пачкой фотографий, которые могут кое-что значить для трезвого, находящегося под башмаком у Сэл Холли Хэллорена. Как же ты говоришь, что не пытался его шантажировать? Для чего же тебе эти снимки: просто на память или чтобы показать на двадцать пятой встрече выпускников Вест-Пойнта?

– Если бы я попытался его шантажировать, то подрубил бы сук, на котором сижу. Несколько слов там, где нужно, и носители кольца меня бы потихоньку вышибли из армии, причем Холли был бы здесь ни при чем. И вообще выпускники Вест-Пойнта ни при каких обстоятельствах не шантажируют друг друга. Это входит в их кодекс чести.

– Итак?

– Итак, мне нужно звание. Я уже говорил, что, когда офицер уходит в отставку, почти всегда в качестве красивого жеста ему присваивают очередное звание, чтобы он мог получить большую пенсию. Я сказал – почти, но не всегда. Меня, вероятно, лишили бы этой маленькой, милой светской любезности. Я уже использовал все внимание и помощь, положенные мне как члену клуба, когда меня оправдала следственная комиссия.

– Итак?

– Итак, я не могу шантажировать Холли.

– Зато я могу. Ты это хочешь сказать?

– Да, это я и хочу сказать.

– Продолжай, я хочу знать все.

– Генерал чувствовал себя неважно, когда я его разбудил. Его мутило с похмелья, и он был уверен, что, когда вернулся к себе в отель, у него было больше четырехсот долларов. Теперь его бумажник был пуст.

– Диди и Джоан основательно его обчистили.

– Лично я думаю, что они это заработали.

– Глядя на эти фотографии, Чарли, я убежден, что они заработали эти деньги. Продолжай.

– Я накормил его завтраком и уложил его вещи. Дал ему взаймы пару сотен долларов, чтобы расплатиться по счету в гостинице, на чаевые и на такси до аэропорта, потом сел и поговорил с ним начистоту.

– Тогда-то ты и пустил в ход фотографии?

– Да.

– Вот, наверно, был незабываемый момент!

– Да. Он совершенно не помнил, что фотографировался. И знаешь, что самое смешное?

– Ну-ну.

– Он все повторял: «И он сделал эти ужасные снимки с помощью моего рождественского подарка Сэл!» Я извинился, что познакомил тебя с ним. Сказал, что мало тебя знаю, что мы случайно встречались на фронте, где ты был корреспондентом, но потом обнаружил, что журналистика для тебя только побочное занятие. Я сказал ему, что твой настоящий бизнес – шантаж.

– Премного тебе благодарен.

– Я сказал ему, что ты зашел ко мне сегодня утром с целой пачкой фотографий, что те снимки, которые я ему показал, это лишь несколько менее сенсационных снимков из тех, которыми ты располагаешь, что ты требуешь двадцать пять тысяч долларов наличными, иначе намерен лично вручить снимки Сэл и начальству в Пентагоне.

– Как он воспринял это интересное сообщение?

– Его стошнило.

– Кажется, и меня сейчас стошнит.

– Капа, я был вынужден это сделать.

– Так же, как ты был вынужден растравить того капитана и забить его до смерти кулаками? Так же, как ты был вынужден завести в ловушку и погубить две роты на линии Зигфрида?

– Замолчи, черт тебя подери! Ты не имеешь права так со мной разговаривать!

– Я имею полное право разговаривать с тобой как угодно. Я купил это право, полковник. Я имею право расплющить тебя о стенку, если захочу. Кто тебе дал право использовать меня подобным образом с первого дня нашей встречи? Кто ты, черт возьми, такой, полковник Бронсон? Я не признаю божественной силы вашего вест-пойнтского кольца. Я не принадлежу к вашему паршивому клубу.

– Давай, давай. Я заслужил это, Капа.

– Нечего разыгрывать передо мной смирение. Чего я не переношу – это смиренных мерзавцев. Прости меня, но я не думаю, что наступит конец света, если ты не станешь бригадным генералом.

– Ты хочешь выслушать меня до конца или не хочешь?

– Еще бы! Конечно хочу.

– На чем я остановился?

– Генерала стошнило. Ты только что сказал, что я шантажист и что старушке Сэл по секрету покажут кое-какие пикантные снимочки. Кажется, ты еще упомянул, что я намерен накляузничать о них его начальнику в Пентагоне.

– Я сказал, что ты требуешь двадцать пять тысяч долларов, но мне, возможно, удастся пустить в ход свое влияние, нажать на тебя, получить фотографии и заставить тебя замолчать.

– Как же ты собирался это сделать?

– Я сказал ему, что мне кое-что известно о твоих грязных делишках.

– Что-что, а уж грязные делишки – твой хлеб.

Чарли взглянул на меня, покраснел и сжал кулаки.

– Ах, это тебя задевает? Бьет по больному месту? Думаешь, ты один имеешь право на жестокость?

– Я сказал ему, что вхож к издателю твоей газеты и что ты не рискнешь терять работу из-за паршивых двадцати пяти тысяч долларов. Я выразил уверенность, что сумею получить фотографии и заставить тебя молчать.

– Представляю, как он был тебе благодарен.

– Еще бы! Он сказал, что, если я сумею это сделать, он будет мне очень обязан.

– И ты, конечно, не преминул воспользоваться открывшейся возможностью?

– Я сказал, что, если мне удастся тебя уговорить, я буду рассчитывать на его благодарность. Он обещал сделать все, что я захочу, если я получу фотографии. Тогда я сказал, что хочу, чтобы мне присвоили звание, и предложил ему по возвращении в Вашингтон заняться этим делом, а я останусь здесь и буду обрабатывать тебя.

– Иначе говоря, ты намерен некоторое время помучить его неизвестностью?

– Армия долго мучила меня неизвестностью, Капа. Это может даже пойти Холли на пользу и немного убавить его пузо.

– Ты садист.

– Да, пожалуй.

– А еще распространяешься тут о своем одиночестве и своей дружбе ко мне. Да, ты действительно одинокий человек. Многие крупные гангстеры тоже были одинокими людьми.

– Брось, Капа. Ведь ничего особенно плохого я не сделал.

– Ты считаешь, что в твоих поступках нет ничего особенно плохого? Ты не видишь в том, что натворил, ничего безнравственного и бесчестного?

– В отношении Холли Хэллорена?

– Нет, черт возьми, в отношении меня, а не Холли Хэллорена. Меня. Понимаешь, меня!

– Неужели для тебя действительно имеет значение, что какой-то болван вроде Холли Хэллорена сочтет тебя шантажистом? Да наплевать тебе, что подумает Холли Хэллорен.

– Не в этом дело, полковник. Совсем не в этом.

– А в чем же дело?

– Дело в том, что ты так одержим мечтой о звезде на погонах, что дружба для тебя ни черта не значит. Ты готов раздавить любого, кто встанет на твоем пути, будь то немецкая армия, я или твоя жена.

– Маргарет здесь ни при чем. Очень жаль, что ты так относишься к этому, Капа.

– Какого же отношения ты ожидал?

– Я ожидал, ты поймешь, что есть у меня вожделенная цель, иначе я не стал бы делать того, что мне пришлось.

– Ступай-ка отсюда ко всем чертям, Чарли. Иди зарабатывать вторую звезду. Охота ли тебе оставаться бригадным генералом, если есть еще не использованные друзья?

Чарли встал, взял со стула шляпу и пальто, надел и направился к двери.

– Когда-нибудь, Капа, ты, может быть, все поймешь.

– Я и сейчас достаточно хорошо понимаю.

Он открыл дверь и задержался у выхода.

– Пока, Капа, – сказал он.

– Пока, генерал.