355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Ёко Огава » Отель «Ирис» » Текст книги (страница 3)
Отель «Ирис»
  • Текст добавлен: 21 октября 2016, 18:24

Текст книги "Отель «Ирис»"


Автор книги: Ёко Огава



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Метрдотель бесконечно изучал свою книгу предварительных заказов. Его взгляд скользил сверху вниз, потом обратно – снизу вверх, и время от времени он сдержанно посматривал на нас. От этих его взглядов, смешанных с воплями женщины, мне становилось все больше не по себе. Вдруг я поняла, как бедно я одета, и спрятала сумочку за спину.

– Я в полном недоумении. У нас нет зарезервированного столика на ваше имя… – осторожно начал метрдотель.

– Но это невозможно, – запротестовал переводчик. – Не могли бы вы проверить еще раз?

– Я уже целый час только этим и занимаюсь…

– Но я звонил вам по телефону еще пять дней назад. Столик на две персоны с видом на море. Восьмого июля, на двенадцать тридцать.

– Боюсь, что произошло какое-то недоразумение.

– Вы действительно считаете, что это недоразумение?

– Я глубоко сожалею.

– Ну раз уж мы все равно пришли, может, вы найдете нам столик?

– К сожалению, свободных мест нет.

Я видела, как капельки пота выступили на лбу переводчика и покатились по вискам. Губы у него пересохли, и я ощущала холод его ладони на своем плече. Метрдотель поклонился, но вид у него был не слишком удрученный. Он казался скорее раздраженным.

– Прошу вас вызвать человека, который принимает заказы. Тогда мы выясним, в чем дело. Бесполезно притворяться, что вы ничего не знали. Я прекрасно помню ваш голос по телефону. И не только голос. Я в точности помню весь наш разговор. Это были не вы? Тогда найдите мне того, кто говорил со мной по телефону. Можно мне посмотреть регистрационную книгу? Разумеется, если это не доставит вам дополнительных неудобств? Что вы скажете, если мое имя вписано в колонку на двенадцать тридцать?

Голос моего спутника становился все более громким хриплым и дрожащим. Он явно терял над собой контроль. Наконец появился управляющий в сопровождении мальчика. Все взгляды были обращены в нашу сторону. Я испугалась как никогда. Поэтому я даже не шевелилась. Мне казалось, что если я даже непроизвольно пошевелюсь, то рискую вызвать что-то непоправимое.

– Мсье…

– Не вздумайте меня оскорблять! – воскликнул он. После чего отпустил руку, которой сжимал мои плечи, схватил регистрационную книгу и швырнул ее на пол.

Затем его теперь уже ничем не занятая рука с дрожью опустилась. Переводчик старался скрыть не свой гнев, а страдания совсем иного рода. Надрыв, произошедший в нем, принял размеры такого масштаба, что с ним уже было трудно совладать. Если бы он был просто вне себя от гнева, я могла бы его успокоить, но я не знала, как вывести своего спутника из состояния, когда он буквально рассыпался на части.

«Перестань. Хватит. Мы не обязаны завтракать именно в этом месте. Неважно, был зарезервирован столик или нет, они же над нами смеются. Не веришь? Прошу тебя, остановись. Не усугубляй ситуацию» – вот что хотелось мне сказать.

Я не могла бросить его. Слезы непроизвольно покатились из глаз.

Рыдая, я вспомнила его крик: «Не оскорбляйте меня!» Это было сказано с такой же силой, как в ту ночь, когда я в первый раз увидела его в отеле «Ирис». Молния, пронзающая хаос. Только она открывала проход несокрушимой силе.

Я расплакалась, потому что мне было страшно, но в глубине сердца мне хотелось снова услышать приказы, которые он отдавал.

Мы отправились в другое место. Но хотя цвет моря и летнее солнце были все такими же сияющими и радостными, но мы не могли уже вернуть тот волнующий свет, какой окружал нас до попытки попасть в ресторан. На какое-то мгновение мне даже показалось, что мы оказались в мрачном и влажном гроте.

– Я ужасно сожалею, – извинялся переводчик. Впрочем, он довольно быстро вышел из состояния смятения. И снова представлял собой единую цельную личность. Его дыхание стало нормальным, а рука его снова обнимала меня за плечи.

– Ничего, это чепуха.

Но я никак не могла справиться со слезами. Вопли женщины, унизительное обращение в ресторане, ее реакция, тайное желание, которое она невольно разожгла во мне… Все эти мысли нахлынули на меня, когда я была совершенно раздавлена.

– Не могу себе простить, что тебе пришлось из-за меня пережить такое. У меня и в мыслях не было, что так все произойдет.

– Умоляю, не нужно извинений.

– Мы высушим твои слезы.

Он достал из кармана носовой платок и вытер мои щеки. Платок был чистым, аккуратно сложенным.

«Тебе незачем извиняться. В этом никто не виноват. Это простое недоразумение. А плачу я вовсе не от грусти».

Я ощутила запах его платка, и слезы покатились с удвоенной силой.

Все вокруг были довольны, наблюдая, как мы молча уходим из ресторана, со смешанным чувством презрения и негодования. Посетители как ни в чем не бывало вернулись на свои места, а метрдотель поднял регистрационную книгу и вытер с нее пыль. Возможно, из сострадания портье открыл перед нами дверь. Вначале мы долго шли, пока ресторан не скрылся из виду, я потом присели на дамбе, дожидаясь, пока высохнут мои слезы. На небе не было ни облачка, а солнце нещадно палило. Время от времени с юга доносился порыв ветерка и теребил край моего платья. Переводчик услужливо заглядывал мне под шляпку. Он поглаживал меня по спине, убрал носовой платок и смахнул песок с моих туфель.

Пляжный мяч подкатился к нашим ногам. Какой-то мальчик с перемазанной мороженым рожицей с нескрываемым любопытством наблюдал за нами. Мимо прошла группа молодых людей в купальных костюмах, за ним тянулась мокрая дорожка. Раздался гудок парохода, покидающего пристань.

– Чего тебе теперь хочется? Я сделаю все, что тебе угодно, – сказал он.

Я издала долгий вздох, дожидаясь, пока последние слезинки скатятся с моих глаз. И откровенно ответила:

– Я проголодалась. До того, как мы зашли в ресторан, я не чувствовала голода, а теперь, когда вдруг все перевернулось, мне страшно хочется перекусить.

– Да, ты права. Сейчас уже начало второго. Давай съедим что-нибудь вкусненькое. Скажи, чего бы тебе хотелось?

– Пойдем вон туда!

Я указала на невзрачную пиццерию прямо перед нами.

– Если тебе хочется пиццу, я знаю место, где ее делают очень хорошо, и там всегда тихо. Это совсем рядом. Я тебя отведу туда.

– Нет. Пойдем вон туда! Ну, пожалуйста.

Я действительно умирала от голода, и мне было совершенно все равно, где перекусить. Лишь бы расслабиться и успокоиться.

Мы взяли пиццу и кока-колу и примостились на углу у стойки. Он осторожно, опустив голову, словно погруженный в раздумья, откусил кусочек своей пиццы. Как только его пальцы слегка пачкались, он тотчас же вытирал их бумажной салфеткой, потом скатывал ее в комок и бросал в пепельницу. Время от времени переводчик посматривал на меня, словно собираясь что-то сказать, но потом, передумав, смывал свои слова глотком кока-колы.

Я тоже молча и быстро справилась со своей порцией. Пальцы ног, стертые кожаными туфлями, ужасно болели.

Деревянная стойка здесь оказалась еще более старой, чем конторка в отеле «Ирис». Она была заляпана пятнами оливкового масла и кетчупом. Внутри царил полумрак, заполняемый дымом сигарет, а официант выглядел хмурым и насупленным. В горшочки с пряностями были вставлены крохотные листочки.

Расплавленный сыр прилипал к зубам, а рот обжигали слишком горячие шампиньоны. Помада, которую я с такой тщательностью накладывала утром, полностью стерлась. Я готова была есть сколько угодно, лишь бы заполнить бездну, в которую мы провалились, однако это вряд ли поможет.

Глава четвертая

Я не очень хорошо понимаю, можно ли считать нормальным то, что переводчик сделал с моим телом. И не знаю, как это выяснить.

Но я убеждена, что он, несомненно, сотворил что-то особенное, потому что это совершенно отличалось от всего, что могло прийти в голову мне, повзрослевшей в атмосфере приглушенных шумов, которые раздавались по ночам вблизи приемной отеля.

– Разденься, – приказал он. Раньше он не отдавал мне никаких приказов. Моя грудь задрожала при мысли, что эта грозная интонация была обращена исключительно ко мне.

Я опустила голову. Не для того, чтобы ответить отказом, нет, но мне становилось стыдно при мысли, что он заметит мою дрожь.

– Сними все, – повторил он. Нетерпение и желание сквозили в этих его хладнокровно произнесенных словах. Еще совсем недавно он был таким робким, но не успели мы прибыть на остров, как он решил овладеть мной.

– Нет…

Я прошла через комнату и попыталась открыть дверь. Чайные чашки, которые он доставал, задребезжали.

– Ты хочешь вернуться?

Я не слышала, как переводчик двигался, но он вдруг оказался перед дверью, заслоняя мне дорогу, и сжал мое запястье.

– До отплытия следующего судна еще полчаса.

Боль в моем запястье становилась все сильнее. Кончики его пальцев впивались в мою плоть. Мне показалось странным: как у тщедушного старика может быть столько силы?

Я понимала, что таким образом он хочет помешать мне уйти. И знала с самого начала, что не смогу уйти оттуда.

– Отпустите меня!

Я произносила только те слова, которые противоречили моим чувствам, потому что его приказания звучали все более решительно.

Переводчик пытался вытащить меня в центр комнаты. Он сделал это так резко, что ноги у меня подкосились и я рухнула на пол. Мельком я успела увидеть ножку дивана, летящую туфлю и кусочек моря между занавесками.

– Я научу тебя, как нужно раздеваться!

Он положил меня ничком, уткнув лицом в пол, и грубо расстегнул молнию на платье. Раздался странный звук, как если бы мою спину резали ножом. Удивленная, я инстинктивно пыталась вырваться, но он меня не отпускал. Я не знала, что меня держит: нож для бумаги или его палец.

Его гнев не ослабевал. Ему хотелось воспользоваться моим телом по своему усмотрению, чтобы отомстить одновременно и той женщине, и метрдотелю. Мои уши были вывернуты, грудь раздавлена, рот полуоткрыт, и я не могла его закрыть. Ворсинки ковра, которые кусали мне губы, обладали горьким привкусом.

Кажется, я должна была бы чувствовать боль повсюду, но я ничего подобного не ощущала. Мои нервы отчасти безнадежно атрофировались, и причиняемая мне боль вызывала сладостное томление, как только она пересекала барьер моей кожи.

Переводчик сорвал с меня платье и отбросил его. Маленькая желтая тряпка одиноко лежала в углу комнаты. В мгновение ока он удалил последнюю преграду, закрывавшую ему доступ к моему телу. Затем он снял с меня чулки, комбинацию и бюстгальтер. Он прекрасно разбирался, в которую сторону что нужно тащить и как что расстегивать. Его ноги и руки – все десять пальцев – непрерывно бродили по моему телу. Без колебаний, безошибочно.

Когда в завершение всего трусики скользнули по моим волосам, я испустила крик. Я поняла, что он раздел меня догола и теперь я представляю собой просто беспомощный кусок плоти.

Мне хотелось закричать что есть мочи, но из моего рта вырывались только стоны. Мужчина еще сильней прижал мою голову к полу. Мое обезображенное гримасой лицо отражалось в стекле книжного шкафа. За стеклом выстроились в ряд русские книги.

Я впервые в жизни увидела русские буквы. Когда переводчик впервые привел меня в эту комнату, первое, что мне бросилось в глаза, был его письменный стол: примитивный и старый. На нем в безупречном порядке были разложены пять остро заточенных карандашей, два потрепанных словаря, пресс-папье, лупа, а ниже лежали открытая книга и тетрадь.

Точно так же текст в тетради был безупречным, ровным и не отклонялся даже на миллиметр. Крохотные иероглифы были выписаны на удивление тщательно. Никаких помарок или исправлений. Все было изящным и миниатюрным.

– Это роман о Марии?

Чтобы я не коснулась книги, он удержал мою руку. Неужели потому, что не хотел, чтобы я к ней прикоснулась? Во всяком случае, переводчик сделал это не потому, что ему просто хотелось подержать мою руку в своей.

– Да, – ответил он.

– Русский язык кажется удивительным, даже если просто смотреть на него, ничего не понимая.

– Почему?

– Мне кажется, что это какая-то шифровка, скрывающая романтические тайны.

Казалось, он не собирается отпускать мою руку.

– А что сейчас делает Мария?

– Она наконец встретилась со своим учителем верховой езды. Потом они поцеловались в углу конюшни, и у него, как всегда, был в руке хлыст. Закусив удила, лошади слабо ржали. Солома шуршала у них под ногами. Свет, проникавший через щели в стенах, бороздил полумрак по диагонали.

Он притянул меня к себе и поцеловал в губы. И в это мгновение я почувствовала на губах все. Тепло его тела, сухощавость, связанную с возрастом, короче – все.

Это был спокойный поцелуй. Даже шум волн смолк. Наступила такая глубокая тишина, словно это разверзлась бездна, в которую нам предстояло рухнуть.

Постепенно его желание начало возрастать. Его руки, лежавшие у меня на плечах, стали бродить по моей спине, а дойдя до бедер, изучали рельеф моих костей. Я не знала, как следует на это реагировать.

Но мне не оставалось ничего другого, кроме как подчиняться его приказам. День сегодня выдался жаркий, но внутри было холодно. Возможно, причина тут заключалась не в том, что я была голой, но в пагубной атмосфере, пропитывающей этот дом. Одна занавеска на широко распахнутом окне с южной стороны время от времени налетала на другую, но теплый ветерок до меня так и не доносился. Видневшаяся через это окно выкрашенная в белый цвет терраса, равно как и садовая лужайка, и простирающееся совсем рядом море казались мне каким-то далеким пейзажем. В мире остались только мы одни.

Мужчина схватил меня за волосы и потащил к дивану. Инстинктивно я хотела закрыть лицо руками, но не успела. Уложенные матерью волосы растрепались и ниспадали мне на лицо. Повсюду рассыпались шпильки.

– Сопротивляться бесполезно. Ясно?

Его голос доставил мне одновременно удовольствие и боль. Я хотела высвободиться, но не могла пошевелить головой.

– Отвечай мне.

– Да, – наконец слабым голосом выдавила я.

– Громче.

– Да, я все поняла.

Я повторила эту фразу несколько раз, пока мужчина не удовлетворился. Потом он достал шнур. С его появлением между нами возникла странная связь, как бы не основанная ни на чем. Шнур был намного более гибким и твердым, чем бечевка для перевязывания пакетов. От него исходил легкий запах какого-то лекарства. Наподобие того, который после окончания занятий витает в кабинете химии. Во всяком случае, это был совсем другой запах, чем тот, который перед смертью исходил от моего деда. Впрочем, чем-то похожим пахло от трубки, через которую желтая жидкость вытекала из его живота.

От пут, впивающихся в мою плоть, все тело вздулось. Мужчина по-прежнему был одет. С начала и до конца, каждое его движение, каждый жест были безупречными. Его пальцы великолепно вьшолняли свою роль, и мне казалось, что я подвергаюсь какому-то сеансу магии.

Я не могла даже представить, что он делает с моим телом. Единственное, что я могла видеть, – это отражение в стекле книжного шкафа. Мои руки были связаны за спиной на уровне запястий. Груди стали бесформенными и раздавленными, но соски слегка порозовели, словно мечтая о ласке. Веревка, которой были связаны мои подогнувшиеся колени, проходила через бедра и таз и широко раздвигала мои бедра. Когда я попыталась их сдвинуть, веревка начала давить еще сильнее и впилась в самое потаенное место слизистой оболочки. Свет проникал в те интимные глубины, которые прежде всегда были скрыты во мраке.

Переводчик все еще не доверял мне, хотя я отказалась от попыток вырваться и исполняла все, что он требовал. Он не мог удержаться от того, чтобы полностью лишить меня свободы.

– Почему ты дрожишь?

Он взял меня за подбородок. И этого оказалось достаточно, чтобы заскрипели все мои жилы. Я прекрасно понимала, что ему нужно: чтобы я ответила так, как ему хочется, но мне удалось только выдавить слабую улыбку. Тогда он еще сильнее затянул узел у меня за головой. По всему телу растеклась сильная боль.

– Извините. – Преодолевая страдания, я наконец смогла выдавить: – Извините. Отпустите меня.

С малых лет я неустанно повторяла эти слова матери. Я далее не понимала, что они обозначают, и произносила их так, словно плакала. Теперь я наконец узнала смысл этих слов.

– Умоляю вас. Простите меня. Я больше не буду дрожать. Я буду послушной.

Мужчина смерил меня взглядом. Он тщательно осмотрел меня с головы до ног, и ни один мускул у него на лице не дрогнул.

В этой комнате, где все, от этажерки для посуды до покрывала, не говоря уже о бюро и письменном столе, было безупречным и упорядоченным, я оказалась единственной, кто нарушал этот порядок. Моя одежда была разбросана повсюду, а я сама, катавшаяся по дивану, стала здесь каким-то чуждым, инородным телом.

Мое отражение в оконном стекле напоминало умирающее насекомое. Я была подвешенной курицей в холодильнике у мясника.

Сойдя с теплохода на берег, нужно было идти по дороге, тянущейся по берегу моря в направлении, противоположном тому, которое выбирают туристы, чтобы добраться до магазинчика, где продавалось все для аквалангистов. Там была маленькая бухточка, рядом с которой он и жил.

В маленьком домике под зеленой крышей. Лужайка была хорошо ухоженной, недавно покрашенная терраса сияла, а на окнах висели белоснежные тюлевые занавески, но это не спасало от виднеющихся тут и там некоторых признаков запустения в виде паутины. У стен, оконных рам и входной двери вид был весьма плачевный, возможно потому, что на них долгое время попадали морские брызги. Ко входной двери вели бетонные ступени, в которые были вделаны морские ракушки.

– Осторожнее!

Он протянул мне руку. Мои ноги, сжатые тесными кожаными туфлями, невыносимо болели.

Но эта была не подлинная боль. Я даже представить не могла, что рука, поддерживающая меня сейчас, будет точно так же меня ласкать.

– Какая замечательная комната, – сказала я, присаживаясь на диван. Но я сказала неправду, потому что, едва войдя сюда, почувствовала гнетущую, наступающую на пятки атмосферу.

– Спасибо, – ответил он, казалось, польщенный. Напряжение, не покидавшее меня всю дорогу от ресторана до киоска с пиццей, наконец спало. Он постоянно улыбался: не думал ли он уже тогда о том, какой первый приказ отдать мне?

Комната служила одновременно гостиной и кабинетом. Целую стену занимала библиотека. В глубине виднелась маленькая комната, должно быть его спальня, поскольку я заметила там настенное зеркало и кровать. За раздвижной стеклянной дверью, которая была открыта, виднелась кухня. Кухонное оборудование было старомодным, хотя все находилось на своем месте и во всем чувствовалась система.

Все было строго функциональным, нигде никаких украшений: ни картин, ни вазы, вообще никаких лишних предметов. Но что особенно поражало в этом доме – это безукоризненный порядок. Ни одна книга в шкафу не могла изменить своего места, газовая плита была вычищена сверху донизу, а на тщательно заправленной кровати не было ни единой складки. Однако подобная аккуратность почему-то вызывала ощущение неуютности. Я осторожно переложила на прежнее место подушечку, которая лежала у меня на коленях.

– Пойду приготовлю чего-нибудь попить.

Хозяин встал и направился на кухню, где занялся приготовлением чая. Он вернулся с подносом в руках, на котором были установлены разные чайные принадлежности.

Мне было хорошо видно, как переводчик заваривает чай. Он ошпарил кипятком чашки, засыпал в чайник чайные листья и залил их кипящей водой. Рука, которой он придерживал край подноса, зашевелилась, чтобы налить нужное количество молока в чашки, затем он добавил заварку и проследил, чтобы чай как следует смешался с молоком.

– Держи!

Он снял крышку с сахарницы и закончил серию своих движений, поставив передо мной повернутую ручкой наискось чашку.

Тогда я впервые обратила внимание на изящность движений его пальцев. В них не было никакой силы: они просто представляли собой сочетание старческих пигментных пятен и зерен красоты с ногтями, бледными настолько, что их можно было бы назвать почти великолепными. В то же время, как только его пальцы приходили в движение, они тревожили все, чего касались, и из них исходила какая-то угроза обладания. Я отпила глоток чая. Вдалеке лодка с туристами, собирающимися нырять, пересекала залив. Город был словно затушеван мерцанием волн. Маленькая птичка каштанового цвета опустилась на террасу и тотчас же снова взлетела.

Интересно, не был ли мужчина разочарован потными завитками моих волос на лобке, следами волосков под мышками, оставшимися после бритья, формой и цветом моего потаенного места, про которое нельзя сказать, является ли оно красивым, моими слишком детскими грудями? Связав меня, не был ли он разочарован, увидев, какой я стала уродливой? Не думал ли он, что ему было бы лучше с той, другой женщиной, несмотря на все ее оскорбления?

Переводчик снова накрыл меня своим телом. Он не прижимался и двигался медленно, как если бы прекрасно знал, что связь не прервалась, как если бы хотел довести свое удовольствие до апогея.

Его губы, поползав по моей шее и ушам, засасывали мои губы. Эти поцелуи были совершенно иными, чем те, которыми мы обменивались еще час назад. Одна слизистая оболочка касалась другой, смешивались ароматы сыра и пиццы.

Его руки играли моими грудями. Из-за того, что они были связаны веревкой, груди стали особо чувствительными, ощущая малейшее прикосновение к ним, и мои соски набухали, готовясь быть зажатыми в его пальцах.

Он никогда не снимал пиджака. И даже галстука, разве что запонки с манжет. Он выглядел точно таким же, как когда мы встретились впервые у цветочных часов. Полностью изменился только мой внешний вид.

Он прикасался ко мне только губами, языком и кончиками пальцев, но и этого было больше чем достаточно.

Он не оставлял без внимания ни одну часть моего тела. Я впервые почувствовала, что у меня существуют лопатки, виски, мочки ушей и анус. Он старательно ласкал их, смачивал своей слюной, касался губами.

Я зажмурилась. Так я могла острее ощущать, с какой частью тела он совершает постыдные действия. Виниловое покрытие дивана неприятно прилипало к моей спине. Я перестала дрожать, но покрылась крупными каплями пота.

В какой-то момент он вторгся в мои волосы на лобке. От одной лишь близости его дыхания все мои нервы напряглись. Я разрывалась между ужасом перед тем, что он собирается сделать, и желанием быть истязаемой еще более безжалостно, но он разорвал меня. И из этого разрыва, как кровь, хлынул поток наслаждения.

Его пальцы раздвигали складки одну за другой. Язык начал кружить вокруг маленького зернышка, таящегося в глубине. Не в силах больше это выносить, я со слезами пыталась от него вырваться. Но его язык не отступал от намеченной цели. И это маленькое, хрупкое зернышко на слизистой оболочке, испугавшись, сжалось.

Его пальцы на ощупь отыскивали вход в темную пещеру. Наконец они туда пробрались. Волосы на лобке с треском обрывались. Мне страшно хотелось как-то закрыть все эти складки – я боялась, что сейчас лопну от невыносимого наслаждения, но из-за пут, сжимающих мои ноги, не могла даже шевельнуться.

Пальцы вошли в черное отверстие. Этот мужчина проникал туда, куда сама бы я войти никогда не решилась. Его пальцы вращались в промежутке между двумя стенками теплой плоти.

– Перестань! – впервые что было мочи прокричала я.

Он шлепнул меня по обеим щекам. Я перестала кричать, но меня пронзила новая боль. Я подумала о Марии в ее конюшне. Может, учитель тоже бил ее хлыстом?

Мужчина вытирал о мои щеки пальцы, только что побывавшие в глубине моей пещеры. Мое лицо было измазано чем-то липким.

– Тебе это нравится? – спросил он.

Я шевельнула подбородком. Я даже не знала, принимаю я это, отрицаю, или же мне все равно.

– Тебе это приятно, верно?

Внезапно он засунул мне в рот четыре пальца. Задыхаясь, я пыталась подавить тошноту.

– Ну и как это на вкус вместе со слюной? С энергией отчаяния я выкрикнула:

– Развратник!

Он снова залепил мне пощечину.

– Да, очень приятно. Пожалуйста, продолжай. Сделай это еще раз. Прошу тебя.

Когда я вернулась в «Ирис», солнце уже готовилось погрузиться в море. Был слышен слабый шум льющейся воды: это в разных комнатах принимали душ постояльцы, только что вернувшиеся после купания в море. На выходящих во двор окнах сушились купальники. Кудряшки играющего на арфе мальчика были окрашены лучами заходящего солнца.

– Что у тебя с прической?

Мать сразу заметила неладное.

– Волосы зацепились за мою шляпку, – ответила я, стараясь, чтобы мой голос звучал естественно.

– Как они спутаны! И в таком виде ты собираешься сидеть перед постояльцами?

Она подвела меня к зеркалу и причесала заново, как она делала это по утрам, хотя вечером волосы опять рассыплются, когда я буду принимать ванну.

Заметила ли она, как таскали эти волосы сегодня днем? Да нет, вроде бы не было никаких причин, чтобы мама догадалась.

Сегодня я зашла слишком далеко. Я заплыла так далеко в море, что мать уже не могла меня настичь.

Незадолго до этого я в ванной комнате переводчика изо всех сил пыталась с его помощью причесаться заново.

– Так не годится. Мама на меня рассердится.

Я вздохнула.

– Не огорчайся, это выглядит очень мило, – утешал меня переводчик, словно забыв, что причиной всего был он сам. – Никто и не заметит.

– Нет, мама маниакально заботится о моей прическе! Ничто не ускользнет от ее внимания, даже шпилька.

Но, словно забыв, что все это произошло из-за него, он снова утешал меня.

Также в туалетной комнате были стерты малейшие следы беспорядка: с белой эмалированной раковины и с зеркала, лежавшего на полочке над ней. Старомодный кран, нет горячей воды. Здесь можно только бриться и чистить зубы. Мыло, которым недавно пользовались. Его расческа оказалась слишком маленькой, чтобы подобрать мои длинные волосы. Кроме того, не было масла из камелии, которое бесценно в подобных случаях.

После того, как мне удалось худо-бедно собрать свои волосы, имевшие тенденцию распадаться, я попыталась изящно их накрутить и уложить в прическу. Не желая мне мешать, переводчик робко протянул руку, чтобы погладить волосы, ниспадающие мне на затылок.

Он снова стал робким, как если бы мир вдруг изменился. Но я не забыла, каким он был совсем недавно. Я тщательно втыкала шпильки одну за другой и, ощущая накопившееся во мне напряжение, задавала себе вопрос: когда же снова разразится буря?

– Какая ты хорошенькая, – произнес он, обращаясь к отражению в зеркале. Затем нежно положил руки мне на бедра и обнял меня. Это длилось только короткое мгновение, но это было такое же чудесное ощущение, как когда он облизывал мое связанное тело. Из-за того, что он это сделал, нам было трудно расстаться.

– Знаешь что? Тебе не нужно носить шляпку. Зачем держать в тени такое очаровательное личико? А какие у тебя чудные волосы!

Моя мать сказала приблизительно то же самое:

– Я ведь всегда утверждала, что волосы – это главное. Чтобы приобрести одежду, сумочку, сделать макияж, нужны деньги, а причесаться ничего не стоит.

Должно быть, постояльцы уже направлялись на ужин. Был слышен звук ключей, которые они клали на стойку, и голоса детей, болтавших всякую чепуху. Мать так сильно потянула меня за волосы, что даже глаза на лоб вылезли. Но не скажу, что это было мне так уж неприятно.

«Ах, мама, если бы ты знала, что твоя хорошенькая Мари провела сегодня самый безобразный день в своей жизни».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю