Текст книги "Повседневная жизнь пиратов и корсаров Атлантики от Фрэнсиса Дрейка до Генри Моргана"

Автор книги: Екатерина Глаголева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

Голландские пираты установили прочные связи с магрибскими городами на почве работорговли (англичане вытеснили их из Северной Атлантики, но, по счастью, оставалось еще Средиземноморье). Симонсон был не единственным ренегатом: мавританский пират Морат Рейс при рождении получил имя Ян Янсен и был родом из голландского Гарлема, Сулейман Буффоен звался раньше Якобом де Хооревардом из Роттердама, а Сулейман Рейс, погибший в 1620 году в бою с европейским кораблем, носил прежде фамилию Веенбер. Но не только голландцы были настолько беспринципны: в песнях и балладах поется об английском капитане Варде, который отплыл из Плимута к югу, разгромил мальтийских рыцарей, завладел сокровищами с венецианских судов, золотом и серебром с испанских и португальских галеонов и наводил ужас на Францию и Италию, командуя двадцатью четырьмя кораблями. В Тунисе он выстроил себе поистине королевский дворец, и «турки» почитали его наравне со своими вельможами.

 
А земляков он не щадил:
Одних в капусту изрубил,
Других, связав спина к спине,
Скормил прожорливой волне;
И если кто-то уцелел,
То раньше срока поседел.
 

Средиземноморские пираты-христиане действовали на свой страх и риск Во второй половине XVII века принцу Евгению Савойскому (воспитанный во Франции, он «обиделся» на Людовика XIV и стал лучшим военачальником австрийского императора, отличившись в войне за Испанское наследство) удалось поставить их на службу Священной Римской империи.

Бывало, хотя и редко, что команда проявляла большую щепетильность в вопросах чести, чем капитан. Так, английский флибустьер Джон Вир (Веаге), изначально получивший от губернатора Невиса «комиссию» для борьбы с испанцами, поставил себя вне закона, захватив судно из Новой Англии. Отведя призовой корабль на Кубу, он перешел на службу к Испании; но англичане из его команды не пожелали последовать его примеру, и Вир заменил их испанскими мулатами. Кстати, Вир прослужил испанскому королю только до середины войны Аугсбургской лиги, а в конце 1695 года снова сменил господина – отправился на Сан-Доминго и поднял французский флаг.

Флибустьеры обычно не выбирали капитана, а решали, с кем отправятся в плавание и на каком корабле: перед каждым новым рейдом команду набирали по тавернам. Последнее слово оставалось за судовладельцами: назначая капитана, они чаще всего останавливали свой выбор на человеке, пользовавшемся авторитетом и уже проявившем себя в деле. Выборы капитана на общем собрании могли состояться лишь в том случае, если судно принадлежало самой команде. Если, к примеру, часть экипажа переходила на захваченное судно, она выбирала себе капитана. Подобная практика сложилась в Америке с начала XVII века. Так, в 1685 году часть команды Лоренса де Граффа отделилась от него, пересела на корабль, захваченный у испанцев, и избрала себе вожака. Разрыв стал следствием ссоры между Де Граффом и несколькими членами экипажа по поводу установленных им на время рейда правил.

Но могли возникнуть и форс-мажорные обстоятельства, например смерть капитана. В 1668 году корабль французского флибустьера Моисея Воклена, грабившего испанцев в бухте Маракайбо, потерпел крушение; Воклен вместе со всей командой перешел на французский фрегат под командованием корсара шевалье дю Плесси, курсировавший у Антильских островов. Вскоре шевалье погиб в бою с испанцами, и Воклена избрали капитаном вместо него. Но если бы он не опирался на поддержку своих людей, а судно было бы оснащено в Америке, а не во Франции, капитаном наверняка стал бы один из помощников покойного. В 1683 году голландец Николаас ван Хорн, действовавший по французскому каперскому патенту, взял на борт своего корабля 300 флибустьеров, в том числе Де Граммона, который стал его помощником. Затем, объединившись с капитанами Де Граффом и Андрессоном, а также десятком других, он разграбил Веракрус на берегу Мексиканского залива. Во время дележа добычи между Ван Хорном и Де Граффом вспыхнула ссора, окончившаяся дуэлью; Ван Хорн был смертельно ранен, и командование его кораблем «Святой Николай» перешло к Де Граммону. Бывало, что капитан принимал на борт команду с затонувшего судна, подобрав ее на пустынном берегу какого-нибудь острова, и обещал спасенным отдать им первый же захваченный корабль. Так произошло с английскими флибустьерами, возвращавшимися в 1681 году из похода в Тихий океан; спасший их капитан Райт передал им испанское судно, взятое на абордаж, и те избрали себе капитана из своих рядов – Джона Кука.

Во время крупных походов флибустьеры порой объединялись во флотилии и капитаны на совете избирали своего главу – генерала. Зачастую у него был помощник – адмирал флота, как его называли испанцы. Англичане использовали термины «адмирал» и «вице-адмирал». В знаменитом походе Генри Моргана на Панаму участвовали 37 кораблей и две тысячи пиратов. Однако флибустьерские флотилии редко вступали в морские сражения, в основном они перевозили десант для разграбления испанских поселений. Бывало, что губернатор Ямайки или Сан-Доминго сам назначал генерала, но в своем выборе руководствовался волей большинства, как это было в случае с Де Граммоном или Морганом. Реже генералом становился офицер королевского флота, например Кристофер Мингс или Франсуа д'Анженн (бывший маркиз де Ментенон). В Европе идею о создании корсарской эскадры впервые подал Жан Барт: уроженцы Дюнкерка предпочитали воевать сообща, тогда как выходцы из Сен-Мало действовали в одиночку.

Флибустьеры и пираты, как правило, не имевшие обязательств перед судовладельцами, могли не только избрать себе капитана, но и низложить его – за непрофессионализм, жадность, жестокость или в случае, если интересы капитана не совпадали с интересами команды. Так произошло, в частности, в 1682 году с Джоном Уильямсом, курсировавшим у берегов Кубы на английском кече, отбитом им у испанцев. Когда он прибыл в английскую колонию Виргинию, команда лишила его капитанских полномочий в пользу Даниеля – одного из членов экипажа.

Годом раньше команда свергла капитана Шарпа, поскольку тот избегал рискованных предприятий и вместо захвата кораблей и городов собирался искать сокровища Дрейка. Заговор против капитана возглавил его друг и помощник Джон Кокс. В вожаки выбрали Джона Уотлинга. Тот решил захватить штурмом город Арику, но, имея в своем распоряжении всего 140 человек, потерпел сокрушительное поражение и погиб, а Шарп снова стал капитаном.

Отказ повиноваться капитану мог принимать и другие формы. Иногда команда сходила на берег, чтобы дождаться прихода другого флибустьерского судна и наняться на него, а капитан оставался с горсткой верных ему людей, которых едва хватало, чтобы управиться с кораблем, подвергаясь, таким образом, риску потерпеть крушение или попасть в руки врага. Такое бывало, например, когда капитаны выполняли приказ властей Ямайки или Сан-Доминго, запрещавших нападать на испанские суда, что шло вразрез с пожеланиями команды. Через это прошли капитаны Сварт в 1664 году и Джон Моррис семью годами позже. А в 1686 году команда одного торгового судна с Ямайки высадила своего капитана, отказавшегося напасть на испанский корабль, на необитаемый остров, оставив ему только оружие.

Бывало, что на корабле вспыхивал бунт, исход которого зависел исключительно от личности капитана. В 1682 году знаменитый Джон Коксон, в очередной раз отрекшийся от пиратской деятельности и признавший власть губернатора Ямайки, получил от него поручение привезти на остров англичан, занимавшихся в Гондурасе рубкой кампешевого дерева, из которого добывали сине-фиолетовый краситель. В пути на корабле начался бунт: команда требовала вернуться к прежним занятиям. Коксон, известный своей храбростью, подавил его в одиночку: собственноручно застрелил двух бунтовщиков, еще 11 человек скинул за борт, а двух оставшихся привез в Порт-Ройал для предания суду. Эдвард Тич пошел другим путем – правда, его команда была недовольна по иной причине. «Сегодня допили весь ром, команда полупьяная. Негодяи плетут заговор, – записал капитан в судовом журнале. – Захватил корабль с большим запасом спиртного». Таким нехитрым способом бунт удалось предотвратить.

Чаще всего капитаны не шли на конфронтацию с командой и уступали там, где это было возможно. Например, во время похода в Гондурас в 1667 году Франсуа Олоне хотел зайти подальше вглубь этих земель, однако уставшие люди запротестовали. Команда Николааса ван Хорна и его сообщники отказались напасть на флот Новой Испании после захвата Веракруса, расценив эту затею чересчур рискованной и малоприбыльной. В 1666 году команды двух французских кораблей с Тортуги решили идти на Ямайку, и обоим капитанам оставалось только подчиниться. В 1670-м капитан Требютор, имевший патент губернатора Тортуги, захватил португальский корабль, заблудившийся вблизи Каракаса. Он хотел его отпустить, однако был вынужден изменить свое решение под нажимом команды.

Обычно капитан выступал защитником своей команды перед официальными властями. Возвращаясь из корсарского рейда, он выгораживал тех членов экипажа, которые допустили те или иные нарушения закона, расхваливая их заслуги и храбрость. Лоренс де Графф, которого губернатор Сан-Доминго назначил командором на остров Ла Вака, начал борьбу с пиратами, но при этом тайно помогал некоторым флибустьерам, когда-то служившим под его началом. Если команда не желала отказываться от пиратского ремесла, капитан покорялся ее воле, и тогда уже команда заступалась за него перед властями в случае неблагоприятного исхода. Если же капитан публично соглашался с таким решением экипажа, он тоже ставил себя вне закона.

Капитан Уильям Кидд отправился в 1696 году на корабле «Адвенчур» («Приключение»), снаряженном генерал-губернатором Новой Англии лордом Белламонтом, государственным канцлером лордом Соммерсом, морским министром лордом Орфордом, министром иностранных дел лордом Ромнеем и министром юстиции герцогом Шрусбери, в каперскую экспедицию против французов; в его обязанности также входила борьба с тихоокеанскими пиратами. Условия рейда были таковы: четверть добычи отойдет экипажу, не получавшему жалованья, пятая часть – Кидду и его посреднику Ливингстону, остальное – лордам. Если расходы лордов не окупятся, Кидд и Ливингстон должны покрыть их за свой счет; если добыча превысит затраты, корабль перейдет в собственность последних. Оснащали судно и подбирали команду впопыхах, в результате под началом Кидда оказалась весьма сомнительная и ненадежная публика. Да и предприятие оказалось на редкость малоприбыльным, и спустя полтора года на судне вспыхнул бунт. Экипаж требовал начать грабеж первых попавшихся кораблей – всё равно, английских, французских или голландских. С трудом Кидду удалось подавить мятеж без кровопролития. Но когда на горизонте показалось судно под флагом Голландии, союзницы Англии, экипаж снова потребовал вступить в бой. На этот раз Кидд вынужден был применить силу. В схватке он убил главаря мятежников, бомбардира Уильяма Мура, [23]23
  Если верить популярной «Песне о капитане Кидце», он ударил противника железным ведром по голове.


[Закрыть]и с помощью верных людей подавил бунт. Команда притихла на несколько месяцев, но атмосфера продолжала накаляться. По счастью, Кидду попался французский корабль «Рупарель»; капитан взял его на абордаж, отвел на Мадагаскар, продал там захваченный груз и отдал матросам их долю. Самые отъявленные смутьяны перешли на «Рупарель» и в течение следующего месяца захватили еще два английских корабля. Вскоре и команда «Адвенчура» потребовала от Кидда решительных действий. На беду прямо по курсу появилось пиратское судно, и команда Кидда, вместо того чтобы вступить в бой с пиратами, перешла на их сторону. Кидду с горсткой друзей удалось бежать, и в 1699 году он вернулся в Англию. Там он узнал, что король Вильгельм III объявил его пиратом. Лорды-судовладельцы отступились от капера; документы, которые ему удалось сохранить, на суде предъявлены не были, и в 1701 году Кидда казнили… за убийство судового офицера – того самого мятежника Мура.

Могла возникнуть и прямо противоположная ситуация: поскольку моряков с захваченного судна зачастую принуждали к морскому разбою, те, не желая становиться пиратами со всеми вытекающими отсюда последствиями, ждали только удобного случая, чтобы покончить с таким положением. [24]24
  На некоторых каперских и флибустьерских кораблях шкипер выдавал зачисленному в экипаж бумагу, подтверждающую, что тот примкнул к флибустьерам против своей воли; этот документ мог пригодиться на суде.


[Закрыть]Капитан Томас Анстис, отколовшийся от Бартоломью Робертса, захватил в 1721 году между Ямайкой и Эспаньолой судно, шедшее в Нью-Йорк, забрал с него провиант, спиртное, одежду и шесть членов экипажа. Затем пираты перехватили у Мартиники еще два корабля. Один из них Анстис вооружил пушками, снятыми с другого судна, и довел состав команды до ста человек за счет пленных матросов.

Команда выбрала капитаном Джона Фенна. Но экипажи обоих пиратских судов, состоявшие в основном из честных моряков, не желали разбойничать; на общем совете они постановили стать на якорь у одного из островков к югу от Кубы и послать губернатору Ямайки прошение о помиловании. В амнистии им было отказано, и Анстис снова вывел своих людей в море под черным флагом. В начале 1723 года на его корабле составился заговор; ночью Анстиса, спавшего в своей каюте, застрелили, верных ему пиратов избили и заковали в кандалы, а потом сдали голландским властям на острове Кюрасао. Голландцы заговорщиков помиловали, а остальных повесили.

Единственной областью, где капитан обладал всей полнотой власти, а команда не имела права голоса, была военная. Тут действовали свои законы: капитан – «первый после Бога» – мог не раздумывая убить любого, кто откажется пойти на абордаж или на штурм крепости. Барон Жак Неве де Пуансе, хорошо знавший флибустьеров и принимавший участие в их рейдах, писал в 1677 году: «Они сходят на берег, где захотят; они плохо повинуются в том, что касается обслуживания корабля, поскольку каждый считает себя главным, но беспрекословно – в деле и в стычке с неприятелем».

Личности многих известных флибустьеров были сотканы из противоречий. Так, Черная Борода вел себя неоправданно жестоко: мог, например, выстрелить наудачу по команде – просто для того, чтобы показать, кто здесь главный. Вместе с тем он однажды захватил в заложники ребенка, чтобы раздобыть для экипажа нужные медикаменты. Бартоломью Роберте тоже вел себя по отношению к экипажу как тиран, хотя обладал хорошими манерами и следил за собой. Зато вульгарный Де Граммон, неряшливо одевавшийся и грязно ругавшийся, был обожаем своими людьми, умел заставить их подчиняться приказам «без ропота и колебаний».

В романтической литературе многие пираты представлены «благородными разбойниками», но в реальной жизни благородство проявлялось редко: обычно они действовали по принципу «своя рубашка ближе к телу». В атмосфере постоянной грубости и жестокости, жадности и презрения к смерти – вернее, пренебрежения жизнью, своей и чужой, – сердца отвердевали. В песне о капитане Варде говорится, что он, напившись вдрызг в обществе шлюх, мог пырнуть ножом самого близкого друга. В дальнейшем мы увидим, что близких друзей у «джентльменов удачи», как правило, не было – верить безгранично нельзя было никому.

На больших кораблях с командой из одной – трех сотен матросов один человек уже не мог совмещать обязанности капитана-военачальника и шкипера-навигатора. Назначая шкипера, капитан к тому же подготавливал себе замену на случай своей болезни или смерти, а кроме того, это был способ привлечь на свою сторону какую-нибудь умную – или горячую – голову, отблагодарить за услугу. Когда в 1684 году Лоренсу де Граффу пришлось задержаться в Сан-Доминго (по просьбе губернатора Де Кюсси он несколько месяцев пробыл там, охраняя берега острова для безопасности колонии), он доверил командование своим флагманом «Нептун» шкиперу Бруажу, поручив ему, вместе с их компаньоном Андрессоном, курсировать в районе Кубы. Бруаж присматривал за судном полгода, вплоть до возвращения капитана. Шкипер-флибустьер был еще и лоцманом, как, например, Коули на корабле «Услада холостяка» капитана Джона Кука, а также распределял съестные припасы.

Помощником шкипера был боцман. По традиции, в море команда всегда делилась пополам: одни обслуживали корабль, другие отдыхали; соответственно и шкипер с боцманом исполняли обязанности помощника капитана попеременно. Боцман отвечал за управление палубной командой, за работу с парусами, за постановку корабля на якорную стоянку. Командуя матросами, он использовал особый свисток, [25]25
  Боцманский свисток – «морская дудка» – был обнаружен на погибшем в сражении пирате и введен в английском морском флоте. Король Генрих VIII в начале XVI века узаконил форму и правила пользования свистком. Он стал атрибутом власти лорда-адмирала и по королевскому регламенту должен был изготавливаться из 12 унций (340 граммов) золота.


[Закрыть]которым подавал условные сигналы. Если предстояло наказать провинившегося, боцману отводили роль палача. Он должен был следить и за состоянием снастей, такелажа, корабельного флага, шлюпок и корабельных часов, отвечал за связь с другими кораблями с помощью специальных сигналов и за противопожарную безопасность. На больших кораблях эти обязанности могли распределить на несколько человек, специализировавшихся каждый в своей области.

Если боцман поддерживал капитана, тому, как правило, не приходилось беспокоиться об исходе плавания. Но всё же чересчур перегибать палку в отношениях с командой было чревато бедой. Однажды ночью капитан Джон Филипс услышал странный шум и вышел из каюты на палубу; там команда расправлялась с неугодным боцманом, державшим сторону капитана. Увидев, что заговор раскрыт, Филипса тоже оглушили и с бросили за борт.

Иначе сложились отношения с боцманом у Джона Эванса. Капитану часто приходилось делать боцману замечания, на которые тот отвечал только грубостями, а однажды, зарвавшись, вызвал Эванса на дуэль по пиратскому обычаю, на саблях и пистолетах. Когда корабль бросил якорь вблизи острова Большой Кайман, капитан напомнил боцману о поединке, но тот струсил, за что и был побит палкой. Оскорбленный боцман выхватил пистолет и сразил Эванса наповал, после чего спрыгнул за борт, думая добраться до берега вплавь. Однако матросы спустили шлюпку и выловили его. Убийство капитана настолько возмутило команду, что боцмана готовы были предать самой жестокой казни. Пока высказывались различные предложения на этот счет, канонир выстрелил в него из пистолета, а другой матрос прикончил выстрелом в голову Осиротевшая команда предложила возглавить ее капитану захваченного судна, которое следовало за пиратами на буксире, – после смерти Эванса он оказался единственным человеком на борту, разбиравшимся в навигации, – однако тот наотрез отказался от такой чести. Пришлось вернуть судно владельцу, а команду распустить. Капитан же сумел привести свой корабль на Ямайку с помощью одного лишь юнги.

Отправляясь в плавание к незнакомым берегам, на корабль могли взять лоцмана, знающего те места. Так, уходя в свой знаменитый рейд, Фрэнсис Дрейк не имел никаких надежных сведений о Магеллановом проливе, поскольку им уже несколько десятилетий никто не проходил. Неподалеку от островов Зеленого Мыса англичане подстерегли два португальских корабля, и Дрейку улыбнулась удача: он захватил в плен опытного кормчего да Силву. Сначала тот отказывался вести корабли англичан к Бразилии и дальше на юг; пришлось как следует выпороть его, чтобы он стал более сговорчивым. (Впоследствии да Силва проникся уважением к Дрейку за то, что тот интересовался картами, умел обращаться с навигационными приборами и всячески стремился пополнить свои знания в этой области.) В походе лоцман отдавал приказания рулевым. [26]26
  Французскому капитану Де Фонтене повезло меньше, чем Дрейку: в 1658 году, подойдя к Буэнос-Айресу на трех кораблях, он решил было разграбить город, но операция сорвалась: лоцман – недавно взятый в плен английский моряк – ошибся, десант высадился в непроходимой болотистой местности и был вынужден вернуться на корабли. Однако Фонтене не слишком расстроился; в дальнейшем он всегда больше полагался на лоцмана и на лотлинь, которым измеряли глубину, чем на карты, и был прав: имевшаяся в его распоряжении португальская лоция оказалась неверной.


[Закрыть]

Костяк команды составляли ветераны, следившие за соблюдением традиций и обычаев флибустьеров. Во время военных советов и при выборе капитана их мнение было решающим. Из числа самых опытных моряков выбирали двух – четырех старших матросов (квартирмейстеров), каждый из которых командовал частью экипажа во время маневрирования или в бою, следя за исполнением приказов капитана, шкипера или боцмана. Порой они были даже более опытными мореходами, чем капитан и шкипер. В 1683 году Эдвард Дэвис, квартирмейстер на корабле «Услада холостяка», был избран капитаном после смерти Джона Кука. Впрочем, основная роль этих людей заключалась в том, что они служили связующим звеном между командой и капитаном, оберегая первую от возможных злоупотреблений последнего. Они следили за тем, чтобы на судно погрузили достаточно провианта, участвовали в распределении добычи и подписании соглашения, устанавливающего правила для каждого флибустьерского похода. В качестве представителей команды они принимали участие в военных советах, тем более что в бою один из них должен был возглавить абордажную команду. Квартирмейстеры не являлись ставленниками капитана – он не мог повлиять на их назначение, а только утверждал выбор команды. В некоторых случаях их мнение значило даже больше, чем голос самого капитана; их называли «капитанами мирного времени». Так, именно старшие матросы решали, как поступить с грузом с захваченного корабля (выбросить ли часть добычи, чтобы разместить другой, более ценный товар), какое наказание определить для провинившегося члена экипажа; они выступали в качестве судей, разбирая споры между членами команды, и были секундантами на поединках.

У капитана мог быть старший помощник – судовладелец или опытный моряк, рекомендованный, например, губернатором, выдавшим флибустьеру «комиссию». Так, Де Граммон в 1683 году был старшим помощником капитана Николааса ван Хорна на «Отважном». Его задачей было возглавить команду во время боя (капитан мог оставаться на своем корабле – это не считалось проявлением трусости), поэтому старпом мог и не являться «морским волком» – был бы храбрым солдатом. Тот же Де Граммон, став, в свою очередь, капитаном «Отважного» в 1684 году, получил в помощники господина д'Юло, два года отслужившего волонтером в королевском флоте и прибывшего на Сан-Доминго вместе с новым губернатором Де Кюсси.

Старший помощник мог быть «правой рукой» капитана только в том случае, если сам не имел никаких амбиций. Иначе он лишь дожидался удобного момента, чтобы предать капитана и возглавить команду самому Старпом часто становился главой заговора, и если ему удавалось привлечь на свою сторону боцмана и квартирмейстера, капитану было несдобровать. Не везло с помощниками Бартоломью Робертсу: в сентябре 1720 года, напав на караван из сорока двух португальских судов в сопровождении двух военных кораблей, Роберте захватил судно с большим грузом золота и погнался за другим. Пока его не было, Уолтер Кеннеди, командовавший в его отсутствие, сбежал на флагмане, прихватив с собой и груженный золотом пленный корабль. А в апреле 1721 года другой старший помощник, Томас Анстис, увел судно «Добрая удача», которым управлял. Корсары обеспечивали себе тылы, превращая свою деятельность в семейный бизнес. Так, на корабле Матюрена Габаре лейтенантом был его сын Жан, а младшим лейтенантом – племянник Луи.

Помимо командиров, привилегированным положением на корабле пользовались специалисты: плотник, канонир, судовой врач. Флибустьеры, захватывая судно, старались удержать таких членов команды у себя. Таким образом, например, стал флибустьером Лоренс де Графф – отличный артиллерист, бывший на своем судне старшим бомбардиром.

Хорошие плотники тоже ценились очень высоко, им даже разрешалось не участвовать в рукопашных схватках. Во время сражения, под свист пуль и снарядов, они должны были быстро устранять повреждения корпуса, при шторме укрепляли обшивку корабля. Малейшую течь следовало немедленно заделать. Кроме того, они должны были поддерживать в исправном состоянии мачты, палубы, закупать на берегу качественные материалы, чтобы производить ремонт судна прямо в открытом море, поэтому их освобождали от несения вахт. Во время кренгования плотник брал командование на себя. Инструмент и плотницкие материалы – бруски, доски, пакля – в море были на вес золота, поэтому ключи от его кладовой хранились у старшего помощника или квартирмейстера.

Рядом с каютой плотника находилась каюта мастера парусов, который подчинялся старшему помощнику. Его задачей было приобретать качественную парусину, шить и латать паруса. В море на мастере парусов лежала ответственность за постановку тяжелых, верхних и штормовых парусов, в то время как боцман руководил работами по постановке и уборке легких парусов на нижних реях мачт.

Канониры отвечали за исправность орудий и наводили их во время боя. Пушечный расчет мог состоять из двух-трех человек, которые должны были чистить ствол, заряжать орудие, зажигать фитиль, возвращать пушку на место после выстрела. Англичане славились тем, что могли производить пять бортовых залпов за пять минут; французы компенсировали низкую скорость стрельбы ее высокой точностью; испанцы были в этом плане довольно неповоротливыми, а креолы ценились за исполнительность. Отдельная команда подносила ядра и порох, открывала и закрывала пушечные порты. Для этой цели использовали одиннадцати-тринадцатилетних мальчишек, которых нередко похищали или заманивали на корабль в порту; их называли «пороховыми обезьянами». В быту это были просто мальчики на побегушках; на берегу их использовали в качестве лазутчиков и связных. Впрочем, на пиратском судне стадию «пороховой обезьяны» проходили почти все новички, невзирая на возраст.

В команде пиратского судна, ежедневно подвергавшей себя опасностям всякого рода, врачи были необходимы как воздух, поэтому при захвате вражеского корабля судовому лекарю сохраняли жизнь, предлагая присоединиться к победителям или хотя бы оказать помощь раненым пиратам. Как правило, от этого предложения трудно было отказаться. Лишь лекарю разрешалось не подписывать пиратское соглашение (это могло спасти его жизнь и свободу в случае ареста). Как и на суше, обязанности врача зачастую исполнял цирюльник По большей части ему приходилось извлекать из тел пациентов посторонние предметы, прижигать раны кипящей смолой, ампутировать руки и ноги. Болезни (в том числе венерические) лечили кровопусканием, травами и водкой – иногда в смеси с порохом. Если на корабле не оказывалось настоящего лекаря, на эту должность выбирали любого опытного человека, имевшего хоть какие-то познания в медицине. Был случай, когда врачом избрали корабельного плотника – у него были необходимые инструменты для ампутаций (например, пила), а иногда эти обязанности исполнял кок, сведущий в анатомии, поскольку он умел разделывать туши.

Кок редко пользовался уважением команды, о чем свидетельствуют его прозвища: «камбузный жеребец», «ветчинный принц», «сальная тряпка». Кокам завидовали, потому что они сидели в тепле и всегда были сыты, не балуя при этом своих товарищей кулинарными изысками. На то были объективные причины: во-первых, скудость и однообразие провианта; во-вторых, отсутствие необходимых навыков, поскольку заниматься стряпней часто поручали раненому или увечному, который уже не был годен ни на что другое, но и с котлами раньше дела не имел. Нередко корабельный повар являлся осведомителем капитана, что не способствовало его популярности. Впрочем, завидовать было особенно нечему, если учесть, в каких условиях приходилось работать коку: копаться в гниющих и кишащих насекомыми и личинками продуктах в тесном и вонючем камбузе у огромного, пышущего жаром котла. Зачастую коками делали негров. Во время плавания коку выделяли помощников, в чьи обязанности входили поддержание огня в очаге и переноска продуктов. Во время боя кок участвовал в сражении наряду со всей командой.

Пищу делили бачковые: они получали для своей части команды недельный рацион, который хранили под замком, и к обеду выдавали каждому его долю. Ежедневную порцию мяса, выделенную на каждый бачок и помеченную биркой, опускали на камбузе в медный котел с кипящей водой; через определенное время кок доставал ее из бульона вилами, и бачковой делил мясо на куске парусины, расстеленном на палубе. Точно так же поступали с пудингом, который варили в парусиновой сумке, замешав на воде тесто из муки, сахара и топленого сала.

Капитан флибустьеров ел за общим столом ту же пищу, что и вся команда; только самому авторитетному и почитаемому вожаку могли приготовить и подать особое блюдо. На корсарских судах офицеры питались отдельно.

Нередко после захвата торгового корабля изголодавшаяся команда первым делом бросалась к трюмам, надеясь разжиться свежими продуктами и ромом. Питание во многом зависело от капитана: так, Жан Барт старался подкормить своих людей хорошим голландским сыром. Во время каботажного плавания можно было чаще пополнять запасы пресной воды и брать на борт фрукты, например яблоки (неплохое средство от анемии) или бананы и манго, если поход проходил в южных широтах. С XVIII века, уходя в море, стали запасаться лимонами – проверенным средством от цинги. Ром пили не только в чистом виде, но и делали коктейль «Удар дьявола»: смешивали его с бренди, чаем, соком лимона и сдабривали корицей, гвоздикой, сушеными травами. Это пойло валило с ног даже самых крепких, а потому применялось судовыми врачами в качестве анестезии.

На корсарских и каперских кораблях имелся писарь, который должен был составлять опись захваченного имущества во избежание его разграбления. Кроме того, в команду входил унтер-офицер, обязанностью которого было отвести захваченное судно в порт для продажи, а на фрегатах служил надзиратель, следивший за поведением экипажа и обязанный предотвращать всякого рода инциденты и злоупотребления.

Экипаж корсарских и торговых судов собирали на молитву под руководством судового священника по утрам и перед ночной вахтой, молились также и перед едой. Рассказывают, что капитан Бартоломью Роберте пытался уговорить плененного священника остаться на его судне, чтобы спасать души пиратов, а когда тот отказался, высадил его в ближайшем порту целым и невредимым. Капитан Даниэль попросил судового священника, оказавшегося на захваченном судне, отслужить обедню на борту своего корабля. Воздвигли алтарь, началась служба, но тут один из матросов повел себя неподобающим образом. Капитан одернул его, но услышал в ответ богохульства. Тогда он выхватил пистолет и прострелил святотатцу голову Тело убитого выбросили за борт, а священнику подарили несколько ценных вещей и раба. Каким бы странным это ни показалось, флибустьеры в большинстве своем были набожны. Долю добычи, отобранную в наказание у пирата-клятвопреступника, могли пожертвовать какой-нибудь часовне. Перед боем команда становилась на колени и молилась о его счастливом исходе; то же самое делал экипаж потенциальной жертвы – только он молился уже о спасении. Если в схватке удача оказывалась на стороне флибустьеров, о всяком христианском милосердии бывало забыто, но не о «долге» перед Богом и Пресвятой Девой. Так, в «Путешествии на Карибские острова» отец Лаба [27]27
  Жан-Батист Лаба (1663–1738) – миссионер-доминиканец, ученый, инженер и писатель. В 1694–1696 годах жил на Мартинике, побывал на Гваделупе и Доминике, посетил все колонии на Антильских островах – французские, голландские и английские – от Гренады до Эспаньолы, укрепил защитные сооружения Гваделупы и участвовал в боях во время нападения на остров британцев в 1704 году Он был ярым защитником рабства и сам имел рабов. В креольском наречии, распространенном на Мартинике, слово «перлаба» («отец Лаба») до сих пор означает злого духа.


[Закрыть]вспоминает о мессе, которую ему довелось служить по просьбе флибустьерского капитана Пинеля. Шестипушечный корвет, которым он командовал, захватил у Барбадоса два английских корабля с богатым грузом, с двенадцатью и восемнадцатью пушками на борту. Перед боем капитан дал Богу обет отслужить мессу в случае удачи. Утро ушло на исповедование флибустьеров; затем священник под барабанный бой и звуки труб освятил три больших каравая хлеба, принесенные капитаном и офицерами. После этого корвет и два захваченных корабля, стоявшие на якоре в виду церкви, произвели залпы из всех орудий. После мессы пропели католический гимн Те Deum, каждый причастившийся моряк зажег восковую свечу и пожертвовал церкви монету в 30 солей или один экю.