Текст книги "Сколько стоит корона (СИ)"

Автор книги: Екатерина Коновалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Эйрих выбрал не худшее место для стоянки – холм проще охранять и легче контролировать, чем опушку леса. Вот только это правило действовало с врагом снаружи. Сейчас же враг притаился изнутри.

Распорядок Большой охоты он знал наизусть. Сейчас, спустя час-полтора, когда окончательно сядет солнце, перед королевским шатром разведут огромные костры и, когда от их пламени станет светло как днем, начнется турнир Большой охоты. Никаких копейных сшибок – только пешие поединки на мечах. Смерти в этот турнир не приветствуются – в отличие от тяжелых ранений. Так что рыцари как следует покажут себя, попробуют урвать немного славы, а милорды подзаработают на ставках. Во время турнира король будет в наибольшей безопасности – нет ничего проще, чем окружить его тенями на всякий случай, а толпа знати послужит дополнительной охраной. После будет пир – за него тоже можно быть спокойным. Сон короля будут стеречь уже другие тени, отдохнувшие за время дневного сна в отдельной карете. Но вот следующее утро станет серьезным испытанием. Лес представляет собой отличное место для подлого удара. Лошадь может понести, дерево случайно обрушится от порыва ветра или магии, лучник промахнется и попадет не в оленя, а в короля...

"Довольно", – оборвал сам себя Дойл. Не стоило тратить время и силы на выдумывание кошмаров. Что бы ни произошло, он сумеет взять это под контроль. В конце концов, он берег жизнь своего брата пять лет – с того момента, как окончилась война. Он предотвращал даже те удары, предвидеть которые было невозможно. А в этот раз он настороже – и пусть двадцать ведьм готовят заговор, он сумет его раскрыть.

С этими мыслями он, пробормотав вслух несколько проклятий, поднялся на ноги и крикнул Джилу – тот понятливо притащил доспехи и помог одеться. Разумеется, в турнире Дойл участвовать не собирался – хотя бы потому что Эйрих категорически запрещал ему "так собой рисковать". Раньше он злился, но давно уже привык и достаточно равнодушно наблюдал за тем, как ловко (или, наоборот, бездарно) сражаются другие.

Костры в человеческий рост уже разгорелись жарко, для короля и тех, кого он пожелал бы приблизить к себе, соорудили невысокую трибуну. Остальным предстояло стоять. Эйриха еще не было, но Дойл не стал его ждать, прошел к трибуне и сел с краю – и тут же встретился взглядом со стоящей напротив леди Харроу. Мелькнула нездоровая мысль позвать ее к себе, но он, разумеется, отбросил ее и просто наклонил голову, обозначая, что видит ее. В ответ она сделала неглубокий реверанс.

Эйрих явился ровно в тот момент, когда горны возвестили начало ночи. Как и все мужчины, он был в доспехах – только сияюще-золотых.

 – Во имя Всевышнего и во славу природе, – произнес он, поднявшись на трибуну, – мы собрались здесь. От каждого из моих подданных сегодня я требую клятвы. Клянетесь ли вы в том, что сердца ваши чисты от обиды, злобы, зависти и ревности?

Среди придворных прошло шумное: "Клянусь".

Дойл повторил его вместе со всеми, хотя и сомневался, что старая традиция действительно заставит ведьму или заговорщика избавиться от своих порочных мыслей.

 – Да пребудет с нами Всевышний, – Эйрих сел на свое место, и снова затрубили трубы и загудели рожки.

Дойл перевел взгляд на леди Харроу – наблюдать за ней было куда приятней, чем слушать бестолковую болтовню герольда или смотреть, как между кострами ковыляют похожие на двух слепых кутят отважные рыцари Стении.

 – Кажется, – шепнул он брату, – что это у них ноги разной длины, а не у меня.

 – Зато мала вероятность того, что они осквернят праздник Большой охоты и перережут друг другу глотки, – отозвался Эйрих. За бряцаньем мечей и доспехов и за треском костров едва ли кто-то смог бы услышать их разговор.

Кто одержал победу, Дойл не знал: на его взгляд, обоих следовало лишить рыцарского звания и выпороть вожжами. Зато леди Харроу следила за боем с невероятным напряжением, даже один раз поднесла ладонь к губам.

Вторая пара смотрелась чуть лучше – они не пытались наступить на ноги сами себе и изредка делали правильные ученические выпады, а один из них – с красно-синим плюмажем – даже сносно держал щит.

Но в целом на приличных бойцов они не тянули.

 – Вот к чему приводит мирная жизнь, – пробормотал Дойл себе под нос и вернулся к наблюдению за леди Харроу, значительно более увлекательному занятию.

Даже издалека было видно, как меняются эмоции на ее лице: от страха к облегчению, от испуга к радости. Когда красно-синий плюмаж ударом щита повалил своего соперника на землю и выбил у него из рук меч, она, кажется, кричала вместе со всеми.

А потом на вытоптанную площадку вышел огромного роста рыцарь в черных доспехах, снял глухой шлем и пророкотал:

 – Во имя Всевышнего я, милорд Кэнт, вызываю на бой отважного рыцаря, который не боится сразиться со мной.

Дойл почувствовал, как его сердце пропустило удар, кровь быстрее заструилась по жилам, щеки стали горячими от возбужденного румянца. Он дал Эйриху слово не участвовать в турнирах. Но сейчас не мог удержаться и, делая над собой усилие, соскочил с трибуны и вышел к рыцарю. Эйрих не успел его остановить – и не решился запретить бой на священном турнире.

 – Я, милорд Дойл, принц Торден, принимаю твой вызов, – произнес он. Лицо Кэнта скривилось, и он зычно рыкнул:

 – Торден, тебя мне не хватало.

Дойл обнажил меч, рубанул воздух и велел:

 – К оружию.

Удар Кэнта был страшным – это был вес осадного снаряда, помноженный на скорость бешеной скаковой кобылы. Выдержать его было бы невозможно, но Дойл и не собирался – вскользь приняв его на меч – он дрался без щита – он крутанулся на здоровой ноге и с обманчивой неуклюжестью перескочил в сторону. Меч Кэнта царапнул землю, но тут же был поднят снова, и рубящий удар Дойла пришелся на закаленную сталь. Рывок – и Дойл оказался за спиной Кэнта, но недостаточно быстро – тот успел обернуться и с воплем: "Проклятье" отразил удар, свободной рукой срывая с головы шлем и отбрасывая его в сторону.

Дойл повторил это движение, оставшись с непокрытой головой – зато без душного, со слишком узкими прорезями для глаз ведра.

 – Вечно ты не вовремя, Торден! – меч зацепил плечо, но доспехи выдержали удар, и Дойл только пошатнулся, снова переходя в атаку: о боли думать было нельзя.

– Я тоже скучал, Кэнт, – рявкнул он и, наклонившись так, как ни за что не сумел бы нормальный человек, ударил противника в сочленение доспеха под мышкой. Кэнт шатнулся и отпрыгнул назад, крутанул меч в воздухе – и снова повторил атаку сверху. В этот раз Дойлу повезло меньше – он не успел полностью уклониться, и левая рука взорвалась болью.

В глазах Кэнта мелькнуло что-то среднее между волнением и торжеством, но ненадолго – он отвлекся на эту эмоцию и пропустил два движения Дойла – быстрый удар по ноге, а следом – царапающий по шее.

Брызнула кровь, и Кэнт бросил меч, признавая поражение. Дойл убрал свой меч в ножны и заметил:

 – Никогда не сочувствуй противнику.

Кэнт вздохнул, отложил щит и хотел что-то ответить, но его слова потонули в криках толпы и вое труб.

Дойл медленно посмотрел на Эйриха, который кривил рот и, похоже, разрывался между злостью и одобрением, и только после того позволил себе перевести взгляд на леди Харроу. Она выглядела напуганной, и он отвернулся и спросил:

 – Поднимешься?

 – Лучше сяду к тебе на пиру, проклятый удачливый сукин сын, – ответил Кэнт и зашагал обратно на свое место.

Дойл вернулся на трибуну, освобождая место другим рыцарям. Эйрих молчал и делал вид, что смотрит на очередные бессвязные потуги показать хоть сколько-нибудь стоящий бой. Дойл же откинулся на жесткую спинку скамьи и пытался сдержать довольную улыбку. Он скучал по боям, пусть даже таким игрушечным, как этот. А еще, пожалуй, он скучал по тем временам, воспоминания о которых пробудил Кэнт.

На пиру в королевском шатре он сам подошел к рыцарю-гиганту и первым пожал ему руку.

 – Не стоило выходить на поле, зная, что ты где-то здесь, – вздохнул Кэнт, садясь и занимая полтора места. Даже без своих доспехов он был крупнее большинства мужчин.

 – Ты, верно, отъел бока и обленился на своих виноградниках, – отозвался Дойл стоя – его место было возле Эйриха.

 – А тебе все не сидится. А, – он махнул своей ручищей, – думал поразить одну красотку мастерством.

Дойл расхохотался, вообразив реакцию той красотки на подобное поражение блистательного рыцаря.

 – Смешно тебе, принц.

 – Дойл. Милорд Дойл, – поправил его Дойл. – Как ты, меня уже давно никто не называет.

 – А мне начхать, – сообщил Кэнт, – ты все тот же малолетний безумец, который воевал со мной в горах. Как рука?

Дойл ощупал левую руку, почти вернувшую былую чувствительность:

 – Этой руке хуже уже не сделать. Разве что отрубить.

Впрочем, и он, и Кэнт знали, что в этих словах есть доля лукавства – в настоящем бою Дойл неплохо держал ей кинжал, выпады которым всегда были неожиданны и не раз помогали ему побеждать.

 – Удачи с красоткой, – Дойл сжал пальцами плечо старого соратника и заковылял обратно во главу стола.

Проследил, как слуга наливает ему вина и подкладывает мяса, но прежде, чем приступить к еде, взял кубок Эйриха и отпил. Король прошипел:

 – Продолжаешь попытки себя убить?

Дойл дернул плечом и сделал вид, что крайне увлечен процессом пережевывания мяса. Эйрих если и хотел разразиться какой-нибудь проникновенной речью, исполненной братской заботы, то не стал этого сделать – видимо, очень скучно учить жизни жующего истукана с постной физиономией.

Глава 13

С рассвета королевская охота носилась по темному, уже облетающему лесу, пугая звуками рожков, лаем собак и руганью всадников все живое. К полудню было решено вернуться в лагерь – почти без добычи, если не считать одного жирного зайца, случайно вытащенного из норы старой гончей.

Король был в ярости и раздувал ноздри так же, как его уставший белоснежный жеребец. Спешившись, он влетел в свой шатер и оттуда рявкнул:

 – Дойла сюда!

Дойл подъехал почти сразу же, он тоже был зол, но на то были другие причины. Ему не было дела до непойманного оленя и неподстреленного кабана, но от произошедшего в конце утренней охоты его пальцы до сих пор нервно подрагивали и то и дело судорожно стискивали повод и гриву коня.

В шатер он вошел, почти не сомневаясь в том, что услышит. И не ошибся.

 – Проклятье, Дойл! Ты сумасшедший!

Не имея возможности сжимать повод, Дойл крепко сжал правый кулак, заставляя кожаную перчатку трещать от натяжения.

Эйрих продолжал:

 – Ты совсем потерял разум, гоняясь за мыслимыми и немыслимыми врагами! Если бы не ты...

 – Ты сейчас лежал бы на постели в разодранным брюхом, – выдохнул Дойл негромко.

 – Нет, брат. Я бы сейчас возвращался с охоты с дивным трофеем – как и полагается королю.

Эйрих с силой ударил кулаком по столу, и тот зашатался.

 – Я там был, Эйрих. И я уверен, что в этой схватке проиграл бы ты.

На охоте Дойл не обращал никакого внимания на собак и крики ловчих, держась в двух-трех корпусах от Эйриха. С ним ехали тени, занятые тем же самым делом – сохранением королевской жизни. Поэтому, когда перед королем вылетел матерый секач, и Эйрих в порыве какого-то безумного героизма спрыгнул на землю и пошел на него с одним мечом, Дойл не колебался, давая приказ убить зверя.

Помешал сам Эйрих, бросившийся в атаку слишком рано – Дойл пустил на кабана коня и напугал его, стрела одного из теней ушла в молоко, зверь сбежал.

 – Я воин, а не нежный цветок, который нуждается в твоей защите, – прорычал Эйрих тихо.

 – Ты – король. И у тебя есть обязанности. Первая из них – беречь собственную шкуру.

Эйрих резко подошел к нему, наклонился к лицу и прошипел:

 – Довольно. Я сказал – довольно. Не желаю слышать ни слова об опасностях, заговорах и прочем. Ты и так своими подозрениями заставил меня... – он выдохнул и добавил зло: – заставил меня бояться.

 – Эйрих...

 – Уйди. Немедленно. И не показывайся мне на глаза до вечера.

Дойл сжал зубы, на щеках надулись желваки. Хотелось ударить Эйриха, привести его в чувство – но он знал, что не выйдет. Эйриха невозможно было переубедить. Во всяком случае, пока. Бешеный дедов темперамент.

Ничего не говоря, Дойл развернулся и вышел, в глубине души надеясь, что сейчас ему подвернется кто-нибудь, на ком можно будет выместить злобу. Подошел бы кто угодно – любой лорд, любой слуга. Кто-то мог окрикнуть его с дурацким вопросом или слишком близко пройти рядом. Кто угодно.

 – Милорд Дойл! – раздалось сзади, и Дойл едва не застонал, потому что голос принадлежал одному из немногих людей, которые совершенно не подходили для его целей. Не оборачиваясь, он ответил:

 – Позже, леди Харроу!

 – Это важно!

Он тихо зарычал от бешенства и повторил:

 – Я поговорю с вами позже.

Во имя Всевышнего, он не хотел ее сейчас видеть и слышать. Кто угодно – кроме нее и, пожалуй, Кэнта.

 – Господин глава тайной службы! – выкрикнула она, и Дойл был вынужден остановиться и обернуться. Леди Харроу не была похожа на женщину, которая стала бы так шутить. Значит ли это, что произошло нечто необычное и опасное?

 – Я вас слушаю, леди Харроу.

Она бежала за ним и запыхалась, и его злость невольно уменьшилась, когда он увидел ее раскрасневшееся лицо и ярко горящие глаза. Она остановилась, перевела дух и протянула руку. На раскрытой ладони лежал небольшой предмет.

Дойл взял его и внимательно осмотрел – это был короткий, но острый металлический шип.

 – Где вы это взяли?

 – Под седлом моей кобылы. Он не вонзился до конца – был положен неправильно, с расчетом на мужскую посадку, – быстро проговорила она. – Я всегда сама расседлываю своих лошадей – разумеется, с помощью слуг. И именно слуга нашел это. Я... я не понимаю, что это значит, но решила, что вы должны знать.

 – И вы невероятно правы, – Дойл еще раз изучил шип, а потом выругался сквозь зубы, прибавив: – извините.

Он перестал что бы то ни было понимать – совершенно и категорически. Он мог понять покушение на себя. Он ожидал покушение на короля. Но причем здесь леди Харроу? Если бы преступник все рассчитал правильно, и шип вонзился бы коню в спину, леди Харроу ни за что не удержалась бы в седле и погибла бы или получила бы тяжелые ранения. Но зачем? И почему именно на первой охоте, где ничего не произошло?

Догадка была простой.

Кто бы ни был этот преступник, он давно наблюдал за всем, что происходило в замке. И он прочитал в сердце Дойла интерес к этой женщине – наверняка. Если бы она пострадала на утренней охоте, что бы он сделал? Не поехал бы на вечернюю? Возможно. А если бы поехал, был бы невнимателен и рассеян.

А на вечерней охоте состоится покушение на короля – которое Дойл не сумеет отвести.

 – Мне нужно осмотреть вашу лошадь, – сказал он и первым так быстро, как мог, поспешил к коновязям.

Кобыла леди Харроу – невысокая пегая лошадка, судя по тонким ногам – эмирских кровей – стояла чуть в стороне, ее держал молчаливый слуга.

Дойл подошел и внимательно осмотрел ее спину – и нашел то, что искал: едва различимую царапину в том месте, где должен был быть шип. Значит, леди Харроу сказала правду.

Он обернулся к ней и замер. Потер подбородок, а потом медленно спросил:

 – Скажите, леди... Будь вы ведьмой, обладай вы магией... Как бы вы совершили убийство?

Леди Харроу нахмурила брови, но ответила:

 – Мне неизвестно, на что способно колдовство, милорд. Но если бы я могла вызывать молнии, я бы призвала ее на голову тому, кого хотела бы убить.

Дойл кивнул не столько ее словам, сколько своим мыслям. Почему ведьма действует так странно? Арбалетный болт, этот шип – зачем? Сила магии велика, так почему ведьма ее не использует?

 – Потому что это не ведьма... – произнес он вслух. Ведьма осталась в Шеане – вынашивать свой коварный план, в чем бы он ни заключался.

Дойл похолодел. Ему показалось, что он наконец нашел все ответы, и от них становилось страшно. Ведьме не нужно убивать ни его, ни короля – он ведь сам решил так уже давно! Выстрел из арбалета – самое нелепое, что она могла сделать. Ей нужен контроль – и что может быть проще, чем установить его над ребенком в утробе королевы? Что ведьме – несколько лет ожидания? Она доберется до королевы и заколдует ее плод, сделав следующего короля своей послушной куклой.

Но тогда ей не нужна смерть Эйриха – не сейчас, когда ребенок еще не родился. Наоборот, он ей нужен живым – чтобы защищал этого ребенка и провозгласил его наследником престола.

Арбалетный выстрел был совершен не по приказу ведьмы. И не она подложила шип под седло леди Харроу – это сделал обычный человек, но с той же черной целью.

 – Они хотели... – проговорила леди Харроу, – не меня убить. Они полагали, что...

Дойл поднял на нее глаза и невольно почувствовал непривычное по отношению к женщине чувство уважения, потому что она пришла к разгадке лишь ненамногим позже него.

 – Именно, леди. И я полагаю, что все, что мы можем сделать, это, – он облизнул высохшие губы, – подыграть им. Вы мне поможете?

Леди Харроу кивнула, в задумчивости прошла вперед – и вдруг, резко, болезненно вскрикнув, кубарем покатилась вниз с холма.

Все, кто стоял возле коновязей, обернулись, слуга леди Харроу отпустил было ее кобылу, но не успел – Дойл оказался быстрее и первым опустился на колено возле нее.

После падения кубарем ее прическа растрепалась, лицо было испачкано в земле, платье измазано грязью и травой.

Он неуверенно коснулся рукой ее плеча. Она открыла глаза и застонала.

 – Что болит? – спросил он.

Несколько раз всхлипнув, она ответила плаксиво и громко:

 – Нога. Моя нога. Правая лодыжка как будто в огне.

Под взглядами собравшихся, но не отважившихся подойти Дойл приподнял подол ее платья и ощупал изящную щиколотку, совершенно целую и здоровую.

Сглотнул.

 – Боюсь, это что-то серьезное, – сказал он тоже громко. – В лагере есть лекарь.

Рядом было много лошадей, и логичнее всего было бы крикнуть, чтобы подвели одну из них, и усадить леди Харроу. Но вместо этого Дойл спросил:

 – Отважитесь схватить меня за шею?

Вопрос был не лишним, отнюдь. Но леди Харроу не колебалась и осторожно оперлась на него рукой. Пошатнувшись, Дойл встал и поднял ее на руки.

 – Милорд... – пробормотала она неуверенно и бросила взгляд ему за спину, туда, где стояли лошади. Но Дойл сделал вид, что не услышал ее или не понял, и зашагал в сторону лагеря. Спустя несколько десятков шагов леди Харроу как будто расслабилась и стала еще легче. А потом заметила:

 – Милорд, за вашей спиной стояло несколько десятков крепких лошадей.

Дойл приподнял бровь и уточнил:

 – Правда? Я совершенно о них забыл. Вы сами как-то говорили, что мужчины плохо замечают мелочи.

Ее губы дрогнули в улыбке, и Дойл, не выдержав, улыбнулся ей в ответ.

В шатер он занес ее таким образом, чтобы это увидела как минимум половина лагеря – иначе весь спектакль был бы бессмыслен.

Опустив за собой плотную ткань и положив леди Харроу на высокий чистый тюфяк, он подозвал старого лекаря и сказал:

 – Осмотришь ее и скажешь, что она серьезно повредила ногу. Как – сам придумай, но смотри – ничего опасного, чтобы через пару дней она снова могла сесть в седло.

Старик нахмурил кустистые брови:

 – Лекарство – не шарлатанство.

 – Считай, что ты лечишь сейчас целое государство. И не проболтайся, старик.

Дойл отцепил от пояса небольшой кошель и протянул его лекарю. Тот колебался недолго, взял, внимательно изучил содержимое и спрятал в сумку на бедре.

 – Ради государства, милорд, я сделаю все, что нужно.

Дойл кивнул и подошел к леди Харроу.

 – Простите, леди, но теперь я должен буду вас оставить.

Она улыбнулась:

 – Не совсем. До выезда охоты еще как минимум час, а вам нужно убедить всех, что вы остались со мной. Для достоверности вам стоит побыть здесь еще несколько минут, и только после этого послать к его величеству слугу с печальным известием.

 – Вы непозволительно умны для женщины, леди, – сказал Дойл и сел на тюфяк, у нее в ногах. Сейчас оставалось просто ждать.

Глава 14

Ожидание было недолгим. Спустя несколько минут Дойл кликнул слуг и отправил одного – с короткой запиской королю, а другого – за кем-нибудь из теней, а тем временем прикрыл глаза и погрузился в размышления. Король – плохая приманка, слишком уж ценная. Но иначе было поступить нельзя – в этот раз судьба благоволила ему и помогла угадать намерения заговорщиков, в другой раз она может быть не столь любезна.

Леди Харроу молчала и не мешала его мыслям – и в какой-то момент он почти забыл о ее присутствии. Когда пришел темноволосый худощавый Терранс в обычном облачении тени, Дойл сразу же поднялся ему навстречу.

– Вызывали, милорд? – поклонился Терранс, опуская с лица кусок ткани, которым обычно прикрывал нос и подбородок.

Дойл кивнул, постучал пальцем по рукоятке меча и произнес:

 – На сегодняшней охоте его величеству будет угрожать опасность. Возможно, это будет выстрел в спину, возможно – перед его конем упадет дерево.

Терранс нахмурил брови.

 – Милорд, мы защищаем короля ценой собственных жизней и не будем колебаться, если будет нужно умереть за него. Но если вы знаете об опасности, возможно, стоит встретить ее в более подходящем месте, чем дикий лес?

 – Это звучит как сомнение, – заметил Дойл серьезно. – И я не желаю его слышать, – потом, подумав, добавил: – отменить охоту не в моей власти. Поэтому я хочу, чтобы вы были предельно внимательны – все вы.

Терранс поклонился и вышел из лекарского шатра – с тем, чтобы вернуться спустя десять минут. Его лицо было невозмутимым, но глаза блестели слишком ярко для обычно равнодушной ко всему бесчувственной тени.

 – Милорд, – из-за повязки на лице голос прозвучал глухо, – у меня осталось только двое людей. В обед кто-то... по-видимому, кто-то подсыпал дурной травы в вино, которое нам подали в обед.

 – Все живы?

 – Да, все. Но они не могут ехать.

Вместо волнения или страха Дойл ощутил какое-то спокойствие. Действительно, глупо было бы думать, что тот, кто решил вывести из строя его, забудет о вечно настороженных стремительных тенях.

Нужно было идти с этим к Эйриху – отговорить его, остановить любыми средствами. Но вдали уже прозвучал рожок, громче залаяли собаки, заржали кони – охота была готова выдвигаться в путь.

 – Не спускай с короля глаз, – велел Дойл и, когда Терренс поспешил к Эйриху, обернулся к лекарю: – Не позволяй сюда никому входить до моего возвращения, старик.

 – Храни вас Всевышний, – раздалось сзади. Дойл обернулся, встретился с леди Харроу взглядом, кивнул и ответил:

 – Пусть он хранит короля, – и вышел через разрез в задней стенке шатра. Слуги уже не бегали тут и там – проводив господ, они наверняка попрятались по укромным местам, чтобы потискать подружек, вздремнуть, перекусить или раскинуть карты.

Дойл огляделся, убедился, что его никто не видит, и зашагал к коновязи, настороженно оглядываясь. Его жеребец так и стоял с краю – расседланный и вычищенный. Конюхов тоже было не видно, поэтому седлал он сам – не так быстро, как хотел бы и как требовало взволнованно стучащее сердце, но не медленнее, чем это сделал бы любой рыцарь.

 – Милорд? – он резко обернулся и невольно испытал облегчение – слугой, которому не сиделось где-нибудь в тиши и тени обозных телег, был Джил.

 – Помоги сесть, быстро! – велел он, и мальчишка неуклюже подсадил его в седло.

Дальше была короткая скачка на пределе возможностей. Он отставал от охоты на четверть часа, не меньше, а король был под защитой только трех теней. Конь храпел, его морда покрылась пеной, но вскоре впереди стали слышны выкрики людей, проклятые рожки и бешеный лай. Дойл придержал коня и поехал тише. Эйрих должен быть глубоко в лесу – впереди всех. Или, наоборот, в стороне – в поисках личных подвигов. Дойл напрягся, пытаясь сделать выбор. Что предпочел Эйрих в этот раз? Возглавить своих подданных? Или отправиться на поиски приключений и покрыть себя славой?

Сжав ногами бока коня, Дойл устремился на ту поляну, на которой утром тени едва спасли Эйриху жизнь. Он достаточно знал брата, чтобы понимать: тот захочет закончить начатое. До поляны было недалеко – уже впереди показался густой орешник, отделявший ее от общего лесного массива, как Дойл увидел впереди шевеление. Не на поляне – а в кустах. Обнажив меч на два пальца, Дойл подъехал еще ближе.

Он не успел меньше чем на минуту – на каких-нибудь двадцать ударов сердца. Тот, кто сидел в кустах, натянул лук и выпустил стрелу вперед на поляну. Закричали.

Не позволяя себе думать о том, что произошло, Дойл с наскока ударил стрелявшего рукоятью меча по затылку, и тот, всхлипнув, завалился на землю. Понукая коня, Дойл выскочил на поляну и замер.

Эйрих был невредим – он стоял как будто в растерянности, держа в руках драгоценную корону. Его конь нервно бил копытом в стороне. Лошади теней тоже разбрелись в разные стороны, а две тени склонились над кем-то, лежащим на земле. Над третьим тенью.

 – Дойл! – негромко сказал Эйрих. В его голосе не было и тени страха – только печаль.

Бросив повод, Дойл спешился и подошел к брату. Внимательно осмотрел. Потом изучил поляну и выдохнул. Не было нужды спрашивать, что произошло. По вытоптанной сухой траве, по обломку второй стрелы и по умирающему тени он и так все отлично понял. Два выстрела: напугать лошадей и лишить жизни короля. Расчет стрелявшего был верным – испуганные кони неуправляемы, пока их укротят, можно сделать не один, а двадцать выстрелов. Он не рассчитал только того, что тени были приучены закрывать сюзерена своим телом. Безупречная охрана. Из воспитывали в одном из монастырей Всевышнего – из сирот и подкидышей с малых лет растили тех, кто мог без колебаний умереть за корону.

Дойл подошел к ним, велел:

 – В кустах лежит убийца. Сходите за ним – и осторожно, мне он нужен живым.

И только когда один из теней поднялся и направился к орешнику, Дойл позволил себе взглянуть в лицо умирающему. Террансу оставалось жить считаные мгновения. Если бы он открыл глаза, Дойл, наверное, наклонился бы над ним, сжал бы ему руку и высказал благодарность за спасение короля. Но тень еще раз дернулся, захрипел и затих, так и не придя в сознание.

Следом пришла еще одна плохая весть. Тень вернулся не с пленником, а с его телом. Свалил на землю, перевернул на спину – обычный бродяга-наемник, каких десятки в переулках Шеана. Удар рукоятью был слишком силен – Дойл размозжил ему череп.

 – Кто он? – спросил Эйрих ровно.

 – Никто, – отозвался Дойл. – Я изучу его тело, возможно, найду какое-нибудь клеймо, но он все равно никто – послушная кукла, которой за твою жизнь заплатили золотом.

Ему хотелось завыть от злобы и отчаянья – он сам, собственными руками уничтожил единственного человека, который мог хоть что-то знать о заговоре и о тех, кто за ним стоит. Он прошипел:

 – Проклятье!

Эйрих приблизился к трупу Терранса и произнес:

 – Прими Всевышний его душу в своих садах, – потом подошел к своему коню, все еще горячащемуся. Один из теней придержал ему стремя. Второй помог сесть Дойлу. И вовремя – едва они собрались выезжать, как на поляну выскочил милорд Ойстер. Дойл напрягся, чувствуя, как замедляется ток крови в венах. Что он здесь ищет и зачем приехал? Мгновение растерянности – и тут же улыбка и восклицание:

 – Ваше величество, мы потеряли вас в пылу охоты!

 – Значит, мало в вас внимания к королю, – тихо заметил Дойл.

 – Что вы, милорд Дойл, – как-то испуганно пробормотал толстяк.

Эйрих взглянул на Ойстера, потом перевел взгляд на Дойла и шире распахнул глаза, не веря тому, о чем ему молча сообщил Дойл. Качнул головой, как бы говоря, что это невозможно. Потом его брови сошлись к переносице, профиль стал хищным, как у венчавшего его корону орла, губы слились в тонкую жесткую линию.

 – Милорд Ойстер, спешьтесь, – велел он.

В глазах милорда заплескался страх, смешанный с надеждой. Он неуклюже сполз по конскому боку, отряхнул шикарный камзол и поклонился, всем видом показывая готовность услужить королю. Дойл обернулся к теням и указал на замершего в полупоклоне Ойстера, одновременно с этим приказывая:

 – Взять милорда Ойстера под стражу и с величайшей осторожностью проводить в мой шатер.

Толстяк надеялся спастись. Забормотал что-то про ошибку, потом закричал про невиновность, но Дойл уже не слушал. Тени спеленали его узкими тонкими веревками из конского волоса, которые всегда носили с собой как часть формы.

 – За трупами вернетесь позднее, – сказал Дойл, и Ойстера увезли.

Когда последние посторонние глаза исчезли, Эйрих опустил голову и сгорбил спину, словно корона оказалась слишком тяжелой и стала тянуть его к земле.

 – Брось, – заметил Дойл, – на войне люди умирали сотнями.

 – Мне следовало лучше слушать тебя, братишка, – почти беззвучно ответил Эйрих и прибавил громче, выпрямляясь в седле: – я хочу знать, кто за этим стоял. Все имена. Все мотивы.

 – Узнаешь не позднее завтрашнего утра. Милорд Ойстер вряд ли станет молчать слишком долго.

В лагерь вернулись вместе со свитой – о произошедшем еще никто не знал, и милорды были весьма оживлены и обсуждали подстреленного оленя. Эйрих раздавал улыбки и ликовал с остальными – как и полагалось доброму королю. На мрачного и настороженного Дойла, к счастью, мало кто обращал внимание.

Едва он убедился, что Эйрих под надежной охраной все еще бледных после болезни, но уже крепких и сильных теней, он направился в свой шатер, где на земляном полу его ждал милорд Ойстер. Тех полутора-двух часов, которые прошли со времени его ареста, хватило, чтобы он растерял свои улыбки и ужимки и начал трястись от страха.

Дойл опустил полог шатра, шуганул Джила, чтобы не мешался, велел двум теням стоять у входа и опустился рядом с Ойстером на одно колено.

 – Милорд Дойл! – забормотал он. – Я не знаю, в чем вы меня подозреваете, но я клянусь...

Дойл остро пожалел, что палачи и отец Рикон остались далеко в Шеане. Он был бы рад сейчас любому из них. Но их не было, поэтому он вытащил из-за голенища сапога кинжал и произнес:

 – Не раздражай меня скулежом, Ойстер. Лучше расскажи подробно, кто надоумил тебя убить короля?

Ойстер затряс головой и начал клясться матушкой и Всевышним. Когда кончик кинжала коснулся его щеки, он заплакал.

 – Разденьте его, – велел Дойл теням, и один из них споро разрезал на толстяке одежду, обнажая рыхлое розовое тело, больше подходившее какой-нибудь матроне, а не благородному мужчине. Тело затряслось от холода.

 – Деван Ойстер, – сказал Дойл негромко, – ты можешь сейчас еще немного поспорить со мной. Можешь говорить, что ни о чем не знаешь.

Он поймал испуганно-злой взгляд.

 – Я тебе не поверю, разумеется. Мне придется сделать тебе больно. Например, – Дойл коснулся кинжалом его жирной груди, – я могу срезать тебе часть кожи. Это больно, но быстро проходит. Или могу отрезать ухо, – вслед за этими словами он провел лезвием по уху милорда. – Это значительно больнее и мало поправимо. Или, – чтобы продолжить, ему пришлось преодолеть естественный приступ отвращения, – я могу тебя оскопить. Это настолько больно, что можно умереть.