Текст книги "Сколько стоит корона (СИ)"

Автор книги: Екатерина Коновалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Это моя вина, милорд.

– Именно, – не стал спорить Дойл. – Зачем вы схватили парня? Поймали плотвичку, а щуку не разглядели.

Он дернул головой и сказал:

– Постарайся в следующий раз избежать такой ошибки, Рик. Иначе я буду недоволен.

Отец Рикон медленно поклонился – он отлично понял намек и слишком хорошо знал, что у Дойла хоть и достаточно большой, но все-таки ограниченный запас терпения.

– Я не подведу вас, милорд.

– Не сомневаюсь, – согласился Дойл, и Рик удалился. Дойл направился к королю.

Тот, в шелковых одеждах, расшитых золотом, в короне, восседал на троне в малом зале для приемов, возле него, похожая на пеструю птицу в своем блестящем платье, расположилась королева. Придворные толпились возле стен, внимая королевским речам, а король вещал о справедливости и чести.

Дойл вошел без предупреждения и без объявления, но все-таки на него обратили внимание все – даже двое просителей, стоящих перед Эйрихом на коленях.

Дойл поморщился, но не остановился и прошел вперед, приблизился к королевскому трону и встал за спиной у брата.

– Итак, лорд Ганс, – продолжил Эйрих ранее начатую речь – очевидно, касающуюся какого-нибудь глупого спора между двумя обрюзгшими потными лордами, протирающими мраморный пол жесткими коленками, – вы обязуетесь выплатить сыну лорда Ингли приданое своей дочери в срок десять дней. В противном случае, по нашему решению, сын лорда Ингли получит в приданое деревни Малую и Болотную и закрепит их за своим родом.

– Ваше величество! – одновременно, но с совершенно разным выражением пробормотали лорды, однако король не закончил.

– Также лорд Ингли обязуется на собственные средства восстановить мельницу и мост на землях лорда Ганса в срок до трех месяцев. Если это не будет выполнено, лорд Ингли предстанет перед королевским судом по обвинению в разбое. Таково наше королевское решение.

Лорды, кланяясь и пятясь, убрались прочь, и прежде чем распорядитель привел новых просителей и жалобщиков, Эйрих объявил:

– Мы прервемся на некоторое время.

Придворные, как дрессированные собачки, по этой команде поспешили уйти из зала, осталась только охрана.

– Милорд Дойл, – обронила королева таким тоном, словно подразумевала "ядовитая гадюка", – отрадно видеть вас на вашем месте. Пока вы были в походе, мы скучали по вашему обществу.

– Ваше величество, – Дойл наклонил голову, – ваши слова согревают мне сердце.

Эйрих, чувствуя напряжение, спросил:

– В чем дело, Дойл? Ты пришел неожиданно и поспешно.

– В то, что я хотел поприсутствовать на королевском суде, вы не верите, ваше величество? – хмыкнул Дойл.

– Ни на миг – ни одного серьезного дела. Ну, говори, кого из моих подданных ты хочешь отправить в темницу? – Эйрих улыбался, но глаза у него были серьезные и настороженные. Нервные.

Дойл посмотрел в эти глаза, бросил короткий взгляд на насторожившуюся, как дрессированная крыса, королеву и сказал:

– Ваше величество никогда не ошибается, но в этот раз подозрения напрасны. Я пришел к вам как проситель, – он вышел из-за трона, но на колени не встал: Эйрих достаточно давно категорически запретил ему это делать, во-первых, желая перед всем двором подчеркнуть его статус, а во-вторых, беспокоясь о его ноге.

Король рассмеялся:

– Ни за что не поверю.

– И все-таки придется. Только ваше величество в силах исполнить мою просьбу и подарить мне большую радость... – Дойл сделал паузу и продолжил мягко: – пригласив на ближайший из пиров леди Харроу, вдову лорда Харроу, находящуюся сейчас под опекой милорда Грейза и проживающую в столице.

За короткое мгновение на лице Эйриха сменились изумление, радость, осознание и обреченность, а потом он спросил:

– В чем она подозревается?

Дойл не мог точно сказать, почему он не ответил откровенно: в колдовстве. Возможно, потому что у него не было никаких доказательств, а рыжие волосы и непонятную привлекательность к обвинению не приложишь. Возможно, потому что не хотел тревожить короля. Или не желал обсуждать дела в присутствии коронованной крысы.

В любом случае, он произнес:

– Никаких подозрений, сир. Моя просьба не государственного, а личного характера, – он немного наклонил голову и опустил глаза.

Пусть так – странная прихоть, из-за которой он не обвинил открыто леди Харроу в колдовстве, позволит убить двух зайцев разом: приблизиться к ней, чтобы изучить ближе, и отвлечь короля от марьяжных планов на его, Дойла, счет.

– Проклятье! – Эйрих хлопнул себя по колену. – Я ему сватаю самых красивых девушек королевства с огромным приданым, на что он отвечает, что любовные порывы его душе не близки. И вот она – причина, – он расхохотался, королева позволила себе мелкую зубастую улыбку, а Дойл сохранил каменное выражение лица. – Конечно, брат. Конечно. Что скажешь о сегодняшнем вечере? Еще не поздно послать ей приглашение.

Дойл поклонился и коротко поблагодарил.

Он терпеть не мог приемы – не важно, как они проходили и как назывались. Утренние собрания на королевском суде были настолько же невыносимы, как и пиры для знати. Но прием этим вечером был исключением – он был необходим не ради фальшивых улыбок королевских лизоблюдов, а для работы, поэтому Дойл собирался с большей охотой, чем обычно. Джил помог ему переодеться в камзол, в этот раз значительно более удобный, подал перстни и пробурчал себе под нос:

– Вы прекрасно выглядите, милорд Дойл, – и тут же шагнул назад.

Дойл бросил на него взгляд, но ничего не сказал – и без слов было понятно, что мальчишка в очередной раз сморозил чушь. Но камзол сидел отлично, словно был скроен по корявой фигуре, и, похоже, Джил приложил к этому руку. Поэтому вместо того, чтобы посоветовать ему заткнуться, Дойл сказал:

– Приготовь плащ и сапоги к моему возвращению. И сам оденься в темное.

Джил мелко закивал, и Дойл оставил его в комнате, а сам неспешно направился в большой приемный зал. Если бы он больше верил в помощь Всевышнего, перед встречей с ведьмой он зашел бы в храм или надел бы на запястье браслет с недремлющим оком. Но он верил слабо: кто бы ни сотворил людей и все на земле, живое и мертвое, он давно забыл о своем творении, занявшись другими, более важными вещами. Поэтому в делах людям оставалось полагаться на собственный ум, в бою – на ловкость, а в интригах – на красноречие. Не на помощь свыше.

Ленивые неспешные мысли мгновенно сбежали прочь в недра сознания – перед Дойлом склонился в учтивом поклоне и попытался пройти дальше человек, которому было совершенно противопоказано попадаться ему на глаза. Дойл остановился и сказал, не поворачивая головы:

– Стойте-ка, господин Оуэн.

Управляющий замка остановился – Дойл не видел, но слышал шорох его одежды и ставшее частым дыхание.

– Рад нашей встрече.

– Милорд Дойл, – раздалось сзади, – рад служить.

– Не сомневаюсь. Подойдите-ка сюда.

Управляющий шаркнул ногами и встал перед Дойлом, поклонился и так и замер, сложившись пополам. Дойл хрустнул пальцами. Вчера он желал засунуть подонка на нижний уровень подземелья, в одну из ледяных камер под озером, и посмотреть, какие боли прохватят его после подобной ночевки. Но сегодня ярость уже прошла, от нее остались только слабые отголоски, и Дойл вполне осознавал, что это – отголоски личной, почти детской обиды. Управляющий попытался насолить ему – мелко и глупо, – но не совершил измены, не подверг безопасность и благополучие короля риску. Он не заслуживал камеры.

– Мне кажется, вы слишком усердно служите, господин Оуэн, – произнес Дойл неторопливо, изучая лысину управляющего.

– В с-самом деле, милорд?

– Несомненно. На вас лежит так много обязанностей, так много забот.

Лысина покрылась блестящим потом.

– Ничто не ускользает от вашего чуткого взгляда, ни один уголок замка, ни одна щель в стене, – продолжил Дойл ласково, а потом коротко и резко добавил: – и так должно быть впредь, господин Оуэн, иначе вы будете изучать замок с доселе неведомой вам стороны.

Дослушивать ответ или извинения он не стал – зашагал дальше, тщательно задавливая в себе мстительные порывы. Было что-то притягательное в идее, например, велеть ему опуститься на колени и ползти до конца коридора, собирая на бархатные штаны пыль дворцовых полов. Но это было бы низко и бесполезно, а потому должно быть отвергнуто и забыто.

Большой приемный зал уже был полон: скоро должен был начаться ужин, но пока короля и королевы не было, гости ходили вдоль длинных столов и громко разговаривали, перекрикивая друг друга. Дойл на глаз прикинул количество людей и понял, что, не считая охраны и слуг, собралось больше сорока человек.

Но его появление, как и утром на королевском суде, заметили сразу – по галдящей толпе прошел короткий вздох, и она замолкла.

– Добрый вечер, лорды, – произнес Дойл и вдруг почувствовал непонятное, едва ощутимое жжение. Его источник не нужно было искать долго – просто леди Харроу вошла в зал почти следом за Дойлом и остановилась в дверях, робея. Проклятая кровь в жилах заструилась быстрее, приливая к чреслам. Дойл позволил себе на мгновение прикрыть глаза, восстанавливая в памяти ощущение холода от купания в ледяных ключах, и возбуждение ослабло.

Ведьма вблизи была привлекательнее, чем издали. Дойл, повернувшись, изучал ее рыжие кудри, мягкую светлую кожу, пятнышки солнечных поцелуев на щеках и крупном носу.

– Леди Харроу, – сказал он негромко, и гости, убедившись, что он не интересуется кем-то из них, вернулись к своим разговорам, только на два тона тише.

Она опустилась в низком реверансе перед ним, не поднимая глаз, и ответила:

– Милорд Дойл.

– Встаньте, леди.

Она подчинилась сразу – неестественно плавным движением. Церковники много писали о том, как распознать ведьму. Но они могли бы не утруждаться – леди Харроу являла собой ярчайший образец.

"К черту ожидания, – подумал Дойл, – на дыбе редко хранят секреты, а с переломанными пальцами ни одна ведьма не сможет колдовать. Все, что нужно, это оглушить ее и велеть теням забрать. К черту игры". Но, разумеется, не оглушил и не велел, а весьма любезно спросил, жестом предлагая пройти ближе к столу:

– Как вам нравится столица, леди Харроу?

– Слишком шумно и грязно, милорд, – ответила она, – но мне скорее нравится. Здесь чувствуется жизнь. Мне не хватало этого в поместье.

– Жизнь порой принимает отвратительные формы, леди, – заметил он, имея в виду магию, но по ее глазам увидел, что она поняла эти слова иначе.

– Жизнь прекрасна в любой из форм, созданных Всевышним.

Она решила, что он говорил о себе. Дойл скрипнул зубами.

– В вас говорит наивная вера, естественная для вашего пола.

– Несомненно, – согласилась ведьма, но как-то слишком уверенно и почти насмешливо. – Женщины видят этот мир в лучшем свете, чем мужчины, милорд.

Дойл на это кивнул, признавая ее правоту, и уже собрался спросить, какие же положительные черты она видит в столичных формах жизни – просто чтобы о чем-нибудь говорить, как она уточнила спокойно:

– Простите, милорд, а в чем меня подозревают?

Руки оставались праздно-спокойными, взгляд колдовских зеленых глаз – безмятежным, щеки – бледными. Дойл заметил бы любой признак волнения, но нечего было замечать. Она спросила об этом так, словно говорила о погоде.

– Почему вы спросили об этом, леди?

Зеленые глаза мигнули, тонкие губы дрогнули в улыбке.

– Я всего три недели при дворе, но этого достаточно, чтобы узнать некоторые факты. И когда гроза всех заговорщиков и преступников королевства заводит со мной беседу, я не могу не спрашивать: в чем он меня подозревает? – Дойл готов был поклясться, что она сдерживает улыбку.

– Гроза всех преступников и заговорщиков королевства, леди, – сказал Дойл, чуть дернув уголками губ, – к его большому сожалению, всего лишь жалкий смертный, подверженный всем слабостям человеческим. В отличие от разящего пламенеющего меча, он не может лежать в ножнах в ожидании своего часа. И сегодня его привело на прием не дело, а чувства простого смертного – голод и скука.

– Меня уверяли, что желания смертного вам незнакомы, – заметила леди Харроу.

– Вот как? Я удивлен. Если вам рассказывали обо мне, то наверняка не забыли упомянуть полчища юных дев, погибших от моих рук.

– А также младенцев, которых вы, прошу прощения, пожираете ночами, – теперь она улыбнулась открыто, показав крупные белые зубы. Даже у королевы, которая по нескольку часов в день проводила перед зеркалом, не было таких белых зубов.

– Младенцы – это из области нечеловеческого. Тем не менее, вынужден вас разочаровать – я всего лишь человек. Даже если...

Он не договорил, потому что двери в очередной раз распахнулись, и в зале настала полная звенящая тишина. На пороге стояли король и королева во всем великолепии. Дойл взглянул на леди Харроу еще раз, но так и не сделал знака теням. Он хотел поговорить с ней еще раз, чтобы укрепиться в своих подозрениях.

Или чтобы послушать ее медовый, созданный чарами голос.

Дойл коротко кивнул ей, пожелав приятного вечера, и направился к своему месту слева от Эйриха.

Глава 6

Коридор был длинным, узким и извивался змеей. На черно-кровавых стенах редкие факелы оставляли длинные тени и слепящие желтые пятна. Под ногами хлюпала вода – мутная, тоже кровавая. Дойл бежал своим кривым подскоком, спотыкался, несколько раз падал, едва успевая выставить перед собой руки и сдирая кожу с ладоней, но поднимался и, не отряхивая штанов, продолжал бежать. Горло сжималось, дыхания не хватало, но он не мог остановиться.

Коридор сделал очередной резкий заворот, и, не успев затормозить, Дойл кубарем скатился по лестнице и сломанной куклой повалился на белоснежный ковер. Коридор пропал, и теперь Дойл сидел в чистой и светлой зале без окон, но с очень высокими потолками. Чутьем военного, не раз спасавшим ему жизнь, он ощущал, что рядом кто-то есть – он не слышал чужого дыхания, но как будто ощущал взгляд. Превозмогая боль, он поднялся на ноги, потянулся было за мечом, но пальцы схватили только воздух – он был безоружен. Кинжала при нем тоже не было.

Воздух перед ним пошел рябью, и посреди залы возникла леди Харроу – почти такая, как на приеме, только не во вдовьем облачении, а в белоснежном платье и с распущенными волосами. Дойл приоткрыл рот, но не сумел выдавить из себя ни звука, а ведьма плавно провела тонкими руками по груди, обращая платье в капли росы, осевшие на сливочной, почти прозрачной коже. Дойл тяжело захрипел, не в силах отвести взгляда от ее тела, от налитых соком грудей с темными, коричневыми сосками, от широких бедер. Мгновение – и она сделала к нему шаг, ничуть не стесняясь своей наготы. Дойл сглотнул ставшую вязкой слюну и невольно дернул ворот рубахи – и в тот же момент упал на спину, сбитый воздушной волной. Протяжно, нечеловечески закричав, ведьма обратилась в черную птицу и спикировала на него, впилась острым клювом в руки, принялась рвать когтями. Голос вернулся, и Дойл закричал – чтобы тут же проснуться.

Сердце бешено колотилось, зубы постукивали, в колене тянуло и скрипело, а в паху раскаленным железом плескалось желание. Унимая дрожь, он откинулся обратно на подушку и стер рукой пот со лба и висков.

Дверь открылась, в щель просунулась башка Джила.

– Милорд, вы в порядке?

– Проваливай, – ответил Дойл, и дверь тут же закрылась.

Сон. Это был просто проклятый сон, вызванный обилием вина, снова вернувшейся болью в ноге и воздействием привораживающих чар ведьмы Харроу. Надо было быть полным идиотом, чтобы отпустить ее, а не схватить и не препроводить в красную камеру. Идиотом с причудами, к тому же. Сейчас, когда влияние волшебства ослабло, Дойл понимал, как глупо поступил – не умнее Эйриха, отпускающего раскаявшихся ведьм.

"Завтра, – подумал он спокойно, – завтра я с ней снова встречусь. Наедине, подальше от короля, под прикрытием теней, задам все необходимые вопросы, а потом арестую".

Эта мысль его крайне успокоила, и он снова уснул – на этот раз без сновидений.

Накануне сразу после пира он снова встретился с Шилом и его людьми – они не сообщили ничего нового, но передали, что среди черни все больше болтают про ведовство и чары. Однако о молочнице, которая бы занималась чем-то подобным, никто не слышал – по-прежнему адресов или имен не было.

В связи с этим посетившая его ночью идея была крайне здравой – действительно, хватать ведьму на пиру, в толпе дворян, было бы опасно. Для ареста подойдет тихое место, в котором не будет лишних свидетелей, а значит и возможных жертв. Замок для этих целей неудобен. Город – тоже не слишком хорош: узкие улицы, по которым так хорошо бежать, торговые площади, полные людей, которых легко убить, подземные проходы и каналы, в которых можно скрыться. Не стоило также надеяться застать ведьму врасплох в ее доме – жилища колдунов и чародеев всегда были забиты опасными зельями, а порой и оживающими предметами, которые могли бы стать отличным подспорьем в борьбе.

Зато за крепостными стенами располагалась небольшая светлая роща, носившая название Королевской. Простолюдины в нее не заходили, в ней была запрещена охота, и ее было очень легко оцепить.

Отправив мальчишку за Риконом, Дойл достал карту города и расстелил на столе. Провел пальцем по линиям чернил. Ее рисовали по его заказу и под его личном наблюдением почти четыре месяца. Она была безупречно-точна, до мельчайших деталей. Замок с основными и тайными выходами, две площади, все святилища, оружейные и продуктовые склады, особняки и все входы и выходы из них. Королевская роща на карте тоже была – севернее города. Дойл вытащил из кармана горсть монеток и начал по одной раскладывать в тех местах, где должны будут стоять воины. За этим делом его застал отец Рикон. Ничего не говоря, он склонился над картой, тощий крючковатый палец коснулся правой части рощи, и Дойл кивнул – пожалуй, Рик был прав. Место возле водопада подходило лучше всего.

– Вы нашли ведьму, милорд? – спросил Рик после того, как вместе с Дойлом расставил все посты-монетки.

– Пожалуй, нашел, – кивнул Дойл, – а точнее узнаем в Красной камере.

– Милорд поступает мудро, если только мне дозволено высказать свое мнение, – произнес он в ответ.

– Подбери людей понадежней. И будь готов, когда я скажу.

Отец Рикон удалился, а Дойл велел оседлать его коня и переоделся в дневной наряд – обычную белую рубаху из плотной ткани заменил на светло-серую из дорогой шелковичной, поверх накинул кожаный серый же колет, и только штаны оставил темные и длинные – в коротких, как носили брат и его двор, он смотрелся убого. Его волосы Джил, чуть подрагивая от страха, тщательно вычесал и отвел назад серебряным обручем, пальцы унизал крупными перстнями.

Зеркала у Дойла никогда не было, даже посуду он предпочитал деревянную или глиняную, не желая во время еды созерцать свое кривое отражение, но и без него было ясно, что он так похож на галантного любовника, как только может при своей внешности злого горбуна из сказок, которыми чернь пугает детей.

Джил помог ему сесть в седло, двое теней – им лично выбранные, – пристроились на неприметных резвых лошадках позади, и они двинулись по городу – к небольшому дому на окраине, принадлежавшему покойному лорду Харроу, а теперь – его вдове.

Судя по слуге в старой ливрее и приоткрытой двери, хозяйка была дома. При помощи одного из теней Дойл спешился, бросил второму поводья, а сам велел слуге:

– Доложи хозяйке, что к ней милорд Дойл.

Слуга сглотнул так испуганно, словно увидел выходца с того света, кивнул и скрылся в доме. Дойл остался стоять на улице.

Обычно, заходя в дома подозреваемых, он не слишком церемонился, но сейчас он пришел не угрожать, а играть – леди Харроу нужно было убедить прийти на свидание в Королевскую рощу. Разумеется, его личное обаяние не поможет – по причине отсутствия такового. Но вот хорошие манеры в сочетании с намеком на поручение короля неплохо компенсируют его отсутствие.

Слуга вернулся через две минуты и с поклонами предложил высочайшему милорду войти.

Дом леди Харроу не был колдовским в прямом смысле этого слова – не было тяжелых темных штор, не стояли по углам черные и красные свечи, не чувствовалось тяжелого запаха дурманящих трав. Напротив, гостиная была очень светлой и просторной (Дойл невольно вздрогнул, вспомнив комнату без окон из недавнего сна). Но все-таки было в ней что-то чуждое, волшебное. Дойл огляделся, стараясь не пропустить ни единой детали. Запах. В первую очередь, запах – слишком свежий, но не цветочный и не травяной. Пахло свежим ветром, возможно, грозой. Мебель очень изящная, даже хрупкая – витые ножки стола вот-вот подломятся под тяжестью вазы. Вазу Дойл рассматривал особенно внимательно – это было восточное стекло, очень искусной работы. Лорд Харроу едва отдавал долги и с трудом сводил концы с концами, а его жена выставляет на первом этаже временного дома вазу стоимостью в его годовой доход. Дойл втянул носом воздух – он мог поклясться, что чувствует этот запах – запах колдовства.

Сзади послышались шаги, и Дойл обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть спускающуюся по лестнице леди Харроу. К счастью, на ней было темно-синее тусклое платье вдовы, а не белоснежное одеяние.

– Милорд Дойл, добро пожаловать, – произнесла она, на короткое мгновение звучанием голоса выбив Дойла из состояния равновесия. Но в этот раз он был готов столкнуться с ее чарами и не потерял контроля над собой, только отстраненно отметил, что сердце застучало быстрее.

– Я не ждала вашего визита. Выпьете вина?

От подобных предложений Дойл обычно отказывался резко и жестко, но в этот раз изобразил на лице сомнения, прежде чем ответить:

– Рад видеть вас, леди Харроу. Благодарю, но от вина откажусь – сейчас у меня не так много времени, как я бы желал.

Одна бровь ведьмы приподнялась, лоб чуть сморщился, она спросила:

– В таком случае, милорд, могу я узнать, что привело вас ко мне?

Дойл коснулся лоснящегося бока стеклянной вазы и произнес, словно не услышал ее вопроса:

– Прекрасная работа. Эмир, я полагаю. Привезти такую вещицу к нам непросто.

Леди Харроу улыбнулась, подошла к столику и тоже дотронулась до вазы.

– Подарок моей матери. До войны семья моего отца была богатой. Да и лорд Харроу не всегда выскребал последние деньги, чтобы отдать долги за выжженную и истоптанную землю, – ее лицо словно потемнело, под глазами стали заметны тени. Она взглянула на Дойла и тихо спросила: – Вы были на войне, милорд?

– На всех за последние десять лет, – отозвался Дойл. – И на той, о которой вы думаете, тоже.

Земли лорда Харроу находились на западной границе, откуда семь лет назад в страну пришла смерть. У смерти были красно-золотые флаги с хищными львами и огромная армия, сметающая на своем пути все. Эйрих тогда мог потерять корону и жизнь в несколько дней – войска королевства Остеррад продвигались вперед без остановок, вытаптывая поля и вырезая всех, кто пробовал оказать сопротивление. Эйрих был еще достаточно молод и всего год как носил корону. Он хорошо знал книжки по военной стратегии, но ни черта не смыслил в настоящей войне. Сам Дойл, тогда еще принц Торден, понимал и того меньше, хотя и ездил уже несколько раз на северные границы и бывал в реальных боях.

Натиск остановила сумасшедшая решимость короля. Не думая о стратегиях, не заседая в штабах, он, надев золотые доспехи и корону, не таясь, первым бросался в бой, и его солдаты шли вперед, а рыцари показывали чудеса доблести, выходя в одиночку на восьмерых – и побеждая. Дойл тоже сражался – без удали, зато с яростью зверя, который дерется за свою жизнь и свою территорию. Потом, за два года войны, он научился лгать, подсылать шпионов, подкупать полководцев и пытать пленных, а Эйрих из везучего смельчака превратился в непобедимого отважного воина. Они выиграли ту войну вдвоем.

Он вздрогнул и поймал взгляд леди Харроу.

– Вы получали удовольствие от войны? – спросила она очень тихо. Дойл кашлянул.

– От войны, леди, получают удовольствие мародеры и падальщики. Смею надеяться, что в ваших глазах не отношусь ни к одной из этих категорий.

Леди Харроу улыбнулась:

– Ни в коем случае, милорд. И все-таки... – она наклонила голову, показывая тонкую шею, – я бы хотела узнать, что вас привело ко мне этим утром.

Дойл отошел от столика с вазой, скрестил руки на груди и вдруг почувствовал необъяснимое стеснение – как будто он приглашал ее на настоящее свидание, предвкушая сладкие запретные поцелуи, которые вот-вот сорвет с ее губ. Перед глазами встала карта с точками засады, и стеснение прошло.

– Леди Харроу, я заехал, чтобы пригласить вас на прогулку. Сегодня удивительно хорошая погода для этого времени года – и стоят последние дни, когда можно взглянуть на синих клекотунов. Скоро они улетят на юг до весны, – сказал он без тени улыбки.

Леди Харроу тоже не улыбнулась и произнесла:

– Милорд, простите мне мои сомнения, но в ваших словах я отчетливо слышу второй смысл, однако не могу его постигнуть.

– Леди, – он позволил себе едва заметную улыбку, чуть уже той, которую обычно использовал на встречах с братом, – я не слишком хороший оратор и еще худший придворный галант. Возможно, поэтому мои слова вызывают у вас... неуверенность.

Ведьма молчала, и Дойл отмерял текущее время по стукам сердца. На сороковом ударе она приблизилась к нему, заглянула в глаза, окутав свежим, очень притягательным ароматом.

– Вы приглашаете меня, потому что я – женщина, которой вы хотите показать улетающих на юг редких птиц, или потому что я знаю нечто такое, что может быть полезно Его Величеству?

Дойл ответил не сразу – во-первых, вдыхал ее запах, тщетно надеясь распознать в нем знакомые нотки, во-вторых, отсчитывал все те же сорок ударов сердца.

– Думаю, леди, и то и другое – в равной степени.

Она отошла назад тут же, разгладила и без того безупречный подол платья и сказала:

– В таком случае, милорд, я надеюсь, что клекотуны будут видны в четыре часа.

– Думаю, мы сумеем их разглядеть. Я пришлю за вами карету, леди, – Дойл неглубоко поклонился. – Позвольте проститься с вами до вечера.

Она присела в реверансе, Дойл выпрямился и пошел к выходу. Она остановила его на пороге.

– Куда именно мы поедем, милорд?

– Позвольте сделать это сюрпризом.

В этот раз ловушка была подготовлена не в пример лучше. Дойл сам приехал в рощу и проверил каждый куст, каждый камень водопада, каждое дерево. Двойной кордон был расставлен в тех местах, которые заранее они определили с Риком. Святейший отец проверил все посты, добавил еще один – почти на берегу городского рва.

Ведьму надо было брать или на выходе, или во время разговора – Дойл не сомневался в своей способности, при необходимости, уйти от волшебного удара и обезвредить ее. На всякий случай он посадил на дереве человека с сеткой – невольно вспомнил сон, в котором леди Харроу обращалась в птицу.

– Вы не назовете мне имя ведьмы, милорд? – спросил Рикон, когда все было готово.

– Нет, – ответил Дойл, – пока нет, – потом добавил, вернувшись мыслями к предстоящему свиданию: не забудь о закрытой карете.

– Разумеется, милорд. И намордник для ведьмы.

Представлять леди Харроу в железном наморднике было неприятно, но это не имело никакого значения.

В Королевскую рощу он поехал заранее, верхом, все в том же светло-сером костюме. Даже лишний раз прошелся гребнем по волосам. Перед тем, как он сел на коня, Рикон спросил:

– Если вы посылаете карету, которая привезет ее сюда, – Дойл в этот момент хмыкнул – его тайная служба работала отлично, узнавая даже то, что он хотел от нее скрыть, – то почему та же карета не отвезет ее сразу в замок?

Это был удивительно хороший вопрос.

– Потому что я хочу получить доказательства ее виновности, прежде чем подвергну пыткам. Мне не нравится идея пытать невинных женщин.

Слуга подсадил его в седло, и Дойл сжал коленями бока коня, не желая и дальше обсуждать свой план. Отец Рикон остался в замке – он понадобится, когда высокая гостья прибудет в темницу.

Глава 7

Карета, везущая леди Харроу, еще не подъехала к роще, а Дойл уже расположился на широком плоском камне в десяти шагах от водопада, пристроил поудобнее увечную ногу, чтобы не отвлекала. Меч он с собой не взял, но за голенищем сапога был надежно спрятан длинный узкий кинжал, которым он владел настолько искусно, что, при необходимости, мог сдерживать в течение нескольких минут натиск полностью вооруженного рыцаря. С ведьмой же он драться не собирался вовсе. Все, что ему нужно было сделать – это заставить ее проявить свои способности. Одно крохотное волшебство – и люди с сетями ее спеленают, а он сам безо всяких церемоний коротким ударом в висок лишит сознания.

Он поднял небольшой камушек и подкинул здоровой рукой. Водопад был скорее игрушечным, нежели настоящим – кусочек стихии, укрощенный и обузданный королями древности. Камень с булькающим звуком шлепнулся о воду и погрузился на дно. Не больше двух локтей в глубину.

Кивнув своим мыслям и тщательно выстроив в голове сцену того, как столкнет ведьму в поток, Дойл поднялся на ноги – и вовремя. Леди Харроу прибыла.

На первый взгляд казалось, что она была такой же, как утром, но взгляд Дойла различал едва заметные перемены. Капля румян на лице, траурная, но все-таки драгоценная брошь на груди, кружевные перчатки – и все те же непокорные рыжие волосы, с трудом собранные в строгую высокую прическу и прикрытые уродливым вдовьим убором.

– Королевская роща, – произнесла она вместо приветствия, оглядывая светлые стволы деревьев, древесина которых стоила по два веса золота.

– Бывали здесь? – спросил Дойл для проформы и чтобы заставить себя отвести взгляд.

– Никогда. Мне не доводилось получать подобного приглашения от особ королевской крови. Но... – она тонкими пальчиками коснулась ствола, – я много о ней читала. Здесь, как пишут, растут рубиновые деревья, плачущие весной драгоценной смолой.

Дойл жал кулак – только что она дала ему еще одно косвенное доказательство своей мерзостной натуры – едва ли найдется в королевстве много женщин, не связанных с магией, кто читал бы подобные книги. Священные тексты и благочестивые наставления – такова литература для благородных леди.

 – Интересное воспитание вам дали родители, – произнес он, надеясь, что злые нотки не проскользнут в голосе и не спугнут ведьму, – о рубиновых деревьях вряд ли пишут в Священной книге.

Щеки леди Харроу покрылись полупрозрачным мягким румянцем, она опустила глаза и ответила:

 – Не родители. В доме отца жил старый лекарь с Востока, Джамилль. Я была любопытным ребенком и часто мешала ему готовить пилюли, тогда он давал мне книгу, чтобы отвлечь. Я читала не совсем подходящие для девочки книги.

Лекарь с востока. На востоке, в том же Эмире, были свои колдуны – и много. Они жили в роскоши при дворе шахов, строили себе замки из чистого золота и требовали прислуживать себе. Шахи и короли всегда прислушивались к их словам, а часто полностью попадали под их влияние.