Текст книги "Сколько стоит корона (СИ)"

Автор книги: Екатерина Коновалова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Дойл командовал первым флангом, и в какой-то момент вместе с передовым отрядом вырвался слишком далеко вперед. Остеррад расступился перед ним, как воды, и сомкнулся над головой. Из его отряда – сорока отличный воинов – не выжил никто. Дойл был уверен, что тоже погибнет, но был готов продать свою жизнь очень дорого. Когда под ним убили коня и он, повалившись, еле сумел обрести равновесие, стало ясно, что бой окончен. Пеший, он не мог сражаться с таким числом противников – в любой момент проклятая нога могла подвести. Но бросать оружие он не собирался. Меч у него выбили.

А потом оглушили, увернувшись от его кинжала и подойдя со стороны увечной руки.

Очнулся Дойл в телеге, крепко связанным. Все тело болело так, словно его пинали сапогами с коваными мысами. Голова гудела. Возможно, немного придя в себя, Дойл попытался бы бежать, но не успел – телега остановилась, и его выволокли на землю и поволокли к богатому походному шатру, вытащили внутрь и бросили к ногам короля Фрейна Светлейшего.

Дойл резко мотнул головой, прогоняя прочь воспоминания: второй день его мучили мысли, которых он предпочитал избегать. Не стоило думать о Фрейне. Единственное, что имело значение, так это приход Эйриха. Эйрих вытащил его оттуда. А через год Дойл лично, и не без удовольствия, насадил башку Фрейна на острую пику посреди Остерграда.

– Мальчишка! – крикнул Дойл, заходя в свои комнаты.

Джил высунул голову из-за сундука с одеждой.

– Подай одеться. Только что-нибудь...

Дойл не договорил, потому что Джил извлек из сундука светлый камзол с золотой оторочкой. Однозначно, он был не так бестолков, как казался с виду.

Одевшись и выпив залпом кружку воды, Дойл отправился на одно из самых необходимых, но в то же время, одно из самых неприятных государственных мероприятий – на заседание королевского совета лордов. Раз в неделю милорды, которым король оказал особое доверие, собирались на совет, где обсуждали дела и проблемы государства. Дойл присутствовал на каждом – кроме тех, которые пропускал, занимаясь делами за пределами столицы. Именно на одном из таких советов он впервые нажил себе одновременно десятерых врагов, не позволив ввести оправданный, но слишком опасный двойной налог на хлеб и буквально вырвав у милордов их доход.

Сегодня он планировал поднять не менее неприятную для зажравшихся сиятельных свиней тему, связанную с чеканкой монеты, но дело ведьм заставило его отложить этот вопрос: ему было необходимо королевское разрешение на масштабный обыск у всех, кто покажется ему подозрительным, включая милордов, главу церкви Всевышнего и королеву. И это разрешение должно было быть услышано милордами – чтобы никто не рискнул оказать сопротивление.

Вышеупомянутые милорды были уже в сборе и как-то непривычно оживлены: возбужденно похрюкивали, переговариваясь и потирая потные жирные ладони. Когда Дойл вошел, разговоры стихли. Он кивнул всем сразу и прошел на свое место по правую руку от королевского трона, пока еще пустого.

– Милорд, – подал голос милорд Ойстер, – мы счастливы видеть вас в добром здравии.

Дойл впился в него взглядом и даже позволил себе усомниться: что, если не загадочные ведьмы, а кто-то из этой хрюкающей и рвущейся к кормушке власти стаи подослал к нему Райта? Он оглядел их внимательно, но не увидел ничего, кроме обычной жадности.

– Взаимно, милорд Ойстер, – ответил Дойл. Он не сомневался, что новость о покушении на него уже разошлась достаточно широко, как не сомневался и в том, что как минимум половина лордов совета опечалена неудачей Райта.

Со стуком распахнулись задние двери, и в кабинет вошел король – он был без парадного облачения, но его голову венчала золотая корона, усыпанная рубинами и изумрудами и украшенная крупным бриллиантом, чистым, как капля родниковой воды. Над центральным зубцом, держа бриллиант золотыми когтями, распахнул крылья царственный орел.

Король остановился возле трона, и милорды – кроме Дойла, который даже из большого уважения к брату не собирался прыгать вверх-вниз, – поднялись со своих мест и поклонились.

– Приветствуем вас, милорды совета, – произнес Эйрих и мягким движением руки разрешил всем занять свои места. – Мы рады видеть вас за столом королевского совета. Особенно мы рады вам, любезный брат, – мы были бы глубоко опечалены, если бы черный замысел злодеев увенчался успехом.

– Благодарю вас за заботу, ваше величество, – негромко ответил Дойл.

– Мы хотели бы быть уверены, что виновные понесут соответствующее наказание.

Губы Дойла дрогнули – не держи он себя в руках так хорошо, непременно улыбнулся бы. Эйрих предоставил ему блестящую возможность озвучить свою просьбу.

– Ваше величество, разрешите просить вас... – начал он, и Эйрих тут же сказал:

– Мы не будем сомневаться, когда речь идет о вашей жизни.

Милорды замерли – кажется, даже дышать забыли.

– Сир, человек, стрелявший в меня, признался, что действовал по приказу ведьм. Я прошу вас о разрешении провести обыск – в тех домах, в которых я сочту нужным. Если ведьмы попытались убить меня один раз, они сделают это снова. И, кто знает, как они поступят, если им улыбнется удача.

Брови Эйриха сошлись к переносице.

Кашлянул милорд Эск. Тихо сказал, как будто себе:

– Как жить спокойно в стране, где в любой момент к тебе в дом могут вломиться, ища неведомо что?

– Возможно, милорд, вам есть что скрывать? – так же тихо спросил Дойл. Эск побледнел, но оправдываться не начал.

– Обыск в домах лучших людей столицы... – произнес король, – это не лучшее, что может одобрить монарх. Но мы не отступаемся от своих слов: если это нужно, мы даем разрешение.

Дойл откинулся на спинку стула и прикрыл глаза – на сегодня он получил то, что мог.

По одному заговорили милорды. Еще немного поговорили об обыске, потом перешли к своим делам – к налогам, военным учениям и будущим пирушкам. Дойл слушал их вполуха, но мало что пропускал – если бы какая-то из идей показалась бы ему опасной, он сумел бы отговорить от нее Эйриха. Но в этот раз милорды были скромны и даже скучны. Никто не просил новых статусов для своих земель, никто не желал поднять налог на торговлю с Остеррадом и даже никто не жаловался на жестокость Дойла, так сурово расправившегося с мятежом на севере.

В тот момент, когда милорд Ойстер закончил свой пространный монолог о ветшании благородного сословия, Эйрих хлопнул ладонью по столу и объявил совет на сегодня закрытым. И только когда члены совета разошлись, Эйрих снял с головы корону, положил на стол, потер лоб и спросил:

– Ты уверен, что это необходимо? Я тебя знаю, ты перетряхнешь весь город, включая святейшие дома, особняки милордов и даже... – он улыбнулся, – дом этой леди Харроу.

Дойл не вернул ему улыбку и серьезно сказал:

– Я начну с особняков милордов и дома леди Харроу. Мне не нравится то, что происходит. Особенно...

Он не договорил, но Эйрих понял: особенно сейчас, когда королева ожидает наследника.

– Скоро Большая охота, – произнес Эйрих задумчиво.

– Отмени. Ты уедешь, королева останется здесь, а я не смогу разорваться и защищать вас обоих.

Дойл прикусил губу – он совершенно забыл об охоте, и она была очень не вовремя.

– Не могу. Это священный праздник, если я отменю его – пойдут нехорошие толки. К тому же... Вне стен замка я неплохо постою за себя сам, а ты присмотришь за королевой, – Эйрих коснулся его плеча, – или мы поедем все втроем. Я не прятался даже во время войны, когда враг был близко. Не буду и сейчас.

Все, что Дойлу оставалось, это согласиться – у него не было никаких доказательств, способных удержать брата в замке. Значит, нужно было разобраться с ведьмами до того, как начнется Большая охота – в ближайший месяц.

С этими мыслями он начал формировать группы обыска. И первая из них должна была сегодня же обыскать дом леди Харроу. Меньше чем за час до выхода Дойл решил возглавить ее лично.

Глава 10

В прошлый раз в доме леди Харроу он был как гость, пусть и нежданный, и хозяйка встречала его учтивой улыбкой. Комната была очень светлой, а на стены отбрасывала блики драгоценная эмирская ваза.

В этот раз тяжелые ставни были закрыты и задрапированы широкими синими шторами, темнота едва разгонялась едкими желтыми свечами в резных канделябрах. И леди Харроу, затянутая все в тот же темный вдовий наряд, смотрела зло.

– Леди Харроу, – произнес Дойл, входя первым и заводя за собой четверых мужчин в темных одеждах – тени переодели свои обычные костюмы с масками и выглядели почти как обычная охрана, только телосложение их выдавало: гибкие и невысокие, как на подбор. – Приношу вам свое извинение за вторжение, но мы вынуждены обыскать ваш дом на предмет запрещенных магических предметов.

Ее небольшой рот дернулся и побелел так явственно, что это было видно даже в желтом свете. Глаза блеснули.

– Ваше внимание к моей персоне, милорд Дойл, настолько велико, – сказала она медленно, – что вызывает недоумение.

Дойл отвернулся и велел теням:

– Осмотреть дом. Без разрушений и хамства, но максимально тщательно. Все подозрительное –ко мне, – и только когда они рассредоточились по дому, повернулся к леди Харроу.

Сейчас она мало походила на ведьму: просто рассерженная и уставшая за день женщина, не слишком красивая. Возможно, Дойл убеждал себя в этом: ему хотелось бы, чтобы она оказалась обычной. Сейчас, глядя на нее, он не хотел даже думать о том, что будет делать, если тени что-нибудь найдут. Схватит ее за роскошные рыжие кудри, повалит на пол и прикажет связать? Будет пытать в красной камере? Отправит на костер?

При мысли об этом на языке стало горчить. Он ответил мягче, чем собирался и чем когда-либо отвечал подозреваемым:

– Не переживайте, леди Харроу. Это необходимая мера.

Она подошла к столу, взяла колокольчик и позвонила дважды. Пришел слуга и, по ее приказу, принес еще свечей, разгоняя мрак. Она оперлась рукой о столик, коснулась пальцами вазы и спросила:

– Вы всегда обыскиваете женщин, которые вас привлекают, милорд Дойл?

У него невольно дернулась щека. Ее слова прозвучали бы достаточно оскорбительно и даже вызывающе, если бы не были сказаны так спокойно.

– Обратная зависимость, леди, – отозвался он.

– И могу я узнать, чем именно я... – кажется, она колебалась, выбирая между "привлекла внимание" и "вызвала подозрение", но не сумела определиться и ничего не сказала.

Дойл осторожно переступил с ноги на ногу, оценивая ее сомнительное гостеприимство – присесть она ему не предложила. Как глава королевской тайной службы в доме у подозреваемой он, конечно, мог бы позволить себе любую грубость и уж конечно мог бы потребовать себе стул. Но перед леди Харроу ему не хотелось выглядеть ни грубым, ни, тем более, слабым. Поэтому он постарался сместить весь вес на здоровую ногу и ответил на ее незаданный до конца вопрос:

– В столице неспокойно, леди Харроу. Вчера...

Она вскинула голову и спросила:

– Вы хотите сказать о том, что в вас стреляли?

Она снова не закончила мысль, но это было и не нужно – Дойл отлично помнил, что она спасла его если и не от смерти, то от очень опасной раны.

– Это только кусочек, звено длинной цепи. И пока я ее не увижу целиком, я не буду иметь право на пристрастность.

– Присядем? – она указала на низкую деревянную скамью с высокой спинкой и несколькими подушками.

Дойл отказываться не стал, тем более, что от стояния неподвижно больная нога начала ныть нещадно, и, покачнувшись, сел первым. Леди Харроу опустилась на другом краю, чинно сложив руки на коленях.

И почти сразу же сверху спустился один из теней, неся перед собой какой-то предмет, завернутый в грубый кусок холстины.

– Что там?

– Милорд, вам стоит взглянуть.

Дойл забрал предмет и развернул холстину. Тень снова вернулся к обыску наверху.

– Как вы объясните это, леди Харроу? – холодно спросил Дойл.

Он держал в руках ящичек, наполненный несколькими связками остро пахнущих высушенных трав. Дойл узнал горчину, зелен-цвет и лаванду.

– Это мои травы, – ответила женщина так, словно в ее доме нашли Святейшую книгу, а не ящик трав. – Ничего волшебного в них нет – обычные лекарства. Мой лекарь – я говорила вам о нем – дал мне их с собой в столицу.

– Зачем? – Дойл наклонился так, чтобы поймать ее взгляд.

– В качестве лекарств, – отрезала она.

Дойл снова перебрал связки. Он не хотел видеть этот проклятый ящик. Но видел – и нужно было что-то с ним делать.

– Леди Харроу, если бы я просто зашел к вам побеседовать, ваш ответ был бы удовлетворителен, а мой вопрос – груб. Но я выполняю распоряжение короля. И от его имени требую объяснить мне назначение каждого из этих...

– Веников? – ее взгляд стал не просто злым, а разъяренным. Она властно переставила шкатулку с его колен на подушку и вытащила первый пучок – горчину. – Это, милорд, от жара и простуд. Это, – на свет была извлечена зелен-трава, – от ран и порезов. Это, – лаванда, – для спокойных снов. Возможно, вас это также касается, милорд? Могу сообщить, что плохо сплю.

Она произносила каждое слово с таким видом, словно давала пощечины. Глотнув воздуха, она продолжила как будто с наслаждением:

– Эти цветы называются полыний и помогают при женских болях. А эта трава – вам, милорд, она неизвестна – дана моим лекарем на тот случай, если я пожелаю быть с мужчиной, но захочу избежать бремени.

Крышка ящичка со стуком захлопнулась. Дойл впился в ладонь короткими ногтями, но нашел в себе силы сказать:

– Благодарю за пояснение.

Ящичек так и стоял на подушке – и Дойлу казалось, что от него исходит не тяжеловатый травяной запах, а едкая отравляющая вонь. Он неосознанно опустил руку и коснулся рукояти меча.

– Тот человек... – проговорила леди Харроу, – который стрелял в вас, вы же арестовали его?

– Разумеется. Хотите за него заступиться?

– Я хотела узнать о его судьбе, – она отвернулась в сторону. Дойлу осталось смотреть на ее белую шею с рыжими завитками волос.

– После допроса, когда он назовет имена своих сообщников, его судьбу будет решать король. Вероятно, его ждет казнь путем отрубания конечностей.

Шея покраснела.

– Это чудовищно.

– Предлагаете отпустить его на волю? Простите, но я не испытываю желания быть милосердным в отношении своего несостоявшегося убийцы и точно не стану просить за него перед королем.

Леди Харроу повернулась и легко встала со скамьи.

– Чудовищно то, что из смерти делают потеху. Что бы ни сделал этот парень, он не заслуживает того, чтобы его убивали посреди рыночной площади под визг и хохот черни.

Дойл тоже поднялся и увидел, что у нее дрожат губы. Слишком сильно для человека, который просто рассуждает. Но откуда у хорошенькой вдовы старика-Харроу такие мысли? Что она видела? Дойл помнил – она упоминала о войне. Остеррад прошел по землям Харроу дважды, а потом дважды по ним прошла освободительная армия Стении. Так легко было предположить, что она насмотрелась на то, что творили солдаты в деревнях и ни о чем не спрашивать. Но Дойл никогда бы не простил себе такого малодушия и бездумной мягкотелости, поэтому спросил:

– Откуда у вас такие мысли?

– Они тоже преступны?

Дойл молчал почти минуту, прежде чем ответил:

– Нет. И вы не должны отвечать на этот мой вопрос – он задан из любопытства и желания узнать вас.

– И его задал милорд Дойл, а не глава тайной службы? – губы леди Харроу дрогнула в намеке на улыбку.

Дойл кивнул.

Леди Харроу снова села на скамью и произнесла:

– И милорду Дойлу я могу ответить...

Что именно она хотела сказать, Дойл не узнал – сверху снова спустились тени, на этот раз вдвоем, с целым мешком.

– Поставьте здесь и осмотрите подвал и людские, – велел Дойл и, когда они снова остались вдвоем, раскрыл мешок.

– Увы, – леди Харроу тихо вздохнула, – вернулся глава тайной службы, а при нем я говорить не могу.

Дойл бросил на нее быстрый взгляд, чтобы убедиться в том, что не ослышался – это действительно была шутка. Добрая и, пожалуй, достаточно остроумная – явно не из тех, которые обычно ему адресовали женщины.

– Вы продолжите, когда мы снова останемся одни, – сказал он и вытащил из мешка первый предмет.

Рассмотрел внимательно и, хмыкнув, положил на скамью – обычное зеркало в черепаховой оправе, снова эмирской работы – но едва ли волшебное.

Потом на свет была извлечен небольшой золоченый трезубец, который привлек внимание Дойла, когда он впервые увидел леди Харроу. Тогда он не мог рассмотреть прибор, но теперь изучил его внимательно. Все три зубца были хорошо заточены, правый и средний были одной длины и значительно длиннее левого.

– Что это за вещь, леди?

– Вилка. Ее используют в Эмире, когда не хотят запачкать руки о пищу.

– Когда я перестану подозревать вас в колдовстве, – задумчиво произнес он, – я обязательно начну подозревать вас в шпионаже в пользу Эмира. Ваза, это зеркало, теперь – вилка.

Леди Харроу ничего не ответила, и Дойл продолжил изучать найденные тенями улики, которые на улики, надо сказать, походили не сильно. Надо совсем отчаяться, чтобы арестовать человека за хранение подобных вещей.

Были книги: сборники поэзии, Святейшая книга и роман о подвигах, которые его ничуть не удивили; трактат "Анотомикон или человека описание", который был весьма неожидан в библиотеке женщины; несколько томов эмирских сказок и древних легенд.

Были украшения. Птичьи перья – леди Харроу показала детские игрушки, которые иногда собирает из них. И больше ничего.

Гостиную тоже обыскали, причем очень тщательно – с простукиванием стен и полов. Наконец, тени объявили, что больше ничего подозрительного в доме нет. Дойл повернулся к леди Харроу и сказал тихо:

– Леди, глава тайной службы короля удаляется.

– А что милорд Дойл?

– Он рад, что подозрения в ваш адрес были напрасными. Теперь позвольте пожелать вам хорошего вечера, – он поклонился настолько, насколько позволяла спина, и последовал за тенями, не дожидаясь ее ответа.

Глава 11

Следующий месяц не прошел – промчался галопом, принеся с собой бесконечные обыски и допросы. Дойл обещал перевернуть город вверх дном – и он это сделал. Комната, куда он складывал изъятые запрещенные предметы, была заполнена почти до потолка, подземелье наполнилось бедняками и лордами, одинаково лепечущими оправдания, но настоящая ведьма ускользала.

Дойл был в ярости. И не только потому, что ничего и никого не нашел, но и потому, что не уложился в отведенным самому себе срок, – наступала Большая охота, и отговорить от нее Эйриха было невозможно.

– Брось, брат, ты становишься похож на сумасшедшего охотника на ведьм, – сказал ему Эйрих за неделю до выезда. – Возможно, твоя ведьма уже убралась из столицы. Или влюбилась здесь в какого-нибудь лорда и сейчас занята не кознями, а...

Король не договорил, только подмигнул. Дойл махнул рукой:

– Хорошо, что ты все еще шутишь.

Чем ближе была охота, тем больше он укреплялся в мысли, что она не пройдет гладко. Действительно, в замке, в столице король под надежной охраной, тогда как в лесу он станет значительно более уязвим. Поэтому, когда Эйрих спросил, едет ли он, Дойл однозначно ответил:

– Разумеется.

Эйрих кивнул и уточнил:

– А королева?

Он был готов рисковать своей жизнью, но вряд ли поставил бы под удар жизнь своего еще не рожденного ребенка.

Вопрос с королевой волновал и Дойла – он понятия не имел, что будет правильнее: взять ее с собой и не спускать с нее и с Эйриха глаз или оставить в замке, под охраной Рикона. Наконец, он сказал:

– Полагаю, королеве в ее положении не пойдет на пользу долгая дорога и тяготы походной жизни.

Королеву было решено оставить. Узнав об этом, она кусалась и плевалась ядом, билась в истерике и даже пыталась (по словам теней) поколотить Эйриха маленькими, но жесткими кулачками, но, кажется, этим еще больше убедила его в верности принятого решения.

Отец Рикон тоже остался – охранять королеву и, главное, ее утробу от врагов, ведьм и собственной королевской глупости.

– У меня есть две женщины, – произнес задумчиво отец Рикон, узнав, чем ему предстоит заниматься, – благочестивые монахини из монастыря Святейшей Рощи. Они обучены грамоте и этикету, неболтливы и некорыстолюбивы. Согласится ли милорд, чтобы я их пригласил в услужение ее величеству?

– Если они надежны – зови. Пусть глаз с нее не сводят, спят по очереди. И позаботься о том, чтобы тени всегда дежурили где-то поблизости.

Женщины выглядели внушительно: обе фигурами напоминали кормилиц, обе были широколицые, с крупными мужицкими руками. Поклонились по-церковному, от пояса, но говорили четко и грамотно. Побеседовав с каждой из них по два часа и удовлетворившись всеми ответами на свои вопросы, Дойл представил их брату и его супруге.

Сначала королева оскалила мелкие зубки и, кажется, собралась устроить еще одну истерику. Но первая из женщин – матушка Сюз – расплылась в улыбке и проворковала:

– Как вы красивы, ваше величество, простите матушку Сюз. Бремени еще не видно, но как оно красит женщину.

Королева инстинктивно положила руку на плоский живот и тоже слабо улыбнулась.

– Кажется, все довольны, – быстро сообщил Эйрих, и дело было решено.

Дальше были сборы в дорогу, несколько коротких перебранок с портным, который превратил охотничью куртку Дойла в инструмент пыток, и наконец длинная процессия, возглавляемая Эйрихом, вышла из замка и торжественно, но до зубной боли медленно поползла по улицам Шеана.

Эйрих поражал воображение подданных: для охоты ему сшили костюм из кожи белого вепря, оторочили каким-то белоснежным мехом, и в солнечный лучах он как будто светился. Дойл отводил взгляд и вполголоса бормотал, что сейчас ослепнет от этой блистательности. Эйрих, – единственный, кто слышал его бормотание, – также шепотом советовал пошире улыбаться и временно спрятать куда-нибудь "эту кислую мину".

Когда ворота столицы остались позади, все вздохнули свободней, пришпорили коней и перешли с утомительного шага на бодрую рысь.

Сначала Дойл ехал возле Эйриха, отставая на полкорпуса, но потом, убедившись, что пока все спокойно, позволил себе немного расслабиться, натянул поводья и остановился, пропуская вперед уже вспотевших от скачки милордов, и дождался, пока к нему не приблизятся разноцветные кареты дам.

Та, которая его интересовала, была одной из самых скромных и однозначно самой темной – ни капли золота, никакой отделки. Пустив коня так, чтобы ехать вровень с этой каретой, он почувствовал неприятное волнение, отдавшееся горькой сухостью во рту, но запретил себе о нем думать и аккуратно постучал по закрытой ставне.

Окно открылось, и в него выглянула леди Харроу.

– Доброе утро, леди, – произнес Дойл, а потом мысленно выругался: зачем он, спрашивается, сюда подъехал? Что здесь забыл?

На самом деле, у него был ответ на оба этих вопроса. Он хотел подъехать к этой карете, причем именно так, верхом. Ему хотелось поговорить с леди Харроу из седла, сверху вниз, когда его уродство и отвратительная несоразмерность фигуры не бросаются в глаза и когда он выглядит так, как выглядел бы, не пошути над ним природа.

– Милорд Дойл? – леди Харроу нахмурилась. – Что-то случилось? Новые подозрения?

Справедливое замечание. Покинув ее тогда после обыска, он больше не появлялся у нее дома, а на пиры и прочие увеселения не ходил – жалко было терять драгоценное время.

– Отнюдь нет, леди. Простое пожелание доброго утра.

Леди Харроу о чем-то задумалась, ее глаза опустились вниз, но вскоре снова блеснули прежней живостью, и она спросила:

– Поможете мне пересесть в седло?

От козел отвязали уже оседланную кобылу, и Дойл вместе с молчаливым слугой леди Харроу помог ей выйти из кареты и сесть верхом.

Теперь можно было не тащиться возле карет и не глотать лишнюю пыль, поэтому они переместились в середину вереницы всадников и подстроились под общий темп. Леди Харроу держалась в седле отлично и, кажется, чувствовала себя верхом великолепно.

– Не думала, что вы присоединитесь к охоте, милорд, – сказала она спустя некоторое время.

Дойл скрипнул зубами, чувствуя, как по жилам растекается густая ярость. Он ненавидел любые намеки на собственное уродство, даже понимая, что от них никуда не деться. И особенно его злили такие – касающиеся не внешней стороны, а его способностей. Пальцами здоровой руки он стиснул повод так, что побелели костяшки. Проклятье, он был одним из лучших мечников страны – и все равно был вынужден слышать нечто подобное. Но он не успел ничего ответить, потому что леди Харроу продолжила:

– У вас столько дел в столице. Это правда, что вы арестовали половину города?

Ярость схлынула.

– Четверть, не больше, – ответил Дойл и слабо улыбнулся.

Леди Харроу не ответила на улыбку.

– Значит, на рыночной площади запылают костры?

– Леди Харроу, боюсь, это не тот вопрос, который я могу с вами обсуждать. Чтобы утешить ваше... – он хмыкнул, – сострадательное сердце, заверю, что казнены будут только те, кто действительно виновен.

В этот раз она все-таки улыбнулась и завела разговор о природе и погоде, а Дойл сосредоточился на дороге и на звуке ее голоса – в этом было что-то приятное: просто слушать, не вдумываясь в смысл. Поэтому он вздрогнул и едва не дал шпор коню, когда она произнесла:

– Но я так и не знаю, когда вам снова придет в голову подозревать меня и, может, тоже упрятать в тюрьму, – а потом добавила: – да, я заметила, что вы меня не слушаете, милорд.

– Я вас слушал, леди Харроу, – ответил он.

– Нет, – она негромко засмеялась: – но я на вас не в обиде. Мужчины часто уходят в свои мысли. Женщины вслушиваются в смысл, ловят каждое слово, а мужчины воспринимают тембр голоса.

Это звучало... абсурдно.

– Не хотите ли вы сказать, что женщины внимательней мужчин? – спросил Дойл, намеренно игнорируя ее слова о тюрьме и аресте.

– Конечно, хочу. Но вы со мной будете спорить, рассердитесь – поэтому давайте лучше говорить об охоте.

Он дернул плечом и неожиданно для себя сказал:

– Терпеть не могу охоту.

Он не мог вспомнить, говорил ли это кому-нибудь хоть раз в жизни.

– Нужно немного доблести и еще меньше ума, чтобы толпой, с собаками затравить одного оленя, – как будто отвечая его мыслям заметила леди Харроу. – Да, я тоже об этом думала. Но людям нужно развлечение. Правда... – она задумчиво опустила плечи, – почему-то предпочтение отдается тем, в которых проливается кровь.

Почти наверняка она снова подумала о казнях. Но вслух сказала другое:

– Даже лучшее развлечение рыцарей – турнир – и тот существует ради крови.

– Турнир предпочтительней охоты, – сказал Дойл. – И у вас будет возможность почувствовать контраст. Как только мы доедем до Оствудского леса и разобьем лагерь, король объявит ежегодный турнир Большой охоты.

Леди Харроу поджала губы, явно показывая, что ей эта новость не по душе. И Дойл ради разнообразия решил быть вежливым и сменил тему разговора.

Казалось бы, он должен был получать от происходящего удовольствие. В конце концов, он еще месяц назад перестал скрывать от самого себя влечение к леди Харроу, а сейчас они уже добрый час болтали как хорошие знакомые, и он имел возможность рассматривать ее тонкую фигуру, любоваться выбивающимися из-под маленькой шапочки волосами и белой шеей. К тому же, сейчас он был лишен необходимость смотреть на нее снизу, мучаясь от отвратительного чувства униженности.

Но что-то мешало ему наслаждаться дорогой. Что-то заставляло то и дело отводить взгляд от собеседницы и осматривать процессию. Как будто что-то должно было произойти.

Зов рожков, возвещающих стоянку – единственную на пути к Оствудскому лесу – Дойл приветствовал почти-то ликованием и, вежливо сопроводив леди Харроу к ее карете и слугам, во весь опор бросился вперед, туда, где уже разбивали королевский шатер.

– А, – махнул рукой Эйрих, – вот и наш блудный брат.

Окружавшие его милорды угодливо захмыкали.

– Надеюсь, дорога доставила вам удовольствие, ваше величество, – сказал Дойл холодно. Смешки тут же стихли.

– Полагаю, как и вам, Дойл. Мне говорили, что наше общество вы предпочли обществу значительно более прелестному.

В этот раз милорды не отважились издавать посторонние звуки и выражать восторг от очередной удачной шутки короля.

– Вас ввели в заблуждение, ваше величество, – отозвался Дойл, – ваше общество невозможно предпочесть ничьему иному.

– Я и не думал упрекать вас, дорогой брат, – Эйрих сел на широкий деревянный стул, который уже вытащили из обоза, вытянул ноги, чтобы слуги стянули сапоги. Дойл, оглядевшись, подвинул себе какой-то тюк и тоже сел – сапог, правда, снимать не стал. Милорды были вынуждены остаться стоять. – Ты знаешь, как я был бы рад, реши ты наконец выбрать себе жену.

Милорды насторожились, явно пытаясь угадать, какова вероятность того, что выбор Дойла пал на дочь одного из них.

– Ваше величество печется о благе всех своих подданных, – едко заметил Дойл, – и я благодарен за заботу о себе и о... своем ложе. Но брак в мои намерения не входит.

Милорды погрустнели.

– Могу ли я просить ваше величество уделить мне несколько минут для личного разговора?

Эйрих кивнул и сделал милордам знак отойти, после чего тихо спросил:

– В чем дело? Ты как на иголках.

– Я беспокоюсь за тебя. Эйрих... что-то произойдет на охоте, клянусь тебе. Я не ошибаюсь в этом, ты помнишь.

Конечно, он помнил. Помнил, как во время войны не раз и не два Дойл подскакивал посреди ночи от этого болезненного чувства опасности, будя весь лагерь и вылавливая вражеских шпионов или предупреждая внезапные атаки на рассвете.

– Я помню. Но сейчас не война.

– Война не кончается.

– Она закончилась, – Эйрих рубанул рукой по воздуху и добавил тише: – ты борешься с призраками прошлого.

Переубедить его было невозможно, поэтому Дойл просто попросил:

– Не теряй бдительности.

После недолгого отдыха и холодного обеда снова двинулись в дорогу, но в этот раз Дойл наступил на горло собственным желаниям и остался возле Эйриха.

Глава 12

Несмотря на давящее предчувствие опасности, за время дороги не произошло ничего – самым запоминающимся событием было отлетевшее от одной из телег обоза колесо. Но так как она тащилась позади, никому и в голову не пришло останавливаться и ждать, пока колесо починят, поэтому на скорости передвижения происшествие никак не сказалось.

Вид с холма на Оствудский лес открылся ближе к вечеру, когда солнце опустилось к горизонту. Эйрих шумно вдохнул воздух, раздувая ноздри, и крикнул:

 – Трубите привал.

Загудели горны. Дойл тихо спросил:

 – Здесь?

 – Внизу собирается туман, ночь обещает быть сырой. Так что лучше встанем здесь, а утром спустимся к лесу уже без обозов и карет.

Действительно, в рассеянном вечернем свете был виден пока еще прозрачный, но уже собирающийся на ветках клочьями туман, да и ветер уже не казался теплым. Паршивое время для охоты – осень.

Спускаясь на землю, Дойл не мог отделаться от смеси волнения и раздражения, рявкнул на Джила, слишком долго возившегося со шпорами, но, когда наконец его шатер был установлен, с удовольствием растянулся на тюфяке, давая отдых телу, но не уму.