Текст книги "Моё Золотое руно (СИ)"

Автор книги: Екатерина Гордиенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

ГЛАВА 8

ЯСОН

Мы сидим на камне в полной темноте. Между нами кувшин вина. Медея пьет маленькими глотками, потому что боится опьянеть.

– Мне нельзя напиваться. Если не вернусь домой, папа запрет меня в доме до осени, понимаешь?

Конечно, я понимаю. Анастас Ангелис трясется над своей дочерью, как над золотым кладом. Впрочем, так оно и есть – Медея чистое золото. Вот только характер тяжелый. Но, опять же, потому что золотой.

– Я отнесу тебя на руках.

Вот тут она мне сразу верит, потому что я уже много раз носил ее и на руках и на закорках. С ее девяти лет, когда мы с Яшкой и Гришкой допоздна жарили макрель на костре, а она засыпала, привалившись мне под бок и накрытая нашими куртками.

Я всегда нес ее один, не доверяя братьям, потому что уже тогда она была только моей девочкой.

И все же мы оба чувствуем себя пьяными, хотя вина отпито совсем чуть-чуть. Может быть, поэтому, ни один из нас не понял, когда именно наши губы встретились над глиняным кувшином.

Просто в какой-то момент она отстраняется и закрывает рот ладонью.

– Никогда больше этого не делай.

А в меня словно вселяется шальной бес:

– Чего именно?

– Ну… не целуй меня.

Ей явно трудно выговорить это слово, и оттого мне становится еще веселее.

– Тебе не понравилось?

– Нет.

– Совсем-совсем? – Хмурюсь я.

Я уже целовался с девочками и даже со взрослыми женщинами, и им нравилось. Во всяком случае, они предлагали продолжать. Девочки пахли леденцами и мамиными взрослыми духами. С ними было неинтересно. Женщины пахли кремом для загара, потом и еще чем-то взрослым. И продолжение тоже было взрослым. Во всяком случае, я был им благодарен, потому что знал теперь, что делать, чтобы не напугать Медею.

– То есть, понравилось, – говорит она, – но это неправильно.

– Почему?

– Ну, – она пытается сообразить, а действительно, почему, – разве тебе больше не кого целовать?

– Неа, – отвечаю я, – мне нужна только ты.

Даже не прикасаясь к Медее, я чувствую, как она начинает дрожать. И уже не от страха.

– Папа…

– Убьет меня, если узнает.

Она удивлена:

– И что, ты совсем не боишься?

Боится ли дворняжка цепного пса, у которого пытается стянуть сахарную косточку? Она просто забывает о страхе.

– Нет.

– А братьев?

Братьям Ангелисам сейчас точно не до нас. Этим летом они по ночам лазают в окна к туристкам и на утренний лов являются прямо из чужих постелей, досуха выжатые умелыми и опытными руками.

– А братья делают то же, что и мы.

– А что такого мы сделали, – она пугается не на шутку, – это был всего один поцелуй.

– Это был первый поцелуй, – поправляю я, – потому что теперь я уже не смогу остановиться и буду целовать тебя всегда.

Я точно знаю, что для Медеи это был самый первый поцелуй в ее жизни, и сделаю все возможное, чтобы она захотела получить и второй и третий.

И когда я целую ее снова, то понимаю, что все кончено. Для меня. Потому что я действительно не смогу остановиться.

До той самой последней ночи.

Волны набегали на песок шагах в десяти от моих ног. Я допил вино из бутылки, медленно цедя глотки и стараясь насладиться вкусом каждой капли. «Золотое руно» и правда было прекрасным вином. Создать такое могла только настоящая колдунья.

Мама Медеи, тетя Гликерия, однажды рассказала мне, что та тонкая струйка колхской крови, что еще течет в жилах Ангелисов, проявляет себя лишь у женщин, да и то через поколение. Женщины Ангелиссы рождались целительницами или ясновидящими, но Медея, похоже, унаследовала от предков особый талант, и скоро его должны будут признать очень многие. Она не напрасно столь упорно трудилась те долгие восемь лет, что мы были в разлуке.

А чем занимался я? Борьбой за жизнь на море, иногда контрабандой и воровством, ежедневным тяжелым трудом и краткими днями загула – ничем, что могло бы оставить след в душе или зарубку на сердце. Я не привязывался ни к людям ни к месту, и уже был уверен, что не почувствую ничего, когда сойду с катера на набережную Ламоса.

То, с какой силой этот город взял меня за горло, как он единым махом вышиб из меня всю мою былую самоуверенность, поразило меня до глубины души. Странно, что Медея не заметила моей растерянности при нашей первой встрече.

Я много раз представлял, как увижу ее и что скажу. Но все заранее заготовленные слова вылетели из головы при первом же взгляде в ее глаза. Я просто понял, что пришло мое время жить по-настоящему. И стало жизненно необходимо, чтобы она поверила мне сейчас.

* * *

МЕДЕЯ

– Давай сыграем.

– Что? – Кажется, я его не расслышала.

– Давай сыграем, – тихо повторяет Ясон. – Правда или желание.

Я ожидала чего угодно, только не этого. Дурацкая детская игра. Немного риска, чтобы пощекотать нервы, немного безумия, чтобы удовлетворить любопытство взрослеющих подростков. Впрочем, мне в этой игре ничего не грозило: когда один из мальчишек загадал мне снять майку, Ясон так отлупил его прямо передо всеми, что юный развратник еще долго носил на припухшей физиономии фиолетовые «очки», а все остальные напрочь забыли слово «сиськи».

Что ж, я действительно нуждалась в правде.

– Хорошо. Но я первая.

Он развел руки в стороны:

– Уступаю даме.

Я только прищурилась в ответ. Пусть паясничает, если хочет, но сегодня наконец разберусь со своим прошлым.

– Правда. Почему ты сбежал из города?

– Я должен был.

Конечно, он ожидал, что я об этом спрошу, и, наверное, уже придумал, как увернуться от ответа.

– Я жду, Ясон.

Он пододвинулся ближе и кончиками пальцев коснулся моей щеки. Полузабытое родное тепло. Я прикрыла глаза и закусила губу, чтобы не застонать. Всего несколько минут рядом с ним, и я снова вернулась на восемь лет назад, став той, прежней Медеей – испуганной, растерянной, сердитой. Брошенной. Готово упасть ему на грудь. Или ударить. Или поцеловать.

Я и на самом деле не знала, чего хочу. Помнила лишь, как пронзительно холодно мне было без него последние восемь лет.

– Той ночью я выполнял работу для Мони Каплуна. В порт нагрянула таможенная служба. Чтобы их отвлечь, люди Мони подожгли несколько рыбацких лодок.

Я так и думала.

– Одна из этих лодок принадлежала дяде Васе Капитанаки. Ты учился с его сыном в одном классе.

– Я не знал. – Конечно, он не знал. В его голосе звала вина и печаль. – Я уехал той же ночью. Арестовали одного из людей Каплуна, и он избавлялся от всех, кто мог дать против него показания.

Кажется, он хотел добавить что-то еще, но сдержался. Видимо, не посчитал нужным сообщать всю правду. Хотя, если учесть, как долго и безрезультатно таможня охотилась за знаменитым Моней, Королем контрабандистов, Ясону угрожало что-то посерьезнее допроса в полиции.

– Почему ты вообще связался с этим стервятником?

Даже в темноте я почувствовала, как он ухмыльнулся:

– Это второй вопрос. Правда или желание?

– Правда! – Думаю, мне тоже найдется, чем его разочаровать.

– Ты представляла меня, когда была с другими мужчинами?

Господи, и я еще надеялась серьезно поговорить с этим идиотом. В голосе Ясона проскальзывали такие самоуверенные нотки, словно он заранее знал мой ответ. Понадеявшись высказать ему неприятную правду, я попала в свою собственную ловушку.

– Шутки шутишь? – Я лишь надеялась, что он не видит, как покраснели мои щеки.

– Какие шутки? Может быть, это самый важный вопрос в моей жизни!

Точно издевается. И не дает мне времени собраться с мыслями.

– Медея… я жду.

– Ну… может быть.

– Может быть? – Самодовольство в его голосе растет.

– Ну да! Представляла! – Чтоб тебя разорвало, Ясон Нафтис.

Вглядываюсь в темный силуэт на фоне звезд. Ясон сидит на песке, уже полностью развернувшись ко мне. Живее всех живых, как говорится. И его бесстыжие пальцы уже коснулись моего запястья и пытались проникнуть под рукав рубашки. Я звонко хлопнула его по руке, как комара.

– И это было ужасно! – Моя злость нарастала, зато его фырканье становилось громче. – Правда или желание?

– Правда.

Надо же, а в детстве он всегда выбирал желание, и не ответил ни на один вопрос.

– Я по-прежнему хочу знать, зачем ты связался с Моней Каплуном.

– Из-за денег, Медея. Он хорошо платил ныряльщикам. В артели я бы столько не заработал.

Снова хочется зарыдать, но зло и отчаянно, в голос. Вот как все просто.

– Думаешь, меня волновало, сколько у тебя денег? – Конечно, в свои пятнадцать лет, я готова была идти за ним хоть босиком. – У тебя уже был баркас. И ты действительно лучший ныряльщик. Очень скоро ты стал бы зарабатывать честно.

Но он лишь покачал головой:

– Мне было восемнадцать, Медея. А тебе пятнадцать. Через год я мог бы пойти к твоему отцу, чтобы просить твоей руки. Я хотел положить на его порог такой выкуп, какой не давали ни за одну девушку в Ламосе.

Ну что, Медея Ангелисса? Ты хотела правду? Ты ее получила. Твоего возлюбленного забрала не смерть, не другая женщина, а самолюбивая дурь, нищая мужская гордыня. Как просто и навсегда необратимо – он оставил меня ради денег.

Я встала с песка, чтобы уйти. Ясон поднялся вслед за мной:

– Ни о чем в жизни я не сожалею, как об этом поступке. Прости меня, Медея.

Простить? Это вряд ли. Чувствую, что не смогу.

Но почему, когда я вдыхаю его запах, трогаю шершавую от мозолей ладонь, во мне оживает все прежнее, сияющее и юное, и я все так же люблю этого бессердечного вора, укравшего столько дней и ночей моей жизни?

– Избить бы тебя, – я ткнула в широкую гулкую грудь отчаянно сжатым кулаком. – Вырвать твое лютое сердце.

– Избей, – он перехватил мою руку и прижал кулак к губам. – Может, хоть от твоей руки мне станет легче. А с сердцем делай, что хочешь. Оно всегда было твоим.

Нет, Ясон, легче не станет. Ни тебе ни мне. Пойду-ка я найду свои сандалии. Потом вернусь в контору и поеду домой.

– Подожди, – он перехватил мой локоть.

– Чего еще? – Господи, как же я устала.

– Ты мне должна. Правда или желание?

Я с удивлением посмотрела на него. Он что, еще не наговорился? Ладно, сейчас мы покончим с этим.

– Желание.

– А ты рисковая, Мея. Уверена?

Я лишь пожала плечами. А что такого ужасного он может еще пожелать после всего, что сегодня случилось между нами?

– Не тяни, Ясон. Я спать хочу.

– Раздевайся. Совсем.

Вот же наглая килька!

– Совсем?

– Совсем.

– Совсем обнаглел!

– Не-е-ет. – Все прежнее ехидство вернулось к нему в двойном объеме. – Ты сама выбрала желание. – И тихо добавил: – Ничего не хочу, так сильно, Медея. Я просто посмотрю на тебя.

– Но здесь же темно, между прочим.

– А ты что, боишься? Ну, тогда я тебя поддержу из солидарности.

Ну и черт с тобой, Ясон Нафтис. Мне своего тела стыдиться не приходится. Знаю, что выгляжу хорошо. Так что если ты ослепнешь, это будут только твои проблемы.

Я потянулась к пуговице шортов:

– Отвернись.

– Можно подумать, я тебя раньше не видел.

А что он мог видеть раньше? Раньше у меня не было ни груди ни бедер. Ноги да волосы – неизвестно, что длиннее. В крови уже бурлило злое веселье. Ну ладно, смотри. Сам напросился.

Шорты упали на песок. Вслед за ними полетели рубашка и лифчик. Чуть поколебавшись, я стянула трусики. Затем выпрямилась и развела руки в стороны.

– Желание выполнено?

Ответом мне было тихое шипение – Ясон втянул воздух сквозь крепко стиснутые зубы и затих на некоторое время. А потом… потом быстро расстегнул свои штаны.

– Эээ, ты чего? Что делаешь?

– Я же сказал, что поддержу тебя.

Рубашку он даже не расстегивал, просто стянул через голову.

Ух ты. Даже в темноте я могла разглядеть, какое сильное и точеное у него тело. Он был все тем же бронзовым богом, только намного мощнее в груди и шире в плечах. И опаснее для меня.

– Ох, чуть не забыл. – Он быстро отвернулся и сбросил трусы. – Последний штрих.

Стоял, даже не думая прикрыться. И улыбался, блестя при свете луны ровными зубами и белками глаз. В метре от меня.

Доигрались, как говорится.

– Я иду купаться.

Сорвалась с места и с визгом влетела в теплую воду. Пробежала пару шагов, споткнулась и поплыла. Грести руками было лениво, я повернулась на спину и несколько раз толкнулась в воду ногами. И тут мне на живот шлепнулось что-то большое, но не слишком тяжелое, а под плечи горячей змеей проскользнула рука Ясона.

Это что, наша одежда?

– Держи крепче, а то пойдешь домой голая. И не урони в воду телефоны.

Хотелось повредничать и сказать, что идея так себе, не оригинальная. Пусть придумает что-нибудь новенькое. Но я вовремя прикусила язык – с Ясона станется, возьмет и придумает.

А если честно, все было просто замечательно. Я лежала в теплой воде, прижимая к груди кучку мокрых тряпок, и, чуть повернув голову, смотрела, как от наших тел расходятся по воде в стороны волны голубого света. Мы попали в рой морских светлячков.

Свечение моря – не такое уж редкое явление у берегов Тавриды, но сегодня я воспринимала его, как подарок богини. Ладно, пусть все будет так, как хочет Афродита, я не буду с ней спорить.

На пляж под моим домом выходили в полном молчании. Я смотрела, как светящиеся струйки воды стекают по телу Ясона, и только сейчас заметила висящий у него на груди предмет.

– Ясон, неужели ты сохранил его?

Не потерял, не подарил новой подружке, не спустил в унитаз, в конце концов. Он зажал в кулак своего сердоликового дельфина и кивнул мне:

– Ты тоже?

Со своим «обручальным» подарком на кожном шнурке я за годы свыклась настолько, что даже перестала замечать его, как и висящий рядом на цепочке образок Богородицы.

Ясон резко отвернулся и пошел вглубь пещеры к лодке. Я внезапно ощутила легкую дрожь и бегущие по мокрой коже мурашки. Вода, капавшая с мокрых волос, казалась холодной, как родниковая.

– Иди сюда, – тихо позвал Ясон, откинув в сторону парус. – Тебе надо обсохнуть и согреться.

Послушно, словно ребенок, я пошла вслед за ним и залезла в лодку.

– Ой, а ты куда? – Ясон перенес ногу через борт и уселся рядом. А потом и вовсе накрыл нас обоих парусом. – Мы так не договаривались.

– Да ладно тебе, Мея. Так согреемся быстрее. Не съем же я тебя.

А вот я уже чувствовала голод. Тот самый, который давила в себе долгими бессонными ночами.

– Дурацкая идея, – сказала я скорее себе, чем ему.

– Согласен. Ужасная.

Я всегда любила, когда Ясон Нафтис со мной соглашался. Наверное, именно поэтому я его и поцеловала. А он сразу положил ладони мне на спину и не позволил отстраниться. Навис надо мной, как тьма, готовая поглотить целиком.

– Отпусти, – я повела плечами, но в ответ услышала только:

– Помолчи, Мея. Мея… Медея.

ГЛАВА 9

ЯСОН

Перед рассветом стало чуть прохладнее, но солнце взошло и сразу начало пригревать. Первые его лучи подкрались к выходу из пещеры и растеклись на парусу, всю ночь служившему нам одеялом.

Медея беспокойно пошевелилась, откинула его в сторону и снова затихла, уткнувшись носом мне в шею.

Вчера ее губы беспомощно повторяли «отпусти», а руки мертвой хваткой вцепились мне в волосы и тянули к себе. Она была почти без сознания, когда я наконец ее отпустил.

Мы то ли спали, то ли плыли куда-то в нашей лодке, но время от времени приходили в себя и снова набрасывались друг на друга. А теперь она лежала в моих руках, такая тихая, и я наслаждался возможностью наконец-то разглядеть ее всю.

Волосы Медеи все так же вились непокорными завитками, но сильно отросли. Теперь они почти прикрывали поясницу. И прохладным ливнем струились по моей груди. Кожа отливала светлым золотом, как песок на дне ручья, и только две полоски – на груди и под животом – напоминали, какой фарфорово-белой она была на самом деле. И среди этой белизны сияло еще одно золото – небольшого треугольника.

Рука сама потянулась накрыть его, но остановилась, когда взгляд коснулся шрама под животом – поперечного, чуть короче ладони. Что же ты пережила без меня, моя девочка?

– Ну как, я сильно изменилась?

Я пропустил момент, когда Медея открыла глаза. Голос ее еще был теплым и чуть хрипловатым со сна, но она теперь тоже рассматривала меня из-под чуть опущенных ресниц.

– Откуда это?

Ее палец коснулся грубого круглого рубца размером с пятак чуть ниже ключицы.

– Бандитская пуля.

Если говорить правду с дурацкой ухмылкой, никто в нее не поверит, вот такой хитрый прием. Только я забыл, что с Медеей никакие приемы не срабатывали.

– Я вижу, что пуля. Навылет?

– Нет, достали.

Я залпом выпиваю полбутылки виски. Горло горит так, что я почти забываю о жжении в плече. Тем более, что оно онемело, и только посылает короткие импульсы боли в кисть и шею.

Где-то за кормой еще слышится стрельба, но она удаляется все дальше. Если и дальше все пойдет хорошо, то Пунтленд мы пройдем, отделавшись всего одним раненым – мной.

– Эй, кэп? Ты в сознании?

К сожалению, да. Али звенит своими инструментами из металлического бокса, затем отбирает у меня бутылку, чтобы продезинфицировать скальпель и пинцет. Выкладывает на чистое полотенце какие-то крючки. Я отворачиваюсь, видеть их не хочу.

– Эй, кэп, может, тебя вырубить?

Наркоз здесь один – или чем-нибудь тяжелым по голове или два пальца на сонную артерию. Не годится. Я не могу уйти с капитанского мостика. Я и сплю здесь, когда мы проходим опасные участки или попадаем в длительный шторм. В углу рубки места мне хватает, а если срочно понадоблюсь, вахтенному достаточно меня просто пнуть ногой.

Я отбираю бутылку назад и готовлюсь немного потерпеть. В конце концов, бывало и хуже.

– Режь уже.

Орать бесполезно, уровень боли это не снизит. Поэтому просто сижу минуту стиснув зубы, а потом вознаграждаю себя последним глотком. Остатки виски выливают на рану, чтобы смыть кровь.

– Неглубоко вошла. Повезло, что на излете. Шов не нужен. Гуляй, красавец.

Я смотрю на марлевый квадрат на моем плече, затем встаю и пытаюсь обрести равновесие. Получилось. Рулевой косится и вздыхает с облегчением.

– Хватит тут сопеть у меня. Держать курс.

– Есть держать курс!

– А у тебя?

Я провел пальцем по ее шраму, и Медея быстро села, поджав под себя ноги.

– Пьяная драка в матросской таверне.

Раз не хочет отвечать, значит, что-то серьезное.

– Медея, – я положил руку ей между лопаток, – я теперь рядом. Все решаемо. Расскажи мне.

– Все в порядке, отстань.

Жаль, конечно, что она так быстро перешла от расслабленной нежности к плохо скрытой неприязни, но чего, собственно, я должен был ожидать? Что я, вообще, о ней знал?

Лишь в двух вещах был уверен точно. Во-первых, она наверняка пожалеет о том, что случилось между нами вчера. Во-вторых, я обязательно повторю это еще «эх, раз, еще раз, еще много-много раз», и прослежу, чтобы на этот раз она была трезва, как стеклышко. И больше не уйду из ее жизни. Как говорится, нарисовался – хрен сотрешь.

– Где мои вещи?

Она перетряхнула нашу одежду, которую я вчера успел развесить на борту лодки, вытащила из-под моих штанов свои шорты, затем накинула рубашку, уже не озабочиваясь поисками лифчика.

Я, не моргая смотрел на нее. Внезапная догадка поразила меня приступом столбняка:

– Медея, ты что, рожала?

Я навидался разных шрамов, и от кесарева сечения тоже. Она не повернула головы, только со злостью дернула пуговицу.

– Тебя это не касается.

Меня наполнило ожидание великого открытия:

– Это мой ребенок, Мея? Скажи, мальчик? Девочка?

Сам не заметил, как перепрыгнул через борт лодки и теперь стоял перед ней в чем мать родила, лишь придерживал Медею за плечи. Она дернулась, но поняв, что просто так не освободится, подняла ко мне глаза, в которых уже закипали злые слезы.

– Это. Мой. Ребенок. У тебя здесь никого нет. Запомни, Ясон. Ни семьи, ни детей, ни друзей. Руки убрал!

Она топнула босой ногой по днищу лодки, и я чуть не взвыл, словно пнули меня.

– Скажи, Медея, мальчик?

Ее ноздри вздрогнули, а губы сомкнулись плотнее. Я еще не забыл язык ее тела.

– Мальчик. Мальчик! – Я подхватил ее на руки и крутанул вокруг себя. – Как зовут? Ему уже семь?

– Молодец, считать не разучился, – сузив глаза, она враждебно смотрела на меня. – Зовут Тесеем. Хочешь познакомиться?

– Да!

Я и не верил в такое счастье. И правильно, потому что перед моим лицом тут же взметнулся маленький розовый кукиш.

– Вот! Хорошо видно? Что ты ему собираешься сказать? «Я твой папа-космонавт. Буду прилетать с Марса раз в восемь лет»? Так?

– Ну, скажу что-нибудь.

Действительно, проблема.

– И как же ты объяснишь, почему из роддома нас забирал не ты, а мой отец? Почему про морского змея ему рассказал дядя Яша, а поймать первую рыбу научил дядя Гриша? Почему тетя Песя на базаре хлестала рыбьими хвостами по морде всех сук, которые обзывали моего сына байстрюком? Где ты был все это время? Почему ни разу не дал знать о себе?

Она права, но я был не в силах признать эту правоту.

– Я виноват, Медея. Но я все исправлю.

Я ведь действительно думал, что без меня ей будет лучше. Что я мог предложить моей женщине? Жизнь в бедности, вечное ожидание, страх, что на ее пороге в любой момент появятся либо жандармы либо преступники. За мной ползла тьма, и я не мог позволить ей поглотить единственный свет моей жизни.

Я и сам не понимал, зачем вернулся в город моего детства. Истина открылась мне лишь сегодня утром – луч маяка, который выводил меня из всех жизненных передряг, стал шире, и противиться его притяжению я уже не мог.

Медея этого еще не понимала.

– Уезжай, Ясон, – произнесла она устало. – Ты никому здесь не нужен. Ни этому городу, ни своему сыну, ни мне.

* * *

МЕДЕЯ

В день открытия памятника ни одна рыбацкая лодка не вышла на лов. Все они, разукрашенные флажками и гирляндами ждали своего часа у причалов или просто на берегу. Снизу до нашего дома доносились звуки городского оркестра. Время от времени их перебивал праздничный звон колоколов, которые по древней традиции в Ламосе отливали только из захваченных у неприятеля пушек.

Чесменский колокол Святой Катерины, Босфорский – Святого Николая, Калиакрийский – Святого духа и множество других. Время от времени они сливались в единый голос, и тогда, казалось, сердце готово было птицей лететь над нашим городом, над бухтой Ламоса, над всей Таврией.

Тесей одевал свой первый взрослый костюм – белую парусиновую матроску, тельняшку, черные ботинки, что заказал ему дед у лучшего мастера Чембаловки – старого Акопа Саркисяна.

– Мама, расскажи про дедушку Христофора.

– Ты сто раз слышал.

– Буду слушать, сколько хочу. Это мой дедушка.

На самом деле пра-пра… не помню сколько пра… дедушка.

– Он был капитаном. И когда корабли гипербореев в первый раз вошли в нашу гавань и стали обстреливать из своих медных пушек Ламос и Херсонес, он взял свое ружье, поцеловал жену и детей и пошел записываться в Гераклейский батальон.

Вот так и уходили наши мужчины защищать свои дома. Уже и не сосчитать, сколько веков подряд.

– А потом?

– А потом он воевал за нашу Таврию, как все рыбаки Ламоса – честно и бесстрашно. Служил в разведке, был ранен, вернулся в строй. Заслужил два креста и видел самого Государя Императора на параде.

– На белом коне?

Тесей, совершенно зачарованный историей, стоял посреди комнаты в не застегнутых штанах и со сбившимся на одно плечо воротником матроски.

– Конечно, на белом. Он проскакал вдоль строя, полюбовался на черные усы героев и крикнул: «Здорово, капитаны!».

– А они?

– А они дружно ответили «Калимера (8), Ваше Величество».

* * *

По набережной мы шли всей семьей. Впереди мама с папой, держа Тесея за обе руки. В кои-то веки он не пытался вырваться, а только спрашивал:

– А это чья пушка?

– Эта с парусного линейного корабля «Три Святителя». Ее перенесли на береговую батарею, когда корабль затопили у входа на Херсонесский рейд.

– А эта?

– А эта с корвета «Пилад». А та с «Уриила». А та с «Ростилава».

За ними под руку с братьями шла я. Мимо медных и бронзовых пушек полузабытых сражений. Мимо береговых и корабельных орудий последней войны. Целые, или с разорванными взрывом стволами, или измятые гусеницам танков – они упрямо смотрели в безоблачное небо Тавриды.

– Я тоже буду героем, как дедушка Константин и дедушка Христофор.

– Боже упаси, – дружно сказали мы с мамой.

– Конечно, – ответили отец с братьями.

Плывя в людском потоке, несущем нас к центральной площади, мы кивали друзьям и знакомым.

– Калимера…

– … праздник-то какой…

– … «Гвардейский Встречный» исполняют…

– … а это «Варяг» (9).

Тети Песи сейчас здесь нет. Она придет позже уже на площадь, а сейчас она на окраине Чембаловки возле никому не известного и почти разрушенного колодца. Читает Кадиш (10). У людей, когда-то похороненных в том колодце, не осталось родственников, поэтому она молится за них за всех.

Шестьдесят лет назад гипербореи свезли ашкеназов Чембаловки сюда, велели снять золотые вещи, отдать ключи от домов, да и расстреляли. Всех, включая детей и стариков. А потом сбросили тела в колодец.

Тетя Песя, тогда еще пятилетняя девочка, осталась жива только потому, что сидела в сарае на нашей винокурне вместе с младшими Ангелисами и ребятами из соседних домов.

Вернуться домой ей уже не позволили. Она была русая и сероглазая, так что одна из листригонских женщин хлоркой вытравила запись в свидетельстве о смерти ее ребенка, и вписала в него Песю, дав ей второе имя для жизни – Полина.

Достать тела из колодца смогли уже после войны. Названная мать Песи принесла оттуда затерявшуюся среди камней костяную пуговку в медной оправе – все, что осталось от большой и шумной семьи Фельдманов – Симоновичей.

На волнах духовой музыки мы выплыли на площадь, где перед церковью Святого Николая – самого любимого и почитаемого на понтийский берегах святого – высилась закрытая брезентом громада памятника. Соседи заняли нам место на ступенях храма, и, окинув взглядом волнующееся море голов, я почти сразу нашла среди них одну – темную, в завитках густых бронзовых кудрей, упрямо возвышающуюся надо всеми остальными.

* * *

(8) Калимера (греч.) – Добрый день

(9) Гвардейский Встречный Марш ВМФ, Варяг – военные марши

(10) Кадиш – поминальная молитва