Текст книги "Драмы больше нет (СИ)"
Автор книги: Екатерина Риз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Вот такие у меня серьёзные психические проблемы. Меня зовут Настя Кауто. Приятно познакомиться.
Чтобы немного успокоиться, пришлось купить себе ещё мороженое и, наконец, съесть его. Вернулась на ту же лавочку, сидела и поглядывала по сторонам. Чувствовала себя будто в ловушке. В Москве со мной всегда приключалась мания преследования. И неспроста, скажу я вам. Однажды, пытаясь поймать на одной из столичных улиц такси, рядом со мной остановился автомобиль с охраной Федотова. И, мало того, что меня отвезли прямиком в дом отца, так по дороге ещё и отчитали, как девчонку. За то, что гуляю не там, где надо, да ещё и не пользуюсь официальным приложением службы такси, а ловлю частника на обочине. Кстати, после того случая я, как раз официальной службой такси и пользуюсь, только ею. Не хочу больше видеть ни одну знакомую физиономию из штата охраны мужа моей сестры.
Я бессчетное количество раз повторяла себе эти слова: муж моей сестры. Муж моей сестры.
Кстати, Федотов после того случая с его охраной на дороге, вел себя, как ни в чем не бывало. Будто они, на самом деле, случайно там оказались. Ехали мимо, узнали, остановились и решили меня подвезти. Не согласился ни с одним моим обвинением, не признался ни в одной попытке влезть без спроса в мою жизнь. Порой я уставала чувствовать себя инфантильной дурочкой. А именно так Ромка себя со мной и вёл, когда я старалась свести наше с ним общение к крайнему минимуму.
Возникло желание позвонить маме и пожаловаться. На Федотова я могла пожаловаться только ей, для всех остальных наши с ним неправильные отношения, были тайной за семью печатями. Но я знала, что мама мне скажет:
– Езжай домой немедленно!
А кому мне было рассказать, как не ей, согласитесь? Возможно, это чересчур странно, но мы с ней прошли практически одинаковый путь жизни в Москве. Только у неё после великой любви, осталась я. У меня же только печальный опыт.
– Для чего ты туда едешь? – каждый раз выговаривала мне мама. И я понимала, что злости в её словах нет, она волновалась за меня, и ей казалось, что она никакими словами не может до меня это донести. – На него посмотреть, себя показать? Ох, доиграешься, Настя. Смотри, доиграешься.
– Я ни во что не играю, мама, – практически каждый раз приходилось убеждать мне её. – И еду я не к нему, а к бабушке.
Семейные дела, планы, обязательства. Разве я виновата, что Роман Федотов во всем этом принимает такое же живое участие.
– Смотри, – снова предостерегающе качала мама головой. – И я тебе клянусь, ещё раз он сюда приедет, я его выгоню. Честное слово, выгоню. Никакие его сладкие речи на меня больше не действуют, так ему и передай.
Я грустно усмехнулась.
– Он знает, мама.
У меня была странная, странная, странная личная жизнь. Я давно махнула на это рукой. Некоторое время, самым главным мне казалось банально не сойти с ума. С ума я не сошла, но цирк так и не закончился, я просто к нему привыкла. Особенно весело становилось, когда от меня сбегал очередной поклонник.
Обычно всё происходило одному и тому же сценарию. Я уговаривала себя, что нужно жить дальше, принимала ухаживания очередного воздыхателя, внимательно к нему присматривалась. Не для того, чтобы выявить скрытые недостатки, а наоборот, всячески рассматривала достоинства и убеждала себя, что мне это нужно. Начинался конфетно-букетный период, я пыталась переполниться воодушевлением, старательно улыбалась и говорила себе, что вот-вот влюблюсь, наконец-то, ура и всё такое. А потом мой поклонник, обычно тихо и незаметно, отходил в сторонку и, по обыкновению, не возвращался. Поначалу я сильно задумывалась, расстраивалась и искала в себе неприятные стороны. Потом, поумнев, поняла, что неприятная сторона во мне только одна, и у неё даже имя есть – Роман Федотов. Он даже после моего возвращения в родной город не давал мне жить. Отношения мы, вроде как, успели выяснить, расстаться окончательно – три раза! – но надо знать Ромку и его больную настойчивость и болезненную привязчивость. В какой-то момент он решил, что отношения между нами, на самом деле, невозможны, всё в прошлом, но наши родственные связи никто не отменял. И он обязан присматривать, за младшей сестрой своей жены. Присматривать с весьма конкретными намерениями, заботиться и оберегать, а так, как возможностей у него предостаточно, как и средств для их воплощения, то моей жизни, как свободной молодой женщины, настал конец.
Я пыталась скандалить, пыталась говорить по-хорошему, затем попыталась угрожать, тем, что пожалуюсь бабушке, а Федотов на эту угрозу лишь согласно кивнул и предложил идти жаловаться вместе. И посмотреть, чью сторону Зоя поддержит. Конечно, смелости на то, чтобы рассказать бабушке правду, у меня не хватит, а жаловаться на то, что обо мне заботятся и защищают от всяческих подозрительных личностей, которым только одно и нужно (не подумайте ничего своевольного, это про имя моего именитого отца), совершенно глупо. Конечно, бабушка приняла бы его сторону. И я замолчала. Затихла, занялась бизнесом и решила, что женского счастья у меня, судя по всему, не будет. Его Федотов подло уволок, и где-то зарыл. И с тех пор я жила будто под всевидящим оком. Никому неизвестная Настя, под бдительным присмотром мужа сестры с громким именем. Бизнес вот свой открыла, пытаюсь его развивать. Единственная отрада в жизни, которую мне позволили. Правда, и сюда влезают, с помощью и поддержкой. И непременно с беспокойствами.
Но я ведь не пластмассовая кукла, правда? Когда-то у меня должна начаться нормальная жизнь?
Когда-нибудь нам с Ромкой надоест эта бессмысленная игра, ему надоест беспокоиться, а мне любить его, вспоминать его, думать о нём. И я начну жить и дышать полной грудью.
Очень жду этого дня.
ГЛАВА 4
Правильно мне мама говорила в своё время:
– Нечего тебе делать в этой Москве!
Но кто слушает родителей в восемнадцать-девятнадцать лет, правда? Вот и я, хоть и не была никогда конфликтным подростком, но маму не послушала. Наверное, это был мой единственный юношеский бунт, когда я решила, что меня не оберегают, а пытаются манипулировать, и сделала всё по-своему. А ведь до того дня, когда с нами связался семейный адвокат Кауто, я жила совершенно спокойной, ничем не примечательной жизнью. Несмотря на звездную, уже к тому моменту, звездную фамилию.
Как о хорошем актере, о моем отце заговорили куда раньше, мне, наверное, исполнилось десять лет к тому моменту. С отцом мы не общались, он платил алименты и на этом наше с ним общение заканчивалось. Если честно, я не расстраивалась по этому поводу. Я его не знала, не помнила, и никак от его проявлений в моей жизни, не зависела. Не буду грешить на маму, она никогда не ругала его при мне, не называла никакими плохими словами, не кидала ему в спину обвинения. Она просто о моем отце никогда не говорила. В очень редких случаях и по необходимости. Я с раннего детства, даже не знаю, с какого возраста, знала, что мой папа жив и здоров, всё у него в жизни замечательно, живет он в Москве, у него семья и другая дочка. А я… я дочка мамина, а папа присылает нам ежемесячно алименты, и мы этим вполне довольны. Другого нам не надо. Никто даже ни разу не заикнулся о том, что мой отец – актер. И поэтому, когда я впервые увидела его на экране, а произошло это в кинотеатре на соседней от дома улице, в компании друзей, я даже никакой параллели для себя не провела. Только отметила совпадение фамилии. А ведь до этого я однофамильцев не встречала.
Тот фильм стал для отца звездным, его до сих пор крутили по телевидению в праздники, с удовольствием пересматривали, а отец, в своей звездной роли смотрелся настоящим героем и ловеласом. Женщины всей страны ахали при виде него и прикладывали руки к груди в томительном вздохе. Все, кроме моей мамы. Лицо отца мелькало на экране телевизора, смотрело с обложек журналов, он давал интервью и раздавал автографы. Его актерская карьера не пошла в гору, она на неё взлетела, и весьма комфортно чувствует себя на этой вершине по сей день.
Помню ту статью в журнале с фотографией семьи Кауто на развороте. Отец, Елена и Альбина, которая даже в неуклюжем подростковом возрасте смотрелась как уникальная фарфоровая статуэтка. Я принесла этот журнал из школы, читала эту статью за обедом, и мама застала меня за этим делом. А я ещё тогда по наивности своей спросила маму:
– У них такая же фамилия, как у меня. Вдруг мы родственники?
А мама очень спокойно, никогда не забуду её ровный тон, сказала:
– Конечно, родственники. Это твой отец.
Вот так узнала правду я. Не скажу, что не удивилась, но, скорее, меня удивил тот факт, что мой отец – известный актер, чем вся статья про его идеальную семью, что я успела прочитать. Я потом долго, целыми неделями разглядывала фотографии отца в различных журналах, смотрела на белокурое личико сестры, и никак не могла понять, почему мы с ней так не похожи. Не злилась, не завидовала, просто не понимала. Люди на фотографиях в журналах были для меня незнакомыми и совершенно чужими, и я, как ни пыталась, не могла заставить себя что-то к ним почувствовать. Информация, что я имела к ним непосредственное отношение, казалась странной и не достоверной. У меня же другая жизнь, с мамой, с бабушкой, с отчимом, который к тому времени только-только появился в нашей жизни. Моей маме потребовалось больше десяти лет, чтобы устроить свою личную жизнь, после ухода из неё моего отца. Но понимаю я это уже сейчас, спустя года, тогда мне всё казалось логичным и закономерным.
Прошло совсем немного времени, как журналистам захотелось влезть в жизнь новой, засиявшей кинозвезды, и, конечно, особого труда узнать обо мне, не составило. Официально признанный ребенок, которому платятся алименты, скрыть такое довольно трудно. Мне исполнилось одиннадцать, когда все знакомые вокруг меня, засудачили о том, что я дочь Родиона Кауто. Друзья в школе дергали меня за руки, удивляясь, почему я не рассказала, требовали каких-то историй об отце, а я лишь неловко пожимала плечами и уходила от ответов. А отец тем временем с серьезным выражением лица давал объяснения в студии одного из скандальных, но популярных ток-шоу, каялся в том, что, наверное, он плохой отец, с его графиком у него не хватает времени на дочь, которая живет не с ним. И что ему жаль, бесконечно жаль, что он не видит, как я взрослею.
– Выключи эту гадость, – разозлилась мама, однажды застав меня за просмотром этой передачи. Подошла и сама выключила телевизор. – Зачем ты смотришь эту ерунду?
Я пожала плечами.
– Любопытно.
Потихоньку интерес к подробностям личной жизни отца угас, по крайней мере, обо мне говорить перестали, и я зажила прежней жизнью. Конечно, теперь я знала, кто мой отец, могла наблюдать за ним на экране телевизора, даже на фильмы его иногда ходила, от мамы тайком, но в остальном ничего не изменилось. Только временами отмахивалась от друзей и знакомых, которым приходило в голову попытать меня на тему именитого родителя. С отцом мы по-прежнему не общались, даже после его признаний и сожалений с телеэкрана, признания в том, что изменил жене, что у него родился ребенок на стороне. Но Родион так проникновенно говорил о том, что ребенок не может быть ошибкой, не может быть грехом, нужно лишь найти в себе силы и смелость взять на себя ответственность, что ему довольно скоро все простили. Отец просил журналистов не искать его младшую дочь, не стараться влезть в мою жизнь, и меня, на самом деле, долгие годы никто не трогал. По крайней мере, мне об этом ничего не известно. Просто с момента славы отца, я стала не просто Настей Кауто, обычной школьницей, а дочерью популярного в нашей стране актера. К тому же, у него была другая дочка, которая уже в тринадцать лет успела сняться с ним в одном из фильмов, все оценили актерские способности Альбины, заговорили об её таланте, о том, как сильно она похожа на отца, и обо мне все попросту забыли.
И не вспоминали вплоть до дня смерти отца Родиона. Николай Михайлович Кауто человеком был, скажем без малого, выдающимся, писатель и драматург, и родственными связями с ним на самом деле нужно гордиться. Умер он после очередного инсульта в возрасте семидесяти девяти лет, хоронили его с почестями, речами и демонстрацией всех его многочисленных наград. А когда вскрыли завещание, вот там-то и оказалось моё имя. Наследство мне было оставлено небольшое, по меркам семьи Кауто, но сам факт моего существования был оглашен в очередной раз, и так просто от него отмахнуться уже не получилось. Я к тому времени закончила школу, успела поступить в местный ВУЗ на факультет иностранных языков, хотя, скажем прямо, особыми знаниями даже педагоги ВУЗа не могли похвастать. Я же была увлечена лингвистикой не на шутку, хватала знания в интернете, ходила на всевозможные курсы, которые мама с отчимом могли позволить себе оплатить. Алименты отца перестали поступать, как только мне исполнилось восемнадцать, но особо по этому поводу никто не расстроился, заранее знали, что будет именно так и никак иначе. Думаю, отец и забыл давно о том, что платит алименты внебрачной дочери, этим, скорее всего, занималась бухгалтерия. С восемнадцатилетием Родион меня не поздравил, как уверял позже, был за границей на съемках, я же по сей день уверена, что попросту не вспомнил. Чтобы забыть, надо знать, а он не вспомнил.
А потом со мной связался адвокат, именно со мной, я ведь уже стала совершеннолетней, а меня это факт здорово удивил. Я привыкла, что всеми делами в нашей семье заведует мама. И решает на семейном совете: что мы будем делать, что не будем. Единоличников мама не терпела, приучала, что все в семье решается сообща. А тут такой важный вопрос, и обратились лично ко мне.
– Анастасия Родионовна, вам необходимо приехать в Москву, чтобы решить вопрос с принятием наследства.
– Какого наследства? – обалдела я.
– Вы ведь в курсе, что ваш дедушка, Николай Михайлович, скончался две недели назад?
В тот момент, когда адвокат позвонил, я только что заняла место в аудитории перед лекцией, вокруг меня сидели люди, я настроилась на учебу, и поэтому никак не могла понять, чего от меня хочет незнакомый человек со строгим голосом, которому пришло в голову мне позвонить, да ещё называть «Анастасией Родионовной». Никто никогда меня так не называл, только в паспортном столе, когда я паспорт получала.
Про дедушку, то есть, его кончину, я, конечно, знала. Узнала, как и вся страна из выпуска новостей.
Я нервно кашлянула.
– Да, конечно. Я… соболезную семье.
– Я обязательно передам ваши слова, – любезно согласился адвокат. – Дело в том, Анастасия Родионовна, что вчера было вскрыто завещание Николая Михайловича. И там есть упоминание о вас.
– Обо мне?
– Да, – хладнокровно продолжал мужчина, – вы ведь являетесь его родной внучкой.
Я на всякий случай огляделась по сторонам. Всё вокруг казалось обычным и обыденным. А в то же время по телефону мне рассказывали какие-то невероятные вещи.
– Да, – пробормотала я, – наверное.
– Вы сможете приехать в Москву?
– Когда?
– В ближайшее время. Мы не будем ставить вам определенные сроки, но семья вашего отца ждет вашего приезда.
В моей голове его слова уложиться никак не могли. Семья моего отца ждет моего приезда. С чего бы вдруг? Мы чужие люди.
– Знаете, у меня сессия через несколько дней начнется…
– Мы вас дождемся, не переживайте. Удачи вам в сдачи сессии.
– Спасибо, – растерянно проговорила я, а собеседник на конце провода беззвучно отключился.
– Ты ведь не собираешься туда ехать? – задала мне мама конкретный вопрос, когда я вечером передала ей тему звонка адвоката. И категорично взмахнула рукой. – Делать тебе там совершенно нечего.
Я вздохнула. Если честно, об этом я подумала почти сразу, как закончила разговор с адвокатом. Что я не поеду, что делать мне там нечего, да и, скажем прямо, не хочу. На самом деле не хочу. Представить не могу, как я встречусь с отцом, с его семьей… Нам и сказать друг другу нечего будет. Мне даже любопытно не было на тот момент, честно-честно. Но потом… потом я подумала, что тема наследства в нашей семье – а у мамы и отчима к тому моменту родились двое детей, совсем не лишняя. Меня старались не обделять, платили за мои дополнительные курсы, оплачивали учебники и онлайн-программу, да и меня содержали, что скрывать. Как я ни старалась подрабатывать, если учиться полноценно, времени на подработку остается совсем немного, а потому зарабатывала я настоящие крохи.
– Он же обо мне подумал, – осторожно начала я. – Дедушка. Он что-то мне оставил.
– Настя, нам ничего не нужно!
– Нужно, – заупрямилась я, и, наверное, впервые посмотрела на маму с несогласием. – Нужно, мама. Даже если то, что он мне оставил, нечто символическое, возможно нам будет полегче. Возможно, я смогу оплатить что-то из своей учебы. Чтобы не отрывать от младших.
– Глупости, ни у кого ты ничего не отрываешь.
– Отрываю. – Я поводила ладонью по столу, набираясь смелости. Потом сказала: – Я поеду. И всё узнаю.
– Тебе придётся общаться с этими людьми, понимаешь? С людьми, которые никогда тобой и твоей жизнью не интересовались.
Я легкомысленно пожала плечами.
– Я тоже ими не особо интересовалась. Поэтому не думаю, что меня тронет их отношение. Но я хочу узнать, что оставил мне дедушка. Имею право.
За мои почти девятнадцать лет, это было самым важным решением, без сомнения. Которое я приняла вопреки маме. Но тогда я понятия не имела, что меня ждет. Даже не подозревала, что по каким-то необъяснимым причинам, меня захотят принять в семью. Конечно, немалую роль в этом сыграли журналисты. Про смерть и завещание, про наследование авторских прав на произведения Николая Михайловича, говорили много. И когда всплыло моё имя, общественность загудела, все захотели на меня посмотреть. А я к этому совершенно не была готова. Я не собиралась становиться частью семьи Кауто, у меня была своя семья, но меня никто не спросил. А потом… потом я оказалась под влиянием имени и обаяния отца. Наша первая встреча с ним для меня была весьма волнительна. А для него… не знаю. До сих пор не знаю, когда отец играет, а когда искренен. В его поведении всё давно смешалось. Когда я ехала в Москву, на электричке, была уверена, что моя поездка займет максимум один день. Что мы встретимся, возможно, пожмем друг другу руки, посмотрим друг на друга с любопытством, и на этом наше общение закончится. Мы ведь чужие друг другу люди, отец никогда мной не интересовался.
Помню, что я почти не волновалась, когда входила в офис адвокатской конторы, где меня ожидали. Волнение проявилось лишь в тот момент, когда я увидела в кабинете отца. Первый раз в своей сознательной жизни я увидела его так близко, я растерялась, замялась в дверях кабинета, и не ожидала той широкой улыбки, что Родион мне подарил. Мало того, он поднялся с кресла мне навстречу, подошёл и обнял, совершенно не сомневаясь в своих действиях и поступках.
– Настя, как я рад тебя видеть.
Отец обнял меня впервые в жизни, прижал к своей благоухающей дорогим одеколоном груди, я машинально ткнулась в неё носом, и неожиданно почувствовала нервный комок, что встал в горле и мешал мне дышать.
Родион отстранился, отступил от меня на шаг, окинул внимательным, изучающим взглядом.
– Ты так похожа на мать, – качнул он головой. – Именно такой я её и помню.
Я молчала. Не знала, что ему сказать на это. Поблагодарить? Подивиться его хорошей памяти?
А Родион совершенно по-отцовски взял меня за руку, подвел ближе к письменному столу и усадил на кресло перед седовласым мужчиной в очках. Его ладони остались лежать на моих плечах.
– Посмотри, Игорь, как у меня взрослая дочка. – Родион рассмеялся. – С ума сойти, да? И это младшая. Я старый становлюсь.
– Не говори ерунды, – отмахнулся от него адвокат, и я узнала его по голосу. Именно с ним я говорила по телефону две недели назад. – Как ваша сессия, Настя? – вдруг поинтересовался он.
Я моргнула, затем поспешила кивнуть.
– Хорошо, спасибо.
Родион наклонился ко мне, заглядывая в лицо.
– Где ты учишься?
– На лингвистике, – ответила я. – В нашем городе. Английский, немецкий и французский языки.
– Моя мама, твоя бабушка, в совершенстве владеет несколькими языками. Наверное, это у тебя от неё.
Я уклончиво пожала плечами. Понятия не имею, от кого это.
– Но учиться в вашем городе – это пережиток, – проговорил отец, наконец присаживаясь рядом со мной в соседнее кресло. – Почему ты не приехала учиться в Москву?
– Не было возможности.
– Теперь всё изменится. Нам нужно познакомиться с тобой поближе, узнать друг друга. – Родион добавил трагизма в голос, тот даже дрогнул. – Папа этого хотел. – Я молчала, чувствовала себя крайне неловко, если честно. Ещё из-за того, что меня с любопытством разглядывали. И отец, и адвокат. Высматривали во мне что-то, зачатки талантов представителей семьи Кауто, наверное. Затем Родион протянул ко мне руку, я так поняла, что мне нужно было вложить свою ладонь в его. Я сомневалась, медлила, затем всё-таки это сделала, мысленно напомнив себе, что это мой отец. – Ты ведь не злишься на меня?
– Не злюсь, – честно сказала я. И добавила: – Я вас не знаю.
Другого человека мои слова, наверняка, смутили бы, а вот Родион лишь шире улыбнулся.
– Ничего, у нас ещё много времени, чтобы друг друга узнать. Всё будет хорошо, дорогая.
Особой веры в слова и обещания отца, у меня никогда не было. Может, потому, что мама меня так воспитала. Хоть и не рассказывала мне про отца и его семью ничего плохого, но и хорошего я не слышала. Выросла с мыслью, что мой отец обманул мою мать, и поэтому веры ему нет. А с момента начала нашего с отцом общения, я приняла его таким, какой он есть. Я всегда видела в отце актера с телеэкрана, и никак иначе воспринимать его у меня не получалось. За годы, прошедшие со дня нашего с ним знакомства, я лишь больше убеждалась в своей правоте.
Но помимо отца моя семья пополнилась ещё на нескольких человек. Старшая сестра, на которую мне, наверное, надо было в чем-то равняться, и бабушка, к ней я переполнилась настоящей привязанностью, хотя Зоя всегда была достаточно строга с внучками. И, возможно, не любила меня так сильно, как Альбину, не была так привязана ко мне, как к ней, что и понятно, Альбину она нянчила и воспитывала, а я появилась рядом с ней взрослой особой, которую уже не перевоспитаешь. Но меня общение с Зоей завораживало и интриговало. И я, воспитанная на примере взрослых в уважении к старшим, никак не могла отказать бабушке ни в одной просьбе.
– Мы должны показать всем сплоченность семьи, – говорила она после смерти мужа. И смотрела на меня со всей серьёзностью. – Настя, ты же тоже член нашей семьи. Самое главное – это репутация. Ты понимаешь?
Такие вопросы меня удивляли. Я кивала.
– Конечно.
Можно подумать, что правильная репутация может быть только в семействах с известными фамилиями, а обычные семьи живут, как попало.
– Ты тоже Кауто, – твердила мне Зоя. И тише, но решительнее добавляла: – Должна поддержать отца в такую трудную минуту.
С Альбиной такие разговоры не велись. Считалось, что она априори понимает свои обязанности, свой долг. В то время Альбина училась в театральном институте и только-только начала сниматься в отдельных от именитого родителя проектах. Её красота окрыляла зрителей и критиков, ей пророчили большое будущее и радовались, когда удавалось поймать Альбину на каком-нибудь шумном мероприятии в компании очередного кавалера. Альбина была прекрасна и весела. Зрители её любили, никогда не клеймили представительницей «золотой молодежи», ведь считалось, что Альбина много работает и увлечена совсем не разгульной жизнью и пустыми романами.
– С Алей всё будет хорошо, – уверенно заявляла Зоя. – Она выйдет вовремя замуж, за правильного человека и станет примерной женой.
Про меня такого никогда не говорили.
Со мной Альбина довольно скоро нашла общий язык. Или попросту сыграла своё дружеское отношение, точно так, как поступил отец. Я всегда задавалась вопросом: с чего бы Альбине меня любить? Я была воплощением женского унижения для её матери. А сестра держала меня под руку на мероприятиях, обнимала, целовала в щёку и щебетала на камеру о том, как весело мы проводим вместе время, и как она рада иметь сестру. Время вместе мы, действительно, проводили, но довольно редко. И, по сути, общих тем для разговора у нас находилось мало. В основном, Альбина рассказывала мне о своих переживаниях, о сомнениях, о съемках и жаловалась на загруженность графика. Но даже во время жалоб она светилась и держалась с легким превосходством, как, впрочем, и положено старшей сестре. Потом спрашивала, как моя учеба, и благосклонно кивала, когда я сообщала, что все хорошо. Зато мы никогда не ссорились и ничего не делили.
Первый год обучения в ВУЗе я доучилась в родном городе. А вот на следующий перевелась в Москву. Мама, естественно, была против, она, в принципе, была против всего, что касалось моего отца и его семьи. Но благоразумно не вступала со мной в конфликты и споры. Наверное, решила дождаться, когда я дойду своим умом до мысли, насколько абсурдно моё с ними общение. Но в девятнадцать лет ничего абсурдного я в сложившейся ситуации не видела, меня, наоборот, увлекала и интриговала жизнь в столице. Что и понятно. Всю свою жизнь я провела в небольшом, хотя и областном городе, под бдительным присмотром мамы, а тут вдруг на меня свалилось наследство в виде жилплощади в Москве, меня манила взрослая, самостоятельная жизнь, и поэтому, когда отец предложил мне продолжить обучение в столице, я согласилась практически без сомнений.
– Настя, учеба в Москве – это куча возможностей в перспективе! – говорил он. – Конечно же, я всё оплачу. Ты же моя дочь.
– Даже разговоров на эту тему быть не может, – категорично взмахивала худой рукой бабушка. – Конечно, ты будешь учиться здесь. Иначе что мы будем говорить людям? Что дочь Родиона Кауто окончила какой-то среднестатистический ВУЗ неизвестно где? Москва – и точка.
– Мама, это же Москва, – разводила я руками, сидя на родной кухне и тараща на мать невинные глаза. – Бабушка уже всё устроила.
– Искусствовед? – непонимающе переспрашивала мама.
– Это престижный факультет, это же академия Строганова! Я сама никогда бы туда не поступила, ты же знаешь. – Я смотрела умоляюще.
– А как же иностранные языки?
– Я продолжу заниматься, – заверила я. – В Москве для этого куда больше возможностей. Мама, пожалуйста!
Мама вздохнула, смотрела на меня так, будто отправляла на верную погибель. Но, в конце концов, кивнула.
– Хорошо. То есть… Ты уже взрослая, сама в состоянии решить, чего ты хочешь.
– Я хочу учиться в Москве, – решительно заявила я, и поступила так, как хотела. Перед началом следующего учебного года переехала в столицу, обустроилась в подаренной квартире, огляделась, немного загрустила, осознав вдруг, что отныне сама по себе, одна. Взрослая.
Становиться взрослой немного страшно, согласитесь.
Отец своё обещание выполнил, я благополучно сдала экзамены, а он оплатил обучение на год вперед. Сумма была немаленькая, я восприняла его взнос в моё будущее довольно серьёзно, и с энтузиазмом взялась за учебу. К тому же, чем ещё мне было заниматься? Родственников я видела не так часто, отец и сестра пропадали на съемках, в командировках, на репетициях. Елене я была не нужна, и обижаться на это было глупо, а у бабушки всегда полный ежедневник встреч и планов. Она, конечно, находила для меня время, но случалось это довольно редко. Я жила одна в чужом, огромном городе, ходила на лекции, занималась на курсах иностранных языков, на которые меня устроила бабушка, и ещё нашла время для подработки. Быть нахлебницей не хотелось, я чувствовала неловкость каждый раз, когда отец давал мне денег на расходы. Решила, что мне достаточно помощи с оплатой учебы и квартплатой.
– Где ты работаешь? – удивился отец, когда спустя пару месяцев узнал о моём досуге.
Я легко пожала плечами.
– В фаст-фуде.
– Ты с ума сошла! А вдруг кто-то узнает?
– Никто не узнает, пап, – заверила я его. – Зато у меня есть свои деньги.
Родион тяжело качнул головой.
– Не понимаю я этого. Чтобы моя дочь с подносом бегала?
Я улыбнулась.
– А я и не бегаю. Я за кассой стою. Да и что страшного в подносах? Я с пятнадцати лет так летом подрабатывала.
Отец с наигранной маетой во взгляде глянул на жену.
– Лена, я тебя прошу, реши эту проблему. У меня сейчас нет ни сил, ни времени. Мне через неделю уезжать на Урал, пропаду на съемках на пару месяцев. А что здесь происходить будет?
Елена растянула губы в вынужденной улыбке.
– Я все решу, Родион.
Её обещание и тон меня несколько насторожили. Как и что она может решить? Запретить мне подрабатывать?
Но надо знать Елену. Моя мачеха чужие проблемы (а я была для неё чужим человеком, наверное, таковым до сих пор и осталась) не любила, но надо отдать ей должное, решить могла любую. Вот и эту решила, довольно быстро. Муж попросил, она щёлкнула пальцами, сделала пару звонков, и через неделю, как раз перед отъездом отца, мне сообщили, что отныне у меня новая работа.
– Тебе же нужна языковая практика, – сообщила она. – У моего знакомого фирма по оказанию услуг, требуются переводчики, девушки и молодые люди, которые будут сопровождать иностранных гостей на мероприятиях, форумах и встречах. – Елена окинула меня цепким взглядом. – Ты у нас девочка симпатичная, воспитанная, тебя не стыдно и на деловую встречу взять. Да и платят, как ты понимаешь, куда больше.
Надо признать, что я была под впечатлением. О такой работе я даже мечтать не могла. И поэтому от всей души, со всей искренностью сказала мачехе:
– Спасибо большое.
– Не за что, – легко отозвалась та. Но её взгляд, совсем не легкий, задержался на моём лице, она о чем-то задумалась, после чего негромко добавила: – Ты же понимаешь, для семьи это куда полезнее, чем твоё стояние на кассе в какой-то забегаловке. Поэтому я постаралась.
Понятно, что не ради меня. Но хотя бы так, ради семьи. Поэтому я повторила:
– Спасибо.
Елена подумала, затем благосклонно кивнула.
– Пожалуйста.
Работа, без сомнения, была интересная. Разные люди, интересные разговоры, за лето я посетила несколько экономических форумов, с десяток выставок и презентаций, отправлялась вместе с гостями столицы в короткие экскурсионные поездки после деловых переговоров. Поначалу переживала, как будут воспринимать моё присутствие, старалась выглядеть и вести себя крайне по-деловому, одевалась скромно, но кроме меня в фирме знакомого Елены был целый штат девушек и молодых людей, переводчиков-сопровождающих, и я спустя какое-то время успокоилась, и решила получить от этой работы для себя максимум пользы. Где ещё я получу такую языковую практику? Англичане, американцы, немцы, французы. Со всеми я общалась легко, наконец понимая, что нашла своё место, и мне есть где применить своё увлечение и талант.
