Текст книги "Фиолетовый снег (СИ)"
Автор книги: Екатерина Бердичева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
– Синеву осеннего неба. Человека, умеющего радоваться наперекор всему. Сильную и красивую женщину. – Он засмеялся. – Это психологический тренинг?
– Вы в них не видите себя. – Грустно подвела я итог. – А это очень плохо. Where are you?
Он провел рукой по лбу и волосам: – Наверно, остался там, где-то далеко в прошлом…
– Вы очень нужны Вашему сыну. Он беспокоится за Вас. Что же такое произошло, что мальчик так рано повзрослел?
– Вы хотите услышать исповедь незнакомого мужчины?
– Вы – Ванин отец. А Ваня для меня слишком много значит.
– Хорошо. – Он пожал плечами. – Наверное, Вы правы. Но Вас будут искать?
– Ничего, учителя и без меня выпьют. А муж знает, что у нас школьный вечер.
– Не переживает, что задерживаетесь?
Я подумала и ответила: – Нет.
Он неспеша погладил пальцами инструмент.
– Мы были молоды и счастливы. – Начал он свой рассказ. – Танюша училась вместе со мной в медицинском. На последнем курсе мы расписались. После окончания она устроилась работать в поликлинику на Васильевском острове. Мы оба из Питера. – пояснил он. – Меня пригласили в интернатуру крупного военного госпиталя. Работа была интересной и я согласился. Но было одно но… Мне присвоили звание. Я стал военным хирургом. Еще несколько лет, и я защитил степень. Танюшка родила Ванечку. Он очень похож на нее.
– Только глаза папины… – прошептала я.
– Да, глаза мои. – Улыбнулся Бортников. – Ване было три года, когда меня послали в командировку на Кавказ. Хоть официально военные действия к этому времени там не велись, но боевики партизанили регулярно, внезапно появляясь то с территории Дагестана, то Грузии, или Кабардино-Балкарии, нападая на наших военных и мирных жителей. Там, куда меня направили, был большой госпиталь. И большая хирургическая практика. Мы, русские специалисты-медики, жили не в городе, а при больнице. И идти к месту работы недалеко, и безопасно в плане жизни. Нас охраняли. Командировка была длинная, на полгода. Моя Танюшка решила, что если в телевизионных новостях все спокойно, значит, волноваться не о чем, и сюрпризом прилетела ко мне вместе с маленьким Ванюшкой. – Мужчина закрыл лицо руками. – В тот день было ясно и солнечно. В нашем военном городке все было тихо и мирно. Таня решила с утра сходить на рынок, порадовать меня домашней стряпней. Ваня остался с соседкой. Я работал. Примерно часов в одиннадцать с северной стороны городка начался прорыв боевиков. Снаряды, осколки летали повсюду. Наши военные их вскоре выбили, и к нам начали поступать раненые. Военные и гражданские. В числе последних я увидел свою жену. У нее было тяжелое ранение в голову. Я помогал нашему нейрохирургу во время операции. Она выжила, но в сознание не приходила. По семейным обстоятельствам, раньше срока, я с ней и сыном вернулся в Питер. Я показывал ее лучшим специалистам. В коме она пролежала два месяца. Потом пришла в себя. Но мозговая деятельность целиком к ней не вернулась. К тому же она больше не могла ходить. Знаете, она стала как растение. Ничего не видела, хотя глаза был открыты, ничего не слышала. Когда ее укладывали спать, она напевала колыбельную песенку, которую пела маленькому Ванечке: Придет серенький волчок… – Бортников сглотнул ком в горле. – Но больше ни о чем не говорила. Я, мои родители, ее родители поочередно дежурили у постели больной. Малыш засыпал только рядом с ней. И, уже сонного, мы перекладывали его на свою кроватку. Ваня рос и помогал ухаживать за мамой. Он кормил ее. Знаете, с тех пор у него любимое блюдо – манная каша. Он упросил меня отдать его в музыкальную школу. Хотел играть маме песенки. И, знаете, в шесть лет он сносно играл на маленькой флейте. Когда пошел в школу, старался учиться на одни пятерки. Он приносил маме дневник и показывал ей. Я сам слышал, как он обещал выучиться и помочь справиться с ее болезнью. Но Таня угасала. Медленно. Сначала она перестала садиться в кресло. Лежала, глядя открытыми глазами в потолок. А перед своим днем рождения закрыла их навсегда. Она не мучилась. Просто ушла от нас. Вот, наверное, тогда глаза сына стали глубокими. Он дал на могиле матери слово быть лучшим. Стать врачом и спасать людей. Вот и вся наша семейная история. – Поднял на меня глаза Александр Иванович.
– Извините, я не хотела…– хмель давно выветрился из моей головы. В горле стояли слезы.
– Пойдемте, я провожу. – поднялся мужчина.
Я машинально цапнула свою сумку. Бортников мягко, как ненужную маленькому ребенку вещь, отнял ее у меня.
– Я же рядом. – Просто сказал он. Потом помог одеть мне пальто и повесил мою сумку к себе на плечо. Флейту положил в чехол, вынутый из кармана куртки. Я выключила свет и заперла дверь. Мы вышли в темный коридор. Где-то внизу играла музыка, и раздавались веселые крики.
Я нащупала его руку и крепко уцепилась за нее. Мне почему-то казалось важным просто поддержать его своим человеческим теплом. Мы спустились вниз и вышли из школы. Падал мелкий зимний снежок. Расчищенная днем площадка была засыпана его тонким слоем и на нем четким рисунком пропечатались наши следы.
– У меня за углом машина, – извиняясь, сказала я.
– Как же вы поведете? До ближайшего гаишника? – озвучил Бортников мою тревогу.
– Потихонечку. – Пожала плечами я.
– Ждите здесь. Сейчас подъеду. – Сказал он, поставив у моих ног сумку и сунув в руки мне флейту.
Он быстро ушел. Я подставила ладонь под медленно кружащий в воздухе снег. На теплой руке он таял, легонько покалывая холодом пальцы. За домом заворчал двигатель, и неучтенный гаражный самострой вылез своими побитыми углами в ярком свете прыгающих по ухабам нашего российского асфальта фар.
Передо мной открылась дверь большой черной машины.
– Кидайте сумку назад и садитесь! – крикнул из теплого и темного нутра Александр Иванович. Я положила флейту, бросила на пол сумку и села рядом с водителем.
– В какую сторону едем?
– В Полянки.
Через пятнадцать минут мы сидели рядом с домом в машине.
Бортников, не поворачиваясь ко мне и глядя на панель приборов, озвучил истину: – Приехали. Вот Ваш дом.
– Да. – Сказала я, не вылезая.
Он повернулся и посмотрел мне в глаза.
– Вы чудесная женщина, Светлана Васильевна. Спасибо Вам за все. За музыку, за хорошее отношение к моему сыну. За то, что меня слушали. – Добавил он тихо. – Вам пора.
Он взял мои ладони двумя руками и поцеловал каждую.
– Идите, прошу Вас!
Я открыла дверь и взяла сумку. Каюсь, мне хотелось броситься ему на шею, и больше никогда от него не отрываться. От него веяло незыблемой и уверенной силой одинокой, но крепкой и надежной скалы, стоящей в бескрайнем и бушующем космическом океане.
Вместо этого я улыбнулась и сказала: – Доброй ночи!
– Прощайте, Светлана Васильевна, – сказал он, и я закрыла дверь автомобиля. Большая машина резко развернулась и выехала из двора. Я потопала в подъезд.
Поднялась на этаж и тихонечко открыла дверь ключом. Семен, наверное, уже видит десятый сон. Я разделась, сходила в душ и пошла в спальню. Семена дома не было.
Я босыми ногами протопала в гостиную и зажгла свечи на старом пианино. Откинула крышку. И заиграла раннего Рахманинова. Мне было плевать, слышат ли меня соседи. Моя логически выверенная и размеренная жизнь ломалась, как лед под ломом дворника в марте. Казалось, я попала в мир, которого нет на обычной двухмерной карте. Эта проекция была нелогичной, иррациональной. Я сама лепила и обжигала кирпичики моего теперешнего дома. Я думала, он перенесет любую бурю. А выяснилось, крышу сносит и от легкого ветерка.
Я училась тому, что мне было интересно и принесло доход в моей взрослой жизни. У меня были любимые увлечения. Я сама нашла себе мужа. Тогда почему я думаю и переживаю о Бортниковых, а мужу даже позвонить не спешу? И вообще, если разобраться, что я знаю о работе и увлечениях Семена, кроме того, что в отпуске мы путешествуем вместе, а в будни спим на одной кровати? Я доиграла прелюдию, когда раздался стук по батарее.
“Утро вечера мудренее”. – Решила я и забралась под одеяло.
День встретил меня серой мутью за окном, падающим снегом и сопящим рядом Семеном. Я тихо встала и пошла варить кофе. Сегодня опять придется ехать к школе. Надо забрать со стоянки мой верный старенький Марч.
Я надела толстый свитер, джинсы, теплые сапоги без каблука и куртку-пуховик. На голову нацепила вязаную шапку с помпоном. Взяла телефон, ключи от машины, документы и, заперев дверь, легко побежала на улицу. Внутри было спокойно и тепло. Звонок настиг меня на автобусной остановке. Звонила Олечка Александровна. Она только проснулась и спешила поделиться со мной впечатлением от праздника. Как же хорошо, что Иван не объявил во всеуслышание, кто будет петь на школьном вечере! Олечка захлебывалась восторгом от того, какими милыми были мальчики, и как она натанцевалась; какой смешной был спектакль и какой молодец Борис Игнатьевич. А певица, которая пела на вечере – это вообще был улет! И, главное, какой молодец Бортников, который все это организовал и со всеми договорился.
– Представляешь, – делилась она новостями, – эта певица, оказывается, его девушка! Он сам об этом сказал! Девчонки наши так расстроились! – На меня напал безудержный смех. Ай да Бортников!
Давясь и похрюкивая, я как-то незаметно доехала до школы. Вот и мой Марчик! Он стоял на углу дома, где я его всегда оставляла. Снега на нем не было, в отличие от соседних автомобилей. Там, где перед лобовым стеклом крепятся поводки от стеклоочистителей, в углублении, в плотно завязанном целлофане, лежала крупная белая роза. “Ванечка!”– улыбнулась я про себя.
Когда я приехала домой, уже вечерело. Дни были короткими и тусклыми. Солнышко на небе показывалось слишком редко. Дороги, по случаю наступивших длительных выходных дней, не были чищены и через снеговую прослойку отважные автомобилисты прокатали узкие черные колеи. Я ехала медленно. Во-первых, мне надо было немного притушить ликующее состояние души, затопившее мое сердце, когда я увидела Ванину розу. Я согласна со многими нашими коллегами: рядом с Бортниковым невозможно не радоваться: он одним своим присутствием делился с окружающими его людьми нескончаемым теплом своей натуры. А после того, как он познакомил меня со своим отцом, я словно проснулась и внезапно отчетливо поняла, какими должны быть отношения близких и любящих друг друга людей. Значит, все, что я с таким трудом создала для себя, весь мой маленький мир оказался ложью, обманкой? Отношение моей матери ко мне, всегда опускавшей меня на вторые роли по сравнению с сестрой, и при этом делая меня ей должной – разве это любовь? Почему я обязана бежать и спасать их по первому требованию, получая вместо благодарности презрение и зависть, а также отказ в любой помощи для меня? Разве это правильно? Мой идеальный брак с красивым и богатым мужчиной, в котором каждый живет своими личными событиями, не снисходя к интересам другого… Разве так должно быть? Моя вселенная рушилась и осыпалась на грязную неубранную дорогу. Уже не радость, а слезы текли ручьями по щекам и падали крупными каплями на куртку. Бортниковы, ну зачем вы сюда приехали?
Я представляла Ивана и понимала, что и у меня мог быть самый лучший на свете сын. Или умница-дочка. Я бы всегда ей говорила, что она красива и неподражаема. Сколько потенциально талантливых людей ведет серое никчемное существование только из-за того, что родители в детстве не похвалили ребенка за нарисованный первый в его жизни цветок! Он же так старался порадовать маму! Не важно, что на обоях. Ему никто не дал лист чистой бумаги и цветные мелки, а ткнули носом в испачканный угол и наорали, что виниловые обои стоят больше двух тысяч рублей за рулон! Вот скажите мне, причем тут скучные стены, когда так хотелось нарисовать на них сказочный лес! Ребенок больше никогда не возьмет в руки карандаш или кисть, мир потеряет необычного художника, а родители будут жаловаться друзьям и коллегам, что их чадо ничто не интересует!
Я сидела перед своим домом в машине и смотрела на розу. Спасибо тебе, мальчик, за поддержку. Я не рассыплюсь. Я снова соберу по кирпичикам свой мир. Пусть это дело не одного дня или даже месяца, но я постараюсь снова стать личностью, а не училкой английского или красивой куклой богатого человека, которую, по мере надобности, можно засунуть в дальний угол или вытащить и похвастать перед гостями.
Пристроив длинный стебель на сгиб локтя, я заперла машину и отправилась домой.
Семен бегал по квартире, собираясь куда-то, и одновременно говорил по телефону. Когда я вошла с розой в гостиную, он мазнул по нам взглядом и ушел на кухню договаривать. Голос зазвучал значительно тише. Через минуту он ворвался обратно: – Опаздываю, бегу, целую! – скороговоркой выпалил он и вышел в прихожую одеваться. Я пошла за ним.
– Вопрос первый. Тебя сегодня ждать? Вопрос второй. Завтра тридцать первое декабря. Новый год.
Семен остановился и наморщил свой ровный греческий нос: – Училка, что тут можно сказать? Ответ первый. Мы взрослые свободные люди. Ответ второй. Мы завтра идем в ресторан с Игнатьевыми и Труновыми. Одень тот комплект с сапфирами и бриллиантами, что я привез из Франции. И то синее платье, что недавно купила. Помнишь, мне показывала? Не грусти. – Он щелкнул меня по носу, одел ботинки, куртку. И захлопнул дверь.
И такую жизнь я считала нормальной? Ду-ура!
Новый год мы встречали в самом престижном ресторане нашего города. Вокруг находились значимые люди. Играла легкая музыка. Я сидела, выпрямив спину, в сапфировом гарнитуре и синем платье, иногда прикладывая губы к бокалу с шампанским, не уменьшая его количество. Рядом со мной сидела жена директора складского комплекса Тамара Игнатьева, хорошенькая блондинка с силиконовым бюстом и губами, в бриллиантовом комплекте. Обтягивающее все прелести платье было серебристым. Короче, сверкала, аки снежный сугроб под фонарем. Она потягивала бейлис и рассказывала про плотный рабочий график, занятый с утра фитнесом, маникюршей, массажисткой, косметологом, магазинами и парикмахерской. Да мне за месяц столько не обойти, сколько в один день объезжает эта стойкая женщина! Я искренне ей посочувствовала. Мужики пили коньяк, на глазах становясь все хвастливее и хвастливее. Разговор с политики и количества заключенных сделок плавно перетек к качеству сидящих в зале женщин. Нас с Тамарой и Ольгой Григорьевной Труновой, женой местного пивовара, составляющего свой напиток все на тех же складах, уже не замечали. Я – мебель. Я – швейцарские часы. Потикать, что ли? А вдруг подумают, бомба? Вот будет умора! Куранты на Кремлевской башне пробили двенадцать. Мы дружно встали и выпили шампанского. Дядька, ведущий в этом ресторане новогоднее шоу, что-то кричал в микрофон, приглашая всех желающих идти запускать салют. Я встала.
– Ты куда? – вдруг заметил меня Семен.
– Смотреть фейерверк. – ответила я и пожала плечами.
– Ступай! – важно разрешил он и засмеялся.
Мне стало мерзко. Я надела легкое удлиненное пальто и в туфлях потопала на улицу. Мы приехали на машине мужа, и я не сочла нужным одеть что-нибудь теплое на ноги. Путаясь в полах и спотыкаясь на нечищеном льду, я упрямо брела по направлению к дороге. Хотелось поймать такси и уехать домой. Выпить бокал шампанского и сесть за пианино. Кругом рвались петарды, рассыпая в черном небе яркие и разноцветные звезды. Доковыляв до нашей центральной трассы, я встала на обочину и подняла руку. Мимо проезжали редкие машины, спешащие развезти предвкушающих пассажиров к праздничным столам. Я не выдержала и заплакала. У меня замерзли ноги и рассыпался в щебень гранитный пол моих надежд и чаяний. Вытирая мокрым платком мороженые сопли и согревая дыханием руки, я целеустремленно шла по обочине освещенной улицы, как вдруг сзади меня остановилась машина. Я обернулась. Меня освещал фарами огромный джип. Сквозь бликующие в этом ярком свете слезы, увидела, как открылись сразу с двух сторон двери и ко мне побежали две мужские фигуры. Совершенно закоченевшая, я молча стояла и ждала.
– Светлана Васильевна, как же это! Одна! Босиком! – раздался над моей головой родной голос Вани Бортникова.
– Опять вы. – выдохнула я и потеряла сознание. Наверное, от счастья.
Очнулась я, видимо, быстро, так как машина все еще стояла на обочине. Я лежала, завернутая в куртки и какие-то тряпки на заднем сиденье. Моя голова была на коленях Бортникова-старшего. Он растирал мне руки. Ноги лежали на Бортникове-младшем. Он растирал мне ступни. Через чулки. Я открыла глаза и засмеялась. Мужчины облегченно выдохнули. Я попыталась сесть. Меня в четыре руки придавили к сиденью.
– Что с Вами произошло? Почему Вы в таком виде одна на дороге? – спросил Александр Иванович.
Я выдернула из его крепких пальцев одну руку, подняла кверху сапфировое колье и уточнила: – Вы про это?
Бортников-старший ахнул: – Да Вы сумасшедшая женщина!
– Нет. – констатировала я, возвращая свою ладонь обратно.
– Что. С. Вами. Произошло? – на меня смотрели две пары самых удивительных глаз в мире.
– Я шла из ресторана. Домой.
– Может, позвонить Вашему мужу? – нерешительно предложил Александр Иванович.
– Извините, не хотела портить вам праздник. – Я вырвалась и села между ними. – Выпустите меня, я пожалуй, пойду.
– Мы отвезем Вас! – воскликнул младший.
А старший догадался включить свет.
– Нет, – сказал он, глядя на меня. – Мы приглашаем Светлану Васильевну в нашу зимнюю сказку. Как думаешь, Вань, у нас найдется еще пара валенок?
Иван засмеялся: – Найдется, размера сорок четвертого. Как раз вся целиком и поместится!
Я открыла рот.
– Возражения не принимаются! – отрезал старший и сел за руль. Ванька, напротив, остался рядом, и тесно прижал меня к себе. Я быстро согрелась и, склонив голову ему на грудь, задремала. Мне было хорошо, уютно, спокойно и правильно.
Я проснулась оттого, что машина, скрипнув тормозами, остановилась, и Ваня прошептал мне в макушку: – Светлана Васильевна, пора вставать! Приехали.
Открыв сонные глаза, я посмотрела вокруг. Мы стояли на лесной поляне. Свет фар выхватывал справа и слева от машины толстые заснеженные ели. Прямо перед нами стоял сказочный двухэтажный деревянный теремок.
– Это домик Бабы-Яги? – Поинтересовалась я.
– Это дача главврача одного военного госпиталя. – Спокойно заметил Александр Иванович и, не выключая зажигания, вылез из машины. Ванька расцепил руки, которыми крепко прижимал меня к себе, поправил сползшую с моих ног свою куртку и строго сказал: – Вы тут сидите, грейтесь! На улицу не вылезайте. Мы растопим камин и включим отопление. Дом нагреется, и мы Вас заберем!
– Ваня! – взмолилась я. – Я тоже хочу помочь. Мне уже тепло. Просто поищи какую-нибудь старую одежду: свитер, носки… Пока вы будете заниматься хозяйством, я успею чего-нибудь приготовить.
Парень кивнул головой и ушел в ночь. Я осталась в машине одна. Пользуясь моментом, сняла колье с шеи, вытащила тяжелые сережки и убрала все эти украшения в крохотную сумочку, висевшую на моем запястье. Подумала и туда же опустила перстень и обручальное кольцо. Потом потихоньку переползла на передние сидения и заглянула в салонное зеркало. Косметика вроде не растеклась. Молодцы итальянцы. Действительно водостойкая, перенесла такой слезопад и обледенение! Я полезла в бардачок в поисках салфетки. У каждого уважающего себя водителя они должны лежать именно там. Вот они, родимые! Одну вытащила и начала стирать с лица пудру. Уж на ней-то следы остались точно! Испачкав четыре влажные салфетки, но зато стерев с лица результаты моей недавней слабости, я с интересом начала оглядываться. Мужчины уже включили в доме свет, и из трубы тянулся белый дымок. Вокруг застыл безмолвный зимний лес. Сквозь стволы вековых сосен и елей едва проглядывался далекий забор. Я обернулась назад. Там были открытые ворота и подъездная дорога. Причем, чищенная. И лучше, чем в городе. Внутри периметра, конечно же, были сугробы. Но тяжелый джип их продавил, как ледокол вечные арктические льды, и теперь, негромко урча мотором, стоял практически у самого дома. Интересно, а где мы? Я еще раз с любопытством повертела головой. Муж недавно что-то говорил про элитный поселок, построенный в лесу в десяти километрах от нашего города. Вроде как, в заповедной зоне. Чистая и быстрая река Лачесть, широкая в этом месте, делала большую петлю вокруг соснового бора. Песчаная земля, смолистый воздух… И самые уважаемые жители нашего города. Причем, совсем ограниченный круг. Избранные, так сказать. Семен так хотел попасть в их число! Может, как раз сюда и занесло меня волею судьбы? И, если это так, то каким ветром задуло в их среду пусть и главврача, но в-общем, совсем не элитарного человека? Как же назывался этот поселок? Липки, Вишенки… не помню. Я поерзала на слишком большом для меня сиденье и поджала ноги под себя. Посмотрела на сумочку в своих руках. “Не дай Бог, потеряю в сугробе!”– подумала я и, открыв бардачок, убрала ее вовнутрь.
Тут в доме распахнулась дверь, и оттуда выскочил Иван в огромных валенках и запрыгал ко мне по сугробам. Дверь машины открылась, и парень вывалил на сиденье теплые вещи, как я и заказывала: толстый свитер, джинсы, две пары вязаных носок и на коврик поставил свои ботинки.
– Извините, Светлана Васильевна! Больше обуви нет, а в валенках вы утонете, у вас такая маленькая ножка! Прямо как у ребенка, – засопел он.
– Спасибо, Ванечка! Тебе, правда, ботинок не жалко?
– Да Вы что? – Вскинул он на меня свои глазищи. Потом наклонился и порылся в больших накладных карманах камуфляжных штанов.– Вот, возьмите еще ремень. Джинсы подпояшете, а то вдруг в сугробе слетят! – лукаво улыбнулся он и захлопнул дверь.
– Куртку одень! – сказала я закрытой двери.
Я быстренько стянула нарядное синее платье и надела теплый свитер. Привстав, чтобы вдеть в джинсы ноги, поняла, что свитер мне почти до колен. Штаны тоже были большими, размера где-то сорок восьмого. “Ванька поделился”. – С удовольствием затянув ремень на талии, приступила к подворачиванию брючин и упаковыванию нижней части тела в носки и ботинки. Завязав покрепче шнурки, поняла, что зима – это здорово. Я схватила обе мужские куртки и выпрыгнула из машины на снег. И сразу села. Потому что было очень глубоко. И как мы сюда заехали? Я, как пловец, загребая одной рукой, стала пробираться к дому. На крыльцо с лопатой вышел Александр Иванович и увидел мой героический заплыв.
– О, милостивый Боже! – он воткнул лопату в сугроб и пошел ко мне. – Стойте на месте! – приказал он и, добравшись, легко поднял меня на руки вместе с куртками, отнес на крыльцо и поставил у двери. – Подождите минутку. – Он вернулся к машине, выключил двигатель и открыл багажник. Оттуда появились две объемистые сумки. Хлопнула задняя дверь и Александр Иванович, спокойно прошагав по сугробам, принес поклажу, после чего мы вошли в теремок. Изнутри помещение выглядело достаточно просто: небольшой холодный тамбур при входе, а дальше – собственно сам дом: гостиная с полыхающим камином и улыбающимся Иваном с кочергой в руках, направо – лестница на второй этаж, налево – большая кухня, она же – столовая. Александр Иванович повел меня именно туда. И там же поставил свои сумки.
– Вы должны нам ужин! – объявил он. – Продукты вот. – Кивнул на сумки. – Газа здесь нет. Варочная панель – электрическая. Духовка, соответственно тоже. Разберетесь?
– Конечно! – потерла руки я. – А с водой здесь как?
– Холодная есть прямо сейчас. – Он открыл кран. – Горячую можно включать минут через двадцать, когда прогреется система.
Я удивилась: – Вы здесь не живете, как же у вас вода не замерзает? – У меня в памяти воскресли ежегодные осенние сливы воды перед отъездом на бабушкиной даче.
– У меня дом постоянно подогревается. Здесь кругом датчики, завязанные на эту систему. Так что температура в доме, когда никого нет, около пяти градусов.
– Вы не боитесь оставлять включенным электричество?
– На пульт охраны поселка выведена не только охрана периметра, но и состояние системы жизнеобеспечения домов, здесь находящихся. Это очень удобно. Любой сбой сразу четко виден, что позволяет без участия хозяина вызвать электрика или сантехника и убрать неполадку.
– Однако! – восхитилась я. – Дорого, наверное?
– Светлана Васильевна! – улыбнулся мой гостеприимный хозяин. – Продукты с нетерпением ждут Ваших умелых ручек! И Ваню покормить бы надо.
Против такого аргумента я устоять не могла. Раскрыла сумки и начала доставать упаковки. Довольный Бортников-старший ушел чистить снег.
Подумав и рассмотрев продуктовый набор, решила запечь в духовке мясо и сделать салаты. Думаю, на ночь этого хватит. Спиртного в сумках не было. Я отбивала, резала, чистила, заправляла и ставила в духовку. Пошла горячая вода. Прибежал счастливый и мокрый Иван, цапнул со стола кусок хлеба, горкой сверху положил салат. Куснул сразу полбутерброда, сказал “вкушно” и опять унесся на улицу.
Александр Иванович включил перед домом освещение, и мне из окошка было видно, как исчезает снег с площадки перед домом, а позади деревьев растет огромный белый вал. Я нарезала холодную купленную ветчину, поставила чайник и пригласила мужчин в дом. Оба вернулись покрытые хрустящей и тоненькой корочкой льда, сияющие довольными улыбками. Ваня тут же начал слагать сагу о битве за квадратные метры, но строгим учительским тоном я отправила их сменить одежду на второй этаж.
Накрытый праздничный стол с нетерпением ждал нашего присутствия. Свежезаваренный чай томился под полотенцем. Блестели нетронутой пока белизной тарелочки, и всем своим торжественным видом призывали отведать себя салаты. Мясная нарезка мягко светилась в неярком свете четырех свечей, которые я нашла в шкафу и поставила на стол прямо в жестяном подносе. Из духовки умопомрачительно пахло готовящимся блюдом.
Мужчины в чистых и сухих вещах сели за стол. Я разлила чай по маленьким фарфоровым чашечкам. Ваня вскочил и выключил верхний свет. Мы подняли свои чашечки навстречу друг другу: – С Новым Годом! С новым счастьем! – тихонечко дзинькнул китайский фарфор. Ваня положил себе полную тарелку и со здоровым аппетитом растущего организма планомерно уничтожал все, что на ней было. Мы с Александром Ивановичем, видимо, тоже проголодались , потому что какое-то время все жевали молча. Первым не удержался ехидный Иван. Он сложил салфетку и изрек: – Говорят, как Новый год встретишь, с тем его и проведешь!
Я откинулась на спинку стула. Бортников-старший искоса внимательно наблюдал за мной.
– Дело в том, Ванечка, что когда куранты отбивали полночь, я как раз положила руку на плечо соседке по столу, сплошь бриллиантовой Тамаре Игнатьевой. И ты хочешь сказать, что в течение всего этого года я буду вынуждена сопровождать ее по маникюршам и светским тусовкам? Нет, Ваня. Это было бы слишком жестоко по отношению к Тамаре Петровне. Она сбежит первая.
Ваня фыркнул и сделал очередной ход: – Но сейчас-то мы сидим за одним столом!
Я парировала: – Иван! Как же ты мог забыть, нам с тобой в одних стенах каждый день встречаться еще целых полгода!
Ванька как-то по-детски оттопырил нижнюю губу и спросил в лоб: – А папа?
– Иван!! – проскрипел Бортников-старший.
– Вот если ты не будешь учить английский, я пожалуюсь Ольге Александровне, и она пригласит папу на нашу с ним дружескую беседу в рамках обозначенной темы.
Ванька не понял взрослых заморочек и засмеялся: – Не пригласите! Я с детства говорю по-английски и по-немецки.
– Как это? – удивилась я.
Ответил Александр Иванович: – Меня приглашали на стажировку в Мюнхен и потом в Лондон. Ивана приходилось брать с собой. – Он сжал пальцы под столом.
– А откуда же ты так хорошо знаешь французский? – я сделала вид, что ничего не поняла.
– Я выучил сам! И еще латынь! – уморительно надулся Ванька.
– Таки сам? – прищурила я глаза.
– Папа помогал! – покаялся этот хитрец.
– А где ты еще побывал? – обозначила я для него нескончаемую тему. Пока он с блестящими глазами расписывал мне красоты Англии и Шотландии, мясо хорошенько проварилось и пропиталось специями. Я выключила духовку и поставила на стол поднос.
– Налетайте! Фирменное мясо от Светланы Ланской!
– Это Ваша фамилия по мужу? – поинтересовался неугомонный Иван.
– По папе, Ваня. Он был лучшим другом всей моей жизни. И научил меня готовить!
Потом мы плавно переместились вместе с пирожными и чаем в гостиную к камину. Верхний свет был погашен, и комната освещалась живым огнем. Шел четвертый час ночи. Внизу было тепло и расходиться по холодным спальням никому не хотелось. Мы с Ваней оккупировали диван, а Александр Иванович – кресло. Мы лениво переговаривались ни о чем. Иногда по-английски, потом переходили на немецкий. От французского я открестилась, сказав, что не все слова и формы еще выучила.
– Вы тоже учитесь? – изумился Иван.
– Мы учимся всю жизнь, понимая к старости, что ничегошеньки не знаем. – Философски заметил его отец.
– Да, Ванечка. В юности кажется, что кругом прав и знаешь все. Потом начинаешь сомневаться: а так уж ли я прав? А однажды вдруг неожиданно понимаешь, что вся прошедшая жизнь могла быть сплошной ошибкой.
Александр Иванович внимательно посмотрел мне в глаза: – И что же Вас на эту мысль натолкнуло?
– Не что. А кто. – Ответила я.
– Так кто же?
Я перевела взгляд на свернувшегося вокруг меня калачиком Ваню. Он сидел– сидел, потом сползал -сползал все ниже и ниже. И неожиданно заснул. Я прикрыла пледом его плечи.
– Надо его уложить. – перевела разговор я.
– Я отведу его в комнату. – поднялся хозяин.
– Не надо. Пусть спит здесь. А я посижу рядом.
– Он Вам не мешает?
– Извините заранее, Александр Иванович, за ту вещь, что я сейчас скажу. Знаете, я счастлива, если Ваня рядом. Этот человек имеет такое теплое сердце, что от него невозможно оторваться безболезненно. – Я посмотрела в глаза отцу, и улыбнулась. – Новогодняя ночь скоро пройдет и все встанет на свои места. Я снова стану учительницей. Ваня – учеником 11-в, а Вы – главврачом. Но у нас есть еще пара часов. И я хочу их провести рядом с Ваней… и Вами.
В камине тихо потрескивали поленья. Мальчик спал, уткнувшись носом в мой бок, потом и вовсе перекинул руку через мои ноги и прижал их к себе. Я сидела не шелохнувшись. Ванин папа смотрел в камин и пил остывший чай мелкими глотками.
– Поймите, – заговорил он шепотом. – Когда он был ребенком, то точно также прижимался к своей матери. Боялся, что проснется, а ее нет рядом. И не будет больше никогда… Он к Вам очень привязался. Я первый раз за всю его жизнь вижу, как он тянется к женщине. Простите, не хотел об этом говорить, но одно время я пытался найти ту, которая бы заменила ему мать. Это были неплохие женщины. Добрые, любящие детей. Но после этих встреч он со слезами подходил ко мне и говорил: “Папа, ты меня больше не любишь? Это же не наша мама.” .. У меня разрывалось сердце. Я таскал его повсюду за собой, надеясь, что новые впечатления заглушат эту привязанность. Он искренне радовался всему новому, с удовольствием учился, но женщин, кроме бабушек, в нашей семье больше не было. Потом меня перевели сюда. Ивану осталось учиться последний год. В той школе ему прочили золотую медаль, а мне обещали все радости мира, лишь бы я его оставил доучиваться в Питере. Но Ваня собрался и уехал со мной. Новая школа. Первый день. И он увидел Вас. С тех пор я каждый день слушаю о том, какая классная у них англичанка. Когда он рассказал мне про ваш диалог на трех языках, я посмеялся. А он просто заболел Вами. Иногда мне кажется, что он знает про Вас все. Однажды кто-то из учителей при нем обмолвился о ежегодных предновогодних посиделках в ресторане и Ваших выступлениях, и он загорелся сделать школьный вечер, да так, чтобы Вы захотели там спеть. А я… всего лишь зашел посмотреть, в кого так влюблен мой сын.