Текст книги "Книга цены (СИ)"

Автор книги: Екатерина Лесина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

Заводы на карте были черными квадратами, а дорога, их соединившая, – тонкой линией в сантиметров двадцать длиной. На самом деле почти двести километров железнодорожных путей, которые только предстоит проложить.

– Не туда смотришь, – упрекнул Карл. – Вот здесь и здесь твоя дорога пройдет в двадцати километрах от границы, ты понимаешь, что кандагарцы не будут просто сидеть и смотреть, как в непосредственной близости от их Великой Империи ходят наши эшелоны с боеприпасами? Следовательно, придется организовывать охрану. А это, во-первых, хлопотно, во-вторых, вызовет ненужное обострение на границе. Поэтому придется по первоначальному варианту, хотя, конечно, если оттеснить кандагарцев… – Карл задумчиво поглаживал карту, будто она, в ответ на ласку, могла самовольно передвинуть границу.

А если рельеф изменить? Уязвимые участки проходят по узким тоннелям Старых Альп, обойти которые можно, но тогда придется строить лишнюю сотню километров путей плюс организовывать переправу через Кашару. Невыгодно.

– Ладно, этот вопрос можно считать закрытым, скажешь… кто там у тебя более-менее толковый? Лют? Скаль? Кайгал?

– Лют.

– Вот ему и передашь, что головой за все отвечает. Ну пусть по старой схеме действует, – Карл, свернув карту, спрятал ее в футляр.

Передать? Это что-то новенькое.

– А я что буду делать?

– Не волнуйся, без работы не останешься.

Ну в этом Рубеус не сомневался: что-что, а работа появлялась с завидной регулярностью, нельзя сказать, чтобы ему не нравилось то, чем он занимался. Скорее проблема была в том, что Рубеусу нравилось. Искать, планировать, налаживать связи между предприятиями, объединяя разбросанные по всему Северу заводы и фабрики в единую, стабильно работающую сеть. За последние два года он узнал больше, чем за всю прошлую жизнь, но… но благодарить за это следовало Карла. А вице-диктатора Рубеус ненавидел. А тот, словно не замечая этой ненависти, каждый раз поручал все более и более серьезное дело.

Сумасшедший? Кто угодно, но не Карл. Более здравомыслящего существа Рубеусу встречать не приходилось. Тогда в чем причина столь странных действий? Рубеусу не удалось пока получить ответа на этот вопрос, во всяком случае, ответа правдивого.

Сейчас Карл привычно достанет из-под стола бутылку вина, два бокала…

– На этот раз белое, ты не возражаешь?

Рубеус не возражал. Бутылка пыльная, с несуразно искривленным горлышком и выцветшей этикеткой. Кажется, дело предстоит серьезное, если Карл расщедрился на марочное вино. Судя по слою пыли бутылке явно больше ста лет, одно это внушало уважение.

А вот вкус Рубеусу совершенно не понравился, чересчур кислый, похоже на перебродивший яблочный эль.

– Со временем научишься ценить изысканную прелесть старых вещей, – Карл осторожно наклонил бокал, наблюдая за тем, как золотистая пленка вина ползет к краю. Скорей бы уже допил и приступил к делу, времени мало, некогда тут…

– Еще одна твоя беда в том, что ты слишком серьезно ко всему относишься. А время… времени у тебя полно, сто лет, двести, триста… остальное не так и важно.

– Перестань.

Карл лишь пожал плечами, не перестанет. Во всяком случае, до тех пор, пока Рубеус носит кольцо. Снять? Вызвать? Два года тренировок, а в результате…

– А в результате ты входишь в пятерку лучших фехтовальщиков. С учетом того фактора, что первым идет Марек, вторым я, не так уж плохо. Что касается связи, то пользоваться ей – естественно для да-ори.

– Но не следить.

– А кто за тобой следит? Ты просто слишком эмоционально на все реагируешь. Кстати, если думаешь, что мне приятно копаться в чужих эмоциях, то глубоко ошибаешься. Ладно, со временем поймешь. Давай-ка лучше о деле поговорим, времени и в самом деле маловато. – Карл отставил бокал в сторону. – Итак, пора переходить к вещам более серьезным. Ты когда-нибудь занимался строительством?

– Чем?

– Строительство, архитектура, восстановление. Это когда из камня и подручных материалов по имеющемуся плану возводится здание. Ну, или комплекс зданий. Будем Хельмсдорф восстанавливать, вернее, ты будешь.

– Зачем?

Предложение было несколько неожиданным, даже для Карла. Архитектура? Да Рубеус ничего не смыслит в архитектуре, и в строительстве тоже не смыслит, у него другой профиль и вообще, если нужно восстановить замок, то пусть этим специалисты занимаются.

– Затем, что Север фактически открыт. – Карл поднялся и подошел к окну. – Иди сюда, что ты видишь?

Ночь, обыкновенная ничем не примечательная ночь, черное небо, белые вершины, звезды, ну и луна. Полнолуние сегодня. Полнолуние Рубеус не любил, в полнолуние появлялось весьма странное ощущение, похожее на зов, и вместе с тем совершенно иной природы. Зов конкретен и информативен, более того, всегда можно определить не только местонахождение зовущего, но и его настроение, эмоции. Много чего можно, а тут… непонятно и оттого неприятно.

И совесть просыпалась, и не затыкалась долго, тревожа воспоминаниями и клятвами, в которых не было ни слова правды.

– И снова видишь не то, – отметил вице-диктатор. – Ты никогда не задумывался, почему мы строим замки в горах? Здесь не самые лучшие условия для да-ори.

– Безопасно.

– До недавнего времени и внизу было относительно безопасно. Причина в другом, замки были построены там, где рождался Ветер. Я не знаю, кто первый понял, в чем дело, и создал теорию Не-классической Энергии, но замки мы строили исходя из нее. Ветра рождаются, вернее, выходят наружу в строго определенных точках, которые можно и нужно контролировать. Сначала функция замков заключалась именно в этом, в защите и контроле, потом открыли эффект Воздействия. Если вкратце, то те или иные архитектурные формы, размещенные вокруг точки выхода энергетического потока, оказывают на этот поток воздействие. Сочетание цвета, формы и материала, усиливающие Ветер, назвали точкой концентрации, у каждого замка и, соответственно, Ветра, количество этих точек строго определено. Вон там, в папке данные относительно Хельмсдорфа. Сразу предупреждаю – информация относится к разряду закрытой. Равно как информация о границе… это не просто линия на карте, это своего рода барьер, плотность которого варьирует от абсолютной непроницаемости до сторожевой линии. Как и что, разберешься сам, на самом деле просто: чем ближе друг к другу основные узлы, тем плотнее граница. Максимум нецелесообразен, поскольку сам понимаешь, чем выше плотность, тем больше энергии и меньше протяженность. Лучше всего, когда полуплотный, с избирательной проницаемостью, когда просто выбивает технику… правда, если на одном участке наступление, то граница не выдержит, хотя какое-то время будет… впрочем, сам разберешься.

– Надо же, какое доверие.

Карл закрыл окно, вернулся на свое место, наполнил бокал и только после этого соизволил ответить.

– Это не доверие. Просто чтобы быть Хранителем, нужно обладать некоторым запасом знаний. Предупреждая вопрос – строить будешь для себя, поэтому, будь добр, подойди к вопросу со всей возможной серьезностью.

– Но почему я?

Рубеус попытался вспомнить все, что когда-либо слышал о Хранителях, выходило не так и много. В любом случае, становиться Хранителем он не собирался.

– А почему нет? Экономику региона ты знаешь лучше, чем кто бы то ни было. Оружием владеешь достаточно хорошо, чтобы удержаться на месте. Ну и я в тебе уверен. Ты все еще слишком носишься с понятием чести. Или имеются возражения? Может, созрел для вызова? Передумал? – Карл перевернул перстень камнем вниз. – Снимаешь?

Чего проще. Снять и решить все. Но… потратить шанс? Купленный чужой жизнью шанс? Карл щадить не станет.

– Нет. Пока нет. Я не передумал и не передумаю.

– Рад слышать. Признаться, в последнее время твой прогресс впечатляет, еще пару лет в подобном темпе.

– Я не понимаю.

– Чего именно? – Удивленно вскинутая бровь и вежливая улыбка. Издевается. Карл все прекрасно понимает, но раз уж ему хочется, чтобы Рубеус задал вопрос вслух, пожалуйста.

– Зачем тебе нужно тратить силы и время на меня? Ты знаешь о моих намерениях и при всем этом не только не пытаешься избавиться от меня, но помогаешь, учишь…

– Сейчас заплАчу от умиления. Почти признание в любви. – Карл взял со стола изящный нож для бумаги и принялся чистить когти. – Значит, ты полагаешь, будто у меня начался старческий маразм, и поэтому я не понимаю, что делаю. С твоей стороны весьма благородно предупредить о вероятных последствиях моих необдуманных поступков.

Теперь вице-диктатор издевался уже откровенно.

– В мое благородство и желание иметь равного по силе противника ты не веришь. Что ж, причина имеется, довольно объективная и разумная. Думай. Исходные данные у тебя есть. Время тоже. Так что вперед. Да, и папку не забудь, разберись, пожалуйста, что к чему. Строить можешь все, что угодно, начиная от крепости и заканчивая караван-сараем, главное, чтобы точки концентрации соответствовали требованиям. Планы прибудут завтра, заодно познакомишься с Микой, будет тебе помогать. Все, свободен.

Вот что не изменилось за два года, так это папка, в которой Карл давал исходную информацию к очередному заданию. Та же темная, чуть поистершаяся по краям кожа, украшенная тиснением, исписанные мелким почерком листы внутри. Правда, в этот раз стопка была довольно внушительной, а верхний лист украшала красная печать, свидетельствующая о том, что информация, содержащаяся в папке, относится к разряду секретной.

– Потом вернешь, – предупредил Карл. – Мике в руки не давать, понятно? Что-то еще?

– Я хотел поговорить…

– Нет, – Карл даже не позволил закончить предложение. – И речи быть не может, ты мне здесь нужен. Даже не столько мне. Империя совершенно обнаглела, и по прогнозам без Хельмсдорфа Северная Директория в течение трех-пяти лет отойдет к Кандагару. Но могу предложить вариант: ты строишь замок, готовишь кого-нибудь себе на замену, передаешь ему все дела и отправляешься на все четыре стороны. Если, конечно, захочешь.

Вальрик

Черная лента асфальта выглядела донельзя унылой, в дорогах вообще мало приятного, а уж эта и вовсе угнетала. Чахлые пыльные кусты на обочине, редкие колдобины и еще более редкие направляющие столбы. Толстая кобыла невнятного бурого окраса тащила телегу раздражающе медленно, сзади длинной вереницей по дороге растянулись остальные повозки.

– А куда спешить-то, – удивился Игр, когда Вальрик попросил подхлестнуть лошадь. – Тут как ни торопись, а все одно раньше времени не поспеешь. Империя!

Последнее слово Игр произнес со всей возможной патетикой, к Империи он относился более чем серьезно.

– Это у вас, дикарей, все спешат, спешат, а толку никакого. Вон Империя за сто лет как поднялась, а? Причем сами, заметь, безо всяких там… да-ори, они ж ведь только вид делают, будто помогают, а на самом деле… – Игр перешел на шепот, и Вальрику пришлось наклониться, чтобы слышать, о чем он говорит.

– На самом деле они только и думают, как бы власть захватить, а людей низвести до положения домашнего скота. В Империи же каждый гражданин обладает равными возможностями, и положение, которого он достигнет, зависит лишь от внутреннего потенциала и желания этот потенциал реализовать. Даже у тебя, парень, и то шанс будет, всего-то и надо, что заявку в Миграционный комитет подать. Попробуй.

– Ну не знаю… я вроде только сопровождать нанимался.

– Дело, конечно, твое, но я тебе как лицо незаинтересованное говорю – не цепляйся ты за это княжество, все равно ничего хорошего не добьешься. Максимум – на какую-нибудь заставу десятником, да и то сомнительно. Вот у тебя благородное происхождение?

– Нет.

– Быть может тогда деньги, чтобы должность купить, имеются?

– Ну… нет.

– А чего ж ты без денег да родословной хочешь? Я-то знаю, что у вас без этого никуда. А в Империи все равны. Тут, если хочешь знать, каждому воздается по заслугам, и какими бы знатными ни были родители, если сам ты ничего из себя не представляешь, быть тебе подметальщиком улиц или еще чего, похуже. А вот если, наоборот, талантлив и готов работать, то очень быстро займешь высокое положение. – Игр приосанился, а Вальрик подумал, что знай он об Империи чуть меньше, то непременно поверил бы, уж больно искренен был извозчик. Впрочем, в его профессии без искренности никак, если сам не будешь верить в то, о чем говоришь, то и другие не поверят.

Дорога стала чуть шире и ровнее, и лошадка перешла на вялую рысь.

– Так что подумай, парень, терять-то все одно нечего.

– У нас говорят, будто эти… ну, которые…

– Повелители, – подсказал Игр.

– Повелители, будто они любого человека, по выбору, убить могут, а тех, которые переселяются, так вообще сразу.

– И ты веришь? – Игр со всего маху хлопнул Вальрика по спине. – Нет, ну скажи, ты веришь? А у нас говорят, будто бы всех, кто правильно молиться не умеет, ваши… священники на кострах жгут. Или вампирам продают, на разведение. Но я ж, как человек разумный, понимаю…

Игр был настоящим профессионалом, он не стал отрицать или переубеждать, что тангры на самом деле безобидные существа, он просто повернул внимание собеседника в другую сторону.

– Вот ты подумай, зачем Повелителям убивать? Вернее, они, конечно, испытывают определенные потребности, но при всем этом нашли рациональный способ удовлетворить их, не создавая конфликта между видами.

Вот тут Вальрик не поверил, не словам – слова были разумны, чересчур уж разумны для простого извозчика, за которого выдавал себя Игр. Скорее всего, это цитата из… а какая, собственно говоря, разница, откуда.

– Про станции переливания крови слышал? Каждый гражданин обязан раз в месяц сдавать некоторое количество крови, можно больше, за это хорошо платят. И некоторые вообще живут только тем, что сдают кровь, хотя по мне – бесполезные существа. Ну еще есть те, кто каким-либо образом нарушил законы Империи и приговорен к смерти. Служба Внутреннего Контроля строго следит за асоциальными элементами.

– И много таких?

– Ну… около семи процентов, очень, кстати, низкий показатель, у вас в два раза больше, причем это только официальная статистика, а неофициально каждый пятый человек периодически нарушает закон. В Империи же подобное невозможно по определению. Каждый гражданин знает, что при третьем серьезном нарушении желтых пунктов или единичном красных, наказание одно. Это справедливо. Но я тебя, наверное, совсем заболтал.

– Да нет, мне интересно, у нас по-другому. Вот к примеру, я один-единственный раз двинул в морду одному козлу, которому вообще следовало бы уши отрезать, так едва не повесили, спасибо ребятам, судью подкупили, так что штрафом отделался.

– Подкуп судьи является преступлением желтого пункта. Хотя, конечно, у нас такое невозможно, потому что все более-менее серьезные дела разбирают Повелители, а они неподкупны.

– Зачем тогда пункт? – Вальрик не до конца понял, о каких именно пунктах идет речь, и почему они отличаются по цветам. Хотя нет, с цветами ясно, самые тяжелые преступления – красный цвет, менее тяжелые – желтый. Наверное, есть и другие, зеленые там или синие.

– Для порядка. Невозможность совершить преступление не должна вести к мнению, что таких преступлений вовсе не существует. Люди должны знать и понимать всю степень ответственности за совершаемые ими поступки. Н-но, п-шла, такими темпами до Деннара не то, что к вечеру, к концу месяца не доберемся. А ты, парень, подумай.

– Подумаю, – пообещал Вальрик. Больше говорить было не о чем, и Вальрик прикрыв глаза – в Империи действительно безопасно – наблюдал за Игром. Тот то принимается напевать что-то под нос, то бурчит, то озирается по сторонам. Нервный. Излишне нервный для вербовщика-профессионала.

А Империя пока впечатления не производит, Вальрик ожидал чего-то более… серьезного.

– Эх-ма… вот приедем в Деннар, увидишь, что такое настоящий город, – непонятно к кому обращался Игр, то ли к Вальрику, то ли к лошади, но Вальрик на всякий случай кивнул. Увидит.

Деннар – седьмой по величине город Империи, население достигает ста тысяч жителей, десятая часть – тангры. Что еще? Деннар – город торгашей и беглецов, еще один никого не удивит.

– Ты подремай, придем еще не скоро. Тут безопасно, вообще многие на границе охрану ссаживают, это только Этиер до самого Деннара нанимает, чтоб потом с теми же людьми назад в Княжество. Так что, считай, повезло, что к нему нанялся, хоть увидишь, как люди живут.

Вальрик усмехнулся: повезло… знал бы Игр, сколько работы стоит за этим везением. Полтора года в Саммуш-ун, полгода в гарнизоне приграничной крепости, несчастный случай с одним из охранников «благородного Этиера», который накануне отправления сломал ногу… бедолагу жаль, но Вальрику это место было нужнее.

Значит, до Деннара они доберутся ближе к вечеру, потом неделя в городе и назад. За эту неделю он должен найти способ остаться. Конечно, в крайнем случае, можно было последовать совету Игра, но у Вальрика имелся собственный план, одобренный Карлом, поэтому семь дней – это скорее срок, в который можно передумать и вернуться назад.

Передумывать и уж тем более возвращаться Вальрик не станет.

– Эй, просыпайся, – дружеский тычок в бок вывел из задумчивости. – Приехали почти.

Глава 2.

Фома

Фома не знал, была ли эта база той самой, из которой его забрали в лагерь: ему было запрещено покидать пределы комнаты, а чтобы Фома по недомыслию или специально не нарушил запрет, Ильяс посадил его на цепь. Как собаку.

В Ватикане во дворе за кухней жил пес, старый, вечно голодный и злой, он бросался на всех, не различая ни чинов, ни званий. Псу кидали кости и иногда камни, попадали редко, но тогда пес скулил и жался к забору. А однажды зимой издох. На цепи.

У Фомы цепь потоньше, чем у пса, звенья блестящие, новенькие, при малейшем движении шуршат, словно напоминают о том, что бежать нельзя.

Оставаться нельзя. Ни в коем случае. Убежать. Спрятаться. Только бы не в лагерь, не в пропахшую растворителем барачную жизнь, где все его ненавидят. Не в темноту. В темноте страшно и нет воздуха, а Ильяс говорит, что со временем это пройдет, что экспедиция получила одобрение и совсем скоро он уедет.

Ильяс уедет, а Фому вернут в лагерь, и снова закроют в тесном железном ящике, только уже навсегда, до тех пор, пока Фома не сдохнет внутри. Нужно бежать, только как, когда на щиколотке железный браслет и цепь не только легкая, но и крепкая. А Ильяс каждый день проверяет. Он с ними, он предатель. Предателям нельзя верить.

Нужно бежать. Только сбежав можно спастись.

Решение появилось внезапно. Возможно, его подсказал Голос, возможно, Фома додумался совершенно самостоятельно, но главное, что оно появилось. Простое и правильное. Единственно возможное. Фома зажмурился, представляя, как это будет.

Хорошо. Спокойно. Тихо.

– Дурак, – печально произнес Голос. – Там же ничего нет. И тебя не будет.

– И тебя тоже. – Огрызнулся Фома.

– Что? – спросил Ильяс, оторвавшись от разложенных на столе бумаг. – Ты что-то сказал?

– Нет.

– Мне показалось, что…

– Вот именно, показалось. Все время что-то кажется, сначала одно, потом другое…

– Фома, будь другом, прекрати истерику.

– У кого истерика? У меня? – Фома с трудом сдерживал рвущийся из груди смех. Истерика… у него истерика…

У него решение, превосходное решение, которое обязательно нужно воплотить в жизнь и как можно скорее. Например, завтра. А что, долго тянуть не имеет смысла, сколько еще они простоят на заставе? День-два? Неделю? В походе выполнить задуманное будет сложнее, там люди кругом, а они помешают, здесь же целыми днями никого.

Только Голос, но он не выдаст. Хотя бы потому, что никто кроме Фомы его не слышит, а если все получится, то и не услышит.

А у него получится, это же не сложно. Раз и нету человека по имени Фома Лукойл. Смешно.

Фома поймал себя на том, что хихикает, и поспешно прикусил губу, но поздно: Ильяс, отодвинув бумаги в сторону, тихо поинтересовался:

– С тобой точно все в порядке?

– Конечно.

– Фома… я все понимаю, но… пожалуйста, возьми себя в руки.

Понимает? Да ни хрена он не понимает! Это не его сделали частью чудовища, которое в течение нескольких месяцев разбирало личность Фомы на кирпичики-составляющие, а разобрав, перемешало эти кирпичики с чужими, слепив нечто нелепое. Это не Ильяс томился чужими воспоминаниями и страдал, не зная, где заканчивается он и начинаются другие, принадлежащие тем, кого Она сожрала. Это не Ильясу разрывает череп чужой голос. Это не его дрессировали в рабочем лагере и это не его, в конце концов, посадили на цепь, точно опасное животное…

Ничего подобного Фома не сказал вслух: Ильяс все равно не поймет, каково это быть и не-быть одновременно. Ильяс – предатель.

Имперец. Серая форма Департамента Внутренних дел, погоны сотника и равнодушный взгляд. Смотрит сверху вниз, точно на блоху…

– Все-таки ты что-то задумал.

– Ошибаешься.

– Надеюсь. Фома, посмотри мне в глаза.

– Зачем?

– Хочу убедиться кое в чем.

– Иди в задницу.

Ильяс усмехнувшись – как же Фома ненавидел эту снисходительную лишенную намека на вежливость усмешку – наклонился и сам заглянул Фоме в глаза.

– Итак, я был прав. Давай, выкладывай, что за глупость пришла в твою больную голову?

– Сказал же… – Фоме было неуютно под этим взглядом, он чувствовал себя мухой, насаженной на иголку, все еще живой, но уже беспомощной… бесполезной… отвратительной мухой.

– Фома, хватит. Во-первых, ругаться ты не умеешь, во-вторых, давай поговорим с тобой нормально, как взрослые серьезные люди.

– С тобой?

– Да, черт побери, со мной!

– И о чем говорить будем?

– К примеру, о том, что ты сейчас, глядя мне в глаза, пообещаешь не делать глупостей.

– Обещаю.

– Именем Божьим поклянись.

– Клянусь. – Ответил Фома. – Именем Господа нашего, и пусть Он навсегда отвернется от меня, если я нарушу слово.

Ильяс поверил, Ильяс улыбнулся, Ильяс, успокоившись, вернулся к бумагам.

Дурак.

Бог больше не был для Фомы высшим существом. Бог всего-навсего слово, три буквы, один слог, а люди ищут чего-то еще. Бог не помешает Фоме выполнить задуманное.

Завтра.

Или послезавтра.

Фома выждал три дня, просто на случай, если Ильяс все-таки не поверил. А он не поверил, это Фома знал совершенно точно. Он бы и сам себе не поверил. Три дня это ведь не много, сколько там, если в часы перевести? Семьдесят два. Значит, у него имелось семьдесят два часа на то, чтобы приготовиться.

Рассчитать время – это час. Мысленно проиграть ситуацию и исправить выявленные недочеты – еще два. Соотнести с реальным временем и внести коррективы – еще час. Спать, есть, читать и разговаривать с голосом – все должно быть как обычно – пятьдесят часов. Проверить длину цепи и то, есть ли в аптечке скальпель – двадцать минут. По записям в ежедневнике Ильяса определить дату ближайшего рейда – еще десять.

Все остальное время – молиться. Кому? Зачем? Фома не знал, он произносил знакомые слова, чтобы чем-то себя занять, и параллельно представлял, как это будет… больно или нет? Наверное, больно, но ведь он сумеет преодолеть боль. Он что угодно сделает, лишь бы избавиться от голосов внутри.

И, наконец, момент настал.

Шесть утра, звенит будильник, Ильяс собирается, а Фома из своего угла следит за сборами. Шесть пятнадцать – камрад сотник одет, побрит и готов к ежедневному подвигу во имя Империи. Шесть двадцать – уходит. Семь ровно – под окном рокот моторов, значит, запланированный на сегодня рейд состоится.

Семь пятнадцать – пустой двор и тишина. Фома выждал еще немного, сердце колотилось как сумасшедшее, и это хорошо. Пусть колотиться.

Скальпель холодный и стерильный. Фома, примеряясь, аккуратненько резанул по запястью, вышло не глубоко и почти не больно, красные капли бусинами покатились вниз, на одеяло. Ладно, теперь по-настоящему, и Фома, зажмурившись, со всей силы резанул по руке.

Больно! Гораздо больнее, чем в первый раз. И пальцы моментально онемели, а рукав вымок. Надо вторую тоже, так надежнее. И Фома, сжав скользкое лезвие непослушными пальцами, поспешно выполнил задуманное. От боли зазвенело в ушах… или это просто звенит, само по себе? Теперь нужно лечь и накрыться одеялом. Если кто-нибудь войдет, то решит, будто Фома отдохнуть прилег… а на самом деле…

Ильяс вернется, а его нет. Вернее, есть, но уже там, где не поймать.

Смешно.

– Дурак, – прошелестел в голове Голос. – Все-таки решился. Умрешь ведь. Уже умираешь, чувствуешь, как тебе не хочется умирать? Давай, брось эти глупости и зови на помощь. Немедленно!

– Иди ты в задницу, – ответил Фома голосам и закрыл глаза. А смерть все не наступала, только с каждой минутой звон в голове усиливался, да и холоднее становилось… Коннован говорила, что без крови холодно и была права.

– Ох дурак. – Сказал голос, на этот раз не в голове, а рядом. Знакомый голос. Враждебный голос. Чтобы не слышать его, Фома зажмурился. А потом подумал, что это нелогично.

– Что же ты наделал, а? Открой глаза… Фома, пожалуйста, открой глаза. Скажи, зачем?

Фома почувствовал, что его подняли и куда-то понесли, наверное, в медчасть. Плохо. Там ему не позволят умереть, а значит, план провалился.

– Глупый… ну зачем… потерпи, немного совсем осталось…

Звенящая холодная пустота разрасталась, заполняя все вокруг, и Фома почти потерялся в ней, но голос, такой родной и такой ненавистный, мешал ему с головой окунуться в блаженный звон мертвого мира. Голос держал невидимой цепью слов, и Фома послушно шагал по этой цепи, звено за звеном, слово за словом…

Скорей бы умереть, и чтобы конец, чтобы ни боли, ни голосов.

Если бы он хоть на секунду замолчал… одну-единственную секунду, Фоме бы хватило, но Ильяс, точно чувствовал это и говорил, говорил, говорил…

– Фома, я обещаю, что скоро все это закончится, слышишь? Скоро мы убежим, ты и я, вместе. Только потерпи, Фома. Не умирай, ты же обещал, ты Богом клялся! Слышишь меня, сукин ты сын? Не бросай меня здесь одного!

– Камрад Ильяс, вы мешаете работать. Пожалуйста, выйдите… – этот голос строг и сух. Правильно, пусть Ильяс уйдет и позволит умереть. Фома не вернется, ему страшно возвращаться.

– Да ничего ему не грозит, кровопотеря на фоне общей истощенности… психоз… активная стадия… когда планируется выход? Ну к этому времени на ноги поставим… не сомневайтесь… опасности для жизни нет, это я вам гарантирую.

Не получилось. Обидно.

Голоса отдалились, ускользнули… или это Фома ускользнул от этих голосов. Темнота больше не душит, в ней легко и просто. Но все равно обидно, что не получилось.

Коннован

Ночь, какая-то блеклая, точно выцветшая от старости. Мутное небо, редкие звезды и привычный круг луны. Жареное кроличье мясо за день приобрело отвратительный привкус гнили, пришлось бросить, падалью не питаюсь.

Ручей вьется, изгибается, протискиваясь через каменные глыбы, журчит то весело, то недовольно. Иду за ним, ручей должен куда-то впадать, если повезет, то в реку, можно построить плот.

Можно, но нужно ли? Нужно найти базу, но вот где ее искать? Север и Юг снова поменялись местами, Проклятые земли дразнятся, испытывают на прочность.

– Снова полнолуние. Ты когда-нибудь видел, чтобы одиннадцать дней кряду полнолуние? В принципе, я не против, полнолуние так полнолуние, просто раздражает. Интересно, сколько времени прошло снаружи. Год? Два? Больше? Я рада, что ты жив и… – нога проваливается в яму, неглубокую, но заполненную ледяной водой, которая тут же проникает внутрь сапога.

– Твою ж мать!

Ногу я вытащила и пообещала себе в дальнейшем внимательнее смотреть под ноги. Но сапог от обещания суше не стал, а ручей, вильнув пару раз, ушел под землю. Вот это везение. И куда дальше идти? Что слева, что справа, одинаковое шелестящее море сухой травы. Степь. Ненавижу степь.

Ненавижу, но приходится идти вперед. Иду. Холодно. И пить хочется. Воду нужно экономить: неизвестно, когда встретится еще один ручей, поэтому терплю. В конце концов, без воды я могу продержаться шесть суток, ну или около того… мясо пересолила, совершенно определенно – пересолила, отсюда и жажда. Лучше бы сырым… хотя все равно протух, а жаль, кролик был крупный, на пару дней хватило бы.

– А вообще главное в тишину не вслушиваться. Разговаривать. Я вот разговариваю…

Все-таки жажда меня доконала, вода холодная, вкусная, оторваться от фляги просто невозможно. Потом будет хуже… потом и подумаю.

Небо, качнувшись, заваливается на бок, поливая землю бело-желтым дождем из звезд. Небо гаснет… умираю… не хочу умирать. Звезда летит прямо на меня. Страшно. Закрываю глаза и соскальзываю в спасительную беззвездную темноту.

Рубеус

Мика была полной противоположностью Коннован – высокая, статная с крупными, пожалуй, даже слегка тяжеловатыми чертами лица. Черные глаза, черные волосы, черное платье, даже кожа, вопреки правилам, казалась смуглой. Но при всей своей стати Мика умудрялась выглядеть трогательно-беззащитной, не хрупкой, как Коннован, а именно беззащитной, такой, какой должно быть женщине.

– Особо не обольщайся, – шепнул Карл. – Мика – еще та стерва, стоит палец в рот положить, и без головы останешься.

Стерва сидела, скромно потупившись, и даже не пыталась сделать вид, будто не слышала. Слышала, каждое слово слышала, но продолжала игру. Да-ори, что с нее возьмешь.

– Вообще-то я мог бы подобрать и кого-нибудь другого, но тебе будет полезно, – заметил Карл.

– В каком смысле?

– Увидишь. Просто не забывай, что она – стерва. И еще одно, надеюсь, завтра вы освободите меня от утомительной обязанности разыгрывать гостеприимного хозяина. Раз в неделю жду с отчетом. График работ есть, люди тоже, кого еще привлечь – решай сам, на Севере около пятисот да-ори, людей тоже не так и много, но на первое время хватит. Главное – замок, как только Хельмсдорф будет восстановлен, со всем остальным станет легче. Мика, слышала?

– Да.

– Но спрашивать в первую очередь все равно с тебя буду.

Ну, в этом Рубеус не сомневался. Правда, сейчас его беспокоил несколько другой вопрос.

– А наш договор?

– В силе. Надумаешь – сообщи, всегда к твоим услугам. За сим позвольте откланяться, не хочу мешать работе… Хранитель.

Насмехается, понимает, что титул этот – пустое сотрясание воздуха, какой из Рубеуса хранитель, когда он себя и вампиром-то не считает.

Правильно говорить «да-ори», вампир – термин, выдуманный людьми, оттого унизительный. Хотя ничего унизительного Рубеус не видел. В общем-то, если верить Карлу, он вообще мало что видел и слабо что понимал, следовательно, назначение на столь ответственный пост представляется вдвойне глупым. С другой стороны, Карл все это видит, понимает и тем не менее…

У Карл своя логика и злиться на него бесполезно. Тем более невозможно злиться, когда на тебя так смотрят.

– Наверное, нам следует познакомиться… поближе, – промурлыкала Мика, поднимаясь. Черный шелк жидкой рекой скользнул вниз, но в последний момент, зацепившись за узкие бретели платья, повис нежными складками… Наверное, на лице отразилось что-то… из мыслей, потому как Мика тут же поинтересовалась.