Текст книги "Истории с небес"

Автор книги: Екатерина Кокурина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Тириэль был польщен такой просьбой, но помнил о Лойсинн и своей клятве, и потому ответил:

– Я был бы рад спеть, но недавно я дал клятву не петь никогда, и теперь могу только сыграть для тебя на лютне. А если ты действительно ищешь красоту, я могу проводить тебя к деве, голосу которой завидуют ангелы. Имя ей – Лойсинн.

Ойнир нахмурился:

– Как мог певец дать клятву не петь? Разве может земля не родить а небо не проливаться дождем? Клятва эта нечестива, и не стоит ее исполнять.

– Но я дал ее, и исполню, – возразил Тириэль. – Когда я услышал, как поет Лойсинн, я понял, что мой голос жалок и смешон. Тогда и дал я эту клятву.

– Одна красота не может быть лучше другой, – медленно проговорил Ойнир. – Пусть эта дева поет прекрасно; ты сам – певец, и люди любят твои песни. Твой дар дан тебе свыше, и отвергать его – кощунство. Поэтому и сказал я, что эта клятва нечестива. Прошу тебя, забудь о ней и порадуй меня своим пением. Я награжу тебя так щедро, как ты и не мечтаешь.

Тириэль в душе сам давно жалел о поспешной клятве. Петь для него было величайшей радостью и, лишившись ее, он истосковался. К тому же, Ойнир с первого взгляда пробудил в нем уважение и приязнь, и Тириэлю не хотелось огорчать его отказом. Да и награда была бы очень кстати. Поэтому Тириэль подумал немного и согласился. Он достал из заплечного мешка лютню, сел на поваленное бурей дерево и запел песню о деве, провожающей суженного на суровую битву.

Странное дело! Стоило ему только тронуть струны, как он почувствовал, что в душе его родилась неведомая сила. А когда он запел, то словно сам был той девой, ибо горечь разлуки и тоска звенели в его голосе. На мгновенье Тириэль даже увидел всадника на боевом коне, выезжающего за ворота замка, и белое пятно девичьего платья на стене. И когда голос его умолк под тихий перебор струн, Тириэль не сразу очнулся, пораженный увиденным и испытанным. Молча сидел он, погруженный в себя, когда услышал мягкий голос Ойнира:

– Да, Тириэль, ты достоин зваться бардом! Давно никто не приносил мне такой радости, как ты сейчас. Прошу тебя, спой еще что-нибудь!

Тогда Тириэль запел о ратнике, князь и дружина которого полегли в жестокой сече, а он, единственный, успел укрыться в лесу. И вновь сила пришла к барду. Он видел поле, над которым каркали вороны, и множество мертвых витязей в изрубленных доспехах. Он видел, как один из них, израненный, проливает слезы и стенает у лесного ручья. И голос Тириэля был полон мужественной скорби, словно он сам был тем ратником. А когда он допел до конца, Ойнир сказал ему:

– Прекрасна песня, прекрасен певец! А теперь позволь мне высказать последнее желание. Давно мечтаю я услышать песню, сложенную в этих краях -о королеве эльфов, полюбившей смертного. Прошу тебя, спой мне ее!

– Нет! – воскликнул Тириэль. – Попроси меня спеть любую другую песню, и я с радостью исполню твое желание. Но эту песню пела Лойсинн, когда я ее встретил, и мне никогда не превзойти ее искусство. Ты убедил меня отказаться от моей клятвы, но не требуй от меня слишком многого.

– Разве плохо ты пел сейчас? – возразил Ойнир. – Разве так мало у тебя веры в свое мастерство? Пусть страх покинет твою душу, – продолжал он, кладя руку на чело барда, – пусть в ней останется только жажда красоты и вера! Пойдем!

И он повел удивленного Тириэля вглубь леса. Бард послушно следовал за Ойниром, чувствуя как покой и уверенность в своих силах разливаются в его душе. Он начал догадываться, что все, что с ним происходит – неспроста, да и Ойнир – не простой смертный.

Вскоре они вышли на прекрасную поляну, окруженную кленами в осенних уборах. Все здесь было залито теплым светом заходящего солнца. Посреди поляны лежал большой белый камень. Ойнир подвел Тириэля к нему и велел сесть рядом и прислониться к камню спиной. Тот подчинился и поразился ласковому теплу, струившемуся от камня.

– Ну, бард Тириэль, – ласково сказал Ойнир, – спой же мне песню о королеве эльфов!

Тириэль тронул струны и запел. Никогда, ни до, ни после, не был его голос так нежен и чист, никогда он не струился так плавно. И сила, что пришла к нему на этот раз, была огромна. Он увидел златокудрую деву, стройную и величавую, с лицом прекрасным, как сама Любовь. Она стояла рядом с ним, и, казалось, порой ее чарующий голос вторил Тириэлю. И когда песня кончилась, она взглянула ему прямо в глаза, махнула рукой на прощание и медленно растворилась в лучах солнца.

– Что это было? Кто это был? – взволнованно спросил очнувшийся Тириэль у Ойнира.

– Это была королева эльфов. На этом самом месте много лет назад она впервые спела эту песню. И сейчас она пришла послушать, как ее поет смертный. Мне кажется, она осталась довольна тобой.

– Странные вещи творятся в этом лесу... – задумчиво проговорил Тириэль.

– Странные, но лес этот и сам странен. Далеко не все его тайны ты видел. Эта часть леса называется Священной Рощей, и эта поляна – ее сердце. В стародавние времена здесь собирались друиды, и их магия до сих пор разлита в воздухе. Ты чувствуешь ее?

Тириэль молча кивнул, задумчиво глядя на белый камень.

Тем временем солнце все больше склонялось к западу, и лучи его покинули поляну. Медленно опускались сумрак и прохлада.

– Вечереет... – сказал Ойнир. – Пора подумать о ночлеге. Прошу тебя, будь сегодня моим гостем, раздели со мной ужин и кров. Я остановился в харчевне неподалеку.

Тириэль, которому не хотелось расставаться с дивным странником, с радостью согласился. Не мешкая отправились они к харчевне и добрались до нее когда уже совсем стемнело. Освещенные окна харчевни радостно подмигивали путникам, обещая добрый ужин и отдых. Ойнир провел Тириэля в свою комнату, и там, за бутылкой старого вина, долго рассказывал о чудесах земли, которых повидал немало. Тириэль и через много лет с восхищением вспоминал этот разговор и мудрость своего хозяина.

Поужинав и наговорившись вдоволь, они легли спать. Тириэль долго не мог заснуть, но потом усталость навалилась на него, и он увидел странный сон. Он сидел за столом в огромном пиршественном зале какого-то замка. Вокруг сидело множество людей, у всех у них был изможденный вид и обтрепанная одежда. Едва успел Тириэль все это разглядеть, как из-за стола поднялась мерзкая скрюченная старуха, одетая в лохмотья. Указав на Тириэля черным узловатым пальцем, она заговорила визгливым голосом:

– Так это ты пел сегодня песню о деве? Плохо ты пел, певец из тебя никудышный. Голос-то хлипкий – куда уж тебе!

И так она долго насмехалась над Тириэлем, а люди вокруг роптали, а потом вскочили и хотели его убить. Но вдруг послышался громкий шум, словно тысяча человек колотили по чему попало, и толпа отступила, и все снова расселись по своим местам.

Тогда вперед выступил маленький старикашка, такой же оборванный, как старуха, и сказал:

– Так это ты пел сегодня песню о ратнике? Ну и наглости у тебя, бесстыжий скоморох! Куда тебе петь – иди к бабам за прялку!

И снова толпа стала надвигаться на Тириэля, но опять послышался грохот и помешал им. Злобно глядя на него, они снова расселись за столом.

Тут откуда ни возьмись среди них появилась Лойсинн. Она насмешливо поглядела на Тириэля и сказала:

– Напрасно ты пел песню о королеве эльфов! Куда тебе, жалкий пес, до моего искусства!

Вновь толпа подступила к Тириэлю, и злобой горели их глаза, но послышался шум еще громче, и с жутким воем все они исчезли, а Тириэль проснулся.

Он удивился, что тот шум, который он слышал во сне, никак не смолкает, огляделся кругом и вдруг увидел Ойнира, колотящего по всему, что только может греметь.

– Что ты делаешь? – воскликнул Тириэль.

– Спасаю тебя, – невозмутимо ответил Ойнир. – Ты только что избегнул страшной беды. Не рассказывай мне свой сон, я и так его знаю.

И он слово в слово рассказал Тириэлю обо всем, что тот видел во сне. Тириэль молча слушал с разинутым ртом, не в силах уразуметь, что происходит и что ему делать. Рассказав все до конца, Ойнир сказал:

– Вставай и следуй за мной, мы должны немедленно идти. Возьми, это тебе пригодится.

С этими словами он вытащил из складок своего одеяния два меча в синих ножнах и протянул один из них Тириэлю. Тот молча взял его, чувствуя, что для вопросов и споров нет времени.

Они быстро выскользнули из дома и побежали к лесу. По дороге Ойнир приказал Тириэлю рубить мечом все, что он увидит, и ничего не бояться. Тириэль молча кивнул – рядом со своим спутником он стал тверд и бесстрашен.

Едва они приблизились к лесу, как странные тени бесшумно выскользнули из-за деревьев и накинулись на них. Это были духи в серых полуистлевших саванах, их глаза горели багровым огнем, а сморщенные рты жутко ухмылялись. Духи уже тянули к ним иссохшие хищные руки, и ужас сковал Тириэля, но Ойнир наотмашь рубанул ближнего мечом, и дух с воплем, леденящим кровь, пал к его ногам, оставив от себя лишь лоскутья савана. Тогда и Тириэль опомнился и, воодушевленный примером, стал рубить направо и налево. Вскоре раздался последний ужасный вопль, и только клочья саванов на земле напоминали о духах.

– Быстрее! – крикнул Ойнир и устремился вглубь леса.

Тириэль смутно помнил, что было потом, да и не любил вспоминать. Казалось, они до бесконечности будут пробираться по ночному лесу, где чуть не из-за каждого куста высовывался новый призрак. Они вновь и вновь сражались с ними, убивали и мчались дальше. Во тьме Тириэль потерял всякое направление, но Ойнир, казалось, точно знал куда им нужно и спешил туда изо всех сил.

Наконец, они увидели впереди свет костра и поспешили к нему. Только тогда Тириэль понял, где они. Это была та самая поляна, где Тириэль весной встретил Лойсинн. И Лойсинн вновь стояла там.

В свете костра ее лицо казалось изможденным и тоскливым. Волосы перепутались и космами спадали на серое платье. Лойсинн ждала их и знала, кого увидит. Заслышав их шаги она подняла голову и жалобно сказала Тириэлю:

– Тириэль, Тириэль, защити меня! Умоляю, спаси меня и отведи домой! Вспомни, как на этом самом месте ты клялся, что желаешь мне только добра!

Но не успел Тириэль ответить, как Ойнир, ни говоря ни слова, ударил ее мечом прямо в сердце, и она упала с душераздирающим воплем. Тут разум Тириэля помутился от любви и скорби. Что-то крича, заливаясь слезами, он бросился к Лойсинн, проклиная Ойнира.

– Опомнись! – крикнул Ойнир. – Посмотри на нее!

Тириэль взглянул и отпрянул – там, где должно было лежать тело Лойсинн, были только клочья серого савана. В эти мгновенья скорби, муки и ужаса смоляные кудри Тириэля стали снежно-белыми.

Когда Тириэль понял, кем была Лойсинн, он со стоном рухнул на землю и залился слезами. Ойнир подошел к нему, обнял за плечи и принялся утешать:

– Ну полно, полно! Все уже кончилось. Обмануться может каждый, а она обманула бы кого угодно.

– Что все это значит? – сквозь рыдания спросил Тириэль. – Умоляю, объясни мне, иначе я сойду с ума!

– Это место, – помолчав, заговорил Ойнир, – называется Черная Роща. Она почти так же древна, как Священная, но ее история совсем иная. Когда-то некроманты приносили здесь, на этом алтаре, – он указал на черный камень, – человеческие жертвы. И та, которую ты знаешь как Лойсинн, была одной из них. Она была очень могущественна и искусна в черной магии. Голос у нее уже тогда был прекрасный, и она задумала с его помощью сделать страшное дело. Она научилась делать песни орудием смерти, и так вербовать для себя души новых слуг. Не одно столетие она, давно мертвая как человек, но все еще живая, совершенствовалась в этом черном искусстве. И когда она достигла в нем высот, она решила, что пришло ее время. Ей нужен был помощник, и она выбрала тебя, зная, как дорого для тебя искусное пение. Она явилась тебе и обольстила своим чудесным голосом и невинным видом. Ты сделал как раз то, что ей было нужно – отвел ее к людям. Первой ее жертвой пал князь Эймрата. Но люди чувствуют злую силу, потому они и стали избегать ее. А ты, ослепленный, еще осуждал их!

– О, если б я знал! – воскликнул Тириэль. – Вина моя так велика, что я не знаю, смогу ли заслужить прощение!

– Ты повинен только в неосторожности и слепоте, – мягко сказал Ойнир. – Успокойся, теперь она мертва навсегда, и опасности для людей больше нет. А прощение ты уже заслужил, помогая мне сегодня. Я прощаю тебя.

Тириэль удивленно смотрел на благородное лицо Ойнира, словно светящееся собственным мягким светом. Теперь он был совершенно уверен, что перед ним -нечто большее, чем человек.

– Кто ты, господин? – спросил он тихо.

– Я? – переспросил Ойнир с легкой улыбкой. – Ну ладно, скажу. Я -Небесный Певец.

Тогда Тириэль пал перед ним на колени и снова стал молить о прощении.

– Но я же уже простил тебя, – сказал Небесный Певец, ласково поднимая его. – Мало того – я обещал тебе награду за пение, и не забыл об этом. Я дарю тебе золотые струны для лютни, услышав которые люди будут смеяться и плакать. Теперь мне пора, я ухожу. А ты помни сегодняшний урок и не давай больше нечестивых клятв.

И, произнеся эти слова, Небесный Певец растаял в воздухе. Тириэль взглянул – синий меч в его руке превратился в благоухающую фиалку.

С тех пор, как не стало Лойсинн, Тириэля покинули все беды. Люди вновь стали звать его на праздники, князь вернул свою милость. Золотые струны на его лютне звенели так нежно, что люди смеялись и плакали. Но взглянув на седые волосы и печальные глаза Тириэля люди думали, что ничто в этом мире не дается даром.

История о маленьком брауни и Рыжем Патрике

Темной осенней ночью банши сидела на каменной стене и рыдала. Звук ее плача, не похожий ни на что на свете, был тоскливее волчьего воя и протяжнее криков полуночной птицы. "Муж мой, о муж мой!" – стенала банши, оплакивая неведомого покойника. Некому было услышать ее причитания – в усадьбе все крепко спали, не зная, что Смерть стоит на пороге.

Маленький брауни услышал плач банши еще издали. Он, как всегда, собирался пойти в усадьбу, чтобы помочь людям по хозяйству, и уже предвкушал вкусный ужин, оставленный для него на крыльце – чашку свежих сливок, а может, и медовый коржик. Но, едва он заметил тень на стене и услышал горькие рыдания, бедняга почувствовал, как могильный холод пробрал его до самых костей. Он остановился в нерешительности, а потом начал медленно и тихо подкрадываться к банши, ступая неслышно на своих лягушачьих лапах. Подойдя совсем близко, он вгляделся повнимательнее в фигуру, кутавшуюся в серый плащ – да, это была банши, ее длинные, багрово-рыжие волосы вились по ветру, словно языки пламени. Брауни почтительно прокашлялся и сказал:

– О банши, я знаю, это не мое дело, но скажи мне, кого ты оплакиваешь этой ночью?

Резко повернувшись, банши в упор взглянула на брауни, пронзив его взглядом мертвых глаз. Ее бледное, безжизненное девичье лицо казалось белее белого платья. Смерив бедного брауни ледяным взглядом, от которого он почувствовал себя совсем маленьким и беззащитным, банши заговорила тихим глухим голосом:

– А, так это маленький брауни осмелился заговорить со мной? С чего это тебя занимают людские дела? Ну да, ты так давно живешь с людьми бок о бок, что стал беспокоиться о них, словно они тебе родные. Что же, почему бы не сказать тебе, над кем Смерть уже занесла свою косу? Завтра умрет Рыжий Патрик: по дороге на ярмарку он упадет с лошади и сломает себе шею.

Брауни испуганно ахнул:

– Как! Мой хозяин! Такой добрый, такой щедрый! Но почему? О, банши, скажи, что ты пошутила!

– Я не умею шутить, – ответил ему жуткий голос. – Если я говорю, что Рыжий Патрик умрет – значит, он умрет.

И банши отвернулась от брауни, словно ей больше нечего было ему сказать.

Маленький брауни вовсе не отличался храбростью. Но сейчас, при мысли, что его дорогому хозяину грозит смерть, он совсем забыл, как опасна банши, и гневно закричал:

– Но почему ты хочешь смерти хозяина?! Что он тебе сделал? Я не позволю тебе убить его! Убирайся прочь!

Он хотел было еще что-то добавить, но тут банши соскользнула со стены и оказалась прямо перед ним. Внезапно она стала ростом с высокое дерево, протянула руку и двумя пальцами схватила брауни за шкирку. Но, только тот подумал, что ему настал конец, как банши опустила его на землю и уменьшилась до прежних размеров. Вновь накинув соскользнувший плащ она сказала:

– Ты глупец и ведешь себя нагло, но мне жаль тебя. Ты один из нас, хоть и печешься о людях больше, чем следует. Напрасно ты обвиняешь меня в том, что я хочу смерти Рыжего Патрика – мне нет никакого дела ни до него, ни до других людей. Не могу сказать, чтобы я любила их, как ты, но и смерти им не желаю. И убивать я никого не собираюсь. Я – не Смерть, а всего лишь ее глашатай. Мой долг – возвестить о ее приближении. Все остальное меня не касается.

– Прости меня, банши, – сказал все еще дрожащий брауни, – я так расстроился... Теперь я понимаю, что несправедливо обвинял тебя. Но скажи, неужели нет никакого средства обмануть Смерть и не отдать ей моего хозяина?

– Обмануть Смерть? – хоть банши и уверяла, что не умеет шутить, но сейчас ее голос звучал с издевкой. – Ты, жалкий лягушонок, хочешь обмануть Смерть? И ты ждешь, чтоб я помогла тебе ради какого-то червяка, которого ты зовешь своим хозяином? О, нет, Смерть нельзя обмануть. Все уже взвешено на весах Вечного, и изменить ничего нельзя. Поэтому предоставь Рыжего Патрика его судьбе, а сам займись своими делами и не мешай мне заниматься моими.

И банши, давая понять, что разговор окончен, медленно взлетела на стену и ее леденящие сердце вопли раздались вновь.

Маленький брауни смущенно потоптался на месте, но, смекнув, что больше банши все равно ничего не скажет, тяжело вздохнул и поплелся к усадьбе. Он машинально подошел к крыльцу, как делал это каждый вечер, и увидел приготовленную для него чашку сливок. Рядом лежал аппетитный медовый коржик. Тут брауни не выдержал: рухнув на ступеньки он закрыл огромными лапами свое сморщенное личико и заплакал.

"Хозяина завтра ждет смерть, – проносилось в его голове, – а он даже не ведает об этом, мало того – заботится обо мне, и коржик для меня припас! А я? Неужели я ничего не сделаю для него и позволю Смерти забрать его? Но что я могу? О, какое злосчастье!"

И брауни со всей силы ударил кулаком по ступеньке. Потом он долгое время тихо сидел, уткнувшись носом в колени, совершенно раздавленный горем и сознанием своей никчемности. Время шло, а к нему все не приходила стоящая мысль. Наконец, брауни приподнял голову, и на его уродливой мордочке появилась слабая улыбка:

"Как она сказала? Поедет на ярмарку и упадет с лошади? А если не поедет на ярмарку? – маленький брауни так разволновался, что вскочил на ноги и принялся кругами ходить по двору, видно, это помогало ему думать. – Да, а если Рыжий Патрик не поедет завтра на ярмарку – ведь ему не с чего тогда будет падать! И не от чего будет умирать! И мой дорогой хозяин останется жив! Йиие-ху! Как я здорово все придумал!" И брауни даже подпрыгнул от радости.

Но вдруг он опять помрачнел и насупился. "Легко сказать – не поедет на ярмарку! Уж я-то знаю, как упрям Рыжий Патрик – если он решил ехать, то точно поедет, и даже все духи Ада не смогут остановить его. Тем более, он хочет поскорее продать овец, пока они в цене. Вон они, стоят в загоне, уже приготовленные к завтрашнему дню. А потом, неужели я должен сам пойти и сказать ему? О, нет, нет!"

Брауни пришел в такой ужас от этой мысли, что даже зажмурился. Надо заметить, что эти славные создания так переживают из-за своего безобразного облика, что изо всех сил стараются не показываться людям. Не раз бывало, что брауни, бывший любимцем семьи, пока он оставался невидимой тенью, становился невыносим и омерзителен людям, стоило его кому-нибудь увидеть. Поэтому для каждого брауни главнейший закон – никогда и никому не попадаться на глаза. Он не сделает этого даже ради спасения собственной жизни. И даже ради спасения жизни хозяина.

Маленький брауни сосредоточенно размышлял, пытаясь найти способ заставить Рыжего Патрика остаться дома, несмотря на все его упрямство. И не показываясь ему на глаза, конечно. Наконец, он хлопнул себя по лбу и рассмеялся:"Вот глупая башка! А овцы-то! Те, которые в загоне! Их там не меньше сотни, и если я их выпущу и разгоню по всей округе, их придется собирать до самого вечера! А к тому времени на ярмарку будет ехать уже поздно! И Рыжий Патрик останется дома, не упадет с лошади и не умрет! Какой я молодец! Как славно все придумал!"

И брауни, как никогда довольный собой, заторопился к овечьему загону, позабыв даже про ужин. Уже возле самого загона он остановился, втянул в себя теплый овечий запах и обдумал все еще раз. "Да... хозяину это, конечно, не понравится. Он будет в ярости. А вдруг он догадается, что это сделал я? Тогда не видать мне больше ни сливок, ни коржиков... Ну и ладно! Зато Рыжий Патрик останется жив!" Брауни решился, и, не думая больше о последствиях, быстро вытащил засов и распахнул дверь.

Овцы дремали, сбившись для тепла в один курчавый шерстяной клубок. Они давно привыкли к брауни и не обратили на него никакого внимания. Овцам совсем не хотелось выходить из теплого загона в ветреную осеннюю ночь, но брауни, владевший искусством приказывать животным, низким голосом пропел им несколько непонятных слов, и они встрепенулись, тихо заблеяли и пошли вслед за брауни. Казалось, они поняли, что шуметь не следует, и можно было только дивиться, как неслышно ступает такое большое стадо. Брауни вывел овец за ворота и погнал в сторону пустошей – он рассудил, что там им грозит меньше всего опасностей, да и собрать их там будет непросто. Отведя стадо на достаточное расстояние от дома, он громко и пронзительно завопил, хлопая при этом каждую подвернувшуюся под руку овцу по спине. Овцы, отчаянно блея, в ужасе начали разбегаться в разные стороны. Через пару минут все стадо рассеялось по пустоши. Брауни вздохнул и вытер пот со лба:"Надеюсь, их не задерут волки... Этого я себе никогда не простил бы. Ну что ж, дело сделано, и сделано на совесть. До рассвета остался всего час – нужно пойти и посмотреть, что будет твориться в усадьбе, когда там обнаружат мою проделку". При мысли о гневе Рыжего Патрика брауни стало не по себе, но он подумал, что другого выхода у него все равно не было. Не мог же он позволить хозяину умереть!

Усталый и сонный (ему давно уже пора было на покой), брауни дотащился до усадьбы и спрятался в сарае, где хранились плуги, бороны и другие вещи, которые не могли никому понадобиться до самой весны. Здесь он был в безопасности – даже если кто и зайдет в сарай, тут немало темных уголков, в которые можно забиться и остаться незамеченным. Маленький брауни в изнеможении упал на кучу соломы и, несмотря на свое решение не спать, сразу же задремал.

Его разбудил громкий голос Рыжего Патрика, кричавшего на работников. Брауни тихо сполз с соломы и приник глазом к маленькой щелке.

– Как – разбежались?! – кричал Рыжий Патрик, крупный, хорошо сложенный мужчина едва за тридцать. У него было круглое лицо, обычно добродушное и славное, но сейчас побагровевшее от негодования. Он стоял посередь двора, одетый в свой лучший наряд, с хлыстом в руках. Поодаль жались смущенные и растерянные работники.

– Как это – все овцы разбежались?! – снова завопил Рыжий Патрик. -А вы, олухи, куда смотрели? Дрыхли, пьяные бездельники? Небось, и загон не заперли на ночь?

Один из работников, Старый Джош, осмелился возразить:

– Да нет, хозяин, я сам вечером проверил, заперт ли загон. И, будь уверен, засов был на месте. Ума не приложу, как он мог утром оказаться на земле. Если хочешь знать, я думаю, что это проделка брауни.

Брауни почувствовал, что краснеет. "Догадливый, старый хрыч, – подумал он с негодованием. – Тебе-то что за дело до всего этого!"

– Брауни? – переспросил Рыжий Патрик. – Ты бы, Джош, лучше помолчал и не возводил на него поклеп. Наш брауни один работает больше, чем все вы вместе взятые! И не разу он не проказничал, как порой делают другие из его племени. Моя хозяйка никогда не забывала поставить ему чашку сливок – я сам за этим слежу! Так с чего бы ему вдруг устроить мне такую пакость?

Маленький брауни сжался в комочек, не зная, куда деваться от стыда. "О, хозяин, как ты добр! – думал он. – Ужасно, но это действительно сделал я. Я не мог поступить иначе! Клянусь, теперь я буду работать еще старательней!"

– Ну, ладно, – решительно проговорил немного успокоившийся Патрик. -Что толку стоять и молоть языками? Неважно, как и почему, но овцы разбежались, и надо поскорее их собрать, пока их не задрали волки. Отправляйтесь, и не показывайтесь мне на глаза, пока не соберете всех до единой. На ярмарку сегодня не поедем – все равно не успеть.

И он резко повернулся и направился к дому, чтобы снять праздничную одежду. Брауни перевел дух – его план удался! Довольно посапывая и поздравляя себя, он поглубже закопался в солому и заснул сном праведника.

Тем временем Рыжий Патрик говорил жене:

– Как ты думаешь, Мардж, мог это и вправду быть брауни? Сегодня утром я заметил, что чашка со сливками на крыльце осталась полной, и коржик лежал на месте. Такого никогда раньше не случалось. Может, ему чем-то не понравилось наше угощение, и он поэтому напроказил?

– Не знаю, Патрик, – задумчиво проговорила его жена. – Брауни порой бывают очень обидчивы. К тому же, не забывай, они не люди и мыслят иначе, чем мы с тобой. Может, он оставил угощение нетронутым потому, что не приходил вчера?

– Ладно, не будем ломать голову, – решил Патрик. – Будем надеяться, что даже если овец выпустил брауни, больше он ничего подобного делать не будет. А ты не забудь сегодня вечером налить ему сливок, да проверь, чтоб они были самые лучшие.

Брауни проснулся уже вечером, когда работники, посланные искать овец, начали один за другим возвращаться. Он ужасно обрадовался, когда услышал, что ни одна овца не пропала – наверное, даже сам Рыжий Патрик не радовался этому сильнее. Брауни тихо сидел в своем закуточке и ждал, когда люди отправятся спать. По правде сказать, он сильно проголодался – ведь вчера ночью он совсем забыл поужинать.

Наконец, последнее окно господского дома потухло, и усадьба погрузилась в сонную тишину. Брауни тихонько выбрался из сарая и первым делом отправился на поиски ужина. Он пришел в восторг, когда увидел чашку сливок на обычном месте – значит, хозяин не сердится на него! Сливки были нежные и жирные, а кроме того, Мардж, желая порадовать брауни, поставила на крылечко тарелку с мясным пирогом. Голодный брауни уписывал угощение так, что любо-дорого было посмотреть. Наконец, с едой было покончено, и он устроился поудобней, чтобы немного передохнуть. Ночь выдалась теплая и погожая. Сытый и довольный, брауни сидел и смотрел на звезды, радуясь, что все так хорошо кончилось.

Внезапно до его слуха донесся какой-то странный звук. Брауни насторожился. Снова тот же звук разбил зеркальную тишину ночи, и брауни, узнав его, в ужасе замер. Это рыдала банши.

Скатившись с крыльца, брауни, не разбирая дороги, кинулся искать банши. На этот раз она сидела на большом камне у ворот, волосы у нее были иссиня-черные, а лицо, когда она повернулась к брауни, оказалось лицом уродливой старухи. Пока брауни пытался отдышаться и хоть немного собраться с мыслями, банши первая заговорила с ним.

– Что, маленький брауни, – медленно проговорила она, – не ожидал вновь увидеть меня так скоро? Ты думал, что ловко все устроил, спас хозяина! Нет, не все так просто. Да, Рыжий Патрик прожил этот день, но Смерти некуда спешить. То, что не удалось взять сегодня, она возьмет завтра. И не тебе с ней бороться.

Слезы текли по мордочке брауни, тихие слезы отчаянья. Взглянув в глаза банши, он увидел в них могильный холод и безжалостность. Он хотел было убежать, но банши остановила его возгласом:

– Погоди! Подойди поближе!

Брауни, как во сне, повиновался ей. Ледяные пальцы банши прикоснулись к его голове, она развернула его лицом к свету и долго рассматривала своими ужасными глазами. Наконец, она задумчиво сказала:

– Кто бы мог подумать, что в такой невзрачной оболочке таится такое прекрасное сердце! Я не встречала еще подобной преданности ни среди людей, ни среди духов, ни среди народа холмов... Не ради твоего хозяина, маленький брауни, но ради тебя и твоей любви к нему, я открою тебе одну тайну. Я скажу тебе, что нужно сделать, чтобы Рыжий Патрик остался жить.

– Что? – встрепенулся брауни. – О, скажи, умоляю! Я все сделаю ради него!

– У Смерти, – тихо-тихо зашептала банши, – есть только три дня на исполнение приговора Вечного. Если она не успеет, ей придется ждать до следующего случая, а он может не наступить много лет. Один день уже прошел. Осталось еще два. Если ты сможешь сделать так, чтобы Рыжий Патрик остался в эти дни дома, Смерть не решится подкрасться к нему. Ведь она должна поразить его верхом на лошади, по дороге на ярмарку – это условие приговора. Она не посмеет ослушаться. Поэтому, если хочешь сохранить Рыжему Патрику жизнь -делай все что угодно, опять выпускай овец...

– Ты знаешь? – перебил ее сконфуженный брауни.

– Знаю, и, по моему, неплохо придумано. Сердце подсказало тебе, как нужно поступить. Так вот, делай, что сочтешь нужным, но не позволяй хозяину уехать в эти два дня. Это единственный способ спасти его.

– А потом, когда пройдут эти дни, он будет в безопасности? – спросил брауни, захлебываясь от возбуждения.

Банши молча кивнула.

– О, банши, как несправедливы те, кто говорит, что тебя нельзя разжалобить! Теперь я вижу, ты вовсе не жестока! Спасибо тебе, спасибо!

Брауни показалось, что на морщинистом лице старухи промелькнула слабая улыбка. Она сказала:

– Еще никто не говорил мне "спасибо", маленький брауни, а ведь мне уже больше тысячи лет, и я немало потрудилась на своем веку, оплакивала самых доблестных воинов и прекрасных леди! Я не жалею, что рассказала тебе эту тайну – у тебя действительно чудесное сердце... А теперь иди, потрудись ради своего хозяина, а я должна трудиться ради моего.

Брауни еще раз прошептал слова благодарности и поспешил к усадьбе. Банши проводила его долгим взглядом, потом поплотнее завернулась в свой серый плащ и снова зарыдала.

Когда брауни подошел к овечьему загону, чтобы повторить вчерашнюю проделку, он внезапно насторожился. Втянув воздух, он почувствовал, что к запаху овец примешивается и другой – человеческий! Что бы это могло значить? С минуту брауни недоуменно смотрел на дверь загона, и вдруг догадался. Рыжий Патрик не желал больше рисковать своими овцами и велел кому-то из работников ночевать в загоне. А значит, брауни не удастся сегодня выпустить овец.